Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
| Глава 34. Снова в бегах |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
Не вспомнить уж, что за очередной кошмарчук снился мне под утро. Что-то очень болезненное, со стонами и бредом. Потом как-то сразу, без перехода стукнуло, что стоны и лепет – это рядом, у меня под боком, не в безобидном кошмаре, а в холодящей сердце яви. Я вскинулся, приподнял головку Kitty – глазки мутные, лоб горячий, и все лицо горит, а губы и вправду лепечут что-то неразборчивое, вроде бы по-французски, но ничего не понять. Так дети зовут маму на своем детском наречии.
Честное слово, я первым делом зарычал. Такая накатила злоба неизвестно на кого. Вынести столько, с мясом вырваться из таких клещей – и вдруг потерять малышку каким-то паскудным микробам, вирусам, хазэ какой такой пакости. Никто мне не скажет, от какой именно дряни малыш гибнет, и никто не поможет. Врача на дом не вызовешь, в клинику ребенка не отвезешь. Небось, какая-то сволочь-инсекта все же укусила ее в том болоте, где я отлеживался в Каменной Палатке, а она лазила по кустам и деревьям. А может, что-то в воздухе было, или в воде, или в еде, хрен его тропическую маму знает.
Но что теперь об этом… Я приник губами к горящей щеке Kitty, словно желая вобрать в себя съедающий ее жар, и забормотал: «Ничего, маленький мой, ничего, это все пустяки, малярийные глупости, немного поломает и отпустит. Сейчас я накормлю тебя антибиотиками, отлежишься, поправишься, сейчас, сейчас…»
Запоздало я сообразил, что она не просто стонет, а пить просит, хочет воды, l'eau… Я влил в нее чай, оставшийся с вечера, потом кинулся к заветной своей походной аптечке. Кое-как заставил ее проглотить ударную дозу антибиотика. Непременно должен помочь, если это не какая-нибудь смертельная зараза, которой я и названия не знаю и думать о ней не желаю. Надо дело делать, спасать малышку, а не тоску нагонять. Этого добра и без того навалом. Сейчас ей только пить, лежать и потеть. А если кто попробует помешать, порву на хрен, изрублю в лапшу…
Я быстренько запалил костерок; надо было вскипятить воды побольше. Дровишек мало, еще бы раздобыть… Я выполз из нашего убежища – и тут меня ожидала новая пакость. То ли мы заняли давно облюбованное ими дерево, то ли из природной гнусности характера целая стая мелких мартышек подняла страшную трескотню в кроне, корчила рожи, швыряла в меня плодами и ветками, и хуже того – весьма прицельно испражнялась.
Тут уж я взбеленился не на шутку. У меня бесценная моя погибает, а этим тварям на это насрать, буквально. Я метнулся назад, в логово, достал рогатку и запас камешков, и через минуту это орда ретировалась резво и в беспорядке. Нескольких я покалечил до истошного визга, а одной, видно, крепко досталось по мозгам, и она замертво посыпалась на землю, ударяясь по дороге о ветки. Как многие животные, эти приматики, видно, четко чуяли смерть, и их как ветром сдуло. Я схватил погибшего их товарища за ноги и зашвырнул им вслед, подальше от нашей норы. Будь я тут один, освежевал бы да съел. Давясь, но съел бы. Вот только я тут не один, и кормить малышку бульоном из мартышки мне претило. Не абориги, чай. Впрочем, в нашем положении ни от чего зарекаться нельзя было, и где-то у себя на донышке я такой вариант все же держал. Мартышек на этом острове полно; если прижмет как следует, шашлык нам обеспечен.
После этой глупой стычки я немного успокоился. Сорвал зло, и даже немного жаль стало погибшей животинки. Взрыв бешенства как-то прочистил психику, и болезнь Kitty воспринималась не с таким уже ужасом. Ну приболел человечек, с кем не бывает, не стоит ведь сразу думать о самом страшном. Организм молодой, акклиматизированный, нашими скитаньями закаленный. Оклемается. Опять же лекарства обязательно должны помочь, зря я их, что ли, через полмира тащил.
Следующие три дня и три ночи прошли в бессоннице и суете на тошнотворных качелях, от надежды к отчаянию и обратно, в пандан волнам малышкиной болезни. Особо худо бывало к вечеру. От вида ее мучений хотелось отойти в сторонку и рвать на себе волосы. Останавливала явная бессмысленность этого занятия, к тому ж сторож-наблюдатель с верхнего этажа сурово эдак отчитывал: «Послушай, ты русский мужик или ты говно на палочке?» С ним приходилось считаться. Самую малость легче стало, когда жар удалось сбить, но я вовсе не был уверен, что это хорошо и правильно. Может, лучше дать организму самому побороться с хворью, выработать антитела или что в таких случаях положено. Но ведь страшно – вдруг жар зашкалит за сорок, померять-то нечем. В общем, накатили заботы чисто родительские. Как с малым дитем.
