Судьбы и время

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Жизнь моя - труд.

Робия Умарова

Началось новое время. И моего отца направляют в далёкую Кашкадарьинскую область, в Чирокчинский район. Тогда не хватало кадров в сельском хозяйстве. И он там начинает работать председателем исполнительного комитета. А мать остается с тремя детьми жить в Ташкенте. В 1932 году, когда мне было 8 месяцев от роду, из-за дальности расстояния, или жизнь заставила, он создаёт вторую семью там, в Чирокчи. После развода мама двух моих сестер отправила к отцу. А меня 8-месячную отдала на воспитание бабушке в Пскент. Так я осталась у бабушки. Мама приезжала навещать меня (плачет) каждый раз после окончания семестра. Сама мама уехала обратно в Ташкент, потому что понимала , что ей теперь нужно учиться для того, чтобы найти свой путь в жизни. Она через три года – после окончания дошкольного техникума на Бешагаче, стала опять работать воспитателем в Ташкенте, в детском саду. Но и она должна была устраивать свою жизнь – и вскоре вышла замуж за другого человека, Садыкова Отабека. Жили они хорошо. И каждый раз во время отпуска они приезжали в Пскент и гостили у бабушки по месяцу. Мама в это время навещала родственников…

Робия (Раиса)

Когда началась война, в 1941-42 годах я училась в школе в первом классе. В последние годы войны умер дедушка. Мы остались вдвоем с бабушкой. Из-за того, что мне теперь приходилось выполнять тяжелую работу по дому, с шестого класса я оставила учебу в школе. Так по семейным обстоятельствам мне пришлось бросить школу, потому что, чтобы выжить, нужно было работать – бороться за жизнь. Многие учителя пошли на войну в армию, и в это время учеба перестала быть важной. Кто-то, может быть, продолжал учиться, а для нас главным стало выживание, и чем-то приходилось жертвовать.

В это время и без того трудная жизнь в кишлаке стала ещё труднее. Я помню, как мы с девочками ходили в степь собирать верблюжью колючку. Этой колючкой мы отапливали дом в холодные дни и она, при дефиците угля, которого практически не было, стала единственным доступным для сельских жителей топливом. Выходили мы из дома рано утром, по несколько человек, в одиночку не ходили.

Собрав нужное количество колючки, необходимо хорошенько спрессовать ногами. Вот так, сложив по несколько кустов колючки в плотную связку, мы водружали связку на голову. Для этого нужно было сесть на землю, надеть на голову специальный валик из платка и резким движением ноги закинуть её на голову, перетягивая веревкой. Водрузив на голову эту колючку, которая весила около десяти, а то и более килограммов, мы возвращались домой. При этом нужно было держаться прямо, и нельзя было садиться, потому что с такой тяжестью на голове обратно встать было невозможно.

После войны жизнь постепенно стала налаживаться. Но я не вернулась в школу. Образование на время для меня было забыто. В 1948-49 годах я около года проработала рабочей в садоводческом совхозе. И, в конце концов, когда мне исполнилось 18 лет, бабушка решила отправить меня к маме в Ташкент, чтобы я продолжила учебу или устроилась на хорошую работу.

Когда мне исполнилось 18 лет, бабушка сказала: «Теперь я тебя отправлю к матери. Мама сама знает, что тебе делать дальше, – работать или учиться. Пусть решает сама». И я приехала обратно в Ташкент, спустя 17 лет. К тому времени в нашей семье были мама, папа (отчим), мои младшие сестры Дильбар и Мамлакат, и младший брат Гавхар. Это было самое счастливое время в моей жизни. Увы, оно длилось недолго. Через двадцать лет я обрела семью и мать. У меня был отчим, который был добр ко мне, ближе, чем мой родной отец. Но судьба-разлучница снова разлучила меня с мамой…

Отчим получил назначение в город Алмалык. В это время по всей стране разворачивалось большое строительство. И в местах, где находили залежи или ископаемое – золото или руду – начиналась большая стройка. Моего отчима направили руководителем строительства жилья для рабочих и специалистов. Мама поехала вместе с ним, взяв с собой младшую дочь Мамлакат. По выходным и по праздникам они приезжали в Ташкент. А в Ташкенте я была за старшую, рядом моя младшая сестра Дильбар и брат Гавхар.

Вообще я очень боялась поступать учиться, сдавать какие-то экзамены. Потому что мне казалось, что у меня недостаточно знаний. Я всё время думала и не могла себе представить, как я буду сдавать эти письменные и устные экзамены?! Ну, в общем, решила всё-таки сдать документы в медтехникум. Это было новое училище, которое расположилось в подвале больницы им. Жуковского. Я пошла по объявлению в газете. Захожу во двор по указанному адресу – вижу большой двор, спрашиваю, мне показывают дальше. Я иду, иду и уже…конец двора… хоздвор, печка – вся черная, уголь лежит где-то. Я спрашиваю: «А где же здесь училище?». Мне говорят: «А вон там, в подвале!» - и показывают куда-то вниз. И действительно, вижу табличку «Медицинское училище №3» и стрелку, указывающую вниз по лестнице.

