Geum.ru

Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011

Вид материалаДокументы
Глава 27. Наш путь из рая в мышеловку
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   24

Глава 27. Наш путь из рая в мышеловку



Денек этот, с диким потопом и непрерывным потоком страхов, уработал нас на совесть, и мы отсыпались до упора, на разрыв чайного пузыря. Разбудил нас в конце концов оглушительный птичий ор. Вся пернатая публика приходила в себя после вчерашней передряги, обменивалась впечатлениями и на нервной почве подняла страшный базар.


Я аккуратно выдвинул голову из шалаша – разведать обстановку. Природа смотрелась парадно, выстиранная, выкрашенная и отполированная до блеска, как эсминец перед адмиральским смотром. Глянцевитые листья сияли, будто надраенные ваксой и обработанные бархоткой. Все искрилось и переливалось основными цветами спектра, словно в телевизоре с высоким разрешением, и звук включен на всю дурь.


Моя обычная настороженность взяла отпуск, душа помягчела до того, что захотелось читать приличествующие случаю стихи, и я забормотал:


Wie herrlich leuchtet

Mir die Natur!

Wie glänzt die Sonne!

Wie lacht die Flur!…


Kitty тоже выползла и шепотом подсказывала, когда я запинался. Видно, Гете все же в ихней школе проходят еще. Это приятно. А то у нас определенные трудности с литературной тематикой. Впрочем, до нее ли.


После классика я без перехода вспомнил библию, не в первый уж раз.


-- Нет, ты посмотри, малыш. Рай, положительно рай. Парадиз и даже Эдем. Надо обязательно обратиться с местную небесную магистратуру. Так, мол, и так, пусть зарегистрируют нас как Адама и Еву, новейшее издание. И начать все по-новой, без Каинов и Авелей. Верней, Авель пусть, он вроде ничего парниша, а Каина каленым железом.


Однако Kitty – ребенок трезво мыслящий. Заправский прагматик.


-- Не получится. Каины уже тут. И как бы они нас самих... каленым железом. И потом, там был такой противный змей. И какие-то странные яблоки.


-- Ну, гадов тут определенно quantum satis, на любой вкус…


-- Квантум как?


-- Ну, это по-научному «сколь угодно». Чует мое сердце, еще хлебнем мы с ними горюшка. Яблок вроде нет, но вообще насчет фруктов тут здорово дело поставлено. Смотри, ведь это бананы, зуб даю – бананы... Гроздьями!


Поблизости действительно вразброс росли банановые деревья с огромными кожистыми листьями и массой плодов. Я подошел к одному, рубанул ствол со всего плеча парангом, и все дерево, которое на самом деле не дерево, а трава-переросток, мягко повалилось. У него ж не древесина, а так, вафля какая-то.


Мы скоро набрали чуть ли не воз гроздьев. Большая часть урожая переспела, от плодов остались только шкурки, а вся середина выедена, наверняка крысами. Я где-то читал – в тропиках есть такие специальные банановые крыски. Зеленые плоды мы пугливо отбросили тоже. Один зеленый банан – и что будет с нашей боеспособностью? Нам только диареи не хватало. Нормально спелых набралось на вполне приличный завтрак малайского крестьянина. Хотя хрен их знает, чем эти крестьяне питаются, до них ли нам...


Я вовремя вспомнил, что дикорастущие бананы могу быть непригодны в пищу без обжаривания, раскочегарил костерок и поручил Kitty их печь. Пока она этим занималась, я еще обшарил окрестности, нашел лимонное дерево, и после печеных бананов мы еще напились чаю без чаю, но с лимоном. Выжали в чай столько лимонов, чуть ли не лимонад получился.


-- Все, смотрим картины,-- сказал я, отдуваясь, когда завтрак достиг стадии синдрома удава.


-- Какие картины?


-- Да это академик Павлов придумал, Иван Петрович. Про Павлова ты точно должна знать, условные-безусловные рефлексы, собачек мучил, так и говорят теперь – the Pavlov dog.


-- Я слышала, но не очень интересовалась.


