Судьбы и время

Вид материала

Рассказ

Содержание Зульфия Шамуратова

Подобный материал:

• На районный конкурс «Моя малая Родина» номинация «Родословие моей земли» (судьбы земляков), 355.53kb.
• Судьбы славянства и эхо Грюнвальда: Выбор пути русскими землями и народами Восточной, 5821.9kb.
• «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты, 21.1kb.
• Муниципальное учреждение Централизованная библиотечная система Новосибирского района, 175.33kb.
• Тема урока «Судьбы людей в революции», 499.05kb.
• Муниципальное общеобразовательное учреждение гимназия, 104.5kb.
• I. Теория заглавия Глава II. Символика заглавий книг А. Ахматовой:            , 971.67kb.
• Творческая работа по краеведению Селижаровская моу сош, 75.59kb.
• «Майское искушение» (9 дней), 142.67kb.
• 1930-е годы: интеллигенция и власть (на примере судьбы Васильева А. В.), 56.02kb.

Зульфия Шамуратова

Моя мать Аимхан Шомуратова – первая актриса-каракалпачка. Хотя наши женщины – каракалпачки не носили паранджи, не закрывали лица, но в те времена, когда мама пришла в искусство, не принято было, чтобы женщина выступала с открытым лицом на сцене. Но, тем не менее, она это сделала. Она поборола в себе и стыдливость, и, самое главное, страх (в то время у нас ещё орудовали басмачи). Она рассказывала, как ей приходилось ездить на арбе между Турткулем и Кунградом (место учёбы было в Турткуле, а жила она в Кунграде). Она боялась ездить между аулами – мазала лицо сажей, надевала самую плохую одежду, чтобы никто не обратил на неё внимание. Получалось, и в жизни она играла роль, чтобы её не тронули, чтобы сохранить себя. Реальность и искусство уже переплетались в её жизни.

Какую она жизнь прожила, какую роль сыграла в нашем искусстве? Я пытаюсь охарактеризовать её творческий путь. Это был очень сложный путь. Он отличался, например, от жизни Тамары-ханум¹⁶. У Тамары-ханум многое было в жизни не так уж сложно, у неё была относительно благополучная жизнь. Долгое время считалось, что многие артистки, которые на заре советской власти открыли лицо и стали выступать, подвергались опасности. Да, они подвергались опасности, но не все. Некоторые актрисы были убиты - Нурхон, которую зарезал брат; другие актрисы были убиты своими отцами или мужьями, как нарушившие честь семьи.

У нашей матери было другое. Её воспитала одна мать, отец её умер, когда она была пятилетним ребёнком; осталась её мать с тремя детьми. Естественно, чтобы выступать на сцене, девочке из глухого аула нужен был пример, образец для подражания. Она знала, что приезжают татарские, казахские артистки. Она случайно, кого-то из них услышала на хлопковом поле, где она собирала хлопок вместе с другими детьми. Тогда она начала петь среди своих подруг, подражая кому-то. Её пение нравилось подругам – так она решила стать артисткой. Будучи ещё ребёнком, она пела песни, смысла которых не понимала. Песни эти были любовного содержания. И однажды старший (брат) услышал, что она поёт песню о возлюбленном. Он дал ей затрещину и закричал: «Как ты смеешь петь эти песни!!». А она просто не понимала, о чём поет. Она только знала, что когда она поет песню, то получается очень красиво, и люди слушают, а подруги восхищаются. И вот так, постепенно, она прониклась мыслью стать артисткой.

Она уехала в Турткуль в 14 лет, и там поступила в советскую школу.


В 1936 году мама встретилась с отцом. Их концертную бригаду отправили в Москву, где нужно было записать на Всесоюзной Фирме Грамзаписи каракалпакские народные песни – это было впервые в истории Каракалпакии. В Москве она записала свои первые пластинки. Всё это было необычно. Она узнала, что здесь в институте, учится её земляк, молодой человек, с которым она захотела познакомиться.

Студент Театрального института Тореш Алланазаров, впоследствии знаменитый режиссёр наш, исполнил её просьбу и познакомил с нашим будущим отцом (учился отец в Московском ветеринарном институте на рабфаке). Он сказал: «Вот к тебе приехала девушка из Каракалпакии». И так они познакомились. И решили тогда же семью создать. Я думаю, что они знали друг друга раньше, потому что она так уверенно приехала в Москву и в первую очередь, стала его искать. Она знала, что в таком-то институте учиться вот такой-то человек, и их познакомили. Они решили после приезда в Нукус справить свадьбу. Ей было шестнадцать лет. И она через год уже родила сестру. А жили они в каморке.

