Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
| Глава 30. Аттракцион на вертикальной стене |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
До чего холодные ночи в этих долбаных тропиках, вы не поверите. Как в родных горах, только какая тут гора, мелочь пузатая, а вот поди ж. Если б не палатка да спальник, мы бы в том каменном мешке окочурились. Малышке пришлось натянуть на себя все свое мусульманское тряпье, но спала она, как сурок, только носиком посапывала. А я то придремывал, то вчистую отключался, но и бодрствовал часами. Думу думал.
Не верилось мне, что разгромленный мною противник умоется и на том от нас отстанет. Определенно надо ждать новых сволочизмов и соответственно строить стратегию и тактику.
Ну, допустим, я там порядком этих уродов покалечил, может, кого и до смерти, но уж точно не всех. Из тех, что перли в лоб по кулуару, передним досталось от души, сам видел, а вот в задних рядах некоторые отделались синяками да испугом, это точно. Карабинеры занюханные в штаны, небось, наложили, но тоже выживут. Больно далеко до них было. У пращи уверенная убойная сила – метров на тридцать, я ж вам не балеарский пращник. Опять же мандраж с моей стороны тоже имел место, чего уж там скромничать.
А что это все значит? А то, что сами битые на нас уж вряд ли полезут, зато есть кому дать знать на виллу. Вот, мол, заперли ваших беглецов в мышеловке на вершине скалы, никуда они не денутся, приходите и берите их тепленьких голыми руками. Они и придут, только совсем не с голыми руками.
А дальше самое интересное: увидят они, что мышеловка пуста, и примутся шарить по окрестностям. Пещера наша, конечно, убежище классное, достать тут они нас не достанут, да и вряд ли кто про нее знает. Что снизу, что сверху никакой пещеры не разглядеть, просто тянется наискосок по лику стены прерывистая линия расселины. Альпинистов среди этой ленивой публики нету, некому тут шастать из любви к чистому искусству скалолазания, и про пещерку сию только птички небесные знают, а больше некому.
Но! Если наверху нас нет, внизу нас тоже вроде нет, значит, мы где-то здесь, так? И могут они выставить где-то тут пикет и уморить нас в конце концов голодом и жаждой. Отсюда мораль: надо любым способом отвести их внимание от этой стены. Но как? Из-под «грибка» я бегал, жег костер и отвлек облаву с превеликим успехом. Но тут-то особо не побегаешь…
До самого утра крутился я ужом, однако ничего умного так и не придумал. С рассветом осторожненько вылез и принялся обозревать местность сквозь щель между карнизом и внешним краем полки – и с биноклем, и так. Надо сказать, кое-что полезное высмотрел, и в головке нечто забрезжило.
Скала наша представляла собой одну сторону ущелья, а по другой стороне тоже высилась скальная стенка, но существенно ниже. Вчера мы то ли час, то ли больше ползли по полке влево, к самой горловине ущелья, где расстояние до противоположных камней – метров полтораста, не больше. Само ущелье заросло обычными джунглями, ни дна им, ни покрышки, но скалы противоположной стороны, как и наша, голые, и у подножья их кое-где белеют небольшие открытые осыпи. Это наводило на мысли…
Тут сзади послышался голосок:
-- Что там, Kommodortschik?
-- Ничего-ничего, абсолютно ничего, Kitten… Просто визуальная разведка местности. Надо ж знать, как тут и что. Вчера ведь особо не было времени разглядывать пейзаж.
-- Да уж…
-- Вот я и говорю. – Я забрался к ней в палатку и немного понежничал, но меня сильно отвлекал зреющий в башке замысел. Kitty это моментально учуяла.
-- Что, Kommodore?
-- Kitty… Как бы это поаккуратнее изложить… Я вот видел, у тебя трусики совсем поизносились, одни дыры остались… Ты не могла бы их пожертвовать на общее дело? Я слышал, трусики сейчас вообще не в моде. А тебе новая мода чрезвычайно к лицу… Я хочу сказать, очень идет.
-- А зачем они тебе?
-- А ты мне их выдай, потом увидишь.
После небольших препирательств я получил-таки невесомый розовый предмет, и вправду состоящий большей частью из дыр. Я приложил предмет к щеке – если прижать, кровь из царапины все еще сочилась. Прижал. Потом обернул тоненькой тканью небольшой метательный камень и как следует укрепил на камне резинкой все тех же трусиков. Когда это было готово, я захомутался в грудную обвязку, велел Kitty страховать меня, сидя на полу пещеры, мысленно перекрестился, вылез на полочку, изо всех сил раскрутил пращу и метнул снаряд через все ущелье. Камень пролетел по пологой дуге, ударился о скалу, розовый лоскуток соскочил с него, голый камешек упал вниз на осыпь, и туда же спланировал этот лоскуток.
Я вернулся в пещеру, посмотрел в бинокль – розовое пятнышко отчетливо видно на сероватой гальке осыпи. У местных глаза должны быть первобытные, ястребиные. Углядят. Надо молиться, чтоб углядели.
Kitty следила за мной с напряженным любопытством и обеспокоенно щебетала – хотела знать, к чему это шаманство и балеарские подвиги на скользкой полочке.
-- Понимаешь, малышок, я с минуты на минуту жду гостей. – Kitty побледнела, но я пер дальше, как танк; объяснение все одно неизбежно. – Они ж уверены, что мы все еще наверху, на той площадке. Наверняка вызвали подмогу и вот-вот должны начать штурм, на этот раз по-взрослому. А нас там нет, понимаешь? Пусто! Ну, и где мы? Что они должны подумать? Скажем, мы с отчаяния бросились вниз со скалы. Пойдут искать трупы. А трупов тоже нет! Загадка. Догадаться насчет пещеры они не могут, ее ниоткуда не видно, это наше открытие, но все равно нам надо отвлечь внимание от скалы. Намекнуть – мол, шайтан помог нам перелететь со скалы на скалу, или все произошло так, как произошло, только мы проскользнули еще дальше, выбрались из ущелья и исчезли. Но по дороге потеряли или выбросили трусики, за ненадобностью…
-- Ну почему именно трусики?
-- Из-за аэродинамических свойств, лапонька. Они ничего не весят, обтекаемы, в полете никакого сопротивления не оказывают и даже наоборот. И второе, на этом острове наверняка ни у кого другого таких нет, а если есть, их владелицы здесь не шляются. Нет, это точно наш след, и он ведет к противоположному склону и дальше. Что и требовалось доказать. Господи, лишь бы их не унесло ветром, лишь бы они не завалились в какую-нибудь щель…
Я снова приник к биноклю. Розовое пятнышко оставалось на месте. Видно, бельишко зацепилось за острый камень и никуда не денется, если только не поднимется бешеный ветер или не обрушится сверху ливень и поток. Пока что в ущелье стояла утренняя тишь и благодать.
