Geum.ru

Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. Особенная часть: курс лекций

Вид материалаКурс лекций
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   43
"Тулешов и другие против Российской Федерации", п. п. 40 - 48 Постановления от 24 мая 2007 г.).

Нельзя не отметить, что Конвенция допускает возмещение стоимости изымаемого имущество в меньшем размере, чем его рыночная стоимость, если это обусловливается публичными интересами. Важно также отметить, что если национальное законодательство обязывает компенсировать рыночную стоимость изымаемого имущества, то, соответственно, государство должно действовать таким образом. В противном случае, речь может идти о незаконном вмешательстве в право беспрепятственного пользования имуществом.


13.2.4. Изъятие имущества. Конфискация


По делу "Смирнов против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что вследствие произведенного обыска в квартире заявителя были изъяты определенные документы, его ноутбук и жесткий диск компьютера с содержащейся там информацией. Так как заявитель фактически вернул себе во владение ноутбук и документы, Суд ограничился анализом совместимости продолжающегося вплоть до настоящего времени <1> удержания компьютера и правом заявителя на беспрепятственное пользование имуществом, гарантируемым ст. 1 Протокола N 1. Неоспоримо, что заявитель являлся законным владельцем компьютера, иными словами, это было его имущество. Следователь заявил, что компьютер будет храниться в качестве материального доказательства до принятия судом решения по делу, включая вопрос использования доказательств. Суд посчитал, что эта ситуация должна быть исследована с точки зрения права государства контролировать использование имущества в общих интересах <2>. Первое и наиболее важное требование ст. 1 Протокола N 1 заключается в том, что любое вмешательство публичных властей в право беспрепятственно пользоваться имуществом должно быть законным. В частности, п. 2 ст. 1, признавая за государством право контролировать использование имущества, обусловливает это право тем, что оно должно осуществляться на основании законов. Более того, принцип законности предполагает, что положения национального законодательства должны быть достаточно доступны, точны и предсказуемы в аспекте их применения. Суд подчеркнул, что решение изъять компьютер основывалось на положениях УПК РСФСР, регулирующих вопросы использования вещественных доказательств в уголовном судопроизводстве. Следователь обладал полномочием изъять любой объект, который может рассматриваться для раскрытия преступления, как это было в настоящем деле с компьютером заявителя. Однако Суд выразил сомнения, что такие широкие дискреционные полномочия, не контролируемые эффективным судебным контролем, могут пройти тест "качество закона", но Суд посчитал нецелесообразным осуществлять дальнейший анализ в исследуемом аспекте по следующим причинам. Суд учел, что изъятие вещественных доказательств может быть необходимо в интересах надлежащего осуществления правосудия, т.е. в "общих интересах" сообщества, что является "законной целью". Одновременно Суд указал, что должна существовать разумная пропорциональность между используемыми средствами и целью, для достижения которой государство предпринимает какие-либо меры, включая меры, связанные с контролем за имуществом частного лица. Это требование выражается в понятии "справедливый баланс", который должен быть соблюден между требованием общих интересов и требованием защиты прав, принадлежавших частному лицу. Суд согласился с доводом заявителя, который не был оспорен властями Российской Федерации, что компьютер сам по себе не объект, не инструмент или орудие преступления. Что было ценным в компьютере, так это жесткий диск, где хранилась информация. Как следовало из решения от 19 апреля 2000 г. <3>, информация с диска была проанализирована следователем, распечатана и вложена в материалы дела. При этих обстоятельствах Суд не смог определить разумное основание для продолжающегося удержания компьютера. Не было представлено соответствующих объяснений ни во время национальных процедур, ни перед Судом. Тем не менее компьютер продолжает оставаться в распоряжении следствия вплоть до настоящего времени, более чем шесть лет. В этой связи Суд отметил, что компьютер является профессиональным инструментом заявителя, который используется для составления документов и хранения информации о клиентах. Продолжающееся удержание компьютера доставляет неудобства не только его владельцу <4>, но и мешает осуществлять заявителю его профессиональную деятельность, что может повлиять на осуществление правосудия. Принимая во внимание вышеуказанные соображения, Суд пришел к выводу, что властям Российской Федерации не удалось соблюсти справедливый баланс между интересами общества и требованиями защиты права заявителя на беспрепятственное пользование принадлежащим имуществом. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 ("Смирнов против Российской Федерации", п. п. 53 - 59 Постановления от 7 июня 2007 г.).

--------------------------------

<1> Рассмотрения дела Судом по существу.

<2> Третье правило, содержащееся в параграфе втором ст. 1 Протокола N 1.

<3> Речь идет о решении Октябрьского суда г. Санкт-Петербурга, признавшем законность и обоснованность осуществленного обыска.

<4> Владелец компьютера являлся адвокатом.


Как отмечалось выше, анализируя соблюдение критерия законности при осуществлении вмешательства в права и свободы, Суд обращает внимание не просто на наличие закона, иных источников права, позволяющих реализовать такое вмешательство, но и на "качество" такого источника.

