Geum.ru

Мировой экономики, управления и права

Вид материалаКнига
Проблемы прекращения общей совместной собственности бывших супругов
Теоретические основы процесса познания содержания
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   21

Т. В. Краснова, канд. юрид. наук,

доцент каф. гражданского права и процесса ТГАМЭУП


ПРОБЛЕМЫ ПРЕКРАЩЕНИЯ ОБЩЕЙ СОВМЕСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ БЫВШИХ СУПРУГОВ


В соответствии с п. 3 ст. 244 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) общая собственность на имущество является совместной в случаях, когда ее образование предусмотрено законом. В настоящее время закон допускает возможность возникновения общей совместной собственности у супругов (ст. 256 ГК РФ), у членов крестьянского (фермерского) хозяйства (ст. 257 ГК РФ) и у членов садоводческого, огороднического или дачного некоммерческого объединения (ст. 1, 4, 10 Федерального закона от 15.04.98 г. № 66-ФЗ «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан»1). Между тем на практике участниками общей совместной собственности признаются и бывшие супруги, поскольку «факт расторжения брака сам по себе не аннулирует совместный характер собственности супругов и обязанности осуществлять правомочия собственника лишь сообща, по совместному решению»2. Таким образом, действующий к моменту расторжения брака законный режим общей совместной собственности сохраняется в отношении соответствующего имущества и после развода.

В настоящее время прекращение общей совместной собственности бывших супругов на имущество, нажитое в период брака, может быть произведено путем заключения указанными лицами соглашения о разделе имущества, предусмотренного ст. 38 Семейного кодекса Российской Федерации (далее – СК РФ). Отметим, что на практике возможность заключения такого соглашения бывшими супругами иногда ставится под сомнение, в связи с тем, что в ст. 38 СК РФ отсутствует на этот счет специальное указание. К тому же, в п. 2 ст. 38 СК РФ, предусматривающем, что «общее имущество супругов может быть разделено между супругами по их соглашению», в качестве субъектов соглашения о разделе имущества указываются именно супруги, а не бывшие супруги. Это может послужить основанием для вывода о допустимости заключения соглашения о разделе имущества по семейному законодательству только до момента расторжения брака (как, например, Судебной Коллегией по гражданским делам Верховного Суда РФ был сделан вывод о неприменении ст. 35 СК РФ к отношениям бывших супругов, в связи с тем, что статья рассчитана именно на супругов, а не на иных лиц3). С нашей точки зрения, при решении этого вопроса необходимо исходить из положения п. 1 ст. 38 СК РФ, предусматривающего, что раздел общего имущества супругов может быть произведен как в период брака, так и после его расторжения. Действие данной нормы не ограничивается случаями обращения супругов с соответствующими требованиями в суд.


Академический вестник




В СК РФ не закреплены правила, касающиеся формы соглашения о разделе имущества. В п. 2 ст. 38 СК РФ указано лишь, что по желанию супругов оно может быть нотариально удостоверено (п. 2 ст. 38 СК РФ). На сегодняшний день нет оснований для вывода о недействительности соглашения о разделе имущества, заключенного в устной или письменной форме. В теории предлагается решать данный вопрос путем применения положений гл. 9 ГК РФ1. Нами был аргументирован вывод о необходимости регулирования отношений, связанных с оформлением соглашений по поводу имущества, нажитого в период брака, с помощью норм о брачном договоре2.

В СК РФ не регламентируется содержание соглашения о разделе имущества. Предполагается, что главным его условием является закрепление за каждым из участников конкретных вещей из состава общего имущества3. Необходимо учитывать, что в соответствии со ст. 254 ГК РФ раздел общего имущества между участниками совместной собственности может быть осуществлен после предварительного определения доли каждого из них в праве на общее имущество. По справедливому мнению О.Н. Низамиевой, в соглашении о разделе имущества предварительное определение идеальных супружеских долей не обязательно, в нем могут быть просто указаны конкретные вещи, которые будут являться собственностью каждого из супругов4. В этом случае доли «в скрытой форме оказываются заложенными в то распределение вещей, которое согласовали супруги»5. Таким образом, момент определения долей в соглашении о разделе имущества супругов предшествует моменту раздела общего имущества либо совпадает с ним.