Совсем как малое дите, придя в себя, Kitty совершенно не выносила, когда я отлучался, даже неподалеку. Принималась хлюпать носом, скулить, а из глаз так и лились ручьи, аж я вчуже диву давался – это ж сколько может быть слезок в таком малом существе. Просто литрами истекают. А когда она забывалась, я сам боялся от нее отойти и только что руки не заламывал от отчаяния и бессилия. Все время подмывало что-то делать. Мнилось, если я буду делать что надо и как надо (а как – надо?!), ОНИ там, наверху, смилостивятся и малышка выживет. Я смастерил «утку» из половинки кокосовой скорлупы. Я поил Kitty рисовым отваром – ничего другого ее желудочек не принимал, да и отвар вливался в нее насильно. Я избивал комаров, мух, сороконожек и прочую мелкую сволоту сотнями. Я обмахивал ее самодельным веером. Не помню уж, что еще я придумывал, чтоб не сидеть и не мучиться вместе с ней.
Когда совсем уж ничего не придумывалось, я пел ей колыбельные. Почему-то в голову все больше лезли трагические зонги Высоцкого, и вечерами я нашептывал, бессовестно подражая барду: И ни церковь, ни кабак, Ничего не свято. Нет, ребята, все не так, Все не так, ребята… Kitty просила еще, и я мурлыкал то же самое, только по-английски. Думал ли я, когда переводил целый том этого добра для «Прогресса», что оно вот так пригодится… Курьезная все же штука, эта наша жизнь на голубой планетешке. Такие кульбиты выкидывает – только стой да глазками хлопай.
Измотался я вдрызг, наверняка несколько килограмм потерял. Kitty ничего не ела, вместе с ней голодал и я. Невозможно было отлучиться на поиски еды, только иногда удавалось выскочить накоротке за бананами. Я их слегка обжаривал, и получалась сносная, хоть и весьма тощая еда. Но на четвертый день нам несказанно повезло.
Я уж упоминал – логово наше располагалось недалеко от тропы, по которой, похрюкивая, изредка шастали свиньи, прямо как у себя дома. Почти всегда это происходило по ночам, а тут случилось так, что я услышал приближающееся хрюканье рано-рано утром, когда Kitty, измочаленная хворью, наконец беспокойно заснула. Как-то вскользь подумалось: «А чем черт не шутит. Я вроде с подветренной стороны, авось не причует…» Прихватил топорик и тенью, не дыша, полез на четвереньках на звук.
Удалось подойти почти вплотную к тропе, и животину я засек, однако радость от этого моментально прошла. На мою беду это оказалась здоровенная хрюшка с выводком свинят. Справиться с ней мне явно не светило. Такую орясину и из двенадцатого калибра враз положить не всегда удается, а что может наделать раненный зверь, я знал не понаслышке. С самого детства отец вбил мне в голову простую мудрость: лезть за подранком-кабаном в камыши, это надо быть полным идиотом, и все, что с таким придурком там случается, целиком его заслуга, и поделом. Потом один егерь на Арале показывал мне свою ногу, над которой поработала раненная чушка, когда у него осеклось ружье на втором выстреле. Душераздирающее зрелище. У свиньи нет клыков, как у секача, но изжевать вдребезги она может что угодно, хоть оглоблю, только попадись ей на зуб. Как тому егерю ногу спасти удалось, это ж медицинское чудо, не иначе.
Вот такие воспоминания удержали меня в тот раз от крупной и совершенно неуместной неприятности в личной жизни. Скорчившись и не дыша, я сидел на корточках под кустами и любовался на дюжину дефилировавших мимо меня прелестных поросяток – полосатеньких, изящных и очень-очень вкусных, мне ли того не знать. Выводок скоро прошел, скрылся за кустами, похрюкивание свиньи и повизгивание поросят слышались все слабее – и тут мне невероятно, незаслуженно подфартило. На тропе вдруг появился еще один поросенок, видно, не в меру самостоятельный и любознательный: он все тыкался крохотным пятачком в разные интересные корешки или что там его привлекало в этой грязи.
Не успев ни о чем подумать, на голом инстинкте я тихонько занес топорик к плечу. Поросенок, видно, услышал слабенький шорох от моего движения, повернулся ко мне мордочкой, уставился крохотными глазками – и тут же, бедняжка, получил обухом топорика в лоб, уж больно удачно я его метнул. Maman Свинья, если и услышала легкий шум, похоже, не обратила на него внимания. А я из прошлой жизни знал, что свиньи считать не умеют и на незаметное исчезновение одного из своих миленьких детишек никак не реагируют. Ну, может, как-нибудь под вечер безотчетно погрустят немного.
Можно сказать, с того поросенка дело пошло на поправку, хотя поначалу и очень скромно. Kitty пила теперь питательный мясной бульон и даже проглотила пару кусочков нежнейшего шашлыка. Я тоже подкрепил угасающие силы на славу. Одна беда – как я ни выслеживал этот или другой выводок, повторить успех не удавалось. Да я особо и не надеялся. Чтобы вот так дважды сказочно повезло на одном месте – такого на охоте не бывает. Хотя вообще-то в жизни бывает все, наши приключения тому порука, век бы их не ведать.
Глядя, как малышка с усилием жует миниатюрный кусок шашлыка, я чуть было не захлюпал носом. Самое страшное позади, как тут не разнюниться. Теперь только покой, уход и добротная еда.
С последним приходилось туго. Поросячий бульон как-то неожиданно быстро кончился, мяско тоже, и мы вернулись к фруктовой диете. Фрукты – это, конечно, славно и полезно, но для изнуренного болезнью человечка не совсем то, и я завел разговор на одну секретную тему. Кстати, я в те дни вообще говорил очень много, чтоб отвлечь малышку от болезни и поддержать дух – свой, между прочим, тоже. Пока треплюсь, надеюсь. Dum loquo, spero. Что-то в этом духе.
