Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24

Глава 35. Победный финт ушами

Следующий день – он, конечно, красный день календаря, но начинался денек кошмарно. Проснулся я в стрессовом режиме, задолго до рассвета, и вновь погрузиться в сон так себя и не заставил, хотя тужился посредством аутотренинга изо всех сил, ласково уговаривая себя: «Я спокоен… я абсолютно спокоен… дыхание ровное… вдох, медленный выдох – и все заботы отлетают далеко-далеко… никакие звуки меня не беспокоят… я их просто не слышу… я весь расслаблен… расслаблены мышцы лица… мышцы шеи… тело наливается приятной тяжестью… тело наливается истомой…» Ну и прочая хрень. Ничего никакой истомой не наливалось, а мысли ерзали – за пятку не удержишь, так и норовили врассыпную ускакать в сторону, и известно, в какую: что делать-то будем? Как облавы избежать – притихнуть тут, по первоначальному замыслу, или все же поискать счастья еще где-то, подальше от логова врага? И выдержит ли малышатина череду новых напрягов и марш-бросков?

Одна вещь виделась вполне отчетливо: разведка, наблюдение допрежь всего. От этого и будем танцевать. Они мимо – мы сидим, они к нам – мы удираем, чего проще.

Боже ж мой, какой мукой обернулось это решение… Вести наблюдение я мог только с вершины нашей скалы, а на ней ни кустика, голый камень сковородочной температуры, и с самого утра я там стремительно поджаривался, аж кожа шипела, такое было впечатление. Как меня терминальный тепловой удар там не хватил, одному моему ангелу-хранителю известно. Хотя кровь из носу пару раз текла обильно, а уж как голова трещала, сейчас и представить себе трудно. До хрустального звона доходило.

В деревне меж тем каких-либо особых событий не происходило, хоть наблюдай, хоть в потолок плюй. Народ, правда, толпился, переживал, да и поминки, наверно, по обычаю происходили или готовились, но меня это мало интересовало. Главное – никакие отряды мстителей никуда не выдвигались. А ведь должны бы, и пропустить их выдвижение ну никак нельзя.

Так я и мотался – где-то с полчаса на солнцепеке выдерживал, потом соскальзывал с вершины камня и пробирался в наше логово, чуток отлежаться в тени. Елозил с опаской, и на душе скребло: ведь, как ни берегись, а движение много заметнее, чем вид неподвижного предмета. Но, видно, плакальщикам было не до окружающей действительности, да и зелени я на себя намотал столько, что на человека мало похож стал, наверняка силуэт и в бинокль не разглядишь, а откуда у этой публики бинокли?

Скажу не хвастаясь и не тая, как на духу: труды и муки мои не пропали втуне. Где-то во второй половине дня, часа в три-четыре, послышался отдаленный стук дизеля, и из-за юго-западного мыса вывалилась посудина типа полицейского катера, что ли. Довольно крупная лайба; к самому берегу из-за речного бара она подойти не смогла, не та осадка. Но на буксире она тащила за собой вместительную шлюпку, и на ней-то за две ходки на берег высадился десант, числом около тридцати. Кто в униформе, кто в цивильном, но все вооружены, что называется, до зубов и сверх головы.

Чувства мои при виде этих маневров вообразить нетрудно. Кислые были чувства, чего уж там. Я так и ждал, что сейчас эта толпа, подкрепленная деревенскими мстителями, развернется цепью, ринется прочесывать джунгли и одним крылом может зацепить и нас. А тут уж fifty-fifty: либо проскочат мимо, либо прошьют автоматной очередью, а то и выволокут на свет Божий, в видах дальнейших развлечений.

Однако обошлось. Прибывшие на катере как-то рассосались по всей деревушке – надо полагать, для участия в поминках или как эта обжираловка у них называется. Очевидно, решено было приступить к делу, непосредственно нас касающемуся, с утречка пораньше, по холодку, так сказать, чтоб не очень уставать. А может, еще подкрепления ждали, откуда мне знать. Меня нечто иное весьма взволновало и никак не отпускало, аж голова перестала болеть столь нестерпимо, как раньше. Наверно, забыл я про нее, про эту головную боль. Не до мигреней стало.

Как я уже сказал, из-за речного бара катер стал на якорь на некотором отдалении от деревушки и – так уж получилось – ближе к «нашему» берегу, метрах в ста от него, хотя суденышки обитателей деревни кучковались у противоположного, юго-западного мыса. С нашей стороны берег был скалистый, похоже, приглубый, как у нас мореманов говорится; тут меньше вероятность в отлив оказаться на мели, потому здесь катерок и бросил якорь. Вот от этой посудины я никак не мог оторвать глаз, а особливо от шлюпки, на которой десант был транспортирован на берег.

Собственно, шлюпка – это так, слово такое, а реально просто надувная моторная лодка приличных размеров, из кевлара или из чего их нынче делают, открытая, но с небольшой рубкой в носовой части и рулем там же. Отвезя коллег на берег, амбал, ею правивший, вернулся на ней на катер, перебрался на палубу, привязал чалку за что-то и скрылся, скорее всего в кубрик, если таковой там имелся. Катер словно вымер, ровно там никого и не было на борту, кроме этого дюжего малайца или папуаса, и очень это в моих глазах выглядело соблазнительно. Как уж сказано, просто глаз не оторвать.

И чем дольше я на это дело смотрел, тем мощнее во мне набухало нечто судьбоносное, как говаривал один знакомый мудозвон. Я уже практически ясно отдавал себе отчет, что оно, это судьбоносное, уже несет меня неостановимо и невозвратимо, и вот-вот я начну действовать, и мотал я в нюх всякие сомнения, страхи и ужасы, хотя ручки и поджилки дрожат уже вовсю. Ведь больше такого случая могло вовек не представиться, и как я людям потом в глаза буду смотреть? Людям -- это в том смысле, что самому себе, кому еще.

Я засек азимут на отдельно стоящий пирамидальный камень на берегу, что был ближе всего к катеру, прямо напротив него, спустился в последний раз со своего утеса, пробрался к логову и решительно скомандовал:

-- Собираемся, малый. – Сказал, как завязал, и теперь уж ни о каком возврате речи быть не могло. Меня аж в жар кинуло от собственной решимости.

-- Будем убегать? – Наверно, Kitty что-то такое прочитала в моем лице, от чего ее тоже пробрало, и голос ее звучал не слишком радостно, а скорее даже испуганно.

-- Уходить будем. Совсем к чертям уходить с этого трижды клятого острова. Я там лодочку присмотрел. Ночью постараюсь ее стибрить, и ринемся мы в открытое море. Помолимся Николе Угоднику и ринемся. Отколем финт ушами.

Что лодочка эта – при полицейском катере и что добывание ее может быть осложнено некими неприятностями личного свойства, про все про это я распространяться не стал, но девчушка, похоже, наловчилась читать меня как открытую книгу и содержимое моих мыслей просматривала вполне отчетливо. На аршин вглубь подо мной видела. Однако вопросов больше не задавала, и мы принялись споро собираться в путь.

По азимуту мы ползли под кустами с черепашьей скоростью, и это без гипербол, буквально. Иные черепахи могли бы нам и фору дать. Расстояние небольшое, торопиться нам некуда, нам главное – не напороться на людей или собак, причем собак я боялся потревожить чуть ли не больше, чем двуногих. Ведь эти сволочи своим брехом целую стаю созовут, содомский гайгуй поднимут, и тогда не отвяжешься. Но Бог миловал, ни собак, ни людей не встретилось, и даже пацанва там не шныряла. Видно, ничего интересного на этом скалистом берегу не было, да и грустное событие требовало присутствия всего личного состава в кампонге.

Из-за такой медлительности и аккуратности мы вышли, или скорее выползли, точно к тому пирамидальному камню, что я наметил, и залегли в гущине рядом с ним, на съедение москитам. До темноты время еще оставалось, и можно было подготовиться к подвигам физически и морально.

