С. В. Куликов Государственноправовой дискурс, императорское правительство и думская оппозиция в начале ХХ в

260 При представлении царю в мае 1907 г. 17 членов 2-й Думы, в том числе 9 октябристов, он заявил: «Сожалею, что не вся Дума состоит из таких людей, как вы: тогда спокойна была бы Россия, а я был бы счастлив» (Журнал Совещания с.-петербургских членов ЦК Союза 17 октября. 19 мая 1907 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М., 1996. С. 353). Когда лидера октябристов А.И. Гучкова выбрали в 3-ю Думу, Николай заявил его брату Н.И. Гучкову, подразумевая себя и царицу: «Я узнал, что брат ваш выбран, как мы счастливы» (Александр Иванович Гучков рассказывает… // Вопросы истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 194).

261 П.А. Столыпин говорил думцам: «Что вы ссылаетесь на общественное мнение, ведь вы сами его создаете» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 53). О взаимоотношениях П.А. Столыпина с 3-й Думой см.: Аврех А.Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968; Дякин В.С. 1) Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907 – 1911 гг. Л., 1978; 2) Третьеиюньская система. Реформы П.А. Столыпина. // Власть и реформы... См., также: Hosking G. The Russian Constitutional Experiment: Government and Duma, 1907 – 1914. Cambridge, 1973.

262 Давая свойственную дуалистической системе модель отношений правительства и народного представительства, И.Я. Гурлянд писал: «В странах, где, как у нас, парламентаризма нет и, будем надеяться, никогда не будет, Дума, большинство которой заявило бы о своем принципиальном отказе работать с правительством, очевидно, существовать не может. Следовательно, если еще стоит тут о чем либо говорить, то разве о степени, в какой выражается солидарность думского большинства со взглядами правительства. Но в этом отношении, раз ни с той, ни с другой стороны нет принципиального отказа от совместной работы, все остальное имеет лишь значение частностей и совершенно так же, как в одних случаях думское большинство влияет на видоизменение взглядов правительства, так в других случаях правительство влияет на изменение взглядов думского большинства. Это ни с какой строны не означает отказа правительства или думского большинства ни от каких либо своих прав, ни от каких либо своих обязанностей. Это и есть то, что составляет самую сущность совместной государственной работы правительства, как прямого исполнителя воли монарха, и избранных от населения представителей. Тут нет ни подчинения друг другу, ни каких либо вообще взаимных обязательств» (Васильев Н.П. (Гурлянд И.Я.) «Оппозиция». СПб., 1910. С. 109 – 110).

263 «Относительно приема Государственной думы, - писал Николай П.А. Столыпину 9 ноября 1907 г., - я пришел к следующему выводу: теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила в смысле возлагаемых мною на нее надежд для совместной работы с правительством. Следует избегать преждевременных выступлений с моей стороны и прецедентов» (Переписка Н.А. Романова и П.А. Столыпина. // Красный архив. Т. 5. М. – Л., 1924. С. 115).

264 Отказ октябристов от упоминания царского титула полностью противоречил их собственным воззрениям, поскольку «они все признавали сами, что это только юридический титул без содержания, - резонно замечал В.А. Маклаков. - Для кадет такой вотум понятен. Для октябристов же нет; этим вотумом они подвели и Столыпина и свою партию, ведь с этих пор Столыпин стал искать опоры правее октябристов, а государь стал ненавидеть октябристов как ненадежных друзей» (В.А. Маклаков – И.И. Тхоржевскому. 27 марта 1936 г. // Тхоржевский И.И. Указ. соч. С. 151).

265 Реагируя на адрес, Николай начертал на обращении к нему правых депутатов: «Верю, что созданная мною Дума обратится на путь труда, и в строгом подчинении установленным мною Основным законам оправдает мои надежды» (Ольденбург С.С. Указ. соч. С. 400).

266 «Я рад видеть вас у себя и пожелать вам успеха в налаживающейся, по-видимому, работе в Государственной думе, - сказал тогда царь. - Помните, что вы созваны мною для разработки нужных России законов и для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов, внесенных по моим указаниям в Думу, я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю вам о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит моего одобрения; права собственности должны быть священны и прочно обеспечены законом» (Джунковский В.Ф. Воспоминания. В 2-х тт. М., 1997. Т. 1. С. 285).