А разговор я завел такой:
-- Kitten, ты знаешь, когда я занимался подводной охотой на Арале – это в Cредней Азии, море такое было, сейчас его уж нет, одни болотистые огрызки остались, но это к слову – так местные каракалпаки, народность есть такая, научили меня спасаться от всякой хвори. Я ведь по пять часов в воде сидел, увлекающийся юноша был, целый мешок рыбы за день настреливал. А уже конец октября, вода холодющая, зуб на зуб не попадал, хотя гидрокостюм у меня приличный был. По всем прикидкам должен был я схватить воспаление легких, почки застудить или еще что. Но – ни разу не чхнул даже. Знаешь, почему? Я ж говорю, каракалпаки научили. Как вылезу на берег, сразу рыбку почищу – щука, сазан, жерех, змееголов, сом, чего там только не было – и бух в трехлитровый котелок. Через полчаса ушица готова. И вот я сижу в палатке голый, потею и наворачиваю эту юшку, иногда все три литра вычерпывал – и никаких болестей.
Девчушка легко сообразила, куда я клоню, и слабенько так возразила:
-- Но море ведь далеко здесь, и нам туда нельзя…
Я так и вскинулся.
-- А речка на что? В ней битком рыбы, я видел, так и шныряет, так и плещется. Мелкота, правда, но нам сгодится. На ушицу мелочь даже лучше. Ее ж тут никто не ловит, местные в море крупную рыбу, небось, добывают, а эта мелочь пузатая им ни к чему.
В общем, уболтал я Kitty. Уж больно убедительно расписывал я ей целебную силу ухи из живой рыбы, да и сам в нее почему-то горячо верил. Так и мерещилось – похлебает малыш горяченького вдоволь и будет на следующий день как огурчик. Коли прижмет, еще и не в такое поверишь. Особо одаренные идиотизмом в таких случаях к экстрасенсам кидаются. По сравнению с экстрасенсами горячая уха – это вообще верняк.
В конце концов ушицы мы похлебали, мечта вроде бы исполнилась, однако через такую пень-колоду, что лучше бы мне ее в жизни не видеть. Но изложу-ка я все по порядку, хотя порядком тут никаким и на понюх не пахло, а вышел безобразный камуфлет, из коего я незнамо как и вывернулся. Скорее жив, чем мертв, но, право слово, по чистой случайности. Словно в подтверждение старинной истины: дуракам везет.
На рыбалку я собрался споро. Вырезал гибкое удилище, приладил леску, достал мелкие крючочки из своих запасов, срезал у себя прядку волос с сединой и связал пару мушек – почему-то на искусственную мушку из собственных волос мне всегда больше всего везло. Готово. Поцеловал малышку, успокоил, как мог, захватил на счастье ее легкий крис вместо своего паранга и, подрагивая от вожделения, побежал пытать счастья. Я так рассчитал: речка быстрая, почти горная, нечто форелеобразное тут обязано быть.
Так оно и оказалось. Я перебрел речушку под другой берег, чтоб солнце светило не в глаза, а в спину хищной рыбке, затаившейся в прибрежной траве, и кинул мушку ей под нос – если она там была. Кинул раз, кинул другой, постепенно сдвигаясь по течению, а на третий рыбка-таки клюнула. От возбуждения я дернул удочку сильнее, чем надо, и рыбешка – она действительно походила на некрупную, чуть больше ладони, форель или хариуса – сорвалась с крючка и шлепнулась в быстрые струи. Я чертыхнулся, само собой раззадорился, отключился от всего, кроме собственного рыбацкого азарта, и чуть было не заплатил за то самую дорогую цену, какая есть.
Речка тут делала небольшой поворот. Я выдвинулся за мысок – и на какую-то минисекунду остолбенел. Прямо передо мной, скрытые до того стеной прибрежных кустов, по колено в воде стояли два туземца, тоже рыбаки, только они охотились с острогой, а точнее с бамбуковыми копьями, высматривая рыбок в прибрежной траве. Из-за плеска быстрой речки они, видно, тоже не расслышали моих шагов, да я и двигался тихо-тихо, стараясь не спугнуть рыбешку – и оторопели они не мене моего. Но длилось это табло всего мгновение.
С истошным визгом, как по команде, оба рыбака кинулись ко мне, занося копья для удара, и промедли я хоть четверть секунды, насадили бы меня на острия, как ту рыбешку. Опередил я их всего на миг, и за него все и решилось. Я швырнул в них свою удочку – вроде бы бесполезный жест, но все выигрыш мгновенья – метнулся боком, по-крабьи к берегу, как бы выполняя сайд-степ, так что на миг передо мной оказался только один боец, заслонивший второго. Ближний успел уклониться от моей безвредной удочки и метнуть копье, но уж больно резво я скакнул, и копье пролетело впустую там, где я только что стоял, а копьеметатель получил киттин крис в брюхо – я выдернул его из ножен и тем же движением метнул с такой силой, что он вошел в тело чуть не по рукоять. Правда, метнул я его, уже падая на спину, поскользнулся в прибрежной тине, и второй вражина чуть было не пригвоздил меня к ней. Еле-еле я успел перекатиться, заодно зачерпнул пригоршню этой тины и швырнул ее в перекошенную морду нападавшего – как раз, когда он занес копье для второго удара, и он снова вонзил свое оружье в пустое место. Все так же визжа, он одной рукой пытался продрать глаза, а второй тыкал в меня копьем – наугад, но, сволочь, довольно точно, я еле успевал уворачиваться, шарахался из стороны в сторону на четвереньках, бултыхался в воде, еще бы миг – прочистил бы он глаза и насадил бы меня на вертел. Но тут рука моя наткнулась на округлый булыжник на дне, я вскочил и со всем остервенением метнул его, целя врагу в башку. Тут всей битве и пришел конец.
