Geum.ru

Г. П. Щедровицкий Социологические проблемы и социология сегодня 12-20 июля 1969 г. Первая лекция

Вид материалаЛекция
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
Рывкина. Мне представляется, что до сих пор в социологию входили все неосознаваемые и нерефлектируемые деятельности. С учетом этого социология будет охватывать, как кажется, более широкий круг явлений, нежели теория деятельности.


Здесь явное недоразумение: целенаправленность отождествляется с рефлектированностью. На мой взгляд, не существует ничего, кроме деятельности — и ее как таковую в целом описывает теория деятельности. Но в деятельности есть еще масса разных организованностей. Эти организованности, при определенном подходе, могут рассматриваться как проекции с деятельности. Среди них есть и собственно социологические проекции. Если мы будем рассматривать деятельность в плане развития социума (или при расширенном толковании социологической точки зрения — в плане функционирования социума), то это задаст с одной стороны, само социальное действие, а с другой — предмет социологического изучения.

Важно, что эта проекция деятельности может быть задана и задается независимо от того, учитываем ли мы план рефлексии или не учитываем. Важно также, что любые процессы в этой проекции могут быть как результатами естественного сцепления актов и единиц деятельности, так и результатом искусственной организации их. Нужно все время иметь в виду, что при одних связях, при одной организации актов деятельности, они превращаются в социальные действия и комплексы социальных действий, а при другой организации и других связях — не превращаются. И все это происходит независимо от целей и сознания тех или иных носителей деятельности, независимо от идеологий и устремлений разных групп, партий и классов.

Но есть и такие случаи - меня они интересуют в первую очередь, — когда происходит сознательная ассимиляция социальной проекции деятельности (или этого подобного результата деятельности) и тогда достижение определенных изменений в этой проекции социального действия становится сознательной целью деятельности, а также сознательной целью определенных носителей этой деятельности. Мы получаем то, что я в прошлый раз обсуждал как «историческую деятельность», т.е. деятельность, имеющую исторический смысл. В этих случаях возникает расхождение между естественным и искусственным осуществлением социального действия. Дальше на этом соотношении между естественным и искусственным планом действия и его социальных аспектов я и буду строить многие свои рассуждения. Но для этого сама деятельность и ее социальный аспект должны быть заданы в обоих планах — и как осуществляющая себя естественно, и как ассимилированные деятельности, т.е. осуществляемые искусственно.


Алексеев. Мне бы хотелось уточнить, какая именно наука может заниматься деятельностью в плане функционирования социальных структур?


Мне бы не хотелось обсуждать этот вопрос, ибо функционирование и развитие социальных структур были противопоставлены мною друг другу лишь для некоторого упрощения самой ситуации. Я бы не стал настаивать на такой резкой противоположности их друг другу. Даже если мы откажемся от этого противопоставления, многие ходы моей мысли, хотя и усложнятся, но останутся, в общем, такими же, как сейчас. Входить в тему функционирования — развития не хотелось бы еще и потому, что само это различение является очень тонким и изощренным, действующим лишь при некоторых строго определенных условиях; я обсуждал эту тему в большой работе 1958 г., посвященной методам исторического исследования. Там, в частности, было показано, что очень часто функционирование выступает или может выступить как механизм развития. Это означает, что эти процессы (и соответствующие им понятия) сцепляются таким образом, что мы не можем говорить о противопоставлении их друг другу.

Поэтому, в принципе, как функционирование, таки и развитие деятельности рассматриваются в теории деятельности; вообще, все, что касается деятельности, рассматривается в теории деятельности. Именно развитие социальных структур или вообще социума приводит, на мой взгляд, к образованию специфического предмета социологии. Социология задается через социальное действие, а социальное действие, как я пытался показать, задается через развитие социальных структур. Но так как функционирование образует механизм развития, то фактически и функционирование деятельности, взятое в этой служебной роли, попадает в социологию. Но, вместе с тем, как мне кажется, социологию не будет интересовать чистое функционирование, не приводящее к развитию социальных структур. Это означает, что функционирование, на мой взгляд, тоже рассматривается социологией, но лишь в том плане, в каком оно является механизмом развития социальных структур.

