Общество риска и человек: онтологический и ценностный аспекты: [Монография] / Под редакцией д ф. н., проф. В. Б. Устьянцева. Саратов: Саратовский источник, 2006
| Вид материала | Монография |
| 4. Концепция общества риска и философская онтология |
- Монография Под научной редакцией, 2238.64kb.
- Ровье 2006 Материалы 79-ой конференции студенческого научного общества спбгма им., 7915.3kb.
- Учебник под редакцией, 9200.03kb.
- Альной философии: пространственные структуры, порядок общества, динамика глобальных, 4821.57kb.
- Монография Барнаул 2009, 3320.1kb.
- Под общей редакцией проф. Малого В. П., проф. Кратенко И. С. Харьков 2008, 8344.22kb.
- Ежеквартальныйотче т открытое акционерное общество "Саратовский подшипниковый завод", 1708.8kb.
- Учебное пособие. Автор д ю. н., проф. Минин А. Я. Страхование хозяйствующими субъектами, 32kb.
- Оао «Сильвинит» "ахиллес" соль древнего пермского моря пермь Соликамск. 2001 ббк. 65., 502.69kb.
- Под научной редакцией д-ра техн наук, проф., Н. А. Селезневой; д-ра экон наук, д-ра, 370.01kb.
4. Концепция общества риска и философская онтология:
установление диалога
Проделанное выше и далеко не полное рассмотрение некоторых составляющих концепта риска, призванное не только найти точки соприкосновения с философской онтологией (1), но и указать на направления возможного диалога (2), позволяет сделать ряд выводов в отношении этих двух различных, но взаимосвязанных задач.
(1). Концепт риска в своих составляющих раскрывает тот содержательный потенциал, который, если и содержится в нем при сугубо социологическом подходе, тем не менее, будучи эксплицированным в философском мышлении, позволяет нам выделить ряд существенных характеристик общества риска.
Концепция общества риска предстает перед нами в качестве определенным образом организованной теории практического действия, что предполагает своеобразную дискурсивную модель того пространства, в пределах которого осуществляется как верификация этой теории, так и ее обсуждение и развитие. В этом отношении мы не можем причислить концепцию общества риска к традиционно понятому значению теории, которая вполне обоснованно могла быть либо противопоставлена, либо отделена от практического исполнения. В основании концепции общества риска лежит сам принцип неразличения теоретического и практического действия, выступающий в данном случае не столько недостатком, сколько принципиальным положением, репрезентирующим концепцию общества риска в четко определенный ранг, указывающий направление ее возможной концептуализации.
Само направление концептуализации теории общества риска предполагает самокритику как один из конституирующих элементов этой теории; самокритика присутствует в концепции общества риска сразу на нескольких уровнях. С одной стороны, концепция общества риска в содержательном отношении имеет сугубо нормативный характер, не претендующий на наделение общества риска каким-то конечным смыслом или целью. С другой стороны, сам концепт риска избегает возможности своего сугубо феноменологического прочтения (если феноменологию понимать так, как ее понимал ее основатель Эдмунд Гуссерль); хотя риск по существу и интенционален в смысле риска: для кого-то, по отношению к кому-то, чем-то и т.д., тем не менее, эта интенциональность в принципе носит сугубо служебный характер. Удержание риска в качестве феномена с необходимостью переключает внимание на значение смысла измерения риска, что снимает возможность всякого феноменологического дискурса в отношении риска — в пользу социальной феноменологии, склоняющейся к конструктивизму.
Согласно тому значению, в которое концепция общества риска помещает современное общество, предполагается понимание принципиально нефинализируемой истории, не имеющей иного смысла, кроме как в собственном осуществлении. Последнее обстоятельство, впрочем, понимает само историческое осуществление вполне особенным образом: это осуществление, которое всегда находится на один шаг впереди себя, и в этом смысле мы можем говорить о развитии в истории, о прогрессе (что, в том числе, выражается и в априоризации Гидденсом принципиальной неполноты будущего). Оригинальность концепции общества риска в этом отношении находит свое осуществление, помещаясь между двумя взаимоисключающими идеями: с одной стороны, это идея прогресса (предполагающая, что общество куда-то движется; что наличествует некая внеисторическая шкала исторической ценности) и, с другой стороны, это нефинализируемость исторического осуществления (в традиционных концепциях философии истории лишающая историю всякого возможного смысла в принципе). Концепция общества риска моделирует определенный оригинальный синтез этих двух взаимоисключающих идей, оставляя за осуществлением истории смысл, который состоит в самом ее осуществлении, и, в то же время, вводя значение развития за счет принципиальной неполноты и недостаточности грядущего исторического бытия, которое с полным правом можно назвать рископорождающим (рискогенным) и рискосодержащим. В концепте риска ровно столько негативного, чтобы можно было ввести шкалу развития и ровно столько позитивного, чтобы не абстрагировать это развитие от самого его осуществления.
