С. А. Чурсанов. Первый семестр. 01. 09. 10
| Вид материала | Документы |
- Расписание на первый семестр, 351.82kb.
- Рейтинг-план освоения дисциплины «Экономическая теория» первый семестр, 82.45kb.
- Програма курсу «Українська мова (за професійним спрямуванням)» для вищих навчальних, 246.54kb.
- Первый семестр тематическая программа семинарских занятий Таблица, 506.14kb.
- Факультет: Утверждаю Первый проректор, 52.82kb.
- Вопросы к экзамену по учебному курсу «Нейрокомпьютерные системы» (первый семестр), 24.51kb.
- Рабочей программы учебной дисциплины история русской музыки Уровень основной образовательной, 336.45kb.
- Экзамен -4, 5 семестры Виды занятий 3 семестр 4 семестр 5 семестр всего занятий, 451.59kb.
- Курс лекций для специальности «Прикладная математика» Первый семестр, 1173.54kb.
- Название дисциплины " Высшая математика", 132.18kb.
22.09.10.
3). Методологические ценности. Т.е. Томас Кун отмечает, что для каждой методологической парадигмы характерны методологические ценности. Это очень интересный элемент методологической парадигмы (может быть менее очевидный, чем предыдущие 2, которые мы назвали). Здесь присутствует слово ценности. Это слово указывает на то, что речь идет о некоторых факторах научно-методологической парадигмы, которые невозможно свести ни к какой логике; невозможно никак обосновать и никак доказать. Это именно ценности, в том смысле, что они избираются исследователем, избираются в рамках той или иной методологической парадигмы, опираясь на какие-то другие факторы (не на логику, как таковую; не на факты, как таковые). Опираясь на какие-то другие важные для данного направления моменты, логически никак не обосновываемые и не из чего не выводимые.
Здесь конечно Томас Кун говорил прежде всего о естественных науках. Он здесь имел в виду совсем не те примеры из гуманитарных наук, которые очевидны, потому что понятно, что то, какой теории мы будем придерживаться (скажем, в психологии) – это в значительной степени зависит от наших ценностей (моральных, этических). И здесь эти моральные и этические ценности очевидно приобретают значении методологических ценностей (доказать это здесь не сложно). Но Томас Кун показывал то, что методологические ценности можно выделить и в естественных науках. И на своем любимом примере (это переход от геоцентрической модели к гелиоцентрической модели), обращаясь к рассмотрению этого примера, Томас Кун обращает внимание на то, что первоначально модель, предложенная Коперником (гелиоцентрическая) тоже была далека от совершенства. Это связано с тем, что, хотя Коперник и совершил в астрономии революционный переворот, заключающийся в том, что он предложил считать, что в центре движения планет находится не Земля а Солнце, но следующий революционный поворот он уже не смог совершить – его уже совершил Кеплер. Т.е. Коперник еще не подвергал сомнению еще один важнейший метафизический (ни из какой логики не следующий) принцип, характерный еще для птолемеевской системы, а именно, идею о том, что все планеты движутся по окружностям. Это ни следует не из какой эмпирики, не из каких фактов, а как раз пример, относящийся к метафизической основе науки. Фактически, это идея того, что все планеты движутся по окружностям, она восходит еще к древнегреческим философским воззрениям (Платона, Аристотеля), согласно которым небесный мир планет – это мир совершенный. И, соответственно, в этом мире все происходит совершенным образом, что выражается в том, что движение осуществляется по самой совершенной геометрической фигуре – по кругу. Эта идея на всем протяжении распространения гелиоцентрической модели не подвергалась сомнению. И революционность Коперника не была столь великой, чтобы подвергнуть сомнению и эту идею. Он подверг сомнению только идею того, что в центре движения планет находится не Земля, а Солнце.
Что касается уже следующей революции, распространенной и на идею движения планет по окружности, в рамках которой и эта метафизическая предпосылка была подвергнута сомнению и заменена, то это уже заслуга Кеплера, который предположил, что планеты двигаются не по круговым орбитам, а по эллиптическим орбитам.
