Л. Н. Гумилева удк 340. 116: 347. 9 (574) на правах рукописи сарсенов айдар маратович судейское усмотрение в современных правовых системах 12. 00. 00 юридические науки Диссертация

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

3.2 Вопросы судейского усмотрения в странах Дальнего Востока

К семье религиозно-традиционного права многие западные исследователи относят и страны Дальнего Востока, в том числе Китай и Японию, несмотря на то, что уже в течение полутора веков идет усиленная вестернизация национальных правовых систем этого региона. Основывается такая принадлежность стран к традиционным правовым системам наличием в Японии и Китае специфической культуры, правовых обычаев, отличных от Европы [80, с.253].

Народы этих стран не склонны верить в право как средство обеспечения социального порядка (континентальная и англо-саксонская семьи) и справедливости (страны Арабского Востока). Разумеется, в них существует право, но оно наделено субсидиарной функцией и играет незначительную роль. В суды здесь обращаются, и право находит применение лишь тогда, когда исчерпаны все другие способы разрешить конфликт и восстановить порядок. Строго очерченные решения, которые дает право, связанное с ним принуждение, – все это встречает крайнее неодобрение. Здесь исходят из того, что социальный порядок должен охраняться по преимуществу методами убеждения, техникой посредничества, самокритичными оценками поведения, духом умеренности и согласия [164, с.22]. Влияние Запада не привело к изменению их традиционных структур.

По всей видимости, революционным было то, что большинство стран Дальнего Востока получило кодексы. Казалось, что, отказавшись от традиционных взглядов, эти страны желают отныне строить общественные отношения на праве и присоединиться к романо-германской правовой семье. В более поздние периоды некоторые из этих стран выразили волю трансформировать свою структуру путем строительства коммунизма [165, с.65].

Изменения, таким образом, значительны. Однако модификации, имевшие место в прошлом, и те, что происходят сейчас, далеки от того, чтобы привести к отказу от традиции. Структуры и институты западного типа, введенные в этих странах, в большинстве случаев остаются официальными, за которыми регламентация общественных отношений строится, как правило, в соответствии с традиционными моделями. Очевидно, кроме того, что руководители этих стран должны считаться с установками, укоренившимися в сознании населения. С этим связан "собственный путь" Китая к коммунизму, весьма отличающийся от советского пути [92, с.355].

Традиционная для Китая концепция общественного строя, развивавшаяся до XIX века вне какого-либо иностранного влияния, полностью отличается от западной концепции. Ее фундаментальная идея, далекая от религиозной догмы – постулат о существовании космогонического строя, в котором взаимодействуют земля, небо и люди. Земля и небо подчинены неизменным законам, а люди - хозяева своих поступков, поэтому от того, как «усмотрят» судьи, зависит, будет в мире порядок или, наоборот, беспорядок.

Гармония, от которой зависит равновесие в мире и счастье людей, предстает в двух аспектах. Во-первых, как гармония между человеком и природой. Решения судей должны соответствовать естественному порядку.

Судьи должны особо подавать пример жизни в соответствии с естественным порядком: это их основная задача. Добродетель и мораль – более важные качества судей, чем их практические познания [166, с.78].

Во-вторых, гармония необходима в отношениях людей друг с другом. В общественно-правовых отношениях на первом плане должны находиться идея согласия, поиски консенсуса (мировые соглашения, примирения). Следует избегать осуждений, санкций, решений большинства.

Несогласия должны как бы "растворяться", а не решаться. Предложенный выход должен быть свободно принят участниками, считающими его справедливым, и при этом никто не должен "потерять лицо". На переднем плане должны находиться воспитание и убеждение, а не судебная власть и принуждение.

