Карельская Автономная Советская Социалистическая республика на рк национальный архив Республики Карелия пстби православный Свято-Тихоновский институт ук рсфср уголовный кодекс

Вид материала

Кодекс

Содержание СВЯТИТЕЛЬ ФЕОФАН ЗАТВОРНИК (ГОВОРОВ) — РЕКТОР ОЛОНЕЦКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ (сентябрь 1855 — май 1856 гг.) А. В. Пигин

Подобный материал:

• Расписание занятий по программе «Теория и методика архивного дела, вопросы управления, 42.4kb.
• Слова с корнем благ- в церковнославянском и современном русском языках, 525.98kb.
• -, 1068.12kb.
• Тихоновский Богословский Университет Центр педагогических исследований «Покров» Возрастная, 7228.88kb.
• Православный свято-тихоновский гуманитарный университет, 223.99kb.
• I международная конференция «вопросы эпиграфики», 111.8kb.
• Официальный язык в России русский, 4.42kb.
• Конституция Грузии (Республики Грузии) от 24 августа 1995, 625.84kb.
• Конституцию Республики Башкортостан. Раздел первый Глава 1 основы конституционного, 477.85kb.
• Еративной Социалистической Республики на всей ее территории и заявляет о решимости, 32.39kb.

СВЯТИТЕЛЬ ФЕОФАН ЗАТВОРНИК (ГОВОРОВ) —

РЕКТОР ОЛОНЕЦКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ

(сентябрь 1855 — май 1856 гг.)

«…Святые даются нам в помощь, как образы богочеловеческой жизни, как новое живое слово Божие к нам…»

(Православный катехизис)


Среди довольно большого числа святых, подвизавшихся на территории нашего края, особо следует упомянуть личность святителя Феофана, внесшего значительный вклад в дело укрепления и развития православия в Карелии.

Епископ Феофан Затворник (Говоров)(1815—1894) — крупнейший духовный писатель России 2-й половины XIX в., знаменитый православный подвижник, поэт и публицист, доктор богословия, переводчик церковной святоотеческой литературы (в том числе многотомного труда «Добротолюбие») был официально причислен к лику святых только в год 1000-летия принятия Христианства на Руси (1988 г.), хотя еще при своей земной жизни он почитался верующими как угодник Божий. В решении Поместного Собора РПЦ о канонизации Феофана Затворника отмечалось: «Глубокое богословское понимание христианского учения, а также опытное его исполнение, и как следствие сего, высота и святость жизни святителя позволяют смотреть на его писания как на развитие святоотеческого учения с сохранением той же православной чистоты и богопросвещенности»¹. Один из дореволюционных биографов преосвященного Феофана с полным правом утверждал, что труды его сопоставимы с творениями святых отцов IV столетия от Р. Х. золотого века византийского православия².

Жизненный путь Феофана оказался в некотором отношении парадоксальным — он бежал от мира, «затворился» от общества, от людей — а в результате стал их духовным наставником. Для русского православия 2-й пол. XIX в. Феофан Затворник был учителем духовной христианской жизни и нравственным авторитетом. Многие представители русской философской мысли также не обошли вниманием замечательную и колоритную личность святителя Феофана.

Г. П. Федотов писал о нем: «…влияние этого писателя на народную жизнь было несравненно более сильным и глубоким, чем любого из кумиров русской интеллигенции»³.

На авторитет Феофана Затворника опирался и К. Н. Леонтьев в своих спорах с Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским, В. С. Соловьевым⁴. В. В. Розанов отмечал у Вышенского старца Феофана, то « странное, в высоких лишь душах соединимое, чувство почти обоготворения человека, которое отмывает желчь идеализма и дает ему силу, умение любить «всяческое во всем»⁵. С. Н. Булгаков (о. Сергий), в числе других подвижников православной церкви, характеризовал «духоносность» еп. Феофана как «особую духовную силу», как «иную высшую жизнь, в них открывающуюся в пределах нашей человеческой жизни»⁶. Протоиерей о. Георгий (Флоровский) в своей знаменитой книге «Пути русского богословия» дает очень высокую оценку творчеству и жизненному подвигу святителя Феофана⁷.

Г. В. Говоров родился 10 (23) января 1815 г. в семье священника Орловской губернии. После окончания школы и семинарии он поступил в Киевскую духовную академию, в стенах которой и принял монашество (1841 г.) под именем Феофана (Богоявленный). С 1844 по 1847 г. он читал лекции в С.-Петербурге, будучи бакалавром кафедры нравственного и пастырского богословия столичной духовной академии. На основе этих лекций позднее вышла книга Феофана под названием «Путь ко спасению» в 3 томах, принесшая автору большой авторитет среди православных христиан Российской империи⁸.

Важнейшей вехой в жизни святителя Феофана стало шестилетнее пребывание его на Ближнем Востоке (1848—1854) в составе Русской духовной миссии, возглавляемой о. Порфирием Успенским. Служба в священном городе Иерусалиме, изнурительная работа в библиотеках, посещение древних монастырей и пещер пустынножителей в Палестине и Египте во многом изменили его мировоззрение и предопределили его дальнейшую судьбу. Именно здесь, тогда еще иеромонах Феофан, в совершенстве овладел древними языками и начал собирать старые рукописи и книги⁹. Вполне возможно, что в это время впервые явилась у святителя мысль и о собственном отшельническом подвиге.

