Geum.ru

Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. Особенная часть: курс лекций

Вид материалаКурс лекций
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   43
"Моисеев против Российской Федерации", п. п. 257 - 259 Постановления от 9 октября 2008 г.).

--------------------------------

<1> В настоящее время данный Приказ не действует в связи с принятием Приказа Минюста России от 14 октября 2005 г. N 189.


8.3.7. Цензура корреспонденции


По делу "Кляхин против Российской Федерации" заявитель жаловался на то, что не уважалось его право на тайну переписки с Европейским судом по правам человека.

Суд обратил внимание, что российское законодательство, действовавшее в анализируемый период времени <1>, позволяло осуществлять цензуру переписки лишенных свободы лиц, за исключением переписки с некоторыми государственными органами.

--------------------------------

<1> Речь идет о 1998 г.


Примечание. "Предложения, заявления и жалобы, адресованные прокурору, в суд или иные органы государственной власти, которые имеют право контроля за местами содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых, Уполномоченному по правам человека в Российской Федерации, уполномоченным по правам человека в субъектах Российской Федерации, в Европейский суд по правам человека, цензуре не подлежат и не позднее следующего за днем подачи предложения, заявления или жалобы рабочего дня направляются адресату в запечатанном пакете" (ч. 2 ст. 21 ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений").

Таким образом, вмешательство в переписку имело юридическое основание, преследовало законную цель - предотвращение беспорядков и преступления. Однако что касается необходимости такого вмешательства, то власти Российской Федерации не смогли предоставить ни одного основания, которое могло бы оправдать указанный контроль за корреспонденцией, направляемой в Суд, конфиденциальность которой должна быть уважаемой. Соответственно, обжалуемое вмешательство не было необходимым в демократическом обществе по смыслу п. 2 ст. 8 Конвенции (п. 109 Постановления от 30 ноября 2004 г.).

По уже упомянутому делу "Власов против Российской Федерации" заявитель также жаловался на чинимые администрацией следственного изолятора ограничения при доставке корреспонденции, обмен документами с адвокатом. Суд подчеркнул, что заявителю было запрещено отправить а) жалобу в Басманный районный суд, б) пять писем маме и жене, с) две формы доверенности своему юристу; также было запрещено получить документы, касающиеся таможенных дел, и учебник по праву. С точки зрения Суда, указанные ограничения представляли собой вмешательство в право заявителя на уважение корреспонденции. Суд по очереди рассмотрел все вышеуказанные вмешательства с позиции соответствия п. 2 ст. 8 Конвенции. Отказ в отправлении жалобы в суд. 21 декабря 1999 г. начальник почтового отделения следственного изолятора отказался отправить письмо заявителя в суд на том основании, что оно не имеет шансов на успех. Непохоже, чтобы полномочия оценивать шансы на успех жалобы, адресованной в суд, где-то предусматривались в национальном праве. Власти Российской Федерации также не предоставили каких-либо аргументов в пользу существования такого правовой основания. Суд посчитал, что отказ в отправлении письма в Басманный районный суд не имел правовой основы. В этой связи Суд напомнил, что корреспонденция должна пересылаться адресату по вопросам, касающимся содержания в местах лишения свободы, либо пересылка не должна приостанавливаться до тех пор, пока жалобу не рассмотрит администрация мест лишения свободы ("Власов против Российской Федерации", п. п. 130, 133, 134 Постановления от 12 июня 2008 г.). Отказ в отправлении писем маме и жене. В феврале 2000 г. следователь отказался послать пять писем маме и жене заявителя, написанных в январе 2000 г. Свой отказ следователь мотивировал ч. 2 ст. 20 ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". Рассматривая жалобу заявителя применительно к данному отказу, национальные суды обратили внимание, что письмо содержало конфиденциальную информацию о проводимом расследовании уголовного дела, а также неприличные слова в отношении правоохранительных органов. Решение суда не содержало конкретных фраз, выдержек из текстов писем. Суд согласился с тем, что отказ был основан на законе - ст. 20 ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", толкуемой совместно с п. 8.9 Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы Министерства внутренних дел Российской Федерации, утвержденных Приказом МВД России 20 декабря 1995 г.

Примечание. "Письма и телеграммы, адресованные потерпевшим, свидетелям преступления, а также содержащие какие-либо сведения по уголовному делу, оскорбления, угрозы, призывы к расправе, совершению преступления или иного правонарушения, информацию об охране следственного изолятора, его сотрудниках, способах передачи запрещенных предметов и другие сведения, которые могут помешать установлению истины по уголовному делу или способствовать совершению преступления, выполненные тайнописью, шифром, содержащие государственную или иную охраняемую законом тайну, адресату не отправляются, подозреваемым и обвиняемым не вручаются и передаются лицу или органу, в производстве которых находится уголовное дело" (п. 8.9 Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы МВД России).

