Общество риска и человек: онтологический и ценностный аспекты: [Монография] / Под редакцией д ф. н., проф. В. Б. Устьянцева. Саратов: Саратовский источник, 2006

Вид материала

Монография

Содержание Глобализация социальных рисков 1. Глобальные риски: теория и классификация Войны и военные действия. Экономические риски. Информационные войны. Экспансия консумеризма. Экологические риски. Политические риски. Социальные риски. Культурные риски.

Подобный материал:

• Монография Под научной редакцией, 2238.64kb.
• Ровье 2006 Материалы 79-ой конференции студенческого научного общества спбгма им., 7915.3kb.
• Учебник под редакцией, 9200.03kb.
• Альной философии: пространственные структуры, порядок общества, динамика глобальных, 4821.57kb.
• Монография Барнаул 2009, 3320.1kb.
• Под общей редакцией проф. Малого В. П., проф. Кратенко И. С. Харьков 2008, 8344.22kb.
• Ежеквартальныйотче т открытое акционерное общество "Саратовский подшипниковый завод", 1708.8kb.
• Учебное пособие. Автор д ю. н., проф. Минин А. Я. Страхование хозяйствующими субъектами, 32kb.
• Оао «Сильвинит» "ахиллес" соль древнего пермского моря пермь Соликамск. 2001 ббк. 65., 502.69kb.
• Под научной редакцией д-ра техн наук, проф., Н. А. Селезневой; д-ра экон наук, д-ра, 370.01kb.

Раздел III.

Глобализация социальных рисков


Данный раздел посвящен анализу и проектированию моделей глобализации социальных рисков. Осмыслению подвергается ситуация, обусловленная процессами глобализации и свидетельствующая о формировании единой социальной системы, когда различные общества растут и изменяются, а социальные, политические, культурные и экономические связи проходят сквозь границы государств и властно вторгаются в судьбы живущих в них людей. Глобализация продуцирует специфический вид рисков – риски глобальные. Риск связан с социальной и деятельностной природой человека, в связи с чем современность выдвигает специфический вид рисков, продуцируемый глобализацией (глобальные риски). На основании этого вводится типология глобальных рисков.

В рамках объективно-субъективного подхода к риску обнаруживается двойственная, неоднозначная природа риска, что позволяет по-новому взглянуть на теорию и практику рисков.


1. Глобальные риски: теория и классификация


За последние два десятилетия понятие «глобализация», несмотря на все многообразие своего содержания, прочно вошло в категориальный ряд социально-философского знания. Многообразие социальных связей вбирает в единое целое «племена и языки». Как пишет Э. Гидденс, “мир стал воистину единой социальной системой в результате усиления отношений взаимозависимости, затронувших сегодня практически каждого человека”²²². Эта система не может больше рассматриваться в качестве среды, в условиях которой различные общества растут и изменяются. Социальные, политические, культурные и экономические связи проходят сквозь границы государств и властно вторгаются в судьбы живущих в них людей.

Только интеграционными процессами сущность глобализации не исчерпывается. Распространение идейного фундамента глобализации (права человека, демократия, свободный рынок) и стандартизация стилей жизни, опирающаяся на технологические достижения, «впечатывают» глобалистические реалии в уникальный социокультурный контекст. Но, с другой стороны, локальные события потенциально могут не только приобретать глобальный резонанс, но и вызывать глобальные по масштабам последствия. «Если мир взаимозависим, значит, он и взаимоуязвим»²²³. Поэтому «общество риска» превратилось в реальность.

Автор этого термина, немецкий социолог У. Бек, раскрывая его содержание, указывал на состояние всеобъемлющего страха, все более овладевающее людьми: «Опасность представляет «разрушительная сила войны». Язык опасности заразен: социальная нужда иерархична, новая опасность, напротив, демократична. Она поражает богатых и бедных. В современном меняющемся мире – мире глобализации и глобальных проблем – экологические катастрофы, локальные демографические взрывы нарушают этноэкологический баланс, стимулируют национальные движения и приводят к взрыву этничности. В условиях взрыва, смешения, хаоса опасность и безопасность не знают границ. “Когда все вокруг грозит опасностью, – замечает У. Бек, – тогда как бы уже не существует никакой опасности”²²⁴. Для обеспечения безопасности важна конкретная и трудно достижимая безграничность, как в смысле полной закрытости границы (т. е. отсутствия ее как зоны взаимоперехода), так и в смысле трансграничности, непрерывной включенности в замыкающиеся на себя сети глобального круговорота ресурсных потоков. Говоря о неизбежной глобализации рисков, У. Бек имеет в виду относительную прозрачность административно-территориальных границ. Вследствие глобализации мир стал тесен. Мирное сосуществование государств ведет к их взаимобусловленному существованию, к взаимодействию и взаимовлиянию, к взаимопроникновению, связывающему в единый круговорот обмен предпосылками существования. Как отмечают Д.В. Демин и В.П. Казначеев, к трансграничным переносам элементов биосферы ныне присоединяются миграции, транспорт, перенос материальных и духовных ценностей, потоки капитала²²⁵. Потрясения затрагивают все области. Рынки разрушаются, правовые системы не охватывают состава преступлений, правительствам предъявляются обвинения, и они одновременно получают новые шансы действовать.