Особенно морально. Как я и боялся, увидав намеченную мною к уводу лодочку, Kitty забеспокоилась, если не сказать больше.

-- А вдруг на корабле люди? – задала она вопрос, на который я и сам хотел бы знать ответ, однако соврал без запинки:

-- Нет там никаких людей, я же наблюдал. Один матрос, и тот ночью будет спать без задних ног. Я постараюсь проделать все тихо-тихо. Тут всего и делов – отвязать чалку да пригрести сто метров сюда, к камню. Ты вскакиваешь на борт, и только нас и видели. Ищи ветра в поле.

-- А вдруг с берега увидят?

-- Это в нынешние-то безлунные ночи? Да в дождь? Ты совсем забываешь про дождь, кисонька. Если верить моим ломаным костям, ночью будет не просто дождь, будет буря с вихрем. Будет буря – мы поспорим, и поборемся мы с ней… Не обращай внимания, это непереводимо. Я хочу сказать, погодка предстоит – как по заказу. Как в ночь побега с виллы, помнишь? Прорвемся.

Тут я не врал. Не только кости, но и весь мой чуткий на это дело организм сигналил: давление не просто падает, оно прямо-таки рушится, деление мелькает за делением, и полноразмерного шторма не миновать-стать. В смысле воровства лодки это, конечно, нам на руку, но чем такой штормяга грозит в открытом море – совсем-совсем отдельный и очень скучный вопрос.

Ладно. Будем жечь мосты по мере поступления. Потрепать нас, конечно, в любом случае потреплет, но потопить – никак невозможно, эти надувнушки не тонут. Сумасшедшая волна какая-нибудь перевернуть нас, конечно, может на раз, но это еще не ПП, не полный пипец. Авось выкарабкаемся. Авось, небось, да как-нибудь… Главное – оставить далеко-далеко позади этот проклятый Богом и людьми островишко с его в душу гребаным населением. В надежде на это чем угодно можно рискнуть, хоть собственными яйцами. Какая-нибудь шалая акула вполне их может откусить, пока я буду плыть к катеру, и на этом она не остановится, если я что-то понимаю в акулах. Но тут опять надежда на шторм со шквалом: вряд ли в такую погоду акулы близко к берегу болтаются. Может ведь и о камень шарахнуть.

Я взмолился о шторме, и молитва моя была услышана. Небо затянуло черным, а ближе к полуночи мертвая тишина сменилась шквалом, вторым, третьим, а потом завыло, закрутило, понесло. Сверху обрушился водопад, который в этой местности сходит за дождь, и слился с бестолковой толчеей волн. Ну что ж. Пора, брат, пора.

Я вытащил малышку, закутанную в накидку, на самый берег, усадил на рюкзак и велел держаться вплотную к камню – на него была вся надежда, больше ориентироваться не на что, только вот этот шпиль при свете молний и мог служить ориентиром. Когда в берег била особо крупная волна, подножье камня заливало, но что делать? Только терпеть.

Я разделся, оставил лишь шорты да крис на поясе, наскоро чмокнул мокрое личико, дождался большой волны, нырнул и позволил ей утащить меня от берега. Выбранный мной каменюка несколько вдавался в бухту и прикрывал от косой волны, идущей с моря, но все равно я побаивался, что следующей, отбойной волной меня жмякнет о скалистый берег. Мореплаватель, бойся в бурю суши… Однако пронесло, и я бешено замолотил руками-ногами, стараясь подальше уйти от опасного соседства. Помимо других страхов, я боялся подводных камней, о которые меня тоже могло сурово поувечить волной, но берег оказался действительно приглубый, и этот страх тоже отпал. А вообще-то ощущений оставалась масса, и все довольно гнусные. Как я себя ни убеждал, что в шторм акулам лучше держаться подальше от берега, у какой-нибудь акулы с придурью могло быть свое особое мнение, и что тогда? А тогда быть Kitty соломенной вдовой, и то недолго – поймают ведь в два счета, в такой-то близи от деревни…

Не уверен, что именно такие мысли мелькали тогда у меня в голове, и что там вообще хоть что-нибудь мелькало. Все силы уходили на борьбу с бешеным столпотворением волн, которые так и норовили накрыть меня с головой, когда я задирал ее, чтоб глотнуть воздуху, а вместо того глотал воду или пену, и неизвестно, что хуже. А ведь надо было еще ухитриться разглядеть при свете молний сквозь плотную пелену дождя цель моей экспедиции, хотя это вроде бы не так уж трудно – молнии-то сверкали беспрерывно, часто ветвящиеся, и иногда пачками в разных концах. Но временами я все же терял направление, или меня сбивало с него волной, и я в отчаянии крутил головой, выскакивая из воды чуть ли не по пояс, как ватерполист какой-нибудь.

Когда силуэт катера замаячил совсем уже вблизи, пришел еще один страх – как бы меня не шарахнуло волной о борт, о руль, о якорную цепь и вообще обо что придется. На мое везенье, кораблик стоял, а точнее болтался, на двух якорях носом в море, кормой к берегу, так что если подплыть с кормы, волна должна относить от корпуса, а не бить в него. Так я и сделал, тоже не без труда, потому как теперь волна все норовила отшвырнуть меня от судна. Но что уж тут про все про это расписывать в деталях; в шлюпку я все ж забрался, остальное – забытые мелочи.

Лодочку швыряло и дергало, как в водовороте или внутри бетономешалки, иногда чуть ли не на попа ставило, а иной раз едва не переворачивало. Наверно, ее и не переворачивало только потому, что она чуть ли не с краями была полна водой. Приходилось уродоваться словно стае обезьян, чтоб меня не выкинуло назад в волны и не трахнуло мордой о рубку или еще что-нибудь жесткое. После серии акробатических этюдов я пробрался-таки в нос, ухватился за чалку и подтянул лодку к корме катера. Я так полагал, с кормы должна свисать металлическая лесенка, и там она и была, но перескочить с лодки на эту лесенку, не разбившись, не сорвавшись… Тут у меня провал в памяти: только что был на лодке, и вот уже на палубе; в промежутке – не иначе как цирковой номер, только память о нем напрочь отшибло.

Так вот, вцепился я в леер и судорожно пытался разглядеть или нащупать, к чему там была привязана чалка. И клянусь чем хотите, других мыслей у меня и не было – только отвязать чалку, скакнуть в лодку и исчезнуть привидением во тьме. Могло же так быть – болтанка развязала узел или перетерла конец, волнением лодку унесло в море, а мы вроде ни при чем.

Да видно не судьба. Только я нащупал узел, как где-то впереди вспыхнул неяркий свет, а затем по палубе заплясал луч фонарика. Как назло, спрятаться на корме было хоть убей не за что, и я метнулся вперед, к надстройке – но не добежал, наткнулся прямо на луч. Увидав голое привидение с крисом в руке, малаец заорал, повернулся, кинулся назад к трапу, откуда он вылез, поскользнулся на наклонной палубе, упал, попытался вскочить, но куда там. В два прыжка я догнал его и ахнул рукояткой криса по голове. Попал неудачно, в висок, и он сразу обмяк. Переживать по поводу убийства безоружного было некогда, я подобрал фонарик и потащил тело к трапу и дальше вниз, мысленно поминая его маму и прочих родственников до седьмого колена. Дернул же его черт проверять якорные цепи, когда человек тут делом занят …

В кубрике тускло светила лампа. Я сразу рассмотрел койку этого верзилы – там висел автомат и подсумок, армейский «кольт» в кобуре, прочее снаряжение, но мне больше ничего не нужно было: наконец-то у меня оружие. Зачем-то уложил матроса на койку, хотя он был явный жмурик. Немного постоял, уцепившись за койку второго яруса и продумывая ситуацию. А чего ее продумывать, мысль шла по накатанной колее: как с виллы мы уходили под пожар и взрывы, так и здесь сама ситуация подсказывала учинить нечто подобное. Исчезновение лодки еще можно было бы списать на шторм, но когда и ее рулевой в минусе, подозрение падет на меня, как стрелка компаса на север. Объявят нас в розыск по всем местным морям, и кинутся нас искать на этом самом катере.