И в 39-ом году отец стал членом Союза писателей нашей республики. Начинал он как поэт, и со временем писал уже в разных жанрах. Им написаны повести знаменитые такие для нашего народа – в 30 годы они оценивались очень высоко. Для молодой каракалпакской литературы это были художественные открытия – повести «Встреча с тиграми» и «В старой школе». Отец сыграл большую роль в жизни нашей матери. Это был один из образованнейших людей, первый, кто позволил своей жене выступать на сцене, поскольку тогда ещё считалось, что женщине стыдно выступать на сцене, и поэтому некоторые наши известные артисты продолжали ещё в 30-х годах выступать в роли женщин. Актрис было мало, часто мужчины играли женскую роль.

Наш отец не просто разрешил, но всячески поощрял её выступления на сцене, особенно, когда она пела народные песни. Многие его стихи были положены на музыку, и она стала петь его песни. Это было новое явление для нашей культуры – муж пишет песни и стихи, а жена исполняет их на сцене. Мама рассказывала, что когда по радио объявляли песню Джапака Шомуратова, на стихи Амета Шомуратова, в исполнении Айимхан Шомуратовой, для него это было великим счастьем. Он был счастлив по- настоящему оттого, что его стихи, положенные на музыку известного композитора (однофамильца отца), исполняла мать.


Когда отец был рядом, он давал маме возможность работать – выступать на сцене. Трудно было в военные годы. Моя мать выполнила свою миссию сполна, и как актриса, и как человек, она стремилась помочь своей стране в трудное время. Несмотря на то, что у неё были грудные дети, она ездила по аулам на грузовиках, иногда даже на осле, на гастроли и давала концерты. А деньги отправляли на фронт. У отца была бронь, – поскольку в это время он работал на руководящей должности. Отец считал своим долгом, что-то делать для народа, чтобы облегчить его положение. Он не только писал стихи, в которых призывал весь народ к сплочению против врага, но он ещё стремился помочь известным людям, писателям. Он понимал, что у нас очень маленький народ, у нас очень мало писателей, поэтов, образованных людей. Отец не поехал на фронт, не участвовал в военных действиях, но, тем не менее, его деятельность была направлена на то, что бы помочь своему народу в борьбе с врагами.

В трудные годы войны он занимался больше хозяйственной деятельностью. Где-то доставал продукты, чтобы обеспечить сирот, детей военнослужащих, курировал народнохозяйственные объекты, занимался строительством. Целый день он был на работе. А мать, в свою очередь, ездила на гастроли. Они хотели жить не своей жизнью, а своим творчеством и своей деятельностью. Они внести определённый вклад в войну с фашистами.

У отца был порок сердца, и рассказывали, что наша мать (тогда это были одни из первых официальных партийных похорон) с распущенными волосами выступила на митинге. Она страшно переживала, она только что родила ребёнка, дочке было всего 20 дней, а отец умер в Ташкенте, в больнице. В Ташкенте его лечила известный врач того времени, профессор Зульфия Умидова. Поэтому меня назвали Зульфией. Это была вторая Зульфия в жизни наших родителей, которая произвела на них сильное впечатление. И они назвали меня в честь Зульфии Умидовой и в честь поэтессы Зульфии.

Мать осталась одна, борьба за существование постоянно шла с ней бок о бок. Я помню, как моя старшая сестра рассказывала, что когда нам было совсем трудно, мать отправила мою сестру вместе с соседкой, которая ходила на базар продавать вещи, продать костюм отца. Сестра не хотела продавать костюм отца. Она так любила отца. Воспоминания были очень сильны у неё об умершем отце. И когда она выставила этот костюм, держа его в руках, она вдруг почувствовала запах отца, который шёл от костюма (плачет). И не продав его, пришла домой. Подошла к маме и говорит: «Мама, никто не купил. Все считают, очень дорого, никто не купил. Пусть дома лежит костюм отца».