Вследствие таких взглядов китайцы отрицательно относятся к современной идее права, с его строгостью и абстрактностью. Человек не должен настаивать на своих правах, поскольку долг каждого - стремиться к согласию и забывать о себе в интересах всех. К юристам китайцы относятся с недоверием. Используя абстрактные нормы, юристы создают препятствия к достижению компромиссов. Хотят они того или нет, но тем самым они способствуют недостойному поведению, несовместимому с интересами общества. В любом случае конкретное решение должно отвечать справедливым и гуманным чувствам, а не быть втиснутым в рамки юридической схемы. Возмещение вреда не должно ложиться непомерным грузом на плечи должника и вести его семью к разорению [166, с.32].

Законы не являются нормальным средством решения конфликтов между людьми. Их полезная роль ограничивается тем, что они предлагают образцы поведения и предостерегают тех, кто повел бы себя антиобщественным образом.

Однако речь не должна идти о буквальном следовании законам; при их исполнении и применении должна сохраняться большая свобода усмотрения, а идеал в том, чтобы законы вообще не применялись и судебные решения не выносились.

Традиционная китайская концепция не отрицает права, но полагает при этом, что оно хорошо для варваров, для тех, кто не заботится о морали, для неисправимых преступников, наконец, для иностранцев, которым чужда китайская цивилизация. Китайский же народ прекрасно обходится и без права. Он не интересуется тем, какие нормы содержат законы, не обращается в суд и регулирует межличностные отношения так, как ему подсказывает смысл, следуя не праву, а соглашению и гармонии. Эту гармонию легко восстановить благодаря тому, что китайцы воспитаны так, что ищут причины конфликта не в злой воле или неспособности противника, а в своих собственных ошибках, нерадении, оплошности. В атмосфере, где каждый готов признать свои ошибки, людей нетрудно заставить пойти на уступки и согласиться на вмешательство посредника; страх перед общественным мнением может придать этому согласию принудительный характер [92, с.356-357], чем пользуются судьи.

Ряд факторов еще более усугубляет неприязнь к праву. Среди них на первом плане неэффективная (быть может, умышленно) организация правосудия, что отнюдь не волнует власти. Судья, на которого возложено вершить правосудие, весьма далек от тяжущихся, так как, по общему правилу, он приглашается на этот пост из другой провинции и поэтому плохо знает местные наречия и обычаи. Его служащие, с которыми непосредственно имеют дело тяжущиеся, коррумпированы, они нарочно затягивают процесс. Обращение с тяжущимися унизительное, а исход процесса всегда весьма сомнителен [167, с.117]. «Выигранный процесс – потраченные деньги» – гласит народная мудрость [168, с.39]. Все это побуждает китайцев обходить суды и решать споры путем внесудебных процедур.

Тип общества, который существовал в Китае и всячески поддерживался в течение веков, соответствует тому, что предложило конфуцианство. Ячейка общества – это семья с иерархической организацией и почти абсолютной властью главы семьи. Община и само государство должны соответствовать этой модели семьи и избегать сколько-нибудь значительного вмешательства в отведенный ей широкий круг дел.

Жителю общины полагалось строго следовать ритам, соответствующим статусу, который житель имеет в общине. Соблюдение ритов, предписываемых обычаем, заменяло в Китае законопослушание.

В этой статичной концепции общества в качестве основных принципов выступали: сыновняя любовь, подчинение высшим в иерархии, запрещение любых эксцессов и возмущений. Судьи остерегались править по произволу: они сами были воспитаны в уважении к ритам, а кроме того, их сдерживали моральные установки, требовавшие сначала объяснить (мотивировать), а потом приказывать, выступить в качестве арбитра, а уже потом судить, предупредить, прежде чем наказать [169, с.65].

Китай в течение веков жил, не зная организованных юридических профессий. Суд творили администраторы, сдававшие для занятия поста экзамены литературного характера. Они не знали права и руководствовались советами своих чиновников, принадлежавших к наследственной касте. Людей, сведущих в законе, презирали, и если советовались с ними, то тайно. Не было юридической доктрины, и в долгой истории Китая не обнаруживается ни одного крупного юриста, оставившего в ней след.