Я спустилась вниз. Коридор был освещен слабым светом, по-моему, 40-ваттными лампочками, вокруг темно, полумрак. Плохо видно. Наверху-то было светло, летние дни, ярко светит солнце, а тут полумрак. Мне что-то стало так не по себе, мрачно и жутковато. Но я шла по коридору осторожно дальше и вдруг увидела макет скелета. Я так испугалась, что тут же побежала обратно. Выбегаю наружу и тут слышу голос: «Идите сюда! Вы меня не услышали и прошли мимо» - это была сотрудница деканата медучилища Эмма. И тут мне пришлось всё рассказать откровенно, - что мы обошли с подругой все техникумы, но везде был устный экзамен по предмету, который мы не проходили в вечерней школе. И я сказала Эмме: «Я окончила вечернюю школу и ещё у меня недавно умерла мама, поэтому я, наверное, не смогу подготовится к экзамену по предмету, который мы не проходили в школе». Тогда Эмма, выслушав меня, сказала: «У нас очень мало девушек-узбечек, не бойтесь, сдавайте документы к нам. Я сама поговорю с завучем о том, что вы не проходили этот предмет в школе». Она рассеяла мои опасения, и я назавтра принесла все документы.

А по математике получилось так, что после консультации решили сразу провести экзамен. В этот день я была на поминках матери и думала поспеть сразу на экзамен. Прихожу на следующий день к 10-ти часам, смотрю – никого нет. Зашла к Эмме и спрашиваю: «Я пришла на экзамен, но что-то никого нет…..». Эмма говорит, «Экзамен прошел вчера. Сразу после консультации». Я не знала, что мне теперь делать. И тогда Эмма взялась мне помочь. Она сказала мне никому ничего не говорить. Мы с ней вышли на улицу и видим, идут девочки из нашей группы. Они узнали меня издалека и начали рассказывать, что во время экзамена они заметили, что меня нет, и решили написать на черновике за меня.

Халилова Дильбар подписала свой черновик моим именем и сдала. Таким образом, у меня по экзамену «четверка», а у Дильбар «пятерка». Так мои новые подруги выручили меня, и так я поступила в училище и стала студенткой. На устном экзамене меня спросили: «Что является одной долей сотого». Я ответила: «Процент». Я сама не ожидала, что так быстро отвечу. Ответ вышел автоматически. И тогда меня больше ни о чём не спрашивали. Может быть, мне помогла Эмма, а, может быть, сыграло роль то, что, девочек-узбечек было мало в училищах и ВУЗах, - не знаю.

Нас было всего 13 ташкентских и областных девушек. В общем, мы сдали ещё и диктант, и я поступила в 3 медицинское училище скорой помощи.

Наш выпуск был первым выпуском фельдшеров. Во время учебы в техникуме нас вывозили на сбор хлопка с первого курса. Поскольку я была старше всех, меня назначили табельщицей. Два последующих года на хлопке я была бригадиром и возглавляла около 30 человек сборщиков.

У нас в техникуме преподавала детский врач Мунавварова. Она пригласила меня работать в больницу. Я начала работать в больнице во время каникул, а на третьем курсе проработала целый год. Трудно было совмещать учебу с работой. Но у меня получалось так, в воскресенье – 1 сутки, в четверг –16 часов, все в месте получалось 40 рабочих часов. Полная рабочая ставка. Под руководством Мунавваровой я работала в детском инфекционном отделении медицинской сестрой и продолжала учиться.

После окончания медучилища я и мои подруги хотели поступить в Медицинский институт. Но наша попытка оказалась неудачной. Поскольку все мы были выпускниками вечерних школ и изучали химию после седьмого класса, все получили по химии «тройки». Несмотря на это, двоих ребят из области все-таки приняли в институт. И мы – оставшиеся, отправились на прием к ректору. Ректором ТашМИ тогда был Заиров. Он принял нас и очень любезно все объяснил. Он сказал: «Девочки мои, эти ребята, которых мы приняли, после окончания поедут работать к себе в область, а вы останетесь в городе. Сейчас не хватает специалистов, медиков именно в области – кишлаках и колхозах. Отработайте год в области, а через год я вас приму без экзаменов». И тут мне в голову пришла одна мысль. А что если я поеду в область, где когда-то работал мой отец. Решила и поехала в Кашкадарьинскую область. Начала я работать в кишлаке Яргунчи при Куштепинском сельскохозяйственном производстве фельдшером-акушером. Днем работала, а вечерами продолжала готовиться к вступительным экзаменам в ТашМИ.

Когда мы начинали работать, в Камашинском районе не было ни больницы, ни роддома, ни одного медицинского пункта, не было врача, не было фельдшера и медсестры, они появились позже. В нашем кишлаке я была сразу за всех. Работы было много. Каждый день приходилось одной оказывать помощь и больным, и работать с женщинами, и оказывать своевременную и быструю помощь беременным женщинам. Эта помощь была необходима для населения, у которого не было тогда ни электричества, ни газа, ни воды.

В те времена, в начале 60-х годов, сельские жители жили разбросанно в хуторах в радиусе 4-5 км, у каждой семьи отдельный дома и усадьба, вокруг которых простиралась степь, где не было ни газа, ни электричества. Техники было мало, всего несколько грузовых машин. На вызовы, бывало, приезжали на лошадях или на ослах. И приходилось садиться на лошадь или осла и отправляться по вызову далеко в степь. Иногда отправлялась и пешком. В общем, на чем придется, на том и отправлялась. Это не было важным для меня. Важным было вовремя придти на помощь. Я понимала важность оказания быстрой помощи больному или беременной. При необходимости, если находилась техника, больного или беременную женщину отправляла в районную больницу, - и ночью и днем, и летом и зимой. От машины скорой помощи одно название и было, мы никогда не ждали, когда она подоспеет. Я сама составляла план дороги, чтобы наиболее близким и быстрым путем можно было добраться до районной больницы.