-- И не больно надо. С этим стариком такое дело: он очень рано вставал, часов в пять, много работал, а после завтрака садился в кресло, прикрывался пледом и любовался своим скромным собранием картин. Не помню, чего он там насобирал, но полчаса или около того он так отдыхал душой и телом от научных трудов. Я эту байку когда-то рассказал ребятам в альплагере, и потом кто-нибудь обязательно говорил в столовке, отдуваясь после объедаловки: «Ну, пошли смотреть картины». Мысленно, конечно. Когда вернешься с особо сурового восхождения, а другие редко бывают, делать ничего не хочется, а хочется отъесться, отогреться да отоспаться в разных видах – сон вдоль кровати, сон поперек, сон пожарника, двенадцать часов на одном боку и прочее.


-- Какое прочее?


-- Ну, разное...


-- Я тоже хочу на одном боку.


-- И почему-таки нет?


Сразу на одном боку не получилось, а получилось нечто иное, скорее из разряда «разное», но что об этом писать, только расстраиваться. Потом малышка действительно слегка прикорнула, а я принялся продумывать в деталях план на день.


В шалаше, конечно, рай, потому как сам шалаш практически в раю, после адских испытаний предыдущего дня. Только вот рай какой-то подозрительный – бананы, лимонное дерево, кокосы недалеко шлепаются. Вроде все заброшено, однако плодоносит, и могут аборигены наведаться за этими плодами; знают, небось, что после вчерашнего штормяги много чего нападало. Нам такие встречи ни к чему. Луис наверняка пообещал местным приличную награду за любую информацию об опасных преступниках – белая девчушка, на вид семнадцать лет, рыжеволосая, в почти мусульманской одежде, и особо опасный бородатый бледнолицый уголовник, вооружен парангом, на который может запросто насадить бедного крестьянина, как шашлык на шампур. А что им мой паранг, навалятся толпой с дубьем и уделают, словно ребенка. У них у самих и крисы, и паранги, и прочее холодное оружие, как без него в джунглях. В конце концов, могут элементарно побить каменьями. Толпа все может. Против коллектива не попрешь.


Нет, точно надо уносить ноги в направлении Охвостья, пока мне тут не прищемили мое фаберже. Сухпаек на день, на два в виде бананов и лимонов у нас есть. Еще пошарить насчет кокосовых орехов – и малый вперед.


Я коснулся губами лба Kitty, и она сразу захлопала своими светленькими ресничками.


-- Подъем?


-- Подъем, mon petit. Укладываемся. Сумку придется нести тебе, я хочу поохотиться, и нужны две руки.


Насчет охоты я, конечно, приплел. Нет, если что попадется, так это нам только дай, но больше меня беспокоила догадка про аборигенов. При неожиданном столкновении в кустах нужна особая резвость и легкость в руках и ногах.


Кстати о боестолкновениях. Надо как-то малышку настроить. Неприятно, но надо.


-- Ваша малость, помните, что я вам говорил насчет внезапных встреч в зарослях?


Она сразу сникла, спала с лица.


-- Наверно, помню, но лучше еще раз...


-- Если что, постараемся уйти вместе, но может получиться по-другому. Я попробую оттянуть эту сволоту на себя, а ты незаметно уходишь в сторону. Ныряешь в кусты – и тебя нет. Рандеву на том камне, где игуана. Найдешь?


-- Найду. А если...


-- Если не приду, совсем не приду, дождись сухого сезона и спали весь этот остров к чертовой матери. Может, заметят из космоса и пришлют гуманитарную бригаду тушить пожар. К ним и пробивайся. Замуж не выходи хотя бы год. Или два. Ты еще маленькая. Карьерой своей лучше занимайся.


-- Командор, я вам сейчас нос откушу...


-- Шучу. А если серьезно – пообещай мне выиграть Wimbledon. Хотя бы раз. Подними это их дурацкое блюдо над головой и вспомни своего самого страстного фаната...


-- Нарочно проиграю, раз ты такой.


-- Ладно, малышок, замнем эту тему. Главное ты усвоила, а вообще нам посуше надо быть. Попрозаичнее, что ли. Знаешь, как у бритов –- stiff upper lip, и все дела. А от этой лирики одна расслабуха и сопли. OK, в любом разе передавай пламенный привет the Duchess of Kent, герцогине Кентской. Готова? Тронули. Только сначала приберем тут за собой.