— Жизненное пространство социума объединяет гетерогенное пространство мировой опасности. Опасность — уже не столько внутреннее дело страны ее происхождения, и страна не может бороться с опасностями в одиночку. Возникает новая «внутренняя политика».

— Наука не уменьшает риск, но обостряет сознание риска.

— Страх определяет чувство жизни. Ценность безопасности вытесняет ценность равенства. Это ведет к усилению значимости закона, ценности контроля и наблюдения.

— Социальный субъект должен воспринять ценность тотального контролю для «его же безопасности». Безопасность, подобно классическим ресурсам, становится одним из общественно организованных потребительских благ.

Иными словами, глобализация продуцирует специфический вид рисков – риски глобальные. Если риск как социальный феномен связан с ситуациями неопределенности, когда действия субъекта, направленные на привлекательную цель, способны вызвать как благоприятные, так и неблагоприятные последствия, то глобальные риски предполагают именно опасность наступления последствий неблагоприятных. В первом приближении глобальные риски могут быть определены как ситуативные характеристики деятельности социальных субъектов, включающие неопределенность исхода и опасность наступления неблагоприятных последствий, транснациональных по характеру.

Деятельностные основания риска заключаются в том, что риск является прежде всего деятельностью субъекта, связанной с оценкой параметров окружающего мира, и его усилий, направленных на преобразование действительности. Особенностью риска является то, что эти преобразования не всегда могут закончиться удачно. Тем не менее, возможность неудачи осознается субъектом в ходе рисковой деятельности и учитывается им как один из вариантов развития событий.

И.А. Афанасьев выделяет три основных концепции по поводу природы риска, сложившиеся в научной литературе в настоящее время²²⁶. Это объективная, субъективная и объективно-субъективная концепции. Объективная концепция настаивает на том, что риск существует независимо от осознания такового субъектами риска. Аргументация данного подхода опирается на детерминированность поведения субъектов и факт объективного наличия элементов неопределенности в ходе принятия решения. Иными словами, причинами возникновения рисков являются факторы внешней среды. Субъект не может влиять на наличие или отсутствие риска, он является субъектом воспринимающим (реципиентом), наполняющим смыслом содержание рискового поведения. Поэтому сторонники данного подхода предлагают развести категории «риск» и «осознание риска» и употреблять последнюю «в общем смысле, разумея под ним все признаки, сопутствующие принятию решений и их осуществлению»²²⁷. Данный подход не объясняет различия в оценках степени рисковости одной и той же ситуации различными людьми. Поэтому вскрытие сущности риска невозможно без действующего субъекта.

Субъективистский подход, напротив, сводит природу риска к факту наличия оценок риска. Ключевым моментом здесь является оценка субъектом какой-либо ситуации как рисковой, угрожающей его жизни, здоровью, благополучию и т.п. На наш взгляд, такая позиция слишком акцентирует субъективные восприятия рисков, не уделяя должного внимания объективным причинам рисков. Риск здесь понимается функционалистски – с точки зрения вероятности опасности и размеров ущерба, преломляясь через призму бихевиоризма. Тем не менее, данное направление ставит важный вопрос о критериях приемлемого риска.

Наиболее адекватно раскрывает природу риска объективно-субъективный подход, который утверждает, что понять природу риска можно только исходя из двух его взаимосвязанных компонентов: субъективного и объективного. Один только объективный подход сводит риск к неопределенности внешней среды, субъективный же ответ не дает полного ответа на вопрос об источнике и необходимости таких оценок. Субъективно-объективный подход наиболее полно подчеркивает двойственную, неоднозначную природу риска, открывает путь для анализа данной категории различными отраслями знаний, позволяет по-новому взглянуть на теорию и практику рисков.