Другая сестра мне рассказала, что однажды наша мать поехала на гастроли в Наманган. Там на гастролях случайно к ней в гостиницу пришёл мужчина, - старик -каракалпак, и стал её искать. Когда его привели к ней, оказалось, что у него умер сын, старший сын. Он учился в институте и вдруг скончался, по-моему, от операции. И вот он попросил маму, чтобы она помогла ему отправить сына в цинковом гробу на родину, в аул. И мама сразу позвонила к министру здравоохранения в Ташкент и попросила его об этой услуге, потому, что на самолёте нельзя было перевозить трупы, в не цинковым гробу. И тогда сразу же организовали цинковый гроб и отправили старика вместе с гробом домой. И после этого случая этот старик стал близок нашей семье, и сейчас мы дружим – они стали нам как родственники. И мать в то время, конечно же, избиралась депутатом, она своей общественной миссией считала приносить пользу людям, помогать им. Отца не было, и она взяла на себя функцию мужчины и женщины одновременно.

И она приобрела славу (она уже была в 40 году народной артисткой Каракалпакстана, в 50 году, уже через 10 лет, - народной артисткой, Узбекистана). И её уже узнавали и любили в народе. И она пользовалась своим авторитетом для того, что бы помочь другим людям, и очень гордилась, когда люди к ней приходили и просили у неё помощи. Она бросалась, забывая обо всём, бежала ради незнакомых людей. Она старалась им помочь, что-то сделать, и гордилась тем, что вот она – женщина, может многое сделать для людей.


В нашем воспитании, конечно, коммунистическая идеология сработала, мы и наша мать были воспитаны в духе коммунистической идеологии. Мы – совки. Мы насквозь пронизаны советской идеологией. Мы так росли и жили: в бедности, но в гордости за нашу Родину, за наш край, за наш народ. Мы жили великими идеями, хотя жить было трудно. Жили мы бедно, постоянно чего-то не хватало. Мать выбивалась из сил. Сначала она, когда мы были совсем маленькие и когда умер отец, продавала его вещи, свои кое-какие вещи, чтобы прокормить нас. В детстве для нас хлеб и чай были, пожалуй, самой обычной еда. Мать, чтобы заработать для нас, чтобы как-то семерых детей прокормить, постоянно ездила на гастроли и в то же время она хотела служить искусству. Она хотела выступать, петь. Это было её призванием. Без этого она свою жизнь не представляла. Она семью старалась не оставлять без внимания и часто оставляла нас на многочисленную родню. Все её племянники, все её сестры и братья у нас же дома и проживали, все мы жили одним колхозом. У неё было очень много родственников, и она могла спокойно доверить нас им и ездить на гастроли, чтобы заработать.

В школе, когда мы учились, матери не удавалось всё время следить за нашей учёбой, мне учиться было трудно. В советское время, когда русская школа, русские классы были источником знаний, все старались знать русский язык, все старались попасть в русский класс. И наш отец был убеждён, что его дети должны учиться только в русском классе, чтобы иметь хорошие знания, приобрести опыт в будущем. Мои сёстры и брат учились в русской школе (кроме самой старшей сестры). По каракалпакским обычаям обычно первого ребёнка в семье отдают родителям – бабушке, дедушке – и они его воспитывают. Её отдали бабушке, по маминой стороне, - дедушки уже не было. Она воспитывалась в ауле до 15 лет. Потом её привезли, но она была уже аульской девочкой. Она очень отличалась от нас, потому что воспитывалась в глухом ауле. И чувствовалась большая разница между нами, городскими, и старшей сестрой. И вот эта разница чувствовалась во всём. Во-первых, она училась в каракалпакской школе, а мы все остальные учились в русской школе. И у нас были совершенно другие потребности, другие взгляды, вкусы, приближенные к европейским стандартам. И говорили мы по-русски между собой. Только в быту, только с мамой говорили по-каракалпакски.

Старшая сестра же и говорила по-каракалпакски, и училась в каракалпакском классе. И она очень рано обособилась, у неё в сознании сохранилась дистанция от нас, да и мы конечно, в этом не помогли ей… То есть не произошло контакта. Мы не смогли наладить связи друг с другом. Она рано вышла замуж. По каракалпакским обычаям, первая дочь должна быть образцом, показать пример остальным. От неё зависит репутация остальных сестёр. Это случилось тогда, когда умер отец , она была похищена.

….он её похитил. Но это далеко не романтическая история. Умыкание или кража девушки с целью женитьбы – это наша реальность: это было, есть, и, я думаю, ещё долго будет. Она вышла замуж за человека, который был старше неё. Убежала с ним. Наша мать не могла ей простить. Но делать было нечего. Если бы её посватали, наша мать, конечно бы, не отдала её. Но так получилось, что она убежала. И долгое время все остальные сёстры расплачивались за её поступок. Наша мать не хотела, чтобы остальные дочери вот так выходили замуж.