От хрусткого удара папуас, или кто он там был, завалился в воду и даже не дрыгался. С ним все было ясно, и я тоже осел, сразу вдруг ослабев. Честное слово, даже такая мысль мелькнула – а не хлопнусь ли я в обморок, до того бешено колотилось сердце, кровь волнами била в голову, легкие работали в невозможном, каком-то собачьем темпе, с хрипом и чуть ли не подвываньем, и в груди горело так, словно туда раскаленных углей насыпали.
Никаких обмороков, конечно, я позволить себе не мог. Кроме этих двоих, на реке могла оказаться целая бригада таких же чокнутых драчливых рыбачков, а я свою порцию боевого счастья на сегодня определенно исчерпал. Надо было уносить ноги, и поживее. Все так же хрипя и свистя легкими, я плеснул себе в физиономию несколько пригоршней воды, потом вообще окунулся с головой. Не сказать, чтобы это привело меня в норму, но я хоть немного стал похож на самого себя.
Дальше предстояло самое противное, но куда от этого деться. Я подошел к первому из нападавших. Он сидел в воде, опираясь одной рукой о дно, а другой вцепившись в рукояку криса, торчавшего у него из живота. Словно сеппуку совершал. Когда я шагнул к нему, он вдруг вылупил глаза, задергался, вырвал из себя крис – черт его знает, что у этого придурка было на уме, может, и мне хотел учинить харакири, только кровь из него тут же хлынула, как вино из пропоротого бурдюка, и он завалился в воду. Крис он продолжал держать мертвой хваткой, я еле вырвал, потом взял бойца за шиворот и оттащил на берег. Кровища все хлестала из него, окрашивая зелень черным, но скоро иссякла. Видно, лезвие угодило в артерию, а с такой поломкой долго не протянешь.
Второму я, видно, размозжил голову капитально, попал точно в лоб и со всей дури – чего не сделаешь с перепугу – и никаких признаков жизни он не подавал, голова бессильно моталась в воде. Течение уже протащило его на несколько метров, но тут же прибило к берегу. Я отволок его тело к товарищу и немного постоял, рассматривая безвременно усопших. Один постарше, другой ему в сыновья годится, оба жилистые, коренастые, судя по цвету кожи – с негроидной примесью, скорее всего и вправду папуасской. Одно слово – уроды, но это субъективное. У меня на ихову породу стойкая идиосинкразия выработалась, до сих пор не выветрилась. С чего бы это…
Заниматься антропологией было недосуг. У меня аж в пятках зудело, так хотелось смыться, бежать без оглядки, немедленно, что называется, с низкого старта. Но привычка все делать путем довлела. Я собрал трофеи – два криса и две сумки с небогатой рыбацкой добычей. Не пропадать же добру, тем более рыбка нежная, самое то, что мне надо. Следующий пункт – трупы. Далеко оттащить их не удалось, да и ни к чему это. Спрятал в кустах. С реки не видно – и хорош. Еще постоял, продумывая всякую ерунду: «Черт, удочку унесло, и копья их тоже. Не кинешься же их догонять. Авось, к берегу прибьет, и никто не увидит…» То была уже полная чушь. Найдут копья или не найдут, дело десятое. А вот исчезнувших рыбаков искать кинутся наверняка, причем толпой, какие тут могут быть сомнения. Дал бы Бог, чтоб не сразу хоть. Тикать нам надо из этих мест, но как? Kitty все еще пластом лежит… Ладно, это все потом. Сейчас задача – самому с реки незаметно слинять.
Я побрел вверх по течению, за поворот, из-за которого речка снизу почти не просматривалась. Вроде никого не видно и не слышно, но чем локальный черт не шутит. Остановился, пару раз глубоко вдохнул-выдохнул и вскачь пересек поток, к «своему» берегу, пугливо оглядываясь через плечо.