Оценивая критерий законности по делу "Бакланов против Российской Федерации" <1>, Суд подчеркнул, что ст. 169.1 Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. в редакции, действовавшей на 31 декабря 1996 г., предусматривала возможность конфискации товаров и предметов, перевозившихся через границу. Статья 279 Таможенного кодекса РФ 1993 г. также предусматривала конфискацию товаров, перевозившихся через границу. Пленум Верховного Суда РФ в 1978 г. также указал, что контрабандные товары, являющиеся вещественными доказательствами, должны быть конфискованы. С вступлением в силу нового Уголовного кодекса 1996 г. конфискация товаров больше не предусматривалась. Суд не должен выяснять намерения законодателя, изменившего Уголовный кодекс, однако ст. 188.1 УК РСФСР, послужившая основанием привлечения Б. к ответственности по настоящему делу, похоже, не может являться основанием конфискации принадлежавших заявителю денежных средств. Согласно УПК РСФСР 1960 г., отметил Суд, орудия преступления, принадлежавшие подсудимому, и приобретенные преступным путем деньги должны быть конфискованы, другие вещи должны быть возвращены законным владельцам. Никто не утверждал и не было свидетельств тому, что деньги заявителя были приобретены преступным путем, похоже, что национальные суды не исследовали указанный вопрос при решении конфискации соответствующих денежных средств. Таким образом, непонятно, что послужило юридическим основанием конфискации денег, за исключением вышеуказанного Постановления Пленума Верховного Суда РФ, принимая во внимание, что законодательство, предусматривавшее такую возможность, не действовало в момент рассмотрения дела. Правда, власти Российской Федерации обращались к решению Президиума Верховного Суда РФ от 10 июня 1998 г. <2>, согласно которому деньги конфисковывались после осуждения лица за контрабанду. Оставляя без обсуждения вопрос, что ситуация касалась более позднего периода, Суд подчеркнул, что конфискация, непосредственно предусматривавшаяся п. 1 ст. 86 УПК РСФСР, касалась орудий преступления, принадлежавших обвиняемому, однако ситуация по настоящему делу отличается. Что касается Определения Конституционного Суда РФ от 8 июля 2004 г. <3>, то Суд отметил, что указанный судебный акт был принят через несколько лет после конфискации денежных средств заявителя. Поэтому это не может служить юридической интерпретацией законодательства, являющегося основой для конфискации. Суд признал, что его компетенция контролировать соблюдение национального права ограничена, поскольку именно в первую очередь национальные власти должны применять и толковать право. Однако, принимая во внимание недостаток со стороны национальных судов в аспекте аргументации юридической основы конфискации значительной суммы денежных средств, а также противоречия судебной практики и законодательства, Суд пришел к выводу, что анализируемое право не было сформулировано с такой четкостью, чтобы позволить заявителю предвидеть с достаточной степенью разумности последствия своего действия. Отсюда следовало, что вмешательство в право собственности заявителя нельзя рассматривать в качестве законного по смыслу ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. Этот вывод освободил Суд от анализа, был ли соблюден справедливый баланс между интересами общества и защитой фундаментальных прав частного лица. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 ("Бакланов против Российской Федерации", п. п. 41 - 47 Постановления от 9 июня 2005 г.).

--------------------------------

<1> Речь шла о конфискации в пользу государства принадлежащих заявителю 250 тыс. долл. США, ставших предметом контрабанды. Указанные деньги перевозились по просьбе заявителя третьим лицом из Латвии в Москву.

<2> Речь шла о рассмотрении Президиумом Верховного Суда РФ дела Петренко, который был привлечен к ответственности за контрабанду. После осуждения районный суд возвратил деньги законному владельцу, г-ну Петренко. Верховный Суд РФ отменил решение, указав, что деньги являлись предметом преступления и должны быть конфискованы (Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 10 июня 1998 г. по делу 446п98пр // СПС "КонсультантПлюс").

<3> Речь идет об Определении от 8 июля 2004 г. по делу N 251-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации на нарушение конституционных прав гражданина Яковенко Андрея Федоровича пунктом 1 статьи 86 УПК РСФСР и гражданина Исмайлова Адиля Юнус-Оглы - пунктом 1 части третьей статьи 81 УПК Российской Федерации, а также жалобы гражданина Кузьмина Владимира Клавдиевича на нарушение его конституционных прав положениями статьи 81 УПК Российской Федерации" // Вестник Конституционного Суда РФ. 2005. N 1.


Нельзя не обратить внимания, что на основании данного Постановления в рамках судебной системы РФ в соответствующей части было возобновлено судебное разбирательство (ст. 413 УПК РФ).

В Постановлении Президиума Верховного Суда РФ от 10 мая 2006 г. по делу N 203-П06-ПРК было подчеркнуто, что "как видно из приговора, Б. в судебном заседании заявил, что 250 тыс. долларов США принадлежали не ему, а Б.В., с которым он работал в одной фирме в г. Риге. Б.В. попросил его доставить деньги в г. Москву для передачи. Допрошенный в качестве свидетеля Б.В. подтвердил, что снял 250 тыс. долл. США со своего счета в банке г. Риги и попросил Б. перевезти их в г. Москву, так как намеревался с семьей переезжать в г. Москву и у него была договоренность о приобретении квартиры. 23 марта 2001 г. Б.В. обратился с жалобой в Европейский суд по правам человека, в которой утверждал, что был лишен денежных средств в соответствии с судебным решением, которое не содержало правовых оснований для конфискации этих денежных средств.

Постановлением от 9 июня 2005 г. Европейский суд по правам человека признал, что имело место нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. (Каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права.) Констатируя нарушение положений Конвенции, Европейский суд по правам человека исходил из того, что в соответствии с ч. 4 ст. 86 УПК РСФСР орудия преступления, денежные средства и иные предметы, нажитые преступным путем, должны быть изъяты, а остальные вещи должны быть возвращены их законным владельцам. Тем не менее никем не утверждалось, равно как и не было приведено доказательств того, что денежные средства заявителя (Б.В.) были нажиты преступным путем, национальные суды не ссылались на данное обстоятельство при принятии решения об обращении денежных средств в доход государства. Кроме того, Европейский суд по правам человека признал, что "рассматриваемое национальное законодательство не было сформулировано с такой точностью, чтобы заявитель смог предусмотреть последствия его действий в степени, разумной при обстоятельствах дела. Следовательно, вмешательство в право собственности заявителя не могло рассматриваться как законное по смыслу статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции".