Kitty по-прежнему разбирало любопытство.
-- А кровь со щеки зачем? Командорчик, ну расскажи, мне же надо знать, ну до чего ты противный…
Я оторвался от бинокля.
-- А ты маленький, глупенький и непонятливый. Раз на трусиках кровь, значит, ты ранена, так? А раз ранена, далеко ты уйти не могла, и надо бросаться разыскивать нас, не медля ни секунды. А если они тут будут стоять, пялиться по сторонам и думать головой, могут до чего-нибудь неприятного додуматься. Луис, по крайней мере, может. У этой сволочи звериные инстинкты дай Бог каждому. Ладно, ну их на хрен с их инстинктами (это – для себя, по-русски). Давай лучше завтракать. А то у нас последнее время с едой донельзя хило. Некогда нам все.
С едой действительно дела обстояли слабенько. Последний кокос выпит, и бананов осталось пустяк. Есть рис, но сварить не на чем. Правда, имеется еще изюм и оливковое масло. Чудесное сочетание – если не бояться поноса.
Kitty быстро усекла, что я жую банан больше для вида, и уперлась обвинительным пальчиком мне в грудь.
-- Командор, ты ничего не ешь. Я так не играю. Я тоже есть не буду.
-- Малыш, я и еда – это ж совсем отдельная песня. Я могу неделями не есть, была б вода. В тайге и в тундре так и бывало, по две недели ничего не ел. За Полярным кругом, если в горы подняться, ни черта съедобного нет, вся дичь в долинных болотах. Один раз я шестнадцать кило потерял, и что? Да ничего, только здоровее стал. И в цивильной жизни два раза голоданием лечился, по три недели только нарзан пил, на подчиненных с голоду рычал да еще три недели из голодания постепенно выходил. Там целая система…
-- От чего лечился?
-- Печень чистил. Было время, я ж пил как лошадь. Известная российская болезнь, все больше от тоски приключается. Хандра-с. Чуть с круга не спился. Потом усилием воли завязал и решил прочистить организм. Голодание здорово помогает. Только ацетоном от человека начинает вонять, ужас просто. В палатке, наверно, задохнуться можно. Но это где-то на десятый день. А пару дней поголодать, это мне как пару раз чихнуть.
-- Честно?
-- Honest Injun. Честное индейское. Ты кушай, кушай, ты ж растущий организм, тебе нужно. А я вот глоток масла выпью, и хорош. Знаешь, сколько в нем калорий?
-- Сколько?
-- Много, вот сколько. Жуй давай.
Kitty начала было послушно жевать, но поперхнулась: в этот самый момент где-то наверху поднялась дикая пальба. Я тоже перетрухал порядком, хоть и знал про себя и ожидал – вот-вот начнется. Что уж говорить о малышке. Она уткнулась мне в грудь и мелко дрожала. Я крепко прижимал ее к себе и все твердил потихоньку нечто успокоительное. А что еще оставалось делать?
-- Kitten, не бойся, маленький, пускай эти идиоты лупят по пустому месту, нам от этого ни холодно, ни жарко. Как мы их надурили, а? В нашей пещере можно атомную бомбардировку пересидеть, не то что их глупую автоматную стрельбу.
Атакующие словно меня услышали, и автоматную трескотню покрыли взрывы, аж вся скала дрогнула, и с потолка пещеры посыпалась какая-то труха и мелкие камешки. Kitty тихо взвизгнула, а я еще плотнее притиснул ее к себе. Нет, ну каковы болваны, лупят из подствольников, словно наверху целый взвод окопался, а не пара жалких, практически безоружных беглецов. Обезумели от ненависти и жажды мести, зверье. Таких только пулей вылечишь, либо нож скоту в глотку, да не забыть повернуть…
После серии взрывов наступила тишина. Я тихонько поглаживал спину и плечики Kitty и напряженно ждал – что дальше. Момент подступал критический. Минут через двадцать дождался. Сверху послышался галдеж в несколько голосов, потом крики, словно они что-то кому-то сообщали. Ответные крики, но вроде с другой стороны ущелья. Нет, решительно надо разобраться, что там и как. Я прошептал Kitty: «Полежи, малыш, я сейчас… Надо понаблюдать, прояснить обстановку. Где твой хиджаб?»
Она машинально протянула мне тряпицу, я замотал ею лицо, только глаза остались. Подобрался к узкой щели, выглянул – и чуть не отпрянул. Вот те раз. На противоположной стороне ущелья, на гребне, как раз напротив нас, только ниже, маячили несколько фигур и оживленно перекрикивались с теми, что у нас над головами, на площадке, где вчера приключились наши Фермопилы. Значит, враги вели перекрестный огонь по площадке с двух сторон, а эта группа напротив отрезала нам путь к отступлению, если б мы сегодня рискнули проделать то, что проделали вчера. Тут чувствовалась жесткая рука этого коварного змея Луиса.
И вот теперь две группы перекрикивались через ущелье. Предмет дискуссии понять несложно: на площадке должны были лежать наши растерзанные тела, но их не лежало, ни растерзанных, ни каких-либо еще. Ни печенок наших, ни селезенок. Только камень торчит, явно вбитый в расселину, а зачем, о том змей Луис вполне мог догадаться, если он туда залез полюбоваться на наши трупы. Но скорее там кто-то из его сыновей. Тоже чуткие змееныши, все в папашу.
Кончились переговоры тем, чем и должны были кончиться. Сверху донеслась повелительно-злобная команда, и группа напротив двинула куда-то ниже по гребню. Наверно, там находился лаз или спуск в ущелье, потому что вскоре они возникли у подножья скалок с противоположной стороны ущелья. Я только об одном молил каких-то неясных Верхних Людей – чтобы кто-то из этих макак заметил розовый лоскуток на белой с серым осыпи. И Некто мои молитвы услышал. Крайний в цепи вдруг завопил как резаный, замахал руками, и вся свора кинулась к крохотному, несчастному предмету дамского туалета. Тут вопли и галдеж утроились. Кто-то из группы поднял трусики над головой, показывая их тем, что наверху над нами, и при этом продолжал что-то возбужденно орать, словно доказывая свою правоту. Начальство сверху тоже подало голос, и перекличка продолжалась довольно долго и многословно.
Kitty не выдержала, замотала лицо какой-то тряпкой, подкралась ко мне и тоже выглянула в щель. Я шепотом растолковал ей суть происходящего, и у нее впервые за долгие часы заблестели глазки. Мы их все же накололи, этих кретинов!