Суд также принял во внимание, что вмешательство преследовало законную цель, собственно "предотвращение беспорядков и преступления", а также "защиту морали". Тем не менее Суд не посчитал, что вмешательство было "необходимым в демократическом обществе", потому что отсутствовали какие-либо доказательства в этом отношении. Во время национальных процедур в Суде власти Российской Федерации не представили выдержки из писем, которые касались информации о расследуемом уголовном деле либо содержали оскорбительные выражения. Если такие высказывания действительно присутствовали в письмах, то национальные власти обязаны процитировать их в своем отказе. Суд со своей стороны не обнаружил такой информации в трех письмах, предоставленных заявителем. Суд напомнил, что запрет частной переписки, которая содержит оскорбления, иные недопустимые высказывания в отношении администрации мест лишения свободы, не является необходимым в демократическом обществе. Соответственно, Суд пришел к выводу, что вмешательство в переписку между заявителем и его мамой и женой не являлось "необходимым в демократическом обществе" ("Власов против Российской Федерации", п. п. 130, 135 - 139 Постановления от 12 июня 2008 г.). Вмешательство в процесс отправки заявителем доверенности на имя юриста. В марте 2000 г. заявитель выдал доверенность своему юристу на совершение в его интересах определенных действий. Пересылка этих документов была запрещена следователем на том основании, что объем передаваемых полномочий был больше, чем необходимо для совершения гражданской сделки. Отказывая в пересылке указанных документов юристам заявителя, следователь сослался на ст. 17 ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" и п. 12.11 Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы Министерства внутренних дел Российской Федерации. Национальные суды, которые рассматривали жалобу заявителя, также сослались на указанные правовые положения, не указывая частностей. Суд не смог найти запрет на передачу доверенности, превышающей полномочия по гражданско-правовой сделке, в тексте вышеупомянутых нормативных актов. Толкование, которое было дано Министерством внутренних дел РФ, а затем национальными судами и властями Российской Федерации в Суде, расходится с обычным значением слов, упомянутых в рассматриваемых положениях. Ни одно из исследуемых нормативных положений при наличии разумного толкования не запрещает лишенным свободы лицам наделять полномочиями своих представителей по совершению любых действий, а не только касающихся гражданских сделок. Соответственно, отказ в передаче доверенностей был произволен и не был сделан в соответствии с правом. Суд напомнил, что переписка с юристами, какие бы цели она не преследовала, особо защищается ст. 8 и чтение писем, адресованных юристам или от юристов, обусловливающих меньший объем вмешательства, допустимо в исключительных случаях, когда власти разумно подозревают, что указанная переписка является злоупотреблением, когда содержание письма ставит под угрозу безопасность места лишения свободы либо безопасность иных лиц, либо иным образом, несовместимым с уголовным правом ("Власов против Российской Федерации", п. п. 140 - 142 Постановления от 12 июня 2008 г.). Отказ в передаче заявителю таможенных документов. В августе 2000 г. адвокат заявителя послал заявителю определенные таможенные документы. Следователь отказался передать заявителю эти документы и приобщил их к материалам уголовного дела. Национальные суды расценили эти документы в качестве вещественных доказательств, так как адвокат упомянул, что они относятся к уголовному делу. Суд подчеркнул, что в результате решения следователя о присоединении таможенных документов к материалам дела заявитель имел возможность ознакомиться с ними по истечении нескольких месяцев, в январе 2001 г., когда он изучал материалы дела. Суд не исследовал мотивы, по которым следователь решил, что соответствующие документы имеют доказательственное значение, потому что в материалах суда отсутствуют тексты данного решения. Создалось впечатление, что это процессуальное решение вообще отсутствовало, в материалах дела не имеется указанного решения и национальные суды применительно к жалобе заявителя не упомянули дату этого решения. Суд пришел к выводу, что вмешательство в передачу заявителю таможенных документов не было предусмотрено законом ("Власов против Российской Федерации", п. п. 143 - 145 Постановления от 12 июня 2008 г.). Отказ в передаче заявителю учебника по праву. В мае 2001 г. начальник следственного изолятора позволил адвокату передать заявителю копию судебной жалобы и отказал в передаче учебника по праву. Суд отметил, что решение об отказе в передаче учебника по праву не основывалось на каком-либо правовом акте, в свою очередь, п. 6 ст. 17 ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" прямо предусматривает право лишенного свободы иметь материалы, необходимые для защиты его прав и законных интересов. Соответственно, запрет на передачу учебника по праву являлся произвольным и не был предусмотрен законом ("Власов против Российской Федерации", п. п. 146, 147 Постановления от 12 июня 2008 г.).

По вышеупомянутому делу "Моисеев против Российской Федерации" заявитель также обратил внимание на то, что ограничения на переписку, когда он был лишен свободы, не являлись законными и не были необходимыми. Суд подчеркнул, что вмешательство в право на переписку <1> основывалось на ст. 20 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". Причем это является единственным правовым основанием для осуществленного вмешательства, так как нормативные акты Министерства юстиции РФ не касались заявителя, поскольку следственный изолятор Лефортово находился под контролем ФСБ РФ. Статья 20 Закона предусматривает цензуру посылаемой корреспонденции применительно ко всем категориям переписки, независимо от того, идет ли речь о личной переписке либо о переписке с адвокатом. Суд уже констатировал, что такая форма цензуры, которая предоставляет право администрации места лишения свободы беспорядочно и повседневно контролировать всю переписку заявителя, является несовместимой со ст. 8 Конвенции <2>. Соответствующая мотивировка применима и при обстоятельствах настоящего дела, когда вышеупомянутый Закон позволяет администрации следственного изолятора неограниченные полномочия по вопросам цензуры, без определения объема такого вмешательства, оснований, которые могли бы оправдать такое вмешательство, механизм реализации такого вмешательства, будь то вскрытие, чтение, отказ в переправке, удержании либо осуществление контроля в иной форме. Более того, рассматриваемый Закон не предусматривает положений, касающихся независимого контроля за объемом и продолжительностью мер, связанных с цензурой. Недостаток в гарантиях против произвольного осуществления полномочий со стороны администрации следственного изолятора привел к необычным и экстраординарным ограничениям прав заявителя, к примеру, запрет иметь на стене более двух фотографий, хранить письма не более 24 часов. Таким образом, национальное законодательство России не смогло обеспечить защиту против произвольного вмешательства со стороны властей в право заявителя на уважение корреспонденции. Соответственно, рассмотренные ограничения права заявителя на корреспонденцию не могут рассматриваться в качестве ограничений, имеющих правовую основу. Поэтому было допущено нарушение ст. 8 Конвенции в исследованном аспекте ("Моисеев против Российской Федерации", п. п. 265 - 267 Постановления от 9 октября 2008 г.).

--------------------------------

<1> Речь шла о цензуре осуществляемой переписки со стороны администрации изолятора.

<2> Суд сослался на дело "Ciapas v. Lithuania" (Постановление от 16 ноября 2006 г.) и дело "Jankauskas v. Lithuania" (Постановление от 24 февраля 2005 г.).


Прослушивание переговоров


По делу "Быков против Российской Федерации" заявитель жаловался на то, что операция под прикрытием охватывала незаконное вторжение в его жилище и что перехват и запись его разговора с В. представляли собой вмешательство в его частную жизнь.

