С. А. Чурсанов. Первый семестр. 01. 09. 10
| Вид материала | Документы |
- Расписание на первый семестр, 351.82kb.
- Рейтинг-план освоения дисциплины «Экономическая теория» первый семестр, 82.45kb.
- Програма курсу «Українська мова (за професійним спрямуванням)» для вищих навчальних, 246.54kb.
- Первый семестр тематическая программа семинарских занятий Таблица, 506.14kb.
- Факультет: Утверждаю Первый проректор, 52.82kb.
- Вопросы к экзамену по учебному курсу «Нейрокомпьютерные системы» (первый семестр), 24.51kb.
- Рабочей программы учебной дисциплины история русской музыки Уровень основной образовательной, 336.45kb.
- Экзамен -4, 5 семестры Виды занятий 3 семестр 4 семестр 5 семестр всего занятий, 451.59kb.
- Курс лекций для специальности «Прикладная математика» Первый семестр, 1173.54kb.
- Название дисциплины " Высшая математика", 132.18kb.
15. 09. 10.
ПОНИМАНИЕ НАУКИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ БОГОСЛОВИЯ МИССИИ.
Значение данной темы для богословия миссии связано с тем, что, начиная еще со 2-й половины 16-го века, с формирования того, что называется в культурологи эпохой Нового времени (или модерна), начинает бурно развиваться наука, и наука в глазах людей приобретает все больший и больший вес, все больший статус в обществе. И если мы обратимся к истории, например к 19-му веку, то можем обнаружить, что наука воспринималась настолько, как значимое явление, что даже с позиции науки, с позиции объявления религии не научной, осуществлялась попытка даже вести борьбу с религией; настолько наука обрела в глазах многих людей такой высокий статус, что она даже стала претендовать на то, чтобы решать такие вопросы, как вопрос веры в Бога, вопрос религиозной, духовной жизни, и т.д. Здесь мы видим такое предельное разрастание претензий науки на решение самых глубоких и таинственных вопросов человеческой жизни в отношении с Богом.
И, соответственно, в дальнейшем, в 20-м веке, также наука продолжала пристально изучаться, и был сформирован целый ряд важных наблюдений, проясняющих природу науки, механизм ее функционирования. В конечном счете понимание науки, где-то к концу 20-го века, стало строиться на принципах, во многом перекликающимися с общими принципами современности. А современность, кстати, носит наименование Постмодерна.
Эпоха Нового времени (или модерна) начинается примерно в сер. 16-го века и заканчивается в сер. 20-го века. Далее начинается эпоха, которую характеризуют, как постмодерн. Мы именно на характеристике этой ситуации остановимся наиболее подробно в нашем курсе; и, соответственно, с т.з. понимания науки тоже уделим внимание тому, как наука понимается в современности.
И, соответственно, мы начинаем с понимания науки, поскольку далее мы перейдем уже к конкретным результатам, полученным в различных важных для мировоззрения современного человека гуманитарных дисциплинах. И чтобы эти дисциплины постараться как-то лучше осознать, лучше осознать, чем занимаются представители этих дисциплин (методологи, основные идеи, которые они реализуют в своей деятельности), уместно начать именно с понимания науки.
И начнем мы не сразу с современности, а постепенно приблизимся к современному пониманию науки. Начнем не с Др. Греции, как делают в курсах истории науки, поскольку это не наша основная задача, а с более близкого к нам времени – примерно с 19-го века. Тем более, что те идеи, которые мы сейчас назовем, которые были сформированы в 19-м веке, в современной научной среде, которая занимается философией науки, методологией науки, эти идеи уже давно не воспринимаются в том виде, в каком они воспринимались в самом 19-м веке, тем не менее эти идеи продолжают в сознании достаточно широких слоев наших современников оставаться присутствующими. С них и начнем. Это идеи, которые можно назвать позитивизмом.
Позитивистское понимание науки и его значение для богословия миссии.
Основные идеи так называемого первого позитивизма, потому что позитивизм тоже менялся, сформировались фактически в 1-й половине 19-го века в работах таких мыслителей, как Огюст Конт, неокантианцы. В чем является общая методологическая идея позитивистского понимания науки и позитивистской методологии научного исследования? В целом можно сказать, что естественнонаучное исследование обычное (потому что некоторые исключения тоже учитывались) представляет собой примерно такую цепочку методологических процедур:
Ф 1 Э 1
Ф 2 Э 2
. ----- Т (теория)----- верификация . ----- Т 1, и т.д.