Ну а что касается Коперника, то здесь в силу некоторой половинчатости той системы, которую он предложил, практические результаты, связанные с вычислениями астрономических событий (например, с задачей ориентации мореплавания, навигацией), также решались не просто.
Кстати, какой выход предлагал Птолемей, обнаружив, что свести к таким круговым орбитам движение планет не получается в его геоцентрической модели (и этот же выход фактически использовал и Коперник)? Он предположил, что дело здесь заключается не в том, что планеты двигаются по некруговым не совершенным орбитам (об этом он не мог даже помыслить), а в том, что каждая планета движется не по одной окружности, а по множеству окружностей. Т.е. фактически, геоцентрическая система представляла собой попытку аппроксимации движения планет набором движений по окружностям.
Как вы понимаете, эта задача чрезвычайно сложная – взять, и подобрать такой набор окружностей, который мог бы подменить вот это эллиптическое движение планет (к выводу о котором пришел Коперник уже позднее). В результате, практически, вычисление по системе Птолемея оказывались чрезвычайно громоздкими (это были огромные таблицы). И посредством таких титанических усилий удавалось более-менее аппроксимировать это видимое движение планет. И удавалось более-менее предсказывать и астрономические события, и решать практические задачи (навигации и т.д.).
Соответственно, это же идеей пользовался и Коперник, потому что ему в гелиоцентрической модели тоже не удалось свести движение каждой планеты к одной единственной окружности. Он тоже пытался вводить соответствующие поправки, искать какие-то дополнительные окружности, по которым двигаются планеты, чтобы соотнестись с реально наблюдаемыми фактами. Но при этом, естественно, получалось, что поскольку парадигма Коперника была сравнительно молодой, а парадигма Птолемея существовала уже многие века, то в парадигме Птолемея был накоплен огромный опыт поиска вот этих корректирующих окружностей, поправок для вычислений. А у модели Коперника не было еще соответствующего опыта, и как результат, вычисления по системе Коперника первоначально получались менее точными, чем по системе Птолемея. Т.е. с меньшей точностью удавалось предсказывать астрономические события и решать практически задачи. Зато по системе Коперника вычисления получались гораздо проще, чем по системе Птолемея.
И с т.з. методологических ценностей по Томасу Куну научное сообщество оказалось перед выбором: какую методологическую ценность предпочесть – точности (Птолемей) или простоты (Коперник). А это никак логически обосновать нельзя. В результате астрономы, мореплаватели предпочли ценность простоты. Поэтому система Коперника стала распространяться все больше и больше, а парадигма Птолемея стала вытесняться, хотя по параметрам точности она превосходила систему Коперника.
Это что касается ценностей. В каком смысле они могут быть важны с т.з. богословия миссии? Во-первых, с т.з. демонстрации того, что позитивистские ценности, ценности логической упорядоченности не как нельзя рассматривать, как характеризующие даже науку (и даже естественную науку). И, соответственно, опираясь на этот факт, можно показывать, что до сих пор встречающиеся наивные широко распространенные позитивистские представления о том, что наука способна все доказать с логической и математической точки зрения, эти представления не оправдываются даже самой практикой науки. И уж тем более наивными оказываются претензии науки на то, чтобы оценивать состоятельность или не состоятельность веры, христианства с позиции позитивистских логических ценностей. Эти ценности условны даже в самих, причем, естественных науках светских (не церковных). И в этой ситуации претендовать на то, что христианство, богословие должны удовлетворять этим ценностям, это крайне наивно. И с этой т.з. важно обратить внимание на наблюдения Томаса Куна.
С другой стороны, когда мы говорим о христианском отношении к миру, к человеку, когда мы говорим о христианской оценке культурологических, политических, социологических концепций, конечно, всегда при таком богословском анализе мы используем некоторые ценности. Но это, конечно, ценности христианские, которые сообщаются в божественном откровении. И здесь важно показывать, что такой подход не является чем-то выводящим христианство из сферы научности. Можно показывать, что такие соображения не состоятельны.
Эти наблюдения Томаса Куна потому оказываются важными для нас, что позволяют дать дополнительно обоснование тому, что мы в наших богословских исследованиях пользуемся определенными ценностями (христианскими). А это то, что характерно даже для естественных наук.
