Ю. Ф. Воробьев, д-р экон наук, проф. (отв редактор)

Вид материала

Документы

Содержание Духовные основы русского предпринимательства Социальная ответственность ПОРТРЕТЫ РОССИЙСКИХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

Подобный материал:

• Дипломных проектов по специальностям, 283.96kb.
• Программа вступительного экзамена по специальности 08. 00. 05 Экономика и управление, 100.68kb.
• Экономическая теория для бакалавров, 6007.79kb.
• Г. В. Плеханова история экономики учебник, 6291.1kb.
• М. А. Рыбалко (отв редактор), проф, 973.68kb.
• А. М. Глущенко в. В. Деньги и кредит допущено Департаментом мвд украины по работе, 4260.21kb.
• Рабочая программа учебной дисциплины организация и нормирование труда Бакалавр по направлению, 589.62kb.
• Факультет философии и политологии, 13663.08kb.
• Учебник, 5069.09kb.
• Под научной редакцией д-ра техн наук, проф., Н. А. Селезневой; д-ра экон наук, д-ра, 370.01kb.

ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ РУССКОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА


А.А. Скробов


Для менталитета русского предпринимателя огромное значение имело то, что Россия на протяжении многих веков была конфессиональным, православным государством. Религиозное мировоззрение накладывало отпечаток на все формы жизнедеятельности людей, в том числе и на предпринимательскую деятельность. На Руси имела хождение так называемая житийная литература. Неоднократно издавались жития святых, почитаемых не только русской православной церковью, но и раннехристианской, и византийской. Русский человек с раннего детства впитывал в себя понятия “святость”, “святой” – в семье, школе, из рассказов близких, родных, священнослужителей. Литература о жизни святых отцов Церкви была огромна. Жития святых часто использовались в семейном воспитании, читались в назидание, святые отцы являлись примером, жизнь их была образцом. Высокие этические нормы входили в плоть и кровь будущих русских предпринимателей, придерживавшихся их всю жизнь и в личном общении, и в деловом сотрудничестве. Идеалом были подвижники, святостью жизни, примером благочестия и христианским самоотвержением заслужившие навечно благодарную память народа.

Огромное воспитательное значение имела церковная проповедь. Русские люди старались придерживаться главной заповеди: “Ищите прежде Царствия Божия, а все остальное приложится”. Православные богословы проповедывали учения отцов Церкви, в том числе их взгляды на право собственности, богатство, бедность. Подвергались критике высказывавшиеся некоторыми мысли о том, что обладание богатством есть Божий дар человеку. Доказывалось, что христианство всегда непримиримо относилось к жизненным установкам, в основе которых лежал эгоизм, служение личным интересам, чувственным страстям и себялюбивым влечениям.

Надо признать, что учение о собственности, особенно в конце XIXначале XX вв., излагалось иногда с прямо противоположных позиций: одни доказывали, что частная собственность священна для христианина, другие – что христианин должен относиться к понятию частной собственности отрицательно.

Знаменитый апологет христианства Тертуллиан, высказывая христианский взгляд на проблему собственности, заявлял, что люди ничего не имеют (даже то, что считают своим): все принадлежит Богу, которому и сами люди принадлежат. Климент Александрийский говорил, что всякое богатство, каким бы кто ни владел, не составляет прямой собственности владельца, но “возможно из сей неправоты создавать дело правое и спасительное”, не только давая каждому просящему, но и отыскивая и помогая нуждающимся. Киприан Карфагенский доказывал, что христианин должен думать не о своем праве собственности и охранении имущества, а о добровольном отказе от него ради любви к ближнему. Современник императора Константина Лактанций утверждал: с точки зрения христианской любви все должно быть общим достоянием, и если этого нет, то виною тому наша любостяжательность  источник многих зол.