Здесь я остановился, снова прислушался и пригляделся. Тихо, пусто. Немного отпустило, полегчало – и тут меня вывернуло наизнанку, как-то неожиданно, рывком. Delayed reaction, сообразил я, отдуваясь. Отложенная реакция, так, кажется, это называется. В жизни моей случалось всякое, но до сих пор не приходилось резаться вот так, в упор, нос к носу, насмерть, да еще с таким обилием кровищи. Убийцей надо быть либо прирожденным, страстным, либо опытным, все испытавшим. А я был ни то, ни другое, ни рыба, блин, ни мясо. Отсюда эти поблевусеньки. Если честно, я весь был как желе, колени не держали, перед глазами разноцветная темень плыла. На пару минут пришлось присесть на корточки, переждать слабину, наклонив голову к коленям, как оно в таких случаях и следует делать. «Хорошо еще – никто не видит, какой я отчетливый рубака», подумалось ни к селу, ни к городу. Хотя чего стыдиться, совершенно непонятно. В конце концов, уделал же я этих придурков. Спасибо генам, выручили изрядно. Мудрый мужик генетику придумал. Монах, кажется. Точно, Грегор Мендель его звали…
Я тряхнул головой – совершенная уже несусветица лезла в башку. Откуда-то сбоку накатила волна злости или даже злобы. Ну скажите, трогал я их, этих мандавошек черножопых? Шел себе, рыбку удил – и на тебе, наскочили, как с буя сорвались, и давай тыкать своими бамбуковыми швайками, да на полном серьезе, так и жаждут на шампур насадить. Я представил, что было бы, если б хоть один из них воткнул мне это шило в пузо. Да хоть куда, хоть в бок, хоть в ногу, хоть в шею. Аррххх… Ну что я им сделал? Впрочем, может, и сделал. Они могли быть из той бригады, которую я потрепал у наших Фермопил. Или родственники их там пострадали. Мало ли чего… Опять же финансовый интерес, типа вознаграждения за поимку.
Точно, денежек они возжелали. Я плюнул, пробормотал нечто вроде эпитафии, «Деньги – зло, ребята», и поспешил в лагерь. На ходу продумывал проблему – как объяснить Kitty появление трофеев. Особо мудрить не стал и соврал без запинки:
-- Да наскочили на меня два каких-то местных пацана-придурка, чего-то орали, крисами махали. Я у них ножи отнял, жопу набил и домой отправил.
Однако и это перепугало ее не на шутку. Правильно, в общем-то, перепугало.
-- Но ведь они дадут знать на виллу, наведут на нас пиратов. Что делать, Командор?
От беспокойства Kitty аж приподнялась, села, чего ей делать пока не стоило, и я зажурчал успокаивающе:
-- Не волнуйся, малыш. Сегодня они уже не сунутся. (Что двое местных никогда уж никуда не сунутся, это точно, -- подумал я в скобках.) Им надо приготовиться, собрать ополчение, то да се. Может, действительно с виллы или из полиции подмогу вызвать. А завтра утром нас тут уже не будет. Вот похлебаем трофейной ушицы, силы у тебя сразу появятся, и только нас тут и видели… Чего-нибудь да придумается.
Глава 34. Снова в бегах
Кое-как я Kitty уболтал. Меня б еще кто-нибудь успокоил, совсем хорошо было бы, да некому. Ну и хрен с ним. Некогда своими нервишками заниматься, надо и вправду чего-нибудь эдакого придумать. Ощущение ведь, как у лягушки на шоссе – вот-вот колеса расплющат. Впрочем, при чем тут лягушки, лягушки ж ни черта не чувствуют, твари холоднокровные, и глаза у них навыкате и тупые-претупые. Это у меня вот жар подкожный от дурных предчувствий, а лягам все по фигу. Думай, Командорище, думай. Не про лягушек думай, а про военные хитрости. Скифы да древние славяне во как горазды были на хитрости – а мы что, пальцем деланные? Потомки мы иховы или так, погулять вышли?
Костер где-нибудь зажечь, остров этот вонючий подпалить… Не, не прокатит. Вчерашняя хохма уже не хохма, это не только в Одессе знают. Да и дожди полощут, почитай, каждый день. Не дадут пожару разгуляться. Надо как-то пожестче отбить у противника охоту нас преследовать. Пусть преследуют, от этого никуда не денешься, но сбить им спесь и энтузиазм не помешало бы. А тому придумано немало изящных способов.
Это хорошо, что следы, окровавленная трава и сами трупы на противоположном от нас берегу. Это сразу задаст ложное направление преследования. Ежели еще устроить там пару сюрпризов, то враг, иншалла, на том направлении и зациклится. А за сюрпризами дело не станет. Да, скифы мы, да азиаты мы, С раскосыми и жадными очами… Посмотрим еще, кто тут поазиатистее.
Я быстренько нарезал полдюжины кольев, заострил их с обоих концов, умолил Kitty потерпеть без меня еще немного, ну не больше получасика, и спорой стопой отправился к месту недавней стычки. Неча скрывать, когда приблизился к речке, сердчишко у меня молотило весьма оживленно, и я долго выглядывал и вслушивался. Пейзаж, однако, казался на диво мирным, только речка пошумливала, а вокруг тишина и покой. Я осмелел, лихо перебежал на ту сторону и, держа топорик у плеча, готовый свирепо метнуть его на любой опасный шорох или силуэт, потихоньку двинул вниз по течению.
Не заметить места боестолкновения было невозможно. В мягком грунте на берегу отчетливо виднелись, как пишут в милицейских протоколах, следы волочения, опять же трава примята, веточки обломаны, ну и т.д. Когда я пролез к трупам, от них прыснули какие-то зверьки, похоже, крысы. Может, еще кто, но оно мне без разницы, крысы так крысы… На трупы старался особо не смотреть, и все ж заметил, что кое-что уже объедено. Ничего, ночью подтянется подкрепление, еще не такого натворит. Пущай, лишь бы ловушку мою не трогали.