Этот традиционный подход был оспорен школой легистов, но весьма своеобразно. В истории Китая выделяется период сражающихся царств. В это смутное время – III век до нашей эры – школа легистов заняла позицию, согласно которой власть должна основываться не столько на добродетели правящих (правлении людей), сколько на подчинении закону (правлении законов). Взгляды легистов изложены в трактате, принадлежащем Хан Фэйцзы. Он и другие легисты настаивали на необходимости постоянно действующих законов; правитель должен знать их, а подданные – строго исполнять. Это была концепция права и закона, близкая к преобладавшей на Западе, но не лишенная, по выражению Ж. Эскарра, "некоторой наивности" [170, с.88].

Однако взгляды легистов остались чуждыми сознанию большинства китайского населения. Они слишком отклонялись от укоренившихся представлений и поэтому имели лишь временный успех. Легистам не удалось утвердить в Китае понятие постоянно действующих правовых норм и суверенного закона.

При династии Хан конфуцианство снова возобладало, и с тех пор его господство было постоянным [171, с.33].

Внешне, во всяком случае, китайское право европеизировано и вошло, как это полагают многие изучавшие его, в семью правовых систем, основанных на римском праве, но судейское усмотрение, как субъективное, осталось конфуцианским. Сохранение традиционных понятий, за немногими исключениями, именно это лежало в основе принятия судебных решений и оценке фактических обстоятельств дела, с рассмотрением правовой нормы как формальности. Труды нескольких человек, желавших вестернизации своей страны, не могли немедленно перестроить китайское мышление и укоренить в течение нескольких лет в умах судей населения романскую концепцию права, разрабатывавшуюся более тысячи лет юристами Запада. Кодексы и законы применялись в Китае только в той мере, в какой они отвечали народному чувству справедливости и приличиям. Практика игнорировала законы, как только они нарушали традицию. В суды не обращались потому, что люди не знали своих прав, или потому, что они не хотели заслужить неодобрение общества. Общественные отношения, таким образом, практически регулировались так же, как и прежде. Даже в исключительных случаях обращения за защитой прав в суд часто получалось так, что китайские судьи выносили решения по стандартам конфуцианства, вместо того чтобы применять нормы писаного права: они отказывались выселить нанимателя из помещения, так как он беден и ни в чем не виноват, тогда как собственник богат и не нуждается в сданном помещении; предоставляли отсрочку должнику, если он был в трудном положении [172, с.28]. В результате принятия новых кодексов, как того и опасались, увеличилось число судебных процессов, и это казалось китайцам признаком упадка. Возврат к конфуцианству казался желательным даже самым передовым умам.

Советский Союз и страны народной демократии в Европе легко пришли к необходимости принципа законности в переходный период. В этих странах в течение веков признавалась первенствующая роль закона, который и был использован для создания и организации нового общества. В Китае, наоборот, принцип законности презираем, ибо в глазах китайцев он связан с периодом, когда Китай попал в зависимость от западного империализма, от которой он освободился лишь теперь. Хотя в Китае официально отказались ныне от учения о связи между гармонией в обществе и порядком вещей в природе, тем не менее, страна в большей степени, чем Советский Союз, подготовлена к тому, чтобы моральное воспитание и воспитание гражданской добродетели вытеснили простые методы.

Большие затруднения возникали, однако, в связи с отсутствием достаточно подготовленных юристов. Функции судов зачастую выполняли органы полиции и государственной безопасности. Наряду с народными судами общей компетенции действовали особые суды. Над самими же народными судами довлели органы исполнительной власти.

Мао Цзэдун в речи, произнесенной еще в феврале 1957 года, говорил, что право создано не для всего мира. Есть два способа решения противоречий, возникающих в обществе. Один – это право и его санкции. Это диктаторский способ. Когда-то его считали пригодным для варваров, и сегодня его применяют к неисправимым контрреволюционерам. Право непригодно, когда речь идет о простых внутренних противоречиях, отличающихся от антагонистических противоречий. Народным массам трудно выносить диктаторский характер права. Если даже гражданин виновен, это не значит, что его следует рассматривать как преступника, ставить перед судом, осуждать и наказывать. Гражданина следует оградить от такого бесчестья. Воспитание и убеждение противостоят унижению, каким является судейское осуждение, уголовное или гражданское [173, с.85].

