Geum.ru

Общество риска и человек: онтологический и ценностный аспекты: [Монография] / Под редакцией д ф. н., проф. В. Б. Устьянцева. Саратов: Саратовский источник, 2006

Вид материалаМонография
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   17

3. «Общество риска» как современный теоретический и идеологический конструкт138



За последние 5-7 лет число исследований, посвященных проблеме риска, резко увеличилось. Эти исследования проводятся в совершенно разных областях социального и гуманитарного знания. В связи с этим для социальной философии и философии в целом встает вопрос о статусе самого понятия «риск». Имеет ли данное понятие общенаучное значение, смеет ли оно претендовать на статус общенаучного понятия или даже философской категории?

Для того чтобы определиться с позицией по данному вопросу, следует более детально проанализировать подходы к проблеме риска и их практические и теоретические следствия. Совершенно очевидно, что наибольшую разработку проблема риска имеет в прикладных областях социально-гуманитарного знания: экономической теории, управления финансами и инвестициями, менеджменте и маркетинге, а также в социологии безопасности, конфликтологии и политологии. Появляется синтетическая область знания «рискология», которая выступает как учение о риске, его проявлениях и методах управления им в социально-экономической сфере. При этом риск в ней рассматривается, главным образом, с позиции прикладных областей знания, т.е. доминирует инструментализм и операциональный подход. Главное здесь – выявить закономерности проявления рисков, описать методы диагностики рисковых ситуаций, попытаться на основе предыдущего опыта, а также эвристических методов предсказать вероятность наступления нежелательных последствий и, конечно, выработать методику противодействия рисковым ситуациям.

Таким образом, данный подход демонстрирует нам то, что понятие «риск» здесь выступает как номинативное понятие, выделяющее в языке и сознании некий класс элементов, а также как инструмент анализа. При этом здесь совершенно верно подчеркивается индетерминистский характер самого риска, а значит, некая невозможность добиться однозначного описания происходящих процессов. Следуя индуктивной логике, основной упор делается на классификацию различных случаев в зависимости от отрасли знания, основанной на сборе главным образом статистической информации.

Ярким примером этого может служить направление в медицине, получившее название клиническая эпидемиология. «Клиническая эпидемиология (clinical epidemiology) – это наука, позволяющая осуществлять прогнозирование для каждого конкретного пациента на основании изучения клинического течения болезни в аналогичных случаях с использованием строгих научных методов изучения групп больных для обеспечения точности прогнозов. Цель клинической эпидемиологии – разработка и применение таких методов клинического наблюдения, которые дают возможность делать справедливые заключения, избегая влияния систематических и случайных ошибок. В этом заключается важнейший подход к получению информации, необходимой врачам для принятия решений. Клинические прогнозы, основанные на знании биологических механизмов болезни, следует рассматривать только как гипотезы, которые должны выдержать проверку в клинических испытаниях. Дело в том, что механизмы развития заболеваний раскрыты лишь отчасти, а на исход болезни влияют многие другие факторы (генетические, физические и социальные)»139, а потому вопрос о том, какие физико-химические процессы протекают в организме пациента для врача-клинициста отходят на второй план.

В этом смысле клиническая эпидемиология является не только технологией, не только определенным подходом к лечению пациента, но и мировоззрением, когда врач осознает принципиальную неоднозначность исхода и на основании этого, а также имеющихся статистических данных по аналогичным группам аналогичных больных делает прогноз и выбирает метод лечения. В этом смысле меняется и подход к лечению от принципа «лечить больного» к принципу «лечить болезнь», где болезнь понимается как набор определенных симптомов с определенными условиями протекания, которые могут быть отнесены к уже известным случаям из практики, исходя из которых можно назначить определенный метод лечения и спрогнозировать исход.

Исходя из вышесказанного, в данных случаях задача изучения самой сущности риска здесь не ставится или ставится не в обобщенном виде и не опираются на синтетическую методологию.

Напротив, опора на синтетическую методологию является определяющей при изучении риска рядом философских дисциплин. Здесь, прежде всего, необходимо назвать теоретическую социологию, социальную философию, психологию, антропологию и аксиологию и даже в некоторой степени метафизику. Результатами данных исследований на сегодняшний день выступают в социальном познании концепция «общества риска», стремящаяся, во-первых, обобщить данные предыдущего описанного нами подхода, во-вторых, осознать риск как социальный феномен, понять социальные механизмы его существования, в-третьих, описать современное общество в терминах риска и через процессы его производства, потребления и распределения.

