Конкурс наложниц Франк Зирен Россия и Китай: добрые соседи?

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13

Наставления, муштра, ритуалы

«Духовное наставление» в виде написанного от руки арабского текста, которое оставили после себя многие террористы 11 сентября, позволяет нам ступить на гораздо более твердую почву в вопросе об аутентичности. Копии текста были оставлены, по всей видимости, Мохаммедом Аттой и еще одним террористом Навафом аль-Хамзи в одной из дорожных сумок, которую они не перегрузили, вернее, оставили ее в поставленном на стоянку автомобиле. В самолете, на котором террористы врезались в землю в Пенсильвании, также были найдены фрагменты этого же текста. Несмотря на это, мы имеем в данном случае дело с медиальным гибридом. Это подтверждает комплексная история передачи наставления, равно как и тот факт, что речь постоянно идет об одной так и не ставшей полностью доступной общественности странице речи, а именно о пятой.^⁶⁵ Теолог Ханс Киппенберг и исследователь ислама Тильман Зайденштиккер смогли с помощью обстоятельных аргументов опровергнуть доводы сторонников теории заговора о якобы сфабрикованном документе и положили на данный момент конец дискуссии, опубликовав текст наставления в немецком переводе с комментариями к нему.^⁶⁶

«Очисти свое сердце, освободи его от пороков и забудь или отринь от себя то, что называют миром»,^⁶⁷ - говорится в наставлении, написанном для врезавшегося в башню Всемирного торгового центра Мохаммеда Атты. Однако его необходимо скептически воспринимать не только лишь в нечетко очерченных категориях «как будто бы», но и читать в контексте, в котором каждое идейное высказывание связывается в дальнейшем с практикой, с телесными аспектами Оба этих элемента - духовный и телесный - сольются потом в теракте, намеченном как ритуальное действо, доходящее до самоуничтожения и трансформации в момент, когда самолет врежется в цель террористической атаки. В начале текста также говорится: «Необходимо сбрить лишние волосы на теле и наодеколониться, то есть совершить большое ритуальное омовение»^⁶⁸. Потом, после множества практических указаний и духовных наставлений, текст вновь вплетается в телесный контекст: «Подтяни брюки и расправь как можно лучше свою рубашку, ибо так действовали стоявшие у истоков правоверные мусульмане, и Господь был к ним благосклонен. Перед боем они приводили одежду в порядок. Потом зашнуруй ботинки и не забудь о носках, чтобы у тебя была опора, и ты не поскользнулся. Все это - предосторожности, которые нам приказано соблюдать. «Достаточно нам Аллаха, Он - Прекрасный доверенный» (Коран, 3:173)».^⁶⁹

Удивительно, что мы опять подошли к теме одежды, которая играет также большую роль в межкультурных переговорах о внешнем виде мусульман в европейских странах. В наставлении речь идет о туго натянутой гладкой одежде. Террорист превращается в идеальную фигуру, в святого, в сияющем облике которого исчезают все мученичества, раны и противоречия. Так, в Ветхом Завете пророк Елисей надевает милоть своего наставника Илии пророка, когда последний уносится в небо на огненной колеснице. И сегодня еще ему подражают члены католических орденов, почитающие мадонну с горы Кармель. Они объявляют, что их приверженцы отправятся с земли прямо на небо, не совершая окольных путей через чистилище, если в момент Страшного суда, на них будут определенные амулеты, обмотанные вокруг плеч, так называемые «наплечники».^⁷⁰ В облачениях священников многих великих мировых религий, от тибетского буддизма до иудейских раввинов, от африканских барабанщиков Нгомо до пасторов католической церкви и азиатских шаманов и шаманок имеются подобные шнурки, ленты, ремни, бандажи, туго привязанные амулеты, четки, пояса с молитвами. Бывает ли религия без бросающейся в глаза связи со всем этим и без обрядов? С точки зрения истории религии в фетишизации неомусульманского стиля одежды мусульманами и их европейскими противниками, например, в так называемых дебатах о головных платках, нет ничего необычного. Поэтому эта деталь «духовного наставления» может легко укрыться от нашего взгляда.