А есть ли такая наука, которая рассматривает функционирование социальных структур как таковое, то, наверное, такой науки нет, и не может быть, потому что она не нужна. С другой стороны, существуют специфические науки, описывающие норму и обеспечивающие строительство норм. Это — логика, языкознание, разные разделы технологии и т.п. Все это будут дисциплины, обслуживающие функционирование деятельности. Но они обслуживают его особым образом — путем нормирования. Другими словами, есть науки и инженерные дисциплины, которые осуществляют нормировку деятельности и таким образом обеспечивают ее функционирование. Здесь интересно отметить, что есть дисциплины, рассматривающие развитие деятельности, но в таком же частном плане, как и указанные выше нормировочные дисциплины. Сюда, в частности, должна быть отнесена так называемая теория творчества. Социологию же, как я уже сказал, должно интересовать, на мой взгляд, развитие деятельности. Но опять-таки, не в целом, а лишь в одном определенном аспекте, а именно, в той мере, в какой это отражается на развитии социальных структур. Именно в этих границах и постольку, на мой взгляд, создается предмет социологии и социологических исследований.


Алексеев. Здесь, как мне кажется, возникает интересный вопрос о соотношении между разными дисциплинами, с одной стороны, изучающими частные виды развития, а с другой стороны, общее развитие, развитие как таковое. Но тогда, естественно поставить вопрос, а не может ли существовать некоторая общая наука, изучающая нормирование, — что-то вроде «норминологии». Здесь, конечно, слово наука нужно употреблять в очень условном смысле. Нормирование не столько изучается, сколько обслуживается знаниями и изучается в этом плане и для этого.


Здесь нужно различать деятельность по созданию норм культуры и научное (почти естественное) изучение этой деятельности по созданию норм. Последнее обязательно будет входить в теорию деятельности и, возможно, только в ее рамках. Но кроме всей работы по созданию норм и обслуживанию этой работы знаниями, выделился еще особый раздел и особая дисциплина, которую мы называем социологией. Именно этот вопрос о соотношении социологии и естественной теории нормировки и норм (т.е. теории деятельности) нас сейчас и интересует. И в этом плане я могу сказать, что социология имеет теорию деятельности в качестве своего обязательного основания.

Но мне сейчас важно произвести выделяющую абстракцию. И я бы не рискнул задавать систематизирующую и классифицирующую абстракцию, отвечающую на вопрос, какое место занимает социология среди всех других наук. Ты ставишь вопрос практически о классификации наук, но я не хотел бы на него отвечать.


Рывкина. Мне бы хотелось получить более подробный ответ на вопрос о способе выделения и задании действительности социологии. Эта действительность каким — то образом связана с онтологией социологии; но, каким образом — это я себе не очень представляю.


Та онтология, которую я сейчас ввожу и которая в дальнейшем должна выступить в роли социологической онтологии, является пока что методологическим конструктом — она создается в ходе методологической работы и лежит, следовательно, в рамках методологической организованности. Это обстоятельство дает мне даже возможность утверждать, что эта онтология является не столько социологической, сколько специфически методологической. Она дает возможность построить в дальнейшем проекты возможных в этой области социологических предметов и на базе этого спланировать всю нашу работу по реальному осуществлению этих проектов, т.е. работу по конструированию социологических предметов. В рамках всех этих предметов будут лежать свои онтологии или онтологические картины.

Особый интерес представляет вопрос, как они относятся к той общей онтологии, которую я до того создавал в рамках методологии. Если исходить из того, что мы сейчас знаем, то можно сказать, что между этими онтологическими картинами предметов и создаваемой нами методологической онтологией будут существовать отношения соответствия или даже включенности. Но вместе с тем по своим функциям методологическая онтология и онтология отдельных предметов будут разными, и, соответственно, будут получаться в результате разных процессов. Поэтому вопрос об отношениях их друг к другу остается и требует подробного обсуждения. Но главный вывод должен быть здесь подчеркнут: онтология, о которой мы говорим, является методологической и философской, а не собственно социологической.