Примечание. Как следовало из материалов дела, заявитель, предположительно, приказал В. убить С., бывшего партнера заявителя по бизнесу. В. не выполнил указания и обратился в ФСБ РФ. 29 сентября 2000 г. была проведена инсценировка убийства. 3 октября 2000 г. В., действуя согласно инструкциям правоохранительных органов, пришел домой к заявителю. У В. было спрятано радиопередающее устройство, с помощью которого был записан разговор В. с заявителем (п. п. 10 - 14 Постановления от 10 марта 2009 г. по делу "Быков против Российской Федерации").

Суд подчеркнул, что стороны не спорили о том, что меры, осуществленные правоохранительными органами в процессе реализации операции под прикрытием, представляли собой вмешательство в право заявителя на уважение его частной жизни, содержащееся в п. 1 ст. 8 Конвенции. Принципиальным остается вопрос о том, было ли вмешательство оправданно согласно п. 2 ст. 8, т.е. было ли оно осуществлено согласно закону и было ли оно необходимым для достижения одной из целей, указанных в этом параграфе. В этой связи Суд отметил, что национальные власти использовали два аргумента в пользу той позиции, что операция под прикрытием была законной. Суд первой инстанции установил, что отсутствовало вторжение или нарушение частной жизни заявителя, поскольку отсутствовали какие-либо возражения против прихода В. в помещение, а также потому, что указанное помещение не предназначалось для частной жизни. Органы прокуратуры в дополнение к этому утверждали, что операция под прикрытием была законной, так как отсутствовала какая-либо деятельность, регулируемая национальным законодательством, и поэтому правоохранительные органы были связаны своим собственным усмотрением. Суд отметил, что Закон об оперативно-розыскной деятельности явно направлен на защиту частной жизни, предусматривая необходимость судебного санкционирования любой оперативно-розыскной деятельности, которая может обусловливать вмешательство в частную жизнь. Закон предусматривает два типа защищаемой частной жизни <1>: во-первых, в аспекте общения посредством телефонных и почтовых услуг, во-вторых, - жилище. Применительно к последнему аспекту национальные власти, особенно Мещанский районный суд г. Москвы, утверждали, что приход В. в гостевой домик с согласия заявителя не представляет собой вторжение, представляющее вмешательство в право на охрану жилья. Что касается права на охрану общения, этот вопрос только однажды анализировался в решении прокуратуры, оставившем без удовлетворения жалобу заявителя. По мнению сотрудников прокуратуры, разговор заявителя с В. выходил за сферу защиты, гарантируемой Законом об оперативно-розыскной деятельности, поскольку ситуация не касалась телефонного разговора либо почтового отправления. Этот же самый аргумент использовали власти Российской Федерации, которые полагали, что требование судебного санкционирования не распространяется на использование радиопередающих средств и что операция под прикрытием не нарушала национального законодательства. Принимая вышеизложенное, ясно, что национальные власти не истолковали Закон об оперативно-розыскной деятельности как предусматривающий необходимость предварительного судебного санкционирования в обстоятельствах рассматриваемого дела, поскольку дело не касалось жилища заявителя либо использования телефонной или почтовой связи по смыслу ст. 8 Закона. Суд вновь обратил внимание на то, что фраза "в соответствии с законом" требует не только соответствия действий праву, но и качества такого права, подразумевая, чтобы оно было совместимо с принципом господства права. В аспекте скрытой слежки, осуществляемой публичными властями, в настоящем деле - сотрудниками МВД, национальное право должно предусматривать защиту от произвольного вмешательства в права, гарантируемые ст. 8 Конвенции. Более того, право должно быть достаточно четким в своих формулировках, чтобы обеспечить лицо соответствующей информацией в отношении обстоятельств и условий, при которых имеется возможность проведения скрытых операций. Далее Суд отметил, что Закон об оперативно-розыскной деятельности допускает так называемые оперативные эксперименты для расследования серьезного преступления. Хотя Закон не определяет, какие меры могут охватываться такими экспериментами, национальные власти следовали позиции, что в законодательстве Российской Федерации отсутствовали положения, регулирующие перехват и запись частного общения через радиопередающее средство. Власти Российской Федерации утверждали, что правила, касающиеся записи телефонных переговоров, не применяются в отношении радиопередающих средств и не могут использоваться по аналогии. Напротив, они указали на разницу между этими двумя вариантами, указывая, что не требовалось получать судебную санкцию на использование радиопередающих средств, поскольку указанная технология не охватывалась какими-либо регулятивными положениями. Таким образом, власти Российской Федерации посчитали, что использование технологии, не содержащейся в ст. 8 Закона об оперативно-розыскной деятельности, для прослушивания разговора не подчиняется формальным требованиям, предусмотренным в Законе (п. п. 69 - 77 Постановления от 10 марта 2009 г.). Суд постоянно повторял, что, когда речь идет о прослушивании разговоров в интересах следствия, закон должен быть достаточно четким в своих формулировках, чтобы позволить гражданам иметь соответствующую информацию об обстоятельствах и условиях, при которых власти наделяются полномочиями для обращения к тайному и потенциально опасному вмешательству в право на охрану частной жизни и корреспонденции. В частности, для того, чтобы соответствовать требованию "качество закона", закон, возлагающий дискреционные полномочия, должен определять объем таких полномочий, хотя детализированные процедуры и условия необязательно должны быть инкорпорированы в материальное право. Уровень детализированности закона в этой связи будет зависеть от обстоятельств дела. Поскольку реализация на практике мер по тайному слежению за переговорами не открыта для контроля со стороны заинтересованных лиц либо общества в целом, то она будет противоречить принципу господства права, если правовые полномочия, предоставляемые органам исполнительной или судебной власти, будут выражены в формулировках, свойственных неограниченным полномочиям. Следовательно, закон должен закреплять достаточно ясно уровень возлагаемых на органы государства полномочий и способы их реализации, чтобы позволить лицу защититься от произвольного вмешательства. По мнению Суда, данные принципы должны применяться в равной степени и к использованию радиопередающих средств, которые, принимая во внимание сущность и уровень обусловливаемого вторжения, фактически идентичны контролю за телефонными переговорами. По настоящему делу заявитель обладал незначительными, если даже таковые имелись, гарантиями защиты в отношении процедуры, касаемой оформления и реализации прослушивания его разговора с В. В частности, полномочие властей приказать прослушивание не было подчинено каким-либо условиям, объем и способ его осуществления не были определены, не имелось иных специальных гарантий. Принимая во внимание отсутствие специальных правил, предусматривающих гарантии, Суд не посчитал, что, как утверждали власти Российской Федерации, возможность для заявителя инициировать судебные процедуры с требованием признания эксперимента незаконным и потребовать исключения его результатов в качестве недопустимых доказательств отвечает упомянутым выше стандартам. Из этого следует, что в отсутствие специальных и детализированных правил использование рассматриваемой технологии слежения в качестве части оперативного эксперимента не сопровождалось соответствующими гарантиями в отношении разнообразных злоупотреблений. Соответственно, использование такой техники могло быть произвольным и поэтому было несовместимым с требованием законности. Поэтому вмешательство в право заявителя на уважение частной жизни не было осуществлено согласно закону, как того требует п. 2 ст. 8 Конвенции (п. п. 78 - 82 Постановления от 10 марта 2009 г. по делу "Быков против Российской Федерации").

