Geum.ru

Судьбы и время

Вид материалаРассказ

Содержание


Я выполнила своё предназначение. Азиза Маматова.
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15

Я выполнила своё предназначение. Азиза Маматова.


Сегодня оглядываясь в своё прошлое, я думаю, что жизнь была ко мне благосклонна, несмотря на то, что было много лишений и преград, но было во мне что-то, помогающее находить пути их преодолеть. Я думаю, что тут сыграла роль генетическая адаптивность к жизни. Мне известны имена 36 поколений моей семьи, а этим могут похвастаться не все. Да и в моей семье могло бы быть также, если бы в течении всех этих веков не появлялись бы периодически какие-то образованные люди, которые восстанавливали своё прошлое по разным письменным источникам и не передавали бы гордость за своё происхождение своим детям. Естественно, что эти люди были людьми духовного звания - книжниками, имамами, образованными людьми своего времени. В последних поколениях, девять человек были шайх ул-ислами в Кокандском ханстве, а это значит, что они были политическими деятелями того времени. Так наш род копил ту информацию, которая уже на генном уровне позволяла нам, потомкам, находить оптимальные решения и выходить из критических ситуаций без ущерба для своей личности.

Родом моя семья из Коканда. Мой прадед Саид Алихан-тура был хатиб-имамом Жума (соборной) мечети города, а дед по отцу Мухамадхон был имамом гузарной (квартальной) мечети. Когда советская власть начала репрессии против духовенства, он и его брат Махмудхон, чтобы репрессии не коснулись детей, их отправили в Ташкент работать, чтобы затем была возможность у них учиться, а младших отдали в детский дом, чтобы они не несли клейма родителей. Мои мать и отец, двоюродные брат и сестра. Так вот Махмудхон – мой дед по матери умер довольно молодым, а мама оставшаяся без отца в возрасте 10-12 лет, она воспитывалась в детском доме, где она стала страстным и убеждённым сторонником новой идеологии.

Она позже получила юридическое образование. Работала в органах прокуратуры. Её звали Олияхон и она была известным человеком в Коканде. Она долгие годы войны, когда прокуратура осуществляла контроль над правильным распределением продовольствия. В то время войны в прокуратуре в основном работали женщины, а мужчины были на войне. Они верхом на лошадях или арбах ездили в дальние кишлаки, чтобы смотреть насколько правильно распределяются продукты, пособия и пенсии для семей солдат, воюющих на фронте.

Я родилась после войны. Сколько я себя помню, характерной чертой моего детства была бедность, мы одевались более чем скромно – одно платье домашнее, а школьная форма была и нарядным платьем, вот и всё. Питались тоже скромно, всё другое было недоступно. Но так жили почти все, поэтому от этого не страдали. Вот такой была всеобщая коммуна.

Мой отец Саиднасимхон ещё при жизни своего отца моего деда Мухамадхона уехал работать и учиться в Ташкент в рабфак, потом поступил в педагогический институт. В 1939 году добровольцем ушёл на войну, когда началась финская кампания. А вернулся только в 1945 году из Дальнего Востока, когда окончилась вторая мировая война. Он был известный лингвист, работал в институте языка и литературы Академии наук. Он был спокойным и уравновешенным человеком.

В 1945 году, когда он возвратился в Коканд, , отец и мать этому к времени умерли, и он оказался совсем один. Братья и сестры жили в дальнем кишлаке. Его приютила моя бабушка Улуг-отин, мать моей матери - близкий единственный человек в родном городе. Именно она была инициатором брака Олияхон и Саиднасимхона. Она тогда сказала: «Вы можете восстановить нашу семью». Так они и поженились. Свадьба была скромной, как было в те времена родных в городе уже не осталось. Так появилась наша семья – отец, мать и бабушка, которая до конца жизни жила с нами. Между тем, моя мать до замужества с отцом, в первом браке была замужем за фукаро. По понятиям её матери Улуг-отин, это был неравный брак. Брак девушки из рода ходжей должна была быть замужем за юношей того же сословия. Поэтому-то она развела мать (хотя у неё уже был ребёнок), и устроила брак с моим отцом.