Афиногенов. А не нужно ли с этой особой онтологией соотнести предмет общего характера и вида.


Нет, не нужно, во-первых, потому что методология и философия сами по себе не имеют предмета; во-вторых, потому что мы создаем эту онтологию для других целей — чтобы проектировать соответствующие социологические предметы, а не для того, чтобы строить единый предмет.

Но я хотел бы также подчеркнуть, что было бы неправильно квалифицировать проделываемую мною сейчас работу как чисто философскую. Я проделываю методологическую работу, а она не тождественна философской.

Правда, вопрос о взаимоотношениях между философской и методологической работой нужно обсуждать особо. Подобно тому, как раньше философия порождала и выталкивала из себя разные науки, так сейчас она породила и выталкивает методологию как особый вид и способ работы. Но методология — нечто иное, нежели научные предметы. Методология представляет собой машину, организованную иначе, нежели организованные научные предметы. В определенных аспектах методология заменяет и вытесняет философию, во всяком случае, в ее функциях по отношению к науке и научным предметам.

Отсюда известные Вам покушения логики на философию, которые получили наиболее яркое выражение в неопозитивизме. Но еще раньше подобные же мысли по сути дела высказывали и марксисты: вспомните Энгельсово положение — от всей философии остается одна лишь формальная логика и диалектика, т.е. теория мышления. Но все это были, как вы хорошо знаете, необоснованные суждения: рассматривался один лишь материал и уже фиксированные проблемы и задачи, а рост и развитие функций не принимались во внимание.

Мы сталкиваемся здесь с всеобщим процессом рефлексивного поглощения каждой организованностью деятельности всех других организованностей. Методология, поскольку она выделилась из философии, стремилась ассимилировать не только все другие науки, но и саму философию. И это создавало для философии весьма трудную ситуацию: чтобы выкрутиться из нее, ей нужно было ассимилировать методологию и снова таким образом возвыситься до всеобщности своего содержания. Отсюда я делаю вывод, что одна из главнейших задач сегодняшнего дня — развертывание самой философии, развертывание, ставящее ее на уровень современной интеллектуальной ситуации. Но именно с этим сегодняшняя философия не справляется, и стоит вопрос: может ли она с этим справиться, если не разовьем существенным образом своих средств?

Эта ситуация напоминает ту, когда, скажем, человек создаст машину, которая будет делать все то, что он делал до сих пор. Естественно, ему придется подняться выше этой машины и выработать отношения к ней и способы работы с нею. Именно такая ситуация сейчас сложилась и характеризует положение философии. Но этот вопрос только-только стал обсуждаться, максимум в последние 40–50 лет.

Одним словом это огромная проблема взаимоотношения философии и методологии, которую нам придется еще не раз обсуждать. А то, что я сейчас делаю особая смесь методологической и философской работы. И притом я сам не всегда правильно и точно осознаю, где у меня методология, а где философия.


Рывкина. Не является ли задачей философии интерпретация разных социальных явлений и объяснение их сущности, а задачей методологии, напротив, — построение план — карт разных предметов.


Если производить различение самым грубым образом, то, наверное, да. Не случайно одной из важнейших проблем современной философии стала проблема ценностей. Методология выхватила у философии технологию работы, но за счет этого произошло освобождение и очищение ценностного аспекта нашей деятельности. И этот ценностный аспект остался у философии, но выступает теперь уже в достаточно очищенном виде. Поэтому философия, естественно, смогла бросить на него значительную часть своих сил. И поэтому, как мне кажется, сегодня она получила непосредственную возможность вступить в спор с религией — раньше подобные претензии были по сути дела совершенно иллюзорными. И поэтому соответствует, как мне кажется, бурное развитие философии как ценностно-полагающей дисциплины.