Тут мне пришлось пригнуть голову Kitty ниже щели. То ли это был некий местный ритуал, то ли имел место настоящий клинический случай, только один из этих придурков обнажил известную деталь своей анатомии и, зажав трусики в кулаке, принялся совершать непотребные движения, фетишист поганый, а остальная группа чуть не визжала от восторга, ну прямо покатывалась, животики надрывала со всякими комментариями. Однако сверху послышался свирепый рев, и представление прекратилось.
Нижняя банда снова рассыпалась в цепь, двинулась в сторону нашей скальной стенки и скоро вышла из кадра, оказавшись в мертвой зоне. Чего тут гадать, начальник наверху, осторожный ублюдок, дал команду осмотреть-таки подножье скалы и прилегающую местность. О дальнейшем мы могли судить только по голосам – истерически-начальственным сверху и угрюмым снизу, одно время прямо под нами.
То были очень противные полчаса. Как я себя ни убеждал, что стена без специального снаряжения или хотя бы обыкновенной веревки неприступна – ни сверху, ни снизу до нас не добраться – попотел я изрядно. Они ж местные, могли тут ходить какие-то легенды про пещеру в скале. А ну как начнут палить из подствольников по расселине. Одна граната залетит к нам в гости – и никто не узнает, где могилка моя…
Обошлось. Тот, который наверху, тоже видно мандражировал, боялся – пока его охотники ищут здесь, чего не потеряли, дичь может уйти далеко за следующий гребень и забиться в какую-нибудь щель, понориться так – за неделю не сыщешь. Сверху раздалась последняя команда, внизу оживленно загалдели, и скоро преследователи снова выбрались из зарослей, появились на осыпях у противоположных скал, исчезли из виду, а малое время спустя замелькали на гребне и снова исчезли, на этот раз насовсем. Сверху тоже не стало слышно никаких голосов.
Уф. Отбой. Накатило чувство облегчения, избавления от смертельной опасности, хоть и временное, это ж ежу понятно. От радости мы только и могли, что жарко целоваться, ухмыляться, пританцовывать то ли джигу, то ли лезгинку, да бормотать бессмыслицу. Утихомирились, лишь когда ребрышки Kitty не на шутку затрещали под моими руками. Некоторое время мы еще проторчали у нашей смотровой щели, но за бортом не происходило ровным счетом ничего интересного – джунгли вернулись к обычным своим занятиям. Враги погнались за призраками, а мы могли расслабиться.
Так я и решил: сегодня никуда не рыпаемся, отсыпаемся, отлеживаемся, лечим раны, благо в аптечке все нужное имелось. Тайга научила меня запасаться лекарствами на все случаи, весят они меньше всего, а выручают, как ничто другое. Повозились с мазями и бинтами, потом забрались в платку и лежали там смирно-пресмирно, никаких напряжений не хотелось. Просто блаженно лежали рядом, кожа к коже, рука в руке, и ножки впереплет. Так и заснули.
Дрыхли часа полтора, и это знатно нас подкрепило. Kitty пожевала еще изюму, я глотнул масла, хоть и боялся, как бы чего специфического не вышло. Что бы я там ни толковал Kitty про свою любовь к голодухе, силы нужны. Правильно в тайге говорят: какая кормля, такая и ловля. Предстоял спуск в неведомое, вполне могли мы залезть в тупик, из которого никак не выбраться, не с нашими силами и не с нашим снаряжением. Малышка скорее всего ни о чем таком не думала, за нее Командор думает. Вот я и мусолил эти мысли, однако строго про себя, чтоб снаружи ничего не было заметно.
На всякий случай занялся знакомым делом – сплетать из лески спасительную снасть, удлинять уже имеющуюся. Правда, лишней лески оставалось уж очень мало, надо ж было оставить метров сорок одинарной страховочной жилки – после спуска развязывать снизу узлы. Пока я плел, о чем-то болтали, а о чем, никак не припомню. Так, милый треп, от которого в памяти ничего не остается, кроме ощущения тепла и успокоенности – вот мы оба тут, мы на одной волне, и мир снаружи не так страшен. Хотя по сути какой там к эдакой матери мир. Сплошная война.
Наверно, мы в разговоре помянули мою пращу, и Kitty немедленно захотелось овладеть этим инструментом. Я ж говорю – что хрестьяне, то и обезьяне. Из этого, конечно, вышел один юмор. Праща – оружие сложное, куда капризнее рогатки, и первые попытки обучиться этому ремеслу всегда комичны. Камень летит ровно туда, куда хочет – вбок, круто вверх, в землю, только не в цель. А у тренера одна главная мысль – как бы выйти из этого сеанса с непроломленной башкой и вообще в относительной целости. Признаюсь, однако, что уже первые швырки Kitty оказались поудачнее моих, пятилетней давности, и прогрессировала она от броска к броску довольно заметно. Скоро уж и сектор неплохо выдерживала. На редкость одаренный организм, все с лету ловит, нутром чует.
Еще отраднее было видеть, как она увлеклась и отвлеклась от всего страхолюдства вокруг нас, хихикала или дивилась своим промахам, пританцовывала, когда что-то получалось. То был елей на мою душеньку. Опять же упражнялись мы в строгих олимпийских традициях Древней Греции, то есть сугубо голенькие, и потому контакт был не только душевный. Очень долго просто так любоваться прелестницей младой было выше моих сил, и праща была оставлена до лучших времен.
Потом мы еще прикорнули, и как-то нечувствительно выяснилось, что уже ночь и пора рассказывать сказку на сон грядущий. Все ту же «Анну Каренину». Правда, в моем изложении она все как-то сбивалась на «Кити Щербацкую» с Левиным в виде главного героя, а иногда даже на первый план выступала Ласка, лягавая собака Левина, которую я временами любил больше, чем Кити. Остальные как-то стушевались, но граф меня простит. Левин ведь тоже охотился на медведей, хотя это не совсем мой случай, в бедовой моей жизни медведи в основном охотились на меня. Однако это уже такие мелочи, что и говорить не о чем…
Мы уже засыпали, когда вспомнился мне один трагикомический случай, еще одно недоразумение с медвежьим племенем, только рассказать некому – малышок уже сопел носиком. И я просто лежал и мечтал. Ах, чего бы я только не дал, чтоб оказаться в каком-нибудь медвежьем углу, в осенней тайге, когда гнуса уже прибьет морозцем и самая пора зверовать да рыбку ловить – тайменя, ленка, а если повезет, то и сига, а про стерлядь и говорить нечего. Стерлядь, правда, вся на большой реке, а я люблю забиться куда ни то в глушь, на малые порожистые речки, где ничья нога не ступала, разве что медвежья лапа.
Одна беда – никак не вязалась та тайга с Kitty. Вот тропики – да, наверно, потому, что мы тут уже, вот они. А тайга – ни в какую.