«Классические» же философские науки стремятся раскрыть сущность риска вообще. Здесь главными результатами выступают исследования о природе и причинах появления риска. Наиболее продуктивной точкой зрения в данном случае является субъективно-объективный подход к изучению риска, который заключается в том, что риск возникает на стыке неопределенности объективной реальности и избирательной индивидуальной активности человеческого сознания. Данный подход позволяет наиболее комплексно отразить его сущность, позволяет комплексно проанализировать феномен риска, определить риск как оцененную неопределенность, феноменально существующую в сознании субъекта.

Эти соображения выводят философию на целый ряд проблем, связанных с осмыслением понятия «риск». Во-первых, это проблема феноменологии риска, которая исследует риск как феноменальное образование, обусловленное конструирующей способностью нашего сознания, как его способ обращения в будущее, исходя из настоящего.

Во-вторых, психологическое направление интерпретации рисков, суть которого в выявлении психологических закономерностей поведения субъекта в рисковых ситуациях. Здесь очень интересной проблемой выступает социальная психология рискового поведения, например в книге «Человек. Риск. Безопасность» выдвигается проблема риск-ориентированного и риск-неориентирован­ного сознания и его социального значения.

В-третьих, осмысляя онтологическую, феноменологическую, психологическую и социальную сущность риска, философское знание на основании этого выдвигает целый ряд важных идей в отношении самого понятия «риск». Прежде всего, это выявление аксиологической составляющей риска. Риск имеет и ценностную природу, потому что включает в себя, во-первых, понимание того, что сам риск выступает как ценность или оценка, потому что одинаковая ситуация может быть рисковой для одного человека и совершенно не являться таковой для другого, во-вторых, оценку возможных последствий рисковой ситуации. А понимание общества, в свою очередь, невозможно без понятия ценностей, так как само общество может быть представлено как объективированное бытие совокупности различных ценностей. Таким образом «ценности являются основаниями для возникновения рисков и рисковой деятельности человека. Цель, ради которой человек готов попасть в ситуацию риска, определяется его ценностями»140.

Аксиология риска позволяет говорить нам еще об одной интересной проблеме с точки зрения философского подхода к риску. Речь здесь идет об экзистенциальной сущности риска, ситуации риска и рискующего индивида. Здесь одной из главных тем является проблема свободы в ситуации риска, как ситуации неизбежного выбора. Свобода здесь традиционно может пониматься в двух аспектах: свобода действия и свобода выбора. Свобода выбора предшествует непосредственно самому выбору в ситуации риска, который в свою очередь формирует свободу действий как необходимое условие преодоления риска. Таким образом, свобода в целом выступает как фундаментальная свобода и как фундаментальное основание рисковой деятельности. Таким образом, свобода выступает как первоценность, как аксиологическая основа риска. При этом свобода здесь связывается с гуманизмом, так как соотношение рисковой деятельности индивида и принципов гуманизма является наиважнейшим концептом в понимании ценностного аспекта риска. Следует отметить, что отход от принципов гуманизма, ответственности, уважения прав и свобод личности в условиях общества риска грозит гуманитарными, технологическими и природными катаклизмами, а лавинообразный рост рисков провоцирует их переход в качественно иное состояние – состояние катастрофы.

Далее, к экзистенциальному срезу философского анализа риска примыкает проблема отношения субъекта к риску и зависимость поведения индивидов и социальных субъектов от этого отношения. В большинстве случаев отношение к риску и ситуации риска является негативным, ибо связана с неизбежным выбором субъекта с целью уклонения от наступления неблагоприятных последствий. Надо сказать, что большинство научных работ о риске выдержано в таком стиле. В связи с этим очень часто забывают о том, что риск содержит в себе не только деструктивные моменты, а, напротив, содержит в себе большой креативный потенциал, потому как стремление избежать неприятностей может приводить к нестандартным решениям, которые затем могут выступать как конкурентные преимущества, при этом это актуально как для межиндивидуального уровня, так и для отдельных институциональных образований и для общества в целом.

При этом исследователями отмечается, что креативная функция риска возможна только в области дискурса гуманизма, который выступает как мировоззренческий аспект, связывающий свободу деятельности с социальной значимостью возможных последствий данной деятельности. «Реализация свободного выбора должна осуществляться через те смыслы, которые налагают определенную ответственность за принятые решения, и в то же время позволяют с наибольшей вероятностью добиться положительного результата»141.

Зададимся следующим вопросом: какова цель всех вышеперечисленных областей исследования и подходов к риску? Есть ли что-то общее в данных подходах? На эти вопросы по нашему мнению можно ответить следующим образом: главная цель всех этих исследований – это выработать механизмы понимания риска и управления им. Другими словами, главная задача состоит в том, чтобы включить понятие «риск» в рационалистическую схему современной науки. Ничего удивительного здесь нет, ибо науку традиционно отличает от других форм познания мира именно наличие рационалистического дискурса, основанного на законах логики и представлении о возможности выявления определенных закономерностей в различных явлениях и процессах.