А вот это дудки. Может молния попасть в катер? Может, и она в него попадет, или нет больше геморроя, как говорят герои у нас на Руси.

Подсвечивая себе все тем же фонариком, я пробрался в моторное отделение, но тут у меня мелькнула еще одна идея, и для начала я разыскал камбуз. Особо жадничать не стал, но пластиковый мешок набил разными консервами и еще прихватил канистру воды. Балансируя, как канатоходец, оттащил все на корму и умудрился-таки закинуть это все в лодку. Потом вернулся в моторное отделение, долго лазил с фонариком, пока в конце концов не разыскал крышку топливного бака. Неимоверным усилием открутил ее. Оттуда сразу же начала выплескиваться соляра, но этого мне показалось мало. Еще пошарил фонариком – и обнаружил-таки в железном шкафу у стенки канистру с бензином. Наверно, запас для моторки, а в данный момент для меня самая полезная в хозяйстве вещь.

Я принялся щедро поливать бензином бак с солярой и все помещения, куда только мог проникнуть. Плеснул и в кубрик, потом изготовил из чьей-то одежонки факел и совсем уж хотел было чиркнуть зажигалкой, как меня обожгла жуткая мысль, наверно по ассоциации: Ключи зажигания! Я замер столбом и уж не знаю каким усилием воли вызвал у себя в мозгу картинку, виденную давеча в бинокль: рулевой тормозит у кормы катера, вытаскивает ключ зажигания и сует его в задний карман джинсов. Перепуг был такой, что я даже судороги отвращения к вонючему телу не испытал; перевернул жмурика на живот – и вот они, у меня в руке, ключи, цена которым – наши жизни, не иначе.

Дальше все пронеслось в такой дикой спешке, что восстановить можно только логически, а как оно на самом деле шло, уже никто не скажет. Я помню только, как зажег факел и кинул его в моторное отделение, а в следующий миг уже сидел в лодке и тыкал ключом в панель при свете все того же фонарика. Чалку то ли отвязал, то ли перерубил крисом, где уж сейчас вспомнить. Помню еще, что мотор заурчал сразу, и это сняло тонну груза с души. Был ведь страх, что свечи зальет или еще что, но, видно, Yamaha есть Yamaha.

Следующая картинка – я на самом малом ходу болтаюсь у камня, смертельно боюсь, как бы меня не кинуло винтами о берег, а малышка пытается улучить момент, чтобы вскочить в лодку, но и ее, и лодку кидает волнами, а она еще пытается затащить в лодку рюкзак, я бешено ору, «Брось рюкзак!», она не слышит, и это продолжается чуть ли не четверть часа, хотя на самом деле и минуты, наверно, не прошло.

Но вот и этой акробатике приходит конец, малышка лежит пластом на дне лодки, практически вся в плещущейся там воде, и я врубаю полный ход – кой черт расслышит сейчас рев мотора, когда прибой грохочет, как атомный котел.

И самый последний аккорд в симфонии той ночи – мы еще не выскочили за оконечность южного мыса, как сзади раздался грохот, словно и вправду рванул атомный реактор; грохот до того невообразимый, что он на секунду перекрыл и рев прибоя, и беспрерывные раскаты грома. Я оглянулся – но ничего не увидел на том месте, где до того болтался силуэт катера. Видно, пока грохот взрыва долетел до нас, огненные обломки катера уже успели опасть и исчезнуть в пучине. Туда им и дорога.

Не знаю, с чего его так рвануло. На борту могла быть взрывчатка, запас гранат или выстрелов к гранатомету, еще что-то, только какая мне разница. Главное – в моей войне с кровавой островной ордой была поставлена убедительная точка.

Я сбавил ход, вытащил Kitty из ее ванны и усадил рядом с собой, там мы хоть немного были прикрыты ветровым щитком от дождя, брызг и пены, что била по всему, что ни попадя, как отбойный молоток. Потом я прибавил газу и заорал во весь голос, «Нелюдимо наше море, День и ночь шумит оно…». Kitty жалась ко мне и тоже подпевала, попискивала что-то невнятное.

Ветер, дождь и брызги волн заталкивали песни нам назад в глотку, но все равно мы были тогда самыми счастливыми человечками на всем белом свете. Счастливей просто не бывает.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 36. Из огня да в полымя

Конечно, на том вокальном номере ночка не кончилась. Только мы выскочили за мыс, как море принялось за нас всерьез, лодку трепало в хвост и в гриву, и мне пришлось призвать на помощь все свои мореманские навыки, несколько подзабытые. Только вот когда речь идет о жизни и смерти, очень живо все вспоминается. Волна шла серьезная, огромные валы, не та мелкая толчея, что в бухте. Правда, с крупной волной хоть знаешь, откуда опасность – валы накатывают регулярно и все с одного направления. Тут знай держи судно носом к волне и моли Бога, чтоб мотор не отказал, вот и все твои заботы. А откажет мотор, развернет лайбу лагом к волне, тогда молись иль не молись, ни хрена не поможет. Конечно, есть еще вещи, про которые и думать не хочется. Волна-убийца, например. Это такая водяная гора, у которой гребень задирается до того высоко, что уже не выдерживает и рушится под собственной тяжестью. Если под этот падающий гребень весом во много тонн попадает суденышко вроде нашего, случается именно то, о чем совсем не хочется думать. Ну и не будем, тем более что толку с этих дум, особенно ночью, при никаком освещении, голый нуль.

Не сильно помог и рассвет. Шторм, видно, оказался еще серьезнее, чем я чуял своими костьми. Дикое волнение продолжалось и после того, как ветер более или менее стих. Из-за волн нам так и не удалось пристать к тому островку, что мы засекли с дерева. Островок был слишком мал, чтобы дать защиту от зыби, и нас там размолотило бы в лоскуты. Я так рассудил: не больно он нам и нужен, этот клочок тверди, слишком близко от Острова Ужасов. Пошли дальше, тем более что баки полные, а мелкие обломки суши попадались на расстоянии в несколько миль друг от друга при общем курсе на юг. Видно, то была какая-то цепь.

К вечеру мертвая зыбь помельчала, и мы все же приткнулись к крохотному островку, а скорее почти голой скале. Если еще точнее, скал было две, с узеньким извилистым каналом меж ними, где волнение почти не чувствовалось, только приливы и отливы. В него-то мы и забились. Я выкарабкался на берег, завел чалку за ближайший валун, и мы устроились в палаточке там же, на плоских камнях рядом с лодкой. Надо было хоть чуток отдохнуть, совладать со своим бешеным, до сумасшествия, восторгом по поводу избавления, прежде чем пытаться изображать терпящих кораблекрушение.

Я так рассудил и малышке объяснил: ночью нечего и пытаться остановить проходящее мимо судно. Никто в темное время суток не остановится – пиратов боятся, да и с высоченного борта сухогруза или танкера нас просто не будет видно. Сигнальных огней – фальшфейров – у нас нет, а и были бы, кому до них какое дело. Такой громадине остановиться больших денег стоит. Придется переждать до света. К тому ж нам нужно было не любое, а именно неиндонезийское судно; от индонезийских следовало прятаться и бояться их, как черт ладана. Ведь раструбят про нас по радио на всю округу, сдадут в полицию или береговой охране, слух дойдет до Луиса или кого-то из их треста, и опять нам придется прощаться с жизнью, а ведь это занятие может и поднадоесть. Так что выбирать спасителей будем осторожненько, из этой вот засады.