В соответствии с подп. "б" п. 2 ч. 4 ст. 413 УПК РФ установленное Европейским судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод является обстоятельством, влекущим возобновление производства по уголовному делу. Судебные решения в части обращения в доход государства 250 тыс. долл. США подлежат отмене на основании ч. 5 ст. 415 УПК РФ и в соответствии с Постановлением Европейского суда по правам человека (Бюллетень Верховного Суда РФ. 2006. N 10. С. 17 - 18).

При рассмотрении дела "Фризен против Российской Федерации" заявительница обратила внимание на то, что она не являлась обвиняемой по уголовному делу, возбужденному в отношении ее мужа, вследствие ее деятельности не были причинены какие-либо убытки, за которые она несла бы ответственность. Согласно судебному решению автомобиль был изъят у мужа, который не являлся его собственником, автомобиль не был в совместной собственности, потому что он был приобретен за счет личных средств заявительницы. Кредитный договор, по которому она являлась стороной, не был прекращен судом или сторонами и ее долг перед кредитной организацией продолжает существовать ("Фризен против Российской Федерации", п. 25 Постановления от 24 марта 2005 г.). Заявительница и власти Российской Федерации не заявили четкой позиции, какое правило ст. 1 Протокола N 1 должно применяться. Заявительница утверждала, что оспариваемый автомобиль был ее личной собственностью и не использовался для совершения преступления. Власти Российской Федерации не оспорили соответствующие утверждения. Суд не видит оснований приходить к иным выводам, так как настоящее дело отличается от тех дел, где национальные власти конфисковывали вещи, ставшие объектом преступления, или орудием, с помощью которого совершалось преступление, даже когда такое орудие принадлежало третьим лицам. Власти Российской Федерации утверждали, что конфискация автомобиля произошла потому, что он был оплачен за счет средств, полученных преступным путем. Заявительница утверждала, что она не ответственна за ущерб, причиненный ее мужем. Суд посчитал, что по настоящему делу применяется второе правило. Суд должен был убедиться, осуществилось ли вмешательство согласно национальному праву, был ли соблюден справедливый баланс между интересами общества и требованиями защиты фундаментальных прав индивида. В этой связи Суд вновь подчеркнул, что первое и наиболее важное требование ст. 1 Протокола N 1 заключается в том, что любое вмешательство публичных властей в право беспрепятственно пользоваться имуществом должно быть "законным"; второй параграф ст. 1 Протокола N 1 признает, что государства имеют право контролировать использование имущества в целях обеспечения действия законов. Отсюда следует, что вопрос о соблюдении справедливого баланса между интересами общества и интересами защиты прав индивида имеет значение только в том случае, когда будет установлено, что вмешательство соответствовало требованию законности. Суд посчитал, что существование соображений, представляющих публичный интерес для конфискации автомобиля заявительницы, не освобождает национальные власти от обязательства сослаться при принятии решения на юридические нормы. Национальные суды не привели ни одного положения закона, допускающего конфискацию, ни при осуществлении уголовных процедур в отношении ее мужа, ни при осуществлении гражданских процедур, которые она инициировала. Власти Российской Федерации также не представили ни одного аргумента в пользу наличия соответствующих юридических положений. Суд отметил, что его компетенция контролировать соблюдение национального права ограничена, так как прежде всего внутригосударственные органы обязаны толковать и применять это право. Тем не менее, принимая во внимание непредставление российскими властями информации о наличии юридического основания для конфискации собственности заявительницы, Суд пришел к выводу, что рассматриваемое вмешательство в право собственности заявительницы не может приниматься в качестве "законного" по смыслу ст. 1 Протокола N 1. Этот вывод освободил Суд от обязанности исследовать вопрос, был ли соблюден справедливый баланс между интересами общества и интересами защиты фундаментальных прав индивида. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 ("Фризен против Российской Федерации", п. п. 29 - 37 Постановления от 24 марта 2005 г.). Заявительница по настоящему делу, несмотря на просьбу Суда, не представила каких-либо соображений, касающихся размера справедливой компенсации. Поэтому Суд, констатировав нарушение ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции, не присудил заявительнице справедливой компенсации.