Необходимо отметить важное теоретическое и практическое значение соотношения понятий «определение долей в общем имуществе» и «раздел общего имущества». В науке и законодательстве конструкция «раздел общего имущества» применяется в двух одинаково справедливых значениях: раздел, как процедура прекращения общей совместной собственности супругов, и непосредственно раздел, как основание прекращения общности имущества. Конструкция «определение долей в имуществе» предполагает определение долей в праве на общее имущество и в зависимости от понимания термина «раздел имущества» представляет собой либо один из возможных результатов раздела, либо независимое от него основание прекращения общей совместной собственности. Во избежание противоречий, возникающих в отсутствие единообразного употребления и толкования терминов, и с учетом требований п. 1 ст. 254 ГК РФ мы полагаем целесообразным следующее соотношение. Термин «раздел имущества супругов», в том числе с учетом энциклопедического значения слова «раздел» – распределение6, должен быть истолкован как «прекращение общей собственности супругов (бывших супругов) путем распределения между супругами (бывшими супругами) конкретного имущества, нажитого в период брака, или передачи указанного имущества (его части) одному из супругов (бывших супругов) с компенсацией стоимости соответствующего имущества (его части) другому». «Определение долей в общем имуществе супругов» будет рассматриваться как «прекращение общей совместной собственности супругов (бывших супругов) путем установления долей в праве общей собственности супругов (бывших супругов) в отношении имущества, нажитого в период брака».

В случае спора раздел совместного имущества бывших супругов производится в судебном порядке (п. 3 ст. 38 СК РФ). К требованиям о разделе имущества супругов, брак которых расторгнут, применяется трехлетний срок исковой давности (п. 7 ст. 38 СК РФ). По поводу начала течения данного срока существуют различные точки зрения. По мнению одних авторов, исковая давность начинает течь с момента расторжения брака1, с точки зрения других – с момента, когда супруг узнал или должен был узнать о нарушении своего права2. Некоторые специалисты считают возможным предположить и то, что началом течения срока исковой давности является момент фактического прекращения супружеских отношений до расторжения брака, поскольку с этого момента суд вправе считать имущество супругов раздельным3. Как сказано в п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 15, течение этого срока следует исчислять не со времени прекращения брака, а со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права (п. 1 ст. 200 ГК РФ). Данная позиция основывается на том, что в ст. 38 СК РФ нет специального упоминания о начале течения срока давности, а ст. 9 СК РФ, регулирующая общие принципы применения исковой давности к семейным отношениям, отсылает к нормам гражданского законодательства. Однако, по мнению М.В. Антокольской, такое решение проблемы нельзя признать оптимальным. «Специфика семейных отношений, – отмечает М.В. Антокольская, – часто приводит к тому, что по той или иной причине один из бывших супругов не только не предъявляет иска, но и в течение длительного времени не обращается к другому бывшему супругу с требованием о разделе. В течение всего этого периода он не знает и не может знать о нарушении своего права, поскольку для этого необходимо, по крайней мере, потребовать те или иные вещи и получить отказ… Один из бывших супругов может обратиться к другому с требованием по поводу имущества, например, через 10 лет. После получения отказа он узнает, что его права нарушены, и имеет еще три года для предъявления иска. В течение всех этих 13 лет второй супруг будет жить под угрозой раздела» 4.