Ну и что… Все равно хочу в тайгу, куда-нибудь на Амгу, на малый ее приток…
Даже без Kitty.
Как это без Kitty, ты что?
А вот так. Сам подумай своей дурной головой, загляни туда подальше. Нет там никакой Kitty. Другие есть, а ее нету…
Глава 30. Аттракцион на вертикальной стене
Стресс бывает разный, это я давно где-то вычитал. Бывает полезный, но это редко, чаще не очень. Самый дурной – это когда с вечера не можешь заснуть, а потом просыпаешься до свету и никак не получается вернуться в сон, ибо в голове бардак несусветный. Как раз мой вариант. В полной тьме меня разбудил шум дежурного ночного дождя, и до самого утра сна ни в одном глазу. Все слушал, как снаружи полощет ливень, словно кто-то решил весь этот островок на хрен растворить, а в расселине уже течет целый ручей и эдак жалобно булькает. Слов нет, пещерка на редкость уютная, и попалась она нам ох как вовремя, тик в тик. Кислый был позавчера момент, аж вспоминать не хотелось. В этой пещере можно хоть на неделю засесть, пока у наших врагов мозги раком не станут – куда это мы запропастились…
Вот только что с нами будет через неделю, при нашей диете? Тут гадать нечего, ситуация донельзя знакомая, с альпинистских моих похождений. Бывало, непогода запирала нас на высоте и на неделю, и больше. Снаружи пурга, мороз, из палатки носу не высунешь, писаем в баночку, запасы еды, как ни растягивай, кончаются неумолимо, и наступает час, про который так и говорят: «Последний фуй без соли доедаем». А потом погода присмиреет, можно спускаться, а силенок-то уж черт-ма, с голодухи да с гиподинамии с гипоксией. И начинается сыпуха. Кто-то подломится либо побьется, остальным его тащить, если он живой, а тут собственную тень волочь нет никаких сил…
А-а, чего вспоминать. Без воспоминаний ясно – надо спускаться, пока мы в форме. Относительной, конечно. А вот как спускаться, и что там нас ждет впереди – гадай не гадай, все одно не угадаешь, пока не влезешь в это дерьмо по маковку.
Невесть откуда спланировала мне в голову такая мысль-вопрос: а почему в этой уютной пещере нет змей? Куда уж комфортнее – и от жары можно спрятаться, а хочешь на солнышке погреть свою холодную кровь – пожалуйста, вылезай себе на полку и принимай солнечные ванны, птичек в пузе переваривай. Ан нет. Даже следов змеиных нет, сухих шкурок либо слизи, что змея иногда оставляет на камне. Ящерок тоже нет. Ничего ползучего. Отсюда грустный вывод: ничто живое, кроме птичек, насекомых и двух вусмерть перепуганных беглых влюбленных, не может сюда добраться. По простой причине: стенка – сильно вертикальная либо вообще с отрицательным уклоном, а полочка-расселина где-то тут недалеко кончается и до земли не доходит.
Вот такие пироги. И будущее у нас мерцает такое: либо мы доползаем до места, откуда можно спуститься на грешную землю, либо… Про второе «либо» думать совершенно не хотелось, эту беду никаким думаньем не избудешь. Один выход тогда – возвращаться в пещеру и ждать волшебника. В голубом вертолете.
Чтоб как-то затушевать этот тоскливый настрой, я был особенно нежен с малышкой во время нашего утреннего сеанса телесной магии. Напрасные потуги, однако. Я уж говорил, кажется – мы с нею образовали некую замкнутую систему сообщающихся сосудов особого, телепатического свойства. Так что, когда мы немного утихомирились, Kitty прямиком меня спросила, внимательно вперившись в мою физию своими глазками:
-- Ну что, Командор? Сегодня ползем дальше?
-- Пора, я думаю. Подождем только, когда солнце высушит камень после ночного ливня. Тут это быстро. Солнце из-за горы выглянет, минут пятнадцать-двадцать, и все сухо.
Потом мы тщательно упаковались, а я еще тщательнее осмотрел и прощупал, дюйм за дюймом, нашу многосоставную веревку – не потерлась ли где, не поползли ли узлы на связях. Затем внимательнейше обследовал местность, сначала через смотровую щель, после чего осторожно вылез наружу, распластался на полке и с четверть часа присматривался и прислушивался. Вроде нигде ничего, в джунглях нормальная суета пернатых, нигде особого птичьего переполоха либо тревоги, не говоря уж о других признаках вражьего присутствия – мелькающие фигуры, голоса и т.п. Пощупал стенку – суше не бывает. Дальше тянуть никак нельзя. Пора-а в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю… Вот именно – вперед и с песнями.
Работали мы на скале тем же порядком, что и позавчера, только пришлось нам много труднее, просто совсем туго – расселина уходила вниз все круче и становилась все уже. Теперь я почти все время держал Kitty на весу, а сам спускался совсем уж диким способом – лежа на спине и упираясь левой ногой в низко нависающий карниз, а сверху на меня еще давил рюкзак, я его тащил за собой волоком. Скоро я весь взмок, руки болели смертно, а тут еще левая нога, задранная постоянно вверх, совершенно одеревенела от напряжения. Чувствовалось – ее вот-вот схватит судорога.
Но то были, как выяснилось, сущие пустяки, ибо вскорости оправдались мои ночные страхи. Я услыхал испуганный голосок Kitty: «Командор, полка кончилась!» -- и, помнится, подумал что-то вроде: «Вот оно…» Даже не подумал, наверно, а просто наступило некое резкое похолодание внутренностей. И так можно сказать.
Я изогнулся, извернулся, во что-то уперся правой ступней, приподнялся – и вот что я увидел: Kitty сидит метрах в шести-семи ниже меня, спиной к стене, свесив ноги, вцепившись руками в край скалы, и ошарашенно смотрит на меня. А мне и сказать нечего. Я только пробормотал, «Я сейчас…» и снова откинулся на спину. А что я «сейчас»? Бессмыслица. Конец, и все тут. Мы даже в пещеру не сможем вернуться, чтоб помереть спокойно.
Короче, я сдался, поднял ручки в гору, дал слабину. Капитулировал. Такой вот пришел момент: я был готов умереть… Нет, даже не так: я был согласен умереть, только чтоб без хлопот, без диких и наверняка бессмысленных усилий. Вот просто закрыть глаза и перестать быть, потому что быть уже не-вы-но-си-мо. Если б я мог взять и отключить в себе жизнь – говорят, дикари это умеют – наверно, я бы так и сделал.
Да нет, не сделал бы. Не мог, потому как снизу доносилось жалобное: «Командорчик!» И снова, чуть громче и испуганнее: «Командо-орчик!»
-- Я слышу тебя, sweetie. Мне нужно немного отдохнуть и осмотреться. – Главное – деловитость в голосе. Вроде получилось. Со скидкой на обстоятельства.