Но, когда мы учились в школе, мать не могла одна заниматься и нашим образованием, и находить кусок хлеба для нас. Поэтому мы не учились блестяще – у нас часто были «двойки». И всё время в школе мы чувствовали упрёки культурных, образованных учителей, которые связывали нашу неуспеваемость с тем, что у нас мать артистка. Актриса, певица – это не почетная профессия, и это мы читали в глазах учителей. И то, что мы не всегда были накормлены и не всегда ухожены (и такое бывало), связывали с легкомысленной профессией, и отрицательное отношение к матери переносилось и на нас, детей.

И однажды – это были гастроли – вот такой яркий случай я помню! Это тоже мне старшая сестра Зухра рассказала. Мама поехала с артистами Каракалпакского театра на гастроли в Муйнак, в Муйнакский район – это на берегу Аральского моря, крупный рыболовецкий посёлок. И однажды к ней в гостиницу пришёл мужчина. Он оказался главврачом лепрозория (больница для больных проказой). Он попросил её: «У меня есть больные, они хотят слушать Айимхан. Они просят, чтобы Вы приехали и дали им концерт». Мать сразу согласилась, потому что для неё было честью, что люди хотят слышать её. А кто они – больные или здоровые, для неё было неважно. Она собралась, но никто из артистов не поехал… И она поехала одна с этим главврачом – села с ним в машину и поехала в лепрозорий… Они долго ехали и, когда её привели к слушателям, она пришла в ужас перед увиденным… потому что перед ней сидели люди без носов, без волос – больные проказой.. Страшная картина предстала перед ней. Все сидели и ждали её. Прокаженные сидели перед ней и она стала им петь песни своего народа. И когда она возвращалась оттуда, сестра рассказывала, она всю дорогу плакала.

Долго после смерти отца у нас был маленький дом. Родители купили дом в Нукусе маленький дом из трех комнат. Когда умер отец, он пришел в полную негодность, и мать решила построить новый дом сама. И в 60-е годы, с конца 50-х она взялась строить дом. Рядом с нашей маленькой хибаркой она решила возвести себе дом. Построить дом женщине, одной, в то время тоже было сверхзадачей, потому что многие мужчины – артисты из её окружения жили в неприспособленных условиях, у них не было домов. И наша мать взялась строить дом.

Я помню, как подвозили кирпич и другие стройматериалы и мы сами, дети, помогали рабочим строить этот дом. Она сама привозила цемент, песок. Постоянно на грузовике сновала – возила туда-сюда. Не было тогда газа и я помню, как мама постоянно привозила уголь на грузовиках, дрова – саксаул. И мы, дети, носили это всё домой. И вот так она построила дом. Конечно, ей помогли. Помог в строительстве дома Шараф Рашидов. Почему он? Потому что одно время, когда отец наш работал в Ташкенте (один год он работал во время войны заведующим отдела по делам искусств в ЦК Узбекистана), рядом в его окружении были Шараф Рашидов и Зульфия⁴¹, с которыми отец поддерживал очень близкие отношения, и они очень уважали отца, ценили. В память о том, что он помнит совместную работу с отцом, Шараф Рашидович помог впоследствии матери построить дом. Звание народной артистки – это тоже, благодаря ему, была представлена к этой высокой награде. Поэтому у нас в семье к нему очень уважительное отношение. И она построила этот дом.

И мы стали жить в этом огромном доме, где было шесть комнат. Жили, правда, всегда бедно, денег всегда не хватало. Мы, младшие дети, всегда донашивали одежду после старших. Мебель – всё старье было. И после того, как ей присвоили звание Народной артистки СССР в 1968, году мама купила импортную мебель – гарнитур. Я помню до сих пор, как несколько лет в доме стоял запах хвои, леса от этой свежей мебели. У нас появился телевизор, холодильник. У нас стали более-менее сносные бытовые условия. Мы стали ощущать себя современными людьми, чуть ли ни богачами. Хотя до этого нам часто приходилось, если не голодать, то есть очень скромно. Я помню, тогда для нас было лакомством, когда моя старшая сестра мазала нам кусок хлеба чесноком, потом сверху томатом, а ещё сверху лук крошила. Когда маме присвоили звание Народной артистки СССР, тут мы ощутили себя богачами. Поняли, что можно лучше жить.