Военная, технико-маскировочная и духовная подготовка террористов переходят друг в друга, когда они опрыскиваются одеколоном, сплачиваются в клятве верности, молятся и тщательно зашнуровывают свои ботинки. Каждое практическое действие несет религиозную нагрузку. В конечном счете, получается ритуал убийства, скроенный по содержащимся в «духовном наставлении» лекалам, регламентирующим все аспекты действий вплоть до мельчайших, телесных, ритмизирующих. Каждый шаг от двери квартиры до такси, в здание аэропорта, самолет, в кабину пилота, навстречу убийственному ближнему бою, который опять же должен стать своего рода закланием экипажа, структурирован чтением особых молитв, которое то прерывается, то начинается вновь. «И не забудьте о том, что вы должны захватить хоть какую-то добычу, будь это даже чашка или стакан воды, которую ты выпьешь со своими братьями, если появится возможность. И когда приблизится предсказанное и наступит час ноль, разорви свою одежду и обнажи свою грудь, чтобы приветствовать смерть на пути Аллаха, и постоянно помни о нем. Заверши свой земной путь или чтением ритуальной молитвы, начав его по возможности за несколько секунд до цели, или произнеси как последние слова исламский символ веры: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет - пророк его».^⁷¹

Тильман Зайденштиккер доказывает, что «духовное наставление» написано на удивление «традиционным» слогом, и показывает связь с «литийными молитвами», которые играли чрезвычайно большую роль в «душепопечении Османской армии».^⁷² На орденские традиции указывают, по-видимому, также содержащиеся в тексте ссылки на речитатив и, таким образом, на дыхательную гимнастику. Весь текст в целом можно трактовать как долгое регулирование дыхания, речи и движения на пути «в небытие».^⁷³ Указание на необходимость захватывать трофеи восходит, по-видимому, к восьмой суре Корана «О добыч», в которой также провозглашается заповедь убивать пленных, захваченных в ходе священной войны. Все это вместе взятое выливается в большой процесс ритуальной регрессии. Атта и его подельники ринулись в катастрофу в состоянии ритуальной обнаженности с разорванными одеждами. Модернистски описанная в «духовном наставлении» как «час ноль» ситуация означает путь всех участников, преступников и жертв к «Ground Zero» (нулевому уровню) человеческой натуры и культуры. Когда дым рассеялся, можно было увидеть, что останется от нашей цивилизации: слой белой зараженной пыли. Что происходило в этой пыли, не сможет понять никто, кто будет жить после нас, поскольку наши электронные послания улетучатся, как превратились в прах наши бетонные конструкции. «Теракты 11 сентября 2001 года напоминают по своей концепции новую инсценировку старого образца насильственного утверждения ислама», - пишет Киппенберг,^⁷⁴ однако он не может объяснить нам, почему эти молодые мужчины готовы возвратиться в прошлое. Возврат в прошлое - это не само прошлое, а изобретение традиции. Кермани, проявивший особую чуткость по отношению к роли облачения в поведении исламистов, как, впрочем, и в тексте «духовного наставления», сформулировал критику этого филологического недоразумения, в котором текст остается текстом, а новая инсценировка практически идентична старой: «То, что бен Ладен и его соратники в своих длинных одеяниях, с демонстративными аскетическими движениями, чертами и поведением, сами выглядят как пророки, или, по меньшей мере, последователи пророков, ничего не меняет в том факте, что до того, как они так вырядились, они шли по жизни в великолепных западных костюмах. … К цвету и форме костюма следует относиться серьезно, и поэтому нужно заниматься анализом исламского подтекста событий 11 сентября, но нужно также серьезно принимать и то, что речь идет о костюме».^⁷⁵