--------------------------------

<1> Дословный перевод.


8.3.8. Защита окружающей среды


По делу "Ледяева, Доброхотова, Золоторева и Ромашина против Российской Федерации" заявители жаловались на нарушение ст. 8 Конвенции в связи с неосуществлением со стороны государства защиты их частной жизни, жилища от вредной окружающей среды, возникшей вследствие промышленной деятельности предприятия "Северсталь".

В первую очередь Суд исследовал вопрос о природе и объеме вмешательства в права заявителей, предусматриваемые ст. 8 Конвенции. Роль Суда не заключалась в том, чтобы указать виновного по уголовному или гражданскому делу, задача Суда обусловливалась установлением ответственности государства по Конвенции. Особенность задач Суда согласно ст. 19 Конвенции - гарантировать соблюдение договаривающимися государствами основных прав и свобод, закрепленных в Конвенции, - обусловливает его подход к вопросам оценки доказательств. В судебной процедуре отсутствуют процессуальные барьеры применительно к приемлемости доказательств или предопределенная формула их оценки. Суд принимает утверждения, которые, по его мнению, подтверждаются свободной оценкой всех свидетельств, включая и такие выводы, которые вытекают из фактов и предоставленных сторонами соображений. Согласно прецедентной практике Суда, доказательство может следовать из сосуществования достаточно сильных, ясных и непротиворечивых выводов или аналогичных неопровержимых фактических презумпций. Более того, уровень убедительности, необходимый для достижения отдельных выводов и в этой связи для распределения бремени доказательств, связан со спецификой фактической стороны дела, существом сделанных утверждений, рассматриваемых конвенционных прав (п. 89 Постановления от 26 октября 2006 г. по делу "Ледяева, Доброхотова, Золоторева и Ромашина против Российской Федерации"). Если по многим делам наличие вмешательства очевидно и не требует дискуссии, то по другим делам это предмет для обсуждения. Настоящее дело, состоящее из четырех жалоб, относится ко второй категории. Нет сомнений в том, что промышленное загрязнение окружающей среды в своей основе негативно влияет на здоровье людей. Однако часто невозможно определить такое влияние на каждого человека в отдельности, в отличие от других факторов: возраста, профессии и т.д. То же самое касается ухудшения качества жизни вследствие загрязнения окружающей среды. "Качество жизни" - очень субъективное понятие, которое с трудом может быть точно определено. Принимая во внимание явные трудности в рассматриваемой связи, Суду не остается ничего иного, как доверять, хотя и не в полном объеме, выводам, содержащимся в решениях национальных судов и других компетентных органов применительно к фактическим обстоятельствам дела. Но Суд не может вслепую основываться на решениях национальных властей, особенно когда они непостоянны и противоречат друг другу. При такой ситуации следует оценить доказательства во всей полноте. Суд пришел к мнению, что фактический ущерб здоровью заявителей, их благосостоянию достиг достаточного уровня, чтобы быть рассмотренным через призму ст. 8 Конвенции. Суд посчитал, что жалобы заявителей по настоящему делу должны рассматриваться через позитивные обязательства государства: предпринимать разумные и соответствующие меры для обеспечения прав заявителей, предусматриваемых п. 1 ст. 8 Конвенции. Суд отметил, что продолжающаяся деятельность предприятия "Северсталь" является составляющей частью экономики Вологодской области и поэтому преследует законную цель по смыслу п. 2 ст. 8 Конвенции. Но следует определиться, был ли соблюден властями в ходе достижения указанной цели справедливый баланс между интересами заявителей и общества в целом. Суд вновь обратил внимание на выводы, к которым он пришел при рассмотрении дела "Фадеева против Российской Федерации", о том, что деятельность предприятия "Северсталь" не в полной мере соответствовала стандартам защиты окружающей среды и здоровья населения, установленным российским законодательством. Деятельность предприятия была бы законной, если место для жительства людей было отделено от защитной зоны предприятия. По делу "Фадеева против Российской Федерации" Суд пришел к двум возможным вариантам разрешения проблемы заявительницы: переселение заявительницы за пределы зоны отчуждения и сокращение выбросов токсичных веществ. Касаемо переселения Суд посчитал, что было мало сделано для оказания помощи заявительнице переехать в безопасную зону. Применительно к попыткам властей сократить выбросы Суд обнаружил некоторый прогресс в сравнении с 1980-ми гг. Однако правительственные программы и частно-финансируемые проекты не привели к ожидаемым результатам. Суд признал, что, принимая во внимание сложность и масштабность экологической проблемы вокруг предприятия "Северсталь", она не может быть разрешена в короткие сроки. Но это не означало, что власти должны оставаться пассивными. Наоборот, они должны предпринимать разумные и соответствующие шаги для обеспечения прав заявителей согласно п. 1 ст. 8 как можно быстрее. Учитывая серьезность ситуации, государство должно было продемонстрировать, как оно справляется с этими проблемами. По делу "Фадеева против Российской Федерации" <1> власти Российской Федерации не смогли этого сделать. Они не продемонстрировали, как контролируются последствия негативного влияния деятельности предприятия на здоровье и благосостояние и как полученная информация используется в плане борьбы с загрязнением. Власти Российской Федерации не показали, как реализуется политика в соответствующей сфере, как люди привлекаются к ответственности, за какие нарушения. Принимая во внимание эти обстоятельства, Суд по делу "Фадеева против Российской Федерации" пришел к выводу, что власти не учли интересы населения, проживающего вблизи предприятия "Северсталь". Возвращаясь к настоящему делу <2>, Суд установил, что возможное переселение первого, второго и третьего заявителей находится в той же ситуации, что и по делу "Фадеева против Российской Федерации", поскольку никто из них не был переселен, им не была предоставлена компенсация в связи с переездом. Г-жа Ромашина, четвертый заявитель, бесплатно получила квартиру за пределами этой зоны в 2000 г. Поэтому можно утверждать, что она пострадала от вредной окружающей среды в меньшем объеме, чем иные заявители. Действительно, переселение могло бы решить ее проблему на будущее. Однако это не свидетельствует о ненарушении ее права в предшествующий период, власти не признали предполагаемое нарушение ее прав по Конвенции ни явно, ни по существу. Соответственно, факт переселения не лишает ее статуса "жертвы" нарушения Конвенции по смыслу ст. 34. Что касается мер общего характера <3>, предпринятых властями Российской Федерации для решения проблем с загрязнением окружающей среды, то Суд обратил внимание на следующее. Власти Российской Федерации провели несколько исследований для оценки состояния окружающей среды около предприятия "Северсталь". Однако власти не представили эти документы и не объяснили, как исследования повлияли на проведение политики в отношении предприятия. Единственный доклад, представленный Суду, был составлен в 2003 г. собственно предприятием с целью ограничить размер санитарной зоны. Информация, содержащаяся в этом документе, была полезной для определения размера проблемы окружающей среды и ее последствий, но доклад не содержал каких-либо обязательств предприятия или органов власти. Исследуя этот вопрос, Суд подчеркнул, что власти Российской Федерации не представили разрешений на деятельность предприятия, лицензий, иных документов, которые бы свидетельствовали о проводимой государством политике, регулирующей деятельность промышленного предприятия. Власти Российской Федерации не объяснили, контролируется ли деятельность предприятия по соблюдению условий лицензии, стандартов по охране окружающей среды, и как она осуществляется. Аргумент властей Российской Федерации, что предприятие работает согласно национальным и международным стандартам в области защиты окружающей среды, неубедителен. То, что система управления предприятием сертифицирована международной организацией, не означает, что выбросы предприятия находятся на приемлемом уровне. То же самое касается аудита предприятия, проведенного иностранными специалистами. Власти Российской Федерации не представили копию указанного заключения аудиторов, не объяснили, какие были цели аудита, какие были выводы и рекомендации, содержащиеся в этом заключении. Принимая во внимание вышесказанное, Суд посчитал, что по настоящему делу власти не представили каких-либо новых фактов или аргументов, способных прийти к иному выводу, нежели содержащемуся по делу "Фадеева против Российской Федерации". Суд пришел к выводу, что несмотря на возможность широкого усмотрения, которым обладает государство, власти не смогли предпринять адекватных мер с целью защитить права заявителей на уважение их жилища и частной жизни от негативной окружающей среды. В частности, власти не переселили заявителей за пределы опасной зоны, не предоставили им компенсацию для переезда. Власти не смогли осуществить эффективную политику, которая бы заставила металлургическое предприятие сократить вредные выбросы до безопасного уровня в пределах разумных сроков. Соответственно, было нарушение ст. 8 Конвенции (Ледяева, Доброхотова, Золоторева и Ромашина против Российской Федерации, п. п. 90, 100 - 110 Постановления от 26 октября 2006 г.).