267 Расширение прав нижней палаты проявлялось, по мнению С.А. Котляревского, «в отношении Думы к вопросам государственной обороны, в наличности занимавшейся ими комиссии, деятельность которой, при узкоформальном истолковании 14-й и 96-й статьи Основных законов, едва ли соответствовала их букве» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 205 – 206).

268 Подразумевая распространение компетенции Думы на внешнюю политику, Б.А. Кистяковский писал, что на практике контроль нижней палаты над управлением «простирается гораздо дальше, чем это установлено буквой закона. Само правительство, нуждаясь в поддержке народного представительства и в сочувствии общественного мнения страны, часто считает полезным обращаться к Государственной думе с объяснениями и оправданиями своей деятельности в таких отраслях управления, которые формально совсем не подчинены контролю Государственной думы» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 526). В речи А.П. Извольского Н.И. Лазаревский видел «признание того, что практически нельзя ограничивать роль Думы в вопросах международных теми рамками, какие ей отводят Основные законы» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 192). Предпосылку для влияния Думы на внешнюю политику Л.А. Шалланд находил в Основных законах. По его мнению, «условия, создавшие необходимость участия в заключении межународных договоров парламентов на Западе, имеются и у нас с момента введения конституции» (Шалланд Л.А. Указ. соч. С. 80).

269 По авторитетному свидетельству выдающегося датского ученого-аграрника К.А. Кофода, законы относительно права крестьян требовать проведения разверстания «были чрезвычайно умеренны, так как, чтобы можно было провести разверстание, требовалось, в зависимости от формы землевладения, согласие от ½ до ¾ владельцев наделов. В то время как в Пруссии для этого было достаточно, чтобы владельцы ¼ разверстываемой площади были согласны, и в то время как во всей Скандинавии, включая Финляндию, любая деревня могла быть разверстана по требованию одного-единственного владельца надела» (Кофод К.А. Указ. соч. С. 198 – 199). Противоречит фактам и историографический штам, согласно которому, проводя аграрную реформу, правительство делало ставку не на большинство, а на меньшинство крестьян или, используя слова П.А. Столыпина, сказанные им в декабре 1908 г. в Думе, «не на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных». Но тогда же премьер, уточняя свою мысль, заявил: «Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 178 – 179).

270 Объясняя «нынешнее обеднение русского крестьянства» «приобретенными веками привычками лени и беспечности», Б.Н. Чичерин отмечал: «Не в мнимом недостатке наделов, не в происшедших при освобождении урезках, не в тяжести податей, ни, еще менее, в скученности населения лежит коренной источник зла. Пока русский крестьянин не привык сам заботиться о себе и предусматривать будущее, благосостояние его не поднимется, а с умножением народонаселения и с истощением естественных богатств почвы оно должно понижаться. Против этого государство совершенно бессильно; заменить деятельность человека оно не может. Единственная его задача заключается в том, чтоб открывать простор этой деятельности и обеспечить ее плоды утверждением и охранением прав» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 437).

271 Он, по свидетельству октябриста Н.В. Савича, «был крупным прогрессом в деле организации местного суда» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 63).

272 Подразумевая думцев, он писал матери 28 февраля 1908 г.: «Желание работать у них большое, но уменья, к сожалению, мало!» (Из переписки Николая и Марии Романовых в 1907 – 1910 гг. // Красный архив. Т. 50 – 51. М., 1932. С. 182)

273 А.А. Алексеев указывал, что «несмотря на всю шаткость и ограниченность русского бюджетного права, несмотря на то, что значительная часть бюджета изъята из под действительного контроля со стороны народного представительства, существующие полномочия дают ему возможность известного влияния на административную деятельность государства, заставляют министров в той или иной степени сообразоваться с теми взглядами, которые в нем проводятся» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 286).

