Geum.ru

Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. Особенная часть: курс лекций

Вид материалаКурс лекций
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   43
"Карман против Российской Федерации", п. п. 32 - 43 Постановления от 14 декабря 2006 г.).

--------------------------------

<1> Суд обращается к делу "Feldek против Словакии".

<2> Суд призывает разделять уголовно-правовую и гражданско-правовую сферу общественных отношений.


Соблюдение критерия необходимости было также проанализировано Судом по делу "Захаров против Российской Федерации".

17 июля 2002 г. заявитель послал письмо заместителю губернатора Московской области. Он утверждал о незаконном занятии частным лицом общественных земель, примыкающих к улице в г. Икша. В письме утверждалось, что глава городского Совета г. Икши г-жа М. не только не защищает права жителей этого города, но и всячески способствует незаконным действиям. В частности, она уволила чиновника из земельного комитета, который возражал против незаконных действий; она вмешивалась в деятельность службы судебных приставов, пытавшейся вернуть незаконно переданную землю. 27 сентября 2002 г. г-жа М. подала иск о защите своей чести и достоинства. 27 января 2003 г. указанный иск был удовлетворен, констатировано, что заявитель не смог доказать правдоподобность сведений, содержащихся в письме от 17 июля 2002 г. Суд обязал заявителя написать новое письмо на имя заместителя губернатора с опровержением и выплатить г-же М. 300 руб. компенсации морального вреда. 4 марта 2003 г. Московский областной суд оставил в силе решение от 23 января 2003 г.

Как и при анализе вышеуказанного дела "Карман против Российской Федерации", ни заявитель, ни власти Российской Федерации не возражали, что принятие районным судом указанного выше решения явилось вмешательством в право на свободу выражения мнения, гарантированного ст. 10. Указанное вмешательство основывалось на законе и преследовало законную цель - защиту репутации и прав других лиц. Поэтому задача Суда состояла в том, чтобы определить, соответствовало ли вмешательство в права заявителя насущной социальной необходимости и было ли оно пропорциональным преследуемой законной цели, являлись ли основания, представленные национальными властями для оправдания вмешательства, достаточными и относящимися. Рассматривая указанное дело, Суд отметил, что иск о защите репутации вытекал из переписки заявителя с органами государственной власти, а не из факта публикации в открытых средствах информации. Заявитель написал письмо заместителю главы области, жалуясь на несправедливое поведение местных властей и временами даже незаконное. Письмо было послано частным образом, заявитель не публиковал, не предпринимал иных действий, чтобы его суждения стали известными иным лицам, он действовал в пределах законодательства, регулирующего вопросы подачи жалоб. Он обратился с жалобой только с целью привлечь внимание вышестоящего руководства в отношении поведения подчиненных им лиц. Непонятно, как глава местной администрации, ставшая истцом по делу о защите репутации, получила копию данного письма заявителя <1>. Суд по ряду дел обращал внимание, что необходимо защищать государственных служащих от нападок, оскорблений, позорящей информации, которая негативно влияет на выполнение ими своих обязанностей и вызывает ущерб доверия со стороны общества по отношению к ним лично и тем должностям, которые они занимают. Уровень необходимой защиты зависит от обстоятельств дела. По настоящему делу жалоба заявителя была послана через почту, и она не стала объектом публичного внимания. Поэтому требования защиты должны быть оценены не в связи с интересами свободы прессы или открытой дискуссии по вопросам, представляющим общественный интерес, а в аспекте права заявителя сообщать о нарушениях в поведении государственных должностных лиц в адрес органов государства, компетентных рассматривать такие жалобы. Суд обратил внимание на то обстоятельство, что жалоба была послана через почту в адрес государственных органов, рассматривающих такие жалобы, и это является важным моментом в оценке пропорциональности осуществленного вмешательства. То, что граждане должны иметь возможность доводить до сведения компетентных органов информацию о незаконном поведении государственных служащих, является одним из аспектов правового государства. В этой связи Суд согласился с позицией Верховного Суда РФ о том, что "передача информации лицу, которого это касается, не может рассматриваться в качестве распространения и поэтому нет основания для защиты деловой репутации".

--------------------------------

<1> Это обстоятельство вызывало удивление Суда.


Примечание. "Под распространением сведений, порочащих честь и достоинство граждан или деловую репутацию граждан и юридических лиц, следует понимать опубликование таких сведений в печати, трансляцию по радио и телевидению, демонстрацию в кинохроникальных программах и других средствах массовой информации, распространение в сети Интернет, а также с использованием иных средств телекоммуникационной связи, изложение в служебных характеристиках, публичных выступлениях, заявлениях, адресованных должностным лицам, или сообщение в той или иной, в том числе устной, форме хотя бы одному лицу. Сообщение таких сведений лицу, которого они касаются, не может признаваться их распространением, если лицом, сообщившим данные сведения, были приняты достаточные меры конфиденциальности, с тем, чтобы они не стали известными третьим лицам" (ч. 2 п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 24 февраля 2005 г. N 3 "О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц").