Современный судья в Китае ищет основы для примирения сторон в марксистском учении, в том виде, как оно трактуется Мао Цзэдуном. Если раньше, с целью достичь примирения обращались к семье, клану, соседям, знатным лицам. Теперь иная ситуация, и дело доверено тем, кто опытен политически, ибо моделью служит теперь не природа, а политическая доктрина. Было создано свыше 200 тысяч полуофициальных "народных посреднических комитетов", которые решали миллионы споров.

Существовали и другие органы-посредники, разрешавшие немало дел (профсоюзы, другие общественные организации, уличные комитеты, партийные организации и т.д.). Деятельность всех этих органов подменяет судебную.

В новом веке первостепенное значение приобретает и другой фактор: важно не столько привести к согласию противников, сколько обеспечить политический успех. Во многих случаях решение конфликта заканчивается лишь тем, что обеим сторонам выносится нечто вроде порицания, им предписывается прекратить "феодальное поведение" и быть сознательными участниками общественного производства. При решении споров руководствовались прежде всего не общими правовыми нормами, как на Западе, а обращались к директивам, ибо в идеях Мао Цзэдуна можно найти решение любой проблемы [174, с.42].

Основная масса дел разрешается на досудебных стадиях. Перед судом предстают "враги народа", неисправимые и развратники [174, с.42]. Правовые санкции не должны применяться к тем, кто, хотя и заблуждался, остаются тем не менее хорошими гражданами. Право – это крайнее средство, которое используется только тогда, когда все другие средства не дали результата.

В 1982 году в Китае была принята четвертая Конституция, в которой были отражены основные идеи реформы, предпринятой Дэн Сяопином. Кроме того, в этот новый период развития появились важные законы в области уголовного права, уголовного и гражданского процесса, законы о гражданстве, патентах, о хозяйственных дотациях (1982 г.), о смешанных предприятиях (1979 г.), об иностранных предприятиях (1979 г.) и др. В 1987 году вступили в силу «Основные принципы гражданского права», регламентирующие статус юридических лиц, сделки, обязательства, собственность. Однако, несмотря на интерес появившийся к праву, это не дает основания забыть о вековых китайских традициях, в которых не было места праву. Хотя в Китае имеются суды и судьи, законодательные акты, студенты изучают право, но это не означает, что в реальной жизни идут судебные процессы, выносятся судебные решения, складывается судебная практика. Стороны конфликта в основном обращаются к посредникам по месту жительства [92, с.365]. Поэтому обнаружить судебную практику в Китае еще труднее, чем законы. Опубликовано очень мало решений Верховного суда. В стране не действует обязательное правило прецедента. Не существует и доктрины. Сегодня в Китае идут значительные преобразования, обновляется законодательство, однако оно «может быть реализовано только в случае существенного возрастания количества судов, судей и если не изменится традиционная враждебность к твердым законам» [92, с.365].

Япония. Традиционный образ мысли в Японии, очень далекий от европейского, в самые различные эпохи подвергался влиянию Китая. Однако этот образ мысли отличается от китайского: он сохранил свою ярко выраженную оригинальность, связанную с национальным характером японцев; определенное влияние в этом отношении оказала также изоляция, в которой японские правители держали страну в течение 250 лет, до 1853 года.

Установившийся порядок считался в ту эпоху естественным и нерушимым, он был основан на четком разграничении общественных классов (рыцарей, крестьян, торговцев) и на принципе иерархии этих классов. Весь образ жизни японцев определялся тем, к какому классу они принадлежат; от этого зависел тип их дома, материал и цвет их одежды, их питание. Не могло быть и речи о правах лиц низшего класса в отношении вышестоящего класса.

Политика центральной власти всегда была направлена на то, чтобы не дать расшириться компетенции местных судов, а по возможности и присвоить эту компетенцию.

