Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
| Глава 26. Потоп и сказки на ночь |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
Глава 26. Потоп и сказки на ночь
Разбудили нас грубо. Разбудили нас оглушительные удары грома – казалось, на расстоянии вытянутой руки. Раз за разом шарахало по ушам, близкие молнии слепили и пугали вусмерть, будили какие-то детские ужасы, хоть няню зови, не то нас вот-вот испепелит гнев Божий. Однако вместо огненной купели природа принялась нас мочить буквально и чуть ли не переносно, словно сверху обрушились пара Ниагар или крупное озеро поставили на попа, а мы оказались под ним с торца. И тут моя знаменитая палатка, которая, казалось бы, видела все, что только может выкинуть природа, дала слабину. Потекла. Не выдержала старушка тропического, какого-то библейского напора.
Боевая тревога, все наверх, на хрен страхи, не до них, некогда... Я выскочил в одних плавках наружу – и обмер. Видел я мало чего, в основном не далее вытянутой руки – в этих сплошных струях видимость, как в мутной воде – но главное усек: на нас лило не только с неба, но еще и со скалы. Оттуда ниспадал мощный мутный поток, он нес грязь, мелкие камни, и вот-вот должен обрушить чего покрупнее. Я этих дел насмотрелся в родных горах, сверху может такой «чемодан» скатиться – останется от нас мокрое во всех смыслах место. Уходить, немедленно уносить ноги – но куда? Ладно, это потом сообразим, первым делом убрать с пути потока Kitty, пока ее не пришибло булыжником – оружием пролетарьята.
Я приподнял полотнище палатки и проорал сквозь рев взбесившейся природы:
-- Kitty, прячь всю одежду в рюкзак! Все прячь в рюкзак и выскакивай наружу! Голенькая! Только черную накидку нацепи!
Через пару минут Kitty вылезла под этот бешеный потоп, и по накидке замолотили тяжкие струи. Это все же лучше, чем по голому телу – она как-то слишком буквально меня поняла и стащила с себя абсолютно все. Я быстро скатал палатку в неопрятный мокрющий ком, с трудом затолкал его в рюкзак, всучил рюкзачину Kitty, отволок ее в сторону от потока и прокричал в еле видное за струями лицо:
-- Подождешь меня здесь! Сядь на корточки, голову спрячь под капюшон! Я поищу укрытие!
Искать имело смысл только наверху. Внизу, где мы недавно прошли, ничего похожего на убежище не встретилось, это я точно помнил. Нещадно матерясь в полный голос, я полез на стену с правой стороны, хоть там все под руками скользило, вырывалось и уплывало. Когда кое-как выбрался, огляделся, сколь мог под этим водопадом. Площадка много больше нашей, скорее небольшое плато, поросшее кустами и отдельными деревьями – вот что мне открылось. Там и сям нагромождения камней, но непохоже, чтоб тут были пещеры, все так миниатюрно, к тому ж ни черта не видно – муть, потоп. Под дальними скалами, еле маячившими сквозь водную пелену, должно быть совсем опасно, там наверняка убийственный камнепад с грязью.
С отчаяния я вцепился в свои мокрые волосы, с разинутым ртом оглядываясь вокруг дикими глазами, ни дать ни взять провинциальный трагик – и вдруг... Ах, это сладкое «вдруг», бывает же... Мощным порывом ветра сплошные струи отнесло как-то вкось, и я различил невдалеке меж кустов огромное поваленное дерево. Комель и еще живые сучья его торчали над кустами, а вершина повисла на кронах деревьев ниже по склону. Я как сумасшедший кинулся туда, поднырнул под ствол рядом с комлем – и меня сразу перестали молотить тяжелые, холодные водяные плети. Дерево толщиной в несколько обхватов защищало надежнее любой крыши. Убежище, Господи, я нашел-таки убежище! Под этим выворотнем чуть не в полный рост ходить можно, танцевать лезгинку можно...