На указанный аргумент заявителем обращалось внимание национальных судов, однако последние это обстоятельство проигнорировали. Национальные суды не указали насущной социальной необходимости, позволяющей отдать приоритет защите деловой репутации гражданского служащего перед правом заявителя передавать информацию, а также над общими интересами, обусловленными необходимостью контролировать со стороны компетентных властей незаконное поведение нижестоящих должностных лиц. Суд отметил, что заявитель в своем письме не использовал оскорбительные, недопустимые, несдержанные выражения, хотя письмо могло бы содержать в некоторой степени эмоциональные высказывания, близкие к преувеличению и провокации. Оценивая письмо в целом, Суд посчитал, что его содержание не выходит за приемлемый уровень критики, учитывая, что эти рамки критики шире применительно к гражданским служащим, чем в отношении частных лиц. Более того, принимая во внимание, что факт незаконного завладения землей не отрицался и не опровергался при судебном разбирательстве, похоже, что утверждения заявителя имели фактическую основу. Далее, как и по делу "Карман против Российской Федерации", Суд обратил внимание на необходимость разделения суждений о факте и оценочных суждений. Письмо заявителя содержало как фактические данные, так и сведения оценочного характера, касающиеся неэтического поведения главы местной администрации. Суд первой инстанции обосновал свои выводы об ответственности заявителя наличием недостоверных фактических сведений и оскорбительным характером оценочных суждений, но окончательное решение Московского областного суда мотивировало вывод об ответственности, обращаясь только к трем выражениям в последнем параграфе письма <1>. Областной суд отметил, что заявителю не удалось доказать достоверность этих суждений. Суд подчеркнул, что российское законодательство о защите репутации, как оно действовало в момент рассмотрения дела, не проводило разницы между оценочными суждениями и суждениями о фактах, рассматривая все это как сведения, достоверность которых может и должна быть доказана в гражданском судопроизводстве. Независимо от характера распространяемых сведений, лицо, которое их распространило, должно убедить суд в их достоверности. Принимая во внимание эти положения законодательства, национальные суды не обращали внимания на то, что суждения заявителя могли носить оценочный характер, не подлежащий доказательству. Однако Суд, как и по делу "Карман против Российской Федерации", последовал четкой позиции: если существование фактов может быть доказано, правдивость оценочных суждений не может быть доказана. Требование о доказательстве оценочных суждений нарушает свободу выражения мнения, являющуюся фундаментальным аспектом ст. 10 Конвенции. По настоящему делу Суд посчитал, что использованные заявителем такие выражения, как "возмутительное поведение", "антисоциальное поведение", "якобы предоставление исключений для отдельных лиц", являются по своей сути оценочными, которые отражают субъективное восприятие заявителем морального поведения главы местной администрации. Принцип распределения бремени доказательств, следовательно, здесь нельзя использовать. Принимая во внимание вышеизложенное, Суд пришел к выводу, что национальные власти не представили достаточных и относящихся оснований для вмешательства в право заявителя на передачу информации. Соответственно, было нарушение ст. 10 Конвенции ("Захаров против Российской Федерации", п. п. 22 - 31 Постановления от 5 октября 2006 г.).

--------------------------------

<1> Речь шла об антисоциальном, возмутительном поведении главы местной администрации. Поведение назначенной, но не выбранной главы местной администрации дискредитирует власть, поведение главы местной администрации является примером нарушения закона.


Примечание. Похожая ситуация стала предметом рассмотрения Судом дела "Казаков против Российской Федерации" (п. п. 19 - 31 Постановления от 18 декабря 2008 г.). Как следовало из текста Постановления, бывший военнослужащий направил письмо вышестоящему командованию, где критиковал поведение командование части, обращал внимание на неправомерность некоторых действий командования. Заявитель был привлечен к гражданско-правовой ответственности. Суд посчитал, что привлечение заявителя к ответственности не было необходимым в демократическом обществе.

Как следовало из Постановления по делу "Гринберг против Российской Федерации", национальные суды привлекли заявителя к ответственности за то, что он не смог доказать достоверность его утверждений: "г-н Шаманов не имеет ни стыда, ни совести".

Примечание. Речь шла о привлечении заявителя к гражданско-правовой ответственности. Заявитель должен был заплатить г-ну Шаманову в качестве компенсации морального вреда 2500 руб. События, послужившие основанием для привлечения заявителя к юридической ответственности, касались выборов губернатора Ульяновской области 2002 г., где генерал Шаманов выступал в качестве одного из кандидатов.

Суд посчитал, что оспариваемые суждения являются классическим примером оценочных суждений, которые отражают восприятие заявителем поведения Шаманова с точки зрения морали. Вывод об ответственности заявителя за предполагаемый ущерб репутации г-на Шаманова основывался на отсутствии доказательств того, что г-н Шаманов действительно не имеет ни стыда, ни совести. Однако в рассматриваемом случае принцип распределения бремени доказательств не может действовать. Суд также принял во внимание, что оспариваемое утверждение было сделано в газетной статье, посвященной представляющим общественный интерес вопросам, т.е. в порядке реализации свободы средств массовой информации в Ульяновской области. Статья критиковала губернатора области, избранного населением, профессионального политика, применительно к которым уровень приемлемой критики шире, чем критика в отношении частного лица. Факты, которые дали возможность для таких утверждений, не оспаривались, и заявитель высказал свою точку зрения, не используя оскорбительные слова. Национальные суды не продемонстрировали какой-либо насущной социальной необходимости, позволяющей защитить личные права политика в ущерб праву заявителя на свободу выражения, а также общим интересам в поддержании этой свободы по вопросам, касающимся политических общественных интересов. В частности, из решений национальных судов не вытекало, что утверждение заявителя негативно повлияло на политическую карьеру г-на Шаманова или его профессиональную деятельность. Суд пришел к выводу, что российские власти превзошли уровень усмотрения, позволяемый государствам-участникам согласно Конвенции. Соответственно, вмешательство не было "необходимым в демократическом обществе" по смыслу п. 2 ст. 10 Конвенции. Поэтому было нарушение ст. 10 Конвенции ("Гринберг против Российской Федерации", п. п. 31 - 35 Постановления от 21 июля 2005 г.).