Мохаммед Атта - молодой мужчина из дельты Нила - врезался 11 сентября 2001 года в своих тщательно зашнурованных ботинках не только в хрупкий, в высшей степени технизированный западный мир, и тем самым, в свое разочарование по поводу его хрупкости, но и в свою собственную переменчивость. Ключевая фраза «духовного наставления» гласит: «Как много времени мы растранжирили в жизни! Почему бы в будущем не наполнить эти часы угодными Богу делами и набожными действиями?»^⁷⁶ Есть множество доказательств синкретического поведения в процессе растранжиривания времени в западном обществе удовольствия, которое предоставила группа обучавшихся в Гамбурге студентов и прочих саудовских воинов Аллаха. Существует достаточно свидетельств того, что они реализовали в значительной мере западный стиль жизни, хотя их документальные подтверждения не всегда лишены противоречий.^⁷⁷ Как утверждалось после событий 11 сентября 2001 года, законспирированные агенты, живут внешне современной жизнью и культивируют втайне свое подлинное «я», свой культурный резерв, направленный против современности. Но это может им удаться только в том случае, если окружающие люди не пробуждают их. Точнее говоря, их старое «я» впало в анабиоз лишь во время их второй жизни в атмосфере Запада. Оно отошло к фольклористскому раю традиционного ислама и спряталось, таким образом, за современным альтер-эго, против которого оно потом и поднимает мятеж. Зачастую они приезжали к нам как деятельные молодые люди, желавшие научиться жить на Западе вместе с Западом. У святых семи спящих отроков Эфесских и у их естественно- исторического подобия есть одна общая черта: их невозможно пробудить. Они живут уже за пределами своей эпохи и не меняются с течением времени. Но люди не являются обычно ни святыми, ни спящими сусликами. У них двойственная натура, в их внутреннем мире звучат антифоны предостережения, их инстинкты вынуждают их принимать решения, которые опять же направлены против разума. Третий самолет угонщиков 11 сентября 2001 года должен был, по всей видимости, лететь в Вашингтон. За его штурвалом сидел, скорее всего, самый слабый духом, колеблющийся, известный как постоянный посетитель дискотек, угонщик. Возможно, его замысел сорвало решительное сопротивление пассажиров, которые к тому же узнали, что произошло в Нью-Йорке. Происходящее уже удвоилось во многих смыслах, и таким образом, уничтожить современный дубль было уже не так легко.

Этот двойственный характер террористов не всегда легко понять, и, прежде всего, тогда, когда в средствах массовой информации постоянно сталкиваешься с образом однозначных личностей. Мы не даем себе труда разобраться с образом законспирированного агента: оставленные нами вне поля зрения внешне политически корректные, они законсервировали свою злодейскую натуру, и мы, якобы, не смогли ничего против них предпринять. Но немцам при этом необходимо задуматься о том, что уже Герберт Маркузе предоставил свидетельства куда как большей противоречивости германских нацистов.^⁷⁸ Внешне они производили впечатление фанатиков, готовых умереть, но одновременно культивировали в себе циничную вторую натуру, которая потом, после окончания войны, могла проступить наряду с нацистской или прежде нее и разглагольствовать о необходимости исполнять приказы. Психологи, которые работают с сектантами, рассказывают об аналогичных вещах, и сегодня для нас важна происшедшая вместе с «re-education» метаморфоза - превращение немцев из завоевателей в борцов за мир.

У нас были шансы заглянуть в «пещеру» египетских «семи спящих» - в этом случае таковой была бы обычная съемная квартира в гамбургском районе Гарбург, но мы упустили их. В последний момент законспирированный агент Атта вынужден был выступать посредником между своим современным «я» и своим «я» фундаменталиста, чтобы, в конечном счете, суметь облачиться в доспехи воина Аллаха: «Очисти свое сердце, освободи его от пороков, забудь или отринь от себя то, что называется миром. Время игр прошло, настало время истинных соглашений».^⁷⁹