В Японии очень мало правовых школ, профессиональных судей, прокуратуры, адвокатов и нотариусов.

В историческом сознании японцев закрепилось классовое распределение: низший мог только подчиняться. Народ, постоянно державшийся в невежестве, ничем не был гарантирован от произвола. Не могло быть и речи о праве в отношениях между лицами, принадлежащими к низшим классам, с одной стороны, и к высшим классам – с другой.

Идея права отсутствовала и в отношениях между членами одного класса.

Как и в Китае, в Японии вызывала отрицательное отношение категоричность судебных решений и ригористичность правовых норм. Возник целый комплекс норм, которые исходили скорее из соображений приличия и регулировали поведение индивидов в отношениях друг с другом во всех случаях жизни. Эти нормы поведения, схожие с китайскими правилами, назывались гири; были гири отца и сына, мужа и жены, дяди и племянника, братьев между собой, а вне семьи - гири собственника и фермера, заимодавца и должника, торговца и его клиента, хозяина и служащего, старшего служащего и его подчиненного и т.д.

"Конфуцианская Азия, – пишет Жоуон де Лонгрэ, – предпочитает равенству идеал сыновних отношений, состоящих из внимательного управления и уважительного подчинения" [175, с.55].

Гири заменяли собой право, по мнению некоторых японцев, и мораль. Они автоматически соблюдались не столько потому, что соответствовали определенной концепции морали, сколько под страхом осуждения со стороны общества в случае неподчинения гири. Для японцев считалось позорным не исполнить какое-либо гири. Кодекс чести, носящий характер обычая, определял поведение. Все это делало право до недавнего времени бесполезным и даже одиозным [92, с.369].

Быстрый подъем сделал Японию одной из главных наций нашей эпохи в области мировой торговли. Теперь там есть современное законодательство, которое роднит Японию с правовыми системами Запада, и в частности с романскими правовыми системами континентальной Европы. Труды, написанные в Японии, подтверждают впечатление о полной вестернизации права, юридической мысли и всего японского общества. В работах японских авторов по философии права излагаются западные теории без всякого упоминания традиционных специфически японских идей; нарушена связь, которая, казалось бы, должна существовать между старым и современным японским правом.

Целостной картины старого права нет ни в одном общем труде. Современное японское право ориентируется исключительно на западное право. Японский специалист по частному праву Харада построил на основе западных правовых систем или на базе римского права все без исключения статьи японского Гражданского кодекса [176, с.91].

После 1945 года к влиянию романских правовых систем добавилось и даже стало конкурировать с ними англо-американское влияние.

Этот вопрос встает как в плане публичного, так и в плане частного права. И в том, и в другом случаях право, скопированное по западному образцу, в сущности, регулирует лишь незначительную часть общественной жизни Японии. Это право предполагает буржуазное общество, состоящее из свободных индивидов, свободно вступающих в различные правоотношения. Япония далека от такого положения вещей. Нравы японцев, безусловно, эволюционируют и частично приближаются к этой модели, что особенно ярко проявляется в городской среде и среди молодого поколения. Однако японские суды еще далеки от общества европейского и по своей структуре, и по своим нравам. Критический дух развился слабо, и конфуцианская идея иерархического порядка, базирующегося на самой природе вещей, продолжает присутствовать в усмотрении судей, особенно при принятии правоприменительного акта. При этом индивидуализм никогда не имел крепких корней в Японии.

Социальные структуры и либеральный дух, которые предполагаются кодексами европейского образца, лишь в незначительной степени существуют в японской действительности. Западные кодексы созданы для рационалистской среды, их абстрактные конструкции – продукт картезианского духа Запада. Применение современного права наталкивается в Японии на мистический сентиментализм японцев, больше любящих поэзию, чем логику, и довольно равнодушных в силу самой их истории к идеям свободы и человеческого достоинства [177, с.33].