В ходе рассмотрения дела "Дюндин против Российской Федерации" Суд вновь обратил внимание на несоответствие допущенного вмешательства критерию необходимости. В Постановлении от 14 октября 2008 г. Судом было отмечено, что заявитель был привлечен к гражданско-правовой ответственности за публикацию интервью с двумя бывшими подозреваемыми в воровстве, которые утверждали, что сотрудники внутренних дел били их с целью получить признание. Интервью последовало за комментариями заявителя, демонстрирующими неспособность расследовать факты предполагаемого недопустимого обращения и привлечения ответственных лиц к правосудию. Ни заявитель, ни власти Российской Федерации не оспаривали, что решение по делу о защите репутации представляло собой вмешательство в право на свободу выражения, защищаемое п. 1 ст. 10. Не оспаривалось также, что вмешательство основывалось на законе, в частности на ст. 152 ГК РФ, и преследовало законную цель - защиту репутации и прав других лиц, что содержится в п. 2 ст. 10 Конвенции. Вопрос касался того, было ли вмешательство необходимым в демократическом обществе. Контроль за соблюдением критерия необходимости в демократическом обществе требует от Суда ответить на вопрос: соответствовало ли обжалуемое вмешательство неотложной социальной цели, было ли оно пропорциональным преследуемой законной цели, являлись ли основания, представленные властями для оправдания вмешательства, относимыми и достаточными. Оценивая вопрос, имелась ли необходимость и какие меры следовало бы принять для реализации этой необходимости, национальные власти пользуются определенным объемом усмотрения. Далее Суд, как уже неоднократно подчеркивалось выше, следует следующей позиции: указанный объем усмотрения не является неограниченным и контролируется в лице Суда, чья задача заключается в том, чтобы принять окончательное решение о том, совместимо ли ограничение со свободой выражения, гарантируемой ст. 10. Задача Суда, осуществляющего контрольные функции, не заключается в подмене национальных властей, однако речь идет о контроле, согласно ст. 10 в аспекте всего дела, за принятыми властями решениями в порядке реализации предоставленного усмотрения (п. п. 30 - 32 Постановления от 14 октября 2008 г.). По делу "Дюндин против Российской Федерации" заявитель высказал свою точку зрения, которая была опубликована в средствах массовой информации. Как отмечалось выше, он был привлечен к гражданско-правовой ответственности за данную публикацию, в связи с этим обжалуемое вмешательство должно было быть рассмотрено в аспекте важности прессы для обеспечения надлежащего существования демократического общества. Утверждения о жестокости сотрудников внутренних дел, очевидно, представляют собой вопрос общественной значимости, и заявитель наделен правом донести этот вопрос до сведения общества через средства массовой информации. Однако в судебных решениях отсутствуют доказательства того, что национальные суды исследовали вопрос обеспечения баланса между интересами защиты репутации сотрудников внутренних дел и свободой журналистов распространять информацию по вопросам общественной значимости. Судебные решения содержали доказательства причинения ущерба репутации истца, не было какого-либо анализа свободы журналистской деятельности заявителя либо того обстоятельства, что истец являлся гражданским служащим, действующим в официальном качестве, и, соответственно, такое лицо должно проявлять более высокий уровень терпимости к критике, нежели обычное лицо. Суд посчитал, что национальные суды не смогли признать, что настоящее дело охватывает конфликт права на свободу выражения своего мнения и защиту репутации. Возвращаясь к содержанию опубликованной заявителем статьи, Суд отметил, что существенным аспектом указанной статьи явилось интервью с двумя предполагаемыми потерпевшими от недопустимого обращения со стороны сотрудников внутренних дел, г-на С. и г-на М. Часть указанного интервью была оценена судом в качестве недостоверных сведений, позорящих репутацию истца. Придя к такому выводу, российские суды не смогли разделить собственное мнение автора и цитаты других лиц, рассматривая как не относящийся к делу факт того, что суждения исходили не от заявителя, а от других лиц. Национальные суды не предоставили какого-либо оправдания наказания заявителя за содействие в распространении суждений, сделанных в интервью другим лицом, хотя требовалось предоставить серьезные основания для привлечения к ответственности заявителя. Далее Суд, как и по многим ранее рассмотренным делам, обратил внимание на то, что российские суды квалифицировали суждения в качестве фактических и привлекли заявителя к ответственности за то, что он не смог доказать их правдоподобность. Суд согласился, что статья содержала некоторые суждения фактического свойства в отношении сотрудников внутренних дел и указанные суждения могли быть доказаны. Но Суд посчитал, что в аспекте поиска баланса между столкнувшимися интересами <1> согласно ст. 10, в частности, когда речь идет о сообщении журналистом информации, полученной им от третьих лиц, необходимо учитывать не возможность доказать правдоподобность тех или иных суждений, а имеются ли достаточные, надлежаще собранные и достоверные данные, обусловленные существом и степенью рассматриваемых суждений. В этом отношении Суд отметил, что заявитель предоставил документальные доказательства, включающие диктофонную запись его разговора с г-ном С. и г-ном М., медицинское заключение, свидетельствующее о повреждениях у М., протоколы признательных показаний, сделанные С. и М. в отделении милиции, а также копии их жалоб, касающихся недопустимого обращения. Заявитель также пригласил С. и М. в качестве свидетелей для подтверждения того, что статья, содержащая их суждения, не изменила и не преувеличила их. Доказательства, представленные заявителем, показывают, что С. и М. были действительно допрошены сотрудниками внутренних дел и они признались в воровстве, что в отделении милиции у них возникли телесные повреждения, что они жаловались в отношении фактов недопустимого обращения по отношению к ним. Доказательства также свидетельствовали, что, несмотря на признания, М. и С. не были осуждены и в конце концов было осуждено за кражу другое лицо. Национальные суды посчитали, что представленные заявителем материалы не являются доказательствами недопустимого обращения, не объясняя причин таких выводов. Как следовало из позиции властей Российской Федерации, суды отдали предпочтение результатам прокурорской проверки заявлений С. и М. о фактах недопустимого обращения и отказу в возбуждении уголовного дела применительно к сотрудникам внутренних дел, что отсутствуют какие-либо свидетельства в правдоподобности опубликованных суждений. В этой связи Суд вновь напомнил, что бремя доказывания наличия обоснованного обвинения со стороны компетентных властей едва ли может сравниться с тем, что обязан соблюдать журналист, когда выражает мнение по общественно значимым вопросам. Суд не пришел к мнению, что российские суды предоставили достаточные и относимые основания для непринятия представленных заявителем доказательств или что решения судов основывались на приемлемой оценке относящихся обстоятельств. По мнению Суда, объем имеющихся в деле доказательств свидетельствует о достаточном основании для суждения о жестокости сотрудников внутренних дел. Суд не разделил позицию властей Российской Федерации о том, что заявитель не мог публиковать информацию о фактах недопустимого обращения после того, как власти отказали в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников внутренних дел. Заявитель в своей статье упомянул, что прокуратура отказала в возбуждении дела по фактам недопустимого обращения применительно к С. и М. Заявитель критиковал власти за их пассивное отношение к заслуживающим доверия фактам недопустимого обращения с подозреваемыми, тем самым выражая свое мнение по вопросам, представляющим общественную значимость. Национальные суды также обнаружили недостоверность при передачи заявления М., связанную с усилением эмоциональной составляющей и ряд других аспектов. Суд подчеркнул, что в своих устных выступлениях С. и М. подтвердили правильность своих суждений, представленных в статье. Соответственно, Суд пришел к убеждению, что заявитель достоверно пересказал факты, не изменяя их. Хотя в действительности заявитель не опубликовал интервью в полном объеме, опуская некоторые части и акцентируя внимание на других моментах, отсутствовали свидетельства, что заявитель превысил признаваемый уровень преувеличения или провокации. В свете вышеизложенного и принимая во внимание роль журналистов и прессы в распространении информации и идей по вопросам общественной значимости, Суд пришел к мнению, что публикация заявителя была обоснованным комментарием по вопросам, представляющим общественный интерес, базировалась на достаточной фактической основе и что статья не превышала приемлемый уровень критики. Судебные решения, принятые по иску против заявителя, нарушили право на свободу выражения мнения, поскольку не был учтен баланс между интересами защиты деловой репутации истца и правом заявителя на распространение информации по общественно значимым вопросам, не разделялись собственные суждения заявителя и суждения, сделанные во время интервью другими лицами, не была осуществлена разумная оценка фактических обстоятельств, российские суды не применили стандарты, соответствующие принципам, определенным в ст. 10, а также не представили относящихся и достаточных оснований, оправдывающих рассматриваемое вмешательство. Суд пришел к заключению, что национальные суды перешли тот незначительный уровень допускаемого усмотрения применительно к ограничениям по вопросам, представляющим общественный интерес и, соответственно, вмешательство не было необходимым в демократическом обществе. Суд констатировал нарушение ст. 10 Конвенции ("Дюндин против Российской Федерации", п. п. 33 - 38 Постановления от 14 октября 2008 г.).