--------------------------------

<1> По указанному делу Суд уже пришел к определенным выводам, касающимся деятельности предприятия "Северсталь" и влияния этой деятельности на здоровье людей, их благосостояние.

<2> Дело "Ледяева, Доброхотова, Золоторева и Ромашина против Российской Федерации".

<3> Это меры, предпринимаемые государством с целью недопущения в дальнейшем нарушений Конвенции в ситуации, ставшей уже однажды предметом рассмотрения Суда.


8.3.9. Выселение из дома


По делу "Тулешов и другие против Российской Федерации" Суд указал, что дом, из которого заявители были выселены, являлся "жилищем" по смыслу ст. 8 и их выселение представляло собой вмешательство в право на уважение жилища. Суд принял во внимание, что рассматриваемые меры были законными, с позиции национального законодательства, и осуществлялись для защиты публичного интереса, а именно защиты прав законного владельца. Суду оставалось выяснить, было ли вмешательство пропорциональным преследуемой цели.

Примечание. Речь шла о том, что судебные приставы-исполнители продали дом заявителям, который уже принадлежал частному лицу. Указанное частное лицо ничего не знало о продаже данного имущества. 28 июня 1999 г. городской суд г. Маркса Саратовской области признал незаконным отчуждение первому заявителю дома службой судебных приставов, признал договор продажи недействительным, аннулировал запись о регистрации права собственности на первого заявителя и обязал семью выселиться. Первому заявителю была присуждена компенсация в размере 13600 руб., подлежащая выплате компанией Б., у который был приобретен дом, а также стоимость ремонта, подлежащего выплате со стороны законного титульного владельца (гражданин Х.).

Суд подчеркнул, что власти предоставили заявителям жилье в муниципальном общежитии, однако жилье было передано более чем через два года после принятия решения о выселении и месяц после того, как заявители выселились. Из этого следует, что заявители на протяжении длительного периода времени жили под угрозой выселения в состоянии неопределенности относительно получения от государства жилья. В то же время их возможность на приобретение или аренду частного жилья ограничена была несоразмерной компенсацией за утраченное жилье и, в любом случае, компенсация была выплачена с трехлетним опозданием, т.е. это произошло по истечении одного года, как они реально выселились. Суд пришел к выводу, что вмешательство в право заявителей на уважение их жилища было непропорциональным преследуемой цели. Соответственно, было нарушение ст. 8 Конвенции ("Тулешов и другие против Российской Федерации", п. п. 52 - 55 Постановления от 24 мая 2007 г.).


8.3.10. Депортация


По делу "Лю и Лю против Российской Федерации" заявители жаловались на нарушение ст. 8 в части уважения права на семейную жизнь в связи с отказом первому заявителю предоставить вид на жительство и последующим решением о депортации его в Китай.