Трудно представить более несхожих людей, чем мои отец и мать. Но это, наверное, было хорошо для них. Они дополняли друг друга. Моя мать была человеком крутого права, всё делал со страстью, трудолюбивая, справедливая, из тех, кто живёт по правде. Во всё, что она делала, вносила свою страсть. Именно она была опорой семьи. Пока отец учился в аспирантуре, защищал диссертации, сначала кандидатскую, потом докторскую, она содержала семью. Почти каждый год рожала, она родила 8 девочек, четверо умерли, четверо остались в живых, я оказалась старшей. Родители страстно хотели иметь сына, поэтому-то и мама рожала в надежде на мальчика.

Когда мне было 3 года, семья переехала в Ташкент. В Ташкенте было много земляков, и наша квартира была как бы клубом землячек. У нас собирались в основном женщины. Это были 50 - начало 60 годов. Тогда жизнь у всех понемногу налаживалась, появилось свободное время, и женщины собирались, чтобы забыть каждодневные заботы, свои проблемы в семьях и на работе. Я это называла «женским загулом». Они приходили нарядные, красивые, чтобы себя показать и на других посмотреть. Говорили, шутили, танцевали до упаду. Конечно, обменивались информацией – что там, в Коканде, какие новости в Ташкенте, у кого какие успехи, кто женился, кто умер, кто родился. Это была до-телевизионная эра, когда общение было главным источником коммуникаций. Здесь женщины чувствовали, что живут, что они ещё молоды и красивы, собирались человек 20, кто-то пел, кто-то играл на дутаре, кто-то читал шутливые стихи в честь каждой гостьи. Они не касались проблем своих мужей, здесь они как бы отгораживались от мира мужчин.

Мне было 13 лет, когда я поступила в художественное училище имени Бенькова. Это был мой выбор, который мои родители поддержали. Мой отец поощрял чтение художественной литературы во мне и моих сестрах. Он считал, что просвещение общества начинается с просвещения женщин, поэтому он поддерживал нас во всех наших стремлениях. Отец нам часто читал стихи на фарси и арабском (он знал 4 языка) переводил нам и проявил интерес к творчеству. В семье для нас, девочек, были все условия для самореализации. Наша самостоятельность была необходима, потому что мама работала, особенность её работы, когда ей приходилось иногда работать допоздна, не позволяла ей быть для нас няней, и опекать нас по пустякам.

Я училась в училище с большим интересом. В Узбекистане уже существовала прекрасная художественная школа, здесь работали интересные мастера. Ташкент принял многих первоклассных художников, которые не имели в Москве официального признания. Эти люди полюбили мою страну, и эта любовь окрашивает работы П.П. Бенькова, Н.Кашиной, З.Ковалевской, Усто Мумина (Николаева), Волкова, Б.И.Токмина, и многих других не менее значительных художников. На четвёртом курсе, наш курс проходил практику в Москве и в Ленинграде. Мы побывали в Академии Художеств имени Репина. Моя страсть к искусству нашла новый объект – я хотела продолжить образование именно здесь. Поэтому на последнем курсе училища я поставила цель получить красный диплом, чтобы поступить в Академию, и добилась этого.

Был 1966 год, год Ташкентского землетрясения. Многие вузы страны увеличили квоты на поступление студентов из Узбекистана. То ли это мне помогло, то ли мой красный диплом, то ли моя страсть к живописи, и я поступила в Академию, моя мечта учиться в Ленинграде сбылась. Тут была помощь и Нигмата Кузыбаева, который тогда там учился в мастерской ректора академика Виктора Михайловича Орешникова. Он сказал ему: «За время существования Академии в первый раз поступает сюда узбекская девушка. Только вы можете её поддержать, это же первая ласточка».