Начавшаяся Восточная (Крымская) война (1853—1856) вынудила русских миссионеров покинуть Иерусалим и вернуться в Россию. Их путь пролег через Европу. В Италии Феофан проявил себя как любитель и знаток живописи эпохи Возрождения. В Риме состоялась беседа русских паломников с папой Пием IX. В Германии Феофан тоже не терял времени, осматривая центры культуры («немецкой учености»), библиотеки и музеи¹⁰. Здесь ему также удалось пополнить книжную коллекцию, вывезенную с Ближнего Востока. Русская духовная миссия вернулась на родину лишь в 1855 году. За труды святитель Феофан в апреле 1855 г. был возведен в сан архимандрита и определен в Санкт-Петер-бургскую духовную академию бакалавром по кафедре Канонического права¹¹.

12 сентября 1855 г. Феофан получает новое назначение на должность ректора Олонецкой духовной семинарии и отправляется в Петрозаводск. Таким образом, к моменту прибытия в столицу Олонецкой губернии, Феофан уже сформировался как убежденный православный подвижник и христианский просветитель. Назначение свое в глухой карельский край, где особенно сильны были позиции старообрядчества, Феофан рассматривал не как ссылку, а как важное служение делу православия.

К сожалению, Олонецкий период в жизни ректора Феофана, до сих пор не получил достаточного освещения в исторической литературе. Между тем именно этот период особенно важен для всестороннего понимания особенностей личности и творчества святителя во время его «затвора» в Вышенской пустыни. Дело в том, что 1855—1856 годы были весьма продуктивны для Феофана как педагога-воспитателя, духовного наставника, и ознаменовались активной проповеднической деятельностью. В последующие десять лет (1856—1866) перед уходом святителя «от мира», он занимал в основном должности на церковной службе, и, прошел путь от настоятеля Посольской церкви в Константинополе (1856) до рукоположения во епископа Тамбовского и Шацкого (1859), а затем и архиепископа Владимирского и Суздальского(1863). Иначе говоря, именно в Карелии Феофан явил себя более всего в роли воспитателя юношества, педагога и яркого проповедника, достигнув на этом поприще впечатляющих успехов. Только за весьма короткий период, в 1855—1856 гг., когда святитель был бакалавром Сакнт-Петербургской духовной академии и ректором Олонецкой духовной семинарии, им было прочитано значительное число лекций и произнесено множество проповедей. К великому сожалению, из всего этого бесценного сохранились полностью только три проповеди — одна, произнесенная в Санкт-Петербурге и две — в Кафедральном соборе г. Петрозаводска. Подробнее о них будет сказано далее.

Прибытие святителя Феофана в Петрозаводск в сентябре 1855 г. прошло очень буднично, почти незаметно. Перед местным духовенством предстал новый ректор Олонецкой духовной семинарии. Обычный сорокалетний человек небольшого роста, немного болезненного вида с темно-русыми жидкими волосами и длинной полуокладистой бородой. Особо же отмечались современниками только глаза архимандрита Феофана, «искрившиеся блеском умственной пытливости» и «светившиеся тихим светом глубокой задумчивости»¹².

Служение святителя в должности ректора духовной семинарии потребовало от него огромного напряжения сил и терпения. Олонецкая семинария к тому времени была совершенно не устроена. Она не имела даже собственного здания и размещалась в архиерейском доме, вместе с городским духовным училищем. Весьма скудной была и семинарская библиотека, пополнением которой никто раньше не занимался. Значительного внимания требовали и учащиеся Олонецкой семинарии, большая часть которых проживала на квартирах мастеровых Александровского завода, и, пользуясь бесконтрольностью, они нередко приобщались к табакокурению, распитию спиртного и т. д.

Поэтому главной заботой отца Феофана с первого же дня своего служения в Олонецкой губернии стало духовно-нравственное и гражданское воспитание учащихся семинарии. При этом, святитель не избегал и хозяйственных вопросов, заботясь о материальном улучшении жизни вверенного ему учебного заведения. Феофан весьма энергично занимался организацией строительства отдельного здания для семинарии, в чем не мало преуспел, правда, он не смог довести это дело до конца в связи с отзывом в Петербург и последующим назначением в Константинополь на должность настоятеля Посольской церкви¹³.

Огромной заслугой святителя Феофана в деле воспитания и просвещения жителей нашего края стало создание им в Петрозаводске полноценной семинарской библиотеки. Прибыв из культурных центров Ближнего Востока и Западной Европы, Феофан не мог мириться со скудостью книжного фонда Олонецкой духовной семинарии. С присущей ему энергией и хозяйственностью святитель принялся за собирание библиотеки.

Для начала он добился разрешения от церковных властей на перенос из кафедрального собора Петрозаводска в семинарию множества лежащих без дела старообрядческих книг и рукописей, «арестованных» местным духовенством. Несколько позднее архимандрит Феофан обратился в правления духовных академий Санкт-Петербурга и Киева с просьбой выслать в Петрозаводск имеющуюся у них дублетную и малоиспользуемую литературу. Руководители духовных академий России, уже тогда с уважением относившиеся к Феофану, удовлетворили его просьбу и выслали в дар Олонецкой семинарии значительное количество необходимой литературы. Кроме всего прочего семинарская библиотека стала пополняться книгами, приобретенными у местного населения, в том числе и на личные средства отца-ректора¹⁴.