. .
Ф n Э n
Т.е. сначала необходимо провести некоторые наблюдения (Ф – факт) за изучаемым предметом, за его свойствами, проявлениями, т.е. набрать некоторый массив фактов. Вот это слово факт, оно является одним из ключевых для позитивизма, т.е. позитивистское исследование должно начинаться со сбора фактов о наблюдаемом предмете или явлении. Далее следует переходить к осмыслению этих фактов, т.е. к попытке их систематизации, к попытке выявления каких-то внутренних закономерностей, связывающих эти факты и, соответственно, различные стороны исследуемого предмета, явления. И на основании таких попыток обобщения, систематизации этих фактов, формируется теория (Т), в рамках которой предлагаются закономерности, описывающие эти факты, и, соответственно, претендующая на то, что и все другие факты, относящиеся к данному явлению, подчиняются тем же самым закономерностям.
Далее в позитивистском понимании науки предполагается следующий этап, который позднейшие позитивисты назвали этапом верификации (лат. – проверка). Предполагается, что проверка осуществляется посредством экспериментов. Т.е. изучаемый предмет (или группа предметов) помещается в специально созданные искусственные условия и проверяется поведение или реакция этого предмета в этих искусственных условиях. Проверяется с т.з. соответствия того, что предполагается теорией, или не соответствия. Если в этих экспериментах теория подтверждается, то, соответственно, она воспринимается, как более обоснованная, как заслуживающая доверия, если же в каких-то экспериментах теория перестает подтверждаться, то тогда осуществляется поиск следующей теории, но уже с учетом соответствующих экспериментальных данных. Далее осуществляется поиск более совершенной теории (Т 1), которая могла бы объяснить те эксперименты, которые не соответствовали предыдущей теории; ну и так далее. Следующая теория так же проверяется, до тех пор, пока не обнаруживаются факты, которые она не может объяснить. Тогда она дальше либо совершенствуется, либо предлагается следующая теория.
Вот это такое позитивистское понимание науки. Т.е. на основании собранных фактов создается теория; теория верифицируется в эксперименте; далее она уточняется или разрабатывается новая; это новая вновь верифицируется, и т.д. Такая картина развития науки предлагается в позитивизме.
Что можно сказать обобщенно? Именно понятие некоего научного фиксируемого факта, далее, логическая обработка этих фактов, основанная на попытках логического упорядочивания этих фактов и выявление каких-то определенных логических закономерностей между ними. Этот второй этап ведет к возникновению теории. Дальше теория проверяется, т.е. факты – логика – верификация. Вот основные принципы, на которых строится позитивистское понимание науки.
И такое позитивистское понимание науки было фактически сформулировано еще в 1-й половине 19-го века. Но ко 2-й половине 19-го века возник так называемый 2-й позитивизм. Представители 2-го позитивизма – Мах, Авенариус. Ну а где-то в начале 20-го века (20 – 30 года) датируется так называемый 3-й позитивизм. И здесь интересно обратить внимание на то, чем же они различаются (как позитивизм эволюционировал).
А различаются эти варианты позитивизма объемом претензий. Если представители первого позитивизма претендовали на то, что через такое наблюдение за фактами окружающего мира они смогут постичь сам окружающий мир, глубины и законы функционирования этого мира, то в дальнейшем, в ходе исследовательской программы позитивистской и соответствующей критики самой теории позитивистской, которая предлагалась представителями некоторых других направлений, довольно быстро пришли представители данной методологии к тому, что отказались от такой глубинной претензии на то, чтобы понять мир. Отказались в том смысле, что возможности по наблюдению за окружающим миром весьма ограничены; в том смысле, что доступной эксперименту остается только «вершина айсберга» (если под айсбергом понимать весь окружающий изучаемый мир). И на основании этих доступных для эксперимента фрагментов мира, делать глобальные выводы о внутренних механизмах существования, функционирования мира невозможно (обоснованно). Всегда наблюдения ограниченны, возможности эксперимента тоже ограниченны, и, соответственно, здесь как-то претендовать на выявление глубинных механизмов не приходится.