--------------------------------

<1> Интересы защиты репутации сотрудников внутренних дел и интересы свободы выражения мнения.


При рассмотрении дела "Годлевский против Российской Федерации" Суд, анализируя наличие вмешательства в конвенционные права и свободы, обратил внимание на то, что по ряду иных дел, исследованных в аспекте применения ст. 10 Конвенции, заявители являлись ответчиками по искам о защите чести и достоинства и о взыскании денежных средств в качестве возмещения убытков. (Здесь суд сослался на вышерассмотренные дела "Карман против Российской Федерации" и "Гринберг против Российской Федерации".) Однако по настоящему делу заявитель принимал участие в процессе, инициированном на основании иска к газете об опровержении и взыскании материального ущерба с издательства, компании "Мир новостей". Суд отметил, что ранее он уже рассматривал аналогичную ситуацию, когда автор оспариваемой публикации принимал участие в судебном процессе, но ущерб был взыскан с газеты. Так, по одному из латвийских дел Суд, не принимая доводы властей Республики Латвии об отсутствии у заявителя статуса "жертвы" нарушения Конвенции, подчеркнул, что, хотя меры были направлены против работодателя заявителя, на последнего как автора опубликованной статьи негативно повлияло судебное решение, которое признало публикацию недостоверной, оскорбительной и обязало опубликовать опровержение. Суд также напомнил свою позицию, что наличие нарушения будет убедительным и при отсутствии вреда, убытков; вопрос о том, находится ли заявитель в неблагоприятном положении, не является существенным в аспекте ст. 34 Конвенции и вопрос об убытках является относимым только применительно к ст. 41 Конвенции <1>. Поэтому то обстоятельство, что в отношении заявителя не было принято решения о взыскании убытков, не является решающим для его статуса как "жертвы" предполагаемого нарушения. Заявитель являлся не только шеф-редактором газеты, но и автором оспоренной статьи. Что было важно в проведенном судебном процессе, так это его репутация как журналиста и соблюдение обязанности распространять достоверную и точную информацию согласно журналистской этике. Выводы национальных судов о том, что он распространил в своей статье неправдивую информацию, должны были, несомненно, иметь охлаждающий <2> эффект на реализацию им права на свободу выражения и могли негативно повлиять на дальнейшую публикацию им материалов по вопросам, представляющим общественный интерес. С учетом вышеизложенного Суд пришел к выводу, что принятое решение по иску о защите достоинства являлось вмешательством в право заявителя на свободу выражения по смыслу п. 1 ст. 10 Конвенции (Годлевский против Российской Федерации, п. п. 34 - 37 Постановления от 23 октября 2008 г.). Далее, как и по ранее рассмотренным делам, Суд пришел к выводу, что вмешательство предусматривалось законом (ст. 152 Гражданского кодекса РФ), преследовало законную цель, защиту репутации и прав других лиц, предусматриваемую п. 2 ст. 10. Но оставался следующий вопрос - было ли вмешательство необходимым в демократическом обществе.

--------------------------------

<1> В силу ст. 34 Конвенции: "Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в настоящей Конвенции или в Протоколах к ней. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права".

Согласно ст. 41 Конвенции, "если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

<2> Дословный перевод слова chilling (англ.).


Отвечая на указанный вопрос, Суд, как и по многим иным похожим делам, отметил, что требуется определить, соответствовало ли вмешательство неотложной социальной необходимости, было ли оно пропорциональным преследуемой законной цели и являлись ли основания, представленные национальными властями, относимыми и достаточными для оправдания осуществленного вмешательства.