В рамках данных рассуждений возникает проблема, известная как проблема рационализации рисков. В самом общем виде ее можно сформулировать следующим образом: если мы говорим, что риск есть прямое следствие неопределенности и случайности с заранее неизвестным исходом, то возможно ли говорить о риске как о рациональном понятии и возможно ли само понимание рисковой ситуации, а тем более управления ей?

Прояснить ситуацию можно, пользуясь идеями Н. Лумана о неразрывной методологической и содержательной связи теории риска и теории коммуникации. Вначале мы должны заметить, что Луман, как впрочем и другие исследователи, отмечает, что риск всегда субъективен и коренится в человеческой деятельности: «Свободного от риска поведения не существует»142. Тем не менее, субъективистский подход к риску дополняется важным замечанием относительно онтологической сущности риска, касающимся того, что объективная составляющая риска определяется спецификой среды, многовариантностью возможных коммуникативных взаимодействий и одновременной невозможностью предсказать, какая из возможностей в данный момент будет актуализирована.

Таким образом, многовариантность, источником которой является окружающая по отношению к субъекту среда, и становится, по мнению Н. Лумана, источником риска. Значит, возникновение риска не всегда зависит от самого желания субъекта, поэтому процессы рационализации и управления рисками не являются жестко детерминированными, а должны описываться в терминах вероятности.

Исходя из этого, а также из того, что ситуация риска может рассматриваться через призму категории деятельности или в более широком варианте как процесс взаимодействия (коммуникации) с окружающей средой, пути рационализации и управления рисками лежат в плоскости упорядочивания коммуникативный практик на всех уровнях социальной реальности. Другими словами, управление риском есть перевод риска в области социального пространства, в частности с помощью процессов его институциализации.

Механизм институциализации связан с феноменом организованности, возникновение и механизм функционирования которого можно объяснить с помощью коммуникативной теории Н. Лумана. По его мнению, коммуникация является тем первичным актом, который определяет любой вид человеческой деятельности. Образование устойчивой коммуникативной связи происходит следующим образом. Некоторый субъект, перед которым стоит определенная проблема, решение которой еще не имеет прецедентов в социуме, и которую сам он решить не в состоянии, обращается за помощью к другому субъекту, который, по его мнению, способен помочь в ее решении. Возникает неопределенность по поводу наступления будущих событий с возможностью неблагоприятных последствий, а также набор возможных коммуникаций между различными субъектами. Как происходит выбор субъекта, в принципе для нас не имеет значения, самое важное здесь то, что происходит при положительном исходе. В этом случае субъект, нашедший способ решения какой-то проблемы, является первооткрывателем данного способа, в социуме он приобретает статус «эксперта», наделенного властью и способного снять некоторые неопределенности. «В отношении селекции возникает некоторая неопределенность. При совершении выбора он может поселить в своем партнере неуверенность, либо устранить ее. Этот постоянный переход от производства неопределенности к ее устранению является основной предпосылкой существования власти»143. Если данная проблема возникает неоднократно и у других социальных субъектов, то коммуникация в этом случае становится избирательной и целенаправленной. Появляется устойчивое коммуникативное взаимодействие, направленное на достижение определенного результата. Данная технология постепенно закрепляется, обезличивается и переходит в разряд доступных социальных практик. «Социальные условия возможности совершать действия и специализация относящихся к ним механизмов контроля обнаруживают свою изначальную функцию в… производстве и ограничении возможности неоднородных селекций в интерсубъективно конституированном мире»144.

Таким образом, первичный набор возможных коммуникаций сужается и перерастает в устойчивую структуру с определенными целями и задачами. Другими словами, рождается феномен организованности, который определенным образом регламентирует порядок и направление коммуникационного процесса. В этом случае избирательность коммуникации имеет свой достаточно очевидный критерий: достижимость практического результата и соответственно имеет в своей основе статистические данные об успехе/неуспехе данных коммуникаций. Вполне закономерно, что методологический дискурс риска замыкается и опять переходит на прикладной уровень. Поэтому можно заметить, что рационалистическая традиция рассмотрения риска обретает целостную логику его анализа, связанную прежде всего с построением механизмов его выявления и противостояния негативным последствиям, которые вызывает риск.

Возникает вопрос: ограничивается ли рассмотрение риска только рациональным уровнем или риск можно рассматривать и с точки зрения над- или внерационалистических традиций? На этот вопрос ответить можно отрицательно. Нерационалистический уровень анализа риска является тем горизонтом рассмотрения риска, который расширяет наше представление о нем, помогает понять процессы с ним связанные.