Жизнь людей 60-х годов стала улучшаться. Вместе с тем, сейчас, оценивая те годы, мы поняли, что именно 60-е годы, именно в Каракалпакии, стало угасать наше Аральское море. Начался кризис Аральского моря.. Жизнь людей, может быть, и налаживалась на бытовом плане, а с другой стороны экология на нас начинала уже давить и оказывать свое отрицательное влияние.


Я училась в Университете, повышала постоянно свою квалификацию и кандидатскую диссертацию о литературном переводе я писала в Московском университете и там же защитила её. И когда я через несколько лет я стала докторантом Ташкентского Университета и поехала опять таки, тема моя была связана с поиском новой литературой. Мне нужно было подобрать материал по диссертации. Я поехала в Москву. И в Москве мне пришлось, вместо того чтобы сидеть в библиотеке и заниматься своим делом, мне пришлось работать. Работать торговым агентом. И распространять средство от тараканов от мышей, чтобы заплатить за общежитие. Общежития и жизнь в Москве очень дорогие. И так я не смогла довести задуманное до конца, а тема очень интересная – моя институтская тема по художественным переводам. Я не могла сидеть в библиотеке, как я намеревалась это делать. До сих пор не могу завершить свою диссертацию. Она у меня как бы повисла. С другой стороны я умом понимаю, что дело не в науке. Ну, хорошо защищу я эту докторскую диссертацию. Многие меня к этому подталкивают и на работе. Но я не вижу перспектив. Если я стану доктором наук, то это даст успокоение, моральное удовлетворение только мне лично. А обществу мои знания, мой опыт уже не нужны. Грустно!


Я не хочу искать виновников. Такая ситуация сложилась во всем постсоветском пространстве. И когда я рассказываю о трудностях нашей жизни в Ташкенте или в Москве, никто не удивляется. И говорят, что у нас тоже также сложно жить. И когда слышишь, что ты не одинок в своей беде, это и успокаивает, но и с другой стороны не утешает. Почему мы так плохо живем? Почему нам все хуже и хуже? Работаем, работаем и не можем заработать себе на достойную жизнь.

Я всю жизнь работаю и думаю, почему я до сих пор не имею квартиры. Ведь я проработала 26-27 лет уже и почему же я до сих пор себе не создала условия. Хотя мои коллеги, мужчины, имеют и дома и коттеджи и занимали всегда крупные руководящие посты. Я работала в образовательной системе, университете, сейчас работаю в Педагогическом институте. Вся наша профессорско-преподавательская элита она не может пожаловаться на плохие условия. Они все имеют особняки, машины . Хотя получают такую же зарплату.

Я всегда хотела создать семью, и более-менее нормальные условия, иметь хотя бы кров над головой и заниматься тем, что я люблю. Слушать прекрасную музыку, читать прекрасные книги, общаться с интересными людьми, но к своему стыду я сейчас ничего этого не имею. И нет перспективы, что когда-то, я своим трудом заработаю все это. Жизнь не стоит на месте и я не молодею, хотя я всю жизнь стремилась вкладывать себя в работу. Я работала за троих. Лекции читала по всем предметам. Когда я поняла, в годы Независимости уже можно было где-то ещё подрабатывать, я стала писать статьи. Но сколько бы я не зарабатывала, все равно этого не хватает мне на жизнь.

Потому что мы недавно открыли глаза все, все должности покупаются у нас. И у меня просто не хватит денег, чтобы купить себе какой то маломальскую должность престижную, чтобы я могла заработать себе хотя бы на квартиру. И поэтому снимается весь вопрос о моей докторской диссертации.

Чтобы в реализации моих творческих, научных планов очень много препятствий всякого плана. Например, даже уже для издания монографии не мыслимые цены мне предъявляют в издательстве. Я не могу написать книгу о своей матери, потому что знаю, что цену у меня запросят тоже громадную. То есть наука, литература, культура в нашем обществе - это изгои. Они не востребованы. Поэтому вместе с физическим вымиранием, которое грозит нам с Аральским кризисом, прежде всего нам грозит моральный, духовный кризис, вымирание души.

Не хлебом единым мы живем, если у нас не ценятся научные работники. Не уважают женщин, если не нужны люди искусства, не нужны музеи, не нужны театры, то, что мы называем обществом - оно просто толпа чужих людей…Люди не могут жить только тем, что пошел, продал, купил, покушал и все. Что-то высокое должно быть.