Как следовало из текста Постановления по делу "Годлевский против Российской Федерации", заявитель выразил свои взгляды, опубликовав их в газете. Необходимо было обратить внимание на значимую роль прессы в государстве, руководствующемся принципом господства права. Хотя пресса не должна переходить границы, связанные в том числе с защитой репутации других лиц, однако, вновь отметил Суд, на нее возложена обязанность по распространению информации и идей по представляющим общественный интерес вопросам. Не только пресса имеет задачу распространять такую информацию и идеи, общество также имеет право получать эти идеи и информацию. В противном случае пресса не могла бы выполнять важную роль "общественной сторожевой собаки". Публикация касалась проблем распространения наркотиков в Орловской области, где наркотики стали легкодоступными для старшеклассников и значительное количество лиц погибло от передозировки. Публикация также касалась предполагаемой вовлеченности сотрудников правоохранительных органов по борьбе с наркотиками в распространение наркотиков. Эта проблема, безусловно, представляла вопрос общественной значимости, и заявитель имел право донести эту проблему до внимания общества через прессу. Суд в этой связи вновь напомнил, что у государства имеется незначительный объем усмотрения в плане реализации ограничений, предусматриваемых в п. 2 ст. 10 Конвенции, на обсуждение по вопросам общественной значимости и что необходимы серьезные основания для оправдания таких ограничений. Как и по делу "Дюндин против Российской Федерации", Суд снова подчеркнул, что ст. 10 Конвенции защищает право журналистов распространять информацию по вопросам общественной значимости при условии, что журналисты действуют добросовестно, на основе фактического материала, содержащего достоверную и точную информацию, собранную согласно журналистской этике. Заявитель проявил осторожность, воздерживаясь от указания на конкретных сотрудников правоохранительных органов, вовлеченных в уголовные правонарушения, не обнародуя их имен, должностей до окончания судебного следствия. Эта ситуация отличает настоящее дело от одного из австрийских дел, где Суд констатировал оправданным вмешательство в право на свободу выражения, поскольку австрийский журнал опубликовал полное имя офицера полиции, в отношении которого только началось уголовное следствие, хотя раскрытие его имени не представляло общественного интереса, так как соответствующая информация была уже известна. Далее Суд отметил, что заявитель не использовал и не цитировал какие-либо документы, охватываемые тайной следствия или иным образом раскрывающие конфиденциальную информацию, касающуюся продолжающихся уголовных процедур. Таким образом, поведение заявителя соответствовало принципам, связанным с распространением информации по уголовным делам через средства массовой информации, одобренным Резолюцией Комитета министров Совета Европы (2003) 13. Суд указал, что для того, чтобы вмешательство в право на свободу выражения мнения было пропорциональным законной цели защиты репутации других лиц, необходимо существование объективной связи между оспариваемой информацией и лицом, подавшим иск о защите репутации. Как отмечалось выше, публикация заявителя не содержала имени какого-либо из истцов по иску о защите репутации или иной информации, идентифицирующей лиц. В статье использовались словосочетания "органы внутренних дел", "подразделение по борьбе с наркотиками", местоимение "они". Районный суд посвятил значительную часть своего решения заявлениям истцов и их родственников, которые чувствовали себя ущемленными данной статьей и утверждали о негативном влиянии. Суд вновь напомнил, что только личные предположения, субъективное восприятие публикации как недостоверной, порочащей честь, достоинство или деловую репутацию, недостаточны для того, чтобы установить, что публикация негативно повлияло на лицо. Должны быть обстоятельства, которые позволили бы обычному читателю оценить утверждение, как непосредственно направленное против конкретного лица (истца), или что он подвергся критике. Решение районного суда основывалось только на субъективном восприятии публикации истцами и их родственниками, без обсуждения вопроса, оправдывается ли разумно и объективно принятие в качестве истцов неопределенных в статье лиц. Более того, Суд не смог провести разницу между положением офицеров, в отношении которых инициировали уголовные процедуры, и теми, в отношении которых уголовного расследования не проводилось. Вопрос об указанной разнице был поднят в кассационной жалобе. Тем не менее областной суд посчитал, что невыяснение районным судом положения истцов применительно к подаче иска о защите репутации явилось формальностью, которая не влечет незаконность принятого решения. Суд посчитал, что при обстоятельствах настоящего дела вопрос о положении истцов явился принципиальным и что национальные суды не определили насущную социальную необходимость, позволяющую защитить личные права истцов в ущерб праву заявителя на свободу выражения. Возвращаясь к содержанию оспариваемой статьи, суд отметил, что важнейшим элементом ее стало интервью с г-жой В., бывшей наркоманкой и информатором правоохранительных органов. Части этого интервью были признаны национальными судами недостоверными, порочащими достоинство. Констатируя эти выводы, суды не придали значение тому обстоятельству, что отраженные в статье утверждения исходили не от заявителя, а от третьих лиц. В этой связи Суд вновь подчеркнул, что неизбирательный подход к собственным словам автора и заявлениям, сделанным третьими лицами, несовместим со стандартами, разработанными прецедентной практикой суда по ст. 10 Конвенции. По ряду дел Суд отмечал, что необходимо разделять утверждения, исходящие от журналиста, и те, которые цитируются, поскольку наказание журналиста за содействие в распространении утверждений, сделанных другим лицом в интервью, может серьезно повлиять на вклад прессы в обсуждение общественно значимых вопросов, не должно осуществляться, если только не имеются серьезные основания для наказания. Что касается собственных утверждений заявителя, то необходимо разделять суждения о фактах и оценочные суждения. По настоящему делу национальные суды рассмотрели все выдержки в качестве утверждений о фактах без исследования вопроса, могли ли они рассматриваться в качестве оценочных суждений. Применительно к позиции областного суда о том, что заявитель мог сделать публичные заявления только после постановления приговора, Суд вновь подчеркнул, что бремя доказывания обоснованности уголовного обвинения судом едва ли можно сравнить с тем, что должен соблюдать журналист, когда выражает свою точку зрения по представляющим общественный интерес вопросам, так как стандарты, применяемые при оценке чьих-либо действий через призму морали, совершенно отличны от тех принципов, которые требуются при установлении правонарушения согласно уголовному праву. По рассматриваемому делу Суд посчитал нецелесообразным определять то, что личные выражения, использованные автором, являются оценочными либо суждениями о фактах. Согласно постоянно применяемому Судом подходу, разница между оценочными суждениями и суждениями о фактах в конечном счете находится в сфере фактов, которые должны быть установлены, и, соответственно, оценочные суждения должны основываться на достаточных фактах, чтобы представлять собой справедливый комментарий в силу ст. 10. Заявитель высказал точку зрения о том, что региональные правоохранительные органы по борьбе с наркотиками несут ответственность перед обществом за неудачную борьбу с наркотиками в регионе, что привело к увеличению смертей от передозировки. Заявитель также утверждал об угрозе использования наркотиков в качестве платы за получение сведений от информаторов, поскольку это могло привести к криминализации правоохранительных органов. С учетом этого цель опубликованной статьи заключалась не в обвинении конкретных лиц в совершении преступлений, а в поддержании дискуссии по очевидно значимым для региона вопросам. Что касается фактологического материала, положенного в основу рассуждений заявителя, суд обратил внимание, что заявитель использовал доступные материалы следствия в отношении действия сотрудников правоохранительных органов по борьбе с наркотиками и официальный медицинский отчет, показывающий количество смертельных случаев от передозировок наркотиков. Поэтому Суд посчитал, что публикация заявителя содержала обоснованную информацию по вопросам, представляющим общественный интерес, и не была направлена против репутации конкретных сотрудников правоохранительных органов. С учетом вышеизложенного, принимая во внимание роль журналистов и прессы в распространении информации и идей по представляющим общественный интерес вопросам, Суд пришел к выводу, что публикация заявителя не превышала доступный уровень критики. Суд подчеркнул, что национальные суды перешли тот незначительный уровень усмотрения, позволяемый им применительно к ограничениям на дебаты по вопросам общественного интереса, и что вмешательство не было необходимым в демократическом обществе. Соответственно, было допущено нарушение ст. 10 Конвенции ("Годлевский против Российской Федерации", п. п. 38 - 48 Постановления от 23 октября 2008 г.).