Таким образом, постепенно жители кишлака стали доверять и мне. А до этого к роженицам вызывали повитух. Обычно это была старая необразованная женщина, которая при сложных родах ничем не могла помочь бедной женщине. И бывали случаи, когда погибали и женщины, и дети во время родов.

Приходилось и в поле принимать роды. У меня всегда были в полной готовности все необходимые инструменты, полный набор. Чтобы стерилизовать инструменты я прямо в поле делала выемку в земле, или сооружала подобие очага из комьев земли, собирала хворост и ставила стерилизатор на огонь.

Это было в 1962-63 годах. По графику я дежурила в больнице кишлака. В кишлаках ещё не очень доверяли медицинским работникам. Больше лечили традиционными, старинными методами, с большим недоверием и страхом относились к больницам. Поэтому нам приходилось объяснять женщинам, для чего им необходима госпитализация и что именно там, в больнице, им будет оказана квалифицированная помощь.

В один из летних дней ночью поступил вызов. Ночь была светлая, так как было полнолуние. При осмотре больного я поняла, что необходима госпитализация, у него была высокая температура. Видя, что семья просто так не согласится отправить больного в больницу, я решила пойти на маленькую хитрость. Я попросила его жену приготовить касу, пилу и чайник. В тревоге ко мне выходит его престарелая мать и спрашивает, что с её сыном. А я говорю: «Вашего сына кто-то сглазил. Принесите мне касу золы, насвая (жевательный табак) и перец. Я буду его лечить – сниму с него сглаз». Бедняжка мать быстренько мне всё приготовила, а в это время его жена приготовила всё, что было необходимо, и мы отправились в больницу. А матери больного сказали, что мы сейчас быстро вернемся (?!). Старушка, ничего не понимая, осталась дома, думая, что теперь и врачи стали лечить от сглаза (смеётся). До сих пор, когда мы встречаемся на свадьбах или собраниях, эта женщина вспоминает тот случай и в шутку говорит: «Помните, как вы обманули меня и увезли моего сына в больницу?».

Её сын работал механизатором в колхозе и был передовиком производства. Работал целый день в поле, вовремя не обедал и поэтому у него был больной желудок. В больнице он получил тогда необходимое лечение и вскоре вернулся домой.

После свадьбы я перешла на работу фельдшером и акушером в кишлак Яргунчи. И здесь началась наша жизнь и работа. Слово «Яргунчи» означает мельник. В этом кишлаке многие жители имели ручные мельницы, потому что хлеб всегда был основной едой жителей кишлака. Когда я начинала работать, здесь ни было не медпункта, ни роддома, а численность населения кишлака составляла около 3-3,5 тысяч жителей. Не было электричества, освещение – керосиновой лампой. Каждый день я обходила всех беременных. Это называлось ранний обхват беременности. Составляла списки беременных женщин, устанавливала срок и родов и к сроку организовывала место в роддоме. В день иногда приходилось принимать от 3 до 4 родов, это когда я работала одна. Круглосуточно – я одна ответственная. До этого все рожали дома-домашние роды были. Если роды были с патологией, отправляла в район, а если все нормально, сначала принимала роды, а затем на транспорте отправляли в роддом.

Через два года родилась вторая дочь. Троих своих детей я родила фактически на работе. Днём принимала роды у рожениц, а вечером начинались схватки у меня. Я ведь сама акушерка. Больше никого нет, кто бы мог помочь. Приготовлю все стерильные инструменты, воду и сама принимаю у себя роды, при свете керосиновой лампы. Когда родилась вторая дочь, муж решил переехать к матери в кишлак Чим. Он сказал, что за детьми будет смотреть мама. И мы 1960 году, в октябре переехали в кишлак Чим. На новом месте я начала всю работу заново, тогда население кишлака было около 5 тысяч. Здесь опять пришлось начинать с нулевой отметки – не было ни медпункта, ни роддома. Надо было поднимать всё заново. Здесь была только СВА – сельская врачебную амбулатория, потом отремонтировали одно старое здание и сделали СВУБ – сельско - врачебная участковую больницу. Здесь я работала в качестве акушерки, фельдшерство оставила. Это был старый детский сад, одноэтажное глиняное здание, пол был тоже глиняный.

1966 году провели электричество, до этого при необходимости пользовались фарами от трактора. 4 комнаты были отведены для больных, две комнаты – для персонала, одна – для рожениц. Рожениц с патологией отправляли в район. И 28 км. на грузовой машине я обнимаю женщину, а шофёр ведёт машину. Схватки, иногда в дороге могли начаться роды, тогда приходилось останавливаться и прямо в машине принимать роды.

Детей до 40 дней наблюдали мы сами. Ведь здесь не было даже педиатра, на всё я одна. Поскольку это был отдалённый кишлак, на такое количество населения работал один врач и две медсестры. Врач работает ночью и днём, а медсёстры меняются. Я работала как пионерка (Всегда готова!), так и работали.

Работа в условиях поля шла по-другому. Пастухи уходили в кочевье на далёкие участки в поле, ставили юрты. Жёны пастухов ездили вместе с ними и семьями, с отарой овец. Поэтому роды могли начаться где угодно. У меня шприцы были считанные, их приходилось часто кипятить; в моей сумке всегда был полный комплект лекарств, необходимых для моей работы. Приходилось стерилизовать шприцы в полевых условиях. Но даже тогда в моей практике не случалось ни одного абсцесса или сепсиса. Дети, которых я принимала, сейчас сами уже имеют по пять-шесть детей.