4). Научное сообщество. Определение Томаса Куна: научно-методологическая парадигма – это то, чему следует научное сообщество; а научное сообщество он определял, как тех людей, которые объединены научно-методологической парадигмой (получается такое круговое определение). Он имеет в виду, что никакая научно-методологическая парадигма не реализуется абстрактно – она всегда реализуется конкретными людьми.
Т.е. любая методологическая парадигма существует в определенном научном сообществе; в определенном сообществе людей, которые этой парадигмы придерживаются, для которых она важна, и которые, опираясь на неё решают соответствующие научные задачи.
Отсюда следует, что научная парадигма зависит от тех сообществ, которые соответственной наукой занимаются. Это, в общем-то, такой революционный вывод. И с т.з. такого вывода, Томаса Куна часто называют основоположником такой дисциплины, как социология науки. Согласно этому выводу получается, что наука развивается так, в том направлении, избираются в науке те парадигмы, те ценности, которые соответствуют интересам, ценностям, каким-то социальным закономерностям, объединяющим конкретных исследователей.
С такой позитивистской точки зрения, которая, к сожалению, и сейчас часто встречается, наука – это такое объективное, не заинтересованное, исключительно логически упорядоченное исследование (своего рода) «подвижником», который вообще обо всем забывает, когда начинает заниматься наукой. И такое наивное представление, конечно, оказывается не состоятельным в свете этого наблюдения Томаса Куна. Всегда ученый действует в рамках определенных институтов; научное сообщество предполагает обязательно и институциализацию, т.е. систему каких-то научных институтов, организаций. Кроме того, предполагает систему подготовки кадров, т.е. систему образования, в рамках которой эта научно-методологическая парадигма будет воспроизводится.
Это все означает, что в конечном счете научно-методологическая парадигма, в конечном счете, сама наука, вопросы, которыми занимается наука, а в конечном счете, и результаты в значительной степени определяются вот этими самыми интересами исследователей; ну и законами – социальными законами (отсюда социология науки), которые характерны для соответствующих объединений ученых.
Это, например, можно объяснить, обратившись к примеру критического рационализма: совершенно наивно предполагать, что, скажем, если в раках вот таких усилий по фальсификации какой-то научной теории обнаружится какой-то эксперимент, который в эту теорию не вписывается, сразу все ученые забывают эту теорию, забывают свои заслуги, которые они приобрели, как представители данной теории, забывают обо всех своих степенях, которые они приобрели в рамках развития этой теории, и начинают «с чистого листа».
Конечно, это совершенно наивное представление, и в реальной науке никогда так не происходит. В реальной науке все обстоит гораздо сложнее. Если какая-то теория фальсифицируется, то здесь всегда начинаются разного рода процессы, не чисто научного (логико-фактического, экспериментального) плана, а процессы, на который существенный отпечаток накладывают разного рода социальные взаимосвязи исследователей, разного рода инерционные процессы, который связаны с существованием данной парадигмы, разного рода интересы, которыми обладают исследователи, в т.ч. и как люди, со всеми соответствующими слабостями и немощами.
Соответственно, все это необходимо учитывать, если мы в серьез пытаемся описать реальную науку и выявить законы функционирования этой науки. Абстрагироваться от этих социальных факторов в принципе невозможно, иначе мы придем к какой-то идеализированной картине, которая не будет соответствовать реальному пониманию науки.
Как я сказал, в общем-то, это направление развилось к настоящему времени в социологию науки, где как раз изучаются закономерности, прежде всего, социальные, характерные для разного рода научных сообществ. И, конечно, эти закономерности учитываются в попытках осознания механизмов, принципов функционирования науки.
Теперь вернемся к богословию миссии. Это наблюдение является важным, во-первых, с т.з. еще одного направления – демонстрация того, что такие наивные позитивистские претензии, которые связываются с позитивистским пониманием науки, если мы обратимся к данному элементу методологической парадигмы, все эти представления тем более оказываются наивными и несостоятельными. И, соответственно, на все это можно также пытаться обращать внимание если мы встречаемся с такими идеализированными наивными представлениями о том, что наука – это исключительно то, что характеризуется в рамках позитивистской парадигмы понимания науки. Т.е. это исключительные факты и логическая систематизация этих фактов. Конечно, в науке здесь много чего другого тоже присутствует. Это первое направление, на которое мы уже обращали внимание.