Специалист по истории политической мысли профессор Ока не колеблясь говорит о "внешнем конституционализме", характеризуя политический режим Японии. Судьи мотивируют суммарно свои решения, считая бесполезным обосновывать их для заинтересованных лиц. Конституционный контроль осуществляется Верховным судом крайне осторожно, если не ограниченно; акты отмены им законов и иных нормативных актов единичны.

Японцы продолжают видеть в праве аппарат принуждения, который использует государство для навязывания более или менее произвольной воли правителей. Идея права в их сознании по-прежнему связана с наказанием и тюрьмой; право – ненавистная вещь; честные люди должны сторониться права.

Вызов в суд даже по гражданскому делу считается постыдным, страх позора можно считать главной движущей силой, определяющей поведение японцев.

Идея права не проникла в повседневную жизнь японцев. Абстрактный характер норм права, его логический характер по-прежнему чужды в стране, которая до недавнего времени не знала трудов Аристотеля. Главное для японцев – нормы поведения (гири), установленные для каждого вида человеческих отношений традицией и основанные, по крайней мере внешне, на чувстве привязанности (нинхо), которое объединяет индивидуумов в их отношениях. Тот, кто не соблюдает эти нормы, действует лишь в своих интересах, вместо того чтобы подчиняться благородным порывам своей души; при этом и он сам, и его семья вызывают презрение. Если отбросить отношения между крупными предприятиями, то никто не обращается в суд для осуществления своих прав, как это предусматривается кодексами. Кредитор будет просить должника выполнить свое обязательство добровольно, с тем, чтобы не ставить кредитора в затруднительное положение. Жертва несчастного случая, смирившись со своим несчастьем, откажется от обращения в суд для реализации своего права и с благодарностью примет вместе с извинениями скромное возмещение, которое виновник поспешит предложить пострадавшему. Обращение в суд для удовлетворения претензии, которую право объявляет законной, мало отличается в Японии от вымогательства. По мнению японцев, понятие субъективного права обезличивает человеческие отношения, оно ставит всех людей в положение равенства вопреки иерархическому порядку, который, согласно доктрине конфуцианства, являющейся основой японской традиции, существует в природе. Это понятие чуждо чувствам японцев, а они предпочитают руководствоваться чувствами, а не разумом. Суды Японии довольно активны, но большую часть их деятельности в области отношений между частными лицами составляет их примирение, а не решение дел по существу [92, с.374].

Законом предусмотрены многие виды мировых соглашений. Первый из них (едан) традиционно относится к досудебной стадии. Обращение в суд, по мнению японцев, поведение, достойное порицания, и, прежде чем пойти на это, для решения возникшего конфликта ищут разного рода посредников. О мировых соглашениях такого типа нет статистических данных, тем не менее, складывается впечатление, что в их достижении значительна роль полиции[177, с.33].

В большинстве случаев конфликт завершается на этой стадии. Если же нет, то стороны имеют право обратиться в суд. При этом идея примирения продолжает действовать. В соответствии с Гражданским процессуальным кодексом (ст. 136) судья должен в ходе процесса постоянно стремиться к тому, чтобы привести стороны к примирению. Наилучший вариант – это не судебное решение, удовлетворяющее обе стороны, а отказ от иска и полюбовное соглашение. Судье предоставлены многие возможности, для того чтобы он на всех стадиях мог играть роль посредника. Вмешательство судьи – это признак социального неблагополучия, и в Японии всячески стремятся избежать такого вмешательства. Кроме описанной выше процедуры (викой), сторонам предоставлена и другая возможность (шотей). Обратившись в суд, они могут просить не вынесения решения, основанного на законе, а создания примирительной комиссии, которой поручается предложить сторонам возможное мировое соглашение. В принципе в состав такой комиссии входят два посредника и судья, но последний не участвует в заседаниях, дабы не создалось впечатления, что на самом деле спор решен властью судьи. В целях сохранения добропорядочной репутации стороны предпочитают путь шотей. Кроме того, по определенным категориям дел (семейным, трудовым) закон предписывает эту процедуру. При этом, если эта процедура оказалась безрезультатной: посредники предложили соглашение, но одна из сторон или обе не удовлетворились, то любая из сторон в этом случае получает право в двухнедельный срок обратиться в суд. В этом случае суду предоставляется право выбора по своему усмотрению – решить спор строго на основании закона или подтвердить вариант мирового соглашения, предложенный посредниками [92, с.375].