По мнению Василия Великого, ничто внешнее не бывает собственностью человека, но чуждо для него и здесь расхищается и за гробом не следует, поэтому человек должен смотреть на себя лишь как на служителя Бога. Идеальный порядок он видел в “совершенном обобщении имуществ”, полном отказе от частной собственности. Григорий Богослов в своем учении об отношении христианина к собственности особенно выделяет мысль, что человек является лишь временным собственником, владея при этом Господним достоянием, и поэтому должен заботиться о том, чтобы быть верным “раздаятелем” Божьих даров. Идеалом в имущественных отношениях между верующими св. Григорий считал равенство всех в отношении благих даров Господа. Григорий Нисский, следуя за Василием Великим, утверждал, что ничто внешнее не бывает нашей собственностью, а только духовное и невещественное всегда пребудет с нами; убеждал в отношении имущества соблюдать братское равенство.

Наиболее почитаемый на Руси св. Иоанн Златоуст в своих трудах подробно останавливался на вопросе о частной собственности и отношении к ней христианина. Православные российские богословы видели в учении Златоуста самое полное изложение православно-христианских взглядов на собственность. Исходным пунктом является вера в то, что истинный Владыка всего есть один Господь, а все, чем владеют люди, – дары многоразличной благости Божией. Все в мире – Божия собственность, а что принадлежит Господу – принадлежит всем.

Но если так, почему Бог, сделав общим все необходимое, допускает существование огромной разницы в имущественном положении людей? Иоанн Златоуст сам ставил этот вопрос и отвечал на него: Господь предоставил человеку свободу воли, человек сам выбирает свой жизненный путь. Идеал христианского отношения к частной собственности Златоуст видел в полном отказе от нее.

Западный современник св. Иоанна блаженный Августин, придерживаясь взглядов Златоуста, призывал воздерживаться от частной собственности или, по крайней мере, от любви к ней, если не можем воздержаться от владения ею.

Основываясь на положениях древнецерковного учения о собственности, русские священники внушали пастве, что право частной собственности не принадлежит к области благодатной христианской жизни, к сфере Божьего царства, а потому не может рассматриваться как святыня, и собственность может быть только неприкосновенной, но никак не священной, ибо осуществление на практике права частной собственности противоречит христианским началам всеобщей любви. Право собственности возникает от недостатка братской любви, когда человек противополагает себя и свое другим. Частная собственность, однако, является для христианина неприкосновенной, так как желать чужого – грех и, вообще, христианская мораль исключает насилие. Кроме того, христианство не отрицает форм сложившегося гражданского права и человеческих отношений, но одухотворяет и возвышает их в духе Христовой истины.

В тесной связи с вопросом о собственности находится христианское отношение к богатству. Из Ветхого завета следует, что богатство должно приобретаться только честным путем, неправедное богатство сурово осуждается. Нравственная норма в отношении богатства – внутренняя независимость от него. В Новом завете богатство уже, по существу, характеризуется как “неправедное”. Отсюда отрицательное отношение ко всякого рода роскоши, корыстолюбию и стяжательству.

Иоанн Златоуст, говоря об отношении к богатству и бедности, полагал, что последние сами по себе не добродетель и не порок (хотя богатство является великим соблазном в жизни христианина), но по воле пользующихся ими становятся или тем, или другим (сами по себе они – вещи безразличные), на небо ведут не богатство и не бедность, но “добрая воля”. По Златоусту, богат не тот, кто имеет многое, но тот, кто не нуждается во многом. Судить о богатстве и бедности нужно по расположению души, а не по мере имущества. Любовь к богатству – страсть неестественная, надежный способ “сохранить” богатство – это раздать его нуждающимся, которым оно, собственно, и принадлежит по воле Божьей. Единственно верным христианским отношением к богатству, по мнению Иоанна Златоуста, является такое, при котором не берегут и не умножают богатства на земле, а раздают его нуждающимся.

На протяжении веков русский народ усваивал православно-церковные взгляды на экономическую, в том числе предпринимательскую, деятельность. В русском национальном сознании глубоко укоренился аскетический идеал, тесно соприкасавшийся со стремлением к святости. Нельзя забывать и о том, что на Руси авторитет Церкви стоял не ниже, а в некоторые периоды и выше авторитета государственной власти (как, например, при митрополите Алексии, бывшем в третьей четверти XIV века фактически главой Московского государства).