Интересен и тот факт, что когда я только начинала работать, население кишлака насчитывало около 4 тысяч человек. А сегодня численность жителей возросла до 17 тысяч человек. Я думаю, - хоть и частично, в этом есть и моя доля труда. И это меня радует.

Во время родов тоже бывают разные трудности. Например, те медики, которые работают с женщинами, знают, какую боль приходится терпеть им. Как они страдают! Но и в моём сердце всё равно есть много тревог.

У медицинского работника сердце всегда неспокойно, потому что он многое знает сам, но не должен показывать это другим.

Сегодня уже 45 лет моей . Слава богу, моя совесть перед ними чиста. Смысл моей профессии заключается в том, чтобы помогать людям насколько это возможно. Я нисколько не жалею, что приехала из Ташкента и проработала всю свою жизнь в условиях кишлака. Я довольна своей жизнью.

Интересно и то, что у меня по жизни было три имени. При рождении мне дали имя «Раиса». А когда моя мама, в расстроенных чувствах отдала папе двоих моих сестер в Чиракчи, она отдала вместе с ними и их метрики (свидетельства о рождении). Но в сердцах она перепутала и отдала вместо метрики моей старшей сестры Розы мою метрику на имя Раисы. Так я стала Розой.

Мой отец уехал в Чирокчи, забрав с собой двух моих сестер –Клару и Розу, у которых теперь , при живой матери появилась и мачеха. Мои сестры стали жить вместе с отцом и мачехой. Тем временем у отца и мачехи родились и другие дети: две дочери и сын, которые стали моими сводными сестрами и братом –Раиса, Насиба и Анвар. Недавно они приезжали ко мне из Ташкента, гостили у нас в кишлаке.

Мне было всего несколько месяцев от роду, когда ушел отец. Мама, оставшись одна, с грудным ребёнком на руках поехала обратно в Пскент, для того, чтобы оставить меня бабушке. Потому что ей нужно было как-то устраивать свою жизнь. Бабушка сразу дала мне новое имя. Она сказала, «Что значит Раиса? Я буду называть её Буробия!» Так у меня появилось третье имя –Буробия. Бабушка была очень добрым и мудрым человеком, я помню, как к ней приходили соседи и родственники за советом. Именем, которое она мне дала с любовью и лаской, меня называют сейчас самые близкие для меня люди. Это имя моего детства.

Я хоть и росла в кишлаке, но не испытывала больших трудностей, хотя играя с детьми, иногда я ощущала, что я ни такая как все. У меня рядом не было ни матери, ни отца. Были только бабушка и дедушка. Конечно, жизнь в кишлаке была нелегкая, и времена были тяжелые. Но, несмотря на это, жители нашего кишлака жили очень дружно, помогали друг другу. И мы дети, всегда были вместе. И играли и работали весело и дружно.

Однажды к нам с подарками приехали мама и папа (отчим). Привезли мне калоши и платье. Я сильно обрадовалась. И, несмотря на то, что было лето сразу надела эти калоши и выбежала поиграть с детьми. Я видимо, так увлеклась игрой, что не заметила, как пролетело время и то, что калоши я успела снять. И когда бабушка позвала меня домой, я естественно прибежала домой без калош. Первое, что спросила бабушка, «А где твои калоши?!». Я побежала обратно. Калош не было. Бабушка так расстроилась и говорит, « Что же ты будешь надевать на ноги зимой!?». Тогда мой отчим сказал, «Ничего доченька, иди, играй дальше, я тебе привезу другие. Калоши, бабушка, найдутся. Не ругайте её». И я опять побежала играть с детьми. Вот это я помню.

Я тут же рассказала детям эту историю. И когда я сказала, что «Мой папа мне другие калоши привезет», одна девочка сказала, «Ты врешь. Это не твой папа. У тебя нет отца». Я помню, как меня это задело. Я замерла на мгновение, а потом выпалила, «Нет, это мой папа. У меня есть три папы, и три мамы». Подняла гордо голову и ещё добавила, «А у тебя и папа один, и мама одна». Дети все удивились, окружили меня и с удивлением вопрошающе стали ждать объяснения. Тогда я стала считать по пальцам: бабушку и дедушку, маму и папу Садыкова, родного отца и мачеху. А затем гордо отправилась обратно домой.

Дети есть дети. Никто из них тогда не стал мне возражать. Придя домой, я рассказала об этом бабушке. Бабушка сказала, «Правильно сделала, ни у кого, ни по три, только у тебя».

Однажды мы с детьми играли в прятки возле мечети. Настала моя очередь куличить (искать). А на старых воротах мечети торчал большой гвоздь. Пробегая мимо, я рассекла себе бровь. Да так сильно, что кровью запачкала себе все лицо. Дома бабушка обработала рану золой. Дети, с которыми мы играли в прятки, пришли за мной следом, узнать, как я себя чувствую.. Моё лицо было испачкано кровью и черной золой. Когда они меня увидели, то сильно испугались. Тогда в их глазах я увидела сочувствие ко мне и жалость.