Данный уровень рассмотрения связан прежде всего с субъектом как с носителем риска и субъектом, действующим в данной ситуации. Интерес вызывает тот факт, что субъект риска не просто действует, а действует сообразно своим представлениям о риске вообще и руководствуется моделями поведения в данных ситуациях. Поэтому на надындивидуальном уровне риск может рассматриваться как метафизическая идея, представляющая собой, в том числе, и компоненту общественного сознания, которая выполняет регулятивно-ценностную функцию. Другими словами, риск может рассматриваться как идеологическая компонента современного общества.

С данных позиций рассмотрение риска может происходить на двух уровнях: индивидуальном, где риск выступает как феноменологическая модель поведения индивида в соответственных ситуациях, и социальном, где риск выступает как важная компонента современной идеологии.

На индивидуальном уровне феноменология риска во многом связана с недавно введенными понятиями риск-ориентированного и риск-неориентированного сознания. Под риск-ориентированным сознанием мы понимаем такой способ отражения сознанием субъекта окружающей реальности, в котором через призму ситуации риска рассматриваются происходящие с ним процессы, а будущее рассматривается как будущее, содержащее в себе многовариантные возможности с различной степенью желательности их исхода.

Таким образом, риск-ориентированное сознание характеризуется высокой степенью ориентации на неожиданные и непредвиденные обстоятельства в ходе какой-либо деятельности. Успешность такой деятельности напрямую зависит от степени направленности сознания на риск, понимания риска как неотъемлемого компонента окружающей реальности, требующего необходимости учета при принятии решений. Другими словами, эффективная деятельность в настоящее время необходимым образом включает в себя риск-ориентированное поведение и риск-ориентированное сознание, делающее адекватным восприятие окружающего мира145.

Понятие риск-ориентированного сознания имеет большой эвристический потенциал и открывает многочисленные возможности для исследований в различных отраслях науки. В частности, в теоретических исследованиях оно наиболее удачно подчеркивает мировоззренческое значение понятия риска, позволяя «схватить» специфические черты современной общественной жизни. Примером здесь может служить уже упоминаемая нами концепция «общества риска», согласно которой риск сегодня является той категорией, с помощью которой можно адекватно описать современные социальные явления. В прикладных исследованиях использование понятия риск-ориентированного сознания может быть применено, например, для исследования эффективности профессиональной деятельности, процессов профессионализации и профессиогенеза определенных профессий. В конечном итоге такие исследования должны привести к разработке и внедрению соответствующих образовательных программ в сфере профессионального образования, направленных на выработку риск ориентированного мировоззрения при принятии решений в сфере профессиональной деятельности субъекта146.

Применяя таким образом феноменологический подход, можно заметить, что исходя из данных позиций риск можно понимать как определенный способ связи сознанием элементов мыслимого содержания, т.е. выступает как форма мышления и отражения действительности. При этом, переходя от рассмотрения уровня индивидуального сознания к общественному, можно утверждать, что риск-ориентированное сознание есть сознание, присущее именно постиндустриальному обществу, являясь неотъемлемой частою современного мировоззрения.

Если кратко, не вдаваясь в подробности, рассмотреть исторические типы мировоззрения с этой точки зрения, то можно заметить, что в эпоху мифологических представлений о мире этой формой мышления выступал сам человек, распространяя понимание себя самого на окружающий его мир. Связь различных явлений между собой в сознании осуществлялась посредством саморефлексии и выражалась в процессе персонификации индивидом жизненного пространства.

Религиозный тип мировоззрения характеризуется интеграцией многообразия мифологических образов в один единственный, который и воплощается в понятии Бога. При этом опять же Бог выступает не только как трансцендентальная идея, источник всего сущего, но и как идея феноменальная, как высший закон мышления и понимания мира, выполняющий как нормативную, так и герменевтическую функции.

Классическое научное мировоззрение, в свою очередь, ставит своей основной задачей понимание мира с точки зрения причинно-следственных связей, отвечая на вопросы «почему?» и «как?». Детерминизм здесь выступает как универсальный способ связи и окружающих явлений и мыслей в сознании индивида. Социально-экономическим выражением детерминизма стала индустриальная экономика с ее самым ярким образом фордовского конвейера, который является высшим социальным воплощением индустриализма. Конвейер является способом производства, в котором наибольшую роль играет своевременное и четко последовательное выполнение производственных операций в строго определенном порядке.