С другой стороны, данное наблюдение важно, поскольку позволяет дать еще одно обоснование возможности существования христианской науки. Прежде всего, это относится к гуманитарной сфере христианской науки, которая предполагает в том числе и христианское сообщество; которая предполагает то, что она реализуется, прежде всего, в христианских сообществах. И пожалуй можно сказать, что внимание к этому элементу методологической парадигмы позволяет отвести обвинения в том, что богословские дисциплины являются не научными. В данном случае такое обвинение может быть связано с тем, что они выполняются представителями, исповедующими определенную веру, и, соответственно, объединенными в соответствующие сообщества. Можно говорить о том, что все это характерно и для научных сообществ не церковных. Тоже здесь люди объединены в определенные сообщества, тоже для этих сообществ характерны своеобразные отношения между людьми, своеобразные ценности, отличающие эти сообщества от окружающего мира. Все это здесь тоже можно констатировать в рамках различных научно-исследовательских институтов.
Поэтому, по этому критерию своеобразия тех, кто занимается богословием, тоже нельзя говорить о том, что христианская наука или богословские науки настолько исключительны, что вообще должны быть выведены за сферу понятия научности. И с этой т.з. важно еще обратить внимание на данный элемент методологической парадигмы.
И это важно учитывать, когда мы общаемся с представителями как раз таких научных сообществ. Важно знать, чего от них можно ожидать. И опираясь на эти знания как-то выстраивать стратегию христианского свидетельства. Знание этих особенностей позволяет учитывать некоторые особенности представителей научных сообществ.
Эта концепция научно-методологических парадигм важна еще потому, что она «наносит удар» еще одному распространенному наивному представлению науки – это представление о постепенном накоплении в науке знаний. Существует такое наивное представление о том, что в науке постепенно, на протяжении истории науки осуществляется постоянное приращение знаний. И эта концепция научно-методологической парадигмы показывает несостоятельность этой теории. Она показывает, что для истории науки характерны революционные смены научно-методологических парадигм. Такие, что говорить о каком-то эволюционном накоплении знаний от одной парадигмы к другой парадигме не представляется возможным. Ну, условно говоря, смена парадигмы в астрономии привела к тому, что те титанические знания, которые были накоплены Птолемеем, они оказались невостребованными. Т.е. сейчас, в современной науке они вообще не нужны. Т.о. здесь нет постепенности накопления знаний.
Соответственно, вот эта идея научно-методологических парадигм рисует совершенно иную картину развития науки. Вопрос о том, можно ли говорить о некотором поступательном развитии, это отдельный вопрос, но по крайней мере, если и можно говорить, то с учетом концепций научно-методологических парадигм, можно об этом говорить только весьма опосредованно. И вот эта концепция Томаса Куна показывает наивность и несостоятельность таких представлений (несоответствие фактам даже с позитивистской т.з.).
Концепция неявного (или личностного) знания.
Прежде всего, эта идея неявного знания связывается обычно в истории науки с именем Майкла Полани. Главная идея этой концепции заключалось в том, что в любой науке всегда присутствует неявное знание. Под этим термином он имеет в виду то знание, которое является существенно важным для каждой науки, но которое в то же время принципиально не рационализируемо; явно не выразимо.
Здесь имеется в виду то, что, скажем, человек, который хочет стать ученым, может сколько угодно читать соответствующие трактаты и учебники, написанные лучшими представителями данной научной отрасли, может сколько угодно их изучать и анализировать (т.е. пытаться осваивать рациональным позитивистским образом), но из него никогда не получится более-менее серьезный ученый, добившийся успехов в соответствующей сфере науки по той причине, что такой человек будет лишен возможности как раз усваивать именно неявное знание – это то знание, которое невозможно почерпнуть не из каких учебников, не из каких списков фактов, не из каких формулировок логических законов. И, соответственно, такой человек как ученый в принципе обречен, и достичь успехов каких бы то ни было, он не сможет.