274 «Постоянная деятельность представительных учреждений», по мнению С.А. Котляревского, «одною длительной своей наличностью создает новые и новые юридические положения, все глубже врезается, так сказать, в самую толщу общественно-государственного целого и вырабатывает компетенцию, соответствующую условиям этой работы. Это мы видим хотя бы в бюджетной деятельности третьей Государственной думы: несмотря на всю ее политическую умеренность, ее работа уже не вполне умещалась в тех пределах, которые ей были отведены бюджетными правилами 8 марта [1906 г.]; само правительство, протестующее против формального расширения этих правил, практически принуждено от них отступать» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 205).

275 Савич Н.В. Указ. соч. С. 70.

276 Все министры, кроме А.П. Извольского, считали, что согласиться на создание думской комиссии, функционирующей параллельно с правительственной, «мы, - вспоминал В.Н. Коковцов, - не имеем никакого права по самому Учреждению Думы. Последняя имела неотъемлемое право образовывать комиссии для своей внутренней работы, но обследование на местах с опросом должностных лиц, контроль за расходованием кредитов и т.п. – есть бесспорное нарушение пределов власти, которое неизбежно поведет только к дальнейшему захвату полномочий, не предоставленных ей Учреждением Думы». Николай сказал П.А. Столыпину, что вопрос о думской комиссии, «разумется, не остался бы единичной попыткой расширить права Думы, чего следует вообще избегать, так как не компромиссами и уступками создается устойчивое положение в стране» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 266, 267).

277 П.А. Столыпин заявил В.Н. Коковцову, что в его словах «видит святую истину», считая, что «прямой долг правительства – бороться против всякого расширения захватным порядком Думой новых прав, не предусмотренных законом» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С 272). В.Н. Коковцов, отмечал П.Н. Милюков уже в эмиграции, «вероятно, хотел сказать: “парламентаризма”, т.е. режима министерской ответственности. Против этого возражать было невозможно» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 47).

278 На заседании правительства В.Н. Коковцов заявил, что правительство «с готовностью пойдет навстречу» желанию членов Думы «принять участие в этом деле». В сентябре 1908 г. Министерство путей сообщения представило на рассмотрение Совета министров проект Положения об Особой высшей комиссии для всестороннего исследования железнодорожного дела в России. Согласно проекту, цель комиссии состояла «в подробном выяснении существующего положения» «железнодорожного дела», «в указании его недостатков и в указании мер, которые могли бы содействовать к их устранению». Членами комиссии могли быть как бюрократические, так и общественные деятелями. Совет министров одобрил идею создания такой комиссии. Решение правительства царь утвердил 21 сентября (Особый журнал Совета министров 16 сентября «Об учреждении Особой высшей комиссии для всестороннего исследования железнодорожного дела в России». // Особые журналы Совета министров царской России. 1908 г. М., 1988. С. 710 – 718).

279 «Из умолчания закона, - писал В.М. Грибрвский, - правительство настаивает также на той мысли, что палатам не предоставлено право образовывать из среды своих членов анкетных комиссий. Депутаты на практике приглашаются лишь в качестве членов в подобного рода комиссии, образуемые правительством. Таковой, например, является высочайше учрежденная комиссия для обследования железнодорожного дела в России» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 103).

280 П.А. Столыпин сказал А.И. Гучкову сразу после его выступления: «Что вы наделали. Государь очень негодует на вас, и к чему было приводить этот синодик. Он говорит, если Гучков имеет что-либо против участия великих князей в военном управлении, он мог это мне сказать, а не выносить все это на публику, да приводить синодик. Я с вами согласен, что участие великих князей вредно, но мне кажется, что вашим выступлением вы только укрепили их положение. И у государя бывала мысль их устранить, а сейчас для того, чтобы не делать впечатление, что действует по вашему настоянию, все останется по-прежнему» (Александр Иванович Гучков рассказывает… // Вопросы истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 196).

281 «Со времени известной речи депутата Гучкова в III Думе (28 мая 1908), - констатировал В.М. Грибовский, - члены Императорской фамилии не назначаются на должности, сопряженные с правами активного управления» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 76). Это мнение соответствовало истине. Уже в 1915 г. Николай писал матери по поводу желания его брата Михаила занять министерский пост главноуправляющего государственным коннозаводством, что «в настоящее время и после войны великим князьям, и особенно моему брату, нельзя занимать места во главе отдельного ведомства при существовании Думы. Могут случаться весьма неудобные и щекотливые положения!» (Николай II – Марии Федоровне. 21 июня 1915 г. // ГАРФ, ф. 642 (Марии Федоровны), оп. 1, д. 2332, л. 71 – 71, об.).