По делу "Виктор Коновалов против Российской Федерации" заявитель в своей жалобе не касался законности наложения на него штрафа в связи с нарушением таможенных правил. Не оспаривал он и изъятие автомобиля в качестве предмета правонарушения. Предполагаемое нарушение его имущественных прав следовало не из вышеуказанных действий властей, а было обусловлено событиями, которые привели к утрате права собственности на автомобиль. Данные события включали арест автомобиля в качестве меры обеспечения уплаты штрафа, передачу автомобиля судебным приставам для продажи с целью получения денежных средств для уплаты штрафа, а также невозможность для заявителя принятия участия в исполнительном производстве. Суд не был удовлетворен возражением властей Российской Федерации, что нарушения национального права, допущенные судебными приставами, не повлияли на право собственности заявителя, так как в любом случае он обязан был уплатить штраф в связи с нарушением таможенных правил. Это возражение основывается на предположении, что заявитель потерял бы свое право в отношении автомобиля независимо от того, как было бы осуществлено исполнительное производство. Суд посчитал, что такое предположение не имеет логической и юридической основы. Заявитель был обязан уплатить государству определенные денежные суммы, эквивалентные стоимости автомобиля. От него не требовали отказаться от автомобиля, который не являлся предметом конфискации, иных мер, за исключением мер, связанных с обеспечением уплаты штрафа. Если бы заявитель уплатил штраф после того, как ему было отказано в удовлетворении жалобы, он бы возвратил себе автомобиль. По настоящему делу заявителю не предоставили возможность уплаты штрафа, потому что машина была продана, когда жалоба заявителя на действия таможенных органов была в процессе рассмотрения. При таких обстоятельствах Суд подчеркнул, что вышерассмотренные действия, закончившиеся продажей автомобиля заявителя, являются вмешательством в его право беспрепятственно пользоваться имуществом по смыслу ст. 1 Протокола N 1. Стороны не выразили явной позиции по поводу правила, которое должно применяться в настоящем деле. Суд исходил из того, что применение к автомобилю мер, связанных с обеспечением уплаты штрафа, является временным ограничением в его использовании и, следовательно, охватывается п. 2 ст. 1, касающимся контроля за использованием собственности. То же самое можно сказать о передаче автомобиля службе судебных приставов, которая не предусматривала уступку права собственности, так как если бы исполнительное производство прекратилось, то автомобиль был бы возвращен заявителю. Однако продажа автомобиля привела к его лишению и вызвала ситуацию, охватываемую вторым правилом ст. 1 Протокола N 1, касающимся лишения имущества. Суд должен определить, было ли вмешательство оправдано в соответствии с требованиями, указанными в конвенционных положениях. В этой связи Суд вновь напомнил, что первое и самое важное требование ст. 1 Протокола N 1 заключается в том, что любое вмешательство публичных властей в право беспрепятственно пользоваться имуществом должно быть законным: второй параграф ст. 1 Протокола N 1 признает, что государства имеют право контролировать использование имущества с помощью законов. Более того, принцип господства права, являющийся одним из фундаментальных принципов любого демократического общества, пронизывает все статьи Конвенции. Вопрос о соблюдении справедливого баланса между интересами общества и фундаментальными правами человека, является релевантным <1> только при условии, если будет установлено, что вмешательство удовлетворяло требованию законности и не было произвольным. Как подчеркивалось выше, передача автомобиля судебным приставам не охватывала автоматическую утрату заявителем права собственности и исполнительное производство могло быть отложено в любое время, пока машина оставалась непроданной. В письме, датированном 24 мая 2001 г., транспортный прокурор отметил, что таможенные органы по крайней мере с 24 сентября 1999 г. знали об обжаловании заявителем в суд неправомерных действий таможенных органов, однако в нарушение ст. 376 Таможенного кодекса РФ они не предприняли действий, чтобы уведомить службу судебных приставов и приостановить исполнительное производство. Это подтверждает то, что действия Подольской таможенной службы являлись неправомерными. Более того, как подчеркивал заявитель и было признано властями Российской Федерации, судебные приставы проигнорировали юридические требования, применимые к процедуре принудительного исполнения решений таможенных органов и продажи имущества заявителя. Неинформирование заявителя об открытии исполнительного производства, влияющего на его имущество, а также необеспечение его эффективного участия следует расценивать как самые серьезные упущения, подрывающие существо гарантий ст. 1 Протокола N 1. Судебный пристав действовал незаконно, так как он не уведомил заявителя о начале процедур и не посоветовал ему воспользоваться правом быть стороной в осуществляемых процедурах, не предпринял действий по выявлению другого имущества заявителя перед выставлением на продажу автомобиля, не предложил автомобиль кредиторам (таможенной службе) после истечения двухмесячного срока с момента начала исполнительного производства. Более того, судебный пристав уменьшил продажную цену в четыре раза, не информируя об этом ни заявителя, ни таможенные органы. Суд пришел к выводу, что вмешательство в право заявителя, гарантируемое ст. 1 Протокола N 1, не отвечало требованию законности. Соответственно, было нарушение указанного положения Конвенции ("Виктор Коновалов против Российской Федерации", п. п. 39 - 47 Постановления от 24 мая 2007 г.).

--------------------------------

<1> Относящимся к делу.