Новая эпоха, эпоха «пост», породила и новые формы мышления и отношения человека к окружающему миру. Одной из таких форм по нашему мнению и является риск-ориентированное мировоззрение. Это мировоззрение определяет понимание жизненного пространства как пространства с наличием огромного числа разнонаправленных вероятностей, а значит, являющегося пространством перманентного риска. В экзистенциальной плоскости индивидуального и общественного бытия данная эпоха выступает, по выражению Э. Гидденса, как эпоха колонизации будущего147. Ось социального времени резко повернулась в сторону будущего, мало внимания обращая на прошлое, и это вполне закономерно, потому что при постоянном наличии многих возможностей человек стремится реализовать максимальное их количество в надежде на максимально благоприятный исход, а значит, его взгляд постоянно обращен в будущее.

Наука эпохи «пост» уже не стремится выявить причинно-следственные связи между явлениями, теперь ее основная задача увязать между собой различные возможности максимально правдоподобным образом, основываясь, как мы уже упоминали, главным образом на статистических закономерностях. Вопрос «как?» остается все еще актуальным, а вопрос «почему?» уже не играет первостепенной роли в научном познании. Общество становится не обществом, в основе функционирования которого лежат научные принципы и законы, а становится «обществом знания», где знание выступает не как закон, а как «данные» (data), при этом эти данные могут быть организованы в произвольном порядке, что дает почву для различных научных спекуляций, а значит, возрастания неопределенности в данной сфере, что и является источником рисков.

Экономика данной эпохи отказывается от производственной идеи главного конвейера, заменяя его множеством быстросменяемых конвейеров малого масштаба. Главной идеей здесь является производство различия посредством повторения (ибо с экономической точки зрения производство подлинного различия крайне неэффективно, особенно если речь идет о технически сложных и многокомпонентных изделиях). Индустриальный принцип заменяемых деталей трансформируется в принцип уникально заменяемых деталей, ибо каждая деталь должна быть одновременно заменяемой и одновременно уникальной, дабы ее наличие в изделии превращало серию в отдельную модель (самые простые и очевидные примеры – сменные панели у мобильных телефонов и различные изделия, предназначенные для моддинга (тюнинга) тех же телефонов, автомобилей и проч.).

Детерминизм индустриальной эпохи в политике выражался главным образом в принципе представительства, который являлся основанием демократического строя и реализовывался посредством механизма свободных выборов. При этом обеспечивалась причинно-следственная связь между мировоззрением общественных классов и политическим процессом148. В новую эпоху принцип представительства отходит на второй план. Политика превращается в игру с множеством неизвестных и зависит от различных случайных факторов, исход которых порой непредсказуем.

По мнению многих исследователей, период после окончания холодной войны характеризуется крахом великих идеологических систем XX века149. Происходит деидеологизация политических режимов и смещение интереса в сторону экономики, футурологии и концепций устойчивого развития человечества. Но, тем не менее, с другой стороны, можно говорить об идеологии отсутствия идеологии. Как ни парадоксально это звучит, но данное суждение может быть подтверждено множеством фактов. Человек в современную эпоху подлинно становится мерой всех вещей, наступает эпоха двойных, тройных и вообще множественных стандартов в политике, экономике и социальной жизни. Посему в политике, как и в других сферах, мы наблюдаем возрастание неопределенности и резкий рост альтернатив при принятии каких-то решений.

Одной из главных причин этого социального переворота является совершенствование способов обработки и передачи информации. При этом первостепенное значение имеют не столько процессы переработки информации, сколько технологии ее хранения и передачи. А развитие данных технологий связано с формирование информационных сетей. Теперь общество рассматривается главным образом не как совокупность социальных структур, институтов, классов, а как совокупность информационных потоков, сама информация часто трактуется как одно из состояний материи. Поэтому сама социальная структура общества становится сетевой, а термин «сетевое общество» уже прочно укоренился в общественных науках.

В основе сетевого общества лежат процессы сетевой социальной коммуникации. Поэтому, говоря о современных типах социальной коммуникации, необходимо отметить, что они формируются параллельно с формированием нового типа общества, которое в работах многих исследователей характеризуется как сетевое. М. Кастельс определяет сетевую организацию (сетевое общество) как социальную структуру, характеризующую, пусть и с большим разнообразием проявлений в зависимости от культурной и институциональной специфики, информационную эпоху развития общества150. Эта социальная структура, характерная для большей части планеты, основана на новой экономике. Новая экономика организована вокруг информационных сетей, не имеющих центра, и основана на постоянном взаимодействии между узлами этих сетей, независимо от того, локальные они или глобальные.