Я кинулся вниз, просто обрушился вместе с потоком воды, земли, камней и всякой дряни, чуть не проскочил полочку, как-то вывернулся, подлетел к жалкому, скорчившемуся нагому комочку под нелепым пластиковым одеянием и заорал нечто мелодраматичное, в ужасном вкусе, но однозначное:
-- Малыш, мы спасены! Вперед! За мной! Давай репшнур!
Какой там репшнур, бедняга могла только стучать зубами и, судя по очумелым глазам, вряд ли соображала, где верх, где низ, где вода, где земля и где и почему она сама... Я нашарил репшнур, захомутал Kitty в грудную обвязку, захлестнул свой конец шнура вокруг пояса и поволок ее и все наши бэбихи вперед – и выше, вперед – и выше, человек – это звучит гордо, не так и не мать... Kitty тоже карабкалась, не очень технично, но резво, и выбрались мы наверх быстро и без потерь.
Тут я затолкал малышку под спасительное дерево, а сам принялся исступленно махать парангом и через несколько минут нарубил порядочную кучу гигантского папоротника и всего, что там попадало под руку. На этом мягком мокром ворохе, поближе к комлю, я установил палаточку и наконец-то смог запихнуть туда Kitty.
-- Найди в рюкзаке что-нибудь сухенькое, там полотенце должно быть, слышишь? Разотрись как следует! А я сейчас... сейчас...
Со ствола все же затекала вода, и я рубил и таскал эти чертовы гигантские папоротники и прочий тропический бурьян, пока не прикрыл наше убежище с боков. Получился весьма нелепый, какой-то весь лохматый, но все же шалаш. Вода в него не заливала, во всяком случае не водопадом, а с самого опасного направления нас прикрывал огромный, чуть не в два моих роста, выворотень. С этой стороны нам не страшны ни потоки воды и грязи, ни камнепад. Да что там камни, это дерево могло нас спасти от прямого удара молнии. Это я загибаю, конечно, но впечатление было именно такое.
Шалаш, наверно, можно было бы соорудить совсем капитальный, как я все привык делать, но уж больно настопупело метаться под этими больно секущими, остервенелыми водяными хлыстами. К тому ж беспокойство томило – как там малышатина? Небось, намерзлась до потери пульса, водичка-то с высоты обрушивалась чуть ли не ледяная. Тоже мне, тропики называется, экватор, маму его раком...
Я нырнул в шалаш, заглянул в палатку.
-- Течет?
-- Нет, но тут все равно мокро, -- еле проговорила она сквозь пулеметный стук зубов и рев ливня.
-- Где ж я тебе возьму сухо, это же ж не дождь, а Шарко какое-то, душ под напором. В Москве в ванной такого не бывает, -- проворчал я, забираясь внутрь.
Kitty прилежно растиралась полотенцем, но результат был не очень, она все еще походила на недоутопленного котенка. В палатке действительно стояла сырость, куда ни повернись, везде капли и минилужицы. Мы слишком много хлебнули этого несчастья поначалу, и сами промокли, и наши вещички. Но это ничего, в палатке нигде не текло и не капало, лежи себе да радуйся, что ты в этом влажном коконе, а не под ревущим водопадом. Грохот снаружи все продолжался, аж у меня мелькнула паническая мыслишка – а не понесет ли нас вниз вместе с этим деревом, при всей его массе. Вообще-то за такие мысли надо по голой жопе крапивой. Кстати, она у меня именно голая. Как и у всех остальных.
Тут я только рассмотрел, что Kitty так и не догадалась снять грудную обвязку – единственную на ней одежду. Почему-то именно от этого жалость бритвой полоснула по всем моим внутренностям. Бедная, бедная кроха. Я отнял у нее полотенце, развязал репшнур и принялся свирепо растирать ее с ног до головы и обратно, а Kitty только попискивала. Руки у меня скоро высохли, и я продолжил массаж вручную, яростнее, чем в турецких банях. Не дай Бог пневмония, мелькнула еще одна совершенно непозволительная мыслишка.