Однако настрой был весьма победительный, мы прямо-таки булькали от радости. Нам казалось, что мы навсегда оставили позади кошмар последних нескольких недель, вот-вот нас подберут и вернут в нормальную, пресноватую, скучноватую жизнь с теплым ватерклозетом, ванной, телефонами, телевизором, кино, компьютерами, холодильниками с пивом, ветчиной, йогуртом и прочими такими вещами, которые в тот момент казались сказочно желанными и немного невероятными, вроде как на луне. Главное, самонаиглавнейшее – оставить позади эту Богом проклятую страну, где безопасность – такой дорогой продукт, что его ни за какие деньги не укупишь и никакими мольбами не вымолишь.

Поужинали трофейной снедью, долго-долго не спали, все переживали и проговаривали особо ударные моменты прошедшего дня. Малышка прямо сочилась приязнью ко мне, лизалась без устали, и ее можно было понять. Ведь напоследок совсем-совсем на волосок от гибели были, по лезвию бритвы проскочили – но проскочили же! Моими в основном усилиями, хотя и не без помощи слепой Фортуны. Особой благодарности к ней мы, впрочем, не испытывали. Уж помордовала она нас всласть. Противно вспомнить.

В конце концов Kitty угомонилась, тихонько засопела носиком, а у меня сна – ни в одном глазу. После всех переживаний вместо сна, как водится, головная боль. Наверно, сказывался напряг не только того дня, но и накопившееся напряжение многих недель. Я лежал на спине, слушал мерное шипение и плеск волн, недружелюбно рассматривал красивое, но такое чужое звездное небо, и никак не мог отвязаться от наползавших из-за угла неприятнейших предчувствий.

Дело в том, что Червь Сомненья снова поднял голову, или хвост, черт их разберет, но чего-то поднял, как сигнальный флаг, это факт. Имел на то резоны. Как-то не верилось, что под этими небесами хоть что-то может пойти путем. Вот ломали-ломали нас через колено, а теперь вдруг все как по маслу. Нам-то и нужно было всего ничего – подать кому-то сигнал SOS и чтоб на него откликнулись и сделали то, что положено по правилам хорошей морской практики. Отличное выражение, нечто вроде правил хорошего тона, но остались ли в этих местах хоть крохи этой хорошей практики – вот вопрос.

И снова мне придется фигурально снять шляпу перед Червем Сомненья, ибо он, сукин сын, опять оказался глубоко прав. Три дня мы мотались от Скалы Спасенья (так мы ее про себя прозвали) к проходящим мимо крупным судам под разными флагами, и каждый раз приходилось возвращаться назад несолоно хлебавши, а точнее, нахлебавшись соленого ветра и ничего боле. Не сказать, чтобы корабли дефилировали мимо нескончаемым потоком, но за трое суток несколько все же прошло. Я их засекал с вершины скалы, опрометью бросался к лодке, мы мчались наперерез, Kitty отчаянно размахивала белой тряпкой – и все бестолку. Ни одна сука не остановилась.

И больше скажу, один раз мы подскочили к судну слишком близко, и нас чуть не перевернуло крутой носовой волной – сухогруз разрезал морскую гладь с порядочной скоростью. Я тогда со зла лупанул ему по корме из автомата, но это ж ему, что слону дробина. А для меня последствия оказались до того паскудными, что тошно вспомнить. Видно, капитан этого сухогруза раструбил по радио, что вот в таком-то квадрате какая-то бешеная парочка с автоматами охотится на мирных мореплавателей, или что-то в этом роде. Это многое объясняет из случившегося позже, но всему свое время.

Еда и водные запасы наши истощались, бензин был фактически уже на нуле, нервишки Kitty примерно в том же состоянии, да и я не намного от нее отстал. Предчувствия томили. Если весть о наших метаниях разнесется по округе, это может означать лишь одно – визит известного уж нам сторожевика-оборотня либо его собрата из той же бандитской системы. Ему даже не нужно будет с нами особо возиться – проутюжит, вроде не заметив, и пойдет своей дорогой.

На четвертый день, где-то после полудня, засек я нечто отличное от обычных там контейнеровозов и танкеров, а именно – изящную моторную яхту метров двадцати, двадцати пяти длиной, под звездно-полосатым флагом. Прелесть что за яхточка, может, чуть перегружена надстройкой, top heavy, как говорится, но обводами радующая глаз. Я ее появлению обрадовался больше обычного: ведь это явно кто-то крейсировал ради собственного удовольствия, не так, как коммерческие суда, которым каждая перемена курса выходит боком – сотнями тысяч долларов. Эти должны были остановиться. Терпящие бедствие – все развлечение для скучающих богатеньких буратин-мореплавателей.

Мы выскочили из своего укрытия и скоро уже болтались рядом с ними, хоть они и не снижали хода. Kitty что-то вопила, стоя на носу, размахивала своей тряпкой, а я для верности решил подать сигнал бедствия. Иного способа у меня не было, и я принялся палить из автомата азбукой Морзе: одиночный выстрел – точка, очередь из двух выстрелов – тире. Так и стрелял в воздух – три точки, три тире, три точки. Любой яхтсмен должен был понять это и действовать соответственно.

Господи, радость-то какая, яхта замедлила ход, потом остановилась, к борту с нашей стороны выскочило несколько морячков и уставились на нас. Все вооружены автоматами, но я не обратил на то особого внимания; если что и подумал, так что-то вроде: «Все правильно, стерегаются пиратов». А что они могут принять нас за пиратов, того в дурную мою голову не пришло. Уж больно мы всего натерпелись, и теперь ликование заливало нас по самый ноздри. Наконец-то появились добрые люди, готовые принять нас на борт и спасти из ада.

Я вырубил мотор, подгреб веслом, лодка ткнулась о борт яхты, я кинул вверх чалку, на борту ее приняли. Борт невысокий, но до края не дотянуться, и нам спустили трап. Что-то радостно лепеча, Kitty полезла вверх, там ее подхватили руки. Я забросил наверх свой рюкзачок, закинул автомат за спину и тоже полез, меня тоже подхватили руки – и тут же сорвали автомат, вырвали из кобуры пистолет, какой-то супертяж ахнул меня со всей дури ниже пояса, я согнулся в три погибели, меня швырнули о палубу и принялись топтать в несколько ног. На ногах у них были не форменные ботинки, а какие-то сандалии, так что меня не били носком ботинок, а именно топтали с подпрыгом – если кого интересуют такие подробности. Хрустнули ребра, чуть было не хрустнул череп, и я вырубился начисто. А когда чуть пришел в себя, мы были уже в кают-компании этой засратой яхты или как они там это помещение называли – lounge, что ли.

Картина сквозь туман и разноцветные пятна в глазах виделась такая: меня, еле стоящего на ногах, а скорее висящего, поддерживали за бицепсы двое громил с автоматами на груди и пистолетами в кобурах; еще один скот, в форменной фуражке и с пистолетом, стоял справа и держал поперек туловища извивающуюся, визжащую Kitty; слева на диване сидела и таращила на нас глаза какая-то полуголая силиконовая красотка словно с обложки чего-то гламурного; а прямо перед нами, на другом роскошном диване развалился жирный, брылястый, крючконосый, лысый сукин сын лет пятидесяти, в шортах – как и все они, в темных очках, тоже со стволом в руке. Этот лаял на гнусавом своем американском, по-хозяйски лаял:

-- Кто такие? Пираты? Мы вам покажем, как нападать на американское судно! Мы вас научим! Мы вам все кости переломаем! Обломки ваши властям сдадим! – Ну и все в таком духе. Видно, перебздел паскудник, или кокаину нанюхался, или обкурился, а теперь отводил душу, весь там, в воображаемом мире.

Я хотел было вступить с ним в беседу, растолковать, что мы совсем не пираты, что стреляли мы не в их яхту, а подавали сигнал бедствия, и очень отчетливо и понятно подавали, что не бывает пиратов-одиночек, что никак не похожи мы на пиратов, а сами жертвы их с «Медузы», ну и прочее. Но едва я пошевелился, чтобы набрать в легкие воздуху и что-то сказать, как амбал справа снова ахнул меня со всего маху, попал куда-то в грудь, и я скорчился.