Рассматривая дело "Александр Крутов против Российской Федерации", Суд, используя вышеприведенные позиции, констатировал нарушение ст. 10 Конвенции в связи с привлечением журналиста к гражданско-правовой ответственности за критику деятельности областного прокурора. Суд посчитал, что национальные судебные органы не смогли обеспечить баланс между интересами заявителя и интересами прокурора области (п. п. 23 - 34 Постановления от 3 декабря 2009 г.).

Как следовало из Постановления от 8 января 2009 г. по делу "Обухова против Российской Федерации", оспариваемые заявительницей меры касались предварительного запрета публикации любых статей, писем, иных материалов о дорожно-транспортном происшествии, в котором участвовала судья Баскова, а также о ходе судебного процесса, связанного с этим происшествием. Хотя ст. 10 не запрещает предварительные ограничения на публикацию или распространение таких материалов, Суд подчеркнул, что опасность, которую представляют такие ограничения в демократическом обществе, обусловливает необходимость тщательного исследования, которое должно быть осуществлено в ходе рассмотрения настоящего дела. Поскольку речь идет о свободе средств массовой информации, власти Российской Федерации имели ограниченный объем усмотрения того, существовала ли насущная социальная необходимость для принятия оспариваемых мер. Применительно к фактическим обстоятельствам Суд отметил, что имелось два судебных гражданских процесса, инициированных судьей Басковой. Первый касался возмещения с г-на П. ущерба, причиненного вследствие дорожно-транспортного происшествия. Во втором процессе иск был предъявлен газете, заявителю и г-же П. за диффамацию в связи со статьей, касающейся обстоятельств дорожно-транспортного происшествия и возбуждения гражданского дела о возмещении убытков (п. п. 22, 23 Постановления).

Обжалуемые обеспечительные меры были приняты в рамках второго гражданского дела и запрещали освещать в средствах массовой информации обстоятельства первого гражданского дела или самого дорожно-транспортного происшествия. Запрет оставался в силе во время всего хода судебного разбирательства о диффамации. Суд вновь обратил внимание на то, что контроль за соблюдением критерия "необходимости в демократическом обществе" включает в себе демонстрацию того, что меры соответствовали преследуемой законной цели и что вмешательство являлось не более чем необходимым для достижения указанной цели. Хотя национальные суды оправдывали запрет в качестве меры, необходимой для защиты репутации других лиц и поддержания авторитета судебной власти, мотивы, использованные для оправдания, не кажутся для Суда достаточными. Суд посчитал необходимым рассмотреть два аспекта: первый касается запрета публиковать информацию о дорожно-транспортном происшествии, а второй - о ходе рассмотрения гражданского дела о возмещении убытков. Применительно к запрету на публикацию информации о фактических обстоятельствах дорожного инцидента, в котором участвовала судья Баскова, Суд подчеркнул с самого начала, что заявительница не писала о какой-либо версии инцидента в качестве истинной либо единственно возможной, скорее речь шла об описании нескольких возможных вариантов развития событий, как они были представлены г-ном и г-жой П., г-жой Басковой в ее исковом заявлении, сотрудниками ГИБДД, свидетелями. Ни одна из этих версий не оспаривалась в качестве неправдоподобной или неточной в судебном процессе о диффамации, который касался заявлений о связях судьи Басковой с судебной системой <1>. Принимая обеспечительные меры в рамках процесса о диффамации, районный суд обратился к факту, что техническая сторона вопроса уже исследована, не объясняя, почему он посчитал, что дальнейшее расследование или публикации, касающиеся фактических обстоятельств дорожного инцидента, смогут повлиять на последствия судебного процесса. Более того, учитывая, что г-жа Баскова была вовлечена в инцидент в качестве частного лица, Суд посчитал, что запрет на дальнейшую публикацию информации об инциденте не мог быть относимым для целей поддержания уважения к судебной власти (п. п. 23 - 26 Постановления). Что касается запрета на публикацию информации о ходе суда о возмещении убытков, причиненных вследствие дорожного инцидента, Суд учел, что информация, содержащаяся в письме г-жи П. о том, что судья Баскова пользуется своим положением и связями с судебной системой, может действительно нанести вред репутации судьи Басковой и судебной власти. Тем не менее, хотя запрет соответствовал преследуемой законной цели, по мнению Суда, его объем был чрезвычайно широким и непропорциональным преследуемой цели. Следует отметить, что российская правовая система не предусматривает в принципе возможности ограничить право на распространение информации об открытом судебном процессе. Аргумент властей Российской Федерации о том, что, несмотря на запрет, процесс о возмещении ущерба оставался открытым, не является относимым, поскольку заявительница утверждала о нарушении права на распространение информации, а не права на публичные слушания. Суд вновь подчеркнул в этой связи, что обязанность средств массовой информации распространять информацию и идеи по всем вопросам, представляющим публичный интерес, распространяется на изложение и комментирование судебных процессов, которые влияют на их публичность, и поэтому соответствует критерию публичного судебного разбирательства, гарантируемому п. 1 ст. 6 Конвенции. Для оценки Суда имеет значение то обстоятельство, что объем запрета не был ограничен специальным заявлением о попытках судьи Басковой ненадлежаще использовать свое положение в судебном процессе, а, будучи сформулированным в общей и неспециальной манере, ограничивал возможность публикации любых материалов, каким-либо образом касающихся судебных процедур. Суд не может принять, что такой общий запрет необходим в демократическом обществе. Суд согласен с заявительницей, что такой запрет негативно влияет на судебную систему, поскольку ограничивает прозрачность судебных процедур и может послужить основанием для возникновения сомнений в беспристрастности суда, а также для принципа "правосудие не только должно осуществляться, оно должно осуществляться видимо" (здесь Суд сослался на Постановление от 26 октября 1984 г. по делу "De Cubber v. Belgium"). Предметом особого беспокойства Суда явилось то, что запрет одной из своих целей предусматривал необходимость предотвращения публикации газетой иной точки зрения. Суд вновь подчеркнул, что возможность выражать различные точки зрения есть существо плюрализма, без которого не может быть демократического общества. Учитывая вышеизложенное, Суд пришел к выводу, что, принимая запрет в отношении заявительницы, который был чрезвычайно широким применительно преследуемой законной цели, национальные власти превысили ограниченный объем усмотрения, позволяемый по делам, когда речь идет о предварительных ограничениях в публикации. Соответственно, было нарушение ст. 10 Конвенции (п. п. 23 - 29 Постановления от 8 января 2009 г. по делу "Обухова против Российской Федерации").