Поскольку концепция общества риска предполагает демократическую модель общества постиндустриальной эпохи, совпадающей с эпохой глобализации (и, в первую очередь, с эпохой глобальных рисков), то сам риск становится основным представителем этого общества представительной демократии. В этом смысле словоупотребление «общество риска» более чем обосновано при всей его двусмысленности: перед нами общество, представленное риском как депутат представляет свой округ в парламенте и, в то же время, перед нами общество, полностью пронизанное риском — в той мере, что каждый член этого общества представляет риск всего общества (откуда следует нормативность ответственности общества за риск). Выдерживать полную адекватность этой двусмысленности концепции общества риска позволяет то обстоятельство, что, оперируя в основном определенной моделью времени, общество риска само выделяет через институциализацию (в первую очередь политической власти) место под риск как с необходимостью наступающий. Заполнение этого места привносит риск в общество и, в то же время, все общество постоянно заботится над тем, чтобы это место присутствовало — через измерение рисков с целью их минимизации.
Политическая власть в обществе риска конституируется вокруг места рисков безусловным образом в лице тех, кто призван обслуживать и сводить к минимуму риски будущего: речь идет об институте экспертизы, страхования (гарантирования) и безопасности. Безусловность этой власти придается тем обстоятельством, что она оперирует будущим, которого (еще) нет. Этот аспект можно было бы проиллюстрировать «Процессом» Франца Кафки, когда автор интригует читателя финалом романа, в котором приговор должен быть либо окончательно опровергнут, либо приведен в исполнение, и, в то же время, все это время сюжетного движения «Процесса» уже и есть тот самый окончательный приговор, которого (в итоге) читателю так и не было явлено (в смысле: объяснено). Отправление власти в настоящем за счет не наступившего будущего порождает определенную мифологему политической власти в пределах концепции общества риска, которую можно выразить следующим образом: тем больше безусловной власти там, где меньше оснований для ее легитимности (в ситуации “стерильной” безопасности).
Но подлинным нервом концепции общества риска, если рассматривать ее через призму философской онтологии, является проблема времени. Дело в том, что концепция общества риска во многом задним числом выстраивает достаточно оригинальную — для той же философской онтологии — концепцию времени. Время в концепции общества риска контролируемо посредством операции измерения тех рисков, которые в этом времени содержатся. Это порождает определенную общественную стратегию осуществления истории как недоверчивого ожидания, лишенного всяких коннотаций пассивности. Напротив, недоверчивое ожидание как конституция определенного отношения ко времени, представляет собой с этой точки зрения чрезвычайно активистскую позицию, не позволяющую медлить. Это отсутствие права на промедление в отношении к собственному будущему заявляет о себе в недоверии к настоящему (как модусу времени), перемещая тяжесть настоящего (как модуса бытия, действительности) на будущее; это перемещение есть ни что иное, как контроль над временем, который сводится к колонизации будущего в значении освоения. Однако колонизировать и осваивать целенаправленно можно лишь то, что современному обществу, хотя в полной мере и не принадлежит (т.е. является чуждым), но в то же время, может быть колонизировано. Это позволение на контроль будущего (названное нами условно априоризацией Гидденса) предполагает определенный статус будущего в качестве просто неосвоенного, но полностью лишенного статуса Другого, судьбы или рока. Именно в таком смысловом приеме содержится та лишь отчасти прогрессистская идея общества риска, о которой только что было сказано. Однако (и в этом безусловное преимущество концепции общества риска перед возможной критикой) само это освоение будущего априорно предполагается в качестве тенденции освоенности, не претендующей на полное и безусловное присвоение. Последнее обстоятельство радикальным образом отличает интенции данной концепции от иных прогрессистских просвещенческих теорий.