Вот этого Kitty не выдержала. Истошно взвизгнув, она как-то извернулась, присела, резко выпрямилась и въехала острой своей коленкой державшему ее герою по яйцам, а голова ее пришлась ему по носу. Лысый заорал что-то нечленораздельное, горилла справа бросил меня и посунулся к Kitty, а я, еще больше скорчившись, увидел прямо перед своим носом пистолет на бедре гориллы, вцепившегося в мой левый бицепс.

Тут меня и взорвало. Я совершенно слетел с катушек или, говоря литературно, обезумел, хотя насчет состояния аффекта – это скорее вранье для суда присяжных. Действовал я как взбесившийся, но расчетливый робот, принимающий решения в неуловимые доли секунды. Именно так. То, что произошло в следующий миг, никакой рапид-съемкой не уловить, клянусь. В одну эту секунду я успел вырвать из той кобуры пистолет и выстрелить дважды, в бок одного гориллы, другого, тут с перепугу пальнул брылястый, попал в живот амбалу слева, которого я придерживал перед собой как заслон. Державший Kitty верзила в капитанке дернулся, его пистолет тоже грохнул, но пуля ушла в пол – Kitty вцепилась ему зубами в руку, а я дуплетом разнес ему череп, он отлетел к стенке и скукожился там в уголочке. Лысый барбос продолжал палить то в белый свет, то в моего гориллу, не знаю, сколько раз он успел выстрелить, прежде чем я взревел «Брось оружие, you motherfucker! На колени!» и для убедительности отстрелил ему ухо. Он уронил пистолет, не знаю, сознательно или от удара по уху, но мне это без разницы. Матрос слева валился кулем, мертвее мертвого. Я отпустил его, подскочил к этой жирной лысой скотине, со всего маху ахнул его рукояткой пистолета по скуле, и он мешком повалился носом в пол.

На сем это отделение представления закончилась. После невероятного грохота сливавшихся в один выстрелов в замкнутом пространстве наступила тупая тишина, какой ее слышат, наверно, лишь начисто глухие. Да я и вправду оглох, и Kitty, конечно, тоже. В помещении стояла острая вонь пороховой гари, к ней постепенно примешивалась вонища мочи и кала – у мертвецов распускались сфинктры, да и из-под лежащего на полу господина понемногу растекалась лужа. От остроты ощущений, надо полагать. Захотелось дать ему еще по почкам, от всей души, но смышленый быстродействующий робот во мне продолжал руководить четко, без малейших сбоев.

Я быстро собрал оружие – два автомата, четыре пистолета, не считая моих. Свежий пистолет сунул в кобуру, автомат взял наизготовку, остальное кинул на диван, где только что сидел хозяин положения. На этот же диван усадил Kitty, дал в руку пистолет и внушил: «Стреляй во все, что движется. Кроме меня». Глаза у нее были огромные, круглые, совершенно ошарашенные, руки дрожали, она вся дрожала, но рукоятку пистолета охватила крепко, хоть и судорожно.

У трапа раздались громкие голоса, послышались шаги вниз по ступенькам, но ретиво ретировались, когда я шмальнул в том направлении короткой очередью. Робот во мне на полсекунды задумался, потом уставился на полуголую блондинку на другом диване. Она забилась там в угол, дрожала, зачем-то прикрывала низ живота и груди ладошками и беспрерывно тянула «и-и-и-и…». Я подошел к ней, отвесил две жесткие оплеухи, прихватил за волосы и скомандовал: «Раздевайся». Наверно, то было самое знакомое ей слово – разделась она моментально и полностью. Я спросил:

-- Сколько человек там, наверху?

Она только мотала головой и продолжала тянуть свое «и-и-и», перебиваемое всхлипами. Пришлось отвесить ей еще пару плюх. Тыча пальцем в живых и мертвых, я посчитал всех вслух. Вместе с ней в кают-компании их было пятеро. Я повторил вопрос:

-- Здесь вас пятеро. Сколько человек еще на яхте?

В голове у нее что-то отчетливо щелкнуло, и она с трудом выговорила:

-- Три.

Похоже на правду. Владелец-путешественник, его блондинка, шкипер (тот, что был в капитанке, а теперь уже и без черепа), старпом, четверо матросов. Если вахты по шесть часов, то как раз. Но я спросил еще, на всякий случай:

-- Кок на судне есть?

-- Есть. И еще моя прислуга. Но они филиппинцы.

Понятно. Блондинка как блондинка, и логика ее вполне blond. Кто ж филиппинцев за людей считает. Я впился глазами в зрачки красотки и проговорил с расстановкой, чтобы каждый слог дошел.

-- Сейчас пойдешь наверх и скажешь, чтобы остальные отдали тебе все оружие, что есть на яхте. Принесешь сюда. Ясно?

Все так же стуча зубами, она покивала.

-- Предупреди: если не отдадут, я пристрелю хозяина, потом устрою охоту на них и перестреляю всех, как собак. Тебя тоже. Ясно?

Снова кивание с разинутым ртом. Я повернулся к распростертому на полу телу ее хозяина, резко ширнул стволом автомата в бок:

-- Сесть!

Он зашевелился, дрожа, сел в луже собственной мочи, уставился на меня своими перекошенными от ужаса гляделками. Страх как хотелось что-нибудь сломать этой скотине, по воле которой развернулось все это кошмарное действо, но ради дела такие желания лучше давить. Тыча стволом автомата ему в морду и еле сдерживаясь, чтобы не нажать на спуск, я скомандовал:

-- Сейчас крикнешь, громко крикнешь, чтоб тебя на всей яхте слышали: «Приказываю сдать все оружие…» Как девку зовут?

Она сама подала голос: “Jean…”

-- «Приказываю сдать все оружие Jean! За неповиновение расстрел!» Понял? Ори!

Он проорал, и раз, и два, и три. Блондинка поднялась наверх и через несколько минут действительно вернулась с двумя автоматами. Я кинул их туда же, где лежало остальное оружие, потом сурово вопросил:

-- Почему только два?

-- Джек заперся в каюте и не хочет выходить.

-- Кто такой Джек?

-- Mate. Старпом.

Захотелось тут же наказать эту сволочь, но робот подсказал – лучше отложить. Я снова повернулся к владельцу яхты:

-- Тебя как зовут?

-- P-peter Barker.

-- Так вот, Pete, теперь кричи: «Матросам раздеться до трусов и спуститься в кают-компанию. Вам гарантируют жизнь». Называй их по именам. Филиппинцам оставаться на месте.

Все так же пялясь в черную дырку ствола, Пит проорал и эту команду, уже более твердым голосом. Все, что угодно, лишь бы не рявкнула эта штука, -- так я читал его гляделки. Видно, в такой близости от смерти и наркота с мозгов слетает.

Скоро к нам спустились двое практически голых, как им и было велено. В трусах много оружия не спрячешь. Я приказал им выбросить за борт всю дохлятину, скопившуюся в кают-компании, а самим сойти в нашу лодку, болтавшуюся рядом с яхтой, и ждать дальнейших распоряжений. Что и было исполнено, под пристальным вниманием моим и моего автомата.

Теперь оставался только придурок-старпом. Я снова уложил этого кренделя, Пита, мордой в пол, велел Kitty стрелять в него при малейшем шевелении, и пошел с блондинкой уговаривать старпома не дурить. Его каюта оказалось недалеко. Там все было недалеко. Яхта хоть и богатая, но не королевская.