Мы разобрали шалаш, скинули нарубленные давеча папоротники в здоровенную яму у выворотня, заполненную водой, и прикинули поломанными ветками кострище. Вроде все. Если кто-то просто мимо будет идти, а не обшаривать местность, вряд ли чего заметит.


Потопали. На плато шагалось посвободнее, чем раньше. Похоже, тут когда-то лес расчищали или выжигали, к тому же встречались каменистые проплешины. Но вот беда – после вчерашнего потопа на листьях и ветках скопились тонны воды, и они нас постоянно орошали, а снизу доставала роса. Kitty прикрылась накидкой, а я продирался мокрый с головы до ног.


Двигались мы обычным порядком – медленно, с остановками и прослушиванием окрестностей. Я надеялся хоть что-нибудь подстрелить, но бестолку. У нас в России все, что обычно скачет с двух ног на две, как сороки, вороны, воробьи и прочее – это не дичь, а то, что бегает или ходит – фазаны, куропатки, тетерева, глухари и так далее – это все законная дичь. Однако здесь это правило никак не работало. По деревьям нога за ногу лазили разнокалиберные попугаи, но для меня они – принципиально не дичь, и я наделся, что мы никогда не дойдем до жизни такой – жевать этих красавцев нестерпимой для глаза пестроты. А голуби почему-то не попадались; наверно, все паслись в кронах деревьев, с земли не видно. Одного я все же высмотрел и даже поднял рогатку, но тут рядом что-то шмыгнуло, и Kitty с приглушенным визгом поднялась в воздух, словно фазан.


-- Крыса! – Она кинулась под мою защиту, испуганно и с отвращением оглядываясь.


-- Kittenka, это совсем особые, специальные такие крысы и даже крысочки, -- торопливо зашептал я, сжимая подрагивающие плечики. – Они вегетарьянцы, едят только бананы и совершенно безобидные. И даже милые, ты не находишь?


-- Не-ет, -- недоверчиво протянула Kitty. – И совсем они не милые... – Ее передернуло.


-- Ну правду тебе говорю. А у арабов крысы вообще считаются деликатесом, их даже импортируют, кажется, в Саудовскую Аравию. Обыкновенных серых крыс. – Не помню уж, то ли я это где-то читал, то ли убедительно импровизировал. – Если нам не будет хватать протеина, перейдем на крыс.


-- Бананы лучше. Даже сырые. А печеные – вкуснятина. А крысы – бррр...


-- Это ты сейчас говоришь, а жаркого захочется, не то запоешь. – Это я все городил в воспитательных целях, сам же был убежден, что до крыс наша диета все же не докатится. Если надо для победы над международным бандитизмом, я смог бы и крысу съесть, на это меня хватит, только ребенка зачем же мучить. – Ладно, доставай рогатку. Будешь от них отбиваться. Заодно поупражняешься.


Крыс вокруг шмыгало порядком, и Kitty то и дело пуляла. Мазала, конечно, но это пустяки, зато духом воспарила. C рогаткой ей эти серые ничтожества нипочем, а мне это видеть в радость. Как же не радость. Другая на ее месте всю плешь спутнику прогрызла бы, с крысами или без, мне ли того не знать. Все же славная она. Помимо всего прочего. Ах, это прочее-прочее...


Примерно через полчаса мы добрались до места, где покачивались высоченные кокосовые пальмы. Место оказалось террасой, и террасой искусственной – с нижнего конца она держалась на стенке, сложенной из валунов. Стенка, кстати, кое-где обвалилась, что меня немало обрадовало: значит, плантация заброшена, и нас тут вряд ли кто застукает. Отрадно. Еще отраднее, пожалуй, что мы сюда не добрались вчера, когда орехи с пальм сыпались. Прилетел бы такой подарок с высоты, тут и титановая каска не спасла бы, а откуда они у нас.


Кокосов мы набрали быстро, этого добра тут валялось навалом, да их много и не запасешь – вес. Сумка наша раздулась до беременных размеров. Пару орехов я тут же расколол. Не имея опыта, пришлось повозиться, но в конце концов мы напились кокосового молока всласть.