Представители научных кругов также рассматривали экономические вопросы, в частности проблему собственности, в тесной связи с православным религиозным мировоззрением. Выдающийся русский ученый И.А. Ильин отмечал: “Хозяйственный труд имеет религиозный смысл и источник, ибо в основе его лежит религиозное приятие мира ...”¹

Но, в отличие от святых отцов Церкви, ученые исходили из реальных, земных условий хозяйствования. И.А. Ильин, говоря об опасности соблазна для народной массы решать проблему собственности “кулачным” или “разбойничьим” способом, писал: “Чтобы увести ее от этого соблазна, неправильно звать ее на пути апостольского и аскетического отречения от всего, что есть на земле “мое”: это не идеал для земной жизни, это есть идеал ухода от земного строительства, идеал для немногих избранных... Задача не в том, чтобы на земле от праведности угасло хозяйство и с ним культура и человечество (Будда, Толстой). Но задача не состоит и в том, чтобы хозяйство стало самодовлеющей силой человеческой жизни, поработило людей и погасило и справедливость, и нравственное существо человека (коммунизм). Разрешение проблемы состоит в том, чтобы сочетать строй частной собственности с “социальным” настроением души: свободное хозяйство с организованной братской справедливостью”².

Русские предприниматели и старались опираться в своей деятельности на принципы “братской справедливости”. Они часто исходили прежде всего из нравственных соображений, а потом уже из экономической конъюнктуры. Когда, например, С.Т. Морозова спросили, почему он отказался от перепродажи хлопка, зная, что заработает на этом больше, чем на произведенной ткани, предприниматель обиделся: “Я не спекулянт. У меня на фабрике пятнадцать тысяч рабочих с семьями”³.

Для православного сознания русского человека было неоспоримой истиной, что его вера – не только основа личной духовной жизни, но и всех проявлений его деятельности, в том числе предпринимательской. Последней и высшей целью всей земной жизни человека было стяжание внутренней благодати Св. Духа, а не достижение каких-то высот материального благополучия.

 


  СОЦИАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
РОССИЙСКОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА

(Исторический аспект)


О.В. Карамова


Насколько правомерно ставить вопрос о социальной ответственности предпринимательства в России? Ведь к концу XIX в. из 125 миллионов населения России семь восьмых жило в деревне и только одна восьмая – в городах. Число рабочих, занятых в промышленности, составляло полтора миллиона¹. Слой предпринимателей был довольно немногочислен.

Проблема социальной ответственности стоит перед правящим классом. В какой степени российское предпринимательство должно и могло делить социальную ответственность с государственной властью и аристократическим дворянством? К государственному управлению российская буржуазия пришла на короткий миг – с февраля по октябрь 1917 года.

Нас интересуют ответы на эти вопросы, поскольку нынешние проблемы в России конца века перекликаются с событиями начала века. Исход идущих преобразований во многом зависит от того, как поведет себя новое российское предпринимательство. Будет ли оно чувствовать всю меру ответственности, которую возлагает на него история, следовать лучшим традициям и не повторять роковых ошибок?

К началу XX века предпринимательство в России все больше набирало силу, аккумулируя в своих руках значительную величину национальных ресурсов, капитала. Промышленность к 1894 г. создавала товаров почти на 2 миллиарда рублей в год². Социальную ответственность частных лиц В.О. Ключевский трактует как “уничтожение нужды, нищеты, страданий”, которое приняло на Руси форму благотворительности³.

С переходом России к капитализму в конце XIX века произошел сложный сдвиг в структуре народонаселения: крестьянство, переселив­шееся в города, порождало как богатейших буржуа – фабрикантов, банкиров, домовладельцев, так и абсолютно обездоленных людей, часть которых пополняла ряды нищих, воров, бродяг. В этих условиях, при крайней поляризации общества, благотворительность стала неким регулятором социального равновесия, часто неосознанным средством устранения социального дискомфорта, проявлением истинного христианского сострадательного чувства. Помощь бедным осуществлялась в трех направлениях: через государственное призрение, общественную и частную благотворительность. Особенностью России, в отличие от западноевропейских стран, стало большее распространение общественной и особенно частной благотворительности. Это происходило в силу неспособности государственного призрения оказать необходимую помощь нуждающимся.