При рассмотрении указанного дела Суд обратил внимание на то, что Конвенция не содержит права иностранца въезжать или жить в каком-либо определенном государстве. Руководствуясь своими договорными обязательствами, государство имеет право контролировать въезд иностранцев на свою территорию. Если речь идет об иммиграционных вопросах, ст. 8 не может рассматриваться как обязывающая государство уважать выбор супругов применительно к местожительству, родившихся в какой-либо стране, и разрешать объединение семьи на своей территории <1>. Однако выдворение лица из страны, где проживают близкие родственники его семьи, может являться нарушением права на уважение семейной жизни, гарантируемого п. 1 ст. 8 Конвенции. Статья 8 не может толковаться, как обеспечивающая право на получение какой-либо категории вида на жительство. Если национальное законодательство предусматривает различные категории вида на жительство, Суд должен исследовать юридические и фактические последствия предоставления каждой категории. Если законодательство позволяет иностранцу проживать в пределах территории принимающего государства и свободно пользоваться правом на уважение личной и семейной жизни, предоставление такого разрешения представляет собой достаточную меру для соблюдения требований рассматриваемого конвенционного положения. В таких случаях Суд не вправе выяснять, почему заинтересованное лицо получило один статус и, в свою очередь, ему было отказано в получении другого статуса <2>, поскольку вопрос выбора статуса разрешается исключительно национальными властями. Как следовало из текста Постановления Суда по делу "Лю и Лю против Российской Федерации", заявители состояли в браке с 1994 г., у них было двое детей. Отношения между заявителями представляли собой семейную жизнь по смыслу ст. 8 Конвенции. Второй заявитель и двое детей являлись гражданами Российской Федерации, родились в Российской Федерации и постоянно проживали в России. С 1994 по 1996 г. и с 2000 по 2003 г. первый заявитель законно находился в Российской Федерации на основании возобновляемой рабочей визы. В 2003 г. в соответствии с законодательством он обратился за получением вида на жительство. Однако его заявление было отклонено со ссылками на соображения национальной безопасности и его попросили покинуть Россию. Поскольку он этого не сделал добровольно, было принято решение о депортации. Суд посчитал, что меры, предпринятые национальными властями в отношении первого заявителя, представляют собой вмешательство в права заявителей на уважение их семейной жизни. Суд напомнил, что любое вмешательство в право на уважение частной и семейной жизни будет являться нарушением ст. 8, если только оно не "основывается на национальном праве", преследует законную цель или цели, содержащиеся в п. 2 ст. 8 Конвенции, является "необходимым в демократическом обществе", т.е. является пропорциональным преследуемой цели. В первую очередь, Суд должен был изучить, основывалось ли осуществленное вмешательство на законе. Национальные власти обосновали свое решение п. 1 ст. 7 Закона "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации", согласно которому в предоставлении вида на жительство может быть отказано, если иностранный гражданин представляет собой угрозу безопасности Российской Федерации или ее гражданам, и ст. 25.10 Закона "О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию", предоставляющей властям возможность принимать решения о том, что присутствие на территории Российской Федерации иностранного гражданина нежелательно и его необходимо депортировать. Суд удовлетворен, что отказ в выдаче первому заявителю вида на жительство основывался на законе. Однако Суд снова обратил внимание на то, что выражение "согласно закону" не просто требует, чтобы предпринимаемые меры по вмешательству в права и свободы основывались на внутригосударственном праве, но также относится к качеству анализируемого закона, требующему, что закон должен быть доступен заинтересованным лицам и сформулирован с достаточной степенью ясности, позволяющей заинтересованным лицам в случае необходимости с помощью соответствующей юридической помощи, учитывая обстоятельства дела, предвидеть с разумной степенью последствия, к которым могут привести совершаемые действия. Закон должен быть достаточно четок в своих терминах, чтобы позволять частным лицам ориентироваться в отношении обстоятельств и условий, при которых власти могут принять те или иные меры, связанные с вмешательством в права и свободы. В дополнение национальный закон должен предусматривать меры юридической защиты против произвольного вмешательства со стороны властей в права, гарантируемые Конвенцией. Если дискреционные полномочия исполнительной власти сформулированы, определены с помощью нечетких, ничем не ограниченных понятий, то это будет противоречить принципу господства права, являющемуся одним из фундаментальных принципов демократического общества, пронизывающим всю Конвенцию, что не может не повлиять на основные права человека. Соответственно, закон должен определять объем полномочий, предоставляемых органам власти, и способ их осуществления с достаточной четкостью, принимая во внимание законные цели, преследуемые принимаемыми мерами, чтобы защитить индивида от произвольного вмешательства. Закон "Об иностранных гражданах" и Закон "О порядке въезда и выезда из Российской Федерации" были официально опубликованы и стали доступными для заявителей. Законы определяют обстоятельства, при которых заявление о получении вида на жительство может быть отклонено и последовать решение о депортации. В частности, законы предусматривают, что такие меры могут быть предприняты в отношении иностранного гражданина, который представляет риск национальной угрозы или незаконно проживает в России. Законы предоставляют властям широкий уровень усмотрения при определении того, какие действия представляют угрозу национальной безопасности. Однако закон, предусматривающий такое усмотрение, сам по себе не является несовместимым с требованием предсказуемости. Указанное требование не обязывает государство принимать нормативные акты, которые в деталях описывали бы действия, обусловливающие принятие решения о депортации частного лица в связи с обеспечением национальной безопасности. Учитывая существо рассматриваемых явлений, угроза национальной безопасности может варьироваться по характеру, может быть непредсказуема и с трудом заранее может быть определена. Остается установить, предусматривало ли национальное законодательство достаточные гарантии против злоупотребления исполнительной властью предоставленными ей полномочиями. Суд отметил, что если даже речь идет о национальной безопасности, концепции законности и господства права в демократическом обществе требуют того, что меры, влияющие на основные права, должны быть подчинены контролю со стороны независимого органа, действующего на основе состязательности, способного рассмотреть основания, послужившие принятию решения, и соответствующие доказательства. Частное лицо должно быть способным подвергнуть сомнению усмотрение, осуществленное исполнительной властью, что речь действительно идет о вопросах национальной безопасности. Хотя оценка исполнительной власти в отношении того, что может представлять угрозу национальной безопасности, будет, естественно, иметь вес, независимые власти должны быть способными отреагировать на то, что использование указанного основания (национальная безопасность) не было фактически обосновано или интерпретация "национальной безопасности" была незаконной, противоречила общему смыслу и была произвольной. Без наличия таких гарантий правоохранительные органы, иные органы государственной власти могли бы произвольно покуситься на права, защищаемые Конвенцией. По настоящему делу просьба первого заявителя была отклонена ссылками на соображения национальной безопасности, и от него потребовали покинуть Россию. Решение было принято местными правоохранительными органами согласно Закону "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации". Местные власти не продемонстрировали никаких оснований, за исключением ссылки на ст. 7 данного Закона.