И практический разум, и инстинкт подсказывали – уходить нужно, но я все рыскал в поисках непонятно чего. У человеческого жилища, хоть и заброшенного, всегда можно найти что-то полезное в хозяйстве выживателя, и нюх меня не обманул. В одном месте под ногами обнаружилась куча всякого мусора, затерявшегося в высокой траве – черепки и всякое не пойми что. Тут я подобрал ржавую железяку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении ножом без черенка и с лезвием, сточенным чуть ли не до ширины шила. Kitty тотчас сделала стойку.


-- Это что? Это зачем?


-- Ну разве не видишь, это же наконечник будущего копья. Мы теперь первобытные, а первобытным без копья никак нельзя. Это ж первое дело – в стычке в зарослях воткнуть врагу копье в печень. Вот ты и будешь ходить с копьем. Как Афина Паллада.


-- Я не хочу в печень.


-- Авось и не придется, но с копьем оно как-то спокойнее, согласись. Рогатка или крис – это несерьезно, если что-то крупное. Игуана двухметровая, например.


-- Если игуана, тогда конечно. – Kitty, похоже, представила себя с копьем в руке супротив игуаны, и ей эта картина понравилась. Надо было раньше догадаться толком ее вооружить. С копьецом она бы точно не шарахалась от каждой крысы или змейки. Все нервишки целее будут.


Там же, рядом с еле заметными остатками хижины, журчал крохотный ручеек, вливаясь в естественную ванну – выбитую в земле яму, обложенную плоскими камнями. Вчера этот ручеек клокотал тут, ясен пень, не хуже Терека, но за ночь все утихомирилось и отстоялось. Мусору, правда, нанесло порядком, но это на пять минут работы, и скоро водичка стала прозрачная и до изумления прохладная. Не водичка, а бальзам для наших искусанных, зудящих тел. К тому же припекало уже изрядно, и становилось душно от массы довольно вонючих испарений. В тропическом лесу вонь вообще-то почти постоянная, как в удобствах во дворе при бараках, к ней принюхиваешься, но временами это начинает доставать. Тут как раз имел место тот самый случай, но зато ванна…


Не знаю, есть ли ванны в раю. Если нет, надо обязательно завести, и именно такие, в какой мы с Kitty барахтались и даже немного нежничали. Впрочем, в христианском раю насчет удовольствий слабо проработано, без деталей, и вообще все больше на духовной основе – пой славословия Господу, вот и все твои занятия. У мусульман это детальнее, но уж очень убого – жратва да гурии-малолетки, на этом свете за них можно и срок схлопотать. Вот у древних греков в этом плане здорово поставлено. Наяды там всякие, вроде моей Kitty, опять же нимфы, хоть я разницу меж ними слабо секу. Я так и сказал Kitty: «Наядочка ты моя», а она меня обозвала Тритоном. Откуда только она про него прознала, из комиксов, что ли. Он у греков, кажется, к наядам приставал, но уж больно противно – тритон. Скользкий и с хвостом. Я ей говорю: «Я больше согласен на сатира», а она: «А водяных сатиров не бывает, вот!»


Такой у нас состоялся диспут на мифологические темы. Про суровую современную нам действительность мы как-то забыли, только она сама о себе напомнила. Мы как раз изучали вопрос – где Kitty загорела, а где не очень. Она ведь, как все рыжие, с трудом загорала даже на этом лютом солнцепеке. Процесс изучения нас поглотил, и вообще мы погрязли в пороке (было у нас такое выражение – «А не погрязнуть ли нам в пороке?»), как вдруг малышка насторожилась, испуганно распахнула глазки и зашептала, точь в точь как прошлым утром:


-- Голоса... Кто-то сюда идет!


Прямо традиция какая-то дурная начала складываться с этими голосами. Я ни черта не слышал, и не будь Kitty, застали бы меня нехорошие люди с голой жэ, но тут я выметнулся из ванны, как черт из табакерки. Мы собрались, наверно, быстрее, чем вскакивает по тревоге хорошо подготовленная группа спецназа. Добро я автоматически запомнил, где обвалилась стенка, подпирающая террасу, и мы в этом месте потиху соскользнули вниз, в кусты. Боясь, как бы пришельцы не услышали, как мы ломимся сквозь заросли – сам я приближающиеся голоса уже хорошо слышал – я не стал пробиваться дальше, и мы затаились поблизости. Голоса и смех были все больше женские. Нам здорово повезло, что бабы на этом острове, как и на всем белом свете, не могут не чесать языки, когда их больше одной. Будь там одни мужички, все могло обернуться иначе.