Мы часто играли вблизи мечети, рядом с которой был хауз, много деревьев и летом всегда было очень прохладно. Мой дедушка был суфи. Он помогал следить за деревьями и частотой вокруг мечети. И вдруг, кто-то из детей стал ломать ветку у ивы. Я ему сказала, «Эй Сабир, я все дедушке расскажу. Ты знаешь, с каким трудом мой дедушка вырастил это дерево? Эти деревья он вырастил на рисе и маше». Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне становиться смешно. Потому что, в то время рис и маш, были основными продуктами питания, которые мы – люди употребляли в пищу. Самой излюбленной едой в наших краях была машевая каша – машкичири.

Это было в 1946-47 годах. Я уже была большой девочкой, лет 14-15 мне было. Были жаркие летние дни. Это была моя первая и последняя встреча с отцом. Я помню, как я вбежала к нам во двор и увидела у нас дома не знакомого человека. Вдруг бабушка говорит». Подойди сюда дочка, приехал твой отец. Он хочет отвезти тебя в Ташкент к маме»..И тут произошло совершенно неожиданное. Я, все это время в мечтах и мыслях, пытавшаяся представить себе эту встречу, вдруг, то ли от неожиданности этой встречи не захотела даже подойти к этому, чужому, как показалось мне тогда, человеку.

Я посмотрела на него всего лишь раз, потом опустила голову и ничего не сказала. Тогда бабушка сказала, «Он приехал забрать тебя». Я посмотрела на него и только сказала, «Я не поеду» и выбежала на улицу. Мне тогда показалось, что он прямо сию минуту заберет меня с собой. Это испугало меня. Вся обида прожитых 14 лет без отца вдруг нахлынула на меня…

Время шло… И в душе всё равно я старалась восполнить эту невосполнимую для моей детской души потерю. Я пыталась найти образ отца в людях, которые меня окружали. У нас в кишлаке жил и работал один человек – участник Великой Отечественной войны. На вид он был среднего роста, черноволосый. Каждый день он проходил мимо нашего двора по улице. Работал он заведующим склада в колхозе. Я, не отдавая себе отчета, каждый день утром выходила на улицу для того, чтобы посмотреть на него. Не знаю, сколько времени это продолжалось. Но я смотрела ему в след до тех пор пока он не скрывался из виду. Тогда я не могла понять, почему я это делаю?. Но что-то, какая-то сила толкала меня вновь и вновь выходить утром и наблюдать за этим человеком..

А когда я впервые увидела своего отца за 14 лет (!!), я поняла, что этот человек был необыкновенно похож на моего отца (!!) Значит, я сама того не понимая, нашла действительно очень похожего человека на отца.

Время все лечит, постепенно я перестала наблюдать за этим человеком.

Бабушка рассказывала мне много народных узбекских мудростей, больше по части житейских проблем. Она учила меня, что в жизни могут быть разные ситуации (что жизнь может сложиться по-разному). И семья - это самое святое, что есть у человека. Она любила часто повторять, «У мужа есть плов, а в плове этом есть камни» (Эрнинг оши бор, ошнинг эса тоши бор). Женщина, которая сумеет проглотить эти камни, победит все трудности». А я у бабушки спрашивала, «А ведь можно эти камни выбросить?» А бабушки мне в ответ говорила, «Ты тоже проглотишь эти камни, только тогда добьешься счастья в жизни». Со временем я поняла эту бабушкину мудрость, и что имела ввиду моя бабушка. Когда я вышла замуж , сама жизнь научила меня проглатывать эти камни. Я попала из городских условий в кишлак. Моя жизнь изменилась на 180 градусов. Сельские условия жизни и работы сильно отличались, и отличаются и теперь от городских. И здесь свои тяготы и радости жизни. Я молча вынесла, стерпела все. Жила, прикусив язык, молча. Терпеть, переносить трудности, превратилось в мою привычку, стало моим образом жизни.

Дильбар и Гавхар росли городскими детьми , а я приехала из кишлака и многое делала по-другому. Говорила только по-узбекски, двигалась иначе, чем городские. У меня было незаконченное среднее образование. Все соседи и дома говорили по-русски. Мама стала учить меня русскому языку.

Когда я приехала из кишлака в Ташкент, то не знала ни единого слова по-русски. А в Ташкенте все говорили по-русски, особенно во дворе, где жила мама. Там проживали семьи различных национальностей – русские, татары, евреи. И все они между собой, конечно, разговаривали на русском языке. Поэтому, когда они меня о чем-либо прашивали, мне приходилось спрашивать у мамы, объяснить, чего они хотят. Трудно было. Но я к этому привыкла. И мама, видя как я мучаюсь, сказала мне , «Давай я буду говорить тебе по-русски, а ты – как сможешь, отвечай на узбекском, что поймешь.» Так постепенно я стала упражняться с мамой и осваивать разговорную русскую речь. Чего не понимала, спрашивала у Гавхар и Мамлакат. С Дильбар у нас сложились тогда сложные отношения. Мы с ней не смогли найти общий язык. Её раздражало моё провинциальное состояние – мой вид, моё не знание русского, моё не понимание и, наверное, ещё что-то…. Она росла красивой, видной и очень своенравной девочкой, как говориться с характером. Все время говорила, что хочет стать артисткой. Из-за чего с отцом у них часто случались ссоры, особенно после маминой смерти. Её всё раздражало во мне. Ни раз она выбрасывала мою обувь во двор. Мама разложит мои вещи в комоде. А Дильбар, пока я была на работе, выбрасывала мою одежду. В общем, как сестру не хотела меня принимать и не воспринимала меня. Сейчас, когда я приезжаю к ней в гости в Ташкент, она часто спрашивает меня с удивлением, «Почему ты уехала, что ты там потеряла в кишлаке?» А тогда у меня не было выхода. С большими трудностями мне давалась городская жизнь. Я жила с тремя своими сестрами и братом, плохо знала язык, работала, училась…