--------------------------------

<1> См. также Постановление от 4 декабря 2008 г. по делу Ю. против Российской Федерации (п. 103).

<2> Речь идет о правовых статусах, обусловленных различными категориями вида на жительство.


Примечание. "1. Разрешение на временное проживание иностранному гражданину не выдается, а ранее выданное разрешение аннулируется в случае, если данный иностранный гражданин: 1) выступает за насильственное изменение основ конституционного строя Российской Федерации, иными действиями создает угрозу безопасности Российской Федерации или граждан Российской Федерации" (п. 1 ст. 7 ФЗ "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации").

Национальное право предоставило в судебном порядке возможность оспорить указанное решение. Но суды были не в состоянии оценить, насколько было оправданным принятое решение, поскольку материал, на основании которого и было принято решение, не был доступен судам. Позиция местных властей сводилась к тому, что у них имеется информация, подтверждающая наличие риска национальной безопасности со стороны первого заявителя. Содержание этой информации раскрыто не было ни судам, ни заявителям на том основании, что это государственный секрет. Суд признал, что использование конфиденциальных материалов может являться недопустимым, когда речь идет о вопросах национальной безопасности. Но это не означает, что национальное власти могут быть свободными от эффективного контроля со стороны внутригосударственных судов, когда власти утверждают о наличии интересов национальной безопасности и борьбы с терроризмом. Существуют методы, которые можно использовать одновременно как для защиты источников и существа секретной информации, так и обеспечения интересов правосудия. Нераскрытие информации в судах лишило суд возможности оценить, насколько первый заявитель реально представлял угрозу национальной безопасности. Из этого следует, что судебный контроль был ограничен и не обеспечивал достаточные гарантии в отношении произвольного осуществления широкого усмотрения, предоставленного национальным законом Министерству внутренних дел РФ по вопросам национальной безопасности. Суд пришел к выводу, что соответствующие положения Закона "Об иностранных гражданах" позволяют Министерству внутренних дел РФ отказать в предоставлении иностранному гражданину вида на жительство и, как следствие, потребовать выехать из страны по причинам национальной безопасности без указания причин и эффективного контроля со стороны независимой власти. Поскольку первый заявитель не покинул Россию, его проживание в России было признано незаконным, его присутствие на российской территории было декларировано нежелательным по этому основанию, что обусловило решение о депортации. Согласно действующему законодательству решения были приняты Федеральной миграционной службой по инициативе местных правоохранительных органов. Непонятно, была ли возможность обжаловать принятые решения в суд или иной независимый орган, гарантирующий состязательную процедуру и имеющий полномочия рассмотреть основания принятых решений и соответствующие доказательства. Власти Российской Федерации не представили юридических положений, позволяющих обжаловать решения о депортации, вызванные нежелательным присутствием иностранного гражданина на территории России. Суд обратил внимание, что Кодекс об административных правонарушениях РФ предусматривает иную процедуру выдворения иностранных граждан, незаконно проживающих в России. Данная процедура обеспечена надлежащими гарантиями. В частности, решение об административном выдворении принимается исключительно судьей и его решение может быть обжаловано в вышестоящем порядке. Из этого следует, что национальное законодательство России предусматривало два параллельно существующих механизма выдворения иностранцев из России, чье нахождение в России стало незаконным. Одна процедура заключалась в принятии исполнительной властью решения о выдворении без какого-либо независимого контроля или состязательных процедур, в свою очередь, административное выдворение предусматривало судебный контроль. Национальное право позволяло властям возможность выбора одного из этих механизмов. Поэтому осуществление процессуальных гарантий иностранцем зависело от выбора исполнительной власти. По делу первого заявителя местные правоохранительные органы инициировали и процедуру депортации, и административного выдворения. При осуществлении обеих процедур власти утверждали, что первый заявитель должен быть выдворен с территории России, потому что его нахождение было незаконным, и ссылались на ст. 18.8 КоАП РФ. После заслушивания первого заявителя <1>, национальные суды обнаружили нарушения со стороны местных правоохранительных органов в деле о выдворении и отказали в выдворении. Административная процедура позднее была прекращена. В то же самое время процедура по депортации, основывающаяся на тех же самых фактах и осуществлявшаяся без судебного контроля, привела к принудительной депортации первого заявителя. Суд посчитал, что депортация первого заявителя на основании ст. 25.10 Закона "О въезде и выезде из Российской Федерации" не была обеспечена достаточными гарантиями против произвола. Учитывая вышеизложенное, Суд пришел к выводу, что юридические положения, на основании которых произошла депортация первого заявителя, не обеспечивали надлежащую защиту против произвольного вмешательства. Суд подчеркнул, что вмешательство в семейную жизнь заявителей основывалось на юридических нормах, которые не соответствовали конвенционному требованию "качество закона". Соответственно, в случае депортации первого заявителя было бы нарушение ст. 8. С учетом этого вывода Суд не рассматривал вопрос, преследовало ли вмешательство одну из целей п. 2 ст. 8 и было ли вмешательство "необходимым в демократическом обществе" ("Лю и Лю против Российской Федерации", п. п. 49, 50, 55 - 69 Постановления от 6 декабря 2007 г.). Как следовало из текста Постановления, первый заявитель так и не был выдворен с территории России. В отношении него были только приняты вышерассматриваемые решения о депортации (п. 30).