282 При обсуждении вопроса о дредноутах на заседании Бюро Фракции октябристов А.И. Гучков заявил, намекая на шпиль Адмиралтейства, где находилось Морское министерство: «Нужно сломить острие самодержавия» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 41). Об отношениях правительства и Думы в связи с восстановлением русского флота см.: Шацилло К.Ф. Русский империализм и развитие флота накануне Первой мировой войны (1906 – 1914 гг.). М., 1968.

283 Выступая в Государственном совете по поводу дредноутов 13 июня 1908 г., премьер отметил, что «в парламентарных странах правительство ответственно перед парламентом, у нас в России, по Основным законам, правительство ответственно перед монархом». Подразумевая «губительность» парламентаризма и «перемены каждые 2 – 3 месяца в России правительства вследствие неблагоприятного для него вотума законодательных палат», П.А. Столыпин выразил уверенность, что «опаснее всего был бы бессознательный переход к этому порядку, бесшумный, незаметный переход к нему путем создания прецедентов». Опасность, по мнению премьера, состояла в том, что фактическое введение парламентаризма создало бы «положение, при котором действительность, практика не соответствовали бы нашим Основным законам, и это несоответствие грозило бы большим нестроением» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 173 – 174). Имея в виду парламентаризм, П.А. Столыпин говорил октябристу Н.П. Шубинскому: «Мы не сойдемся с вами в этом вопросе. Я не сторонник чистого народоправия. Скажу откровенно, я – убежденный монархист. Народное представительство наше – только выразитель части народа, созревшего для политической жизни. Мой идеал – представительная монархия. В таких громадных государствах, как Россия, многие вовсе не подготовлены к политической жизни и требованиям, выдвигаемым ею. Примирить же взаимные интересы в стране – моральные и экономические – может своим авторитетом во многих случаях только монарх» (Газетное сообщение о расширенном заседании ЦК 5 сентября 1911 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 2. 1907 – 1915 гг. М., 2000. С. 407).

284 В феврале 1909 г. Николай заявил военному министру генералу А.Ф. Редигеру, что, поскольку «октябристы всегда захватывают в свои речи то, что им не принадлежит», ему «гораздо более нравятся умеренно правые» (Поливанов А.А. Указ. соч. С. 61). В октября 1909 г. Николай считал себя октябристом, но «в хорошем толковании этого слова» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 480 – 481).

285 Александр Иванович Гучков рассказывает... // Вопросы истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 194. Той же самой точки зрения придерживается современный исследователь. См.: Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале ХХ столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001.

286 Подразумевая конституционную монархию, Б.Н. Чичерин писал: «Если, вообще, умеренность составляет правило здравой политики, то здесь, при взаимном ограничении властей, она требуется вдвойне. Без этого основного качества конституционный порядок немыслим. Поэтому, для него нет ничего вреднее, как распространение крайних мнений в какую бы то ни было сторону, радикальную или реакционную. Средние мнения составляют истинную силу и опору конституционной монархии. Ими должны руководствоваться все, принимающие участие в делах государства. Прежде всего, умеренность должна быть преобладающим качеством самого монарха» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 243).

287 Подразумевая левение А.И. Гучкова, П.Н. Милюков указывал: «Испуганный резкостью постановки и смелостью тона, Столыпин не выдержал. Он поспешил перестраховаться у подлинных националистов» (Милюков П.Н. Большой человек. // Подвиг. Вып. 38. М., 1991. С. 236). В декабре 1910 г. руководитель Канцелярии Думы Я.В. Глинка отметил: «Если предположить, что Столыпин поддерживает Гучкова, то это не подтверждается фактами. Он тяготеет, несомненно, к Балашеву и Крупенскому» (Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906 – 1917. Дневник и воспоминания. Публ. Б.М. Витенберга. М., 2001. С. 72). В 3-е Думе, вспоминал Н.В. Савич, «умеренно-правые» П.Н. Балашев, В.А. Бобринский и П.Н. Крупенский «были как раз наиболее близки к председателю Совета министров» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 30, 32).