6 марта 1856 г. о. Феофан в письме к епископу Олонецому и Петрозаводскому Аркадию (Федорову), находящемуся в Санкт-Петербурге, с радостью сообщал: «Теперь мы имеем под руками, кажется, все нужнейшие книги». Действительно, к началу 1860-х гг. семинарская библиотека как по количеству (около 10 тыс. томов), так и по качеству книжного фонда стала крупнейшей научной библиотекой нашего края. Эта библиотека была любимым детищем святителя. Не случайно, когда он уезжал из столицы Олонии, он и свою личную весьма богатую библиотеку пожертвовал в пользу семинарии. За это Феофан удостоился благословения со стороны Святейшего Синода, правда, так и не узнав об этом¹⁵. Более того, уже находясь в «затворе» Вышенский старец посылал свои книги для Олонецкой семинарской библиотеки.

В 1879 г., когда в нашем крае отмечался 50-летний юбилей Олонецкой духовной семинарии (1829—1879) от святителя Феофана было получено письмо, адресованное ректору семинарии протоиерею Петру Щеглову следующего содержания: «Прошу принять, достопочтейнейший отец ректор, полные и искренние мои благопожелания семинарии вашей и вам, столь много потрудившемуся в благоустроении ее. Да благословит вас Бог во всем и на все время!… Посылаю книжки. Там есть несколько и для Вас лично. Чем богат, тем и рад. Прошу на большее не прогневаться… буду присылать книги последовательно для семинарской библиотеки. Призываю благословение Божие на Вас, семинарию вашу и всех сослуживцев ваших»¹⁶.

Помимо учебно-воспитательной работы на архимандрита Феофана были возложены многие дала по епархии, поскольку епископ Олонецкий и Петрозаводский Аркадий (Федоров) (1851—1869) на длительное время был вызван в Сакнт-Петербург для присутствия в Святейшем Синоде. Святитель Феофан фактически заменял Олонецкого владыку в его отсутствие.

Исполняя обязанности епископа, Феофан весьма тесно соприкасался с жизнью и деятельностью местного приходского духовенства. 17 октября 1855 г. святитель был определен членом Олонецкой духовной консистории, которая ведала всеми религиозными учреждениями и лицами духовного звания губернии. В составе общего присутствия консистории он рассматривал вопросы, связанные с особым положением Олонецкой епархии (приграничное положение, значительное влияние старообрядчества), размышлял о состоянии отдельных приходов, церквей и монастырей.

В те времена в Олонецкой епархии особенно плохо обстояло дело с проповеднической деятельностью. Среди духовенства почти не было лиц, которые могли бы выходить «в народ» с открытыми проповедями. Неоднократно Олонецкая духовная консистория ставила вопрос об улучшении проповеднической деятельности приходского духовенства, но все напрасно — ситуация не менялась к лучшему. Положение несколько изменилось только в связи с появлением святителя в нашем крае. Свое служение на посту ректора семинарии и исполняющего обязанности епископа Феофан ознаменовал яркой проповеднической деятельностью, отдавая много сил духовному деланию¹⁷.

К сожалению, из всего олонецкого наследия преосвященного Феофана до нас дошли в опубликованном виде только две его проповеди, произнесенные в Петрозаводске, в кафедральном соборе перед местной паствой. Никаких других текстов (или даже фрагментов, набросков, отрывков) святителя олонецкого периода пока обнаружить не удалось. Тем не менее, даже эти две гомилии Феофана, дают достаточное представление об ораторском таланте и живости слова святителя. Обе проповеди его, произнесенные в Петрозаводске — образцы подлинного ораторского искусства, глубины и точности мысли автора.

Проповедь о. Феофана на Новый 1856 г. не имела в своем основании какого-либо текста священного писания или церковной песни, она была посвящена размышлениям о времени и временности человеческого бытия. Эта проповедь — своего рода философское эссе крупнейшего богослова и прекрасного знатока святоотеческой литературы. Ушедший 1855 год унес из жизни императора Николая I. В этом году Российская империя потерпела ряд поражений от войск европейских стран и Турции в Крымской войне. При новом императоре — Александре II начались изменения во внутренней политике государства. В свои права вступала первая в истории России «оттепель», в стране повеяло «духом свободы». Русское общество замерло в ожидании перемен, а то, что они обязательно произойдут, уже мало кто сомневался.

Проповедь Феофана как раз и начинались с мысли о прошедшем 1855 годе и о наступившем настоящем празднике, который, в свою очередь, через год тоже закончится вступлением в свои права уже следующего года. Мысль о временности бытия стала началом проповеди. «Непрерывно и быстро течет река времени и спешит к черте, за которую не будет более времени, — говорил о. Феофан. — Но и мы не на берегу сей реки стоим, чтоб быть сторонними только зрителями ее течения. Нет, но по ней, или вместе с нею и в ней влечемся и сами тем же путем временных изменений к своему концу»¹⁸. Человеческую жизнь святитель сравнивал с тонкой полосой света среди густого мрака ночи.