При рассмотрении дела "Исмаилов против Российской Федерации" Суд установил, что деньги, обнаруженные у заявителя, согласно п. 1 ст. 81 УПК РФ, были признаны в качестве вещественного доказательства по уголовному делу, возбужденному в отношении заявителя <1>. Согласно п. 3 указанной статьи при вынесении приговора суд должен решить вопрос о вещественных доказательствах. Было определено, что деньги, будучи орудием преступления, подлежат конфискации на основании подп. 1 п. 3 ст. 81 УПК РФ. В противоречии с позицией заявителя о том, что в силу ст. 81 конфискация применяется только в отношении орудий преступления, добытых неправомерным путем, рассматриваемое положение не содержит различия применительно к правомерно и неправомерно приобретенным орудиям преступления. Далее Суд пришел к выводу, что осуществленная конфискация соответствовала публичным интересам общества. Поэтому Суд должен был установить, была ли соблюдена пропорциональность между осуществленным вмешательством и теми целями, ради достижения которых и было реализовано оспариваемое вмешательство. Суд обратил внимание на следующее. Уголовное правонарушение, в совершении которого обвинялся заявитель, заключалось в недекларировании на таможне 21300 долл. США. Необходимо отметить, что ввоз в Российскую Федерацию иностранной валюты не являлся незаконным. Был законным импорт иностранной валюты, как таковой, и допускался законный перевод валюты, физическая перевозка валюты через таможенную границу Российской Федерации, как и произошло по настоящему делу, все это в принципе не ограничивалось. Это обстоятельство отличает настоящее дело от дел, где конфискация осуществлялась как в отношении перемещения запрещенных к импорту товаров, так и транспортных средств, использованных для перемещения запрещенных товаров, а также товаров, перемещаемых в человеческом организме. Не оспаривалась законность получения вышеупомянутых денежных средств. Заявитель предоставил документы: завещание и договор купли-продажи квартиры в Баку, которую он наследовал у своей мамы. По этому основанию Суд отделил настоящее дело от дел, где доходы были получены от преступной деятельности или доходы были направлены для осуществления незаконной деятельности <2>. Далее Суд отметил, что заявитель не имел преступного прошлого, он не подозревался, не обвинялся в совершении какого-либо уголовного правонарушения до рассматриваемого инцидента. Ничто не свидетельствовало о том, что, осуществляя конфискационные меры в отношении заявителя, власти пытались приостановить какую-либо незаконную деятельность, такую как отмывание денег, торговлю наркотиками, финансирование терроризма, уклонение от налогов. Деньги, которые находились при заявителе, были законно им получены и могли быть ввезены в Российскую Федерацию при условии надлежащего декларирования. Поэтому единственным противоправным действием, которое могло быть вменено заявителю, явилось недекларирование на таможне денежных средств. Суд подчеркнул, что для того, чтобы вмешательство считалось пропорциональным, оно должно соответствовать тяжести совершенного правонарушения, в рассматриваемом случае - недекларирование денежных средств, нежели тяжесть какого-либо еще правонарушения, которое так и не было установлено, например, отмывание денег, уклонение от налогов. Конфискованная сумма, безусловно, являлась значительной для заявителя, это были все деньги, полученные от продажи квартиры в г. Баку, принадлежавшей его умершей маме. С другой стороны, вред, который мог быть причинен государству, являлся незначительным. Он не избегал выполнения таможенных обязанностей, иных повинностей, не причинил материальный вред государству. Если бы деньги не были обнаружены, то российские власти лишились бы только возможности получить информацию, что деньги были переправлены в Российскую Федерацию. Поэтому мера по конфискации не была направлена на возмещение материального ущерба, который государство не претерпело вследствие недекларирования заявителем перевозимых денежных средств, и являлась карательной. По настоящему делу заявитель был уже наказан за контрабанду в виде условного лишения свободы. Власти Российской Федерации не продемонстрировали убедительно, что только такое наказание является недостаточным для достижения карательного эффекта и предотвращения нарушений таможенного законодательства. При таких обстоятельствах Суд пришел к выводу, что применение к заявителю дополнительного наказания в виде конфискации явилось непропорциональным, т.е. возложило на заявителя чрезмерное бремя. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции ("Исмаилов против Российской Федерации", п. п. 32 - 39 Постановления от 6 ноября 2008 г.).

--------------------------------

<1> Речь шла о денежных средствах в долларах США, полученных заявителем от продажи квартиры, которая была получена им по наследству.

<2> Здесь Суд сослался на следующие дела: "Phillips v. the United Kingdom", "Riela and Arcuri, Raimondo v. Italy", "Butler v. the United Kingdom".


При рассмотрении дела "Аджигович против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что президиум Московского городского суда, рассматривая в надзорном порядке уголовное дело в отношении заявителя по факту контрабанды, указал, что денежные средства, перевозимые заявителем, не являлись ни орудием преступления контрабанды, ни доходами, полученными в результате преступной деятельности. Соответственно, не применимы подп. 1, 4 п. 3 ст. 81 УПК РФ. Нельзя не отметить, указал Суд, что данное толкование судом соответствующих положений законодательства РФ позволяет заявителю получить всю ранее конфискованную сумму денежных средств. Однако из-за необъяснимых причин президиум Московского городского суда обязал возвратить заявителю 10000 долларов США и 31 украинскую гривну, в свою очередь конфискация оставшихся сумм в размере 3020 долларов США осталась без изменений. В связи с тем, что власти Российской Федерации не смогли предоставить ни одного правового основания, позволяющего конфисковать оставшуюся сумму, Суд пришел к выводу об отсутствии правовых оснований для вмешательства государства рассмотренным образом. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 (п. п. 30 - 35 Постановления от 8 октября 2009 г.).

Соблюдение критерия необходимости стало предметом внимания Суда и по следующему делу. Как следовало из Постановления от 22 января 2009 г. по делу "Боржонов против Российской Федерации", в 1999 и 2000 гг. в отношении заявителя было инициировано уголовное преследование по фактам совершения преступлений, предусмотренных ст. ст. 160, 165, 198, 199, 201 УК РФ. 5 ноября 1999 г. следователь наложил арест на принадлежащий заявителю автобус в качестве обеспечения компенсации материального ущерба, а также конфискации. Рассматривая дело в части предполагаемого нарушения ст. 1 Протокола N 1, Суд отметил, что заявитель являлся законным собственником автобуса, который охватывался понятием "имущество". Стороны не оспаривали, что сам арест и продолжительная его реализация представляли собой вмешательство в право заявителя на беспрепятственное пользование принадлежащим ему имуществом. То есть ст. 1 Протокола N 1 применима. Суд вновь напомнил, что арест собственности в рамках судебных процедур представляет собой контроль за использованием имущества, который охватывается вторым параграфом ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. Действительно, арест автомобиля не лишил заявителя права распоряжения, но только временно ограничил заявителя правом пользования и владения. Суд не может не отметить, что автобус заявителю недоступен на протяжении длительного времени и к настоящему времени не возвращен. Однако, учитывая установленные обстоятельства, находящуюся в его распоряжении проверенную информацию, Суд исследовал жалобу заявителя через призму второго параграфа ст. 1 Протокола N 1 (п. 57 Постановления). Суд констатировал, что арест автобуса был осуществлен согласно национальному законодательству и преследовал законные цели, а именно общественные интересы, поскольку арест был направлен на возможное обеспечение конфискации и удовлетворение имущественных требований от пострадавшей стороны. Поэтому следовало исследовать вопрос, был ли соблюден справедливый баланс между преследуемыми целями и мерами, обусловившими ограничение прав заявителя. Суд посчитал, что в принципе арест собственности обвиняемого лица не является сам по себе открытым для критики, принимая во внимание объем усмотрения, допускаемого вторым параграфом ст. 1 Протокола N 1. Однако указанное усмотрение осуществляется совместно с риском возложения чрезмерного бремени с точки зрения возможности распоряжения собственностью, и поэтому должны существовать определенные процедурные гарантии обеспечения того, чтобы функционирование системы и ее влияние на права собственности заявителя являлось предсказуемым и не было произвольным. Ранее Суд уже отметил, что уголовное судопроизводство, в связи с которым и было принято решение об аресте автобуса, не соответствовало критерию разумных сроков, предусмотренному п. 1 ст. 6 Конвенции. Далее Суд подчеркнул, что хотя любой арест или конфискация причиняет ущерб, но для соблюдения ст. 1 Протокола N 1 такой ущерб не должен быть более, чем необходимым. Стороны не оспаривали, что автобус представлял для заявителя значительную коммерческую ценность. Следствием изменения в УК РФ от 8 декабря 2003 г. стало исключение конфискации в качестве наказания за уголовные правонарушения, и в отсутствие каких-либо имущественных требований в отношении заявителя национальные власти должны были переоценить законность и необходимость продолжающегося ареста. Согласно УПК РФ именно на следователя возлагается обязанность снять арест, если в этом отсутствует необходимость. Однако с 2000 по 2006 г. никаких следственных действий не предпринималось.