288 Дуалистический характер позиции, занимавшейся царем и премьером, зафиксировал Особый журнал Совета министров, одобренный Николаем 16 марта 1909 г. «Новые Основные законы, - гласил этот журнал, - провели определенную грань между сферой применения власти законодательной и власти исполнительной, и грань эту надлежит строго соблюдать. По точному смыслу действующего законодательства, представители исполнительной власти ни в каком отношении не подчинены законодательным учреждениям, которые могут лишь предъявлять запросы по поводу неправильных действий органов правительства и высказывать пожелания относительно принятия распорядительною властью тех или других мероприятий, но не уполномочены возлагать на эту последнюю обязательства вносить соответствующие их пожеланиям законопроекты» (Особый журнал Совета министров 13 января 1909 г. «По проекту МВД о выделении из состава Пивислинского края восточных частей Седлецкой и Люблинской губерний, с образованием из них особой Холмской губернии». // Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909 г. М., 2000. С. 37).

289 В результате принятия этого закона, подчеркивал С.Ю. Витте, «создавался прецедент, в силу которого не только ассигнования сумм на те или другие учреждения Военного ведомства должны зависеть от Государственной думы и Государственного совета, но и вопросы самой организации и во всех деталях чисто военных учреждений должны также зависеть от этих законодательных учреждений. В конце концов, права верховного вождя армии сводились бы преимущественно к военному представительству» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 503). В вопросе со штатами Морского генерального штаба П.А. Столыпин также понимал, что «дать Государственной думе возможность вмешиваться в дела, компетентные лишь верховной власти, - значит создавать прецедент к отнятию этих прерогатив у государя императора, т.е. допустить то, к чему так стремились первые две Думы» (Бок М.П. Указ. соч. С. 303).

290 «Тексты Основных законов, - отмечал В.М. Грибовский, - дают возможность заключить, что правовое положение российского императора двойственно: с одной стороны власть его в вопросах общего законодательства и бюджета ограничена участием народных представителей, а с другой – в области регулирования семейных отношений (т.е. отношений внутри Императорской фамилии, - С.К.) и издания специально военных и военно-морских, не вызывающих новых расходов, законодательных постановлений монарх действует вполне самостоятельно». По мнению В.М. Грибовского, смысл статьи 86 Основных законов, согласно которой никакой закон не может последовать без одобрения палат, «в отношении военного и военно-морского права должен быть толкуем ограничительно», поскольку «специальное военное и военно-морское законодательство всецело принадлежит монарху и осуществляется им при содействии специальных же законосовещательных учреждений» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 60, 61, 62).

291 «Без сомнения, - писал С.А. Котляревский, - военная компетенция монарха в конституционных странах всюду весьма значительна, и только Англия достигла полной парламентаризации армии: акты личного командования, обыкновенно, не подлежат даже министерской контрассигнатуре, но и в сфере организации и управления парламенту предоставляется помимо бюджетных полномочий только установление весьма общих норм» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 30). По мнению С.Ю. Витте, соответствующие статьи Основных законов «не представляют ничего необыкновенного сравнительно с положением дела в некоторых других не только монархических, но даже республиканских государствах». Подразумевая исключительные права царя в области военного и военно-морского законодательства, С.Ю. Витте писал: «В таком положении вещей нет ничего особенного; и в других странах с парламентами – парламенты подробные штаты военных учреждений не утверждают, а касаются дела только с финансовой, бюджетной стороны. В Японии император относительно Военного и Морского ведомства имеет еще большие права, нежели русский император, даже так, как я понимаю наши законы». Беседуя с С.Ю. Витте по этому поводу, М.М. Ковалевский и В.А. Маклаков «признали, что такое толкование Основных законов совершенно правильно» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 504, 506). Точка зрения В.В. Ивановского представляется исключением. Он полагал, что «статьи 96 и 97 Основных законов стоят в резком противоречии с требованиями конституционного строя» (Ивановский В.В. Указ. соч. С. 402).