Моё поколение, к сожалению, сейчас испытывает депрессию от того, что наши мечты не воплотились. Но наша реальное настоящее, наша молодежь, люди , которые пришли после нас, они забыли прошлое. Они же не знают не прошлого, не могут анализировать настоящее. И они бездумно идут в будущее.

Меня это очень сильно беспокоит, хотя у меня собственных детей нет. Но у меня есть родственники, у меня есть племянники. Как они будут дальше жить? То, что наша республика оказалась в таком страшном кризисе - это вина старшего поколения, но никто эту вину не хочет взять на себя. Никто не хочет отвечать перед будущим поколением, за то, что мы оказались в такой яме.


Где-то в 5-ом классе я осознала, что отца у нас нет. Я с подругой, почему- то решила повторить то, что делала мама. И мы вдвоем – две маленькие девочки поехали на кладбище и нашли там смотрителя и дали ему там копейки денег, что бы он прочитал молитву. У нас с собой была булочка и эту булочку мы тоже ему дали. Потом я показала подруге могилу своего отца. Так я, по-моему, стала постепенно осознавать, что отца у нас нет.

Мы, можно сказать, с детства воспитывались в искусстве. Мы с детства постоянно бегали в театр, как к себе домой, в театре мы постоянно мы участвовали в спектаклях, что мы смотрели спектакли, а иногда и на сцене в массовке. И радовались искусству нашей матери. Будь то концерт или пьеса, где она выступала, мы обязательно должны были первыми оценить её выступление. И честно говоря, когда старшие сёстры повзрослели, и стали учиться в Москве, потом в Ташкенте, они стали нас – младших приобщать к искусству и литературе тоже. Книги нам всякие привозили, и пластинки. И так благодаря нашей матери и моим старшим сестрам мы с младшей сестрой приобщились к искусству не только Каракалпакстана, но и европейскому искусству. В тоже время мы очень много читали. И так этот большой мир вошел в нашу жизнь. Если можно, так красиво выразиться (с улыбкой) мы жили в нём.

В детстве мы очень много читали, книги очень любили. Особенно я любила читать произведения узбекских, казахских, туркменских, таджикских писателей, кого я только не читала, всех писателей нашей советской страны. Я их очень любила, знала по именам и читала их произведения, слушала музыку, естественно опят таки, прежде всего соседей: узбекскую, казахскую, туркменскую, азербайджанскую. Мы прониклись этой музыкой и жили в атмосфере общности жизни советских народов.

Считаю, что Советское, ну например музыка узбекская, казахская или азербайджанская или русская, это принадлежит мне. И это часть моей души.

Мы на всем этом воспитывались, и мы всю эту культуру, это богатство восприняли. Когда я слушаю, например, узбекскую музыку, я себя… и даже когда сугубо узбекские мелодии макомы, я чувствую себя узбечкой, когда я слушаю напевы казахских степей, мне кажется, что я казашка, что это тоже моё. Меня иногда до слёз это пробирает.

Я училась в русском классе, и восприняла русскую культуру, русскую литературу, музыку вплоть до фольклорной музыки. Благодаря русскому языку я поняла и приняла европейскую культуру. Я думаю что, наверное, от матери мне передался музыкальный слух, но я не стала певицей, я не стала актрисой, но я восприняла от матери чувство музыки. Например, в детства слушала пластинки Иммы Сумак. Это перуанская певица, она открывала мир совершенно чужого народа, с другой части света, и когда я её слушаю, вхожу в этот мир с благодарностью.

Мать не мешала нам слушать, правда, она нас не направляла и не учила, в результате мы больше увлекались европейской музыкой, итальянской оперой. Казалось бы, совершенно разные понятия, народные мелодии, каракалпаков и итальянская опера, но последняя больше ласкала наш слух.