Я кое-как повернулся на правый бок – ноги по-прежнему враскорячку – и глянул вниз, за край полки. Там, внизу, вплотную к стене сплошным пологом стлались заросли, но самые высокие деревья, верхушками едва не вровень с нами, качались от нас метрах в десяти-пятнадцати. Никак на них не перелететь, только на дельтаплане… Во дурь в голову прет. Так. Мыслим. Отсюда веревка до земли точно не достанет. Может достать только до верхушек деревьев, что прямо под скалой. Это надо проверить, промерять… Что-то надо делать. Хоть что-то, но – делать. Иначе тоска – и смерть.
-- Kitty!
-- Что, милый?
-- Ты там плотно сидишь?
-- Да, здесь полочка немного расширяется в конце. Прямо как кресло. А потом – обрыв. Гладкая стена.
-- Знаю. У тебя головка не кружится?
-- Вроде нет. Я как-то об этом не думаю.
-- Молодец. И не думай. Смотри лучше в мою сторону, вниз не стоит. Я тут проделаю одну операцию, а ты пока посиди спокойно. Можешь смотреть на пейзаж, только не расслабляйся, крепко держись руками, не отпускай камень.
-- Какую операцию?
-- Спущу рюкзак. Надо промерять, далеко ли до деревьев, далеко ли земля. Может, нашей веревки до самой земли уже хватит, и пора спускаться. А ты отдыхай пока, готовься. Главное – не ерзай.
-- Хорошо, Командор. Я постараюсь. – Голосок напряженный – а у кого он тут был бы безмятежный? – но вроде без истерики. Сейчас нам не до истерики, не дай и не приведи, Господи Боже ты мой...
Рюкзак я тащил за собой по полке на одинарной леске, и сейчас он давил мне прямо на маковку. Я осторожно перетащил его на грудь, потом еще осторожнее спустил за край полки и стал потихоньку травить леску, все так же лежа на спине и глядя в небо. Жилки я оставил длиной примерно с нашу веревку, и если рюкзак коснется земли, когда леска кончится или немного раньше, можно надеяться на спасение – веревки хватит. А нет… «А нет, так будем ломать ноги», окрысился я сам на себя и заглянул за край полки.
Рюкзак висел над самыми верхушками деревьев, лески оставалось еще два-три метра. Я немного потравил, потом еще. Рюкзачок скрылся в зелени, лески оставалось всего ничего, и вдруг она ослабла. Неужто земля? Боженька, сделай так, чтоб была земля, как у Колумба… Облегчение и надежда полыхнули бенгальским огнем – и тут же погасли. Для проверки я потянул леску вверх, на себя, но она не поддавалась. Чтоб не резать руки, я обмотал леску вокруг топорища, потянул сильнее – тот же результат. Зацепился за что-то, сволочь. А далеко от земли зацепился, за что зацепился… Небо, дай ответ – не дает ответа.
Я снова уставился в эти идиотически сияющие, ненавистные небеса. Дергаться не стоило, держусь ведь на честном слове, можно себя самого со скалы сдернуть, а заодно и Kitty – чтоб не мучилась. Мы же с ней в связке.
Ладно, примем как данное: веревка достанет до верхушек ближних деревьев, а возможно, чуть ниже верхушек. И на том надо сказать кому-то спасибо. Малышку я так и так должен спустить, других вариантов нет. Там, среди ветвей, она уж как-нибудь извернется, зацепится, обезьянка моя бесценная… А вот как самому с этой паскудной скалы слезть? Веревку закрепить абсолютно не за что. Ни выступа, ни камня подходящего… Метнуть топорик с привязанной веревкой в вершину ближайшего высокого дерева и лететь к нему на манер Тарзана? А вдруг топорик толком не зацепится, это ж не «кошка», да тут и «кошка» вполне может сорваться… Что тогда? Тогда я шлепнусь с высоты метров сорок, если не боле, и малышка останется тут сирота сиротой. Даже если топорик как следует захлестнется, при таких скоростях, на таком расстоянии и с моей массой мне либо руки на хер оторвет, либо хорошим суком насквозь проткнет, и так я здесь и останусь, вроде жука в коллекции. Не смешно. Отставить. Думай, башка…
Нога, упертая в карниз, дрожала и в любой момент могла отказать. Край надо было дать ей отдохнуть – а за что держаться? Я просунул левую руку в узенькую щель меж стенкой и полкой. Больно, но терпимо. Рука держит. Теперь можно положить ногу на полку. Вот так. Лепота… Я осторожно подвигал одеревеневшими мускулами ноги, подергал икрой, потом берцовыми мышцами, сбрасывая напряжение. Минут на пять можно расслабиться, не больше, а не то потянет ветерок и сдует малышку с насеста.
-- Kitty!
-- Ja, Liebling?
-- У тебя там есть зазор между стенкой и полочкой?
-- Есть.
-- Большой? Кулачок помещается?
-- С трудом.
-- А глубокая щель?
-- Не знаю. Ладонь входит, и все.
-- Чудно. Я сейчас придвинусь поближе к тебе. Не пугайся.
Я отпустил жилку, на которой висел рюкзак. Вряд ли он нам здесь, на стенке, еще понадобится, если нам вообще когда-нибудь что-нибудь понадобится. Потом, все так же на спине, начал по сантиметру отрабатывать вниз, правой рукой сжимая внешний край полки, а левую протискивая вдоль щели. Адова работка, а куда денешься. Хорошо хоть рюкзак больше на маковку не давит. Наконец полка стала выполаживать, держаться уже полегче, и я остановился, ногами чуть не касаясь Kitty. Видок у меня был, похоже, еще тот, если судить по выражению ее лица. Попробовал улыбнуться.
-- Все, малыш. Сейчас я тебя буду спускать. Отдохну только немного. Притомился.
-- Прямо на землю будешь спускать?
-- Прямо на землю вряд ли получится. – Честность все же лучшая политика, если вранье все равно незамедлительно раскроется. – Рюкзак там за что-то зацепился, и далеко ли от него до земли, черт его знает. Но до деревьев я тебя спущу, а уж там ты за что-нибудь ухватишься, ты ж у меня девочка ловкая. Чемпионка. Хватайся за ветку какую-нибудь покрепче. Переберешься поближе к стволу и на землю спустишься. Идет?
-- А ты?
-- А я потом. Как только за что-то там уцепишься, моментально отвязывай «проводник», чтоб меня отсюда не сдернуть. Это понятно?
-- Еще как.
-- И сразу кричи «Ап!», когда отвяжешься. До земли доберешься, еще кричи.
-- А нас никто не услышит?
-- А ты потихоньку кричи.
-- Как это?