Топориком и парангом я срезал рядом с трупами дерн, сложил кучкой в сторонке, потом теми же инструментами, а то и голыми руками принялся рыть яму, далеко разбрасывая пригоршни податливой, влажной земли. Окоп полного профиля мне ни к чему, хватило и аршина глубины. Вывозился я в этой грязи, как чушка супоросая, но и волчья яма получилась знатная, метр на полтора примерно. Дальше я вогнал в дно заготовленные колья, изо всех сил вдавливая их в почву; поперек ямины настелил слой веточек, а уж на них наложил дерн да еще присыпал травой, чтоб срезов не было видно. Да вряд ли кто из возбужденной публики будет особо приглядываться, все к трупам кинутся, а тут им – сюрприз! Сюрприз! Представляю, сколько воплей будет. Только хрен я вас пожалею, ребята. Вы хотите нашей крови – вот и умойтесь своей собственной, уроды вонючие… Убить тут вряд ли кого убьет, а покалечить очень даже может, особенно если кто провалится по самую жэ да сядет на кол. Или хотя бы ступню пропорет.
Впрочем, как оно все в деталях будет, не суть важно; мне главное – вселить в них уважение к противнику, то есть ко мне, и заставить это зверье вести себя прилично, не бегать за мной сломя голову, а потише, помедленнее бегать, а лучше шагом или ползком, трамвайчиком с частыми остановками. Потому как сам я бегать сломя голову ну никак не могу. Не те мои годы, и прочие есть причины...
Теперь предстояло проложить еще ложный след, как оно у нас, партизан, водится. Я вернулся немного вверх по течению и там, где в кустах вроде намечалась кабанья тропа, вылез на берег, оставляя в иле и грязи отчетливые следы, ведущие прочь от реки. Тут я размахался парангом не на шутку, прорубая в кустарнике такую дорожку, словно здесь прошел взвод спецназа с хорошо заточенными саперными лопатками. Потная работа, но очень нужная. Кому время – деньги, а нам выигрыш во времени – жизнь.
В загашнике у меня было еще несколько сюрпризов для особо настырных преследователей, но вот времени – в обрез. Kitty уже точно вконец извелась, к тому ж сейчас ее любая свинья обидеть может, а тем паче мартышки, змеи, игуаны, да мало ли кто. И мне самому надо как-то незаметно уйти со своего следа; тоже ведь задачка.
В одном месте, правда, я все-таки не удержался и еще один сюрприз учинил. Там ровно поперек моей тропы торчала ветка на уровни груди, а на ней такой удобный сучок, прямо в глаза лез. Я его тщательно заострил «на карандаш», ветку подкоротил, привязал к концу ее лиану, изо всех сил налег, оттянул ветку в сторону, завел лиану за стволик другого деревца, потом закрепил конец с другой стороны следа. Тот, кто эту лианку перерубит, получит заостренным сучком в бок, в живот, в грудь, как придется, хоть в глаз, но получит наверняка и со страшной силой. Грубый трюк, не всегда смертельный, но на психику бойцов действует разрушительно. Давным-давно гонялась за мной по сибирской тайге троица бандюков, сбежавших из лагерей, с явным намерением пустить меня на шашлык. Есть у них такая неинтеллигентная манера – человечинкой питаться, когда припрет. Так вот я им охоту за мной гоняться решительно отбил, и пришлось им скорее всего своего пострадавшего коллегу пустить себе на прокорм, хотя доподлинно я этого не видел, врать не буду. Но это так, по ходу дела вспомнилось.
После этой растяжки я еще метров сто прорубался сквозь заросли; уработался в ноль. На счастье попался мне на пути почти незаметный ручеек, пробиравшийся под кустами к речке. Я еще немного потрудился, прокладывая тропу, потом где вприсядку, где на четвереньках вернулся к ручью и тем же манером, проталкиваясь сквозь подрост не хуже игуаны, по ручейку вернулся к реке.
В общем, скоро я уже утешал Kitty. Отсутствовал я никак не полчаса, а скорее часа два; бедняжка вся извелась и встретила меня слезками и упреками. Пришлось дать ей детальный отчет о проделанной работе, а заодно поделиться кое-какими воспоминаниями. Россказни мои на нее действуют неотразимо и успокоительно, а мне только того и нужно.
Вечером я нажарил рыбки, на ужин и про запас. На следующий день предстояло такое, что вряд ли у нас будет время заниматься добычей пропитания, думал я себе. И правильно думал.