--------------------------------

<1> Речь шла о публикации в газете сообщения о том, что "Баскова пользуется своим положением и связями с судебной системой".


По делу "Кудешкина против Российской Федерации" Суд констатировал нарушение Российской Федерацией ст. 10 Конвенции в связи с несоблюдением критерия "необходимости в демократическом обществе" в ходе привлечения заявительницы к дисциплинарной ответственности. По делу ни заявительницей, ни властями Российской Федерации не оспаривалось, что полномочия заявительницы как судьи были прекращены из-за ряда высказываний в средствах массовой информации. Ни ее способность к государственной службе, ни ее профессиональная пригодность не были предметом рассмотрения со стороны внутригосударственных органов. Поэтому обжалуемые меры по существу касались свободы выражения своего мнения, а не вопросов увольнения с государственной службы в сфере осуществления правосудия, что не гарантируется Конвенцией. Далее суд пришел к выводу, что принятые меры соответствовали двум первым критериям - законности и преследования законных целей. Относительно соблюдения критерия "необходимости в демократическом обществе" Суд вновь повторил уже рассмотренные выше общие правовые позиции, касающиеся оценки рассматриваемого критерия. В частности, Суд обязан рассмотреть все обстоятельства дела и оценить их в свете следующих принципов: свобода выражения является фундаментальным правом, которое применяется не только к благоприятным идеям, но и к мыслям, информации, которые носят шокирующий, возмутительный характер; прилагательное "необходимое" подразумевает наличие неотложной социальной необходимости, причем государства обладают определенным уровнем усмотрения в оценке наличия таких целей, но такая оценка осуществляется под европейским контролем; такой контроль означает не только проверку того, действовало ли государство разумно, осторожно и добросовестно, Суд должен, взглянув на дело в целом, оценить, было ли вмешательство пропорционально преследуемой насущной социальной цели, были ли основания, использованные национальными органами, достаточными и относящимися для оправдания осуществленного вмешательства; Суд должен убедиться, что национальные органы применили стандарты, совместимые с принципами, изложенными в ст. 10, и что власти осуществили приемлемую оценку соответствующих обстоятельств. Оценивая пропорциональность вмешательства в свободу выражения, Суд также учитывает справедливость процедур, предоставляемые процессуальные гарантии, существо и строгость примененного наказания. Рассматривая наличие неотложной социальной необходимости, способной оправдать вмешательство в свободу выражения, следует отграничивать суждения о фактах и оценочные суждения, поскольку достоверность оценочных суждений не может быть доказана. Но если речь идет даже об оценочных суждениях, пропорциональность вмешательства может зависеть от наличия фактов, поскольку оценочные суждения без какого-либо фактического подтверждения могут являться чрезмерными (п. п. 82 - 84 Постановления от 26 февраля 2009 г. по делу "Кудешкина против Российской Федерации"). Далее Суд подчеркнул, что ст. 10 применяется и к служащим, включая гражданских, к которым относилась заявительница. Одновременно важно иметь в виду, продолжил Суд, что работники должны проявлять к работодателю лояльность, сдержанность, благоразумие (осмотрительность). Это важно для гражданских служащих, поскольку существо гражданской службы требует от служащего проявления лояльности и сдержанности. Обнародование гражданским служащим информации, полученной в ходе работы, даже по вопросам, представляющим публичный интерес, должно быть исследовано в аспектах лояльности и сдержанности. Суд также напомнил, что вопросы функционирования судебной системы являются вопросами, представляющими публичный интерес, обсуждение которых гарантируется ст. 10. Однако Суд всегда обращает внимание на особую роль в обществе правосудия, которое, будучи гарантом справедливости и фундаментальной ценностью в правовом государстве правосудия, должно внушать публичное доверие, чтобы надлежащим образом осуществлять свои функции. Необходимо защищать указанное доверие против необоснованных высказываний, особо принимая во внимание то обстоятельство, что судьи, которые явились объектом критики, обязаны воздерживаться от ответа. Фраза "авторитет правосудия" подразумевает, в частности, то, что суды воспринимаются обществом в целом как место разрешения юридических споров, а также определения виновности или невиновности лица по уголовному обвинению. Что важно для защиты авторитета правосудия, так это то доверие, которое должны внушать суды в демократическом обществе как обвиняемому, так и обществу в целом. По этим причинам Суд считает, что служащие в сфере правосудия должны проявлять сдержанность при осуществлении свободы выражения во всех случаях, когда речь идет об авторитете и беспристрастности правосудия. Когда речь идет о предвыборной компании (заявительница баллотировалась в депутаты Государственной Думы РФ), с другой стороны, Суд придает особое значение неограниченной свободе выражения кандидатов. Право быть кандидатом во время выборов, как это гарантируется ст. 3 Протокола N 1, пронизывает понятие истинного демократического режима. Он предусматривает фундаментальный принцип эффективной политической системы, соответственно является важнейшим для Конвенционной системы и необходимым для установления и поддержания основ эффективной и полной демократии, управляемой правом (п. п. 85 - 87 Постановления от 26 февраля 2009 г. по делу "Кудешкина против Российской Федерации"). Как следовало из текста Постановления, Квалификационная коллегия судей г. Москвы привлекла заявительницу к дисциплинарной ответственности за ряд высказываний в средствах массовой информации (речь, в частности, шла о предполагаемом отсутствии в Российской Федерации независимой судебной системы). По мнению Квалификационной коллегии, указанные