-- Шутка. Если тут кто-то есть, они нас давно на стенке засекли. Нет вроде никого, одни пташки. Я временами поглядываю. Ну ты как, готова?
-- Н-не знаю. – Kitty боязливо заглянула за край пропасти, слегка отшатнулась и зримо побледнела.
А вот этого позволять нельзя. Я снял с плеча собранную в аккуратное кольцо веревку, задрал левую ногу, уперся в карниз – тут он был повыше, чем раньше, и упор получился плотный.
-- Работаем. Все, как позачера. Поворачиваешься на бок, цепляешься руками за край полки, спускаешь ноги, переводишь руки на веревку, а дальше я тебя потихоньку спускаю. Проверь «проводник». Узел тугой?
-- Тугой.
-- Поехали.
Kitty в последний раз глянула на меня – мне показалось, обиженно глянула, но с этим разбираться абсолютно некогда. Она отпустила край полки, и я закряхтел. Весь ее вес теперь приходился на мои руки, а они оказались в совершенно дурацком положении – левая на груди, правая прижата к краю расселины, и обе кровят и болят, хоть криком кричи.
Трудно сказать, сколько длилась эта мука. Мне показалось, целый час плюс-минус вечность. Помню, как из последних уже сил мысленно твердил свою мантру: «Все кончается кончится и это… все кончается кончится и это…» Кончилось. Снизу донеслось слабенькое «Ап!», и веревка – на самом деле это была уже плетеная леска – резко ослабла. Тут же внизу послышался короткий непонятный шум, вроде треск, и все стихло. Я перегнулся, въелся глазами в зеленый покров – малыша и следа нет, зеленый ковер поглотил ее без остатка.
-- Kitty! Как ты там?
Молчание.
-- Kitty! – Это – совсем уже диким голосом. Долгое молчание, потом снова донеслось «Ап!», еще слабее, чем раньше. – Ты не разбилась? Ничего не сломала? Говори!
-- Кажется, нет. Ударилась немного.
-- Потерпи, я сейчас… Я быстро…
Быстро не получилось. Надо было сползти на площадку, где недавно сидела Kitty; там хоть на метр, да все ближе к земле. Однако самое заковыристое – закрепить на скале конец веревки. Вариант у меня, похоже, был один-разъединственный: привязать веревку к рукоятке паранга, лезвие забить топориком в щель меж скалой и полкой и молиться, чтоб мой вес его не вырвал оттуда, когда начну спускаться. Что очень даже могло приключиться. Если металл хреновый – а это явно не булат, – паранг мог погнуться, поломаться, да мало ли чего.
В общем, так я все и сделал. Нащупал паранг на поясе, вытащил из ножен, чтоб голое лезвие глубже вошло в узкую щель, обернул рукоятку концом веревки, завязал немудреный узел ближе к лезвию, потом ударами обухом топора о навершие вколотил лезвие в зазор меж скалой и полкой. Из щели теперь торчала только рукоятка. Я с силой покачал ее – вроде держится, но что будет, когда на нее придется весь мой вес, никакая бабка не скажет. То ли выдернется, то ли удержится, то ли поломается… Все это гадание на соплях, как и вся моя система. Потянет веревка в сторону, и вылетит мой самодельный крюк из щели со свистом, и шлепнусь я, как лягушка-путешественница, только болота внизу не будет. А хрен его знает, может, там и есть болото, только я же не ляга…
Я еще подумал немного, потом встал на полке сначала на колени, затем в полный рост, лицом к стене, руки в стороны, хотя держаться там руками было решительно не за что. Правой пяткой наступил на плоское навершие паранга, перенес на нее всю тяжесть тела; тесак вроде сдвинулся на пару сантиметров вниз. Постоял, подышал, еще раз нажал, но теперь уже никакого шевеления не почувствовал. Ладно. Я сделал все, что мог, и пусть другие сделают лучше. Чего я им от души желаю…
Медленно-медленно и совсем неграциозно я как-то извернулся, повернулся спиной к стене и застыл, пялясь во все глаза на выданный мне уголок Божьего мира. Ну что сказать. Шикарный, конечно, вид, кто бы спорил. Солнце шпарит во всю тропическую дурь, внизу джунгли колышутся, птички перепархивают, вдали море синеет да гребнями волн белеет. Там только серфингом заниматься, но я этого не умею и, видно, никогда уж не научусь… Серьезно, чудный вид. Только какая мне с него радость, ведь в остатний раз скорее всего любуюсь, и это все отравляло, как стрихнином. Провалился б он корове в трещину, этот вид, этот остров, и в особенности население этого острова, эта банда кровожадных недоносков…
Ладно, не будем о грустном. Парашют бы мне сюда. Эдакий маленький аккуратненький парашютик. Как бы я сейчас сиганул с этой долбаной полки, как полетел… Забыл, как мужички называются, что прыгают с мостов, со скал, с высоких зданий, делать им, мудакам, больше не хрена… Ах да, base jumping это занятие называется. Хорошо хоть вспомнил, а то как бы я без этого жил.
Я глубоко-глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Еще раз обежал взглядом пейзаж. Жаркий воздух над джунглями струился и мерцал, и поджилки мои дрожали словно в унисон с этим мерцанием. Это надо переждать. Идти на спуск без куража, с дрожащими ручками-ножками – это ж приглашение на казнь типа самоубийства, не так разве…
Налетел порыв ветра, и меня слегка шатнуло. Как бы намек. Правильно, не хрена тут сопли размазывать да подмышками вонять. Шансец есть, и надо его использовать по полной, остальное в руце Божией, или кто там наверху за нами присматривает. Хотя скорее всего нет там никого, пустота, вакуум межзвездный, и плевать я на этот гребаный вакуум хотел, а он на меня…
Вздохнул еще поглубже, тихонько присел, свесил ноги, погладил теплый, даже горячий на солнце камень, словно на прощанье. Потом стиснул в руках плетеную леску, изо всех сил потянул на себя – вроде держится крюк-самодел. Ну, с Богом. Опираясь на руки с зажатой леской о край площадки, перевалил через этот край, повис – и сразу чуть не взвыл от боли в ладонях, их прямо-таки перерезало леской. Вот только нельзя об этом думать, об этом лучше забыть, а думать только об одном – как спускаться плавно, без рывков, не дай Бог дернуть эту снасть… не дай Бог… не дай Бог… Я повторял эту незамысловатую молитву каждый раз, когда перебирал руками, перенося вес с одной руки на другую.
В какой-то миг кровь, видно, проступила сквозь перчатку, рука проскользнула по веревке, я тут же уцепился за шнур другой рукой, но рывок, конечно, случился. Имел, сука, место… Я немного повисел, судорожно дыша и потея обильнее, чем в парной, боялся – вот-вот рухну. Потом полез еще медленнее, отрабатывая по десятку сантиметров за раз, не больше.