Непозволительная, это верно, только куда от нее денешься. Она все время возвращалась, и не одна, а с картинками из давно виденного кино. Голливуд, наверняка. Про то, как мама и пара детишек на необитаемом тропическом острове – наверно, после кораблекрушения – попали под такой же ливень, крыша их хижины прохудилась, мамаша кидается ее ремонтировать, мечется под потопом, потом дрожит, слабеет, исход летальный.
Нет, так дело не пойдет. Есть такая заповедь выживателя: пока у человека спальник сухой, он человек; а если мокрый, то кандидат в скорые покойники. Я укутал Kitty во влажный спальник и отбросил полог.
-- Куда вы? – всполошилась малышка. Она немного пригрелась, и оставаться ей одной сейчас нестерпимо.
-- Kitten, надо развести костерок, высушить спальник, самим обсушиться, обогреться. Кто знает, может, этот дождь на неделю.
-- Я тоже... разводить костерок, -- пробормотала Kitty, поглубже влезая в спальник и сворачиваясь в клубок.
-- Обязательно. Всенепременно. Я только начну, а ты потом подтянешься. Пока отдохни.
Я прикинул поверх спальника еще кое-какие лохомындрики, тоже волглые, вооружился топориком и пилкой и полез добывать дровишки. Наш спаситель-великан при падении много дров наломал, и я скоренько натаскал приличную кучу сучьев, где были и ветки любимого мной гибискуса. Все это, разумеется, мокрое, но в тайге бывало и похуже. Там меня спасали кедровые полешки. Если их расколоть, внутри древесина – суше не надо, а если еще нащепить лучины и построгать ножом, огонь разгорается на раз.
В тропиках оказалось все то же самое, только вместо кедра гибискус, вот и вся разница. Костерок, сложенный буквально в паре метров от палатки, вспыхнул уютно и почти бездымно, этакое локальное чудо и радость. Как только он толком разгорелся, Kitty выползла из палатки на огонек в совершенно клоунском виде: для тепла она натянула мои штаны, практически утонула в них. Я согрел руки над огнем и принялся старательно растирать ей спинку и грудку. Тельце ее быстро согрелось, но я продолжал трудиться; просто нам обоим так было лучше. Время сделало мертвую петлю и зависло, а мы затихли, неотрывно глядя на огонь. Я только щепил и ломал сучья и подкладывал в костерок, стараясь не беспокоить прилипшую ко мне малышку. Потом вздохнул и попросил:
-- Kitty, медовый мой, посиди сам, отдельно, мне надо заняться сушкой.
Я спилил и заострил несколько кольев, вдавил их в мягкий грунт вокруг огня, растянул на них веревку и развешал наши шмотки, особенно заботясь о спальнике.
-- Теперь так и смотри, чтоб ничего не сгорело, не подпалилось.
Однако Kitty занимало другое.
-- Слышишь? – спросила она. Я сразу напрягся, рука потянулась к топорику. -- Дождь тише льет.
Я прислушался.
-- А ведь и вправду.
Я высунул голову из шалаша. Дождь все сыпал, но по сравнению с давешним ужасом то был невинный моросеж, не больше.
-- Теперь не смоет, -- пробормотал я.
-- Как это? – Kitty взмахнула рыжими ресничками, не врубившись, о чем это я.
Ну, я не такой болван, чтобы расписывать собственные недавние страхи и без того вконец перепуганному человечку. Вместо этого я рассказал ей сказку про то, как я когда-то попал под ливень поменьше калибром, но вполне достаточный, чтоб угробить меня аки козявку. Чем, собственно, дело чуть было и не кончилось. Сказка удобная – ничего придумывать или сгущать не понадобилось, все случилось точь в точь, как я рассказывал, лишь опуская несущественные детали да местами замедляя повествование, как оно и приличествует опытному мастеру баек у костра.