Только я успокоил себя этой радостной мыслью, как кусты поблизости зашевелились, и оттуда вылезла собачья морда, здоровенная, с вислыми ушами и какой-то непонятно желтой масти. Рядом нарисовалась вторая, и оба пса разразились истерическим лаем и рыком. Я было потянулся к топору, но вовремя удержался – оставлять за собой собачьи трупы ни к чему, неосторожно. Выхватил рогатку, прицелился, а сам краем глаза засек – Kitty, молодчина, делает все то же, что и ее командор. Мой камешек, похоже, попал псу в район глаза, он взвигзнул нечеловеческим голосом и слинял, вторая псина за ним. Видно, Kitty своего тоже чувствительно примочила.


Тут я решил, что около террасы нам больше ловить нечего. Не дай Бог, вслед на псами сюда полезут и хозяева вместо того, чтоб своим прямым делом заниматься, кокосы собирать. Мы тихой сапой стали пробираться от этого места, где несколько минут тому назад был рай, а сейчас черт знает что.


Через полчаса нудной работы мы перевалили отрожек Бычьего Зада и продолжили вчерашний путь. Правда, далеко мы не ушли. Раньше между хребтиками нам все попадались пологие долинки с мочажинами, ручьем либо болотцем по дну, а тут мы наткнулись на довольно глубокое ущелье. Мы его и раньше видели, и я еще тогда усомнился, проходимо ли оно. Сюда, похоже, сотнями лет сносило ливнями деревья и прочую растительность, все это гнило, на гнили прорастали новые деревья и кусты, обвитые лианами, эти тоже падали и гнили, и получилось сплошное трухлявое месиво и вообще полоса препятствий типа «гибель новобранца». Главная беда – никак эту клоаку не обойти. Слева громоздился Бычий Зад, вправо эта чертова щель, возможно, шла до самого берега моря, но нам туда нельзя. Сегодня уж едва не повстречались с местными, и хватит с нас этой роскоши человеческого общения.


Мы было сунулись в гниль ущелья – и сразу о том пожалели. Пол оврага сплошь состоял из трухи, мы проваливались в нее по шейку, а при попытке выбраться все обламывалось под руками и ногами. Это напоминало движение через топь, через зыбун, через снежные заносы в горах после большого снегопада, когда стирается грань между хождением и плаванием. Те деревья, что еще как-то держались вертикально или наклонно, грозили еще худшим – они так и норовили обрушиться на нас то целиком, то частями. Приходилось все время вертеть головой, высматривать, не валится ли тебе на маковку тяжеленное, пропитанное водой бревно. А тут еще несметные тучи осатанелых москитов, колючки лиан и кустов, да еще какие-то плети опутывали руки, ноги, шею, все подряд так, что местами и пошевелиться невозможно.


Вот такая мерзкая картинка. Я особо боялся за малышку, и не зря. В какой-то момент услыхал жалобный писк, оглянулся – Kitty ушла в труху по плечи и еле там барахталась. Я метнулся назад, попытался ее вытащить – и сам ухнул в это бездонное вонючее месиво. Не хватало еще, чтобы нас тут засыпало, мерзее могилы не придумаешь, подумалось мне. Тяжело дыша, мы постояли там с минуту в обнимку; это всегда помогало Kitty справиться с дежурным ужасом. Потом я пробормотал, вроде как подумал вслух:


-- Ладно, Kitten, хорошего понемножку. Тут мы явно не проходим. Едва четверть пути прошли, а уже такие страсти. И еще неизвестно, что там, на дне ущелья.

-- Правда, Командорчик, я уже больше не могу...


-- Ты все можешь, славный мой малышок, только ничего этого не надо. Командор сделал ошибку, Командор обязан ее исправить. Глупо упорствовать в глупости, ведь так?