Если рассуждать в терминах классического менеджмента, то сетевые структуры – это проектные структуры, которые создаются ради реализации некой цели. Когда цель достигнута, структура распадается, перестает существовать. Такой способ организации позволяет привлечь максимальное число людей, заинтересованных в решении какой-то проблемы, процесс формирования и распада такой структуры становится максимально открытым, время ее жизни ограниченным. При этом деятельность организации трактуется не как процесс циркуляции ресурсов, а как процесс циркуляции специфической информации, так называемые «бизнес-процессы».

Ослабление межличностных связей приводит к росту автономии индивида, вытеснению социальных норм и интересов из внутреннего мира индивида, которые превращаются в совокупность внешних условий, к которым необходимо приспособиться. В итоге ослабляется жесткая психологическая и индивидуальная взаимозависимость индивидов, увеличивается дистанция между ними, расшатывается групповой конформизм, или, другими словами, формируется новый тип индивидуальности. На социальном уровне происходит переход приватного в публичное. «Тезис о том, что «общественное» имеет тенденцию вытеснять «частное», утратил актуальность; дело обстоит как раз наоборот: именно частное вторгается в сферу общественного, вытесняя и изгоняя все, что нельзя полностью, без остатка перевести на язык частных целей и интересов»151.

В этой связи можно заметить, что множество социальных связей существует скорее в возможности, нежели в действительности, посему риск ориентированное мировоззрение является в данной ситуации средством приспособления индивида к новым социальным реалиям, также превращающего его в инструмент трансляции данной модели поведения и деятельности. Неизменным спутником любого социального процесса становится неопределенность, источник которой в многовариантности сетевых коммуникаций. При этом по меткому замечанию З. Баумана «современная неопределенность представляет собой неопределенность совершенно нового вида. Перспективы катастрофы, вызывающие страх и вносящие хаос в чьи-то жизни, сегодня отнюдь не такие, чтобы от них можно было отмахнуться и чтобы им можно было успешно противостоять вплоть до полного преодоления, предпринимая при этом совместные усилия, занимая единую позицию, коллективно обсуждая, приходя к согласию и принимая необходимые меры. Самые страшные бедствия приходят нынче неожиданно, выбирая жертв по странной логике либо вовсе без нее, удары сыплются словно по чьему-то неведомому капризу, так что невозможно узнать, кто обречен, а кто спасется. Неопределенность наших дней является могущественной индивидуализирующей силой. Она разделяет вместо того, чтобы объединять, и поскольку невозможно сказать, кто может выйти вперед в этой ситуации, идея «общности интересов» оказывается все более туманной, а, в конце концов, даже непостижимой»152.

Появившаяся относительно недавно концепция «общества риска» стремится рассмотреть современное общество в терминах риска, прежде всего с точки зрения его производства, потребления и распределения. Главной задачей здесь ставится стремление рационализировать риск, выявить его особенности и социальные последствия, а также разработать технологии минимизации рисков.

Одной из главных технологий минимизации рисков является экспертиза или экспертное знание. В настоящее время формируется особый класс людей, который является классом, производящим знания и технологии. При этом происходит процесс монополизации знания, а заключение эксперта становится главным фактором, определяющим принятие решений властных структур. Поэтому стоит признать, что носителем новой идеологии как раз выступает класс экспертов.

Тем не менее, однозначно говорить об экспертизе как о наиболее оптимальной структуре, минимизирующей риски, было бы некоторым преувеличением главным образом из-за того, что риски в современном обществе становятся как объектом экономики, так и объектом политического влияния. Возникает опасная двойственность того, что с одной стороны общество стремится минимизировать риски, с другой оно самое же их целенаправленно производит. Эта «бесконечная нарастающая и внушающая опасения двойственность, управляющая этим нашим «обществом риска», имеет свое применение. Она смазывает колеса науки и техники, этих двух главных двигателей современного развития»153. Тогда можно сделать вывод о том, что идеология риска есть не только способ для противодействия рискам, но и способ контроля индивидов в обществе. Риски становятся политически ангажированными, особенно это касается экологических рисков. «Политически интерпретированное экологическое сознание вытесняется профессиональным манипулированием общественным мнением»154. В этом случае политическая деятельность и политическая воля при принятии решений обходит доводы науки и руководствуется своими интересами, главными из которых становится стремление к власти и ее удержание.

Одним из способов такого удержания является как раз культивирование рисков в обществе посредством их производства, тиражирование средствами массовой информации. Возникает целая индустрия производства рисков, и эта индустрия с одной стороны способствует развитию идеологии риска и представлению об обществе как обществе перманентного риска, с другой обеспечивает экономический рост. Такая позиция коррелирует с уже высказанной нами мысли об идеологии отсутствия идеологии, ибо отсутствие идеологии как устойчивого ментально-нормативного конструкта создает все условия для мышления в терминах риска. Риск как раз и становится тем конструктом, посредством которого социальные субъекты осуществляют свою повседневную деятельность в социуме.