-- Давным-давно, а если хочешь точно, то в семьдесят восьмом году, когда ты училась соску сосать или около того, а у меня застрелился друг, но это к делу не относится, просто я так годы помню – кто из друзей разбился, кто застрелился, кто спился, кто в дурдом угодил, кто на порогах потонул, но это все не важно, это я отвлекаюсь… Так вот, в том году я болтался по южному берегу Крыма, полуостров есть такой на Черном море. Там почти субтропики, мне же надо было укрепить левое плечо после операции, и я отправился не в Сибирь, как обычно, а на море. И вот я шел пешочком по берегу, сначала от Алупки на восток, а потом от Коктебеля назад на запад. Спал на берегу, хоть иногда погранцы гоняли, а питался дарами моря. Был у меня такой закидон – есть только то, что добуду, и я каждый день подолгу нырял с РПО, ружьем для подводной охоты… Кефаль стрелял, окуньков, зеленух и прочую мелочь, за лобанами в подводных гротах гонялся, крабов ловил, обожаю крабы, опять же рапан, это ракушки такие, ну и конечно бычков. Бычки – это святое…
-- Почему святое?
-- Ну, бычки, кроха, они из детства, скажем так, не слишком обильного по части пропитания, потом как-нибудь расскажу подробно, а то мы все куда-то в сторону отъезжаем. Я ведь про Крым. Да-а… Так вот добрался я до Планерного, там масса народу, прямо первомайская демонстрация, одна колонна уже топает с пляжа, другая пылит к морю. Мне это резко не понравилось, и я повернул назад. А там гора есть, Карадаг называется, бывший вулкан, вроде этой сволочи, где мы сейчас обретаемся… И вот решил я обойти Карадаг не тем путем, как пришел, а со стороны моря. Тут такой момент: в ту гору вдается множество бухт – Сердоликовая, Лягушачья, Бухта-барахты, еще какие-то, я уж и названия позабыл. А разделены они скалами, в основном отвесными. И вот я там карабкался из одной бухты в другую по одной такой скале, высота приличная, но поперек скалы полочки тянулись узенькие такие, только ступню поставить. И тут ка-ак врезал ливень, конечно, не такого класса, что у нас сегодня, но тоже внушающий всяческое уважение и даже трепет. Так вот этот ливень меня и смыл, совершенно неудержимо, и рухнул я в Черное море вместе с рюкзаком. Мое счастье, что я его по скале на репшнуре тащил, там карнизики случались, иначе не пролезть. А был бы он на мне, мог бы мне хребет сломать за милую душу, при ударе об воду…
Я помолчал, переживая, как оно все тогда было или могло быть.
-- А потом? – затеребила меня Kitty нетерпеливо. Она слушала, как десятилетнаяя пацанка, даже ротик приоткрыла. И вправду получилась страшная сказка на ночь, только мы ролями поменялись – я Шехеразада, а Kitty султан, а верней сказать, султанша. Ну какая из нее Шехеразада. А у меня вроде ничего получалось.
-- Да что потом. С такой высоты я ушел черт-те куда под воду, еле вынырнул, воздуху глотнул пару раз и сразу принялся рюкзак ловить, пока он не утонул навеки, там знаешь какие глубины… Ну, нашел рюкзачок, выкарабкался на берег, на пляжик в бухте, куда я лез по скале да не долез. Самое интересное – практически ничего не потерял. Один носок, как сейчас помню, и белую шапочку вроде бейсболки, мне потом пришлось от солнца голову повязывать чьими-то трусиками, найденными на берегу. Видно, кто-то ночью снял и в темноте не нашел, или еще как, но это их личное дело, а у меня, если голова не покрыта, кровь из носу начинает идти, это после скитаний в Каракумах у меня началось… Да-а. Надо тебе сказать, там в бухте на пляже публика загорала и от дождя пряталась, несколько человек. Они, как выяснилось, все про меня спорили – доплывет или потонет. Гуманисты, понимаешь… Ну вот. Ливень пролетел, а я немного оклемался, побеседовал с этим народом и решил со скалолазанием завязать на время, дальше плыть вдоль горы морем. Так мне показалось безопасней. Чудила еще тот был. У меня имелся надувной матрас, не этот, другой, потяжелее, но тоже заслуженный. Я его надул, уложил на него рюкзак, нацепил маску, ласты, сноркель в зубы и поплыл, толкая плотик со скарбом перед собой. Видишь ли, я думал, следующая бухта с пляжиком скоро-скоро будет, за ближней скалой, и там я и обоснуюсь на ночь в гордом одиночестве, in splendid isolation, без соседей. Но не тут-то было. Часики мои командирские показывают – плыву я уже второй час, а справа все те же скалы неприступные, а слева, как ни гляну, все те же жуткие глубины. Вода из глубины поднимается холоднющая, дрожь меня колотит все крупнее и крупнее, и горько я пожалел, что не нацепил гидрокостюм, у меня ж в рюкзаке гидрокостюм был, эстонское резиноизделие, Tehur назывался, я в нем рыбу стрелял, а тут маху дал, понадеялся на скорую остановку…
Я сделал художественную паузу, подкладывая сучьев в костерок, но с Kitty эти номера не проходят, она сразу же меня затормошила:
-- Ну Командорчик, ну пожалуйста, ну что дальше?