Здесь, правда, встает очень важный и сложный вопрос о том, как все это будет совмещаться с разработкой технологии деятельности, с изменением структуры самой деятельности, с появлением в ней новых видов и типов. Можно будет создать и новую религию для просвещенного человека, религию, опирающуюся на науку и методологию. По сути дела это и будет философия как религия, противостоящая всем уже существующим религиям. И это особенно важно, так как сегодня ученый всегда или иначе создает такого рода религию, но он создает ее из своей собственной науки, т.е. из того, что к этому совсем не приспособлено. Во всяком случае, мне представляется, что аксиология, которая стала развиваться в философии примерно 80 лет назад, представляет собой один из главных и ведущих ее разделов.


Рывкина. А не переходит ли аксиология в социологию?


Этот тезис представляется мне ошибкой. Современная аксиология и по целям и по методам является сугубо философской дисциплиной. Попытки отождествить ее с социологией ценностей, как мне кажется, не учитывают или не хотят учитывать самое главное и специфическое в аксиологии. Социология ценностных ориентаций решает принципиально иные задачи и имеет принципиально иной объект.


Анисимов. Я понял основной смысл того, что вы говорили, как утверждение, что функционирование не является столь ценным и желаемым, как социальное действие. Но я хотел бы выяснить, нет ли каких-либо переходных ступеней, связывающих социальное действие с функционированием. У вас, как мне кажется, получилось, что социальное действие является механизмом функционирования социальных систем.


Если вы помните, я пытался ввести так называемое социологическое пространство. Его я задавал через понятие социального действия. В этом плане, мне кажется, Т. Парсонс правильно нащупал суть дела, хотя вместе с тем не смог адекватно представить само социальное действие, ибо у него как раз социальное действие совпало с функционированием. Мне, наоборот, представляется, что социальное действие — та причина, которая вызывала к жизни социологию. Но само социальное действие, которое противопоставляется функционированию, может изучаться только в том случае, если оно берется в отношении к функционированию. Это противопоставление я свел, как вы помните, к противопоставлению функционирования и развития. Между развитием, относительно которого вводится понятие социального действия, и функционированием социальных систем существуют многообразные отношения. Их нужно специально рассматривать. Наверное, — я с удовольствием принимаю этот тезис — отношение между функционированием и развитием не сводится к одному лишь отношению процесса и механизма. Наверняка есть еще масса других связей, но их надо было бы рассматривать специально и более подробно. Но здесь важно подчеркнуть, что даже согласно схеме отношений между функционированием и развитием, категория социального действия охватывает также и социальное функционирование, под определенным углом зрения, при определенном видении. Но теперь мне хотелось бы вернуться к основной линии моего изложения.

Мне хотелось бы выделить на передний план вопрос о формах и типах интеграции социальных единиц, как мы их выделили раньше, и рассматривать его опять-таки с точки зрения социального действия.

Здесь, прежде всего, выясняется, что этих способов связи и зависимостей очень много разных, и важнейшей проблемой, естественно, становится соотношение между ними. Но эти отношения, как нетрудно видеть, меняются и оказываются существенно разными на разных этапах развития социума. С этой точки зрения, мы можем, наверное, периодизировать историю развития социума или историю общества по сменам типов связей между социальными единицами.

Здесь интересно отметить одну важную методологическую проблему. Вы могли бы возразить мне, что периодизацию истории социума можно было бы вести не только в соответствии со сменами типов связи между социальными единицами, но и в соответствии с изменением типа самих социальных единиц. Но я исхожу из принципа, что во всех исследовательских ситуациях мы должны исходить из целого и уже от целого идти к отдельным единицам, а не, наоборот, от элементов и подсистем к целому.

Я точно также исхожу из принципа, что в подобных, т.е. организмических, образованиях функция всегда превалирует над морфологией — а в качестве морфологии в данном случае выступают любые частичные и частные структуры. Именно отсюда вытекает мой тезис, что мы должны рассматривать, прежде всего, связи между разными социальными единицами, уже они, в свою очередь, будут определять тип социальных единиц и их функционирование.