Помимо этого следует обратить внимание еще на один аспект. Риски в современном обществе являются товаром, причем товаром двояким: с одной стороны он является побочным продуктом производства и производится в силу необходимости как неотъемлемый атрибут технологии, с другой же, он является конечной целью производства, выступая в роли товара для определенного потребителя. Осталось проанализировать особенности этого производства.

Как уже было отмечено, производство рисков есть деятельность, приносящая прибыль и стимулирующая экономический рост. В этом смысле наиболее интересной проблемой является проблема производства псевдорисков. Дело в том, что, несмотря на угрозы, исходящие от глобальных рисков, бытовые риски, с которыми субъект встречается ежедневно в процессе своей повседневной жизни во многом сведены на нет. В данном случае можно привести интересное суждение Э. Гидденса: «В целом, с точки зрения безопасности жизни факторы, снижающие риск, все же значительно превышают воздействия новых рисков»155. Это приводит к тому, что эффективная минимизация рисков понижает уровень нормального риска, создавая более чем благоприятные условия для того, чтобы добровольно искали и культивировали риск. С точки зрения психологической теории восприятия рисков и поведения субъекта в условиях ситуации риска, выделяется сравнительно небольшая группа субъектов, которая добровольно идет на риск, но к этой группе в настоящее время примыкает все больше и больше людей, желающих испытать острые ощущения. Налицо диалектика спокойного и достаточно устойчивого повседневного существования и потребность субъекта в острых ощущениях.

Здесь можно говорить о некоем компенсаторном механизме человеческой психики. Сама по себе «экстремальность, как правило, выражается в том, что, вторгаясь в относительно устоявшееся течение жизни человека и в ставшие привычными алгоритмы выполнения различных видов деятельности, глобально или в зависимости от среды его бытия – парциально, с большими негативными последствиями могут сказаться на его общем благополучии и в крайних случаях даже вызвать его смерть»156. Тем не менее, сталкиваясь с недостатком тех ситуаций, с которыми человек ранее не встречался, он начинает добровольно искать ситуации такого рода. Это все более и более ярко выражается в росте популярности экстремальных видов деятельности, экстремального образа жизни и экстремального отдыха, т. е современный человек начинает существовать в условиях искусственно созданного «экстрима» социального пространства.

С точки зрения экономической сферы жизнедеятельности общества продуцирование такого рода спроса на рисковые ситуации рождает и предложение. Главное условие – такой риск должен быть контролируемым и гарантировать максимальную степень безопасности субъекта. Поэтому такое производство есть по своей сути производство псевдориска.

Таким образом, общественная структура, созданная человеком для минимизации рисков и неопределенности и функционирующая как надприродная реальность, зачастую подменяет главную цель своего функционирования, ставя своей целью воспроизводство самой себя. В условиях глобализации, действуя сообразно интересам мирового капитала, стремясь распространить свое влияние и универсализировать общественное бытие, она ежечасно и ежесекундно взимает с индивидов плату в виде отчуждения индивидуальности. Рассеивание в пространстве и времени, социализация, самоидентификация зачастую осуществляются с помощью дисциплинарных практик в требуемом русле.

Все это позволяет говорить еще об одном срезе внерациональной формы существования современных социальных рисков – о риске как мифе, прежде всего мифе массовой культуры. Мифология риска как бы дополняет идеологические конструкты риска, превращая риск в средство манипулирования сознанием масс.

Следует сразу оговориться, что в противоположность мифологии архаических обществ, представлявшей собой особую форму мировоззрения, социальная мифология современного общества может быть рассмотрена как совокупность мифов и мифологем, редко имеющая систематизированный характер. Точнее, более корректным представляется тезис о существовании разрозненных мифологий, мифов и мифологем, циркулирующих в коммуникативных потоках современного общества как в качестве элементов различных идеологий и мировоззрений, так и в качестве относительно самостоятельных явлений. Фрагментарность мифологий – явление закономерное. С одной стороны, человек уже не может основывать свои представления о мире исключительно на мифах. С другой стороны ориентация в будущее, требует от современного мифотворчества постоянно меняющихся мифов и мифологий главным образом с целью активизации потребительского спроса и культивирования определенных жизненных стандартов для распространения западных культурных ценностей.

Одной из таких мифологий в современном обществе выступает мифология риска. В течение последних десятилетий риск постепенно превращается из понятия, применяемого в основном в экономике и управлении, в категорию современного социогуманитарного знания и не только знания, но и в мифологемы.