Для того, чтобы действительно достичь в науке некоторых успехов, необходимо иметь возможность воспринимать неявное знание, т.е. знание, принципиально не формализуемое, неизложимое никакими формальными методами, невыразимое.
Что это за знание? Ничего таинственного здесь нет, поскольку речь идет о естественных науках. Это знание, которое передается в непосредственном общении, в непосредственном контакте ученика с учителем; передается через подражание. Т.е. какими-то средствами, способами, которые формально, рационально выразить никак не возможно. Соответственно, получение этого неявного знания имеет принципиально важное значение для деятельности ученого.
Эти идеи Майкла Полани оказали огромное влияние на понимание науки. Из них сделаны очень серьезные практические выводы. Они, в общем-то, приняты в научных сообществах. Это, например, вывод о том, что для того, чтобы достичь успехов в науке, ученому нужно как можно больше общаться; отсюда и развитие конференций. Важно смотреть, как этот доклад воспринимается коллегами, какие вопросы они задают, с какой интонацией. Важно этот доклад обсудить не только в рамках каких-то официально опубликованных научных статей, но и где-то в кулуарах. Все это имеет принципиально важное значение для того, чтобы получать неявное знание, чтобы его транслировать и, соответственно, реализовывать в научной деятельности.
Эта концепция также оказала существенное влияние на понимание образования. И, в общем-то, из-за этой концепции во всем мире распространилось такое весьма скептическое отношение к заочным формам образования. Т.е. эту мысль можно переформулировать т.о. – в качестве важнейшего критерия образования выступает возможность для студентов общаться с преподавателями. Причем, полнота такого общения предполагает общение как можно более полное, что в частности выражается в требовании либо вообще индивидуального общения, либо в требовании предельного сокращения по числу студентов соответствующих учебных групп. И может быть эта идея нашла свое выражение в системе образования в Оксфорде. Там основу образования составляет именно личное общение студента с виднейшими представителями той дисциплины, которая изучается (там наиболее распространенная форма образования – это эссе). Считается, что в ходе такого обсуждения в значительной степени и получается элитное образование. Лекционным формам (как выжимкам из учебных пособий) в Оксфорде серьезное внимание не уделяется. Это как раз база, представляющая собой явное знание, и, соответственно, это все можно почерпнуть самостоятельно из учебных пособий…
В принципе, вот эта установка, она и у нас в университете присутствует, но с учетом тех материальных ограничений, с которыми приходится считаться. Это и помещения, и преподаватели, и финансовые средства. В принципе, нельзя сказать, что вот эти идеи игнорируются в российской системе образования, в т.ч. у нас в университете. Я не знаю, насколько это распространено на миссионерском ф-те, но на богословском ф-те часто студенты направляются в различные университеты Германии, Голландии для того, чтобы вот такие стажировки проходить. Постоянно организуются студенческие конференции. Причем, помимо студенческих конференций внутри университетских или московских, всегда есть стремление максимально расширить географию таких конференций, и по возможности пригласить студентов из Германии и др. европейских стран.
Фактически, если говорить о нашей богословской конференции, такая широта охвата участников служит одним из критериев качества подготовки секции, если в секции, например, участвуют и представители нашего университета, и представители российских институтов (причем, желательно не московских). Желательно, чтобы был иностранный участник, причем, желательно, чтобы это было, там, не два участника из Германии, а чтобы один был из Германии, а другой из Австралии (например).
Т.е. вот эта широта охвата, разнообразие, оно здесь тоже выступает, как один из критериев подготовки уровня, скажем, секций на конференции.
Соответственно, если говорить о преподавателях, об аспирантах, то тоже всячески присутствует стремление поощрять и материально, и морально. Одобрять разного рода поездки, стажеровки в библиотеках в каких-то европейских университетах (американских). Эта тенденция тоже присутствует. И миссионерские поездки, хоть и отдаленно, но тоже можно связать с этой же идеей – важно не просто в аудитории усваивать явное знание, а важно еще куда-то съездить, посмотреть, попытаться приложить это знание к реальным людям. Это тоже принципиально важный элемент образования, позволяющий это образование сделать более качественным.