А между тем, жизнь человека имеет некое постоянство, определенную стабильность. «Кто же держит нас в этой бездне ничтожества (т.е. пустоты — В. Б.)? — вопрошал Феофан, — Кто же не дает окружающему нас ничтожеству поглотить нас? Кто, отъемля действительность у прошедшего, сохраняет бытие для настоящего и, внося в будущее, которого нет, вносит существующим?» Ответ на это готов у всякого, утверждал святитель: «Тот, Кто сотворил нас в Ком источник всякого бытия, Кто все содержит и живит»¹⁹.

Наше хрупкое настоящее, которое сразу становится прошлым учит нас понимать кратковременность земного бытия человека и заставляет думать о жизни иной. Однако, отмечал Феофан в своей петрозаводской проповеди, наше прошлое всегда с нами. Как бы порадовался иной, если б многое из того, что было чувствуемо, любимо, замышляемо и приведено в исполнение, исчезло навсегда и никогда не помянулось! Но нет, – ничто не исчезает, ничто не обращается в ничто — ни мысль, ни слово, ни желание, ни дело»²⁰. Пусть иное и ускользнуло из памяти, но оно все же есть, цело, не пропало, хранится.

Жизнь человека святитель Феофан сравнивал с клубком ниток: «Нити слой за слоем наматываются и образуют клубок, при этом виден только верхний слой, но и прочие все целы, только прикрыты, — говорил он. – Памятны только недавние дела, и те, коих прикрыть уже нельзя, но и все прочие дела не исчезли, а есть — только сокрылись внутрь сердца и совести. Размотайте клубок и увидите все нити, — и в том виде, как они были намотаны. Так будет время, когда все, сокрытое внутрь нас, раскроется, выйдет наружу, и будет явно и нам и всем»²¹. Отсюда вывод: человек не должен допускать в себя ничего нечистого и греховного, должен вести жизнь праведную и воздерживаться от неблаговидных поступков. «Будем помнить, — учил святитель, — что жизнь наша не шутка, и ничем в жизни шутить не должно, ибо все в ней имеет вечную цену»²².

Что же делать тем людям, кто уже допустил греховные мысли, дела, поступки «по легкомыслию, нерадению, увлечению и страсти?» Есть только одно средство изгладить худое дело, — отвечал Феофан на этот вопрос, — и изгладить так, что оно уже не поменяется в числе дел человеческих. Средство это — покаяние. Оно только изглаждает грехи…»²³ Таким образом, и настоящее, и прошедшее учат нас чистоте и покаянию. А какой же урок может нам преподать непредсказуемое будущее?

Святитель далее отмечал, что наше будущее теснейшим образом связано с прошлым и настоящим, хотя предсказать его не может «ни один сотворенный ум» «Пусть не знаем мы, — утверждал Феофан, — что с нами будет впереди, но зная одно, что с нами будет то, что Богу угодно, мы уверены, что с нами будет одно добро. И не лучше ли вместо всякого желания определить свое будущее, — продолжал он, — желать одного, чтобы с нами было то, чего хочет Бог, и молиться об одном: буди воля твоя, Господи, над нами! — Это самый надежный руководительный свет во мраке будущего, узда для наших неопределенных желаний, пустых страхов и безотрадной безнадежности!»²⁴

Проповедь Феофана, произнесенная в Петрозаводске на новый 1856 г., заканчивалась словами, которые стали потом широко известными в России и цитировались довольно часто многими духовными писателями: «Жизнь наша на земле есть эпитимия. А тому, кто несет эпитимию, что свойственно, — Сетовать, сокрушаться и плакать о грехах своих. Аминь»²⁵.

Вторая проповедь, которая сохранилась до нашего времени из петрозаводского периода святителя, была произнесена им в день Великой Пятницы 1856 г. В основу текста проповеди Феофана положил евангельский сюжет о снятии с креста Спасителя. В своем слове к жителям столицы русской Олонии он призывал к размышлению о значении тяжких мучений Господа и способах сострадания Ему. «Сии язвы — суть дело рук наших, в сих муках и в сей смерти виновны именно мы, — говорил святитель. Наши неправые мысли и планы, наше легкомыслие, а иногда и вольномыслие сплетали сей венок терновый, неверность нашего сердца Богу и наши пристрастия пробили сии ребра, наши неправды и блуждения по распятиям греха пронзали гвоздями сии руки и ноги, наше плотоугодие всевозможное покрывало ранами сии плечи и все тело»²⁶.