Разбирательство дела в нижестоящих инстанциях часто происходит без участия адвокатов. У судьи большие дискреционные возможности свести дело к примирению сторон или решать его, основываясь более или менее открыто на справедливости. Антиюридическая направленность мышления настроила японцев и против арбитража. Казалось неприличным предвидеть заранее, что договор может породить спор и что в случае его возникновения он не сможет быть разрешен путем прямых, основанных на доброй воле, контактов заинтересованных сторон.

Во внешнеторговых договорах часто можно встретить арбитражную оговорку. Но во внутренней торговле она заменена другой, устанавливающей, что, если не оговорено иное, споры решаются путем мировых соглашений.

Таким образом, если рассматривать право стран Дальнего Востока, документированное в законах и подзаконных актах – его можно отнести к романо-германской правовой семье. Но фактически оно малодейственно: граждане улаживают свои споры в порядке примирительной процедуры и обращение в суд и ссылки на право считаются постыдными.

На Западе и в странах ислама к праву относятся как к опоре социального строя, необходимому средству его охраны. Разумная организация общества включает в себя примат права. Люди должны жить в соответствии с правом, а если они лишены такой возможности, то бороться за торжество права. Власти также должны соблюдать нормы права, а суды обеспечивать уважение к праву, не злоупотребляя правом судейского усмотрения. Суды – «это храмы правосудия, в которых обитают уважаемые судьи».

Странам Дальнего Востока несвойственно такое видение. В глазах китайцев право не просто далеко от того, чтобы быть фактором порядка и символом справедливости; оно орудие произвола, фактор, нарушающий нормальный порядок вещей. Добропорядочный гражданин не обязан уважать право и даже думать о нем; его образ жизни должен исключать любые правовые притязания и всякое обращение к правосудию. В своем поведении человек должен руководствоваться не юридическими мотивами, а стремлением к гармонии и миру. Согласительные процедуры ценнее правосудия, и конфликты следует гасить путем посредничества, а не решать правовым путем. То есть законы существуют как средство устрашения или как какая-то модель. Но они создаются не для того, чтобы применяться, и к тем, кто хочет строить свою жизнь, руководствуясь ими и игнорируя приличия и правила хорошего поведения, не испытывают ничего, кроме презрения. Так же относятся и к тем, кто изучает или применяет право.

Весь Дальний Восток традиционно придерживается именно такого взгляда, выразив его в формуле "право хорошо для варваров". Коммунистический режим в Китае и вестернизация Японии не изменили существенно этого взгляда, укоренившегося в сознании людей. В Японии действуют кодексы, созданные по европейской модели, но население, как правило, мало обращается к ним, равно как и к правосудию. Сами же суды склоняют стороны к мировому соглашению и разработали оригинальную технику применения права, а точнее, уклонения от его применения. То есть даже в вопросе мирового соглашения судейское усмотрение – фикция, так как, следуя процессуальному обычаю, судья однозначно усмотрит необходимость принять мировое соглашение и сам же будет этого добиваться. Судейское усмотрение на всех стадиях процесса сводится к изысканию фактических обстоятельств дела, допускающих примирение сторон или заключение мирового соглашения; представлению правовой нормы обеим сторонам процесса так, чтобы показать невыгодность ее применения обоим и выгоду примирения; принятие правоприменительного акта о примирении сторон или утверждении мирового соглашения.

Если же одна из сторон не идет на примирение – ее же на практике и признают виновной, предлагая второй предъявить встречный иск или написать встречное заявление. Если в деле участвует несогласная иностранная сторона, то только тогда судейское усмотрение приобретает черты романо-германского характера, каким и является, по сути, право Китая и Японии.

Blog

3.2 Вопросы судейского усмотрения в странах Дальнего Востока