«Двойная жизнь» и диалог культур

Навид Кермани уже вскоре после событий 11 сентября 2001 года оценивал террористов как вполне современных нигилистов, сравнимых разве что с протагонистами в стиле «Воли к уничтожению» Ницше? Убийство другого, равно как и самого себя, которое является самым ужасным в логике содержащейся в Ветхом Завете, а также в Коране хвалы творению, становится в мышлении Ницше благом. Привилегия людей в том, что они могут вычеркнуть себя из жизни, как вымарывается неудачное предложение.^⁸⁰ Религия 11 сентября - это не ислам, и не одна лишь антирелигия современного нигилизма, а комбинация обоих в тех суррогатных отношениях между отцом и сыном, которые можно постоянно наблюдать в мире фундаменталистских «благословений» и «тренировок», «уважения шейхов». «Террор как богослужение»^⁸¹ отрывает грешное западное существование террориста вместе с презираемым миром неверных от его истинной души. Но это - лишь часть истории, рассматриваемой с точки зрения грешного «я». Грешный человек освобождается от самого себя, уходя в небытие посредством запрещенного исламом самоубийства. И то, и другое, вместе взятое, то есть двойная жизнь террористов, сделала их восприимчивыми к унитарным «речам экстремистов», смогла определенным образом пробудить их эмоции и мобилизовать их. Киппенберг, не понимающий тезисы Кермани, не может, хотя и пытается в своих высказываниях объяснить нам этот способ.^⁸² Испытывая внутренний конфликт, молодые исламисты тянутся из своих локальных ниш, обрывая пропитанные ненавистью связи, к террористическим шейхам, которые, в свою очередь, получают деньги и политическую поддержку из теневой зоны средневосточной национальной политики, от организованной преступности, от имеющей идеологическую подкладку нефтяной промышленности арабских стран и фантасмагорического мира спецслужб с их убийственной властью и со всеми сенсационными взаимопереплетениями. Если мы сведем воедино все наши этнографические постулаты о террористах, появится явный указатель на телесное и одновременно духовное измерение муштры и «методологии», медитации, танцев, молитвы, потогонных марш-бросков, военных тренировок и дыхательной гимнастики, на кодекс чести, противостояние мужских тел в борьбе и в совершении ритуалов. Мы можем доказать наличие всего этого в ритуальном характере «духовного наставления», в воображаемых боях карате и футболе, в «игре пилотов» на сделанной в Кандагаре видеозаписи. Над телесным и духовным хаосом молодых людей пролегает ориентирующая максима и «норма», культивируемая в отношениях между отцом и сыном, апогеем которых является устойчивая вербальная и фактическая привязанность молодых людей к патерналистским и харизматическим личностям.^⁸³ Что касается методологии «Аль-Каиды», можно было бы обратиться к богатому опыту военного энтузиазма Османской империи и похожим на муштру характеристикам суфистских и других популярных религиозных практик ислама.^⁸⁴ Перекрещивание и развитие вступающих друг с другом в противоречие физических тренировок и «я»-концепций в этих областях в суфизме, в догматическом и мирском исламе, фундаменталистском и наконец, в террористическом исламе заходит при этом так далеко, что занимающийся исследованием суфизма исламский классик использует формулировки, которые очень близки к высказываниям Херфрида Мюнклера об «абстрактной» связи «безмолвных» терактов и Навида Кермани о модернистской двойственности террористов. «Суфизм это политеизм», - писал современный критик классического суфизма, поскольку это мистическое отражение собственной души лишь в Боге связано с необходимостью оберегать свое сердце от соглядатайства другого, но «другого» не существует.^⁸⁵