Выявление объективно-субъективного характера глобальных рисков ставит перед нами две исследовательских задачи. Во-первых, определение объективной стороны данного явления, то есть рассмотрение рисков, наиболее опасных для развития цивилизации. Во-вторых, анализ преломления объективных рисков на субъективном уровне. Поскольку глобальные риски по определению настолько масштабны, что они потенциально касаются всех, а актуально – многих, некоторых или отдельных людей, то субъективный уровень должен быть представлен массовым сознанием.

Отправной точкой для классификации объективных глобальных рисков по-прежнему остаются национальные социумы, выступающие в качестве геополитических субъектов. Таким образом, мы сталкиваемся с необходимостью исследования рисков вертикального измерения, представленного взаимодействием и столкновениями цивилизаций, и рисков горизонтального измерения, представленных национальным уровнем.

К вертикальным рискам могут быть отнесены следующие.

Войны и военные действия. Войны сопровождали всю историю человечества. Всегда и везде войны выступали как трагедия человечества, они были связаны с человеческими жертвами. В XVII веке в войнах погибло 3,3 млн человек, в XVIII веке – 5,5 млн, в XIX – 16 млн человек, в ХХ веке – 100 млн. В прошлом веке появился феномен мировых войн (в Первой мировой войне участвовали 38 государств, во Второй – 61, то есть 80% населения земли того периода). Также небывало возросла социальная масштабность войн локальных. С одной стороны, технологии индустриального общества сделали возможным существование богатейшего арсенала оружия массового поражения и военной техники. В отличие от войн прошлого, современные войны вызывают катастрофические потери среди мирного населения. Экономический и экологический ущерб часто ставит государства и народы, втянутые в войны, на грань выживания. С другой стороны, локальные войны сегодня не исчерпываются региональной гуманитарной катастрофой. Они легко перерастают в мировые конфликты, чреватые новой мировой войной, провоцируют эскалацию терроризма и усиление фундаменталистских течений.

Национальный суверенитет по-прежнему не мыслим без военного потенциала, наращивание которого всегда чревато возрастанием экономических, социальных и политических рисков как внешнего, так и внутреннего порядка. Причем последним аргументом всегда оказывается ядерное оружие, позволяющее геополитическому субъекту выступать на мировой арене с позиций силы. В настоящее время на каждого жителя планеты приходится около трех с половиной тонн ядерной взрывчатки. Этим количеством можно 15 раз уничтожить все живое на Земле. В таких условиях потенциальными объектами ядерного поражения неизбежно оказываются не столько противоборствующие вооруженные силы, сколько все население планеты. Более того, сами по себе ядерные испытания привели к тому, что радиоактивные частицы были рассеяны по всей планете. Огромное количество радиоактивных веществ вовлечено в процессы, протекающие в биосфере, накапливается в почвах, водах и, главное, в живых организмах, беспрепятственно бомбардируя их своими излучениями. Глобальное радиоактивное загрязнение биосферы привело к постоянному облучению населения всего земного шара.

Ядерный баланс, по сути, выступает системой взаимного шантажа, причем «ядерный чемоданчик» оказывается клубной картой. Распределение позиций доминирования оплачивается будущим человечества как биологического вида. Тем не менее, по сей день ядерная угроза остается потенциальной, тогда как в ряде стран разрабатываются новые виды оружия: лучевого, инфразвукового, генетического, психотропного и т.п., а горячие точки планеты оказываются удобными полигонами для его апробации.

Глобальные риски современных войн всегда предполагают опасность массового физического уничтожения людей.

Экономические риски. В ходе глобализации становится все более очевидным, что человеческая жизнь имеет ценность только тогда, когда она способствует экономическому росту и экспансии капитала. Идеология глобализации — это идеология модерности, навязывающая всем странам модель развития, в которой главную роль играет «невидимая рука рынка». «Глобальная организация производства и финансов означает, что национальное государство не проводит самостоятельную политику, а только выполняет решения МВФ, ВТО, Всемирного банка и других международных организаций». В итоге возникает проблема глокализации, заключающаяся в усилении местных, локальных различий между государствами, нациями, этносами вследствие все большей глобализации.