Соответственно, логика второго позитивизма заключается в том, чтобы уменьшить объем притязаний и говорить уже не о фиксации фактов окружающего мира как такового (самого по себе), а о фиксации фактов восприятия окружающего мира человеческим сознанием. Т.е. здесь объем притязаний уже уменьшен. Логика здесь такая: да, окружающий мир – это (по Канту) «вещь в себе», и по каким-то проявлениям этой «вещи в себе» наивно предполагать, что можно выявить какие-то глубинные ее закономерности. Но что касается человеческого сознания, это все-таки то, что знакомо каждому человеку; и факты человеческого восприятия уже можно фиксировать гораздо более надежно. И то, как эти факты в человеческом сознании воспринимаются, связываются с помощью логических законов, это уже то, что в гораздо большей степени может быть подвергнуто наблюдениям, фиксации; и это уже то, что с большей обоснованностью считать предметом науки. Это второй позитивизм.
В дальнейшем в ряде исследований, в том числе и по психологии, которая начинает зарождаться к концу 19-го века, было показано, что и человеческое сознание, это настолько сложное явление, что не приходится говорить о надежной фиксации существенно важных фактов человеческого сознания. И человеческое сознание представляет собой такую «вещь в себе», по каким-то фиксируемым фактам деятельности или проявления которой говорить о глубинном знании этой «вещи в себе» тоже не представляется возможным.
И, соответственно, представители третьего позитивизма (это уже начало 20-го века) еще более сузили объем научных претензий, и уже говорили даже не о познании окружающего мира, не о познании того, как этот мир отражается в сознании (как это делали представители 2-го позитивизма), а уже претендовали только на то, чтобы фиксировать, насколько соответствующие научные описания мира противоречивы или не противоречивы. Т.е. здесь уже объем притязаний оказался предельно сужен. Представители 3-го позитивизма – «венский кружок», Карнап, и т.д.
И, т.о., цель научной деятельности уже понимается не как познание мира, и даже не как познание того, как мир отражается в человеческом сознании, а как создание таких описаний, которые по критерию логической последовательности были бы наиболее совершенными; таких описаний наблюдаемых фактов исследуемого явления, которые были бы с т.з. таких логических критериев, наиболее совершенными и последовательными. Вот к чему приходит уже 3-й позитивизм.
Как к этому можно относиться с т.з. богословия миссии? Парадоксальным образом те научные представления даже с т.з. позднейших позитивистов о том, что можно с помощью науки познавать мир, его глубинные основы, как не странно, получили настолько широкое распространение, что несмотря на то, что в самом позитивизме от них отказались, как от утопических, эти представления продолжали существовать на протяжении всего 19 – 20 вв. и сохранились до нашего времени. Т.е. и до нашего времени можно встретить людей, которые с полной уверенностью считают, что наука способна обеспечить глубинное познание всего окружающего мира; и даже может претендовать на то, чтобы оценивать, принимать или отвергать даже такие сферы человеческого опыта, как отношение с Богом. С такой ситуацией можно встретиться и сейчас.
Почему для богословия миссии не безинтересна такая констатация этих исторических процессов, исторических фактов? Например, потому, что они могут дать обоснование (причем, изнутри самой науки) того, что эти притязания совершенно не состоятельны. Т.е. вполне можно в миссионерской деятельности, опираясь на научные исследования показывать, что давно уже сфера науки самими учеными и философами воспринимается, как суженная. Причем, развитие понимания науки шло по пути сужения сферы научной компетенции. Фактически, в 3-м позитивизме уже сфера научной компетенции ограничена языком, т.е. выразительными средствами. Вопрос о том, насколько мир подчинен или не подчинен вот этим логическим системам и описаниям, которые предлагаются в науке, он вообще фактически выносится здесь за скобки.