Как я уже говорила, родители приезжали в субботу и уезжали в 5 утра в понедельник. После одного из таких приездов, это было 14 февраля, отчим прислала письмо, в котором срочно просил приехать кого-нибудь для оказания помощи маме. Мама по несчастной случайности, когда хотела приготовить обед на кирогазе⁶⁶, пролила на себя бензин и обгорела. Соседи, которые выбежали к ней на помощь по незнанию стали тушить её водой. Пока приехала скорая она обгорела на 85%. В тяжелейшем состоянии, её отвезли в больницу. И опять на помощь отправилась я. Когда я увидела маму (плачет)…. в таком состоянии…. мне стало её так жалко… Сердце моё сжалось от боли, которую она испытывала. Бедная-бедная моя мамочка.. Она принесла себя в жертву семье. С каждым днем её страдания усиливались, но она все равно надеялась на выздоровление и с надеждой смотрела на врачей. Не представляю себе сейчас , как я смогла пережить эти ужасные минуты…это не возможно описать словами…

Так я провела у её постели 18 дней. Когда стало ясно, что её состояние не улучшается, вызвали бабушку, а меня отправили домой. 7- марта пришла весть о том, что наша мама умерла. По просьбе мамы, хоронить повезли в её родной Пскент. Я с сестрой и братом отправились на похороны. Плач, слезы и так далее…Похороны справили все по правилам. Вернувшись в Ташкент мне нужно было продолжать учебу и работать. Иду по улицам, а из глаз слезы льются ручьем. А я все равно иду на работу, на учебу, домой. В то время я часто вспоминала совет своей матери, которая часто мне говорила, «В жизни ни слезы надо лить, а бороться за жизнь».

Я вновь - вновь получая жизненные испытания и удары, искала свой путь в жизни, не сдавалась перед трудностями.

Когда умерла мама, папа (отчим) стал для нас и отцом и матерью. Мои сводные сестры и брат росли городскими детьми. Мне казалось, что они избалованны, не знают и не хотят понимать чего-то еще в жизни. Моему отцу стало очень тяжело справляться по службе и одновременно заниматься воспитанием детей. С каждым днем их успеваемость по школе падала. Папа сильно переживал и нервничал из-за этого. А я и работала, и училась . И папа был очень доволен этим и радовался за меня. Он очень хотел, чтобы и его дети учились также. Но когда, его усилия становились тщетными - дети не хотели учиться, он сильно расстраивался и уставал от этого. Эта картина повторялась изо дня в день.

Учеба в вечерней школе закончилась и мне нужно было думать , где продолжать учебу. На том учебном комбинате, где мы с моей подругой Каримой работали, нам дали путевку и проводили торжественно поступать в техникум или училище. А мы с Коримой обошли все училища и техникумы и не смогли найти подходящего для себя места. Дело в том, что учась в вечерней школе у нас были пробелы в образовании по некоторым предметам. И мы искали такое училище , при поступлении в которое не нужно было бы сдавать экзамен по этому предмету. В конце концов не найдя такого училища мы с Коримой не знали что делать. Возвращаться на прежний учебный комбинат было стыдно, ведь они нас проводили на учебу, а мы так и не поступили никуда. Тогда мы нашли какой-то хлебный комбинат и решили пока не найдем подходящее место учебы, хотя бы поработаем. Я там смогла проработать там всего три дня. Видимо слабая очень была. У меня часто носом шла кровь. Возле печки жарко, а у меня из носа кровь. Я помою лицо под краном холодной водой и опять к печи. Через некоторое время у меня опять кровь. И так до конца смены несколько раз. После работы мы забирали по одной буханке домой. Буханку заворачивали в газету и, прижимая к груди, несли домой. И однажды несу я эту буханку в газете домой и вижу объявление в газете «Объявляется набор на курсы фельдшеров-акушеров». Это было как раз то, что мне было нужно, и я решила стать фельдшером-акушером.

Однажды среди ночи раздался стук в дверь. Слышу, зовут меня. Муж так рассердился, что не захотел отпускать меня среди ночи, с незнакомым человеком. Тогда человек, у которого, оказывается, рожала жена взмолился и плача, сообщил, что жена его может умереть если я не приеду. Только после этого муж разрешил мне поехать. Таких случаев было много. Конечно, он не мог мне запретить выполнять свои обязанности акушера. Просто он каждый раз говорил. «Во всех организациях есть порядок и правила работы, а у тебя и ночью и днем никакого покоя.».

Муборак Исакджанова.

Я - Исаджанова Муборак Файзуллаевна, родилась в г. Ташкенте в 1954 году. Мой отец Файзулла родился в 1910 году. Он - участник войны, вернулся с войны инвалидом. У него было много наград и медалей. Он умер в 1970 году. Моя мать Махсума умерла в 1977 году на 44 году жизни от тяжелой болезни. Нас осталось шестеро детей. Самая старшая – моя сестра Малика опа, после неё я- Муборак. Всех их я сама устроила в жизни. И даже старшую сестру свою я сама замуж выдала. И детей её тоже я воспитала. Всех остальных тоже я сама вырастила, на ноги поставила, сестер выдала замуж, братьев женила, домами их обеспечила. Поэтому я сама поздно вышла замуж. Сейчас у меня две дочери – Фатима и Зухра. Им 11 лет. С мужем я разведена. Я работаю в компании «Узбекистон хаво йуллари» на протяжении 25 лет. Летаю в качестве стюардессы. Я училась в летной школе. Чтобы работать стюардессой нужно знать языки, кроме узбекского - русский и английский. Сначала летала на местных линиях. Сейчас летаю на линиях СНГ. Была в Саудовской Аравии, в Арабских Эмиратах. Сейчас я уже в пенсионном возрасте, но все равно продолжаю летать. У меня ещё дети маленькие. Начальник знает, что у меня ещё есть способности и силы летать, поэтому разрешил летать.