В марте 1910 г. первый Всероссийский съезд деятелей по призрению отметил существование в стране 4762 благотворительных обществ и 6278 благотворительных заведений. При этом 25 % всего бюджета данной системы финансировалось из государственной казны, из средств городов и сословных учреждений. Остальные 75 % составляли средства от частной благотворительности. Однако только в четырех городах империи – Москве, Петербурге, Риге и Одессе – дело призрения бедных было поставлено удовлетворительно.

Щедрость российского купечества на благотворительные цели поражала иностранцев, да и соотечественников, своим размахом. Дворяне и либерально настроенная интеллигенция не имели таких крупных капиталов. Особую роль сыграла повышенная религиозность купечества, желание обрести благодать в вечной жизни через добродетели в земной.

Купечество, предприниматели стояли несколько в стороне от бурной идейной жизни русского общества. В отличие от захваченной социалистическими идеями интеллигенции, которая полагала, что беды народной жизни можно устранить только при коренных социальных преобразованиях, купечество занималось практической хозяйственной деятельностью. Оно приумножало свои капиталы, ставило конкретные задачи. Одной из таких задач стала благотворительная деятельность.

Подлинный взлет благотворительности приходится на последнюю четверть XIX в. К концу царствования императора Александра III, при государственном бюджете в 12007 млн руб., местные бюджеты, находившиеся в ведении выборных учреждений, достигали суммы около 200 млн, из которых на земства и города приходилось примерно по 60 миллионов в год¹. Предприниматели играли заметную роль в городском самоуправлении и хорошо видели нужды города.

Частная благотворительность особенно ярко проявилась в Москве. Словно соревнуясь, московские предприниматели финансировали строительство больниц, богоделен, дешевых и бесплатных квартир, родильных домов, школ и библиотек. Ежегодно пожертвования составляли от 1 до 4 млн руб. Примерно треть расходовалась на помощь взрослым, другая треть – на помощь детям и учащимся, остальное – на медицинскую помощь.

Гордостью города стала Бахрушинская больница на 200 кроватей. На возведение здания было ассигновано 240 тыс. руб., а 210 тысяч составил неприкосновенный основной фонд, проценты с которого шли на содержание больных и медицинского персонала². Бахрушины построили в Сокольничьей роще городской сиротский приют, на Болотной площади “дом бесплатных квартир” для нуждающихся вдов с детьми и учащихся девушек, учредили стипендии пяти учебным заведениям. Семейство Бахрушиных не случайно называли “профессиональными благотво­рителями”.

В 1898 г. Викула Морозов пожертвовал 400 тыс. руб. на устройство детской больницы. Она была открыта в 1902 г. и до сих пор называется ‘’Морозовская’’.

Почти полтора миллиона рублей отдала на благотворительные заведения семья Мазуриных. Целый ряд филантропических заведений был создан на средства П.Г. Шелапутина, В.А. и А.А. Алексеевых, К.Т. Солдатенкова и многих других.

Московские предприниматели внесли громадный вклад в развитие русской национальной культуры. Деятельность меценатов явила народу Третьяковскую галерею, Щукинское и Морозовское собрания новой западной живописи, Бахрушинский театральный музей, частную оперу С.И. Мамонтова.

Благие намерения частных благотворителей, как это ни парадоксально, встречали на своем пути государственную бюрокра­тическую машину, тормозившую развитие частной благотворительности. Николай I обронил когда-то ироническую фразу о том, что Россией управляют 30 000 столоначальников. Бюрократическое засилие и косность делали гнетущим контроль Министерства внутренних дел над негосу­дарственными заведениями.