-- А дальше, кисанька, стало еще хуже, ибо началась сыпуха, или я ее раньше не замечал из-за других забот, а тут заметил. Как же, не заметишь ее… Такой потоп, он же не только глупых доцентов с горы смывает, он и рыхлые камни сталкивает, один другого крупнее, да еще с такой высоты, местами метров двести, не меньше. Поток дождевой воды мчится по лицу скалы, подмывает камни, они катятся, набирают дикую скорость, подскакивают, бьются, летят, еще подскакивают, наконец отлетают по дуге и бултых в море, то ближе к скале, то дальше, нигде не спрячешься. Падают с таким грохотом – то ли артобстрел, то ли рыбу динамитом глушат, а ты посреди всего этого. На море у меня первый раз такой камуфлет приключился, я ж говорю, я и не сразу смекнул, в чем дело, но вот совсем рядом бухнуло в волну несколько раз. Фонтаны до неба, тут и любой дурак сообразит, что почем. Я, натурально, поторопился подальше от скал, погреб в море что было сил, а там новая напасть…
Я задумался, завспоминался; Kitty терпеливо ждала, потом начала щипаться.
-- Какая напасть? Командорчик, не будь изверг, рассказывай…
-- Понимаешь, там прогулочный катер катал прогулочную публику. В динамике голос гида изъяснял что-то про гору Карадаг, в переводе с тюркского Черная Гора, вулканического происхождения, сложена из таких-то пород, бу-бу-бу, только кто его слушает. Народ весь сбился на палубе к одному борту, того гляди перевернут посудину, фотоаппаратами щелкают и во все глаза пялятся на бородатого пижона с матрасом и рюкзаком. Плывет, мол, себе в открытом море, определенно в Турцию намылился, за железный занавес, а куда еще, больше некуда. Тогда за такие шутки и даже за подозрение вполне можно было приличный срок схлопотать… Да-а. Мне бы возопить: «Спасите-помогите, замерзаю, мол, выбиваюсь из последних сил, погибаю, но не сдаюсь», в таком духе. Только куда там, гордыня меня обуяла, и разошлись мы с тем катером на встречных курсах…
Еще одна артистическая пауза, еще щипки:
-- А потом? Что дальше?