В этой проповеди Феофан говорил о том, как возможно выразить свое сострадание Иисусу. Это сострадание (святитель даже использовал здесь слово «сораспятие») должно быть деятельным, а не мечтательным, состраданием не на словах, а на деле. Проповедник указал три способа такого деятельного сострадания и сораспятия. Первый — после покаяния в грехах не грешить более и идти неуклонно путем правды, второй – терпеливое несение креста своего, то есть выполнение всех возлагаемых на христианина обязанностей, и, третий — живое духовное «сораспятие» Христу. Эта «брань внутренняя», по Феофану, требует особых подвигов от верующего: «самоумерщвления, потребует поста, бдения, труда молитвенного, внимания к себе, отречения от своей воли». «Гнев пришел. — говорил он, — погаси его; похоть возбудилась — умертви ее; корыстолюбие влечет, — отсеки его; зависть искушает, — подави ее; осуждение наущает, — не внимай ему; тщеславие прививается, — от жени его»²⁷. Феофан, обращаясь к петрозаводской пастве, замечал что только деятельное сострадание к Господу может привести к чистоте души и покаянию, и, в конечном счете, ко спасению человека. «Неужели же думает кто, — вопрошал он, — все дело своего спасения возложить на одного Господа, а сам и перстом не хочет коснуться сей тяжести? Пусть спасает один, как хочет. Спаси меня и все тут. Ах, братья, у Господа столько любви к нам, — продолжал святитель, — что он и это готов бы сделать для нас, если б могла быть от того какая польза для нас. Но нельзя…»²⁸ Только живое и деятельное сочувствие и сострадание открывают человеку путь ко своему спасению. Во всех других случаях (внешняя религиозность, посещение храмов, молитвы без веры, большие пожертвования и т. п.) люди неизбежно отсекают себя от путей Господних, отрекаются от Креста, не отдавая себе в этом отчета, и, считая себя «православными верующими».

Обе проповеди святителя Феофана, произнесенные в Петрозаводске — прекрасные образцы церковного красноречия, свидетельствующие о его проповедническом таланте. Они вполне подтверждают выводы многих богословов конца XIX — начала XX в. о том, что «по широте и глубине мысли, обилию знаний, точности и ясности изложения, теплоте и чистоте чувств, печатные труды святителя Феофана не имеют себе равных в нашем Отечестве»²⁹.

В мае 1856 г. архимандрит Феофан оставил наш край. Однако интерес к Олонецкой епархии не угасал у него до конца жизни. Ранее уже говорилось о письме-поздравлении святителя в адрес Олонецкой духовной семинарии. В своем «затворе» старец Феофан вел весьма обширную переписку с корреспондентами со всех областей России, в том числе и из Олонецкой губернии.

В одном из писем, святитель, обращаясь к неизвестному ныне корреспонденту, восклицал: «У Вас в виду Валаам. Даруй Господи утешиться вам там святым утешением. Наберитесь тамошним воздухом побольше, чтобы хватило не на один год³⁰. С большим вниманием и уважением следил Вышенский старец и за деятельностью о. Иоанна Кронштадского, принимавшего участия в делах Олонецкой епархии с 1880-х гг. В письме 1892 г. святитель Феофан так отзывался об отце Иоанне: «О. Иоанн Кронштадский-Божий человек. Молитва его к Богу доходна, по великой вере его. Господь да хранит его в смирении и преданности Его святой воле, и в самоотвержении. У него не одна книжка, а до 15, или более. Потрудитесь приобресть… Вон вышли книги… «Моя жизнь во Христе» озаглавлены, о. Иоанна Крондштадского — одного сорта с моими. Но в них есть многое лучше написанное, чем у меня… о. Иоанн часто исповедует. У него бывает народу не до 200, а до 2000. Это милость Божия!!…»³¹

Для православной Карелии даже столь короткое присутствие святителя Феофана в должности ректора духовной семинарии и члена олонецкой духовной консистории имела большое значение. Все труды его по обустройству семинарии и Олонецкой епархии не пропали бесследно, они были продолжены его преемниками и учениками.

А. В. Пигин

(Петрозаводский университет)

О НЕКОТОРЫХ ИСТОРИЧНИКАХ ПО ИСТОРИИ

МАКАРЬЕВСКОЙ ХЕРГОЗЕРСКОЙ ПУСТЫНИ^

Макарьевская Хергозерская пустынь была основана в 1-й пол. XVII в. в Каргопольском уезде на озере Херго, в 80 верстах к северо-западу от Каргополя (недалеко от границы между современной Карелией и Архангельской областью). Монастырь просуществовал до 1764 г., когда обе его церкви — Троицкая и Введенская — были обращены в приход¹. Значение этого монастыря в истории православной культуры Русского Севера определяется прежде всего тем, что здесь хранилась почитаемая в Каргополье чудотворная икона Макария Желтоводского и Унженского, о чудесах которой было составлено специальное произведение — «Сказание о преславных чудесех чудотворнаго образа преподобнаго и богоноснаго отца нашего Макария Желтоводскаго и Унженскаго чудотворца, в Каргопольских пределех, в Хергозерской пустыни обретающагося» (далее — «Сказание…»). Чудотворная икона привлекала богомольцев «на Макарье», как именовали в Каргополье это место, и после закрытия монастыря. Ежегодно 24—25 июля (по старому стилю), на праздник Макария, сюда стекалось большое число людей. Из Каргополя устраивался крестный ход, который «шел по дороге на Челму (к Челмогорскому монастырю. — А. П.), затем на Труфаново, торжественно проходил мимо местной церкви и поворачивал на труфановскую дорогу на Макарий»². Люди приходили сюда и из Ошевенска (за 30 км.), где располагался крупнейший в Каргополье Александро-Ошевенский монастырь³. Хергозерский, Ошевенский и Челмогорский монастыри, соединенные тропами, по которым ходили богомольцы, воспринимались как центры единого сакрального пространства. Не случайно на некоторых каргопольских иконах Макарий Желтоводский, Александр Ошевенский и Кирилл Челмогорский изображены вместе⁴.