Однако далеко не все предприниматели разделяли социальную ответственность. Нежелание и неумение находить социальный компромисс сыграло свою роковую роль. Российское предпринимательство в тот сложный исторический период недооценило своего влияния на судьбы страны. Временное правительство так и не приняло закон о восьмичасовом рабочем дне, усмотрев в этом требовании рабочих шаг к усилению разрухи в экономике. Кастовость российского общества, презрительное отношение к более низким социальным слоям еще больше накаляли социальную напряженность.

В современный период в российском обществе также болезненно оголены социальные проблемы. Большинство предпринимателей осознали, что их деятельность, как основная, так и благотворительная, .постоянно находится в поле зрения общества, десятилетиями воспитывавшегося в духе неприятия богатства и толстосумов, и перелом в общественном сознании зависит от конкретных дел и реального улучшения благосостояния российских семей.


ПОРТРЕТЫ РОССИЙСКИХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.


В.Н. Кашин


Выдающийся русский скульптор Сергей Тимофеевич Коненков в конце своей жизни обратился к жанру литературного творчества – мемуарам. В 1968 г. была опубликована книга “Земля и люди”, а в 1972 г., уже посмертно, книга воспоминаний “Мой век”. В 1988 году вышло второе ее издание¹.

В этой удивительно интересной и содержательной книге рассказывается не только о творческой жизни художника, но и о его окружении, о той среде, в которой прошли его детство и отрочество, о жизни российской провинции в 80-е годы XIX века и в более поздние годы, об экономике, быте и нравах населения Калужской и Смоленской губерний, в деревнях и городах которых довелось жить и учиться Коненкову в те годы. С жителями этих областей он не порывал тесных связей (в том числе и творческих) и впоследствии.

Читая книгу Коненкова, автор этих строк обратил внимание на воспоминания Сергея Тимофеевича о первых российских предпри­нимателях, энергично прокладывавших дорогу капиталистическим отно­шениям в России и в то же время бывших двигателями не только технического и экономического, но и культурного прогресса. Подзаголовок одного из разделов воспоминаний так и назван: “Российские дельцы”².

Одному из таких “дельцов’’-предпринимателей Коненков посвящает несколько страниц своих мемуаров. Учитывая, что, вероятно, многие экономисты, в силу своих профессиональных интересов, вряд ли нашли время для спокойного прочтения названной книги, хотелось бы привлечь именно их профессиональное внимание к этим воспоминаниям.

В те годы, о которых пишет Коненков, т.е. вскоре после освобождения крестьян от крепостной зависимости в 1861 году, крестьянский труд продолжал оставаться крайне непроизводительным. Как он пишет, “вольные” российские крестьяне, скрепя сердце, работали на ненавистного помещика, мечтали о своей землице...”. Но случаи, когда какое-нибудь чрезвычайное событие, вроде пожара, сгоняли помещика с земли и она становилась доступной крестьянам, были крайне редки. “Зато, – продолжает свой рассказ Коненков, – деятельность земельного капиталиста Нила Владимирова решительно выбивала почву из-под ног мелких смоленских и калужских помещиков”¹. Какова же биография Владимирова, каковы характерные черты его деятельности?

Владимиров начал свою деятельность в роли мальчика-приказчика у спасдеменского² купца и заводчика Даманова, к двадцати годам стал управляющим дамановского спиртоводочного завода, а вскоре, скопив капитал, построил в том же Спас-Деменске свой завод. Вступив в конкуренцию с прежним хозяином, добился его разорения. Став достаточно крупным капиталистом, начал вкладывать капиталы в землю и заводить совершенно новые порядки в жизни местного крестьянства. Именно эта его деятельность как своеобразного российского предпринимателя и представляет, как нам думается, особенный интерес в настоящее время.

Нил Владимиров скупал имения разорившихся или обедневших помещиков (вспомним чеховского героя Ермолая Лопахина, купца, приступившего к вырубке вишневого сада под строительство. – В.К.), платил им наличными, в которых они так нуждались. Затем приобретенные земли закладывал в Московском крестьянском банке, а землю в виде наделов продавал окрестным крестьянам. Дело было поставлено на широкую ногу.