Помимо таких формально-онтологических моментов в понимании времени, концепция общества риска наполняет понимание времени еще и вполне определенным содержанием, которое, впрочем, неотделимо от самой формы. Речь идет о том, что будущее, которое кристаллизует (в силу содержащихся в нем рисков) вокруг себя как все общество, так и власть над ним, изначально представлено в качестве негативного как рискосодержащего. Политическая власть в обществе риска легитимизуется за счет негативности, которую несет в себе будущее этого общества. Эта негативность находит свое выражение и в несколько иных нюансах значения: мы здесь имеем дело с концепцией власти как восполнения (в смысле Жака Деррида), которое, чтобы постоянно воспроизводиться, с необходимостью должно наделять мир значениями недостатка и опасности.
Таковы в общих чертах те содержательные характеристики концепции общества риска, которые могут быть получены и выведены при понимании риска в качестве концепта, при понимании, которое предполагает выделение и исследование целого ряда составляющих. Последние в данном случае были взяты в контексте философской онтологии. Теперь нам осталось рассмотреть сам статус концепции общества риска, который может быть выявлен в ходе диалога социологической по существу концепции с философией.
(2). Характеристику концепции общества риска предлагает уже сам Ульрих Бек, когда дает своей программной работе «Общество риска» подзаголовок «На пути к другому модерну». Безусловно, концепция общества риска — это концепция модерна. Вопрос состоит в том, чтобы выяснить, насколько модерн здесь — другой? Что придает ему этот статус другого перед лицом «традиционно» модерновых теорий? Сам модерн в двух словах обычно характеризуется в качестве «эпохи разума и конца мифа»112. Если понимать модерн именно таким образом, то в концепции общества риска можно без труда различить эту расположенность к «эпохе разума», поскольку сама установка на измерение рисков как контроля над собственным будущим в истории общества — это идея духа рациональности. В этом смысле подтверждает «модерновый» статус концепции общества риска еще и то обстоятельство, что она не оставляет место не только мифам во всех их проявлениях, но даже и религии (что, опять же, отличает ее от рационализма Нового времени и эпохи Просвещения в той мере, в которой последние все же оставались под эгидой христианства).
В какой-то мере человек общества риска — это либертен. Последний характеризуется у Марселя Энаффа (ученика Жиля Делёза) следующим образом: «Спрятанные за механизмом закона и договора, обеспечивающие мирное производство и обмен, гарантирующими порядок и безопасность тем, кто подчиняется, господа, которые приводят в движение эти механизмы, разыгрывают между собой странную партию в покер: партию высшего наслаждения и смертельного риска… Игра, являющаяся отличительной чертой чисто либертеновского господства и предстающая как крайнее утверждение роскоши, как риск, без которого недостижима абсолютная привилегия подвергнуться прямому воздействию грубой силы при отсутствии всякой помощи и всяких гарантий»113. С той лишь разницей, что либертены, полагаясь на разум, ищут наслаждения в риске, в то время как власть в обществе риска полагаясь на недостаточность и негативность (рискованность) исторического будущего, утверждает разум как измерение всякого бытия во времени. Если, согласно Хайдеггеру, смысл бытия постигается из горизонта временности, то рискосодержащий горизонт времени придает всякому бытию, наличествующему здесь и сейчас как характер измеримости, так и характер рискованности. Концепция общества риска безусловно рациональна, однако рациональность эта перемещается с познания бытия на познание времени; мы имеем дело с временной рациональностью. Она, как видится, и определяет концепцию общества риска в рубрику «другого модерна». В этом смысле решающим будет понимание того, насколько временной окажется эта временная рациональность, какими ресурсами располагает концепция общества риска для того, чтобы выстоять в поле гуманитарного дискурса самостоятельно, не соскальзывая обратно в экономические и социологические дисциплины, из которых она о себе изначально заявила? Это один из решающих вопросов, однозначный ответ на который сегодня дать, пожалуй, не может никто. Делом гуманитарной мысли, в основании своем представленной философией, остается установление конструктивного диалога с концепцией общества риска, а также непредвзятое критическое осмысление предлагаемых ею значений, способных обогатить не только социально-философскую мысль, но также и другие разделы гуманитарного знания.