И вот тут крупно не повезло блондинке Jean. Только она окликнула его и постучала в дверь, как в каюте загрохотал автомат, и длинная очередь практически перерезала ее в талии. Я дернулся было рвануть ее к себе, но не успел. Не высовываясь перед дверью, я поднял свой автомат повыше и с одной руки принялся поливать внутренность каюты сверху. Дал несколько очередей, еще парой выстрелов вышиб замок, толкнул, но дверь не открывалась. Я подождал, вслушиваясь, но потом стало ясно, что слушать там нечего: из-под филенки просочилось темно-красное. Я поднажал, протиснулся. За дверью лежал еще живой этот идиот-старпом, у него мелко-мелко подрагивала нога, но скоро замерла. Я помню, как пробормотал:

-- Еще два трупа. Хватит, наверно.

Волна боевого сумасшествия, берсеркьерства, которая на бешеной скорости несла меня до того, действительно стихала. Нужно было скорее ставить точку в этом кровавом, слишком кровавом эпизоде, ибо в своем нормальном, человеческом состоянии я мог бы совершить какую-нибудь глупую, непоправимую ошибку. Небось, весь адреналин организма уже израсходован, и вот-вот наступит послевзрывная прострация.

Я оттащил трупы Джека и Jean на палубу и столкнул их в воду. Те двое сидели в нашей лодке и с тупым ужасом смотрели, как невесть откуда взявшиеся акулы рвут на части тела, которые они сами только что побросали в море, а теперь хищницам еще добавили жратвы. Я отвернулся, прихватил рукой ребра слева – наверняка перебитые либо все в трещинах – и, пошатываясь, побрел в кают-компанию.

Там я увидел застывшее табло – на диване Kitty с пистолетом и с помертвевшим, неподвижным лицом; на полу, все в той же луже, все так же мордой в пол, слизняк, всего какую-то минуту-две тому назад грозивший переломать нам кости и сдать властям – на верную смерть, это ж ясно. При мысли об этом я не утерпел, пнул его ногой в кровоточащее ухо, поднял за шиворот. У меня к нему было ровно одно дело:

-- Где сейф?

Он тупо уставился на меня, дрожа всеми поджилками и брыльями, потом повел рукой куда-то в сторону. Я отпустил его ворот и подтолкнул автоматом.

-- Показывай.

Он повел меня еще в одно обставленное с убогой роскошью помещение – видно, спальня его и безвременно усопшей Jean. Из спальни вела запертая дверь в небольшой деловой офис, где действительно стоял у стены массивный сейф. У противоположной стены грудились два огромных кожаных чемодана; я на них не обратил особого внимания и, как впоследствии оказалось, совершенно зря. После нескольких попыток Лысому удалось-таки набрать дрожащими руками код и открыть дверцу сейфа; я посильно в этом помогал, уперев автомат в его почки. Готово. Я отодвинул хозяина в сторону, заглянул внутрь – зрелище вполне удовлетворительное, даже впечатляющее. Содержимое этого стального красавца вполне могло облегчить нам возвращение туда, куда нам очень хотелось, и сгладить возможные шероховатости на этом пути. А что шероховатостей не избежать, тут и к бабке не ходи. Уж слишком много трупов образовалось в последние несколько минут, а мы с Kitten целехоньки. Юридически внятно объяснить этот феномен будет затруднительно, и надо заранее принять меры. Уж если нас против нашей воли сделали пиратами, придется осваивать пиратский modus vivendi. А куда денешься.

Нужно ли говорить, что ничего такого я тогда про себя не проговаривал и даже не соображал, а действовал, что называется, по наитию, инстинктивно. Рациональные доводы и резоны, это все пришло потом, вместе с угрызениями совести, сопливой жалостью и прочим. В тот момент я просто выполнял одно за другим действия, которые папа Инстинкт выстроил для меня в цепочку необходимостей.

Я записал код на клочке бумаги, прикрыл сейф, вывел Крючконоса на палубу, подвел к борту, туда, где свисала лестница – и тут мой подзащитный взбесился. Он никак не хотел спускаться в лодку, а вовсе наоборот, пожелал спустить за борт меня самого. Как-то по-свинячьи визжа, он вцепился в мой автомат и мотнул меня к борту, едва не скинув к акулам, но я отшатнулся, уперся и сам подвинул его туда, спиной к краю. А дальше все случилось менее чем в секунду. Я рванул автомат к себе, Лысый тут же, с бешеной, невероятной силой, к себе – и мне осталось только отпустить автомат. Он отшатнулся от меня, потерял равновесие, взмахнул руками и рухнул спиной назад через леера. Раздался мощный всплеск. «Значит, мимо лодки», успел подумать я, шагнул к борту, глянул вниз, плюнул и отвернулся. Там стая акул по-прежнему предавалась тому, что специалисты называют feeding frenzy, «бешенство пожирания». Лучше не скажешь, и нужны ли тут вообще слова.

Теперь вроде все. Я втащил на борт трап, снова плюнул, повернулся и пошел в рубку. На меня как-то сразу навалилась боль в разбитой в кровь голове, в ребрах, во внутренностях, где пудовые кулаки и тренированные пятки этих каратистов, служек Крючконоса, могли что-то непоправимо повредить – разбить в клочья селезенку, печень, порвать тонкие кишки, отбить почки, да мало ли. К врачам надо, и чем скорее, тем лучше, вот что. Больница нам нужна, и пара месяцев в санатории ЦК, которого уже нет...

Но до врачей надо еще дожить, дотянуть, добраться. Надо собраться и добраться.

Глава 37. Снова круиз

Для начала я, шатаясь из стороны в сторону, добрался до рубки. Страстно хотелось оставить позади это гнусное место, где клубком клубились в окрашенной красным воде акулы, а в лодке сидели голые мужики, которые, собственно, ничего плохого мне не сделали, всего только скрутили да потоптали всласть, но они же по чьему-то приказу, хоть и не без удовольствия. Что ж, попали ребята в жернова судьбы, как и мы с малышкой в них когда-то угодили, и ничего поделать уж нельзя. Все свершилось так, как свершилось, и назад это кино не открутишь. Жалости или еще каких-то чувств, впрочем, я в тот момент не испытывал, нечем мне было их испытывать, не было такого органа. Все мои органы были измочалены, изодраны, избиты в кровь. Я ощущал себя как пузырь, полный каким-то желе из боли и желания уйти, исчезнуть, раствориться в морском просторе, именно оставить все-все случившееся далеко позади.

В рубке пришлось поднапрячься, чтобы разобраться, что к чему, хотя в основном все было знакомо. Не зря я околачивался среди друзей-яхтсменов на станции Водники и иногда ходил с ними по московским каналам и водохранилищам на их пижонских яхтах. Я сразу включил мотор, поставил на малый ход, потом постепенно увеличил скорость до полного. Разобрался с небольшим ящичком у рулевого устройства. Ящичек оказался компьютером, на котором уже проложен был курс до Дарвина, на севере Австралии, что обрадовало меня до потери пульса – до того хотелось к белым людям, подальше от пиратских гнезд, продажных властей и прочих прелестей романтического Востока. Рулевое устройство, похоже, работало на автомате до тех пор, пока Крючконосый босс, царствие ему, суке, совсем не небесное, не вздумал геройски остановиться и наказать парочку странных, нетипичных пиратов. Вновь включить автомат оказалось совсем несложно.

Я еще посидел за пультом, убедился, что точка, изображающая яхту, движется в нужном направлении, по намеченному на экране курсу, и вышел на палубу. Что-то меня глодало, я не мог понять, что, пока не глянул на стойку леера по правому борту, там, где мы швартовались. И что я там увидел? Известно что: чалку нашей собственной лодки, где должны были сидеть голые матросы. Но когда я подскочил к борту, лодка там была, а матросы отсутствовали. Я так и осел на пятки. Дело яснее ясного: я забыл сбросить чалку, просто не щелкнул у меня в голове нужный винтик, и лодку било о борт яхты на приличной скорости, пока не вытряхнуло все содержимое. Может, и на попа поставило. Остальное доделали акулы. Вот так. И к другим моим грехам добавилось manslaughter, убийство по неосторожности. Или еще что-нибудь, мне ж не до юридических тонкостей. Одно ясно – еще двумя мертвецами больше, и оба на моей совести.