Чтобы сделать бедное смоленское и калужское крестьянство платежеспособным, повысить его доходы, Владимиров не просто продавал землю. Он организовал строительство целых сельских поселков – “строил слободы новеньких аккуратненьких домиков и обращал крестьян в мастеровых”³. За умеренную плату крестьянин получал готовый дом, а в придачу к нему и инструмент, и инструктаж, и хорошо организованный сбыт продукции; говоря нынешним языком,  хорошо организованный маркетинг. При этом созданные таким путем деревни специализировались на производстве различных товаров, на несходных ремеслах. В одной деревне, например, “с фабричным размахом” процветал сапожный промысел, в другой – портняжество, в третьей – деревообработка. Как видим, вклад Владимирова в развитие товарного производства и рыночных отношений, в развитие капитализма, в его, можно сказать, здоровое, демократическое становление был весьма положительным, активным.

С.Т. Коненков вспоминает, что в деревне Жерелево, находившейся в двадцати пяти верстах от его родной деревни Караковичи, сотрудники Нила Тимофеевича Владимирова обучили мужиков упрощенной технологии изготовления граблей. И этот необходимый всем крестьянам инвентарь “хорошо пошел”, нашел своих покупателей. “Помню, как дядька Андрей, дивясь дешевизне и доброму качеству, привез с базара целую сотню жерелевских граблей”¹.

И еще одна черта характеризовала Нила Владимирова как прогрессивного российского предпринимателя: стремление и умение говорить с людьми, разъяснять им их возможности, преимущества и перспективы хозяйствования по-новому. Высокий и статный, он постоянно разъезжал по селам Калужской и Смоленской губерний, встречаясь с крестьянами, желавшими прикупить земли, и проводя с ними экономические беседы. Тысячи крестьян сходились на эти встречи. Говорил Нил Владимиров страстно, увлеченно, понятным крестьянину языком, стремился довести свои мысли до каждого.

“Его большая бритая голова, словно воздушный шар, два-три часа кряду металась над косматым прибоем сивых бород и скобок, а уже на другой день открывались перемены в крестьянском житье-бытье”². Перемены выражались в том, что деловые приказчики Владимирова делили землю, организовывали тот или иной промысел, оформляли ссудные и арендные бумаги.

В то же время крестьянский сын Нил Тимофеевич Владимиров, ставший миллионщиком, компаньоном богатейших московских дельцов Шамшуриных, как пишет С.Т. Коненков, “с одержимостью, свойственной “прозревшему” дельцу, одно за другим зорил дворянские гнезда’’³. Сам же трудился по 1416 часов в сутки, а жил очень скромно. Трудно сказать, как далее складывалась бы его судьба – судьба выдающегося по своим деловым качествам российского предпринимателя, типичного деятеля эпохи первоначального накопления, если бы он не умер совсем молодым. Хоронили его в Спас-Деменске, всенародно⁴.

Таков достаточно привлекательный образ российского предпри­нимателя, нарисованный С.Т. Коненковым. Несмотря на то, что первое издание книги вышло в 1972 г., что автор стремился, по возможности, ругать капитализм и прославлять существующий строй, фигура Н.Т. Владимирова получилась яркой и положительной, в чем сказались искренность и правдивость воспоминаний.

“Среди капиталистов мне встречались и другие аналогичные Нилу Тимофеевичу фигуры, тоже весьма своеобразные и противоречивые”, – пишет С.Т. Коненков и вспоминает в этой связи А.А. Бахрушина, И.Д. Сытина, П.М. Третьякова, Савву Морозова. - “Да разве только их, известных деятелей культуры, можно помянуть с благодарностью. Долг мой, долг их современников сказать об этом”⁵.