Папа умер неожиданно. Он не болел, так вдруг и умер. У нас было 25 соток земли и он, сколько я его помню, всегда с кетменем работал на земле. Он пролежал неделю и умер.

У нас был большой двор на берегу большого арыка. Мы все жили в том дворе. У нашего двора не было даже стен. С одной стороны двор выходил прямо на обрывистый берег. Туда приходили разные плохие парни, играли в карты. Фактически мы, дети, остались на открытом незащищенном пространстве одни, без родителей. Поэтому после смерти родителей я сильно беспокоилась за судьбу своих братьев и сестер. Спустя несколько лет, наш дом пустили под слом. Нам выделили квартиру на Чиланзаре.

Учиться на стюардессу нелегко. И сейчас так. А для девушек - узбечек это особенно трудно - тот, кто поступает туда, должен обладать боевым характером. Мне все говорили: «Зачем ты туда поступаешь? Никто тебя замуж не возьмет, потому что ты будешь работать среди мужчин». Много сил ушло и физических, и психологических, чтобы преодолеть этот барьер предубеждения окружающих, да и сама работа нелегкая физически.

Почему я выбрала эту профессию? Мне было очень интересно. Я ее представляла как возможность служить людям, помогать, да и самой увидеть мир, новые города, иметь новые впечатления – все это во мне вызывало сильный интерес. Туда я поступила в 23 года. После смерти матери, которая проболела 18 лет. 18 лет она фактически провела в больницах. А я в это время смотрела за своими братишками и сестренками. И тогда я говорила маме: «Мамочка, я все равно поступлю в летную школу. Я все равно осуществлю свою мечту». Мама поначалу была против и препятствовала мне. Она говорила мне: «Ты узбечка. Все будут говорить, что работаешь среди мужчин, что ты ночами не бываешь дома. Что скажет махалля? Что скажут родственники?».

Но я все равно поступила. Сбылась моя мечта. К сожалению, уже тогда мамы уже не было, и она не смогла увидеть моей радости и исполнения моей мечты.

Два-три года назад мы летели в Ростов-на-Дону на самолете ТУ-134. Когда мы поднялись на высоту 2-3 тысяч км., самолет стало трясти. Я сама стала трястись, как самолет, испугалась. Что-то не то – думаю я. Напарница пошла спрашивать у экипажа, в чем дело. Оказалось, что отказал механизм, который вырабатывает воздух. Пассажиры стали задыхаться. Герметизация точно нарушена. Мы стали оказывать первую помощь – водичку давать, кислород. И в это время стали давать питание, чтобы отвлечь пассажиров, чтобы не началась паника.

Не знаю, сколько кругов мы сделали тогда 5 или 6. Потому что нужно было «слить» топлива. Без этого мы не могли приземлиться. Слишком большой был груз - 4,5 тонны. На высоту не можем выйти – воздуха не хватает, а приземлиться не можем, потому что топливо много. Так и крутились на высоте 2-3 тысяч метров. Внизу стояли наготове пожарные и скорые машины. Слава Богу, благополучно приземлились. Тогда мои дети были совсем маленькие. В такие моменты о себе не думаешь – я думала только о детях. Мысль была о них – как им быть без меня. И врагу не пожелаю такого. После этого случая перед полетом я всегда прошу у Бога, чтобы полет прошел благополучно, чтобы все мы вернулись здоровыми и невредимыми домой к своим детям.

С возрастом труднее стало работать. Все - таки такие нагрузки на здоровье отражаются. Наше профессиональное заболевание – варикозное расширение вен на ногах, болят колени. Может быть, это оттого, что мы все время на ногах – и на взлете, и при посадке. Не зря же нас в 45 лет на пенсию провожают. Можно уйти на пенсию после 7,5 лет работы, но пенсию начинают выплачивать только после достижения 45 лет. Хотя я уже пенсионерка, но дети у меня ещё маленькие – 11 лет, близнецы. Детей надо ещё на ноги поставить. Поэтому, пока есть силы, работаю.

Их ведь надо одевать, кормить, дать образование

Раньше было лучше в этом смысле. Не знаю, отчего так произошло. Раньше в людях было больше доброты и понимания. И на работе так же было – какое-то доброе отношение друг к другу. Например, я много летала в эстафете. Сейчас отменили эстафеты. Не осталось города, в который бы я не летела по эстафете. Раньше летчики помогали нам даже сумки нести. Потом в других городах мы вместе ходили смотреть город – музеи, парки, достопримечательности. Так, Ленинград весь я объездила. А сейчас не так. Многие из тех, с кем я летала, сейчас умерли, многие на пенсии. Сейчас у нас летают, в основном, молодые. Я не хочу сказать плохо о молодежи, но многое зависит от воспитания, - все-таки должно быть уважение к старшим и женщинам. У нас сейчас не так. Имеют значение только деньги. Если у вас есть деньги, вас и уважат, и дорогу дадут, и помогут. Молодые думают только о себе. И летчики тоже такие. Конечно, не все – есть и хорошие люди.