Я посидел на палубе, придерживая руками голову – она у меня как-то разом вспухла. Слишком много в ней скопилось картинок с мертвецами. А ведь мне надо было о другом думать. Например, почему это Kitty не идет ко мне, почему все еще сидит там, в этом залитом кровью, забрызганном мозгами и прочей дрянью, провонявшем до угарного состояния помещении. Что-то тут очень не так, сказал я себе – и оказался до тошноты прав.

Я встал, отвязал и выбросил за борт чалку-убийцу, отпустил нашу спасительницу- лодку на свободу. Побрел в кают-компанию. А там малышка все так же сидела на диване, где я ее давеча пристроил, и все еще судорожно сжимала в руке кольт, неподвижно глядя прямо перед собой. Ее отрешенное, помертвевшее, на себя не похожее лицо перепугало меня всерьез, хотя лимит страхов, отведенных человеку на такой короткий отрезок времени, должен бы вроде давно исчерпаться. Я попытался успокоить себя: «Шок. Пройдет. Не такое переживали». Но это последнее было явной неправдой. Такого нам еще переживать не приходилось – чтобы накатило столько обиды, подло обманутой надежды, насилия, грохота выстрелов, крови, смертей, еще смертей, и все сразу, в минуту-другую, да еще после недель такого стресса, что и сам по себе мог кого угодно стронуть с ума. Видно, последнее потрясение совсем девочку мою доконало. От этой мысли меня залил такой страх за нее, что у самого мозги набекрень могли съехать в любую минуту – такое меня пронизало совершенно отчетливое ощущение.

Болезненным усилием я взял себя в руки, сел рядом, взял ее за кисть, осторожно сдвинул рычажок предохранителя на safe, потом высвободил пистолет из ее судорожной хватки.

-- Пойдем, радость моя. Пойдем, славный мой малышок, моя кисонька. Я тебе дам сейчас лекарства, ты заснешь, отойдешь от этих ужасов. А потом все будет хорошо. Все будет очень хорошо, просто замечательно, теперь нам никто не смеет помешать, теперь мы сметем с пути любого...

Ну и прочую такую дребедень я городил безостановочно, не надеясь быть понятым. Сейчас главное – чтоб она слышала привычный голос и ласковые интонации, смысл неважен, ей сейчас не до семантики. Да и мне, пожалуй, тоже. Я поставил ее на ноги, но идти она не смогла, ножки подламывались, и я отнес ее на руках в каюту Крючконосого, кусая губы от боли. Там я ее раздел, выкупал под душем, растер полотенцем и уложил в постель.

В каюте имелся хорошо наполненный бар. Я нашел там бутылку бренди, бутылку шампанского и быстренько изготовил коктейль «северное сияние» -- бренди с шампанским, fifty-fifty. У нас на северах, конечно, идет спирт с шампанским, но тут не до чистоты стиля. Я силком влил в малышку полфужера этого снадобья, остальное залпом допил сам, не чувствуя вкуса. Она скоро закрыла глаза и ровно задышала.

Я сделал себе еще солидную порцию «северного сияния», хотя вообще бы предпочел коктейль Жарова, великого нашего киноактера моей юности – сто пятьдесят и поверх этого еще сто пятьдесят. Но – никак нельзя. Много дел.

Я собрал все оружие, что скопилось в кают-компании, и оттащил его в gun-room, оружейную комнату. Ключ торчал в двери – видно, выдавали оружие команде в спешке и так его оставили. Там я обнаружил еще массу занятных вещиц, и среди них – выстрелы к подствольнику. Очень кстати. Может пригодиться, если и в самом деле придется столкнуться с настоящими пиратами или недружелюбными властями. Мне теперь что те, что другие – без особой разницы.

Запер дверь оружейной и похромал в рубку, проверить, все ли там в норме. Вроде все путем. Потом разыскал каюту филиппинцев. Кок держался с тупым достоинством, только мрачно зыркал на меня, а девчушка дрожала неуемной дрожью и тихонько скулила – видно, думала, что пришел их смертный час. Да и что еще можно было подумать, увидав, после всей стрельбы и страстей, мою мрачную побитую рожу и увешанную оружием фигуру.

Я внимательно их осмотрел. Оба вроде молоденькие, хотя с филиппинцами я дела никогда не имел и насчет возраста мог ошибиться. Да нет, совсем юные и, похоже, безобидные. Девчонка – смазливая на восточный лад, автоматически отметил я про себя – все-таки помоложе, кок постарше, даже много старше. Я велел коку отправляться на камбуз и сделать мне бутербродов, а горничную отвел в каюту и приказал сидеть и смотреть за young lady. Чуть только проснется, успокоить ее и немедленно звать меня. Филиппинка – звали ее, допустим, Сorazon (вовсе не ее настоящее имя, настоящее вам ни к чему) – вроде бы понимала по-английски вполне сносно. Во всяком случае, на все, что я ей говорил, она твердила Yessir и энергично кивала. От облегчения, наверно.

Мне нужно было бдеть в рубке, движение тут все же напряженное. Видно, курс был проложен без лишних затей, по обычной для этих мест трассе. Особенно много шныряло местных посудин, и риск протаранить кого-либо был велик, да и меня мог подмять какой-нибудь гигант, хотя яхта обязана нести на мачте алюминиевый крест, отражающийся на экранах судовых радаров. Однако в этих паскудных широтах можно ожидать чего угодно – кроме хорошей морской практики.

Ничего такого не случилось, хотя я нередко отлучался из рубки – посмотреть на Kitty. Она все так же спала, хотя это мог быть не сон, а полная отключка, я сам такое когда-то в юности испытал. Сидя за пультом, я вспоминал в деталях, как все произошло тысячу лет тому назад, хотя вряд ли это воспоминание могло мне сейчас чем-то помочь. Тогда со мной, совсем еще зеленым юношей, тоже случилась серия потрясений и избиений, а последнее, что меня столкнуло в черную яму – смотреть, как двое бандюг расчленяют труп убитого ими лесника. Дня три я находился в совершенном ступоре, ни на что не реагировал, ничего из того времени не помнил, все начисто выпало. Мочился под себя, ну и прочее. Вывело меня из этого состояния еще одно потрясение, организованное одним из этих бандюков: он принялся меня топить, организм мой сам по себе воспротивился смерти, и я более или менее вернулся в мир как он есть.

Тут я горько усмехнулся – ну не топить же мне Kitty, в самом деле. Да и вообще способ вышибать клин клином, подобное подобным, здесь никак не к месту. После стольких потрясений, да еще одно... Благодарю покорно, это как-нибудь без меня. Моя первейшая задача – сдать малышку на руки бригаде классных, самых первоклассных специалистов в самых что ни на есть санаторных, нежных условиях. И будь я навеки проклят, если я этого не сделаю.

Нужно только все так аккуратно обставить, чтобы самому не попасть в руки каких-нибудь чересчур дотошных властей. Ведь если начнут разбираться, может выползти на свет божий масса неприятных деталей, особенно по последнему эпизоду. Превысил я пределы необходимой обороны, ой как превысил. И свидетелей приемлемых не осталось, одни пострадавшие. А что я при этом испытывал – так кому это интересно, и кто в этом особо будет разбираться, особенно с русским мафиозо; известно ведь, все русские – мафиози. Как раз от разбирательств надо постараться ускользнуть как можно более изящно, а если изящно не выйдет, то и грубо. Видно, судьба у меня такая – орудовать в основном партизанскими методами, словно я в тылу врага и положиться мне абсолютно не на кого. Только на свои совсем не титанические силы.