Примечание. Как следовало из текста Постановления, расследование дела в отношении заявителя неоднократно приостанавливалось (п. 7 Постановления).

Национальные власти не рассматривали возможность передачи автобуса заявителю, одновременно ограничивая право распоряжения им. Хотя доступность иных альтернативных способов решения сама по себе не обусловливает наличие неоправданного вмешательства в права заявителя, это является существенным фактором при определении того, могут ли рассматриваться избранные меры в качестве разумных и подходящих для достижения преследуемых законных целей. Суд пришел к заключению, что власти Российской Федерации не обеспечили справедливый баланс между общественными интересами и требованием защиты права заявителя на беспрепятственное пользование своим имуществом, не отменяя ареста на протяжении шести лет. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 (п. п. 57 - 63 Постановления от 22 января 2009 г. по делу "Боржонов против Российской Федерации"). По указанному делу Суд также обратил внимание на то, что власти Российской Федерации не представили правовых оснований для невозврата автобуса после отмены решения об его аресте 18 июля 2006 г. Поэтому Суд также пришел к выводу, что продолжавшееся удержание автобуса после отмены решения об аресте было незаконным. Нельзя не отметить, что Суд пришел к выводу об отсутствии в правовой системе Российской Федерации эффективных средств правовой защиты в связи с продолжающимся длительным арестом, констатировав нарушение ст. 13 Конвенции (п. п. 54 - 56 Постановления).

По делу "Новиков против Российской Федерации" заявитель жаловался в связи с тем, что власти по уголовному делу арестовали его автомобиль с авиационным топливом, не возвратили топливо и автомобиль, а также отказали в присуждении ему компенсации. Суд напомнил, что из ст. 1 Протокола N 1 не следует, что оправдание заявителя по уголовному обвинению должно являться основанием для возникновения права на компенсацию любых убытков, которые предположительно были причинены вследствие компенсации движимого имущества во время следствия (здесь Суд сослался на следующие дела: "Adamczyk v. Poland", Решение от 7 ноября 2006 г.; "Andrews v. the United Kingdom", Решение от 26 сентября 2002 г.; "Simonjan-Heikinheino v. Finland", Решение от 2 сентября 2008 г.). Однако при рассмотрении дела "Karamitrov and Others v. Bulgaria" (Постановление от 10 января 2008 г. (п. 77)) Суд, сославшись на ст. 13 Конвенции, посчитал, что, если власти арестовали и удерживают движимое имущество в качестве вещественного доказательства, в национальном законодательстве должна предусматриваться возможность инициировать процедуры против государства с целью получить компенсацию за любые убытки, причиненные вследствие несохранения имущества в целости и в нормальных условиях. Не оспаривалось, что топливо было приобщено к материалам уголовного дела в отношении г-на П. в качестве доказательства либо иных уголовных процедур, к примеру, в связи с обвинением в хищении или незаконном присвоении. Сторонами не оспаривалось того, что топливо было продано либо утеряно в результате вины публичных властей, данный факт был также установлен национальными судами. Несмотря на эти обстоятельства, российские суды отказались присудить заявителю какую-либо компенсацию. Хотя именно национальные суды должны толковать и применять внутригосударственное право, Суд не может не обратить внимания на противоречивые выводы, к которым пришли арбитражные суды Российской Федерации и суды общей юрисдикции применительно к требованиям заявителя согласно общим положениям Гражданского кодекса РФ об ответственности за правонарушения и специальным нормам, регулирующим ответственность государства. Арбитражные суды рассмотрели требования и отказали в их удовлетворении в связи с недостатком доказательств того, что арест топлива был неправомерным и офицер С. ответственен за его потерю. Апелляционный суд поддержал решение суда первой инстанции и подчеркнул, что нарушения права, совершенные офицером С. во время ареста топлива, не имели прямой причинной связи с утратой топлива или причинением каких-либо убытков заявителю. Было отмечено, что заявитель не предоставил доказательств, что какие-либо незаконные действия со стороны ответчика, Министерства внутренних дел РФ, причинили ему убытки. Суд апелляционной инстанции также указал, что заявитель и военная часть имели правовые отношения согласно ст. 906 Гражданского кодекса РФ относительно хранения топлива. Поэтому любые убытки, причиненные заявителю во время хранения, должны быть адресованы хранителю. В этой связи Суд не может не подчеркнуть, что решение о привлечении к делу Министерства внутренних дел РФ в качестве ответчика принималось с согласия заявителя арбитражным судом. Вслед за арбитражными судами заявитель обратился в суды общей юрисдикции. Но, в отличие от арбитражных судов, суд общей юрисдикции в своем решении от 12 ноября 2003 г. пришел к выводу об отсутствии правовых отношений между заявителями и властями, включая военную часть (указанным решением городским судом г. Благовещенска в исковых требованиях заявителю было отказано). Из этого следует, что хотя заявитель имел возможность инициировать процедуры против государства, национальные суды пришли к противоречивым выводам о фактических и юридических основаниях требований заявителя о компенсации, признавая то обстоятельство, что ответственность за невозможность возвратить топливо возлагается на публичные власти. С учетом вышеизложенного Суд посчитал, что отказ судов Российской Федерации присудить заявителю компенсацию за убытки, причиненные в результате утраты его собственности, представляет собой непропорциональное вмешательство в имущество заявителя. Соответственно, было нарушение ст. 1 Протокола N 1 (п. п. 46 - 52 Постановления от 18 июня 2009 г. по делу "Новиков против Российской Федерации"). Иными словами, Суд пришел к выводу, что с учетом обстоятельств дела вмешательство властей, связанное с отказом в присуждении компенсации, не соответствовало критерию необходимости в демократическом обществе. По результатам рассмотрения дела заявителю была присуждена компенсация в размере 13300 евро - стоимость утерянного топлива.