Именно так! Вопреки идеологическим штампам, требовавшим изображать фигуру предпринимателя, капиталиста исключительно черными красками, С.Т. Коненков, зная про эти требования, не стал грешить против правды и тем самым внес добрый вклад в создание полнокровного, многостороннего, исторически достоверного образа российского предпринимателя. Для многих из них были характерны, с одной стороны, высокая деловитость, предприимчивость, деловая “хватка”, с другой  они стремились к служению России, часто – к служению искусству, культуре, развитию образования и здравоохранения, широко занимались благотворительностью. Коненков вспоминает в этой связи имена Третьяковых, Щукиных, Мамонтовых.

Интересны его воспоминания об Алексее Александровиче Бахрушине, представителе знаменитого семейства Бахрушиных. Именно он основал знаменитый Театральный музей, передал его в дар Российской академии наук. Обладая крупными капиталами, он тратил огромные средства на приобретение экспонатов для этого музея. В то же время в личной жизни отличался большой скромностью и бережливостью, если не сказать скупостью. С.Т. Коненков вспоминает: “Однажды, это было в 1911 году, я был свидетелем того, как Алексей Александрович Бахрушин на Трубной пытался торговаться с извозчиком, чтобы тот свез его к Покровским воротам. Извозчик требовал тридцать копеек. Алексей Александрович давал двадцать.

– Не-е, барин, за двадцать не повезу: себе дороже, – грубовато прекратил торг извозчик, и Алексей Александрович, высокий сутуловатый старик, отправился пешком в мартовскую ростепель вверх по крутизне Рождественского бульвара. Ай да миллионщик Бахрушин, не стал платить гривенник сверх привычной цены! Но тот же Бахрушин отдавал большие тысячи на поддержку бедствующих русских театров, на свои капиталы построил и оборудовал Музей театрального искусства. И это не было просто меценатством. Это была всепоглощающая страсть, страсть благородная, патриотическая’’¹.

Преобладавшие в годы советской власти карикатурные образы российских купцов и односторонне отрицательные оценки их деятельности, их исторической роли сменяются ныне гораздо более взвешенными и объективными оценками и характеристиками. Вот что пишет, например, об Алексее Александровиче Бахрушине и других Бахрушиных, четыре поколения которых оставили свой след в истории отечества, Н.И. Сочинская, автор вступительной статьи к воспоминаниям Юрия Алексеевича Бахрушина, сына основателя Театрального музея. Статья названа ею “Слово о России”: “Жизнестроительство, созидание было у Бахрушиных в крови. Это были люди, на которых держалось русское общество, от которых зависело его процветание и процветание всей России”¹. Она, подобно Коненкову, отмечает благородную черту рода Бахрушиных: при весьма скромном образе жизни (несмотря на владение прибыльными предприятиями, наличие огромных капиталов) эти люди не жалели денег на благотворительность, поддержание русской культуры, на собирательство памятников искусства и культуры, особенно по истории русского театра.

Н.И. Сочинская подчеркивает, что воспоминания Ю.А. Бахрушина – “не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитой купеческой семьи Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея, и шире – история русской жизни во всем ее многообразии”². Именно поэтому, нам думается, подобные воспоминания и представляют большую ценность не только для познания истории российской культуры, но и для познания истории России в целом, в том числе истории российского народного хозяйства. Сами авторы подобных воспоминаний, естественно, на первый план выдвигали, быть может, какие-то иные стороны своей жизни, истории своего рода, но тем не менее в них нашли место интереснейшие и далеко не всегда известные историкам народного хозяйства факты, детали, подробности, обобщения и т.п.

Приведем еще одно высказывание о деятельности А.А. Бахрушина, опубликованное в газете “Копейка” 21 сентября 1912 года: “Просвещенный, деятельный, развитой, прямодушный, независимого образа мыслей, либерал по складу ума, А.А. Бахрушин особенно силен в той сфере, где доминирует сердцем. В этом отношении он с честью поддерживает старую славу бахрушинской семьи, издавна известной Москве широкой отзывчивостью к человеческому горю и крупной благотворительностью. Стараясь всегда оставаться в тени при передаче сотен тысяч рублей от семьи Бахрушиных на просветительские нужды города, А.А.Бахрушин невольно обращает на себя внимание общества своей неутомимой деятельностью на том же поприще”³.