Ну, и кроме того, вот это идея индивидуальных в том числе занятий тоже у нас в университете реализуется. Фактически, наш университет предполагает, что формой таких индивидуальных занятий является, прежде всего, научное руководство. И предполагается, что научное руководство предоставляет вам возможность в первую очередь попытаться более квалифицированно освоить материалы соответствующего предмета через (в том числе) индивидуально обсуждение с научным руководителем каких-то ваших наработок, вопросов. И это, пожалуй, та форма, которая характерна для нашего университета. И важно не пренебрегать этой формой, а для этого важно понимать ее смысл, ее уникальность, ее методическую незаменимость, потому что, пожалуй, учебным планом никаких других форм, которые предполагали бы такое именно индивидуальное личное общение не предусмотрено.
Т.о. эта установка на неявное знание, она у нас в университете вполне присутствует. Другое дело, что ее не всегда удается реализовать.
Что касается богословия миссии, то с этой т.з., во-первых, здесь конечно сразу приходит такая ассоциация с понятием Священного Предания. В богословии говорится о том, что невозможно достичь успехов в христианской жизни таким формальным образом через чтение книг, через изучение этих книг, через изучение различных богословских дисциплин. Когда мы с вами изучали богословие, то мы тоже подчеркивали, как и многие авторы, что такое изучение рациональное имеет лишь первоначальное значение. Далее, для того, чтобы преуспеть в христианстве, необходима христианская жизнь, необходима жизнь в Церкви, необходимо общение с другими христианами, с теми, кто преуспел в христианской жизни. Необходимо воспринимать откровение не рациональным образом, сверхърациональным образом.
Ну, вот здесь я думаю интересно отметить, что можно проследить некоторую (пусть и отдаленную) аналогию данного богословского положения с концепцией неявного знания. Ну, соответственно, в миссионерской работе на первых парах я думаю удобно иллюстрировать то положение, что воспринять Божественное откровение в полной мере христианства более-менее основательно можно только сверхърациональным образом. Обязательно для такого более глубокого восприятия христианства необходимо участвовать в жизни Церкви, необходимо общаться с христианами, т.е. невозможно стать христианином, изучая христианство где-то в кабинете по каким-то пособиям и книгам. Конечно, такое изучение тоже полезно, но оно может только способствовать приближению к христианству, может рассматриваться как первая ступень.
Вот в этом смысле может быть в миссионерской деятельности удобно ссылаться на те данные о неявном знании, идеи неявного знания, которые были сформулированы в частности М. Полани. Т.е. показывать тем самым можно, что сходные идеи, пусть и весьма упрощенной (с т.з. богословского понимания Священного Предания) форме, но все-таки формулируется даже и в светской секулярной науке.
Соответственно, данная концепция может быть также полезна и с т.з. обоснования статуса богословских дисциплин, как дисциплин именно научных, и с т.з. несостоятельности позитивистской критики богословских дисциплин, критика, которая на том основании, что богословские дисциплины не соответствуют позитивистским критериям рациональности, фактичности, объективированности, на этом основании часто такие критики отказывают богословским дисциплинам в статусе научности. Ну вот можно показывать, опираясь на концепцию неявного знания, что даже естественные светские науки не удовлетворяют вот таким позитивистским критериям. И даже в этих науках всегда существует такое нерациональное знание, что отнюдь не препятствует тому, чтобы эти науки признавать науками.
Ну вот, соответственно, в этом смысле тоже концепция неявного знания может быть полезна для миссионерской деятельности. Конечно здесь и с т.з. понимания образования, в т.ч. и богословского образования, тоже концепция неявного знания может оказаться полезной для того, чтобы в частности обосновать важность для богословского образования всего того, о чем мы уже говорили: непосредственного общения и обучающихся между собой, и обучающихся в одном учебном заведении с обучающимися в других учебных заведениях, в т.ч. находящихся и в других странах; и важность общения с профессорами. Все это тоже, опираясь на концепцию неявного знания, удобно обосновать, решая миссионерские задачи.