Глобализация приводит к разделению мира на зоны жизни и смерти (по терминологии Э. Балибара²²⁸), отделенные друг от друга чем-то вроде нового «железного занавеса». В итоге, во-первых, происходит массовое обнищание трудоспособного населения, его пролетаризация и репролитаризация. Этот процесс имеет место одновременно с возросшей мобильностью капиталов и рабочей силы. На «Севере» пролетаризация включает в себя отказ от социальных программ общества благосостояния и переход от социального общества к карательному. На «Юге» происходит отказ от социальных программ развития и борьбы с бедностью. В странах полупериферии (СССР и других бывших социалистических странах) пролетаризация явилась следствием крушения «реального социализма» и отказа от социалистических социальных гарантий. При этом старые и новые бедные лишены возможности отстаивать свои интересы в СМИ и политической сфере. Во-вторых, значительная часть населения оказалась выключенной из экономического производства, «лишней», обреченной на устранение политическими или «естественными» средствами. В возникающем глобальном обществе «выброшены» из социального прогресса целые социальные группы, народы и страны. Поэтому борьба против глобализации принимает форму насилия, терроризма, погромов. По мнению Балибара, современная глобальная экономика, «экономика глобального насилия», нефункциональна, поскольку ее цели противоречивы. Тем не менее, она целесообразна, поскольку ассимилирует «лишних» для глобальной экономики людей, которые выживают физически, но ощущают себя «кочевниками».

Само их существование, их требования соблюдать присущие им права воспринимаются как угроза цивилизации. Комментируя принцип, выдвинутый Германом фон Ганштереном, согласно которому для каждого индивида имеется только одно «место» в мире, где его признают гражданином, обладающим правами человека, Балибар приходит к выводу о том, что непонятно только, какое это место и где оно²²⁹.

Терроризм. Исследователи современного терроризма единодушны в утверждении о том, что терроризм до ХХ века не носил массового характера и не имел идеологии и тех форм и методов, которые присущи современному терроризму. Его отличительной чертой является «освоение» принципов и технологий сетевой коммуникации (средства мобильной связи, знаменитый сайт «Кавказ-центр», передвижение небольшими боевыми группами, использование одиночек-смертников, отсутствие явно выраженного командного центра и др.).

Терроризм не просто «паразитирует» на сетевой коммуникации, он заставляет ее эволюционировать. В случае терроризма использование сетевых принципов организации (открытость, горизонтальность и т.п.) дополняется активной эксплуатацией неформальных связей членов организации с частными лицами, не принадлежащими организации, которые даже помимо своей воли могут вовлекаться в деятельность сетевой террористической организации. То есть члены сетевой организации, занимая определенное место в социальной и государственной иерархии, могут использовать это обстоятельство для привлечения на свою сторону или использования других людей (например, должностных лиц). Кроме того, террористами разработаны специфические формы сетевой коммуникации («цепочка», «звезда», «полая матрица»²³⁰.

Крайне важным также представляется следующее обстоятельство. Внутренние и внешние связи не регламентируются формальными рамками и обязанностями, в их основе лежат скорее общие ценности и нормы поведения, разделяемые причастными к группе лицами. Внутри организаций деятельность осуществляется самоуправляемыми группами, в то время как внешние связи могут строиться и по общепринятым социальным нормам и даже в соответствии с законодательством тех стран, на территории которых функционирует организация. Таким образом, формальные признаки террористической или криминальной деятельности могут отсутствовать до того момента, когда организация начнет проявлять себя активно.

Д. Арквилла, Д. Ронфельдт и М. Занини выделили три основных террористических парадигмы: терроризм как средство принудительной дипломатии, терроризм как война и терроризм как предвестник «нового мира²³¹. В последнем случает террор выступает как средство революционного преобразования. До недавнего времени данная стратегия состояла на вооружении сходящих с арены организаций, ставивших перед собой социально-политические цели. Теперь она оказалась востребована такими псевдорелигиозными организациями, как «Аум синреке» в Японии и структурами «Аль-Каиды». Цель террористических групп – уже не трансформация старого общества, а буквальное создание нового мира путем полного разрушения старого.

Таким образом, глобальные террористические риски заключаются не только в устрашении гражданского населения, осложнении межнациональных и межконфессиональных отношений, разжигании межнациональной розни, намеренном провоцировании военного конфликта и т.д., но и в подрыве устоев существующего мирового порядка.

Фундаментализм. Э. Гидденс определяет данное явление следующим образом: «под фундаментализмом я понимаю не «возврат к прошлому» или «настаивание на базовых принципах», а защиту переданных традицией формульных истин»²³². Фактически сегодня фундаментализм оказывается нерефлексивной защитой традиций в условиях неограниченной рефлексивности. Фундаментализм как реакция религиозных идеологий на либеральные социальные тенденции существовал всегда, однако, последняя четверть минувшего столетия ознаменовалась появлением новых его форм. В качестве реакции на глобализационные новации фундаментализм оказывается проектом отмены характерного для модерна разделения светского и религиозного. Поражение религии в битве с научно-техническим прогрессом привело к снижению числа приверженцев основных мировых религий и к ослаблению влияния религиозных идей на массовое сознание. Стремление победить в борьбе за души оборачивается возрастанием «воли к власти». Религиозные отношения в итоге переносятся в сферу политическую и трактуются в терминах власти над человеком.