И таким образом, можно показывать несостоятельность этих представлений. Причем, как не странно, такие представления могут быть характерны не только для людей, имеющих высшее гуманитарное образование, но и среди ученых. Для того, чтобы вот эти проблемы осознать, конечно, требуется быть не просто даже ученым, занимающимся каким-то конкретным направлением, а можно быть ученым, который как бы смотрит на свою деятельность со стороны (пытается ее осмыслить). И можно констатировать, что далеко не все люди склонны к таким попыткам более глубоко разобраться тем, чем они занимаются. И здесь, в результате, можно встретиться с самыми курьезными случаями (недавний пример – это письмо 10-ти академиков. Основная его мысль: теологию нельзя признавать наукой). И здесь мы видим как раз такую наивную попытку, которая может быть была бы уместна для 1-го позитивизма, представление о том, что такую позитивистскую методологию можно распространить на понимание вообще всего мира, включая и сферу отношения человека с Богом, конечно, это попытка во 2-й половине 19-го века воспринималась бы как наивная и утопическая. Тем не мене, как мы видим, этот стереотип продолжает существовать, и даже в среде ученых.
Что касается оценки такого понимания науки с т.з. богословия миссии. Мы говорили, что такое понимание науки совершенно не приемлемо для наук богословских. В богословских науках господствует не индуктивный подход, который лежит в основании данной схемы понимания научного исследования, а дедуктивный подход. Мы говорили, что богословские науки выводят свои положения из некоторых априорно (до опытно) воспринимаемых положений Божественного откровения. Можно здесь попытаться дать и более глубокое богословское обоснование несостоятельности такого индуктивного пути. То, что доступно наблюдениям человека – это все наблюдения за жизнью, за проявлениями, за деятельностью человека падшего, т.е. наблюдение за человеком, поведение которого радикальным образом искажены следствиями грехопадения. И невозможно на основании таких наблюдений вывести то, как человек изначально задуман и устроен. В богословских дисциплинах такое понимании и человека, и общества выводится из априорных данных откровения. И в какой-то степени этот аргумент можно распространить и на наблюдения за окружающим миром. Это все наблюдения за миром, искаженным грехопадением. Т.е. то, что совершил Адам, оказывает влияние и на окружающий мир. И здесь такая искаженность грехопадения принципиально не позволяет на основании наблюдений за искаженным миром делать такие обобщения, которые бы претендовали на сколь либо глубокое понимание этого мира.
Понимание методологии науки в критическом рационализме и его значение для богословия миссии.
Мы показали в каком смысле такое понимание методологии познания окружающего мира, которое предполагается позитивизмом неприемлемо с богословской т.з. Но интересно обратить внимание на то, что неприемлемость, несостоятельность такого понимания методологии науки была показана представителями самой науки. Это тоже принципиально важно. Одно дело, когда наука критикуется представителями каких-то иных способов познания, а другое дело, когда то или иное методологическое научное представление критикуется самими же учеными изнутри самой науки. Такая критика может быть в миссионерской деятельности наиболее убедительной, потому что, если пытаться критиковать, скажем, вот такую позитивистскую парадигму с т.з. религиозной, то может возникнуть такая реакция: понятно, что вы представляете как бы конкурирующее направление с наукой, и поэтому понятно, что вы против него возражаете.
Когда же мы имеем возможность показать, что такое позитивистское понимание не приемлется большим количеством самих представителей современной науки, то эти аргументы (о неприемлемости такого подхода к познанию вообще) могут быть уже гораздо более убедительными.
Как показана в критическом рационализме принципиальная несостоятельность такого подхода к пониманию науки? В чем заключается логический изъян такой схемы? Он заключается в том, что вся эта схема построена на ошибочном (с логической т.з.) принципе, который можно назвать принципом не полной индукции. Вся эта схема построена на попытках выведения из конечного числа наблюдений, фактов, абсолютных выводов, которые должны распространяться на бесконечное число фактов и наблюдений. Т.е. вот этот переход от конечного числа наблюдений к общему выводу, претендующему на то, чтобы создать всеобщую закономерность, распространяющуюся на бесконечное число фактов, он логически совершенно не корректен. На основании наблюдения за конечным числом фактов никогда с логической т.з. невозможно сделать общий вывод. Сколько бы фактов мы не наблюдали (1000), никогда из этой теории не будет следовать, что эта теория объяснит и какой-нибудь 1001-й факт. Т.е. фактически, любая теория, которая строится таким вот образом, она изначально строится на логически необоснованном переходе от конечного к всеобщему.
И если посмотреть на верификацию, то верификация также предлагает с логической т.з. несостоятельный принцип перехода от конечного числа экспериментов проверяющих к общему выводу о возможности предать некоторой теории всеобщий статус.