Все эти душеспасительные мысли вскоре пришлось отставить, задвинуть подальше и сосредоточиться на мореплавании. Тут оказия такая: нарисованная на экране компьютера картинка оказалась очень условной и совсем далекой от жизни, как она есть в реале. Там было указано и расстояние до Дарвина, и ETA, estimated time of arrival, сиречь предполагаемое время прибытия, что-то через двое суток с небольшим, и это мне показалось вполне резонным, учитывая весьма приличную скорость яхты и ее мореходные качества. Ни я, ни компьютер не учли сволочного характера тамошних морей – моря Флорес, моря Банда, Арафурского моря. На практике эти моря с такими красивыми названиями задали мне такую трепку, что я за двое суток если и спал где-то пару часов, то это очень хорошо, а как я провел суденышко туда, куда нужно, до сих пор представляется мне игрой случая, не больше. Ну, может быть еще благородной компенсацией Верхних Людей за перенесенные нами муки, почище Христовых. Что-то вроде щедрых чаевых за доставленное цирковое удовольствие.

Об этом втором круизе можно написать целую книгу или хотя бы несколько глав – для мореманов, которых медом не корми, а дай почитать про то, как кому-то другому солоно пришлось в разных уголках мирового океана. Здесь эта писанина, конечно, неуместна и будет опущена, а жаль. Попробую прочертить лишь несколько пунктирных линий, намеков на то, что там на меня навалилось. Все ведь природу описывают, ну и я туда же.

Ну, скажем, такая простая вещь, как дождь. Дождички там случались такие, что мне из рубки не было видно носа яхты. Какой там в задницу нос – видимость обрывалась где-то в метре за стеклом, дальше шла стена воды, и рулить приходилось исключительно по показаниям радара. Для человека, с этим девайсом ранее не имевшим дела, уверяю вас, вещь далеко не простая. Если нас никто не протаранил, так это скорее заслуга тех, у кого наше суденышко болталось неприятным и непредсказуемым пятном на экране.

Донимала частая смена штормов и мертвых штилей: час штиля, потом несколько часов бешеного шторма, обычно с грозой и описанным выше дождичком и шквалистым ветром, дующим со всех румбов сразу. Нам и раньше, особенно на Скале Спасения, приходилось от этого страдать, но тогда мы думали, что это временные перегибы на местах, а оказалось – стандартный вариант для тех широт.

Судно постоянно сносило с курса боковыми ветрами, в основном западных румбов, и мощными течениями, тоже все больше с запада. Не знаю, что бы я делал без GPS. Если бы я не вносил постоянные поправки, нас вполне могло отнести куда-нибудь на Филиппины, за тысячу миль от Дарвина.

Ну, и совсем отдельная песня – это волнение, разведенное каким-то циклоном вдалеке; в самый циклон мы, благодарение Николе-угоднику, не попали. Картинка из серии «как вспомню, так вздрогну»: черные горы накатывают нескончаемо одна за другой и разбиваются с оглушительным грохотом – буквально, аж ушам больно. Скорость у меня приличная, и обычно удается от этого безобразия уходить, но судьба без шуток не может: пару раз на нас обрушивался вал, накативший «против шерсти», и тут от яхты над водой торчала, наверно, только верхушка мачты, а все, что можно снести с палубы, было снесено. Но я и такому исходу был рад: вполне ведь мог кильнуться, всплыть из-под волны кверху попой. Если вообще всплыть.

Такие прелести природы хорошо пережидать где-нибудь в удобной бухте либо, еще лучше, в баре яхт-клуба, поднимая стакан «за тех, кто в море». Только это все не про нас. Так, мечта. Воспоминание о будущем. И хватит об этом.

Наверно, грешно так думать, но у меня мелькала и такая мыслишка – это ничего, мол, что нас так треплет; может, эта встряска и будет тем клином, что выбьет Kitty из ее нынешнего ступора. Но ничего такого не случилось, малышка по-прежнему была, как неживая. Крепко выручила меня Corazon – кормила Kitty с ложечки, водила в туалет, купала, сидела неотлучно рядом с постелью, что тоже важно. В общем, работала как настоящая сиделка, хоть сама терпеливо страдала от дикой качки. Она и мне оказала посильную помощь – разыскала болеутоляющих каких-то пилюль и налепила длинные пластыри на поуродованные мои ребра, хотя помогало это в основном морально.

Не знаю, что я без нее делал бы – ведь из рубки нельзя было отлучиться ни на час. Я иногда подумывал, что зря пристрелил старпома, он, может, помог бы в судовождении. Хотя хрен его знает, что этот психованный герой мог учудить. Да и чего о том толковать – все произошло так, как произошло, не в первый раз внушал я себе. И нечего забивать себе голову пустыми сожалениями. Других забот по самые ноздри.

Случилось несколько часов приличной погоды, где-то на траверзе острова Гунунгапи, уже в море Банда. Островок этот являет собой колоссальную пирамиду, постепенно вылезшую из пустынного, бледно-голубого моря на фоне пронзительно желтого или даже оранжевого неба, только мне было как-то не до расцветки небес и вод. Острову я обрадовался, как родному. Ведь одно дело – убеждать себя, что все правильно, что GPS показывает такие-то координаты, но когда кругом вода, одна вода, нервишки неопытного мореплавателя начинают выкидывать всякие коники, и хочется чего-то земного и зримого. Я этот остров помнил еще с времен моих несбыточных мечтаний о кругосветке в одиночку, когда часами путешествовал по карте, взапой читал лоции и описания плаваний других одиночек и прокладывал воображаемые маршруты. От этого острова до побережья Австралии – 480 миль по курсу 150 градусов. То есть в идеале при моей скорости можно одолеть расстояние за сутки с небольшим, не слишком напрягаясь.

Но то в идеале. А в реале стояла задача незаметно ускользнуть из территориальных вод этой проклятой, настохреневшей пуще горькой редьки, разосранной по карте мириадами островов страны. Или хотя бы уйти из пределов видимости береговой охраны.

Путь в Арафурское море лежал мимо или скорее сквозь цепь островов Серата или Сермата, я до сих пор путаюсь. Помню только, что самый большой и густонаселенный из этих островов, Сермата, где наверняка были полицейские, береговая охрана, таможня и прочие неприятные люди, находился восточнее того прохода, через который я намеревался промылиться. И это хорошо, чем дальше от них, тем лучше, но все равно требовалось подгадать так, чтобы проскользнуть проходом между коралловыми рифами ночью, с потушенными огнями, на манер «Летучего Голландца», только без парусов и мертвецов. Так что я лег на пару часов в дрейф, покемарил, а туда к вечеру кинулся в эту авантюру. Я так надеялся, что она будет последней или хотя бы предпоследней, но куда там...

Те несколько ночных часов оказались адреналиновыми в степени сугубо избыточной. Ну не было у меня такого опыта в моих плаваниях на крохотной «Меве» по нашим внутренним морям, хотя и там не обходилось без залихватских, вполне себе гусарских приключений. Здесь, как ни крути, обстановка много серьезнее. Я протискивался в узкой щели меж рифами, усеянной к тому же островками, и из них только один, Меате-Миаранга, имел маяк, да и тот на южном его берегу, мне по большей части невидимый. А еще в этой щели гуляли мощные приливно-отливные течения, насчет которых компьютер сообщал более чем скромную информацию, а то и вовсе никакой. Так что полагался я в основном на свои экстрасенсорные задатки и ориентировался по белеющим бурунам на рифах да глухому гулу прибоя, вот и все. Гул, правда, раздавался такой, словно там по крытой эстакаде с дикой скоростью мчался экспресс, грохоча на стыках рельс. Так я себе и сказал: рули на слух – не ошибешься.

В общем, нетрудно представить мои чувства, когда к рассвету я выбрался из этой мерзкой щели и мог сделать ручкой острову Меата-Миаранга, деревне на нем, пальмам и маяку, бесполезно мигающему на верху решетчатой мачты. Там даже виднелись человеческие фигуры – скорей всего аборигены пялились на чокнутых белых, которые рискуют лазить по таким местам, да еще в штормовую погодку. Ни одно судно в тот час в море не вышло.

А мне только того и надо было.

Blog

Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011