Источники по истории Макарьевского монастыря немногочисленны. Главным из них по-прежнему остается рукописное «Сказание…» Произведение начинается с рассказа об основании Хергозерского монастыря двумя монахами Сергием и Логгином в 1630-е гг. и о получении Сергием в Новгороде благословенной грамоты на строительство церкви во имя Макария. Далее следует описание 41 чуда, приуроченных к 1630—1660-м гг. В первом из них излагается история написания чудотворной иконы Макария: 25 сентября 1632 г. Александр Ошевенский явился в видении священнику каргопольской Троицкой церкви Герасиму Анфимову и повелел через него иконописцам написать эту икону, что и было исполнено. В остальных чудесах описаны главным образом исцеления от различных болезней, а также события, связанные с хозяйственными занятиями местных жителей. Многие чудеса представляют интерес для изучения народных верований: Макарий посылает дождь во время засухи, заповедует больным пить целебную воду из Хергозера, лечиться растущей по его берегам травой, воскрешает умершего теленка, посылает навстречу богомольцам лошадь (ср. с традиционным народным восприятием Макария как пастуха и покровителя животных)⁵ и т. п.

«Сказание…» было опубликовано каргопольским краеведом К. А. Докучаевым-Басковым по единственному известному ему списку 1839 г., хранившемуся в Хергозерском монастыре (отдельная рукопись в 4-ку, на 52 листах)⁶. В настоящее время местонахождение этой рукописи, как и других списков «Сказания…», неизвестно. Подробно рассмотрев содержание «Сказания…» в отдельной статье⁷, К. А. Докучаев-Басков не высказал, однако, никаких предположений о месте и времени написания этого памятника и о его авторе. Как нам представляется, вероятным автором «Сказания...» является священник Покровской церкви в с. Лядины (между Хергозерским монастырем и Каргополем) Иоанн (2-я пол. XVII в.) — составитель Жития Кирилла Челмогорского⁸. Главным аргументом в пользу такой атрибуции служит частое упоминание в тексте «Сказания...» священника Троицкой церкви в Каргополе Герасима Анфимова (он упоминается в 1, 3, 10, 19, 20, 22—24, 26 чудесах, некоторые из них были записаны, по-видимому, с его слов.). Согласно Житию Кирилла Челмогорского, Герасим был «стрыем» (дядей по отцу) Иоанна и его собеседником⁹. Герасим описал Иоанну облик Кирилла Челмогорского, который «образом яко Макарий Желтоводский»¹⁰. Макарий Желтоводский является и персонажем одного из чудес в Житии Кирилла Челмогорского¹¹. Вряд ли эти совпадения случайны, скорее всего они объясняются тем, что Житие Кирилла Челмогорского и «Сказание…» принадлежат перу одного человека.

К. А. Докучаев-Басков ввел в научный оборот и некоторые другие источники XVII—XIX вв., относящиеся к Хергозерскому монастырю: сведения об освящении церквей в XVII в. из синодика Ошевенского монастыря, грамота XVII в. новгородского митрополита Питирима и ряд более поздних документов, отложившихся в архиве Спасского каргопольского монастыря¹².

Недавно нам стали известны еще два документа, связанные с Хергозерской пустынью и, как кажется, не привлекавшиеся ранее исследователями для изучения ее истории. Один из этих документов входит в подборку грамот Александро-Ошевенского монастыря за 1539—1656 гг.¹³ — это копия «памяти» Хергозерского монастыря, датированной 19 сентября 1641 г. (л. 21—23)¹⁴. Ценность документа в том, что он связан с начальным периодом строительства пустыни. В частности, здесь несколько раз упомянут основатель пустыни старец Сергий. Из документа выясняется, что в 1640 г. старец Сергий «з братьею» били челом государю о передаче им «на оброк» земель вокруг пустыни («черного неописного места») для хозяйственных нужд. В документе описаны границы той территории, которую получил монастырь: «от Чюрьюжской волости по Мяндовому болоту, и от тово болота по сиверную сторону монастыря от Кенозера по Чаженге речке и по Янго-ручью, а от Порженсково по Морщихину болоту, а от Лекшмоозера по Порженге речке, а с Труфановы стороны по Щучью озеру, а от тово Щучья озера до первого урочища до Мяндового же болота» (довольно большая территория для только что возникшей пустыни: от Щучья озера на юге до реки Чаженги на севере не менее 15 км). Старцы должны были платить оброк «в государеву казну в Каргополе в съезжую избу по осми алтын по две денги». Однако крестьяне окрестных деревень (дер. Федоровской и Окатовской на малом Порженском озере, в 10 верстах к северо-западу от пустыни) продолжали пахать на этой земле, как делали это и до создания пустыни. Земельные угодья стали предметом спора между монахами и крестьянами. Обе стороны обратились к властям с челобитьем: монахи жаловались, что крестьяне «хотят ту их пустыню опустошить и их, старцов, изгонить», а крестьяне писали, что владеют той землею «искони вечно» и теперь из-за монастыря «вконец погибли». Подьячему Ивану Докучаеву велено было учинить «подлинный сыск». Поскольку в писцовых книгах 1621—1622 гг. за деревнями Порженского озера отхожие пашни не числились и «в Каргополе в сьезжей избе в отдаче по тем урочищам ни за кем не сыскано», спор был решен в пользу монастыря. Документ от 19 сентября 1641 г. подтверждал право хергозерских старцев на владение землей, крестьянам же было велено «к той пустыни к монастырю за те урочища никому ни с которой волости… не входить и не вступатца и никакими згодьи силно не владети». Из документа следует, таким образом, что уже в кон. 1630 — нач. 1640-х гг., т. е. в первые годы существования пустыни, здесь жили не только ее основатели, но и монахи и что монастырь довольно активно занимался хозяйственной деятельностью, вытесняя с земельных угодий местных крестьян.