Это тот логический изъян, который был зафиксирован Карлом Поппером. Он это показал и на множестве примеров того, как созданные таким индуктивным способом теории спешили воспринять, как всеобъемлющие, но приходили к ситуации, когда появляются новые факты и не вписываются в эту теорию. Теория, которая казалась совершенно несомненной, оказывалась несостоятельной, и от нее приходилось отказываться. Все это Карл Поппер показывал на примерах.
И принцип, который предложил уже Карл Поппер и который должен лежать в основе развития науки с его т.з. – это принцип не верификации, а фальсификации. Идея этого принципа основана на наблюдении о радикальной не симметрии различных методологических подходов – методологического подхода, нацеленного на подтверждение какой-то теории, и методологического подхода, основанного на опровержении какой-то теории. В чем здесь такая радикальная не симметрия? Если ученый следует установке на поиск подтверждения какой-то теории, он тогда, соответственно, осуществляет наблюдения, проводит эксперименты. Но сколько бы наблюдений он не осуществлял, сколько бы в этих наблюдениях он не обнаруживал бы фактов, которые теорию подтверждают, сколько бы экспериментов, подтверждающих теорию он не проводил, из этого сделать общий вывод о всеобщем характере теории невозможно. И наоборот, если ученый настроен на опровержение теории (т.е. на фальсификацию ее), достаточно всего лишь одного факта, одного эксперимента, в котором теория не подтверждается, чтобы с логической т.з. эту теорию отвергнуть.
Отсюда вывод, что если мы хотим быстрее развивать науку, если мы хотим быстрее отказываться от несостоятельных теорий и быстрее переходить к поиску новых теорий (т.е. ускорить развитие науки), то нам нужно руководствоваться не установкой на подтверждение, а установкой на опровержение той или иной теории. И в этом заключается принцип фальсификации.
Это очень важный принцип для современной науки, и он тоже нашел свое выражение и в современной науке, и в современном сознании. Что он значит с т.з. понимания современной науки? А значит то, что в современной науке такой критический пафос получил самое широкое распространение. Т.е. в современной науке вот такая установка на то, чтобы все теории подвергать сомнению, искать в них какие-то изъяны, составлять какие-то эксперименты, в которых эта теория скорее всего не подтвердится, этот пафос, это критическое направление получил самое широкое распространение (и в теологии тоже). С т.з. богословия миссии, если этот поиск осуществлять, то богословие как любая наука будет развиваться быстрее. И наоборот, если руководствоваться установкой на поиск подтверждения теории, то тут всегда есть риск того, что замедлится развитие богословия как науки.
Это только один аспект. Почему еще понимание вот такого критического рационализма важно с т.з. богословия миссии? Потому что в контактах с современными учеными обязательно нужно быть готовыми к тому, что мы встретим вот такой критический пафос. Не нужно думать, что это от особой зловредности человека. Это то, что предполагается той сферой, в которой он непосредственно работает. Этот критический пафос, стремление все критиковать – эта установка следует из понимания этого человека, из его понимания того, как следует наиболее быстро и успешно разбираться в вопросах, связанных и с научной деятельностью, и в житейских вопросах. И эту же самую установку человек может быть склонен перенести и на вопросы понимания Бога. Это первый момент.
Второй момент заключается в том, что этот критический пафос вышел далеко за пределы науки и получил самое широкое распространение в т.ч. среди людей, далеких от науки как таковой. И с таким критическим пафосом в настоящее время можно встретиться в беседах с самыми разными людьми.
Вообще, когда современный человек слышит что-то новое, он часто бывает склонен к сомнениям, к предельно настороженному отношению и к поиску каких-то логических изъянов. И этому конечно способствовал именно критический рационализм, идущий еще из методологии науки. В этом смысле современный человек глубоко отличается от человека даже еще 19-го века, не говоря уже о средневековом человеке. Детская восприимчивость при вести о Боге в настоящее время встречается гораздо реже.
Кстати, такой критический пафос получил распространение и в богословии (как мы уже отметили), и в церковной жизни. Например, арх.м. Киприан Керн в книге «Пасторское богословие» обращает внимание на то, что следующее поколение (а это середина 20-го века) совсем не проявляют той доверчивости в принятии того, что им говорят на исповеди в качестве духовного совета. Т.е. можно предположить, что в какой-то степени критический рационализм здесь уже проявлялся. Это что касается оценки с т.з. богословия миссии. К этому нужно быть готовыми.