Я 10 лет прожила здесь в Северной столице, здесь я родила старшего сына Азиза. Учиться в Академии было трудно и интересно. Во-первых, меня очаровала среда города, которая наполнена первоклассными сокровищами архитектуры, скульптуры и живописи. Я часто работала в Эрмитаже. Я знаю его с подвала до чердаков. Всё что там собрано – прекрасно, изучать старых мастеров можно годами. Делая копии с их работ я восхищалась их мастерством – просто и прекрасно. Во-вторых, Академия была элитным учебным заведением, и учиться здесь было престижно. Здесь обучались дети признанных художников и, что скрывать, тут был и снобизм. Единственным оправданием своего присутствия здесь мог быть только талант, и то, что ты достоин этого качества, надо было доказывать каждый день за мольбертом.

Помню на втором курсе мне поставили по рисунку и живописи «двойку». Тогда было очень просто вылететь из Академии за «проф. непригодность». Меня вызвали на Художественный совет Академии, там было человек 30, все маститые и знаменитые. Зал Академии такой большой, что я почувствовала себя совсем маленькой. Они посмотрели на меня, а я говорила о том, как хочу учиться, и они согласились оставить меня. А когда я выходила я сказала: «Я ещё буду учиться в аспирантуре», и моя наглость всех удивила, но я верила в себя. Я была первой и, может быть, последней узбечкой, которая получила образование и мастерство в Академии.

Тогда там учились ещё студенты из Узбекистана Собир Рахметов, Сагдулла Абдуллаев, Баходир Джалалов, Нигмат Кузыбаев, которые стали очень известными художниками в Узбекистане. Ими гордится наша искусство.

Учиться в Ленинграде было непросто и по материальным условиям. Помогать было некому. К тому же долгая зима, короткие зимние дни наводили на меня тоску. У меня там было много подруг. В мою мастерскую на Литейной часто заходили студентки Ленинградского университета. Они у меня отогревались, пили кофе, курили. Мне было интересно с ними, некоторых я писала, некоторые портреты того периода выставлялись и пользовались успехом. Условия жизни в Ленинграде были нелёгкими, я жила в общежитии, вечно мне не хватало денег. Культурная жизнь Ленинграда очень насыщена, хотелось посетить многочисленные выставки, музеи, спектакли в то же время надо было много работать в мастерской. Ритм жизни в Ленинграде был бешеный, я удивляюсь, как много я тогда успевала. Наверное, по молодости сил было много. Я работала няней в детской больнице. Это мне очень помогло, когда родился мой сын. Я очень хотела иметь сына. В 23 года я родила сына. Сразу скажу, это внебрачный ребёнок, но какой желанный не только для меня, но и для моей семьи. Отец ребёнка - известный учёный ориенталист он хотел, чтобы я осталась в Ленинграде, но я не могла представить жизни здесь, поэтому на третий день после рождения сына, я пригласила юриста в роддом, и оформила его документы на мою фамилию, чтобы он узбеком и мусульманином. Позже появился Юрий Александрович с моей мамой и стал меня уговаривать, оформить наши отношения, но я не соглашалась. Он сказал мне: «ты молодая и глупая, ты не понимаешь, как тебе и ему будет трудно. Растить ребёнка одной, совсем не просто».

Мои родители рождение сына восприняли с радостью. Наконец-то в нашей семье появился мальчик! Мама мне очень помогала, она приехала ко мне и помогала мне его поднять, он стал и её ребёнком. Он вырос в семье моих родителей.

С помощью Кузыбаева и Ахмедова в 1974году я получила распределение в Ташкент. Здесь меня встретили, настороженно и с удивлением. У меня не было прописки, не было жилья. Я пошла на приём к председателю Верховного Совета республики Ю. Матчанову. Он велел выдать мне 150 рублей на обувь и позвонил в Союз художников, чтобы мне выделили жилье. Так я получила двухкомнатную квартиру. Это была старая разбитая квартира в бетонном доме. Предыдущий квартиросъёмщик художник Панов, оставил её под присмотр своих друзей, которые здесь устроили настоящий бедлам, вся мебель была разбита, а в центре общей комнаты они устраивали даже костёр, полы были выгоревшие, стёкла выбиты, двери выломаны. И превратить эту квартиру в жильё было очень трудно, тем более что денег не было. Мои студенты мне немного отремонтировали её, а на пол постелили старый задник со сцены театра им. Мукими.