Наконец достиг черты, где уклон стал не совсем вертикальный, уже можно было кое-как, слегка, опереться на ноги, и дело пошло быстрее. Вот уж и верхушки деревьев прямо под ногами, только стать не на что и земли сквозь плотную зелень все так же не видно, а я держусь обеими руками уж за самый конец веревки, за узел, и что делать, непонятно. Вдруг я на высоте шестого этажа? Одна верхушка дерева практически на одном уровне со мной, но в нескольких метрах от меня… А-а, была не была… Ожидать-то здесь все одно нечего и некого.
Упираясь ногами в стенку, я отодвинулся от этого дерева, сколько мог, чтоб, когда оттолкнусь от скалы и полечу, меня маятником донесло до него. Идея – блеск, только ничего путного из нее не вышло. Я-таки оттолкнулся, полетел к дереву, но от рывка в сторону крюк мой все же вырвало из щели, и я по касательной рухнул вниз. Ударился о какую-то ветку, ухватился, она хряснула, в падении по глазам больно хлестнуло, и я только успел стиснуть ступни, как при приземлении с парашютом – если приходишь на одну ногу, нога ломается, а две вместе могут выдержать удар. Сработала доведенная когда-то до автоматизма привычка.
Потом выяснилось, что упал я все же с приличной высоты, где-то с третьего-четвертого этажа, но та обломившаяся ветка чуток меня задержала, а еще больше спружинили кусты внизу, да и почва оказалась мягкой, и отделался я в основном царапинами во всю рожу. Так мне поначалу показалось.
Наверно, мне бы надо целовать ту болотистую почву от радости, только не до того было. Лежа на боку, я торопливо и недоверчиво ощупывал руками то, что мог достать – ребра, ноги, плечи, позвоночник… Вроде все цело, только руки дико болят да царапины жгут. Ну и пусть жгут. «Кости целы, а мясо нарастет», с перепугу прошептал я любимую поговорку матушки времен моего детства, когда я приходил домой с синяками, царапинами, шишками и прочими следами пацанячьих приключений. Да, мумуля, поглядела бы ты сейчас на своего великовозрастного сынка, задницу ему некому набить. Крапивой. Именно задницу и именно крапивой.
Тут в мои семейные воспоминания ворвалась малышка, и это смотрелось, наверно, как встреча молодоженов после годичной разлуки, до того пламенно мы вцепились друг в друга. Потом я лизнул расцарапанный ее носик, и Kitty расплакалась, но это я воспринял как должное. Слезы на земле – это совсем не то, что ужас зависания над пропастью. Кто бы на ее месте не разнюнился от облегчения, разве что какая-нибудь суперкиногероиня, а Kitten ведь вполне нормальная девочка, в меру умненькая, в меру глупенькая, ну разве что не в меру милая моему дурному сердцу. Обстоятельства вот только наши сложились до того ненормальные, что я сейчас вспоминаю это все, пишу и сам иногда дивлюсь – было это на самом деле или приснился мне вот такой длинный нескладный сон в летнюю ночь… Только какой там на хрен сон. От снов так сердце не болит.
Ладно, чего тут рассусоливать. Мне бы вспомнить поточнее, как оно все реально происходило, вот и все мои заботы на сегодняшний день. Помню, Kitty сначала шлепнулась рядом со мной, мы оба что-то бессвязно лепетали, потом слезы, потом я подполз к дереву, оперся спиной, умостил малышку себе на колени и принялся слизывать соленые слезки и мурлыкать нечто утешительно-успокоительное. Когда шквал поутих, я спросил:
-- Ну, ты как, тоже с высоты шлепнулась? И ничего не поломала? Одними этими царапинками отделалась?
Малышке только того и надо было. Она затараторила прямо как под давлением в сто атмосфер:
-- Ой нет, мне так повезло, так повезло, ты не поверишь, это просто чудо, я сама до сих пор не верю. Ты меня опустил прямо в верхушку дерева, я вцепилась рукой и ногами в стволик, и только я дернула узел, чтоб отвязаться, это дерево как начало подо мной сгибаться, как начало, быстро-быстро так, я думала, оно вот-вот поломается – а ничего подобного! Представляешь, оно до самой земли согнулось, меня только кусты внизу поцарапали, и я на них застряла… -- Тут Kitty перевела дух, иначе задохнулась бы, и снова зачастила. – Тогда я раз – и отпустила ветку, и она улетела назад в небо, а я сквозь куст шлепнулась на землю, совсем не больно, только я немного в шоке была и задохнулась от удара, сижу на своей Popo и знаю, что надо крикнуть “Ап!», а ничего не получается. А потом крикнула. А ты упал с дерева, да?
-- Рухнул, скорее. Не повезло мне с деревом. Тебе гибучее попалось, как молодая береза, хотя откуда тут березы. Это мы на молоденьких березках так в детстве катались, как ты сегодня… А мне какая-то хрупкая сволочь попалась, сразу обломилась, и я полетел… Но это все пустяки пустейшие, главное – спустились мы с этой адовой скалы назло всем врагам. Сейчас отдохнем немного, пойдем рюкзак искать.
-- А я его видела, он тут рядом на ветке висит.
-- Вот и чудно. Давай я еще носик лизну, слюна лечит. Рюкзак снимем, сразу царапины продезинфицируем. Тропики все же, гори они синь-пламенем. Чуть что, сразу нагноение…
Кряхтя, я поднялся на ноги, но тут же охнул и осел. Kitty переполошилась:
-- Что, милый?
-- Голеностоп, verdammt noch mal… Подвернул-таки ножку, закатись она в кадушку...
-- Поломал?
-- Сейчас посмотрим.
Этот гребаный правый голеностоп я уже трижды ломал, то в альпинизме, то на горных лыжах, то еще как. Так что опыт имелся. С трудом стянул Reebok -- точно, припухлость и горячо, но это не обязательно перелом. Я задрал ногу.
-- Kitty, стукни кулачком по пятке. Сильнее.
-- Зачем, Командорчик?
-- Стучи. Ух… Если перелом, должна быть резкая боль. А ее нету. Значит, пустяки. Просто подвернул, потянул сухожилия, мышцы, или что там есть. Хорошо бы холод приложить, да где его возьмешь в этом адовом пекле. – Похоже, я начинал всерьез ненавидеть эти сраные тропики.
-- А идти сможешь?
-- Как молодой. Бежать вряд ли смогу, а так… Похромаю. Хорошо б день-два полежать, только где… Отсюда надо чесать, вылупив глаза. Не дай Бог эти скоты поищут-поищут нас, не найдут никаких наших следов, да и вернутся. Чтоб танцевать от печки. Достанем рюкзак, наложим тугую повязку и помчим отсюда. С низкого старта.