-- А потом, honey, я все же выплыл. Видишь, я тут, и более или менее живой. Когда совсем уже замерзал и из сил выбивался, смотрю, торчат из моря две здоровенные скалы, очень картинные из себя, на полотно так и просятся. По-моему, Братья-разбойники их прозвище. Они прикрывают вход в бухту, кажется, Львиную, но не уверен. Когда подбирался к пляжику в бухте, несколько раз чуть не схлопотал булыжником по балде, однако Бог миловал. Еле выкарабкался на берег, сил никаких, руки-ноги не гнутся и ничего не держат, только дрожат неуемно. Но я прилег на теплый песочек, прикрылся матрасом, чтоб если камнем попадет, не сразу убило, полежал-полежал и отошел. А тут и камнепад помаленьку прекратился. Кряхтя, встал на четвереньки, потом совсем как человек выпрямился, насобирал плавника, развел костерок пожарче вот этого, отогрелся. Опять в море полез, рапан насобирал немного, сварил, потом поджарил их же. У рапаны всего один кусочек съедобный, примерно с кусок шашлыка, то, что у самого входа в ракушку. Это отрезаешь, остальное выбрасываешь. Вот эти вареные кусочки хорошо еще обжарить с лучком да на постном масле. Масло у меня было во фляжке, а лук я с огородов тырил, только какие в бухте огороды, одни скалы… Ничего, и так пошло, без лука. Кстати, Kittenka, а не подзаправиться ли нам по этому поводу?
-- Подзаправиться, мой Командор, мой отважный Командорчик, ловец моллюсков и огородный воришка…
-- Тогда доставай с Богом цыпленка и шампур, подогреем его да сжуем, опять же без лука и соли, мой славный бурш, храбрейший из храбрейших и голоднейший из голоднейших…
Цыпленок исчез за пару минут до последней с азартным хрустом разгрызенной косточки. Затем я пристроил к огню котелок с дождевой водой, накидал туда цветов все того же гибискуса, невзирая на их психоделическую расцветку. Авось не отравимся; глупо все же голую воду хлебать.
Пока мы распивали чаи, вещички наши стали порядком подсыхать, не так чтобы до крахмального хруста, но вполне терпимо. Мы собрали все, снова забились в палатку и уж начали было нежничать перед сном, как вдруг нас угостили еще одним «вдруг»: где-то недалеко грохнул выстрел. Мы оба чуть из кожи не выскочили, а я еще и заматерился яростным шепотом: «Костер, растуды его…» Я ведь думал -- ну кто в такую погоду будет по этим джунглям лазить? – и оставил костер догорать, а теперь он нас выдавал с головой. Я шепнул Kitty: «Одевайся скоренько, может, бежать придется!», выскользнул к почти погасшему костру и принялся тушить его древним физиологическим способом. Костерок пошипел, повонял и потух, а я осторожно выдвинулся к открытой стороне шалаша и там замер. Потянулись минуты. Ни шагов, ни голосов. Ничего. Хотелось выглянуть, но я запретил себе: движение заметно.
Вдали зашумел налетающий порыв ветра, и тут же сразу с небольшой паузой ударили два выстрела, подальше, чем ранее. Я выпрямился. Что-то в этой пальбе было не то. Звук не походил ни на одну известную мне систему оружия, нарезного или гладкоствольного. Даже для дробовика он был слишком гулок. Непонятки какие-то.
Верхушки деревьев снова зашумели вдали, и снова глухо ударило. Я облегченно вздохнул и полез назад под полог.
-- Лапонька, отбой. Я кажется знаю, что это. Кокосовые орехи падают. Они, наверно, и раньше падали, только мы за этим громом и грохотом их не слышали. Послушай сама. Сначала ветер налетит, потом удар.
Мы затихли, прислушиваясь. Как по заказу, все повторилось: шум шквала и гулкий удар. Kitty от облегчения тихонько завизжала, защебетала:
-- Lieber Kommodortschik, я так испугалась, так испугалась, смотри, до сих пор все дрожит, вот тут, и сердце ужасно колотится…
Сердце, действительно, колотилось так, что его надо было срочно придерживать, но меня занимали и более деловые мысли:
-- Надо будет завтра пойти поискать эти самопадающие орехи. Может, полакомимся. Только осторожно. Такой подарок с кило весом прилетит из поднебесья, и готово. Подранков точно не будет, исключено.
Как только страх отпустил, мы ужасно развеселились. Я продолжил лечебный массаж, хотя он мало чем отличался от любовного баловства, и Kitty так к этому и относилась, причем с заметным энтузиазмом. Я размяк, рассупонился, и наверно от этого так и ляпнул, без всякой задней мысли и вообще бездумно:
-- И где ты только всему этому научилась?