Возвращение в Ташкент было трудным периодом для меня. Находить здесь своё место была архи трудной задачей. Наш менталитет не позволяет мужчинам принять женщину как равную, будь это семья, будь это профессия. Если мужчины подразумевают, что женщина должна быть на ступеньку ниже в семье, то в профессии она должна быть ниже на десять ступеней. Любая попытка заявить своё творческое «я», своё мнение по творческим вопросам встречало упорное молчаливое неприятие. Мне приходилось пробивать бетонную толщину неприятия. Среда художников очень неприятная среда, где соперничают амбиции, недоброжелательность и неуважение к коллегам. Это своеобразный мужской клуб, где приняты свои правила игры. Женщины в эту игру не вписываются. Заведомо возможности женщин занижаются, женщина – это какое-то недоразумение среди художников. «Ты не женщина ты художник» - говорил мне Чары Рузиев. Приходилось доказывать, пробиваться на выставки. Творчество женщин рассматривается коллегами и даже искусствоведами, как нечто второстепенное, несовершенное и недостойное внимание. И такое положение не способствует творческому самочувствию. Вот почему у нас так мало женщин-художниц, особенно узбечек. Женщина не получает поощрение коллег и публики, потому что она женщина, почва для творчества скудеет. А потеряв веру в себя невозможно состояться как художник.

Между тем в Узбекистане есть много женщин, достойных того, чтобы их запечатлели. Поэтому я сама в основном работаю как портретист. Женщины, с которыми мне приходилось работать полноценные таланты, которые поднимаются выше своих коллег–мужчин. Балерина Бернара Кариева, поп-звезда Юлдуз Усманова, поэтесса Халима Худойбердиева и много других. Они в своём творчестве смелее, продуктивней и дальновидней. Вот портрет Юлдуз. Портретная композиция похожа на композицию Рембрантовской Флоры. Но, я её такой вижу. Духовно щедрая личность!, но свой имидж она сделала такой, какой её хотят видеть. А Бернару я вижу в образе Прекрасной Дамы. Иногда мои будущие работы снятся, и я пишу то, что я увидела во сне.

В 1978 я поступила в аспирантуру Академии художеств. Моё возвращение в Ленинград было радостным. Я получила мастерскую на Литейном и почти постоянно там работала. Я ассистировала в мастерской художника Серебряного на первом курсе. Тогда началась война между Китаем и Вьетнамом, и многие наши студенты записывались добровольцами воевать на стороне Вьетнама, во время занятий только и были разговоры об этой войне. Мне было очень страшно за этих ребят. Поэтому я старалась убежать от событий в Эрмитаж, и там копировала, Эль Греко и мне казалось, что апостолы Пётр и Павел помогают мне сохранить душевное равновесие. Именно тогда я сделала свой красный портрет, который экспонируется под именем «Валентина». Валентина была студенткой университета, замечательный человек, она часто бывала у меня в мастерской, мы с ней подолгу разговаривали. В этот период, может быть, я стала взрослее, я увидела то что, не видела раньше – петербургское дно. Ленинград был городом, в котором был широкий слой дна, опустившиеся люди, алкоголики, люмпены, сюда попадали люди и с высшим образованием, среди них было много и наших бывших студентов. Это ребята из провинции, которые не хотели возвращаться к себе на родину, пытались стать известными в Ленинграде, но у них не было ни прописки, ни жилья. Жили они случайными заработками: работали, но большинство из них не могли пробиться на выставки и стать известными. Так мало помалу опускались на дно, переставали творить, они околачивались около академии, работали сторожами, кочегарами, дворниками. Был среди них такой Сенька Микеланджело скульптор, его так прозвали за то что в драке ему поломали нос. Он был сторожем в мастерской, где я работала, он жил за шкафом в передней со своей подружкой. Его убили в драке, когда –то у него были хорошие работы, а в последние годы он спился. И таких было много, иногда они приходили в кафе «Сфинкс» отогреваться.