Мы старались объять необъятное. Я глубоко понимаю, и страдания Травиаты - итальянскую оперную музыку и люблю лирические итальянские песни. Классическая музыка: Чайковский, Римский-Корсаков, Бетховен и Моцарт - это тоже часть моей души, себя. Может поэтому,. меня на работе, у нас был преподаватель он мне говорил, «ты- космополитка». Я сначала обижалась, потому что, в космополитизм был упреком, а в 30-50годы тяжелым обвинением. Поэтому мне немножко было как-то неприятно, а с другой стороны и было стыдно, что я вот такая. Я чувствую себя чужой среди своих. Я не говорю на чистом каракалпакском языке, я на каждом углу не кричу, что я каракалпачка, не одеваю каракалпакские национальные платья и не блещу литературным каракалпакским слогом. Но я люблю свою культуру, свой народ. С возрастом, я ещё больше начинаю понимать и осознавать, может быть так было нужно, чтобы я сначала восприняла чужое, чужую культуру, чужой язык, чужие нравы, литературу, а потом чтобы пришла к своему родному языку, культуре своего народа, чтобы осознать место нашей культуры – Каракалпакской культуры в ряду других культур, других народов.

Наша мать этому не мешала, но она большей частью была озабочена нашим пропитанием. Поскольку она была вдовой, она не могла во второй раз выйти замуж. В нашем обществе никто на вдове, никогда не женится. Она осталась вдовой очень рано, ей было 35 лет, но каракалпакской женщине остаться вдовой, это почти всё равно, что остаться бесславной. Быть одинокой женщине у нас не хорошо. Вдовы у нас не в почете, я только в литературных произведениях писателей читала, как уважительно относились к вдовам раньше. Но это была литература, в жизни же мы на каждом шагу, видели, что остаться вдовой очень страшно. Никто не поможет. Общество отталкивает таких людей. На дочерях вдов не женятся. Вдова как бы несёт вину за смерть мужа. Хотя она, конечно, не виновата ни в чём. Наоборот, родители любили друг друга очень сильно. И, тем не менее, вдовой быть в нашем обществе сейчас тоже стыдно. Вот она несёт немой упрёк общества за то, что она вдова, за то, что она живёт, а её супруг умер. Вот это я всегда чувствовала на себе.

Мамина известность пришла потом. Мама постепенно завоевала себе авторитет. А те годы такое отношение, полу скрытное, отрицательное отношение к ней ощущали мы, её дети. Мы свою мать обожали, она была для нас всем. Мы без неё чувствовали себя беззащитными. Она нас так воспитала под своим крылом. И когда она умерла, для нас это был тяжелый удар. Мы только тогда поняли, как много она значила для нас. Она нас сформировала, она нас обогревала, поддерживала, что было в её силах, дала нам. Она не смогла благополучно устроить.. нашу жизнь. От этого она горевала и считала себя несчастной. Для некоторых её детей такое отношение привело к появлению комплекса неполноценности, и они страдали….

На работе и в личной жизни она это чувствовала очень остро и страдала. Единственное, от чего она предостерегала нас постоянно это, чтобы мы не совершали каких- то греховных или неугодных обществу поступков. Она была плоть от плоти своего народа, мира, в котором она жила и для которого она пела. Она боялась, что не дай бог, что-то соседи скажут, не дай бог, что-то руководство скажет. Она всегда жила в страхе за свою репутацию, за свою судьбу, за судьбу своих детей, и этот страх передавался нам. И мы тоже не могли раскрепоститься. Мы были постоянно скованы в семье и жили каждый сам по себе. Мы жили в своем мире, который сами себе придумали - мир высокого искусства, книжный мир , литературы других народов, потому что наше общество не могли нам быть примером. Мы видели в нём много негативного и это формировало у нас такое убеждение, что, мягко говоря, наше общество отличается, что оно отстаёт от других народов.. Того же самого соседнего – узбекского народа.

Всё время мы с детства слышали и читали сами и мама нам много рассказывала, об обычаях, хотя бы на бытовом уровне, обычаях, например, узбекского народа. И нам казалось, что это уважительное обращение на «вы» к друг другу, взаимная поддержка соседей во время несчастий, свидетельство более человечных отношений между людьми.

Я поступила в Ташкентский Университет на филологический факультет на русское отделение. Собственно у меня два пути было: поступить по примеру Зульфии Умидовой в ТашМИ, с другой стороны по примеру поэтессы Зульфии стать литератором. Я собиралась и туда и сюда поступать. Сдала документы в ТашГУ на факультет русского языка. Там я прошла легко по лимиту. Не скажу, что отлично училась. Я русским языком владела плоховато, мне очень трудно приходилась. Тут ещё сыграли особенности моего характера. Я сейчас с высоты своих лет считаю, что нельзя было быть такой непокорной, сопротивляться. Я долго не могла найти себя в жизни. Не могла встретить человека, с которым бы я связала свою жизнь. Теперь я осталась в одиночестве, хотя всю жизнь я боялась этого. С детства я знала, что моё предназначение семья и дети. Я обожала детей. Всех своих племянников, я буквально выносила. Я их обожала и жить не могла без них. И всегда хотела, чтобы у меня было очень много детей, большая семья. Но жизнь сложилась так, что у меня ни семьи, ни детей, ни любимого мужа рядом нет.