Рассмотрение современной мифологии риска может быть осуществлено в следующих аспектах:

1) Риск как научный миф. Несмотря на некоторую неожиданность формулировки, мифилогизирование риска в науке, прежде всего, связано с концепцией «общества риска». Концепция «общества риска» существует около 10 лет и уже получила широкое признание в научном мире. Согласно данной концепции, риск является одним из главных понятий, характеризующий состояние современного общества. В данной характеристике упор делается на всеприсутствие риска в социальной жизни, его глобальных и внепространственных свойствах, вносящих неопределенность в социальную реальность.

Исходя из этого, в основе данной концепции лежит представление о том, что преодоление неопределенности возможно посредством рационализации рисков инструментами самой социальной системы, созданием институтов минимизации рисков. Тем не менее, возможность рационализации рисков может быть поставлена под сомнение при анализе онтологической сущности риска, а также возможных границах и механизмах познания человеком мира157. Это позволяет выдвинуть идею о том, что вера в возможность создания общественных структур не имеет под собой подлинных, рациональных и окончательно определенных оснований. То есть поиск путей рационализации рисков оборачивается его мифологизацией. Аналитическое значение концепции «общества риска» очень велико, тогда как проект преобразования общества содержит в себе некоторую долю утопичности: процесс возникновения, производства, распределения, потребления и минимизации рисков бесконечен, как и процесс их познания.

2) Риск как политический миф. Н.И. Шестов дает следующую трактовку политического мифа: «социально-политический миф – это форма политической творческой активности, содержанием которой является конструирование стереотипных представлений о политических реалиях прошлого и настоящего158. Цель конструирования стереотипов проводится с целью ориентации личности в социально-политических процессах.

Современная социальная система порождает множество новых явлений в социально-политической жизни общества. В своем выступлении У. Бек отмечает, что при этом возникают проблемы в языковой артикуляции новых явлений159. Неопределенность терминов мешает понять происходящие процессы и приводит к возникновению и активизации внерациональных форм постижения индивидом своего жизненного пространства. Возникают стереотипы, в основании которых лежит не логика, а эмоционально-чувственная компонента, которая особенно сильна, когда речь идет об индивидуальной и коллективной неопределенности будущего.

Риск в современной политике тесно связывается с проблемой безопасности. Безопасность становится главной категорией в политическом процессе, ей подчиняются большинство внутригосударственных и межгосударственных проблем. Безопасность как в некотором смысле антипод риску рассматривается как главнейшая ценность, оправдывающая все: от ужесточения внутренней политики, до права вмешиваться в дела суверенных государств и территорий. При этом рациональное восприятие самой проблемы отходит на второй план, что позволяет и оперировать располагаемыми фактами в своих интересах, и влиять на массовое восприятие политических проблем. Поэтому, риск как политической миф выступает как средство аргументации при проведении определенных политических кампаний.

3) Риск как миф массовой культуры. Тесно связанным с политическими интерпретациями риска оказывается восприятие и трансляция риска в массовой культуре. Исследования показывают, что состояние риска и включенность в риск большинство людей психологически переносят достаточно тяжело. Перспектива неопределенности, хаоса пугает массы. Вера во второе пришествие Христа ослабла, но вера в конец света осталась, Конец света понимается, прежде всего, как конец социального. Все возрастающая сложность социального мироустройства, его фрагментация и многообразие увеличивают неуверенность современного человека по отношению к окружающей его среде. На этом во многом основано культивирование риска в образах массовой культуры. Можно сказать, что риск здесь является эсхатологическим мифом.

Особенно ярко эсхатологическая окрашенность риска проявляется в современном кинематографе в образе героя-спасителя мира. Уникальность героя заключается в том, что он ради сохранения существующего социального порядка добровольно «входит» в пространство абсолютной свободы, а значит и абсолютного риска. Именно через «вхождение» в хаос возможен космос. Героизм заключается в том, что персонаж предсказуемо делает выбор в пользу упорядоченности, несмотря на то, что свобода предоставляет ему возможность реализовать себя в большей степени, нежели повседневность. Это не сверхчеловек Ницше, это скорее Христос, отказывающийся подставить вторую щеку.

Таким образом, имеют место разнообразные проявления рисков в современном обществе. Рационалистический и иррационалистический дискурсы риска тесно коррелируют между собой, позволяя нам говорить о новых явлениях в социуме. Анализ риска не только как научной категории, но и как идеологической и мифологической компоненты современного социального бытия и мышления позволяет наметить пути понимания как глобальных, так и локальных процессов, отметить немаловажные особенности развития современного обществознания и массовой культуры.