С т.з. богословия миссии может быть можно здесь говорить о том, что важно не смешивать различные сферы, а именно, сферу естественнонаучную, или даже просто научно-академическую, где действительно этот принцип критического рационализма уместен и полезен, и сферу духовной жизни, сферу веры, в основе которой лежат личные отношения (личное доверие), и которая, соответственно, выходит за ту сферу, которая занимается наукой. И в этом направлении можно пытаться искать решения этой сложной задачи.
С другой стороны, даже если мы говорим о науке богословской, то здесь такой критический пафос, он вполне уместен. Здесь важно еще понимать, что с т.з. современной науки ученый не только сам должен быть настроен на поиск каких-то слабостей теорий, которые он развивает, ошибок, но он должен быть и благодарен, когда другие ученые пытаются как бы в этой критике ему помочь. И совершенно недопустимо, когда человек не желает слушать критику и воспринимать ее, как нечто обидное. Такая ситуация не характерна для нормального научного сообщества.
Чем еще известен Карл Поппер? Он известен тем, что он попытался (и эта идея получила распространение) сформулировать критерий научности вообще, который он назвал критерием фальсифицируемости. В чем здесь заключается идея Карла Поппера? В том, что к науке следует относить то, что фальсифицируемо в принципе, то, что предполагает некоторые процедуры, пользуясь которыми, можно соответствующую теорию отвергнуть или показать ее несостоятельность. Вот то, что предполагает возможность такого отвержения, по Попперу это направление, эту теорию можно отнести к науке. То, что такой возможности в принципе не предполагает, то к науке относить нельзя; то следует отнести к каким- то другим сферам мыслительной деятельности человека.
И наиболее известными примерами таких не наук по Попперу являются психоанализ (представители психоанализа так или иначе не будут отвергать любой факт, а будут его объяснять, опираясь на свою теорию; фальсифицировать психоанализ по Попперу в принципе нельзя) и марксизм (он тоже по Попперу принципиально не фальсифицируем; не содержит в самой себе эта теория возможность опровергнуть ее). Этот критерий получил распространение и способствовал тому, что эта критическая настроенность получила самое широкое распространение.
Здесь сразу возникает вопрос: по этому критерию богословие является наукой или не является? И в каком-то смысле богословие по этому критерию не является наукой, потому что невозможно в богословии представить себе какую-то процедуру фальсификации, какие-то факты, эксперименты, которые привели бы к тому, что, скажем, христиане отказались бы от исповедания Бога Пресвятой Троицы; или отказались бы от признания воплощения Христа. И по этому критерию, да, получается, что богословие в конечном счете не фальсифицируемо.
Но с другой стороны, какие-то конкретные исследования, которые осуществляются в рамках догматических богословских границ, в которых осуществляется поиск решения каких-то частных богословских вопрос, на таком частном уровне к богословию как науке этот критерий фальсифицируемости можно приложить. И из истории богословия можно привести некоторые примеры, которые можно рассматривать под углом зрения фальсификации. Скажем, если говорить об учении об искуплении, то мы знаем, что в средние века господствующее положение занимала так называемая юридическая модель искупления. Но далее она была подвергнута серьезной критике, и уже в 19-м веке начал осуществляться активный поиск других теорий искупления. И этот поиск привел к возникновению еще целого ряда подходов, и наиболее известный из них это модель нравственная (или органическая). И в настоящее время юридическая модель искупления оказалась оттесненной далеко на периферию богословского сознания.
И эту ситуация можно рассматривать как своего рода фальсификацию. Тут приводились аргументы и по исторической линии, и по линии сотериологической, и по экзегетической. Все эти попытки привели действительно к развитию богословия, к формированию других теорий. Т.е. как вывод, можно сказать, что догматические учения в богословии не фальсифицируемы, а вот что касается частных богословских учений, то к ним этот критерий фальсифицируемости можно приложить.
Что еще можно сказать об этом принципе фальсификации? С т.з. богословия миссии он может быть полезен с той т.з., что можно, опираясь на него пытаться показать, что если человек не принимает обращенного к нему миссионерского свидетельства, предлагает взамен какую-то другую позицию (философскую, психологическую, религиозную), то можно ему показать, что если он так критически воспринимает христианство, то с не меньшими основаниями он должен и свою собственную позицию также воспринимать критически. Здесь, конечно, трудно надеяться, что будет достигнут положительный результат обращения ко Христу, но по крайней мере, можно надеяться, что человек как-то усомниться в надежности той системы мировоззренческой, которой он придерживается.