Сегодня типологически сходные движения существуют не только в христианстве (в протестантизме, католичестве и православии), но и в других авраамических религиях – иудаизме и исламе, а также в индуизме, сикхизме, буддизме, конфуцианстве.

Сопротивляясь секуляризации культуры, фундаментализм абсолютизирует истинность священных текстов, следуя «букве». Запрет плюралистических трактовок приводит к установлению единственного законного понимания писаний, которое всегда продуцируется и насаждается лидерами фундаменталистских течений. Устанавливаемая интерпретации неразрывна с конкретной, крайне правой, политической позицией.

Призывая вернуться к традиции в формах прошлого, установить верховенство религии при сращении государственного и церковно-бюрократического аппаратов, фундаментализм предлагает собственный проект построения нового мирового порядка, сопряженного с распространением тоталитарной религиозной идеологии при сохранении технологического фундамента современной цивилизации.

Жесткий моральный и идеологический порядок, опирающийся на «истинные религиозные ценности», не совместим с доктриной прав человека и принципом автономии личности – идеологическими устоями глобализации. Либеральная идеология с ее веротерпимостью, толерантностью и невмешательством в частную жизнь весьма уязвима перед таким натиском.

Говоря «от имени бога», фундаменталистские течения не просто приводят к самоконсервации и самоизоляции определенных сегментов глобального социального пространства, они выступают мощной пассионарной силой, способной ассимилировать глобалистический пейзаж.

Информационные войны. Под информационными войнами понимают действия, предпринятые для достижения информационного превосходства путем нанесения ущерба информации, процессам, основанным на информации, и информационным системам противника при одновременной защите собственной информации, процессов, основанных на информации и информационных систем²³³. Как видно из определения, основным предметом информационных войн является информация, циркулирующая в автоматизированных системах управления и связи. Такие системы выступают неотъемлемым компонентом структуры управления государством, экономикой, финансами и обороной. Ускоренное развитие компьютерных технологий не только в значительной мере способствовало повышению эффективности их функционирования, но и открыло дополнительные возможности для преднамеренного деструктивного воздействия на них противостоящей стороны.

Могут быть выделены три цели информационной войны:

1. контроль над информационным пространством;
   
2. информационные атаки на противника;
   
3. повышение общей эффективности вооруженных сил с помощью повсеместного использования информационных технологий.
   

Содержательно концепция информационной войны раскрывается на двух уровнях – государственном и военном²³⁴. На первом уровне ее сущность сводится к ослаблению позиций конкурирующих государств, подрыве их национально-государственных устоев, нарушении системы государственного управления за счет информационного воздействия на политическую, дипломатическую, экономическую и социальную сферы жизни общества, проведения психологических операций, подрывных и иных деморализующих пропагандистских акций.

Второй уровень представлен комплексом мероприятий, проводимых в масштабах вооруженных сил страны, их видов, объединенных командований в зонах, и являются составной частью военных кампаний (операций). В этом случае информационные войны направлены на достижение информационного превосходства над противником (в первую очередь в управлении войсками) и защиту своих систем управления. Для этого могут использоваться любые военные и технические силы и средства, имеющиеся в распоряжении, при формальном соблюдении правовых, моральных, дипломатических, политических и военных норм.

В качестве глобального риска информационные войны сопряжены с дестабилизацией информационного пространства и фрагментацией информационного общества. Поскольку важным аспектом информационных войн является подавление информационно-технологического потенциала противников,современные информационные технологии «монополизируются» странами – «информационными агрессорами». Страны – «жертвы» оказываются не в состоянии получать информацию, необходимую для выполнения их целей, пользоваться ею и защищать ее.

Экспансия консумеризма. Консумеризм основан на массовом потреблении материальных благ, сопровождающимся формированием соответствующей системы ценностных ориентаций и установок.

Глобализация популяризировала культуру потребительства. Потребительство дало рождение специфической ценностной системе, в рамках которого люди придают большее значение тому, что имеют, чем основополагающим человеческим ценностям.

Индустрия досуга и развлечений, реклама, теле- и киноиндустрия обеспечивают функционирование имиджей, идентичностей, стилей жизни, субкультур и механизмов социализации, ориентированных на комфорт. Технические средства (а значит, соответствующие производства) и энергетические затраты, необходимые для его поддержания, являются непосильным грузом для человечества. Поскольку население планеты живет в условиях ограниченных ресурсов, все шесть (а в будущем – и более) миллиардов не могут жить так, как жители развитых стран, поскольку развитые страны потребляют 75% добываемых ресурсов. Культивация и тиражирование искусственных потребностей не только не рациональны, они паразитируют на подлинных человеческих ценностях и губительны для гуманизма.