Я кое-как протиснулся мимо Kitty, и мы полезли по пробитому туннелю назад. Выбрались, посидели на краю, отбиваясь от москитов. Съели по банану. Не очень хотелось, но еда успокаивает. Я вытер с мордашки Kitty какую-то зелень, прилипшую к ней в этом гнилом аду, и сказал как можно бодрее, хотя в душе у меня этой бодрости – котик наплакал:


-- Один у нас выход, honey. Обойти это паскудство поверху, по скалам.

-- Лучше скалы, чем вот это. – Она неумело сплюнула в сторону оврага.


-- Тогда пошли.


До скального участка мы добрались довольно быстро, только особой радости это не принесло. Хоть мы и вышли к самой горловине ущелья, проходимость его оставалась все та же – нулевая. Слева нависала отвесная скала, прямо перед нами – это чертово Гнилое Ущелье. Вдобавок к гнилью оно здесь было усыпано валунами, покрытыми зеленой слизью, и при этом все сочилось влагой и тихо, предательски журчало. Знавал я такие скопища валунов. Куда ни поставь ногу, она неизменно скользит, грозя вонзиться в глубокую расселину, и поломка либо растяжение – вопрос времени, причем совсем небольшого времени.


Во второй раз в тот день я внутренне протрубил сигнал «Все назад!», и снова мы сидели, жевали бананы и с ненавистью смотрели на богомерзкий овраг, легший поперек наших жизней. Мысль моя колотилась по скользкому кругу: назад никак нельзя, там и поисковые группы, и наблюдатели, а сегодня еще и эти собиратели кокосов с собаками, чтоб им подавиться самым большим орехом. Можно только вперед, а вперед не получается, хоть плачь. Замуровали нас. Загнали в угол, зажали, и вот-вот сзади с победным кличем выскочат уроды со стреляющими палками – и что тогда? Да уж давно решено, что: резать горло Kitty, потом себе. Конец быстрый и без мучений.


Да отсохни оно, это живое воображение. Похолодел уж, и потом покрылся.

От этих картин страх какой-то звериный прямо наваливается, не отделаешься от него, а надо. Чем кошмарной дурью мучиться, думай лучше.


Взгляд мой все время возвращался к нависшей над нами скале. Скалы – это дьявол, которого я знал и даже, извините, любил когда-то. По стенке, конечно, без крюков и прочего железа не пройти, и там любого лазуна видно, как муху на стекле. Но вот левее отвесной стены вверх уходил довольно просторный и поначалу не слишком крутой кулуар. Куда он ведет и проходим ли он там, наверху, никто нам не скажет, пока сами рогом не упремся.


А-а, черт. Все равно другого выхода нет. Лезем. Лезем на авось. Химически чистый, беспримесный русский авось.


Я растолковал ситуацию Kitty, и мы полезли. Подъем, хоть и некрутой поначалу, оказался совсем не подарок. После вчерашнего ливня все скалки были масляно-скользкими, а на них масса рыхлых камней, то и дело срывающихся из-под руки, из-под ноги, или просто ни от чего, из одного паскудства. В скале местами зияли, не побоюсь этого слова, глубокие расселины с зазубренными стенками. Угодить туда – верная травма, если не хуже. Я резво начал было преодолевать это дело, подстегиваемый страхом – как бы не засекли нас снизу. Малышка споро карабкалась следом, но в одном месте заскользила, запищала и удержалась, что называется, зубами, распластавшись на скале, сползая в обнимку с камнем, пока не нашла опору для ступни. Тут я себе сказал чуть не вслух: «Шутки дурные, старик. Или ты отрабатываешь эти камешки грамотно и аккуратно, или пойдут поломки, а это гибель».


Я снова захомутал Kitty уже привычной ей грудной обвязкой и шлепнул по попке, для бодрости.


-- Все, работаем скалолазами. Теорию этого дела я тебе преподам как-нибудь на досуге, а сейчас постигай практически. Работай только лицом к скале, никогда спиной, широких шагов не делай, все камушки-опоры проверяй на шаткость, береги колени и локти, они больше всего бьются. Зубы тоже. Чуть что, пищи. Ясно?


-- Есть пищать. А если я упаду?


-- Не «упаду», а «посыплюсь». Сыпаться запрещаю.


-- А если?