Все это важно и для миссионерской деятельности, необязательно связанной с какими-то духовными учебными заведениями (институтами, университетами, академиями, семинариями). Все это возможно и для разного рода миссионерских курсов, и для образования, даже в рамках воскресной школы – для миссионерской деятельности как таковой.
Вот такой примерно круг можно очертить, в рамках которого можно определить значение данной концепции для богословия миссии. Но при этом, конечно, все те направления, в рамках которых эта концепция может иметь миссионерское значение, они, конечно, связаны с работой с людьми, с беседами с людьми, с диалогами с людьми только приближающимися к Церкви. Вот именно в диалоге с такими людьми ссылка на светские научные секулярные изыскания может быть особо эффективной. Если говорить о богословском понимании христианской жизни, то, конечно здесь концепция неявного знания уже врятли может представляться сколь либо значимой, потому что, конечно, в богословии обо всем том, о чем говорится в этой концепции… если не говорить об эмпирической стороне, потому что, к сожалению, если говорить о богословских дисциплинах, то можно констатировать, что на теоретическом уровне здесь действительно многие вопросы продуманы и осмыслены гораздо глубже. И, конечно, вот эта необходимость для христианской жизни, для восприятия богословских истин, необходимость церковной жизни, христианской жизни, общения между христианами, эта необходимость, конечно, осмыслена в богословии гораздо глубже. И на теоретическом уровне также сформулирована гораздо глубже, чем это мы можем обнаружить в той же концепции М. Полани.
А, к сожалению, что касается уже эмпирических некоторых подтверждений, примеров, каких-то конкретных богословских учений, вот здесь, пожалуй, богословие отстает. Вот в этом смысле (в смысле вот таких конкретных примеров) светские науки в общем-то располагают гораздо большим арсеналом, в том числе, и что касается концепции неявного знания. Здесь и М. Полани, и те, кто развивали это направление далее, конечно, накопили огромный массив примеров и из истории науки, и из современной науки. И с т.з. количества таких примеров здесь, конечно, богословские науки отстают.
Но с т.з. теоретического осмысления необходимости реальной жизни и понимания того, что христианское совершенствование возможно только при условии сочетания рационального мышления с реальной деятельной жизнью, только при условии участия в таинствах Церкви, в этом смысле, конечно, врятли мы что-то можем надеяться обнаружить нового в концепции неявного знания. А наоборот, скорее она предстает перед нами как, такая, весьма редуцированная концепция, иллюстрирующая важность деятельной жизни, важность реальной жизни для того, чтобы достичь успехов в какой бы то ни было богословской науке.
Вот такими образом можно проиллюстрировать значение этой концепции. И если еще попытаться наметить некоторые опасности, связанные с этой концепцией, то может быть некоторые опасности связаны с тем, что, опираясь на эту концепцию, доводя ее до абсурда можно оказаться в ситуации, когда возникает риск оправдать какие-то оккультные учения, какие-то магические учения, какие-то неоязыческие подходы. Такой риск, конечно, тоже есть. Если утверждается важность такой механической традиции, которая ставится на первый план, а рациональное осмысление на второй план, то здесь возникает риск того, что эту концепцию может кто-то взять на вооружение, пытаясь обосновать разного рода вот такие языческие, оккультные, магические практики. Пытаясь показать, что, хотя эти практики с логической (рациональной) т.з. и не выдерживают сколь либо серьезной критики, но зато для них характерна определенная традиция передачи из поколения в поколение в рамках определенных культур, религиозных воззрений, верований. Вот такой риск есть и его тоже нужно учитывать. И, конечно, с христианской т.з. важно, утверждая значимость неявного знания в то же время не отвергать значимость и рационального осмысления. И далее уже, конечно, в миссионерской деятельности важно помимо данной концепции уже прибегать и к другим аргументам, и к другим концепциям.
Что касается идеи неявного знания, то, наверное, вот так кратко можно эту концепцию охарактеризовать с т.з. ее значения для богословия миссии.