Другой документ принадлежит времени закрытия Хергозерской пустыни: это подробная опись строений и имущества пустыни по состоянию на 1769 г. Опись входит в состав «Ведомости об упраздненных монастырях Олонецкой епархии, 1769 г.»¹⁵ Согласно описи, в монастыре были две деревянные церкви: Троицкая с приделом Макария Желтоводского и Введенская с нижним приделом Николая Чудотворца и двумя верхними приделами: в честь московских святителей Петра, Алексея и Ионы и в честь Александра Свирского. Все монастырские строения, включая церкви, колокольню, кельи, находились в очень ветхом состоянии. В Макарьевском приделе Троицкой церкви располагалась житийная икона Макария Желтоводского: «По правую сторону возле царских дверей местной образ преподобнаго Макария в чюдесех, в молении Святей Троицы, на нем венец, в нем три выставочных камешка и четыре жемчужины, у Троицы три венчика, оклад и риза преподобнаго новая сребрянная, золоченая» (л. 140 об.). Вероятно, это и есть почитаемый чудотворный образ¹⁶. Подробно описаны и другие иконы монастыря. Отметим лишь иконы с изображением русских святых: Зосимы и Савватия Соловецких, московских святителей Петра, Алексея и Ионы¹⁷, Александра Свирского в молении Троице, Александра Ошевенского и Макария Желтоводского, несколько икон с изображением Макария Желтоводского отдельно.

Особый интерес в описи представляет перечень монастырских книг. Следует отметить, что заботу о книгах пустыни проявлял, согласно «Сказанию…», ее небесный покровитель Макарий. В 26-м чуде он явился в видении Герасиму Анфимову и повелел купить новое напрестольное евангелие вместо прежнего, «зело ветхого»¹⁸. В настоящее время нам известны лишь две книги из Хергозерского монастыря. Одна из них — рукописный Пролог на сентябрь-ноябрь, писанный каргопольским писцом Фаддеем в 1551 г.¹⁹ О принадлежности книги Хергозерскому монастырю свидетельствует полустертая скрепа на л. 1—10, выполненная скорописью XVII в.: «…преподобнаго отца Макария чюдотворца Хергозерской… пустыни Хергозерск… Каргопольскаго уезду»²⁰. Другая книга — список службы и жития Александра Свирского (1630-е гг.) со следующей записью: «168 (1660 г.) сия книга прислана из Александрова монастыря со Свери в Хергозерскую пустыню. Подписал поп Герасим Анфимов, аминь». В кон. XIX в. эта рукопись хранилась в библиотеке каргопольского Спасо-Преображенского монастыря, где ее видел К. А. Докучаев-Басков²¹, а в 1965 г. она была обнаружена в одном из сел Каргополья археографической экспедицией БАН (ныне в составе Каргопольского собрания БАН)²². Сам факт, что в Хергозерском монастыре делали в рукописях такие записи, оставляет надежду на обнаружение и других монастырских книг. Согласно описи 1769 г., в монастыре в период его закрытия хранилось около 50 печатных и рукописных книг (тех и других примерно поровну). Как и в большинстве подобных описей, печатные и рукописные книги описаны отдельно, по форматам, кратко указано название книги. Основу библиотеки составляли богослужебные книги: евангелия, апостол, постная и цветная триоди, служебные минеи и др. Кроме того, в библиотеке хранились два списка Жития Макария Желтоводского, список Жития Александра Свирского, списки Видения апостола Павла, устава Иосифа Волоцкого. Под «тетратью о чюдесех от образа преподобнаго Макария» («в десть») (л. 142 об.) составитель описи, несомненно, имел в виду список «Сказания…». Ряд книг составитель не смог определить, сославшись на их ветхость. Сведениями о более ранних описях монастырской библиотеки мы не располагаем.

В Приложении публикуется текст «памяти» от 19 сентября 1641 г.²³.

Приложение

Лета 7150, сентября 19 день, по государеву цареву и великаго князя Михаила Федоровича всеа Русии указу Ларион Онтоновичь Слотин, слушав челобитье и обыску, и велел владети по прежнему государеву указу и по даной Каргополсково уезда Хергозерской новой пустыни старцу Сергию з братиею из прежнево же оброку около их пустыни черное неописное место, что дано им под скотины, и под пашню, и на сенное згодье, и на рыбные ловли по урочищам около той их пустыни: от Чюрьюжской волости по Мяндовому болоту, и от тово болота по сиверную сторону монастыря от Кенозера по Чаженге речке и по Янго-ручью, а от Порженсково по Морщихину болоту, а от Лекшмоозера по Порженге речке, а с Труфановы стороны по Щучью озеру, а от тово Щучья озера до первого урочища, до Мяндового же болота. А по тем урочищам около той пустыни кругом межа, потому что пришли все пустыя места, от волостий далече, и по тем урочищам велел владети старцу Сергию з братьею.