Далее нужно перейти к следующему этапу. Это уже 60-е годы 20-го века в развитии понимания науки. Концепция научно-методологических парадигм с т.з. богословия миссии.
Эта концепция связана прежде всего с именем Томаса Куна (основатель). Его наиболее известная книга, где он эту концепцию излагает – это «Структура научных революций». Книга написана простым доступным языком. Книга задала целое направление в философии науки, которое продолжает существовать до сих пор (об этом мы еще скажем).
Структура научно-методологической парадигмы (по Томасу Куну), которой руководствуется каждая конкретная наука; причем у каждой науки эта парадигма своя.
1). Метафизическая содержательная основа. Это очень важный элемент научной парадигмы, на который обратил внимание Кун. Под этой основой понимается то, что не может быть выведено не из каких фактов, и не может быть обосновано ни какими логическими процедурами. Это то, что в данной научно-методологической парадигме понимается, как что-то само собой разумеющееся. Причем, никто из действующих представителей данной парадигмы не сомневается – для него это нечто само собой разумеющееся. Это такие различные представления, не обосновываемые и не доказываемые. У Томаса Куна любимый, наиболее распространенный пример – это пример из истории астрономии – пример, связанный с переходом от птолемеевской астрономической парадигмы к коперниканской. Например, что можно отнести в птолемеевской астрономической парадигме к метафизической содержательной основе? Представление о том, что в центре всего космического мира находится Земля, т.е. геоцентрическая модель. Само по себе это ниоткуда не следует, и доказать это не было возможности у тех, кто опирался на эту модель, но в этом никто не сомневался на протяжении венков (до Коперника). И, соответственно, в рамках астрономии, опираясь на эту модель, разрабатывались соответствующие алгоритмы, решались соответствующие астрономические задачи, в т.ч. и прикладные (например, об ориентации при мореплавании по звездам).
Соответственно, Коперник предлагает другую метафизическую модель, которая ложится в основу следующей научно-методологической парадигмы в астрономии – модель гелиоцентрическую.
Это пример такой метафизической содержательной основы из естественных наук. Причем, я бы обратил ваше внимание, что все эти наблюдения, которые предлагаются по поводу понимания науки (например, философии науки), все эти наблюдения и выводы часто делаются на основании анализа естественных наук. В естественных науках проследить и метафизическую содержательную основу, и несостоятельность индуктивного подхода гораздо сложнее, чем в науках гуманитарных. При этом интересно, что те, кто развивают методологию науки, они не останавливаются перед этими сложностями, не выбирают для себя легкие пути, т.е. не обращаются к гуманитарным наукам, а прежде всего, те концепции, которые мы с вами рассматриваем, иллюстрируют науками естественными (что гораздо сложнее). В науках гуманитарных метафизическую содержательную основу проследить гораздо проще. Например, это тот же психоанализ в соответствующем направлении психологии. Некоторые аксиомы психоанализа (об устройстве человеческой психики; о движущих силах человеческой психики) здесь воспринимаются, как само собой разумеющееся. Хотя, в принципе, они не из чего не выводимы, и никак не доказуемы. Вот такая метафизическая содержательная основа.
2). Терминологическая система. Т.е. он обратил внимание, что для различных парадигм характерны своеобразные терминологические системы. Те термины, которые используются в одной методологической парадигме, не используются в другой. Более того, одни и те же слова могут использоваться в разных методологических парадигмах в разном смысле. Например, термин личность. Это как раз тот термин, применительно к которому можно сказать, что какую не возьми гуманитарную методологическую парадигму, всегда в этих парадигмах обнаружатся различия в понимании термина личность. И, соответственно, в богословии понятие личности так же оказывается своеобразным. И очень важно не путать богословское понимание личности с тем пониманием, которое предлагается в различных светских науках (причем оно не едино для светских наук).
И так далее. Т.е. термины различны, наполнение одних и тех же терминов содержанием так же различно. Это все означает, что для каждой методологической системы характерна своя терминологическая система.