Трудно сказать, спал я той ночью или не спал. Так, придремывал да прислушивался, а все больше переживал сцены из дневной баталии. Такое ж не каждый день случается, чтобы в смертном бою сразу двух человек ухайдакать. Хоть они того и всячески заслуживали, придурки фиолетовые. Кожа у них и вправду с фиолетовым оттенком. Небось, в деревушке из-за них уже переполох поднялся. Но ночью нам особо дергаться не стоит, никакие облавы в ночное время невозможны. Да и завтра, авось, на виллу, в гнездо скорпионов, не сразу сообщат, а лишь когда трупы обнаружат. Это еще небольшой выигрыш во времени. И ловушки мои тоже на что-то сгодятся, не без этого. Но все равно положение отчаянное; Kitty все еще малотранспортабельна. Ах, Kitty, Kitten, сколько от тебя радости и сколько от тебя хлопот на мою бедовую голову. Не будь тебя…
А не будь ее, и тебя бы давно черти с квасом съели, сколько раз тебе, балбесу, о том напоминать. Иль тебе хотелось бы ее тут под кустиком бросить и самому упорхнуть вольным ветром? Если покопаться – да особо и копаться не придется – за тобой уйма грехов и всяческого свинства припомнится, но на такое ты определенно не способен, и заткнись на эту тему. Уйдешь, так ведь на ближайшем суку повесишься, на своем знаменитом, заслуженном репшнуре. Так что захлопнись и попробуй придремать лучше, не фига себя этой моральной малакией утруждать…
Засуетился я еще до рассвета. Соорудил чаек, потом стал поспешно укладываться. Первым делом постарался привести наше лежбище в первозданный вид, словно нас тут никогда не было и быть не могло. Если повезет, мартышки сюда вернутся и быстренько все загадят. Да и дождичек замоет за нами, почитай каждую ночь ведрами льет, сволочь. Хоть на что-то сгодится.
Из палатки я сотворил скатку типа тех, с которыми когда-то наши солдатики воевали, только поцепил я ее не через плечо, а вокруг талии. На нее-то я и усадил Kitty, как она ни брыкалась. Она ж на марше все равно скоро выбилась бы из малых своих силенок, и в конце концов все этой скаткой и кончилось бы. Так уж лучше сразу. Рюкзак я пристроил себе спереди, Kitty на закорках – и вперед. Р-рота, запевай…
Первые несколько сот метров мне особенно туго пришлось. На мне весь груз, а тут еще с лианами и кустарниками изволь воевать, да вдобавок следи, чтоб следов поменьше оставлять, а того лучше – вообще никаких следов. Об это время дух мой сильно укрепляло одно воспоминание – как на восхождении на некую горушку в Западном Кавказе парень, с которым я был в связке, неудачно прыгнул через расселину, открытый перелом голени, общая ситуация – хоть флаг подымай, типа «погибаю но не сдаюсь». Случилось это на узеньком снежном гребне, чуть ли не в стопу шириной, никому не подойти, да и не было никого рядом, один на один я с этим прыгуном, ребята еще внизу, на стенке колупаются. И вот пришлось мне взвалить все его сто кг на закорки и осторожненько, по полшагу, тащить метров полтораста к точке, откуда его уже можно было спускать в беседке к тем парням, что внизу. Картинка – Хичкок уписался бы: высота за четыре тысячи мэ, под пять скорее, кислороду легким никакого, сердце вот-вот пополам лопнет, кровь из носу хлещет, из ушей скоро польет, парень уже не стонет, а орет преблагим матом, пристрелить просит, пропасти слева и справа зияют, чуть поскользнешься, и тю-тю… Нет, словами такие вещи не опишешь, тут кино нужно. Как я его до места допер да еще вниз к парням спустил, совершенно непонятно. Сердце я тогда крепко посадил, левый желудочек чуть ли не под мышку растянулся. А тут что, малышок и половину того бугая не весит, высоты никакой, хотя подъемчик имеет место быть, зато пропасти отсутствуют. Малина. Иди и сияй как медный таз.
Сиять у меня плоховато получалось, язык все больше внапашку, как мумуля моя говаривала. Все-таки я был не тот уже конь, что корячился когда-то там, среди любезных сердцу кавказских гор. Но под воспоминания и шепотные разговоры с Kitty где-то километра полтора я одолел. А там стало легче. Это я подобрался к тому месту, что ранее обозначил как Охвостье, и пошли тут каменистые плеши, кустарники пореже, грунт потверже, не тот болотный, что донимал меня внизу. Я ж говорю, малина.
Одно омрачало мой дух – куда дальше идти-то. Эта задачка меня и раньше бередила, всякие варианты в голову лезли, а тут вопрос встал ребром и в упор. Я ссадил Kitty под кустик, сам рядом завалился, хотя надо бы, как тем трем богатырям, на какой-нибудь камень пялиться, руку козырьком – направо пойдешь, налево пойдешь, ни хрена хорошего не найдешь… Только никаких таких камней мне тут никто не поставил, и все приходилось соображать самому.
А чего тут соображать, как-то вдруг окрысился я сам на себя. Надо рулить туда, где тебя меньше всего ожидают. Меньше же всего нас ждут в окрестностях деревни, и как можно ближе к оной. Все остальное будет прочесано, да еще, не приведи Господь, с помощью вертолета и с собачками, а близ деревни какой дурак прятаться будет? Вот мы и будем такие дурни. Пересидим облаву, возможно, даже впроголодь и без костерка, а там видно будет. Лишь бы укрывище какое-нибудь найти понадежнее. Типа мышиной норы.
Я это все растолковал Kitty, и она все поняла и приняла, вот только дальше на мне ехать решительно отказалась. Не на шутку воспротивилась, а когда я начал настаивать и затаскивать себе на спину, буквально разъярилась. Просто взбеленился Киттенок, вплоть до того что руки мне кусать стал, с приглушенными визгами. Пришлось уступить.