--------------------------------

<1> В качестве заявителей по данному делу выступали муж (Лю) и жена (Лю). Муж являлся первым заявителем.


К иным выводам пришел Суд при анализе дела "Ю против Российской Федерации". Был рассмотрен вопрос о возможном вмешательстве в частную и семейную жизнь заявителя в связи с депортацией последнего в Китайскую Народную Республику. Признавая в соответствующей части жалобу явно неприемлемой, Суд обратил внимание на то, что отсутствовали какие-либо исключительные обстоятельства личного характера, которые бы помешали депортации заявителя, если бы его ходатайство о предоставлении статуса беженца не было удовлетворено либо кассационная жалоба осталась без удовлетворения. Хотя его связи с Россией имели очевидную значимость <1>, они не обладали таким свойством, чтобы сделать возврат заявителя на родину неосуществимым. Первый заявитель (депортируемое лицо) провел большую часть своей жизни в Китае, там прошла его научная карьера и проживают члены семьи. В любом случае заявители (муж и жена) никогда не обращались за разрешением на проживание для первого заявителя как супруга гражданки Российской Федерации, и поэтому вопрос о том, мог ли он получить разрешение, остается открытым. Вопрос о том, могла ли заявительница уехать со своим мужем в Китай, если бы она приняла такое решение, также остается открытым (п. п. 106, 107 Постановления от 4 декабря 2008 г.).

--------------------------------

<1> Как следовало из текста Постановления, женой заявителя была гражданка Российской Федерации.


8.3.11. Запрет во въезде в страну


По делу "Нолан и К. против Российской Федерации" сын заявителя жаловался на то, что принудительное разделение его с отцом, возникшее вследствие запрета заявителю во въезде в Российскую Федерацию, было осуществлено с нарушением ст. 8 Конвенции. Суд обратил внимание, что заявитель и его сын не утверждали, что уважение их прав по рассматриваемому положению требует того, чтобы им была предоставлена возможность развивать семейные отношения, жизнь в России или где-либо еще. Скорее они жаловались на то, что меры по запрету во въезде были предприняты в отношении заявителя, когда последний находился на территории Российской Федерации, что его заранее не предупредили об этом решении, и не было создано условия, позволяющего ему, единственному родителю К. и единственному законному представителю, подготовиться к отъезду. В этом отношении Суд отметил, что более чем три месяца разделяло принятие ФСБ России решения от 18 февраля 2002 г., которое являлось основанием запрета для въезда, и исполнением указанного решения в начале июня 2002 г. <1>. На протяжении этого периода власти Российской Федерации понимали, что заявителю не будет позволено вернуться в Россию, но отсутствуют доказательства того, что заявитель знал о такой возможности. После невозможности въехать в Российскую Федерацию в июне 2002 г. последующая попытка получить визу и вернуться в Россию для встречи с сыном была неуспешна. Это привело к ситуации, когда заявитель был не в состоянии иметь физический контакт с его сыном, который оставался в России под присмотром няни. Физическое разделение заявителя и его сына продолжалось приблизительно 10 месяцев, во время которых заявитель пытался обжаловать отказ во въезде и подготовить необходимые документы, в том числе российскую выездную визу, которая бы позволила его сыну покинуть Российскую Федерацию. Период раздельного нахождения явился прямым следствием действие властей Российской Федерации (решение о запрете во въезде заявителя в Россию) и упущением (неуведомление заявителя об указанном решении и непринятие мер, которые позволили бы его сыну покинуть Российскую Федерацию). Применительно к данным действиям и упущениям Суд вновь напомнил, что, хотя объект ст. 8 связан с защитой лица от произвольного вмешательства публичных образований, он не заставляет государство только воздерживаться от указанного вмешательства. В дополнение к негативным обязательствам могут существовать позитивные обязательства, касающиеся эффективной защиты частной жизни. Эти обязательства могут охватывать принятие мер, направленных на обеспечение частной и семейной жизни. Границы между позитивными и негативными обязательствами государства не могут быть точно определены. Но применяемые принципы тем не менее те же самые. В частности, в данных случаях необходимо соблюдать справедливый баланс между сталкивающимися интересами... Заявитель являлся единственным родителем и законном представителем своего сына. Во время раздельного проживания К. едва было 10 месяцев, возраст, когда ребенок уязвим и осуществляется формирование его как личности. Интересы заявителя и его сына с очевидностью заключались, насколько это максимально возможно, в физической близости и контакте, либо, если этого не происходит, в скором практическом объединении. Власти Российской Федерации представили интересы национальной безопасности в качестве единственного оправдания предпринятых ими мер. Они не смогли продемонстрировать доказательства того, что присутствие заявителя на российской территории в действительности представляло угрозу национальной безопасности. Из этого следует, что власти Российской Федерации не продемонстрировали какого-либо основания, перевешивающего законные интересы заявителя и его сына находиться вместе. Более того, Суд вновь подчеркнул, что государство обладает позитивным обязательством гарантировать эффективную защиту детей. Власти Российской Федерации не отрицали того, что заявитель был единственным родителем. Для них также было очевидно, что запрет во въезде в Россию приведет к раздельному нахождению с К., который родился и до этого никогда не покидал Российскую Федерацию. Однако, несмотря на понимание этих обстоятельств, власти скрывали принятое решение от заявителя, тем самым лишая его возможности принять меры для подготовки отъезда К., а также облегчающие его выезд из России и объединение их на территории другого государства. Явное отсутствие оценки влияния их решения и действий на состояние сына заявителя должно рассматриваться как выходящее за пределы приемлемого уровня усмотрения государства. Соответственно, было нарушение ст. 8 Конвенции в отношении заявителя и его сына (п. п. 83 - 89 Постановления от 12 февраля 2009 г. по делу "Нолан и К. против Российской Федерации").

--------------------------------

<1> Когда заявителю реально запретили въехать в Российскую Федерацию. Во время его путешествия на Кипр его сын оставался в Москве на воспитании у няни.


Практика судов общей юрисдикции Российской Федерации

по реализации ст. 8 Конвенции о защите прав человека

и основных свобод <*>


--------------------------------

<*> Представлена на компакт-диске. Не приводится.