Тогда я была влюблена в Хемингуэя и заходила в это кафе и там читала. Помню, как однажды я отогревалась в кафе на Литейном. Там собирались в основном студенты академии и университета, и часто туда захаживали бомжи. Стоял дым коромыслом, и вдруг я вижу, как в этом дыму уходит куда-то моё пальто. Я стала кричать: «Моё пальто! Арби, помоги», но оно исчезло. А Арби был бомж- чеченец, который всегда там обитал, и считался предводителем этих бомжей. Так в студеную зиму я осталась без пальто. А в Академии была, такая дежурная шерстяная кофта, которую получал, тот у кого не было зимней одежды. Так в ту зиму я проходила в ней.

В моей жизни были периоды депрессии, это было время, когда не хотелось брать кисть в руки. Вот тогда случилась у меня одна встреча. Я познакомилась с одним арабом. Оказывается, он меня знал по моей работе. «Диалог», который висел в резиденции посла Саудовской Аравии. Он спросил: «Почему я перестала писать», мне трудно было ответить, причин моей депрессии было несколько: смерть матери, травма мужа, вынудившая его эмигрировать из страны и несколько и несколько других причин. Поэтому я ответила: «Коран ведь запрещает изображение живых существ» он мне отвечал: «Нельзя изображать пророка Мухаммеда и четырёх святых халифов , его последователей (Чор-Ёр), потому что невозможно человеку передать их божественное вдохновение, а прочих можно изображать. Король Саудовской Аравии приглашает западных художников украшать его дворцы. А Вы мусульманка, обладающая даром творчества, должны продолжить его. Не делать этого большой грех. Тот, кто может и не делает этого, против своего предназначения и не угоден Аллаху». Так я и возвратилась к своей работе.

Рустам Усманов владелец частного банка «Рустам -банк», который купил мою картину «Диалог», сказал - «почему бы Вам не взять участок земли Вы ведь получили звание «Заслуженного деятеля культуры» и Вам можно взять участок земли (тогда была такая возможность). Я засмеялась, откуда у меня деньги, чтобы построить дом? Рустам заверил меня, что даст льготный кредит и поможет мне. Позже банк закрыли, так я и осталась без спонсора. Но я эти 6 соток земли уже взяла. Помню, это было в декабре, мы забивали колышки, чтобы оградить наш участок. Низкая серое небо шёл дождь, грязь, слякоть, а у меня на душе была радость. Я говорила себе: «Это моя земля! Неужели это моя земля, которая принадлежит только мне!». Через неё, эту землю, я почувствовала физически свою кровную связь со своей родиной, без которой я жить не могу.

Меня может понять тот, кто долго не имел своего дома. В Ташкенте у родителей не было своего дома, в Ленинграде тоже то общежитие, то арендованные комнаты, да и в Ташкенте мою бетонную квартиру, трудно было назвать домом. А вот теперь своя земля, и свой дом, небольшой, правда, но дом! и я знаю здесь со мной, будет жить мой сын. У меня два крыла – двое сыновей. Старший помогает мне материально, младший – моя моральная опора. Мой поздний желанный ребёнок получил большую часть забот и внимания. Он будущий художник, поэтому нас связывает и профессия, что подразумевает духовную связь. Я выполнила сполна своё женское и человеческое предназначение. Хочется, чтобы моё мнение знали больше людей.

Наш музей искусств – уникальное собрание, здесь есть настоящие шедевры. Государство сегодня не может покупать много картин своих художников. А между тем, уровень художественного творчества в Узбекистане очень высокий. Художники сегодня работают на зарубежного покупателя. За бесценок художники вынуждены продавать свои лучшие работы, потому что бедствуют. А будет ли в будущем достаточно средств, чтобы работы этих мастеров вернуть в страну? Базой высокого сегодняшнего уровня работ наших художников было художественное бесплатное образование. И то, что в художественных ВУЗах работали самоотверженные мастера, которые передавали своим ученикам своё мастерство. Уже сегодня мы готовим художников на экспорт.