Египетские «Братья- мусульмане» и их террористические организации-наследники, в том числе «Аль-Каида», хотя и выступают неистово против мирных и настроенных на достижение внутреннего мира старых суфистских братств, но они включили в набор норм своего поведения суфистские отношения ученик-учитель и стародавние физические и духовные упражнения.^⁸⁶ Новый, инспирированный, пожалуй, также христианской религией и нигилизмом культ мучеников этого движения модернизации, мобилизует старые технологии власти. Саудовскому шейху, такому как Усама бен Ладен, происходящему из рабовладельческой семьи религиозных фанатиков, все эти вещи, по-видимому, вполне знакомы, несмотря на ваххабитский и салафистский аскетизм и строгость. Поэтому бессмысленно понимать сегодня исламских террористов согласно текстам как результат уроков, инспирированных ваххабизмом и салафизмом, например, идей изначально настроенного прозападно, а потом превратившегося под пытками в исламиста, интеллектуала Сайеда Кутба. Мы должны также детально рассмотреть дела, технологию, практику, элементарные позиции и связанные с этим антропологические диспуты о поиске молодыми людьми смысла жизни. Таким образом, можно заново заглянуть в реальную структуру, в процессы трансформаций, временные процессы распада и, возможно, также, узреть шанс на встраивание в гражданское общество той организации, которую мы привыкли называть «Аль-Каидой», даже если имеем в виду всего лишь многомиллионную армию по-прежнему безобидных приверженцев.

Что касается «методологии», то, похоже, ей присуща старая текстура суфизма и религиозного наставления, через которую, при более тщательном рассмотрении, проходит красной нитью влияние спецслужб и муштры, необходимых для проведения спецопераций. Йозеф Кроитору разработал в этой связи скрупулезную генеалогию терактов самоубийц от японских камикадзе до офицеров северокорейских спецслужб, обученных как камикадзе, и от них, вплоть до первого теракта, совершенного одной из японских «красных бригад», целью которого был израильский аэропорт. Путь от этого террористического гибрида до финансируемых Усамой бен Ладеном лагерей подготовки участников исламских низовых организаций был не столь уж и долог. Если свести воедино подходы философа Кермани, историка религии Киппенберга и гениального исследователя исламских учений Кроитору и соотнести их с микросоциальной практикой, можно открыть интересную перспективу во внутренний мир этого движения. Разлад современных мусульман, их потребность в психической и социальной ориентации используется харизматичными манипуляторами для создания в политическом союзе с предпочитающими оставаться в тени людьми и государствами-изгоями отряда фанатичных самоубийц.^⁸⁷

Выводы ясны: необходимо не только разрушить лагеря «Аль-Каиды» и блокировать ее банковские счета, нужно нарушить также ее формы коммуникации. Это может произойти только в том случае, если мы вернем вещи на их постоянное место: суффистские упражнения необходимо вновь отделить от военной муштры, технологии северокорейских спецслужб от отношений учитель-ученик в модернизированном, лишенном ориентиров исламском мире, войну за нефть от поисков материального и духовного смысла жизни. Если все это продолжит сплетаться в единое целое, не будет видно конца милитаризации западного и исламского мира. Точка отсчета находится там же, где находится точка отсчета этнографического исследования: это участвующие в событиях люди. Решая эту проблему, Запад не должен ограничиваться методами спецслужб и военными действиями. Необходимо дать также культурный ответ. Он немыслим без интеграции этого феномена в какой-либо форме в западное мышление и действие, каким бы странным ни казалось поначалу это предположение. К молодым мусульманам, которые пытаются сменить ориентацию с помощью Интернета и личных контактов, необходимо относиться серьезно как к пытливым людям, которые ищут ориентацию не в большей и не меньшей мере, чем западная молодежь, и предлагают ее, -правда, другую. Вытеснение этого феномена из сознания нам не поможет. Оно не сработает в оперативной области защиты от терактов и вообще не поможет в гораздо более запутанной области культурного диалога.