После революции, лишившись миллионов, Бахрушин продолжал дело своей жизни. Как писали газеты после его смерти, “он умел добиваться облюбованного им предмета настойчиво и неотступно. При этом он был бережлив к казенной копейке. Он считал каждый советский грош и умел на скудные средства бюджета пополнять непрерывно и без того полные музейные сундуки”⁴.

Н.И. Сочинская, безусловно, права в том, что сугубая расчетливость в домашней жизни и миллионные пожертвования на пользу общества были одной из характернейших черт русского купечества. Поэтому нельзя не присоединиться к ее словам: “Сегодня нам очень может помочь изучение такой уникальной человеческой породы, как русские купцы-промышленники. Сочетание деловой хватки, холодной головы, сугубой расчетливости с беспредельной сердечностью, домовитостью, религиоз­ностью, щедростью и создает этот уникальный тип”¹.

Попытаемся подвести некоторые итоги. Во-первых. Известен вывод, сделанный В.И. Лениным, что Россия пошла в XIX – начале ХХ века по так называемому прусскому пути развития капитализма в сельском хозяйстве. Противоположный путь развития, так называемый американский, с точки зрения Ленина, для России оказался исключен. Между тем именно американский путь означает наиболее быстрое, прогрессивное, сопровождающееся ростом жизненного уровня населения развитие капитализма. Прусский же путь, при сохранении помещичьего полуфеодального хозяйства, при сохранении многочисленных пережитков феодализма в общественном и политическом строе вообще, означает медленное, отягченное трудностями, сопровождающееся нищенским уровнем жизни населения, “вползание” сельского хозяйства в капитализм. Не свободное развитие мелкого фермерского, а перерождение помещичьего хозяйства в буржуазное – таков прусский путь развития капитализма, охарактеризованный Лениным.

Приведенные нами примеры, и особенно история российского дельца Нила Владимирова, свидетельствуют о том, что в действительности в России конца XIX – начала ХХ века шла борьба между различными социальными силами. На одной стороне находились те, кто добивался ликвидации помещичьего землевладения, феодальных пережитков, кто стоял за свободное развитие крестьянского хозяйства по пути рыночной экономики. Эти силы были представлены как реально существовавшим капиталистом Нилом Владимировым, так и литературным чеховским героем из “Вишневого сада” Ермолаем Лопахиным, стремившимися разорить, ликвидировать помещичий уклад, убрать его с дороги свободного, неограниченного, ничем не стесняемого развития сельского хозяйства по пути капитализма, товарно-денежных отношений, свободной конкуренции и т.п. (Сходных литературных героев можно найти и в произведениях А.Н. Островского, М.Е. Салтыкова-Шедрина, других российских писателей той эпохи.) Другие же социальные силы стремились сохранить помещичье землевладение и направить развитие капитализма в сельском хозяйстве по “прусскому” пути.

Борьба этих сил оказалась незавершенной, она была “снята” Октябрьской революцией 1917 года и последующими событиями. Что же касается естественного развития этой борьбы, то существует, на наш взгляд, немало фактов (таких, как реформа Столыпина), подтверждавших в начале ХХ века, что “американский” путь развития становился для России вполне реальным, особенно после Февральской революции 1917 г., которая серьезно подорвала помещиков как политическую силу, создала условия и для подрыва их экономической мощи в пользу свободного крестьянина, потенциального фермера американского типа. Если бы подобная перспектива реализовалась, это могло бы повлиять решающим образом на развитие сельского хозяйства в России, да и на всю последующую историю нашей страны. Потенциальные возможности для этого, как мы полагаем, существовали.

Во-вторых. Думается, что опыт использования мемуаров, оставленных не только выдающимися российскими предпринимателями, но и деятелями культуры – поэтами, артистами, художниками и т.п., может быть использован для воссоздания достоверной картины дорево­люционной России, в том числе и для более полного представления о ее экономическом развитии, о творческой роли деловых людей прошлого.