Мне многие говорят, что, наверное, ты хотела идти в науку, ты хотела учиться, что ты слишком много выбирала. Я понимаю, что так люди говорят, из уважения ко мне, может быть из какой-то жалости ко мне, что я до сих пор без семьи. Но скорей всего, если быть по честному, человек ведь сам устраивает свою судьбу. И она становится такой, как он захотел. Я считаю, что никто не виноват в том, что я без семьи. Мои мечты, моя наивная уверенность – иметь десять детей, быть хранительницей своего домашнего очага, что эта моя мечта не осуществилась. Я сама виновата , и ко мне многие молодые люди сватались. Я не скажу, что я была уродливой, и мужчины обходили меня, нет. Наоборот, очень многие настойчиво добивались моей руки.

Я себе придумала такой мир. Не могу сказать, что мать меня учила меня быть такой, нет. Я из-за высоких представлений о людях, о мужчине, мечте о культуре не смогла найти по моему уровню, по своим мечтам, представлениям мужчину, который бы соответствовал, хоть им немного. Чтобы он элементарно помогал мне, понимал меня. Я думала, что если у меня будет муж, я всю свою жизнь, все свои мечты посвящу ему и детям, постараюсь воспитать наших детей такими грамотными, образованнейшими людьми, которые знали бы и свой родной язык, и культуру. Я хотела иметь по- европейски образованных детей. Я мечтала воспитать интеллигентных людей. И вот с детства я специально читала педагогическую, слушала передачи радио, где рассказывалось о правильном воспитании детей. Я себя с детства готовила к роли матери. И много лет мне пришлось нести в себе горечь неосуществленной мечты. Я поняла , что я жила розовыми мечтами. В каком-то выдуманном мире жила, а реальность была очень жестокой. И постепенно, я поняла, что в моем одиночестве виновата не только я одна. То что мне не удалось реализовать себя как матери, как жене, в этом виновато и наше общество тоже.

Какую то часть вины несёт наше общество. Потому что оно не дало возможности мне реализоваться. Мужчины, которые хотели на мне жениться, они, может быть, и могли бы стать для меня хорошими мужьями, такими, как мой отец. Но другом, они не могли быть такими. И вот сейчас, в зрелые годы, я считаю, что одиночество, например, во благо мне. Может быть, моя миссия в том, чтобы нести знания людям. И оценить этот мир, который нам дан богом, для того, чтобы понять этот окружающий мир, понять роль женщины в этом мире. И я стала искать, как бы реализовать себя. Первое, что я сделала, это стала писать о своей матери. Через свою мать я поняла, многие, меня даже стали упрекать, почему ты всё время пишешь о своей матери, кроме матери больше нет людей что ли? И я стала писать не только о родителях, я стала писать о других женщинах. Прежде всего, о женщинах.

А я решила, писать о наших женщинах, поскольку я очень много читала о каракалпакских женщинах не только в художественной литературе. Пример моей матери дал мне толчок, для того, чтобы осмыслить какие же мы. Мои сестры, пример моих сестер, тоже дал повод для того, чтобы подумать и прийти к такому выводу, что наши женщины они намного сильнее мужчин. Они намного прогрессивнее и даже могу сказать, что будущее за женщинами. Я не феминистка, но если бы дали нашим женщинам больше свободы выражения, свободы действий, и возможность учиться, получить образование, поездить по свету, повидать мир. Наше общество погружается в какую то если ни спячку, то в какое, то состояние духовной спячки – анабиоза. Из этой спячки, мне кажется, оно никогда не выйдет. Как засыпают на зиму медведи или лягушки. И через много-много веков они могут проспать. И при благоприятных условиях они просыпаются. Такие случаю истории знакомы. Наш народ тоже, наше общество впадает в такую спячку. И нужно будет очень много времени чтобы он пробудился. Пока я не вижу таких условий для его существования. Потому что нынешние условия не способствуют для того, чтобы наше общество прокормило себя, развивалось, чтобы наш народ своим трудом строил….