-- Comment? – Кисанька все никак не могла привыкнуть к моим дурацким шуточкам.
-- Я говорю, резво отсюда потопаем. Вскачь, практически.
На положении раненого я не стал карабкаться за рюкзаком. За меня это сделала Kitty, а я сидел внизу, терпел боль в лодыжке и любовался, как она лихо, по-пацанячьи, скользит вверх с ветки на ветку.
С рюкзаком оказалось все в порядке, ничего не побилось, не поломалось, да и с чего, я ведь его аккуратно спускал. Достал бинт, Kitty перевязала мне голеностоп «восьмеркой», по инструкции, хотя какой с того прок… Так, больше психологически помогает. Вроде делаешь все как надо, и если толку нуль – что ж, всяко бывает. Не впервой.
Kitty еще пришлось полазить по деревьям, вызволяя веревку и паранг, они там запутались в ветвях так, что сдернуть снизу никак невозможно. Пока малышка с этим возилась, я спилил себе палку, а точнее дубинку. Древесина попалась тяжеленная, настоящее железное дерево. Я ударил этим дубцом по стоячему гнилому стволу, так его словно топором переломило. Подходящий получился инструмент, вроде тех палиц, что я когда-то сочинил на вилле, тыщу лет тому назад. Господи, подобраться бы с таким бадиком к Луису сзади да хряснуть по черепу, чтоб только брызги брызнули… А ведь я совсем не кровожадный человек, даже мягкий внутри, интеллигентный вроде бы. Довели, курвы.
Когда все имущество было собрано и уложено, мы присели на дорожку. Я автоматически глянул на часы – и чуть не присвистнул. Оказалось, весь этот мучительный аттракцион, включая полеты под куполом, которого не было, занял чуть больше часа, а я бы мог поклясться – часа три-четыре, если не больше. Вот и толкуй про относительность пространства-времени. Эйнштейн обзавидовался бы.
Ладно, Эйнштейну эйнштейново, а нам хорошо бы закамуфлироваться. Что по стенке мы меньше часа ползали – это чудно, это замечательно. Вряд ли нас кто успел засечь. Вот и надо нам продолжать оставаться невидимками.
Я давно заприметил тут какую-то ползучую, кусачую дрянь типа плюща или актинидии, в общем, нечто проволокообразное необыкновенной прочности. Порвать ее тонкий стебель, или ствол, или как там у нее эта хрень называется, совершенно невозможно; только перерубить. Она резала руки, как леска, и если ты зацеплялся за нее ногой, не помогал никакой мат – либо аккуратно освобождайся, либо ныряй носом в грязь. Я срезал пару таких гирлянд, и мы обмотались ими до потери человеческого облика, особенно когда я, как водится, растер несколько жирных листьев и мы смазали их соком руки и поцарапанные наши физиономии. Камуфляж получился на славу. Враг в паре метров пройдет – от чего оборони Господь – и не заметит. Разве что унюхает.
Ну, что сказать про остаток того дня… Мы медленно, поминутно останавливаясь и прислушиваясь, пересекли горловину ущелья, вышли к той осыпи, куда я давеча закинул малышкины многострадальные трусики, и повернули вправо вдоль подножья скалок по той стороне. Тут нам повезло, мы вошли в туннельчик, прорубленный в зарослях нашими горе-преследователями, и он привел нас к лазу-кулуару, по которому они спускались с гребня и поднимались назад. Поднялись и мы. По сравнению с тем, что нам пришлось пережить с утра, то была легкая прогулка, хоть я и прихрамывал основательно и корчил рожи от боли.
На гребне мы остановились, и я внимательно осмотрел с этой точки скалу, где мы предавались самой мерзкой из известных разновидностей альпинизма – карабканью по вертикальной стене без снаряжения. Нашу пещеру с этой точки действительно ни в какой бинокль не рассмотреть – внешний край полочки почти перекрывал щель, и все смотрелось просто как трещина в скале. Ну и слава Богу. Врагу тут явно ловить нечего. Ему проще уверовать, что нас Шайтан унес в Тер-тер, чтобы употребить пару тощих гяуров на завтрак.
От выхода из кулуара следы расходились веером. Вчерашняя банда тут наверняка рассыпалась в цепь и пошла гаем, аукая по-малайски. Все правильно, я бы тоже так распорядился. А сейчас у меня такая задача – где-нибудь пристроиться и полечить ножку, пока хуже не стало. Перелома со смещением костей, может, и не было, но трещина вполне могла там появиться, а с ней много не побегаешь. Надо дать ей зарасти. И я повернул влево вверх по гребню к Бычьему Заду. Там виднелись россыпи валунов и даже приличных скал. Судя по прошлому опыту с «грибком», там можно надеяться найти прибежище.
И мы его нашли. Не такое комфортное, как «грибок» или наша благословенная пещера в скале, но все-таки… Мы пробрались почти уже к голой отвесной стене Бычьего Зада, когда Kitty Ястребиный Глаз заприметила в зарослях два здоровенных, в рост человека или выше, валуна, прислонившихся друг к другу так, что меж ними оставалась расширяющаяся книзу щель. Получилось нечто похожее на каменную палатку, вроде памятника несчастным строителям металлургического комбината в Магнитке.
Вот туда-то мы и забились. Щель вся заросла травой и кустами, но через полчаса работы я все это почистил, срезал-вырубил-спилил, ветками устлал пол, притоптал и на этой подстилке утвердил нашу крохотную, но трижды заслуженную палаточку. Kitty тем временем пошныряла вокруг и набрала массу бананов. Говорят, если бананов есть много, потом смотреть на них не сможешь. Нам до этого было еще далековато, и мы их умяли порядком. Бананы тут были какие-то мелкие, но очень-очень вкусные, вкуснее тех, что на заброшенной плантации и даже на вилле.
На этой гастрономической ноте тот героический день практически и закончился. Мы снова понорились, забились в незаметную, потайную щелку и тут только и могли, что обсуждать приключившиеся с нами на этой чертовой стене ужасы. Отрадное, кстати, занятие – смотреть на ужасы в ретроспективе. Душу греет, это я вам со знанием дела говорю. После перенесенного даже самое неприметное прозябание представляется роскошным подарком или, обратно, заслуженной наградой за… А черт его знает, за что. За волю к победе, злобность, отвагу, строптивость и отказ признавать поражение вопреки очевидному – тут много чего можно напридумывать. А дрожь в коленях и холодная жаба в желудке проходят по разделу пещерного юмора.
Короче, общее мнение было такое: плачет по нас Книга рекордов Гиннеса. Весь мир обыщи – другой такой пары отчаюг не сыщешь. Ай да мы.