Общество потребления основано на превращении массовых предметов в символы отношений. Тело, одежда, речь, машина, место отдыха превращается в имидж своего владельца. Имидж, в свою очередь, – это результат восприятия человеческой личности в ее индивидуальном измерении другими людьми. Таким образом, формула потребления выстраивается следующим образом – я есть то, на что я трачу деньги. То, на что я трачу деньги (предметы и опыт) есть отношение ко мне людей.

Игра между марками, брендами, лейблами и культурными ценностями потребителей становится основанием социального единства. Включенность в общество больше не переживается как эмоциональные связи с сексуальными партнерами, друзьями, родственниками. Она трансформируется в демонстрацию/приобретение черт сексуальности, коммуникабельности, популярности через предметы-маркеры. Человеческие отношения подменяются отношениями с вещами либо уподобляются им, уходят от субъект-субъектной модели.

Поскольку консумеризм привносит удовольствие и призрак исполнения сокровенной Мечты — о любви, счастье, признании — жители планеты отдаются в его власть добровольно. Фрагментированное пространство потребления рассеяно по всему миру, сконцентрировано вокруг основных артерий массового общества. Путешествие, отдых, прием пищи, покупка одежды превращены в контролируемый поток квантируемых удовольствий, вовлечение в который исключает свободный выбор содержания собственной жизни. Основной риск консумеризма заключается в исчерпании и подмене ценностных основ человеческой цивилизации и превращении последней в глобальное сообщество «постчеловечков».

Горизонтальные риски связаны со сферами рискогенной деятельности человека, регулируемым, в первую очередь, национальными государствами. В условиях глобализации любой национальный кризис может представлять потенциальный риск дестабилизации для остальных геополитических субъектов (по принципу домино).

Экологические риски. Экологические риски традиционно относятся к цивилизационному уровню, где они представлены глобальным изменением климата, обеднением озонового слоя в стратосфере, изменении компонентов среды обитания, гибелью популяций и потерями в биологическом разнообразии. Однако сегодня экологические риски, непосредственно сопряженные с угрозой жизни и здоровью человека, разворачиваются на горизонтальном уровне, где они представлены следующим перечнем:

• загрязнение атмосферного воздуха (газами, аэрозолями);
  
• накопление радиоактивного газа радона в помещениях;
  
• загрязнение воздуха в помещениях;
  
• загрязнение питьевой воды;
  
• присутствие химических загрязнителей (токсикантов) на рабочих местах;
  
• загрязнение почв и вод пестицидами;
  
• обеднение озонового слоя²³⁵.
  

Эти риски порождаются источниками непрерывного или разового действия. К источникам непрерывного действия относятся вредные выбросы от стационарных установок, а также от транспортных систем. К ним же следует отнести результаты использования в сельском хозяйстве удобрений, инсектицидов и гербицидов. Непрерывными поставщиками загрязнителей в среду обитания являются места сосредоточения промышленных и бытовых отходов (отвалы пород вблизи угольных шахт, хвостохранилища горно-металлургических предприятий, городские свалки и т.п.). Разовыми источниками являются аварийные выбросы вредных веществ в результате взрывов или других аварийных ситуаций на промышленных объектах, а также серьезные дорожно-транспортные происшествия при перевозке ядовитых веществ. Причинами разовых выбросов могут быть, разумеется, и природные катастрофы (землетрясения и оползни, бури и ураганы, наводнения и вулканические извержения).

Независимо от характера действия источника опасности, результатом ее проявления последней выступает ущерб, который наносится и людям и окружающей среде.

Экологические риски возрастают не по вине человечества в целом. Многие исследователи глобального экологического кризиса обнаруживают, что эта глобальная проблема лежит на совести руководства и правящих общественных групп развитых стран²³⁶. Экологическими рисками нельзя управлять сверху, поскольку планетарное общество и мировое правительство в настоящее время – не более чем утопия. Минимизация таких рисков возможна только в результате эффективной и продуманной национальной политики, направленной не только на сбережение собственного фрагмента среды обитания, но и на уважительное отношения к экологическим ресурсам соседей.

Политические риски. Политические риски на национальном уровне традиционно были связаны с распределением власти в обществе и подавлением тех или иных его групп. Глобализация породила новые виды и формы политических рисков. Во первых, это риски «смерти политики», когда настоящая политика, под которой понимается борьба за власть политических лидеров, поддерживаемых группами населения, замещается экспертным социальным администрированием. Деполитизация политики детерминирована общим экономическим кризисом, поразившим в 80—90-ые годы многие западноевропейские страны.