Я говорила раньше летали в «пятерке» стюардессы, а экипаж состоял из 12 человек. Все знали друг друга, от семейного положения до интересов. Уважали друг друга, помогали друг другу. Один за всех, все за одного. А сейчас наоборот. Кто у кого больше урвет…

В жизни много было трудностей. Отец умер рано. После отца умерла мама. Тогда мне было 15 лет. С тех пор я и работаю. Когда умерла мама, мне исполнилось 22 года. Самому младшему братишке было всего 3 года. Многие родственники тогда говорили мне, «Вай! Да отдай ты их в детский дом. Что ты будешь делать с ними?! Ты ещё молодая, замуж выйдешь. Если их отдашь в детдом, заживешь в своё удовольствие». Я сказала, «Нет, они для меня память о моих родителях.. Я их не могу бросить.. Они могут встать на плохой путь. Моя совесть не принимает это. Поэтому я постараюсь сама их всех устроить.». Так и вышло. Сама не ела, не пила, не одевалась, но их я ноги поставила.

В 15 лет я уже работала на Песочном заводе. Работала до 12-1 часа. Затем работала в детском саду. Я вынуждена была работать, хотя и была ещё молодой. Потому что нужно было кормить и одевать моих братьев и сестер. В средней школе я проучилась только до восьмого класса. 10- класс я закончила уже в вечерней школе. Конечно, я могла продолжить свою учебу. Но по семейным обстоятельствам я не стала поступать в институт.. Не было возможности.

Везде есть свои трудности. Во-первых, я окончила узбекскую школу. Поэтому говорить на русском языке мне было очень трудно и сложно. Постепенно я привыкла к этому, освоила русский язык в кругу общения. А трудности я преодолевала с мыслью о том, что самое главное - моя мечта осуществилась. Мне нравилось работать стюардессой. Наша работа нелегкая. Нужно общаться и найти подход к разным людям, с разными характерами, с разным настроением.

Работа у нас ещё и вредная, нет определенного режима. Иногда ночами не спим. В молодости не было времени даже в гостинице поспать. Бывало заходим в диспетчерскую, а там говорят, «Некому вылетать, слетай, пожалуйста, следующим рейсом». Мы не отказывались. Надо, так надо!

Я работала среди мужчин, и бывало, что ко мне кто-то пристава. Было, конечно. Особенно в молодости было очень много случаев. Совершенно незнакомые люди дарили мне подарки – цветы, конфеты в коробках. Я им говорила, «Спасибо!» Дарили от всей души. У меня интересная работа, иногда даже удивительная, много неожиданного, но в таких случаях не было хамства. Все от самой зависит, надо уметь вовремя остановить.

Когда ещё была жива моя мама, многие приходили за меня сватать. Мама очень хотела поскорее выдать меня замуж. Она понимала, что тяжело больна и скоро может умереть. Мне многих кандидатов показывали. Но я тогда я ей говорила, « Я выйду замуж только за того, кто согласиться с моими условиями! Иначе нет!» За мной многие ухаживали. Я им, нет, не говорила, узнавала, как и что. Они ждут от меня, как от жены. Все они говорили, «После свадьбы будишь сидеть дома».

В 80-м году я познакомилась со своим мужем. Я тогда сидела в резерве. Летала я, как бригадир «пятерки». В Москву должен был лететь «первое лицо». Меня взяли в полет, потому что я национальный кадр – узбечка. Предупредили, что бы я обслуживала его. Я вышла в рейс. «Первое лицо» сидел в первом ряду, а мой будущий муж во 2 или 3 ряду. Я его сразу заметила. Весь рейс он постоянно что-то спрашивал. То пакетик давайте, то водичку давайте, то шахматы давайте. Оказывается, я ему понравилась, поэтому он часто ко мне обращался. Когда мы прилетели в Москву, все пассажиры вышли. Смотрю, а он стоит, «А Вам что, особое приглашение нужно». А он говорит - «Вы в Ташкенте живете?»

- «Да, в Ташкенте живу».

- «А Вы ни на Чиланзаре⁶⁷ живете?»

«Да, на Чиланзаре».
« А в каком квартале?».
«А что-нибудь случилось?», не выдержала я.
«Нет, я с вами просто хотел познакомиться
«Вы меня извините, но я не хочу с вами знакомиться!».

А он не уходит, не спускается с борта, уселся и сидит. Я ему говорю: - «Сейчас я милицию позову и сдам Вас!».

- «Ладно, зовите. Пока вы мне скажите свой адрес, я не сойду самолета!»

- Тогда я дала ему адрес своей подруги. Он мне говорит, «Я вас найду через месяц». А сама думаю: - «многих таких я видала, ладно попробуй найти если хочешь».

И действительно, через месяц он нашел меня через подругу и пришел. Мы с ним стали встречаться. Потом я вышла за него замуж. У нас родились две дочки.

Раньше к нам на работу поступить было легко. Было много русских, татарок, кореянок, но узбечек было очень мало. Все меня старались вернуть с этого пути. Сейчас много узбечек, даже дочери тех, кто говорил, что стюардессами становятся легкомысленные женщины, потому что сейчас у них хорошие заработки. Они летают заграницу. Они не хотят летать по местных линиях или в СНГ, а только туда где можно поплавать в океане и т.д.

По обе стороны

Blog

Судьбы и время

Содержание