Поэтому, задав разнообразные социальные единицы или социальные монады в качестве одного строительного материала, из которого набирается целостность социума, я должен теперь прийти к связям и типам зависимостей между этими связями, рассмотреть их эволюцию, затем я должен посмотреть, как этим типам связи или социальным супер структурам, соответствуют структуры отдельных единиц. Другими словами, я должен выявить, как связи, внешние для отдельных единиц, т.е. супер структуры, определяют функционирование, развитие и структуру отдельных социальных единиц.

Этот принцип, как мне представляется, является решающим для всех современных социологических исследований. В частности, если, скажем, предприятие является определенной социальной единицей, то для того, чтобы рассмотреть и определить его строение, мы должны сначала рассмотреть строение тех супер единиц, в которые оно погружено. И это есть совершенно общий методологический принцип, определяющий стратегию конкретных социальных исследований. Но это, наверное, нужно более подробно обсуждать в теме «Предприятие». Я просто перекидываю мостик между двумя направлениями нашей работы здесь.

Но теперь мы должны вернуться к основной интересующей нас теме: способы связи или способы интеграции разных социальных единиц.

Здесь мы, прежде всего, должны отметить существование культурной нормировки действия. Мы, следовательно, берем здесь нашу основную схему: 1) трансляция норм культуры, 2) социетальные системы, образующиеся как реализация этих норм. Мы сразу же говорим, что именно культурная нормировка обеспечивает интеграцию деятельности, существование самих социетальных систем и вместе с тем должны отметить, что все это определяет и обеспечивает такое функционирование, которое, в принципе, исключает развитие социума.

Другими словами, если мы возьмем механизм культурной нормировки и предположим, что любое функционирование деятельности и любое отправление действия определяется этими культурными нормами, уже заранее существующими и закрепленными, то тем самым с самого начала мы полностью исключаем факт развития, а вместе с тем исключаем возможность социального действия. Культурная нормировка, выражающая себя в традициях, обычаях и т.п. является первой и важнейшей формой интеграции социальных единиц, и она эффективно обеспечивает консервативность систем.

Но такая форма интеграции, как вы хорошо понимаете, делает систему беззащитной перед резкими сменами условий ее существования. И наоборот, любое резкое изменение условий существования ведет, как правило, к кардинальной замене всей системы культуры, к кардинальной перестройке ее и, вместе с тем к потере культуры прошлой.

В этом плане, очень интересна последняя работа нашего известного историка Гумилева, занимающегося исследованием влияния климатических изменений на культурные переломы, резкую смену культур. Очень часто стремление к сохранению норм культуры приводило к необходимости менять пространство жизни; отсюда великое переселение народов. К аналогичным результатам в современном обществе может привести и приводит борьба классов, столкновение между государствами и т.п.

Культурная нормировка является всеобщим принципом человеческого существования, принципом, определяющим устойчивость социальных систем. Но она не может быть единственной формой, действующей всегда и повсюду. Возникали в прошлом и возникают сейчас такие ситуации, когда эту культурную нормировку приходиться менять и перестраивать. Нередко подобные ситуации оказывались гибельными для целых обществ. Характерно, что сами эти ситуации возникали достаточно неожиданно для общества и поэтому носили революционный характер. Но это значит, что во многих и многих случаях человечество было поставлено перед необходимостью выработать новую систему культуры.

В этом плане крайне интересными и поучительными являются периоды формирования иудейского царства, история выработки законов Моисея, история арийцев, пришедших на территорию Индии, история формирования варварских государств на границах с Римом и т.д.

Но мне важны не сами по себе эти исторические факты, а одна формальная особенность функционирования культуры во всех подобных ситуациях. Если мы можем предполагать, что культурные нормы, действовавшие до появления этой ситуации, были продуктом некоторого естественного процесса, что они откладывались в систему культуры как бы сами собой, то про все нормы, вырабатываемые в такой революционной ситуации, мы этого уже не можем говорить. Мы должны предположить, что они вырабатываются искусственно, а, следовательно, на основе определенного осознания самой ситуации, на основе знания о ней, т.е. представляют собой всегда продукт некоторой сознательной и целенаправленной деятельности людей.