А в челобитье их написано: в прошлом, во 148-м году били они челом государю, старец Сергий з братиею, около той пустыни о подскотине и под пашню на черное неописное место на оброк, и на сенное угодье, и рыбные ловли, а сенное угодье где мошно //(л. 21 об.) росчистить. И по государеву указу дано ему Сергию по даной ново на оброк к той пустыни черное неописное место, а оброку им велено платить в государеву казну в Каргополе, в сьезжую избу, по осми алтын по две денги. А та земля — черное место и в писцовых книгах ни которой волости, ни к деревни не приписана, и на оброк, ни в тягло до них, старцов, не дано никому, и по государеву указу и по даной отведено им, старцом. А Порженской волости крестьяне, Мартынко Кожевников с суседми, пашут тое их оброчную землю силно от тово их монастыря версты за полторы и хотят ту их пустыню опустошить и их, старцов, изгонить.

А Порженской волости крестьяне, Мартынко Кожевников с суседми, били же челом государю въстречно на них, старцов. А в челобитье своем написали: в прошлом во 148-м году били челом государю той Хергозерской пустыни старцы Сергий з братиею их тяглых деревень на отхожую пашню, и на сенное згодье, и на рыбные ловли, а они, Порженской волости крестьяне, пашут около той пустыни отхожую пашню по тяглым своим деревням, и те их отхожие пашни, и сенные покосы, и рыбные ловли отданы им, старцом, и они де крестьяне вконец погибли.

И по старцову Сергиеву челобитью и Порженской волости крестьян для подлинного сыску посылан был подъячей Ивашко Докучаев в Кенозерскую и в Лекшмозерскую волость а велено ему противо их обеих челобитья в тех околних волостях сыскать всякими сыски накрепко. //(л. 22) И 149-м году, июля в день, в сыску подъячево Ивашка Докучаева написано: Порженской волости крестьяне Мартынко Кожевников с суседми сказали, что они пашню пашут около той пустыни, у них тут отхожая пашня написана, и владеют де они искони вечно и рыбу ловят, а иных у себя крепостей ни даных на те места к сыску не клали и не сказали, а живут де они от той пустыни за десять верст. А в писцовых книгах Ивана Воейкова да дьяка Третьяка Копнина 129 году и 130 году написано: на Порженском озере в деревне Федоровской да в деревне Окатовской отхожие пашни не написано, и в Каргополе в сьезжей избе в отдаче по тем урочищам ни за кем не сыскано, и у тово Мартынка с суседими никаких угодей, ни сенных покосов, ни рыбных ловель на оброке ни в тягле нет же. И то знатно, что они теми местами и урочищи владели силно, без государева указу. И потому ему, Мартынку, с суседми во владение около той пустыни отказано: пашни им не пахати, ни сено не косить, и рыбными ловлями в тех урочищах не владети, и за урочища им монастырскую не вступатца, и за межу не входити ни ис которой волости, потому что те места пришли около той пустыни черные и в писцовых книгах ни в отдаче нигде ни сыскалось.

И по государеву цареву и великаго князя Михаила Федоровича всеа Русии указу Ларион Антоновичь Слотин велел владети Каргополсково //(л. 22 об.) уезда новой Хергозерской пустыни старцу Сергию з братиею по прежнему государеву указу и по даной, какова ему дана во 148-м году во владение около той пустыни на черное место по урочищам по меже, которые урочища писаны выше сего в сея памяти, что им, старцом, владети пашенной землею и сенными покосы, где мошно им росчистити, и рыбными ловли по сей памяти и по сыску, потому что Мартынко Кожевников с суседми владели теми згодьи, и пашенною землею, и сенными покосы, и рыбными ловли силно, без государева указу, а в челобитье своем написали и в сыску сказали, что они владеют около той пустыни по писцовым книгам, а в писцовых книгах к их деревням отхожей пашни не написано и иных никаких крепостей на те места и урочища к сыску не клали, и иных волостей крестьяне ни с какими писмянными крепостьми к сыску не ставались и в Каргополь в съезжую избу бити челом государю не бывали же. И потому ему Мартынку с суседми в том во владенье отказано. И впредь им за межу за те урочища около той пустыни к монастырю не приходити и не вступатца, и пашни не пахати, ни сенными покосы, ни рыбными ловли не владети силно. А ныне владети по прежней данной и по сей памяти теми местами старцом Сергию з братиею, и пашни пахати, и сенные покосы розчищати, и рыбными ловлями владети, и в государеву казну оброк платить ежегодно безпереводно //(л. 23) в Каргополь в съезжую избу по-прежнему, как указано, по осми алтын по две денги. А то им, старцом, место дано черное и неописное к той пустыни для строения, и для подскотины, и под пашню, и для монастырьсково згодья, что сысканы те места пустые, и от волостей пришло далече, за мхи и за болоты и за озерами. И по государеву указу к той пустыни к монастырю за те урочища никому ни с которой волости крестьяном не входить и не вступатца и никакими згодьи силно не владети.

У подлинной памяти подписано тако: К сей памяти Ларион Антоновичь Слотин печать свою приложил, печать воску чернаго.