Примером движущей силы, провоцирующей остроты и крайней необходимости подобного диалога является бесконечная полемика с теорией эволюции, которая ведется на исламистских веб-сайтах. Ее участники давным-давно стали союзниками христианских фундаменталистов и живущих на Западе немногочисленных диссидентов биологической науки. Критика теории эволюции стала неотъемлемой составной частью также простодушных, выдержанных в миролюбивом духе антитеррористических веб-сайтов и заявлений серьезных мусульманских организаций.^⁸⁸ Научная биология реагирует на это редко. В немецкоязычных странах с исламскими критиками эволюционной биологии дискутируют, похоже, по понятным причинам лишь учителя биологии и те, кто их готовит,^⁸⁹ а не сами биологи. Никто не станет утверждать, что биологи не готовы к подобным дебатам, поскольку они постоянно и неукоснительно занимаются лишь научными вопросами. Некоторые биологи вознеслись в последние годы к роли хранителя Грааля западного мышления. Высказывая свое отношение ко всему подряд, - от гомосексуализма до товарной экономики турбокапитализма - они пытались создать материалистический вариант западного мышления, который слишком уж легко растворяется в мистике генов.^⁹⁰ Чтобы получить в невиданном ранее объеме средства на научные исследования от западных государств и промышленности, многие серьезно работающие биологи не стали защищаться от опеки со стороны этих идеологов от биологии. При этом не следует упускать из виду, что извращенная и фанатизированная версия эволюционной и генетической биологии была в свое время движущей силой реакции национал-социалистской Германии на современность, которая понималась как имперская и американская. Если мы не научимся лучше понимать движущую силу великой исламской регрессии, если мы будем общаться лишь с ее протагонистами и открыто обсуждать с ними наши убеждения, если мы сами не избавимся от телесного и духовного притяжения, исходящего от современной мусульманской культуры, традиционно контрастирующей с современностью, то шанс на неудачу будет очень большой. Необходимо вновь установить контроль за старой, отнюдь не незнакомой Западу игрой в действия и реакцию на них.^⁹¹ Ведь сверхмилитаризированный и тотально защищенный от терроризма союз западных государств перестанет, по всей видимости, быть частью проекта просвещения и демократии, а будет означать провал этого проекта.

Те явления, которые, как мы полагали, мы могли контролировать в форме приукрашенного или обособленного востоковедения, доведут нас до отчаяния в ходе резкой реакции, включающей в себя многочисленные переходы западных граждан в другую веру. Это «мы», которое я здесь произношу, включает в себя также каждого мусульманина, пытающегося найти свое место в какой-либо части проекта «Современность», будь то в форме фундаментализма, не возвысившегося еще до уровня нигилистского террора или другой ритуальной или духовной регрессии. Интерес представляют также те, кто перешел границу и обратился в другую веру.^⁹² После 1945 года на Западе начался на многих уровнях масштабный процесс полемики с первоначальной идеологией терактов, осуществлявшихся самоубийцами-камикадзе, что, в конечном счете, привело к включению в западный культурный репертуар тяжелой по своим последствиям рецепции дзен-буддизма. В этом активно участвовал пожилой Дайсец Тейтаро Судзуки - ведущий представитель фашистско- буддистской идеологии бушидо, существовавшей в Японии в период Второй мировой войны, который мутировал по этой причине в партнеры для диалога с Эрихом Фроммом.^⁹³ Несмотря на это, или как раз из-за этого диалог имел далеко идущие последствия для дальнейшего форматирования западного мировоззрения и стилей жизни вплоть до сегодняшнего времени, а с другой стороны, он способствовал тому, что дзен-буддизму и японской культуре была придана форма, адекватная гражданскому обществу.^⁹⁴ Проект просвещения и проект создания в равной мере способного на развитие технологий и отмеченного печатью человечности мира, может потерпеть провал если не по причине самоубийственной реакции ислама, то из-за похожей реакции растущих как раз сейчас колоссов: современного Китая и Индии, которая просматривалась в них до сих пор в зародыше. Причиной этого может стать похожий нигилизм или похожая дезориентация в сфере самой западной культуры. На чем, собственно, основана наша уверенность в том, что эти проблемы налаживания жизни в глобальном капиталистическом обществе в историческом плане уже не актуальны для европейцев?

Карл-Хайнц Камп,

координатор научных исследований в области политики безопасности

Фонда им. Конрада Аденауэра,

Берлин

Blog

Конкурс наложниц Франк Зирен Россия и Китай: добрые соседи?

Содержание