-- Притворись, что ты мешок... ну, скажем, с травой. Остальное – мое дело. Ты только не забудь пискнуть «Ап!» Я буду страховать тебя сверху, все буду видеть, но крикнуть вовремя никогда не мешает. Привыкай. Все, я полез, а ты стой здесь и аккуратно выдавай мне веревку. Смотри, не сдерни меня, веревка все время должна быть насыпом, без натяга. Когда долезу, куда мне надо, крикну тебе все то же «Ап!» Тогда лезь. Лезь и не бойся, твой лилипутский вес я по-любому удержу.


Как я уж сказал, подъем был не так чтобы шестой категории сложности, примерно на троечку, только и я уж был не тот, что в юности. Куда-то подевалась гуттаперчевая гибкость, когда скользишь по скале, словно ящерица гекко, а закон всемирного тяготения не про тебя писан, и тебя несет вверх на чистом восторге. Иногда я точно знал, что надо сделать, и сделал бы, если б сбросить лет пятнадцать-двадцать, но теперь приходилось быть скромнее в желаньях. Как Есенину. А и то сказать, я ж последний остался из нашей компании, все ребята сгинули – под лавинками, на дне пропасти, в лучшем случае на больничной койке, а у Валеры вообще перелом позвоночника, в инвалидном кресле проводит свои остатние дни. Тьфу, что за дурацкие мысли лезут в дурацкую башку, нельзя себе этого позволять, заткни фонтан сей же час. Все внимание скале... Уф. Сели.


Удобно упершись ногами, я пропустил веревку за поясницу, выбрал ее почти втугую, наклонился вниз и крикнул негромко, но отчетливо: «Ап!» Вскарабкался я довольно высоко и не всегда хорошо видел, что там поделывает моя ученица, а потому, выбирая конец, немного потел и дрожал от страха за нее, но видно зря потел и дрожал. Ученица оказалась “a natural”, если обозначить это дело по-английски. Способная от природы. Гибкость кошачья, координация плавно переходила в грацию, руки-ноги крепенькие, а самое ценное – отприродное чувство опасности: это когда отдергиваешь руку или ногу за миг до того, как из-под нее покатится камень. В хороших горах за пару сезонов она меня за пояс заткнет по скалолазанию, подумал я скорее с грустью, чем с надеждой.


Когда малышка выбралась ко мне, преодоленный страх и ликование заполняли ее, что называется, всклянь. Если б там нашелся нейтральный наблюдатель, он увидел бы забавную картину: на крохотном пятачке, где только худую задницу едва поместить, над приличной пропастью обвязанная веревкой девчушка повисла у бородатого дядьки на шее, подпрыгивает и негромко, осторожно, но от души визжит. А что поделаешь, если у нас сложилась такая традиция выражать экстаз, и кто я такой, чтобы возражать. Тем более что я ее хорошо понимал. Когда влезешь куда-нибудь высоко-высоко, выше орлов, и смотришь на мир сверху вниз, восторг бытия так и прет изо всех пор. Даже в нашей невыносимо прокисшей ситуации.


Еще несколько раз я навешивал «перила» и страховал, и только раз она не то чтобы сорвалась, но все же повисла на веревке. Я моментально зажал конец намертво, но Kitty уже вцепилась в стенки внутреннего угла кулуара, хотя цепляться там вроде решительно не за что. Я без церемоний потащил ее к себе, и скоро над краем скалы показалась ее перепуганная мордашка.


-- Ударилась? – спросил я.


-- Колено... – Она все заглядывала круглыми глазами через плечо в кулуар. Что ж, за один сеанс бывалыми скалолазами не становятся.


-- Ну-ка, дать-подать сюда коленочку, сейчас мы ее вылечим...


На коленке я не разглядел даже ссадины, но как было ее не поцеловать, такую маленькую и жалконькую. Боль, конечно, сразу прошла, осталась только обида на эту противную скалу.


-- Испугалась?


-- Ужасно, -- выдохнула Kitty.


-- Правильно. В альпинизме все флиртуют с самоубийством, но храбрецы – в начале списка. Первые среди равных. Пижоны. В тебе этого вроде нет, и это хорошо. С горами надо исключительно на «вы». Куртуазно. Где-где, а здесь наказание и вправду неотвратимо.