Практика показывает, что при этом могут быть затронуты и интересы наследников одного из супругов. Так, в исковом заявлении от 15.07.03 гр-ки Л. к гражданам М., А. и С., наследникам гр-на Л., умершего 03.08.02 г., брак с кото-

Академический вестник




рым расторгнут истицей 23.07.76 г., заявлено требование о разделе жилого дома, приобретенного супругами Л. в период брака без документального офор-мления договора купли-продажи. 01.02.02 г. решением суда за гр-ном Л. было признано право собственности на основании приобретательной давности. В обоснование своих требований Л. ссылалась, в том числе, на существующие правила исчисления срока исковой давности, предусмотренного для раздела общего имущества бывших супругов, который, по ее мнению, начал течь с момента вступления в силу судебного решения о признании права собственности за гр-ном Л., так как именно с этого момента она узнала о нарушении своих прав.

М.В. Антокольской отмечаются преимущества точки зрения, согласно которой течение срока исковой давности должно исчисляться с момента прекращения брака. Представляется справедливым утверждение о том, что данный способ создает большую правовую определенность: «Супруг, требующий раздела, знает, что непредъявление иска в течение трех лет после развода лишает его права на удовлетворение иска о разделе имущества, если другой супруг сошлется на истечение трехлетнего срока. С другой стороны, второй супруг, а также все лица, интересы которых могут быть затронуты разделом (кредиторы, наследники, титульные владельцы), знают, что после истечения трехлетнего срока раздел имущества больше им не угрожает»1.

С нашей точки зрения, установление в п. 7 ст. 38 СК РФ сроков исковой давности в принципе не могло обеспечить ожидаемых последствий их применения. Так, нами уже отмечалось, что «раздел» общего имущества, как процедура, состоит из предварительного определения долей каждого из супругов (ст. 254 ГК РФ) и раздела конкретного имущества в соответствии с установленными долями. Распространение действия сроков исковой давности на требования об определении доли каждого из супругов в отсутствие законодательно закрепленного механизма прекращения общей совместной собственности и при недостижении супругами соответствующего соглашения допускало бы ее вечное существование. В свою очередь, отказ суда удовлетворить требование о разделе конкретного имущества согласно присужденным долям невозможен даже в связи с пропуском срока исковой давности в силу наличия п. 3 ст. 252 ГК РФ. Можно предположить, что единственным последствием пропуска предусмотренного п. 7 ст. 38 СК РФ срока исковой давности фактически может явиться лишь отказ разделить общее имущество по правилам ст. 38 и 39 СК РФ. До раздела бывшими супругами совместно нажитого имущества на него будет распространяться действие режима общей совместной собственности. Бесспорно, что существование соответствующей правовой связи между бывшими супругами в течение длительного периода времени после развода порождает правовую неопределенность2, затрудняет их имущественные отношения с третьими лицами, что не способствует стабильности и устойчивости гражданского оборота. Чем более продолжительным окажется отрезок времени между расторжением брака и разделом общего имущества бывших супругов, тем сложнее представление доказательств, необходимых для рассмотрения спора о разделе имущества в суде, и сохранение самого имущества3.

Представляется оправданным установление пределов существования общей совместной собственности бывших супругов – не более 3 лет с момента прекращения брака. Думается, что супруги, не оформившие соглашения о разделе совместно нажитого имущества и не обратившиеся с соответствующим иском в суд, согласны с фактическим распределением имущества, находящимся в их владении после расторжения брака и зарегистрированным на имя одного из них. Предлагаем предоставить супругу, во владении которого находится общее имущество, право на обращение в суд по истечении 3 лет с момента расторжения брака, где в порядке особого производства будет установлен факт прекращения общей совместной собственности. На основании решения суда регистрирующий орган будет обязан внести соответствующую запись об изменении правового режима имущества. В исключительных случаях, когда требования о разделе общего имущества не были заявлены бывшими супругами по уважительным причинам, аналогичным указанным в ст. 205 ГК РФ, можно предусмотреть право супруга на судебное взыскание компенсации, соответствующей стоимости имущества, которое причиталось бы ему при разделе.

Таким образом, полагаем целесообразным включить в гл. 7 СК РФ регламентацию отношений бывших супругов по поводу имущества, нажитого ими в период брака, с учетом закрепления механизма безусловного прекращения их общей совместной собственности.


М. Ф. