Карельская Автономная Советская Социалистическая республика на рк национальный архив Республики Карелия пстби православный Свято-Тихоновский институт ук рсфср уголовный кодекс

Вид материала

Кодекс

Содержание Священник Николай Озолин (Петрозаводская епархия) ЦЕРКОВНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В КИЖАХ О деятельности комиссии по сбору материалов к прославлению православных подвижников петрозаводской и карельской епархии Протоиерей николай иванович богословский

Подобный материал:

• Расписание занятий по программе «Теория и методика архивного дела, вопросы управления, 42.4kb.
• Слова с корнем благ- в церковнославянском и современном русском языках, 525.98kb.
• -, 1068.12kb.
• Тихоновский Богословский Университет Центр педагогических исследований «Покров» Возрастная, 7228.88kb.
• Православный свято-тихоновский гуманитарный университет, 223.99kb.
• I международная конференция «вопросы эпиграфики», 111.8kb.
• Официальный язык в России русский, 4.42kb.
• Конституция Грузии (Республики Грузии) от 24 августа 1995, 625.84kb.
• Конституцию Республики Башкортостан. Раздел первый Глава 1 основы конституционного, 477.85kb.
• Еративной Социалистической Республики на всей ее территории и заявляет о решимости, 32.39kb.

Священник Николай Озолин

(Петрозаводская епархия)

ЦЕРКОВНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В КИЖАХ

Вы знаете прекрасно о том, чем богаты и славны Кижи. Это остров на самом Севере России, в Онежском озере. Особенностью территории, Заонежья было то, что, удаленная от традиционных исторических центров Руси: Новгорода, Вологды и, тем более, от Москвы, эта земля довольно давно, примерно с XII—XIII вв. состоялась как русская земля с основным русским населением и своей сильной традицией. Она не была присоединена к Московскому царству по имперскому принципу, в ходе той колонизации и окультуривания, которые мы наблюдаем с XV в., когда русские стали массированно двигаться на восток. Она именно состоялась как русская земля органически, изнутри. Если, скажем, для Казани, Астрахани или Тюмени и народов, населявших эти земли, центром притяжения всегда являлась Москва, то Заонежье искони имело точку равновесия в себе самом и, формально подчиняясь Новгороду, а после Москве, не обращалось к ним, как прочие окраинные земли, за самообоснованием и самоидентификацией.

Очень принципиальным мне кажется и то, что из-за своей удаленности этот край мало коснулись войны, нашествия и политические катаклизмы. Татаро-монгольские орды, шведские рати, московские полки, шайки морских и сухопутных «охотников за удачей», донимавшие Русь и соседние поморские земли, не заглядывали в этот отдаленный уголок, и жизнь в нем текла более размеренно и благополучно. Не было и больших этнических перемещений, которые делают генеалогию и поиск собственно русских корней на большинстве территорий России проблематичными. Природные условия здесь суровы, однако не скудны — озера дают рыбу; леса — дичь и растительные припасы. Все это сформировало, а может быть, сохранило исключительно интересный уклад жизни и народный характер: спокойный, открытый, свободный, уверенный. Достаточно указать на то, что в Заонежье так и не получило распространения пресловутое крепостное право, столь сильно терзавшее и отравлявшее все общественные отношения в русском обществе.

Этот уклад и этот характер и по сей день ощущается, если не в реальной жизни заонежских деревень, полностью утративших за годы большевистского правления и террора свои обычаи, то, по крайней мере, в облике сохранившихся северных домов — крепких, ладных, больших по размерам, часто 2-х или даже 3-х этажных, рационально продуманных и устроенных и, вместе с тем, поразительно изящных, богато и со вкусом декорированных.

Поэтому, думаю, не ошибусь, если скажу, что Заонежье представляет собой уникальный островок русского типа жизне-устройства. По крайней мере, Заонежье следует считать значительно более русским, чем, например, Москву или древние Новгород и Смоленск, стоявшие на перекрестье многих влияний.

Именно эта, я бы сказал, «дистиллированная» русскость и нашла свое отражение в Кижских храмах, почему они непреодолимо манят к себе множество людей в России и привлекают к себе благоговейный интерес из-за рубежа. Долгое время, начиная с печально знаменитого своим особенным террором 1937 года, они простояли закрытыми, или их интерьеры использовались в музейных нуждах. Священники, замечательные личности своего времени, были жестоко репрессированы. С уничтожением священнослужителей, как сословия, христианства как сплачивающей идеологии и, наконец, с разрушением традиционного уклада жизни Заонежья произошло полное разорение, а затем и полное опустошение этого края — апофеоз, который мы наблюдаем сегодня.

В настоящее время собран большой объем материалов о священнике Алексее Петухове, настоятеле Спасо-Преображенского прихода до октября 1937 г. Из них становится виден образ настоящего верующего и пастыря, готового отдать жизнь за свои убеждения, но не согласиться с ложью и злодеяниями советской власти.

В первой половине 1990-ых гг. на фоне нового отношения в обществе к Церкви и ее ценностям администрация музея-заповедника «Кижи» стала контактировать с Петрозаводской и Карельской епархией. Вскоре, после этого, состоялось первое после 54-летнего перерыва богослужение, возглавленное правящим архиереем его преосвященством владыкой Мануилом, который по достоинству оценил миссионерские и духовно-просветительские возможности на острове Кижи в будущем. С этого момента Покровская церковь являлась местом крещения жителей Заонежья приезжим священником из Петрозаводска.

В августе 1997 г. я получил послушание на духовное окормление и возрождение Кижского прихода. Количество жителей на острове очень ограниченное, поэтому в общину также входят и люди, приезжающие из Петрозаводска, которым дорого возобновление молитвы в Кижах.

По благословению правящего архиерея, была организована и юридически зарегистрирована община Спасо-Преображенского прихода острова Кижи Петрозаводской и Карельской епархии Русской Православной Церкви (юридический адрес: г. Петрозаводск, ул. Федосовой, 21). В наше духовное попечение попали все храмы и часовни Кижского музея (юридическим владельцем которых является государство в лице музея) на острове Кижи и прилегающих к нему территориях, а также церковь Святого и Животворящего Духа города Петрозаводска (зимний храм).

Учитывая климатические условия, отсутствие отопления в Покровском храме, который исторически являлся зимним, отсутствие местного населения, за исключением немногочисленного музейного персонала, литургическая жизнь общины делится на два периода:

Летний, начинающийся после праздника Святой Троицы, с богослужениями в Кижах в Покровском храме, а также в часовнях и храмах прилегающих островов.

Зимний, начинающийся с праздника Покрова Пресвятой Богородицы, с богослужениями в Петрозаводской Свято-Духовской церкви. В настоящее время, таким образом, служение в Кижских храмах осуществляется как совместное служение музея и общины.

Значение регулярного богослужения в Кижах, на мой взгляд, огромно. Оно состоит в том, что музейные — архитектурная, историческая и культурная составляющие через него восполняются непосредственным жизненным, практическим началом. То есть, храм начинает восприниматься более широко: не только как памятник, но и как, собственно, храм — по своему настоящему предназначению.

4 июня 2000 г. на острове Кижи Святейший Патриарх Алексий II совершил историческую божественную литургию. Это была первая патриаршья служба за всю историю Кижей. Для тех, которые имели привилегию быть на ней, она осталась незабываемой духовной трапезой, которая собрала жителей Заонежья вокруг своего предстоятеля. Позже Его Святейшество весьма положительно отозвался о нашем сотрудничестве и указал на опыт Кижского прихода в масштабах всей Русской Церкви. Несколько сотрудников музея-заповедника, особенно активно помогавших в восстановлении приходской жизни, тогда удостоились от Патриарха высоких церковных наград.

18 августа 2001 года накануне престольного праздника Преображения Господня наш приход встретился на острове Кижи с главой государства, это событие оказалось судьбоносным как для реставрации Кижского погоста, так и для развития в будущем нашего прихода.

Не желая умалить важности музейной работы, хочу, вместе с тем, подчеркнуть важность непосредственного соприкосновения с «тайной России» как тайной бытия ее храмов. Очевидно, что легенда о плотнике Несторе, который, согласно преданию, срубил великолепный Преображенский собор, целиком деревянный, без единого гвоздя, а затем символически выбросил свой топор в воды Онеги в знак того, что второго такого не будет, — так вот, тем не менее, этот плотник Нестор никогда бы не сотворил своего чуда деревянного зодчества, если бы он ставил не Божий храм, а просто «памятник архитектуры» и «шедевр творческого самовыражения». Очевидно, что Преображенский собор получился таким, каким мы его знаем, потому что он — собор и никак не иначе. Ощущение молитвы и Литургии очень во многом руководило талантливыми строителями. Можно сказать даже, что замысел Нестора остается неполным, нереализованным в полной мере, пока внутри нет молитвы. Любая, даже самая кропотливая, реставрация и приближение облика храма к первоначальному лишь подчеркнет эту неполноту. Потому что Литургия, молитва, иконы и архитектура здесь задуманы вместе. Это части одного целого, которые необходимо дополняют друг друга.

К нашему великому счастью, руководство и часть сотрудников Кижского музея-заповедника это хорошо понимают. Благодарю Бога за то, что у нас с музеем установилось подлинное взаимопонимание по главным вопросам, и наши отношения не являются искусственными или данью конъюнктуре. Начинать было непросто — ведь действующий храм требует другого режима посещения и использования, нежели чисто музейный. Тем более сложно, когда оба этих режима необходимо сочетать между собой — служить службы и одновременно принимать большие потоки туристов.

Большим психологическим барьером, например, являлось использование при богослужениях открытого пламени. За десятилетия существования музея-заповедника любой огонь старательно изгонялся из островного употребления. Помимо двух храмов и колокольни погоста, в Кижах огромное множество других исторических построек — часовен, домов, мельниц и пр. — и все они деревянные. На огонь, поэтому, привыкли смотреть как на врага и бороться с ним. Однако священник за богослужением вкладывает угли в кадило и кадит им по всему храму, а православные верующие, молясь, традиционно зажигают перед иконами свечи. Без этого представить себе православную службу попросту невозможно. И вот чудо — огонь, разумеется, со всяческими предосторожностями вернулся в обиход Кижского заповедника.

Терпеливо и понимающе обе стороны — музейная и церковная двигались к совместному разрешению сложных вопросов. Большая работа здесь, была проделана нами с директорами Кижского музея-заповедника М. В. Лопаткиным, Д. Луговым и Э. В. Аверьяновой. Огромная им благодарность за понимание наших намерений, чаяний и наших проблем. Нужно сказать, это уникальный пример подобного взаимодействия — не секрет, что во многих других случаях отношения Церкви и учреждений культуры не складываются.

В свете этого опыт Кижей выглядит уникальным, замечательным примером сосуществования и сотрудничества музея-заповедника и церковного прихода. Тот спокойный, уравновешенный, свободный, творческий дух, который по сей день несет в себе земля Заонежья, и которым наверняка вдохновлялись талантливые мастеровые, возводя Кижские храмы, — именно он в наши дни приводит всех к пониманию необходимости открыть перед островом с его достопримечательностями не только культурную, общественную и экономическую, но и духовную перспективу. Иными словами, становится, очевидно, что, наряду с реставрацией технической Кижские храмы нуждаются в возрождении церковном.

Верю, что, и руководство музея также удовлетворено нашим сотрудничеством. Хорошо заметно, как изменяется отношение посетителей к Покровскому храму, в котором мы служим, с тех пор, как он стал действующим. Когда ощущается дыхание молитвы, присутствие святыни, внимание и уважение экскурсантов к истории и архитектуре Кижей удваивается, становится благоговейным, а само посещение глубоко запечатлевается в памяти. Тем более что воссоздаваемый нами иконостас и богослужебная утварь выполнены в старинных северных русских традициях, а особая, строгая манера пения, которой придерживается приходской хор, как будто переносит вошедших в храм посетителей вглубь веков, ко времени построения Кижских храмов, и наглядно иллюстрирует обычаи и характерные особенности местной духовности.

Как высокую оценку своей деятельности, как шаг доброй воли и хороший задел на будущее мы расценили передачу под нужды церковной общины часть музейного дома в деревне Васильево. Теперь появилась возможность священнику, его семье, певчим и другим добровольным помощникам оставаться на острове.

Но мы видим свою задачу не в том, чтобы только участвовать в поддержании на острове историко-музейного колорита. Вы знаете, разумеется, что сейчас в мире растет интерес к аутентичности как реконструкции старинного стиля. Кижи в этом плане представляют собой уникальный пример заповедной территории, где красота церковной архитектуры, сохранность внутренних интерьеров соединяется и многократно усиливается в своем эффекте через изолированность острова от цивилизации и прекрасные природные ландшафты. Попав на остров, турист ощущает себя в комфорте, как в некоторой идиллии. Тем более, если в храме идет служба (а вы все здесь знаете, что традиционное русское богослужение очень красиво). Тогда это ощущение внешней идиллии только усиливается.

Но здесь возникает резонный вопрос о том, чего мы хотим в действительности: реального сохранения и поддержания самобытности Русского Севера или только эксплуатации ее. Но нужно понимать, что именно теперь судьба Русского Севера решается окончательно. Советы на протяжении нескольких десятилетий методично рушили быт северных деревень, расстреливали и сажали по тюрьмам лучших людей. Мы теперь можем продолжить и завершить это варварство, только уже методом выжимания из Заонежья последних его невосполняемых соков в целях продажи за быстрые деньги — устройства здесь некого псевдокультурного Диснейленда a la Russe; к счастью, мнения большинства сотрудников музея и прихода целиком совпадают: Кижский край должен остаться заповедным, как уникальный и самобытный уголок Русского Севера, а принципы развития его должны выбираться таким образом, чтобы способствовать сохранению и возрождению культурных и духовных традиций.

Нельзя без ущерба накрыть Кижи стеклянным колпаком, изолировав остров и его историко-культурный комплекс в некую идиллическую обособленность. Кижи интересны именно потому, что это есть часть России, причем ее характерная часть. Общий драматизм русской жизни и русского характера здесь хорошо чувствуется. Он значит очень и очень много, ибо, в противном случае, при современных технических средствах никакого труда не составило бы измерить вдоль и поперек каждое бревнышко храмов и воздвигнуть их точную копию где-нибудь ближе к традиционным туристским маршрутам — под Москвой, Петербургом, а не далеко-далеко, за тысячи километров, на краю земли. Но это никому не интересно — правда, ведь, вы со мной согласитесь?! Что если бы и все чудеса света воспроизвести в точности здесь, рядом с нами, на набережной Петрозаводска, это не заменило бы нам ценности подлинных пирамид Египта, индийского Тадж-Махала, московского собора Василия Блаженного и Кижского комплекса! Все это мы стремимся увидеть, и все это доставляет нам подлинное удовлетворение не просто так — самое по себе, своими красками или стенами, но в связи с окружающей жизнью, корнями, национальными особенностями и колоритом.

Вот так же и на Русском Севере — нельзя допустить его полного исчезновения как живого феномена и подмены одной только презентабельной внешней картинкой, поэтому необходимо региональным руководителям создавать современную инфраструктуру, которая будет содействовать полноценной сельской жизни. В том числе поощрять самоотверженный труд местных фермеров и вернуть любовь современных заонежан к труду над родной землей. Некоторые не хотят утруждать себя последовательным восстановлением и поощрением местных традиций, не хотят думать о том, как создать местным жителям лучшие условия, а намерены целиком взять Кижи и законсервировать его как ряд неживых экспонатов, чтобы потом наладить здесь туристический и развлекательный сервис. В этом случае кижский ансамбль станет просто фоном для туристического мира и тех услуг, которые сопутствуют ему, тем самым будет уничтожена духовная значимость Кижей. И наша церковная община с этим смириться не может и поэтому сознательно ставит своей задачей работу для края, на благо людей с целью оживления их самосознания.

Здесь возникает вопрос: а что, собственно, мы можем сделать для Заонежья? Скажу только о том, какие возможности видим здесь мы; что можно сделать силами Кижской церковной общины.

Вы помните о том, что я сказал о нашей специфике: на острове местных жителей мало, а близлежащие пункты не имеют надежного транспортного сообщения, причем храмы в них уничтожены или находятся в аварийном состоянии. Поэтому все приходится делать силами людей, приезжающих из Петрозаводска. Первое из возможных действий — это миссионерская работа.

Как только у нас появился приходской дом, даже часть дома (примерно половину помещений в нем занимает хранилище фондов музея), мы смогли совершать миссионерские поездки по близлежащим населенным пунктам, где из-за удаленности и малочисленности населения нет действующих церквей, и люди при всем желании не могут даже принять крещение. Так Кижский приход вышел за рамки, собственно, музейно-богослужебных задач и начал вести работу на местном уровне, а сам остров Кижи постепенно становится центром духовно-просветительской деятельности в Заонежье, что чрезвычайно важно теперь, когда Россия постепенно становится на путь гражданского общества, но еще встречается с разными псевдодуховными течениями или с всплесками интереса к оккультизму и язычеству.

Под нашим попечением в Петрозаводске находятся два медицинских учреждения — родильный дом и областная больница, где мы ведем активную социальную работу, а также предпринимается ряд образовательных программ, и сотрудничеством с Государственным университетом. Этим вообще нужно заниматься, но для нас эта социальная миссия ценна еще и тем, что она дает нам какой-то задел и опыт на будущее, тренирует наши силы, умения и сплоченность для осуществления социальной и просветительской деятельности в Заонежье.

Второе важное направление нашего развития. Мы полагаем необходимым выдвинуть Кижи в недалеком будущем на роль духовного центра, имеющего значение для всей нашей епархии. Уже сегодня мы принимаем у себя гостей из Москвы и Санкт-Петербурга — иконописцев, православных педагогов, ученых — которые, приобщаясь к духовной атмосфере Кижей, прикладывают свои труды к делу восстановления и развития приходской жизни. В будущем же мы планируем привлечь на остров, творческих, инициативных сил из разных регионов страны и из Европы. С этой целью мы рассматриваем сейчас проект создания специального приходского центра. В перспективе он будет вести просветительскую, благотворительную, творческую, научную деятельность.

Конечно, в России сразу же возникает вопрос: а, на какие деньги все это можно устроить? Многие очень хорошие общественные инициативы в российской глубинке не имеют развития из-за крайней скудости средств. Но нужно учесть, что Кижские храмы, наряду с Московским Кремлем, Красной площадью и историческим центром Санкт-Петербурга включены ЮНЕСКО в число объектов мирового культурного значения. И мы вполне законно рассчитываем, что перспективами острова Кижи и его окрестностей должны быть взволнованы не только в России, но и международная общественность, культурные и благотворительные организации. И, если на государственном уровне, вы знаете, многие программы продвигаются очень медленно, то община острова Кижи имеет все необходимое, чтобы вступить в дело прямо сейчас: опыт, энергию и христианскую совесть, призывающую к срочному действию в поддержку самобытности и традиций этого уникального края.

Мы будем рады встретить вас, в качестве гостей, в наших неповторимых и запоминающихся краях и по мере наших скромных сил будем раскрывать вам их богатство.

Да благословит вас Господь!


Н. А. Басова

(Петрозаводская епархия)


О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КОМИССИИ ПО СБОРУ МАТЕРИАЛОВ К ПРОСЛАВЛЕНИЮ ПРАВОСЛАВНЫХ ПОДВИЖНИКОВ ПЕТРОЗАВОДСКОЙ И КАРЕЛЬСКОЙ ЕПАРХИИ

(по материалам архива УФСБ по РК)

Со времени крещения Руси Русская Православная Церковь не знала массовых гонений, которые давали бы основание к масштабным канонизациям святых. За девять веков к лику святых было причислено около 380 подвижников¹. Время русских мучеников наступило в XX в., когда на иерархию, священнослужителей и верующий народ обрушился «кровавый смерч гонений», при этом многие тысячи из них «прославили Господа мученической кончиной, безропотным перенесением страданий и лишений в лагерях, тюрьмах, ссылках»².

На Архиерейском Соборе в 1992 г. было установлено празднование Собора новомучеников и исповедников Российских (25 января по ст. ст., в случае совпадения этого числа с воскресным днем или в ближайший воскресный день после него)³. Тогда же было принято решение об образовании во всех епархиях комиссий по канонизации святых. 13—20 августа 2000 г. состоялся Архиерейский Юбилейный Собор Русской Православной Церкви, на котором рассматривались материалы на 860 подвижников, представленные из 31 епархии и 5 ставропигиальных монастырей, а также на 230 ранее прославленных местночтимых святых. Вместе с поименным прославлением подвижников, чей подвиг уже изучен, на Архиерейском Соборе совершилось прославление всех за Христа пострадавших новомучеников и исповедников Российских XX в.

Представление к канонизации требует подробного предварительного изучения всех возможных источников. Прежде чем перейти к вопросу о подготовке материалов к прославлению новомучеников Петрозаводской и Карельской епархии, необходимо обратиться к проблеме источниковедческого анализа этого вида документов.

Следственные дела 1920—1930-х гг. лишь недавно стали использоваться в качестве исторических источников, при работе с ними у исследователя возникает немало вопросов, в т.ч. два, тесно взаимосвязанных:

1) можно ли рассматривать их в качестве исторического источника?

2) выбор подхода к этому виду документов в свете проблемы канонизации новомучеников.

Актуальность проблематики определяется слабой изученностью этой группы массовых источников, общественной востребованностью содержащейся в них информации, а также тем, что существует реальная опасность политизации решений относительно их информативности. В последние годы появился ряд публикаций, свидетельствующих о неких стремлениях объявить содержание этих документов «фальсифицированным»⁴.

Член Синодальной Комиссии по канонизации святых, Председатель регионального общественного Фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви» игумен Дамаскин (Орловский), возглавляющий также рабочую группу Московской епархиальной комиссии по канонизации святых, считает, что «как бы ни были тенденциозны записи протоколов допросов, которые велись в НКВД, в основном они представляют собой примерно то же, что и мученические акты древности… В новых мученических актах отражены причины, время и место ареста, а также следственный процесс, когда следователь старался добиться того, чтобы мученик оговорил себя и других и признал Русскую Православную Церковь контрреволюционной организацией, враждебной государству по своей природе. Архивы донесли до нас сведения о приговоре и времени мученической кончины. В этом смысле они являются ценнейшим историческим источником…»⁵

Архивные уголовно-следственные дела часто являются главным и единственным источником сведений о духовном подвиге новомучеников. В связи с этим особую значимость имеет персональная информация о конкретных личностях, без которой невозможно составление жизнеописаний подвижников благочестия XX в. Однако исследователю надо с большой осторожностью подходить к той информации, которая содержится в следственных документах.

Поскольку в ходе следствия к обвиняемым применялось насилие, то, по мнению сотрудника ПСТБИ Л. А. Головковой, «собственноручные признания», протоколы допросов и даже протоколы очных ставок фабриковались. Случаи, когда протоколы признаний написаны со слов самих обвиняемых или ими самими, единичны⁶. Точно также, полагает исследователь, фальсифицировались и свидетельские показания: они «писались следователями заранее и требовалась лишь подпись свидетеля»⁷. Вследствие этого нельзя доверять проценту «признательных дел»: «в 1937––1938 гг., когда райотделы управления НКВД захлебывались от избытка следственных дел, существовал спущенный сверху обыкновенный советский план на т.н. «признательные дела», т.е. дела, по которым обвиняемый признавал свою вину»⁸. Если число «непризнательных» протоколов превышало требуемый процент, то чаще всего дела «тройкой» направлялись на «доработку». Таким образом, изучив следственное дело, мы можем быть уверены лишь в том, считает Л.А. Головкова, что «человек был незаконно расстрелян, а по церковным делам – что он несомненно пострадал за веру». Ценность этих дел, по ее мнению, заключается в содержащихся в них биографических сведениях, фотографиях, письмах, проповедях, церковных документах. Позиция автора обусловлена тем, что следственное дело, «этот клубок лжи, клеветы и насилия», не может служить «критерием не то что святости, но и простого человеческого достоинства или недостоинства… Всякие оценки в отношении допросов обвиняемых, «собственноручных признаний», свидетельских показаний, признаний вины и подписей должны быть исключены»⁹.

Несколько иной взгляд встречается в статье других авторов, занимающихся изучением данного вопроса: члена Фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви» З. П. Иноземцевой и сотрудника ПСТБИ, члена секции личных фондов ЦС РОИА С. Н. Романовой¹⁰. По их мнению, нельзя считать следственные дела полностью фальсифицированными по причине применения методов насилия к обвиняемым, кроме того, это «формирует отношение к документам как к непригодным к использованию в качестве исторических источников» . Исследователи полагают, что в обвинительном заключении объективно зафиксирована позиция обвиняемого в признании или непризнании вины¹¹. Об этом же пишет игумен Дамаскин (Орловский): «Мы, не будь архивов, не знали бы, явил ли он [обвиняемый. – Н. Б.] себя мучеником или по тем или иным причинам согласился с предложениями своих гонителей и мучителей…»¹² Что касается свидетельских показаний, то они, считают З. П. Иноземцева и С. Н. Романова, «наполовину являются авторскими документами следователей — группы обвинения, т. к. половина свидетелей, или несколько меньше, была согласна разделить авторство группы обвинения»¹³.

Методика источниковедческого исследования следственных дел 1920—1930-х годов еще не разработана. Однако уже теперь ясно, как замечают З. П. Иноземцева и С. Н. Романова, что «непреходящая ценность этой группы источников заключается в том, что в них содержится информация о проявлении духовного величия человека, о подвиге святости России XX века»¹⁴.

Синодальной Комиссией по канонизации святых были выработаны критерии с точки зрения проблемы канонизации новомучеников и исповедников, которыми предложено руководствоваться всем епархиальным комиссиям. Представление для канонизации того или иного подвижника может быть сделано, если:

1) он не принадлежал ни к одному из церковных расколов 1920—1940-х годов;

2) находясь под следствием, он не оговорил себя или других, не став, таким образом, причиной ареста, страданий или смерти ни в чем не повинных людей¹⁵.

В епархиях Русской Православной Церкви проводится большая работа по просмотру т.н. «церковных» следственных дел, пока нельзя говорить о ее завершении ни в одной из них. По благословению Высокопреосвященного Мануила архиепископа Петрозаводского и Карельского в феврале 2001 г. была создана Комиссия по сбору материалов к прославлению православных подвижников Петрозаводской и Карельской епархии. В нее вошли: председатель — священник Александро-Невского Кафедрального собора г. Петрозаводска Константин Савандер, настоятель Святодуховской церкви г. Петрозаводска священник Николай Озолин, сотрудник НА РК (в настоящее время — заведующая архивным отделом Епархиального управления) Т. В. Сорокина, сотрудник комиссии по изучению истории епархии при Александро-Невском соборе Н. А. Басова.

В работе с архивными следственными делами на священнослужителей и мирян Олонецкой епархии сотрудниками комиссии применяется предложенный игуменом Дамаскиным (Орловским) т. н. епархиальный принцип, позволяющий проследить взаимосвязь новомучеников на одной территории с тем, чтобы постепенно восстановить историческую картину жизни епархии в те годы: кто был духовный руководитель, какой духовной школы они держались и т. п.

«Репрессии в Карелии, — пишет известный исследователь этой темы И. Чухин, — проходили по общим планам Центра, на основе решений ЦК ВКП (б) и приказов НКВД СССР»¹⁶. Как и всем республикам и областям СССР, Карелии сверху был отпущен свой специальный «лимит», который было необходимо выполнить. И. Чухин в своей книге называет следующие цифры: в 1937 году «лимит» в общей сложности предполагал репрессировать 3700 человек (2800 — I категория, расстрел; 900 — II категория, лишение свободы). Отдельный «лимит» в 800 человек имел Белбалтлагерь НКВД. Но реальная цифра значительно больше: 8428 (7221 — расстрел, 1207 — лишение свободы)¹⁷.

Следственная практика в Карелии те годы ничем не отличалась от общепринятой. Генеральным прокурором СССР А. Вышинским был сформулирован тезис о том, что признание обвиняемым своей вины является главным доказательством. Именно на этом — на «выбивании» признаний — строилось все «следствие» 1937 г.¹⁸ В работе с арестованными применялись избиения, угрозы, издевательство, допрос «стойка», непрерывный допрос, фальсификация материалов. Следствие велось далекими от уголовного права методами: помимо «выбивания» показаний от измученных бессонницей арестованных, «корректировки» протоколов, широко использовались показания умственно отсталых людей¹⁹.

Огромные масштабы репрессий в Карелии родились, по данным И. Чухина, из двух агентурных разработок, заведенных районными отделениями НКВД еще в 1936 г. Эти разработки получили названия «Повстанцы» и «Диверсанты»²⁰. Реализация первого началась в июне 1937 г. Все районные отделения НКВД включились в соревнование по борьбе с «повстанцами». В рамках этого дела арестовывались различные категории «контрреволюционеров»: троцкисты, эсеры, меньшевики, в их числе оказались и священнослужители. Самое большое число священнослужителей, по данным И. Чухина, было репрессировано в Заонежском (руководители — епископ Якобчук, священник Петухов), Пудожском (архиепископ Яковцевский), Олонецком (священник Воздвиженский) районах. Всего в ходе этой операции было арестовано священнослужителей (без заключенных ББК): попов, дъяконов, монахов — 63 человека; «церковников» — 124 человека; сектантов — 28 человек²¹.

Самым передовым в борьбе с «врагами народа» оказалось Заонежское РО НКВД. В нем с 1927 года существовала агентурная разработка «Чудотворцы», которая спустя десять лет (в рамках разработки «Повстанцы») была реализована под названием «Церковники» (в результате было репрессировано 60 человек из более, чем 500 репрессированных жителей района)²². Отмечая особенности репрессий в Заонежском районе, И. Чухин относит к последним их нацеленность на служителей религиозного культа. «После десяти лет бесплодной работы… всего за шесть месяцев 1937 года с религией в районе было покончено. Репрессированы как священнослужители…, так и наиболее активные верующие. С этим связано и относительно большое число арестованных в районе женщин (21 человек). К духовной оппозиции властям была отнесена и большая группа учителей…»²³

В архиве УФСБ по РК сотрудниками комиссии по сбору материалов к прославлению православных подвижников Петрозаводской и Карельской епархии было просмотрено 40 дел 1920—1930-х годов, из которых 35 — 1937—1938 годов. Это дела на священнослужителей Заонежского, Олонецкого, Кемского, Пудожского, Беломорского районов, а также г. Петрозаводска. Все они возникли при внесудебном рассмотрении дел тройкой НКВД КАССР. В большинстве дел содержатся лишь необходимые судебно-следственные документы, без приобщения других материалов, которые бы выступали в качестве доказательств (проповеди, речи, переписка, личные, финансовые и имущественные документы и т. п.). Как правило, судебно-следственные документы включают в себя: ордер на арест, постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения, анкету арестованного, справку сельсовета (часто содержит характеристику обвиняемого), ордер на производство обыска, протокол обыска и личного обыска, акт об уничтожении конфискованного материала «путем сожжения», протоколы допросов обвиняемых и свидетелей, протокол очной ставки (не во всех делах), обвинительное заключение по делу, выписка из протокола заседания тройки НКВД КАССР (содержит постановление о расстреле), выписка из акта о приведении приговора в исполнение, справка о смерти (составлялись в 1950-е гг. в случае запросов родственников о судьбе арестованных в 1937—1938 гг.), протест прокурора КАССР (в порядке надзора, содержит сведения о распространении действия Указа 1989 г. на данное дело).

Большинство протоколов допросов обвиняемых, учитывая имевшиеся у следователей вопросники, абсолютно одинаковые: признание собственной вины, рассказ о деятельности контрреволюционной организации и список ее участников. «Больше, — как замечает И. Чухин, — никаких следственных действий и материалов в делах абсолютного большинства репрессированных нет. Никакой перепроверки показаний на очных ставках не проводилось, отсутствуют вещественные доказательства и т. д.»²⁴ Однако есть протоколы допросов, содержание которых отличается от остальных. Показания некоторых обвиняемых не содержат компрометирующих сведений о третьих лицах, в них отрицаются обвинения.

В результате изучения архивных следственных дел на рассмотрение Синодальной Комиссии по канонизации святых были представлены материалы на протоиерея Николая Ивановича Богословского, священника церкви во имя св. вмц. Екатерины г. Петрозаводска, диакона той же церкви Павла Христофоровича Молчанова, а также члена приходского совета церкви во имя свв. апп. Петра и Павла с. Вирма Сорокского района) КАССР Ивана Никитича Попова.

5 июля 1937 г. в г. Петрозаводске был арестован настоятель церкви во имя св. вмц. Екатерины протоиерей Н. С. Надежин. Вслед за ним сначала арестовали священника той же церкви Н. И. Богословского (31 августа 1937 г.), а затем диакона П. Х. Молчанова (2 октября 1937 г.). Все они содержались в петрозаводской тюрьме. На священнослужителей было заведено уголовное дело: настоятель церкви обвинялся в том, что «организовал контрреволюционную повстанческую группу среди церковников г. Петрозаводска и руководил контрреволюционной повстанческой организацией, неоднократно посещал нелегальные сборища, давал установки о контрреволюционной повстанческой деятельности». Протоиерею Н. Богословскому и диакону П. Молчанову приписывалось участие в этой организации, посещение «сборищ, где обсуждались вопросы политики ВКП(б) и советской власти с контрреволюционных позиций»²⁵. «Свидетелями», дававшими показания на обвиняемых, являлись проходившие по другим делам четверо священнослужителей из Заонежского и Лодейнопольского районов. В ходе «следствия» настоятеля церкви о. Николая Надежина допрашивали 6 раз, о. Н. Богословского — 4 раза, о. Павла Молчанова — 3 раза. Ни на одном из коротких допросов последние не признали себя виновными и не назвали ни одного имени из священнослужителей или мирян. Постановление тройки НКВД КАССР в отношении всех обвиняемых по данному делу (ст.58^2,10,11 УК РСФСР) было принято 2 ноября, приговор приведен в исполнение 4 ноября 1937 г.

15 декабря того же года в с. Вирма Сорокского района были арестованы настоятель церкви во имя свв. апп. Петра и Павла священник В.В. Войк и член приходского совета И. Н. Попов. После незаконного закрытия виремской церкви в июле 1937 г. о. В. Войк и И. Н. Попов составили заявление во ВЦИК с просьбой помочь разобраться в этой ситуации. И. Н. Попов отвез письмо в Петрозаводск, однако оно не дошло до адресата. Когда в Вирме начались аресты, их действия были квалифицированы как участие в контрреволюционной организации и ведение контрреволюционной деятельности²⁶. В качестве свидетелей по этому делу привлекалось пять человек, жителей с. Вирма, в т. ч. председатель колхоза. Уже 17 декабря И. Н. Попов был допрошен два раза, последний допрос состоялся 18 декабря. От обвиняемого требовали показаний на священника В. Войка и признания собственной вины, но безуспешно.

Каковы были последствия репрессий духовенства для епархии? Характеризуя ситуацию, И. Чухин приводит в своей книге выдержку из доклада наркома внутренних дел КАССР С. Т. Матузенко на XIV областной партконференции: «Сегодня на территории Карелии остался один поп, да и то только потому, что болен подагрой и не может ходить. Со всеми остальными попами дело покончено. (Смех в зале)»²⁷. Такая политика государства привела к тому, что в 1940-е годы Олонецкая епархия перестала существовать как самоуправляющаяся: были разрушены или закрыты практически все храмы, уничтожено духовенство.

«Последствия этих гонений, — по словам игумена Дамаскина (Орловского), — сказываются и по сию пору. Массовое уничтожение святителей, просвещенных и ревностных пастырей, подвижников благочестия понизило нравственный уровень общества, из народа была выбрана соль, что поставило его в угрожающее положение разложения…»²⁸. Осуществленные за последний период в епархиях канонизации святых являются свидетельством возрождения прерванной на многие десятилетия традиции прославления подвижников веры и благочестия.


ПРИЛОЖЕНИЕ²⁹


ПРОТОИЕРЕЙ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ БОГОСЛОВСКИЙ

(03.05.1875 — 21.10.(04.11.)1937)


Николай Иванович Богословский родился 3 мая 1875 г. в деревне Паяницы Петрозаводского уезда (впоследствии — Заонежского района) Олонецкой губернии в семье священника.

Он окончил Казанскую духовную семинарию, в сан священника был рукоположен в 1897 году. В 1921 г. о. Николай окончил Казанскую духовную академию. До 1925 г., согласно анкете, заполненной в 1937 г.³⁰ находился на гражданской службе, после 1925, видимо, вернулся к священническому служению. В 1926 был возведен в сан протоиерея, в 1928 представлен к награде — палице³¹ . В Петрозаводске он жил с женой, Александрой Георгиевной (1879 или 1880 г. р.), детей у них не было. Из родственников у о. Николая (указанных в анкете 1937 г.) оставался старший брат, Федор Иванович Богословский, пенсионер, живший на родине, в с. Паяницы Заонежского района КАССР.

Фактически начав служить в петрозаводском Кафедральном Святодуховском соборе с января 1926 г., он не являлся штатным священником. 1 июня 1926 г. на заседании приходского совета Святодуховского кафедрального собора г. Петрозаводска прошение протоиерея Н. Богословского о предоставлении должности служителя культа было отклонено ввиду отсутствия разрешения ЦАУ НКВД на рассмотрение этого вопроса. Однако на следующем заседании, 6 июня, по предложению настоятеля собора, протоиерея Иоанна Машезерского, приходской совет постановил «пригласить на временную должность <…> священника Н. И. Богословского»³². О. Николай был принят на место сосланного священника. 30 октября 1929 г. он был утвержден в штате, оставаясь в течение трех с половиной лет «приглашенным от приходского совета по вольному найму» ввиду того, что не подавал заявления о зачислении его в штат³³.

После закрытия Святодуховского собора в 1929 г., его причт и община перешли служить в кладбищенскую церковь во имя св. вмц. Екатерины г. Петрозаводска (после ухода оттуда обновленцев). С 1930 г. и до своего ареста отец Николай служил в этом храме.

После ареста 5 июля 1937 года настоятеля церкви, О. Н. Надежина (содержался в петрозаводской тюрьме с 10 июля), 31 августа был арестован и о. Н. Богословский (в тюрьме со 2 сентября). Он обвинялся по ст. 58 ^2,10,11 в участии в контрреволюционной организации. В ходе непродолжительного «следствия» состоялось четыре допроса: 2, 13 сентября и 4, 27 октября 1937 г., ни на одном из которых обвиняемый не дал показаний против себя или других людей.

Постановление тройки НКВД Карельской АССР о расстреле священника было принято 2 ноября 1937 г.³⁴ Протоиерей Николай Богословский был расстрелян 4 ноября 1937 г., в 3 ч.15 мин.³⁵, в районе деревни Сулажгора (в нескольких км от Петрозаводска), где в начале ноября 1937 г. происходили массовые расстрелы, и похоронен в общей безвестной могиле.