Чтоб было ловчее массировать ей спинку и все остальное, малышка к тому времени уже вскарабкалась на мой довольно жесткий каркас и расположилась на нем плашмя со всеми удобствами. И вот оттуда после этих моих нелепых слов мне на шею и плечо закапали мелкие слезки. Я уже где-то по дороге на седьмое небо обретался, но тут мигом оттуда слетел и немало переполошился.
-- Kitty, кроха моя, ну прости меня, старого козла, ну не подумал я. Никогда больше ничего в жизни не спрошу. Захочешь – расскажешь, не захочешь – да закатись оно все в угол. Нам же хорошо, и всегда будет хорошо, так ведь?
Она уткнулась мне мокрой мордочкой в плечо, тихонько сопела и пыхтела. Я нащупал носик, вытер сопельки, а сам все шептал:
-- Нет, ты скажи, нам ведь хорошо?
Энергичный кивок.
-- И всегда будет хорошо?
Два энергичных кивка.
-- Ну вот, а ты говоришь...
-- Я не... говорю... ссснфф...
-- Ну как же не говоришь, когда именно говоришь...
-- А вот и не говорю!
-- А вот и говоришь!
Перепалка закочилась тем, чем и должна была закончиться. Kitty захихикала, вцепилась зубами в мое плечо и затеребила, рыча, бедную мышцу. Буря в стакане, и та пролетела за несколько секунд, а я даже с каким-то удовлетворением подумал, слизывая солоноватую сырость с мордашки: «Ну вот и первая ссора. Все бы такие». Перед глазами мелькнула морда белобрысого ее отчима, и я подумал точно так, как когда-то давно, в доисторический еще период: «Хороший, наверно, человек. Это ж просто мечта, встретить такого милого человека в хорошем, укромном месте». Впрочем, я ни в чем не был уверен, а спрашивать, оказывается, себе дороже. Kitty смешливый, открытый человечек, но в некоторых местах она запиралась наглухо. Касание там явно причиняло ей нестерпимую боль, и ей хотелось закопать это поглубже, чтоб никто не достал, а самой позабыть. А мне, старому болвану, поумнее надо быть, поосторожней. Само рассосется, без моих расспросов.
Малышка вздохнула длинно и прерывисто.
-- Хорошо бы отсюда поскорее выбраться.
-- Обязательно вырвемся. Чтобы два таких бойца, да не выбрались. А кто нам будет мешать, мы им пасть порвем, варфоломееву ночь устроим, кишки их по всему острову растянем. А потом у нас все будет чудесно, правда?
-- Еще как чудесно...
Все, что будет потом, скрывал невероятной плотности туман, и чудесно там или не очень, бабка настолько надвое сказала, что ее и слушать глупо. Тут главное – чтоб оно вообще было, это «потом». Шансы же наши, если говорить честно, дрожали на нулевой отметке. Но я был бы не Командор, а, прямо скажем, говно собачье, ежели бы стал гасить боевой дух нелепой рефлексией.
Мы еще поболтали и подурачились, потом Kitty заерзала:
-- Мне бы надо на свежий воздух...
-- Пошли. И будем укладываться спать. День какой-то бешеный выдался, натерпелись страху на неделю вперед. Полезли. Только надо опять все с себя снять, сухого у нас в запасе нет. Проклятый дождик все сыплет, прям какое-то недержание мочи у местных небожителей.
И мы голенькие полезли наружу, я только пояс с парангом нацепил да топорик в руке зажал. Видок, конечно, пренелепый, в таком виде даже в музей актуального искусства не примут, и Kitty захихикала, но я, помахивая топориком, придавил ее русской народной мудростью:
-- Знаешь, у нас говорят так: монах на всякий случай член в штанах носил. Если что, надо быть готовым, как бойскауту. Seid bereit! – Immer bereit!