Вообще-то оно и к лучшему. Дальше мы уже не шли, а скрадом крались, с частыми остановками, замираниями и прислушиваниями. Нам ведь только того и не хватало, чтоб на случайного аборигу наткнуться, охотничка какого-нибудь либо сборщика плодов земных. Ни к чему нам эти встречи, хватит, было уже такое. Сыты по горло. При этом темпе движения малышка вполне справлялась; мне даже показалось, что она живее выглядит, что ли, чем вчера. Еще пару дней, и хвороба останется в прошлом, как дурной-предурной сон. Тьфу-тьфу через левое плечо.
Вот так, тихой сапой, промылились мы кустами на траверз деревушки, оказавшись где-то в полумиле или чуть больше над ней. Можно было бы и дальше пробираться, к оконечности мыса, но я решил – ни к чему нам эти авантюры. Если нас запрут на мысу, так это ж верный абзац, деваться будет некуда, разве что в море кидаться. А так мы можем в случае приближающейся опасности и назад податься, и через Охвостье перевалить, к восточному побережью, да мало ли. Можно с отчаянья и в саму деревню спуститься, каких-нибудь заложников там захватить, но это уж в самом последнем приступе дурости. Пожалеет Луис твоих заложников, как же. Изрешетит вместе с ними, с превеликим своим садистским удовольствием. По части садизма он тому маркизу сто очков вперед даст. Мелкота ваш маркиз.
На тот момент меня больше всего заботило – а не бродят ли в этих зарослях местные людишки по каким-то своим местным надобностям? Судя по следам, а точнее их отсутствию, делать им тут нечего; не встретилось ни протоптанных тропинок, ни каких-либо иных, менее заметных признаков пешего хождения. Я так рассудил: судя по конфигурации острова, на восточном побережье жилья наверняка нет, там скорее всего горы слишком близко к морю, ровного места для плантаций нет, речек приличных тоже навряд, бухточек никаких, прибой со стороны открытого моря сумасшедший, не то что в этой славной бухте, прикрытой выпирающим далеко на юг мысом. Значит, ходить в ту, восточную сторону некому и незачем. Разве что совсем уж случайно. Правда, к его благородию Случаю я уж привык относиться с нижайшим почтением и посему решил норку устроить до того потайную, чтоб враг в полуметре прошел и ничего не учуял.
Как я уж упоминал, на всем Охвостье порядком было набросано отдельно стоящих крупных камней, нагромождений камней и даже скал, к коим я питал врожденную почти слабость. Одна такая скалка мне особенно полюбилась: вершина плоская и выдается козырьком в сторону бухты, а под этим козырьком заросли такие, что змея, наверно, с трудом протискивается. Но мы протиснулись, и далеко протиснулись, в самую середину и под самый козырек. Пришлось поработать пилкой; однако спиленные стволики я тут же вдавливал изо всех сил в мягую почву, и снаружи никакого прохода не заметно, зелень стоит стена стеной, как и стояла.
Под стенкой я пристроил палаточку, главным образом как защиту от комарья да ползучих и прочих гадов – от дождя нас неплохо прикрывал все тот же козырек. Должен был прикрывать, по крайней мере. Забрались внутрь, подавили москитов, пожевали рыбки, запили нагревшейся водичкой и прижукли. Ни шороха чтоб не слышно было, ни вздоха. Малышка все же вымоталась порядком, хотя и держалась героем. Сразу после скудной трапезы она притихла и скоро засопела носиком, да и я от нее не сильно отстал. Все же предыдущая ночь прошла не сказать чтобы безмятежно, а про предыдущий день и вспоминать не хотелось. В общем, если кто там и вел себя тише воды, ниже травы, так это точно были мы.
Проснулся я от жажды. Рыбка все же воду любит. Kitty все спала, и я тому только радовался. Лоб у нее был горячий, но не огнем полыхал, а просто разжарился человечек в этой духоте. Я вознес коротенькую молитву – Помилуй ны, Господи, не дай, чтоб случился рецидив, нельзя же столь негуманно с этим вот маленьким, миленьким, совершенно безобидным существом…
Чувствовалось, что солнце вот-вот булькнет в море. Нужны были хоть какие-то разведданные, нельзя же бесконечно вот так слепыми кротами тут ютиться. Я выбрался ползком по-над стенкой из гущины, насобирал с кустов кое-каких лианок, повилики и прочей зелени, обмотался этим всем и осторожнейшим образом полез на вершину пригревшего нас камня. Тут я змейкой подполз к краю утеса и замер.
Никаких признаков движения поблизости от нас не наблюдалось, зато в деревне царил откровенный переполох. И без бинокля отчетливо было видно, как людишки густо метались под пальмами от хижины к хижине, размахивали руками и явно чего-то верещали; мне даже почудилось, что я слышу крики, хотя это навряд. Что ж тут гадать, наверняка нашли уж убиенных мною драчливых рыбаков и скорее всего даже притащили их домой, а еще верней и прикопать успели, по мусульманскому обычаю – до заката солнца. Интересно, попался ли кто в мои ловушки… Но я этого никогда уж не узнаю, и не больно нужно.
Самонужнейшую информацию я все же добыл, пластаясь на том раскаленном камне. Перед самым-самым закатом от берега отвалила быстроходная моторка, на сумасшедшей скорости обогнула юго-западный мыс бухты и исчезла из виду. Суть этого действа – яснее ясного: помчали в столицу островка докладывать о происшествии. Там и Луиса известят, а как же.
Ну, а чего я еще ожидал. Все по плану. Завтра тут такое развернется – только держись. Было бы за что держаться…