Я трепал языком, а сам тем временем оглядывался вокруг. Кулуар заканчивался здесь, на треугольной площадке, куда мы вылезли. Дальше пути не было. Над нами нависала солидная, без всяких шуток, скала. Я сделал несколько шагов, подошел к противоположному краю площадки – и чуть не присвистнул. С этой стороны не было никакого кулуара, а скала просто отвесно уходила вниз. Что называется, конец пути. End of the road. Тупичок-с.


Я заматерился, но как-то без особого зла. Что ж, я ведь продумывал и такой вариант – с возвращением вниз и еще одной отчаянной попыткой где-нибудь пробиться через Гнилое Ущелье. Скорее всего через эту трижды проклятую горловину, где самая узость. Но радости в этом варианте мало. Нуль радости, если честно. Едва ли не худшее, что может приключиться. Спуск ведь всегда труднее и опаснее подъема, а там еще нырок в эту гниль и слизь предстоит... Совсем кисло.


Вот так стоял я над пропастью и переживал. Малышка маячила рядом, чуть сзади и, видно, все секла. Смотреть на ее жалкое лицо было тяжко. Я отвернулся, лег животом на каменистую площадку и свесил голову вниз, без особой надежды что-либо высмотреть. Однако высмотрел.


На самом деле скала уходила вертикально вниз только первые метров тридцать с небольшим, а дальше она немного расширялась и уклон уже шел градусов под семьдесят, не больше. Тоже не Бог весть какая радость, но не в этом дело. А дело в том, что на этом переходе виднелась полочка, довольно круто уходящая влево вниз и переходящая в расселину. Так, во всяком случае, сверху виделось. Так вот по этой полочке и расселине вполне возможен спуск, хотя и неведомо, до самого низу или нет, отсюда не видно. Но как до полочки добраться? Веревки у меня, вместе с оставленной когда-то пиратами, достанет метров на двадцать пять, а дальше что? Прыгать вниз и махать крылышками? Так крылышек нету.


Я отошел под скалу, сел, прислонился к стенке. Kitty умостилась рядом, положила головку мне на плечо. Посидели так, любуясь видом. Вид открывался действительно роскошный, как из рекламного журнала для туристов. Здесь бы после победы над силами зла полазить, вот славно было бы. Только хрен их победишь, скорее они тебя уконтропупят. Видал, в какую мышеловку загнали...


-- Командорчик, мы будем возвращаться?


-- Не сейчас. Не сегодня. Видишь, ветер поднимается. – Ветер действительно дул надсадно, чуть со скалы нас не сдувал. – Ты не заметила, здесь если задует вот так, через полчаса-час начинается ливень. Если дождь застанет нас на спуске, может смыть вниз по кулуару. Как меня в Черное море, помнишь, я рассказывал?


-- Помню. И мы тут заночуем?


-- А что, отменный бивак. Вид – блеск. Вот тут, под верхней скалой, знатное углубление, прямо пещера. И от ливня прикроет, и от камнепада. Отсидимся. Тут вообще славно, москитов нет, жары нет. Правда, костра не будет, ну и что. Еда-питье у нас и так есть.


Мы немного отдохнули и привычно принялись устраиваться. Все как всегда, только я, уже через силу, натаскал на площадку крупных камней – прикрыл бивак низкой стенкой со стороны кулуара. Не дай Бог нас снизу засекут.


Насчет ливня я как в воду глядел. Едва мы забились в палатку, как грянула стихия. Страшнее водопадного ливня и пролетающих мимо камней, иногда жутких размеров валунов, были молнии. Они молотили вокруг нас и, казалось, под нами так, что болели уши. Малышка вообще закуталась с головой, чтобы не видеть этого ужаса, но, похоже, без пользы. Воздух был так насыщен электричеством, что казалось, мы сами уже в середине молнии, и почему нас до сих пор не изжарило, непонятно.


Вот такая обстановочка. А я сидел и делал важное дело – наощупь сплетал из миллиметровой лески недостающие десять метров веревки. В голове нехорошая пословица крутилась: Сколько веревочка ни вьется, а конец ей найдется. Но я все равно плел. В три жилки. Не может не выдержать. А не выдержит... Что ж, пожил Сергей Николаевич. Смачно пожил, грех жаловаться.


Малышку вот жалко. До волчьего воя жалко.