Концепция «социального государства» оказалась практически нежизнеспособной перед лицом новых задач общественного управления (социальные девиации, «новые бедные», рост преступности и др.).

Сменивший концепцию «социального государства» неолиберализм потребовал переопределения целей государства и «рационального» менеджмента, якобы научно обоснованного и деидеологизированного. Экспертное принятие решений приводит к тому, что роль индивида меняется с творца политики на ее символ. Политические лидеры на практике утрачивают монополию на реализацию властных полномочий, поскольку пирамидальная концентрации власти национального государства размывается краткосрочными узлами сетевой организации.

Во-вторых, это четкая демаркация между сетевым и массовым «обществами». Современная демократия постепенно начинает опираться на компьютерно-опосредованные механизмы принятия решений, предполагающие этапы предварительного согласования проекта решения с избирателями. В этом случае население, используя Интернет и локальные компьютерные сети, может доводить до своих избранников собственную позицию до того, как позиция правящих структур по важным вопросам становится окончательной.

Чаще всего наиболее активными оказываются различными общественными движениями, приобретающими все более размытые очертания (минимизация бюрократического управления, отсутствие системы членства и т.п.).

Для того чтобы рядовой индивид мог участвовать в этом процессе, он должен обладать доступом к определенным техническим системам, навыками их использования и соответствующим мировоззрением, позволяющим воспринимать собственную деятельность как «естественную».

Таким образом, участие в «сетевой политике» ограничивается экономическим, образовательным и культурным цензом, оставляя тех, кто не способен его перейти, во власти манипулятивных технологий СМИ и, в первую очередь, телевидения.

Для «молчаливого большинства» существующие практики принятия решений оказываются непрозрачными, а участие в избирательном процессе ограничивается периодическим доступом к избирательным урнам.

Политические риски оказываются направленными на сами основы демократии.

Социальные риски. Социальные риски генерируются динамикой социальной структуры. Изменение социальной стратификации, темпов социальной мобильности, демографические процессы, влияющие на этнический и конфессиональный состав социальных слоев – все это создает предпосылки для социальных конфликтов. Предотвращая окостенение социальной системы, конфликты при превышении определенного количественного порога способны приводить к ее распаду. Масштабные конфликты способны вызвать социальный коллапс.

Глобализация вызывает к жизни специфические социальные риски, связанные с глобальной миграцией по оси Юг – Север. Мигранты оказываются важными источниками формирования транснациональных социальных пространств в рамках пространств национальных. Поселившись на значительное время вне страны своего происхождения, они часто поддерживают устойчивые транснациональные связи с помощью современных средств коммуникации. Эти связи могут иметь неформальный характер, такой как семейные узы, или они могут быть институциализированы, как политические партии, располагающие отделениями как в странах иммиграции, так и в странах эмиграции. Транснациональные цепи характеризуются постоянным обращением товаров, людей и информации, пересекающих границы государств эмиграции и иммиграции по принципу обмена, то есть инструментального взаимодействия. Таким образом, транснациональные социальные пространства миграции конституируются перемещениями различных форм ресурсов или капитала между пространственно подвижными и неподвижными людьми, с одной стороны, и регулированием, налагаемым национальными государствами и различными другими организациями, с другой (например, иммиграция, контролируемая государством, политика по отношению к беженцам, учреждения в этнических общинах).

Само существование таких пространств рискогенно, так как противостоит ассимиляции мигрантов. В итоге национальные государства оказываются между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, предоставление социальных гарантий мигрантам и легализация их статуса осуществляется в ущерб интересам коренного населения, поскольку ложится финансовым бременем на плечи налогоплательщиков. С другой стороны, социально-экономическая дискриминация и жесткая политика по отношению к мигрирующим меньшинствам несовместима с приматом концепции прав человека.

Опасность новых социальных рисков продемонстрировали всему миру недавние беспорядки в Париже. Вообще говоря, управление социальными рисками становится все более сложным несмотря на наработанные формы институализации конфликтов в силу сложности их детерминант. Если учесть, что массовая психология очень долго сохраняет установки на стигматизацию «нежелательных» групп, то переоценка дестабилизационного потенциала социальных рисков для существующих социальных систем окажется проблематичной.

Культурные риски. Эти риски связаны, во-первых, с упадком национальных культур. Падение востребованности устной коммуникации и живого общения приводит к деградации традиционных механизмов трансляции культурного опыта. Довольно агрессивным оказывается серийное клонировании субкультур на основе поп-мейнстрима. Также необходимо отметить стандартизацию и унификацию систем образования, диктуемую потребностями технологического развития, которая не может не оказывать отрицательного влияния на ценности и нормы национальных культур.