заявления основывались на фантазиях, извращенных фактах и лжи. Однако Квалификационная коллегия судей привлекла заявительницу к ответственности за раскрытие фактических обстоятельств дела, касающихся судебного рассмотрения дела Зайцева до вступления приговора суда по этому делу. Внутригосударственные инстанции не сослались ни на одно конкретное высказывание по поводу рассмотрения уголовного дела. В интервью была ссылка на дело Зайцева для подтверждения позиции заявительницы о роли Председателя Московского городского суда. Это, однако, по мнению суда, отличается от информации, раскрытие которой позволяет знать о ходе рассмотрения дела. Высказывания заявительницы явились суждениями о фактах, которые неотделимы от ее точки зрения, изложенной в нескольких интервью. Суд обязан изучить фактологическую основу, обусловившую выводы заявительницы. Власти Российской Федерации отрицали наличие разговора между председателем Московского городского суда и заявительницей о ходе рассмотрения дела Зайцева. Но Суд, исследовав находящиеся в его распоряжении доказательства, включая решение Квалификационной коллегии, пришел к выводу, что во время внутригосударственных процедур не удалось убедительно развеять высказывания заявительницы о наличии давления со стороны председателя Московского городского суда. Придя к такому выводу, Суд далее подчеркнул, что обязанность гражданского служащего быть лояльным и сдержанным, особенно когда речь идет о правосудии, требует, чтобы распространение даже обоснованной информации осуществлялось умеренно и надлежащим образом. Поэтому Суд посчитал необходимым исследовать следующий вопрос, было ли чрезмерным распространение заявительницей информации, учитывая ее судебный статус. Заявительница публично высказала критику в отношении поведения различных должностных лиц, имеющих отношение к рассмотрению коррумпированного дела, по которому заявительница была судьей. Нет сомнений, что она подняла очень важные вопросы, представляющие общественный интерес, которые должны быть открыты для обсуждения в демократическом обществе. Ее решение сделать эту информацию доступной для общества основывалось на ее личном опыте и было принято после того, как ее отстранили от рассмотрения дела Зайцева (п. п. 89 - 94 Постановления от 26 февраля 2009 г.). В этой связи Суд напомнил, что действия, мотивированные личной обидой, антагонизмом либо ожиданием личных преимуществ, включая материальные блага, не оправдывают особо высокий уровень защиты. Политические выступления, наоборот, обеспечиваются особой защитой по ст. 10 Конвенции. Даже если обсуждаемый вопрос имеет политические последствия, то это само по себе недостаточно, чтобы судье мешать высказаться по этому вопросу. Ни заявительница, ни власти Российской Федерации не оспаривали, что интервью были опубликованы как часть избирательной кампании заявительницы. Однако, если даже заявительнице позволено достигать уровня преувеличения или обобщения, являющихся характеристиками предвыборной кампании, ее заявления имели фактологическую основу и поэтому не являлись необоснованными выпадами, а справедливым комментарием по вопросам публичной значимости (п. 95 Постановления от 26 февраля 2009 г.). Рассматривая вопрос привлечения заявительницы к дисциплинарной ответственности, Суд обратил внимание на то, что ее ходатайство о передаче дела на рассмотрение в иной суд, нежели Московский городской, остались без удовлетворения. Ее опасения в отсутствии беспристрастного суда были обоснованными. Иными словами, не были обеспечены процедурные гарантии. Следствием привлечения заявительницы к дисциплинарной ответственности стало прекращение полномочий судьи, которым она работала на протяжении 18 лет. Суд посчитал это чрезмерно строгим наказанием, не соответствующим тяжести совершенного правонарушения. Это, безусловно, отвратит в будущем судей делать заявления, критикующие публичное институты и политику из-за опасения потерять свою должность. Суд вновь напомнил о наличии "охлаждающего эффекта" применительно к свободе выражения, когда имеется страх возможных санкций. Указанный эффект наносит ущерб обществу и является фактором, касающимся пропорциональности и оправдания санкций, возложенных на заявительницу, которая была наделена правом поднять вопрос по обсуждаемой теме. Соответственно, Суд пришел к выводу, что санкция в отношении заявительницы была непропорционально жесткой, более того, имела "охлаждающий эффект" на судей, желающих участвовать в публичном обсуждении тем по эффективности судебных институтов. Национальные власти не смогли обеспечить справедливый баланс между необходимостью защиты авторитета правосудия и защитой репутации прав других лиц, с одной стороны, и необходимостью защиты права заявительницы на свободу выражения, с другой стороны. Было нарушение ст. 10 Конвенции (п. п. 96 - 102 Постановления от 26 февраля 2009 г. по делу "Кудешкина против Российской Федерации"). По указанному делу судьи Европейского суда по правам человека А.И. Ковлер, Стейнер, Николау, не согласные с констатацией большинством нарушения ст. 10 Конвенции, высказали особые мнения.

При рассмотрении дела "Макаренко против Российской Федерации" Суд не констатировал нарушения ст. 10 Конвенции в связи с тем, что действия государства в лице судов, привлекших к уголовной ответственности заявителя за клевету, были законными, преследовали законную цель и были необходимыми. Как следовало из текста Постановления от 22 декабря 2009 г., заявитель был привлечен к исправительным работам за то, что он обвинил г-на М. в организации покушения на его убийство. Суд рассмотрел это высказывание в качестве суждения о факте, которое может быть доказано. Однако заявитель не смог этого сделать (п. п. 152 - 159 Постановления).


Практика судов общей юрисдикции Российской Федерации

по реализации ст. 10 Конвенции о защите прав человека

и основных свобод <*>


--------------------------------

<*> Представлена на компакт-диске. Не приводится.