13.2.5. Вопрос реализации государством позитивных

обязательств по защите права собственности


Как подчеркивалось, обеспечивая конвенционные права и свободы, государство реализует как негативные, так и позитивные обязательства <1>. Суть негативных обязательств заключается в воздержании государства от необоснованного вмешательства в права и свободы, в свою очередь, позитивные обязательства заключаются в совершении государством действий, направленных на защиту прав и свобод человека. Концепция позитивных обязательств была применена Судом в ходе рассмотрения вышеприведенного дела "Будаева и другие против Российской Федерации".

--------------------------------

<1> Подробнее о негативных и позитивных обязательствах см., например, Лекцию 5.


Как следовало из данного дела, заявители жаловались на то, что государство не смогло обеспечить поддержание в надлежащем порядке инфраструктуры, связанной с защитой населенного пункта от селевых сходов, не контролировало опасную зону, не предупредило об опасности и не приняло иных разумных мер, направленных на снижение риска неблагоприятных последствий от природных катаклизмов, что представляет собой нарушение права на защиту собственности. Они также жаловались на неполучение адекватной компенсации убытков, причиненных вследствие селевого схода. В этой связи Суд обратил внимание, что жалоба на неосуществление государством позитивных обязательств в порядке защиты права собственности должна быть рассмотрена в рамках первого предложения первого параграфа ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. Суд отметил, что реальное, эффективное осуществление права, защищаемого ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции, не зависит только от обязанности государства воздерживаться от вмешательства в права собственности, однако может обусловливать принятие позитивных мер по защите, особенно если имеется непосредственная связь между мерами, принятие которых заявитель может законно ожидать, и эффективным использованием его имущества. Относительно позитивных обязательств государства в сфере, представляющей опасность, Суд пришел к выводу, что причинная связь, установленная между вопиющей небрежностью, проявленной государством, и утратой человеческих жизней, также учитывается и в отношении потери домов вследствие селевого схода. Суд посчитал, что в ситуациях, когда смерть человека, потеря собственности наступили вследствие действия, бездействия публичных властей, объем мер, требуемых для защиты жилища, не отличается от объема мер, обусловливаемых необходимостью защиты права на жизнь. Финансирование, вопросы промышленного развития, застройки - все это регулируется и контролируется государством, которое в пределах своей компетенции принимает на себя ответственность за различного рода случайности. Соответственно, Суд пришел к выводу, что государство должно делать все возможное в пределах своей власти, чтобы защитить имущественные интересы. Однако по настоящему делу Суд отметил, что природные катастрофы, которые находятся вне пределов человеческого контроля, не обусловливают тот же самый объем вовлеченности государства в отношении принятия позитивных обязательств. Поэтому позитивные обязательства государства, касающиеся защиты собственности от природных катаклизмов, не распространяются с необходимостью в том же самом объеме применительно к опасной деятельности, обусловленной человеческим фактором. По этой причине Суд посчитал необходимым провести различие между позитивными обязательствами по ст. 2 Конвенции и позитивными обязательствами, требуемыми ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. Если фундаментальное значение права на жизнь требует, чтобы объем позитивных обязательств по ст. 2 включал обязанность защищать человеческую жизнь в пределах компетенции публичных властей при оказании во время бедствий помощи, требуемой для защиты данного права, обязанность защищать право на беспрепятственное пользование имуществом, которое не является абсолютным, не выходит за пределы разумности, требуемой обстоятельствами дела. Соответственно, власти обладают более широким объемом усмотрения при решении вопроса, какие меры следует предпринять для защиты имущества частных лиц от природных катаклизмов, нежели в плане принятия мер для защиты человеческих жизней. Суд подчеркнул, что меры, к которым апеллируют заявители, - поддержание защитной системы против селевых сходов и установление системы раннего предупреждения, являлись необходимыми в плане защиты человеческой жизни и благополучия населения. Однако нельзя утверждать, что существует очевидная причинная связь между непринятием государством этих мер и причиненным материальным ущербом. Суд обратил внимание, что сторонами не оспаривался прогнозируемый, чрезвычайно мощный селевой сход в 2000 г., поэтому неясно, в каком объеме существующие системы сдерживания могли бы снизить причиненный ущерб. Также отсутствуют доказательства, что наличие систем раннего предупреждения могло бы помешать нанесению ущерба квартирам, иному имуществу заявителей. Что касается предполагаемого отсутствия независимого расследования, судебного разбирательства, Суд отметил, что указанная процессуальная обязанность тоже не имеет значения применительно к разрушенному имуществу, как и в случае причинения смерти. Более того, объем материального ущерба, возлагаемого на государство вследствие проявленной небрежности, не может быть точно подсчитан вследствие чрезвычайной сложности дела. Возможность предъявления иска о возмещении ущерба не всегда является наиболее подходящим средством защиты интересов, возникших вследствие крупномасштабного бедствия. Соображения срочности, эффективности