Во-вторых, это риски формирования сетевой культуры. Мы уже отмечали наличия цензов использования сетевых коммуникаций Пристальное рассмотрение этой проблемы свидетельствует о том, что актуальное и даже потенциальное количество людей на планете, имеющих необходимые знания и доступ к сетевым технологиям очень мало. По данным ООН за 2000 г. количество грамотных людей на планете составляет чуть более 80%, однако, сводный индекс доступности образования составляет только 65% ²³⁷. Кроме этого, следует принимать во внимание, что, несмотря на то, что 4/5 населения Земли умеют читать и писать этого явно недостаточно для использования сетевых технологий. Активными пользователями являются люди, имеющие высшее образование и определенный уровень доходов, делающий доступным необходимое оборудование, что снижает число потенциальных и актуальных пользователей в десятки раз. По данным различных рейтинговых агентств общее число людей, регулярно пользующихся интернетом на середину 2003 г. составляло чуть более 600 млн. человек, что составляет около 10% мирового населения. При этом под регулярно пользующимся подразумевается человек, использующий интернет не менее раза в месяц. Тогда число пользователей, использующих интернет постоянно в своей профессиональной деятельности в разы меньше числа общих пользователей. Кроме того, темпы прироста пользователей интернет замедляются: в развитых странах рост пользователей замедляется ввиду приближения предела охвата населения данными технологиями, а в слаборазвитых – ввиду отсутствия необходимых ресурсов.

Сосуществование этих двух разнонаправленных, хотя и не взаимоисключающих рисковых комплексов чаще приобретает форму борьбы. Освоение сетевой культуры предполагает рецепцию космополитических ценностных систем возможно, сама по себе такая рецепция вовсе не обязательно губительна для национального культурного пространства, но слишком часто оно идет параллельно с включением в аксиологическое измерение консумеризма, гораздо более агрессивного в этом отношении. Показательна в данном контексте сетевая политика Китая («Великая китайская веб-стена»), в котором правительство использует две стратегии веб-цензуры – фильтрацию материалов и поощрение самоцензуры путем регулирования, управления и карательных мер. Наличие двухступенчатого доступа (через ограниченное количество ключевых узлов) к сайтам всемирной паутины поощряет инструментальное освоение сетевой коммуникации при элиминации ее идеологического сопровождения.

Являясь элементами объективных условий жизнедеятельности людей, рассмотренные явления могут получить статус рисков в рамках заявленного объективно-субъективного подхода только при учете субъективного отражения. На наш взгляд, плодотворным в решении этого вопроса является обращение к понятию «топос» (греч. ó — место). Своим происхождением данный термин обязан риторическому дискурсу, восходящему к Аристотелю. Нормативная риторика определяет топосы следующим образом: «Общие места (loci communes) – повторяющиеся в выступлениях мотивы, способы доказательства, убеждения, охватывающие разные виды логических аргументов и средства языковой экспрессии (фигуры), подражающие соответствующим образцам. Во вторичном значении: фраза, прописные истины»²³⁸.

В отечественной филологии термин «топос» не прижился, его, как правило, замещают термины «общее место», «устойчивая формула» и т.п. В философских науках понятие «топос» употребляется скорее метафорически, нежели терминологически («топос культуры», «топос бытия» и т.п.).

Социально-гуманитарное знание оказалось более благосклонным к категориальной разработке данного термина. Так, Н.А. Шматко предлагает использовать его при исследовании публичной политики для обозначения открытого множества практик и практических схем, связанных с некой социальной проблемой, т. е. с определенным «общим местом» массовой коммуникации: алкоголизмом, токсикоманией, безработицей, беженцами и пр.²³⁹. Такое определение представляется несколько неточным, поскольку все перечисленные явления относятся все-таки к конкретному звену массовой коммуникации, а именно к ее содержанию. «Топос» как «общее место» формируется в массовом сознании, при этом роль массовой коммуникации, конечно, трудно недооценить. Тем не менее, другие виды коммуникации (государственная как специализированно-групповая, например) также задействованы в этом процессе.

Топосы рассмотренных нами глобальных рисков находятся в подавляющем большинстве случаев в зачаточном состоянии, являясь либо слишком экзотичными (информационные войны), либо узкоспециализированными (экологические риски) для массового реципиента. Чаще всего их формирование ограничивается созданием «пугал» для политической риторики.

Наиболее показательным в этом отношении оказываются риски, существующие на границе политической и религиозной сфер социальной реальности.