Даже музеи - очаги просветительства стараются построить свои работы на показе своих собраний за рубежом или на иностранных посетителей, а не на местную аудиторию. Не всегда учитель рисования в провинции или студент художественного училища имеет доступ в музей. Я об этом много говорю на собраниях и лично. Музеи хотят, привлечь, публику устраивая выставки и показы того, что к настоящему искусству не имеет отношения. А какой кич висит на стенах вилл новых «узбеков». Вкус заказчика определяет художественную продукцию, а заказчику хочется «красивенькое» и недорогое, такое состояние искусства не вдохновляет художника. Если жизнь не даёт свежих положительных эмоций, то художник не находит свои темы.

Сегодня много говорят о самобытности и своеобразии национального, художественного творчества, и тут появляются спекуляция на исторические темы, как во время идеологического соцреализма. Я тоже пишу о прошлом, но оно для меня наболевшая тема. Ведь те, кто вдали от родины, вынуждены были эмигрировать по экономическим и политическим причинам, они как Бобур, живший с тоской по родине. Если бы в стране была бы возможность для их деятельности, может быть, они могли бы сделать для своей страны, многое.

Я живу с верой, что всё в стране образуется, и у нас будет просвещённое богатое общество. Без этой веры не было бы смысла жить.

Заключение


Каждый человек несет в себе мир знаний, которые формировались под влиянием эпохи, в которой он жил. XX век стал знаком смены Эпох, причем дважды в начале и в конце, а смена эпох во многом и смена поколений. Все менялось в XX веке очень быстро. «Время – вперед!» - лозунг 30-х годов как нельзя точно характеризует время их жизни. То, что было для них каждодневной жизнью, сегодня обретает историческую ценность, как часть прошлого опыта. Каждая из наших героинь наполняет события деталями своей жизни, которые позволяют это прошлое воспроизвести объемным и полнокровным. Быт, отношения между людьми, события, их влияния на жизнь отдельного человека, преодоление трудностей, сохранение личности, ощущение собственной значимости и даже предназначения с одной стороны, с другой – юмор и сожаления, радость и удовлетворение, горе и терпение, мечта и цель, размышления и действия – все качества и чувства героинь нам, авторам этой книги, позволили проникнуться уважением и горячей симпатией к каждой из них. Читатель может наблюдать развитие личности, факторов, способствующих или препятствующих этому. Характеры и судьбы взаимосвязаны, среди них нет ни одной, которая полностью покорилась течению, наоборот, почти каждая использовала шансы, которые им дала судьба.

Судьба ко многим из них не была благосклонна, но в жизни у каждой было дело, и оно оказалось для многих из них оправданием их существования, тем, что давало им удовлетворение. Самыми яркими событиями большинство героинь считают те, которые относятся к детству. Это естественно, ведь у детства пытливые и все замечающие глаза, а сердце – открыто. Потом уже рутина не позволяет получить от жизни ту радость, которая есть в детстве.

Перед нами проходят события века, они так или иначе, касаются наших героинь, где-то они наблюдают их, не будучи их участниками, где-то они сами участники событий. Многие события определили их судьбу или судьбы их близких. В рассказах женщин есть и оценка событий, и констатация фактов, и события, рассказанные их близкими.

Наши героини находятся на разных жизненных позициях, зачастую противоположных...одни убеждены в незыблемости традиций и ставят для себя планку не выше «второй роли», в основном, в «домашних» рамках. Другие, иногда невольно, всей своей жизнью доказали обратное, заявив о себе как об истинном лидере, способном не только к управлению домашним хозяйством, но и профессиональному продвижению. Часто это давалось большой ценой, так как инертное общество и традиционное сознание противилось ломке стереотипов, и создавало невидимые, часто непреодолимые барьеры, за которые женщинам приходилось платить двойную цену, выкладываясь на работе, и в семье. Собрание устных историй наших героинь дает многокрасочную мозаику нашей с вами жизни, и приоткрывает те стороны, которые не лежат на поверхности, но позволяют поднять проблемы общества...