могут заставить власти использовать иные меры индивидуального и общего характера, такие как предоставление необходимой помощи, выделение финансовых средств всем потерпевшим, независимо от величины понесенных убытков. По настоящему делу национальные суды установили, что все заявители получили жилье, денежные средства и что власти восстановили разрушенную селевым сходом жилую инфраструктуру. В отношении доводов заявителей, что выделенные денежные средства полностью не возмещают причиненные убытки, Суд отметил, что согласно второму предложению п. 1 ст. 1 Протокола N 1 условия компенсации являются существенным моментом по делам, связанным с вмешательством в право собственности. Суд признал, что хотя отсутствие компенсации обычно является несовместимым с данным положением, последнее не гарантирует право на полную компенсацию при любых обстоятельствах, поскольку законные цели публичного интереса могут обусловить меньший размер возмещения в сравнении с рыночной стоимостью утраченного имущества. Более того, выплата полной компенсации не может рассматриваться в качестве необходимого условия и согласно первому предложению п. 1 ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. Чтобы соответствовать общим принципам, вмешательство в право беспрепятственного пользования имуществом должно обеспечивать справедливый баланс между публичными интересами и требованиями защиты фундаментальных прав человека. Условия компенсации в соответствии с национальным законодательством являются существенными при оценке того, соответствовали ли оспариваемые меры справедливому балансу, не накладывают ли они непропорциональное бремя на заявителя. Суд подчеркнул, что позитивное обязательство государств защищать собственность от природных катаклизмов не может быть истолковано как запрет государству компенсировать полную рыночную стоимость разрушенного имущества. По настоящему делу причиненный ущерб не может полностью считаться обусловленным небрежностью государства, и предполагаемая небрежность лишь усилила размер причиненного ущерба вследствие природных сил. При таком положении вещей условия компенсации должны быть оценены в свете иных мер, осуществленных властями, и внимание должно быть уделено сложности ситуации, количеству пострадавших собственников, экономическим, социальным, гуманитарным вопросам, возникающим в ходе восстановительных мероприятий. Суд отметил, что согласно распоряжению Правительства Республики Кабардино-Балкария от 12 августа 2000 г. компенсация в порядке оказания помощи охватывала выделение жилья и предоставление 13200 руб. (что составляет 530 евро). Пострадавшие имели равный, непосредственный и автоматический доступ к этой компенсации, который не предусматривал какую-либо состязательную процедуру или необходимость доказывать наличие фактических убытков. Что касается первого, четвертого, пятого и шестого заявителей, размер полученного жилья был сопоставим с площадью утраченных квартир. Вторая заявительница выбрала жилищные сертификаты, выпущенные с учетом членов семьи. Будучи единственным членом семьи, вторая заявительница получила ваучер на 33 кв. м, что меньше 54 кв. м, получаемых семьей, состоящей из трех человек. Что касается третьей заявительницы, она первоначально получила финансовую компенсацию с учетом размера уничтоженной квартиры. Однако впоследствии она обменяла средства на ваучер, с помощью которого приобрела в Московском регионе жилье, которое вскоре продала. Поскольку она не раскрыла детали этой сделки, Суд не в состоянии был оценить ее убытки и потери. С учетом вышеизложенного Суд пришел к выводу, что предоставленная заявителям компенсация утраченного жилья не является явно непропорциональной утраченным квартирам. Учитывая объем имущества, количество пострадавших людей и масштабы оказываемой властями помощи, сумма в размере 13200 руб., выделяемая пострадавшим, кажется оправданной. В результате Суд установил, что условия предоставления пострадавшим компенсации за утерянное имущество во время селевого схода не обусловили возложение непропорционального бремени на заявителей. Соответственно, не было нарушения ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции ("Будаева и другие против Российской Федерации", п. п. 166, 172 - 185 Постановления от 20 марта 2008 г.).

Подытоживая сказанное выше, можно констатировать, что ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции предусматривает три четких правила: первое, указанное в первом предложении первого параграфа, является основным по своему значению и закрепляет принцип беспрепятственного пользования имуществом; второе правило, содержащееся во втором предложении первого параграфа, охватывает возможность лишения имущества при соблюдении определенных условий; третье правило, заключенное во втором параграфе, признает, что государства - участники Конвенции имеют право контролировать использование имущества в соответствии с общими интересами. Указанные три правила являются взаимосвязанными. Второе и третье правила касаются отдельных форм вмешательства в право беспрепятственно пользоваться имуществом и должны толковаться в свете основного принципа, содержащегося в первом правиле. Право на беспрепятственное пользование имуществом не является абсолютным и может быть ограничено. Однако для того, чтобы такое ограничение было законным, последнее должно основываться на правовой основе, преследовать законные цели и быть необходимым.


Практика судов общей юрисдикции Российской Федерации

по реализации ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите

прав человека и основных свобод <*>


--------------------------------

<*> Представлено на компакт-диске. Не приводится.