Это ее еще больше развеселило, но ах как права русская народная мудрость... Остров все же был неистощим на всякие пужалки. Kitty отошла чуть пониже, а я занялся своим делом прямо у нашего дерева – и в этот момент отчетливо услышал чьи-то шлепающие шаги. Кто-то наступил в лужу у корней поваленного дерева раз, другой, третий, а на меня быстрее мысли накатило ощущение поражения – нас все же поймали со спущенными штанами. Да и какие штаны, не было на нас никаких штанов... Я стиснул рукоятку топора, не помню уж, в который раз за тот день, и замер, вытаращившись, вглядываясь изо всех сил в зеленую завесу. Kitty все слышала, беззвучно подкралась и молча прильнула ко мне со спины. Я поймал левой рукой ее руку, сжал – тихо, ради всего святого тихо... Еще пару раз кто-то ступил по воде – и там, у корней, возникла низкая тень. Вид ее на момент высветил в моей памяти случай в приаральских камышах: я торчал там ночью в засидке на кабана, а вместо кабана на меня вот так же, шлепая по лужам, сбоку из камышей вышел шакал. Я еще со злости пальнул в него и, натурально, промазал, да и всех кабанов в округе распугал... Но откуда здесь шакал? А хрен их знает, есть тут шакалы или нет, я им не нанимался местную фауну изучать. Если не шакал, значит, собака, а если собака, то где ее хозяин? Был бы хозяин, она б наверняка загавкала... Так что скорей всего одичавшая. Приободрившись, я шагнул вперед, замахнулся топориком, и пес опрометью кинулся вниз по склону, только сучья затрещали. Я выматерился густо, но с облегчением просто несказанным.
-- Что? Что это было?
-- Да собака дикая, блошиная сыть. Нас перепугала, сама перепугалась, а к чему, спрашивается? Видно, на запах жареного набрела, или мы ее логово заняли. Вот уж действительно поймала нас со спущенными штанами, caught us with our pants down, -- по-английски повторил я то, что недавно подумал. Есть в английском такая идиома.
Kitty хихикнула, но слишком нервно. Такие эпизоды смешно вспоминать по прошествии нескольких лет или хотя бы месяцев, в самом же процессе все совсем не смешно, а очень даже нервотрепательно. Особенно когда одно за другим валом валит и так плотно, что ни вздохнуть, ни выдохнуть.
Мы юркнули в лаз, залезли в свое логово внутри логова и снова принялись растираться и согреваться. Не помню, с какой стати я вдруг задумчиво пробормотал, когда мы уже вроде засыпали и я уткнулся носом в ее чистенькие, пахнущие дождем и дымом волосики:
-- Забавно... Лет с одиннадцати моя самая любимая литературная героиня – Кити.
-- Я не литературная. А кто была та Кити?
-- Ну, невеста Левина.
-- Какого Левина?
-- Толстого Левина, -- чуть было не рассердился я. – Хотя, конечно, по-твоему «Лев Толстой» -- это поезд Москва—Хельсинки. Если ты про такой слышала.
-- Нет, Толстой – это «Война и мир», это я знаю.
-- А Анну Каренину знаешь?
-- Д-да, немного...
-- Вообще-то правильно, я сам эту Анну недолюбливаю. Да и граф Лев Николаич, между нами, тоже не Бог весть какого о ней мнения. Но Кити Щербацкая... О, Кити – это совсем, совсем другое... К тому ж она всего на год старше тебя.
-- Расскажи, пожалуйста...
-- С упоением. Тебе эти семейные передряги, наверно, интересно будет слушать. Вроде женского романа. Только это очень долго, это почти как «Война и мир». Чуть ли не на год, если ничего не пропускать.
-- Ну и пусть, так даже лучше. Я обожаю тебя слушать, я буду внимательно тебя слушать...
-- Пока не заснешь.
-- Только ты тогда не рассказывай, ладно? Когда засну. Лучше завтра.
-- Да, завтра намного, намного лучше, -- задумчиво согласился я. – Ну хорошо, слушай тогда. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских...»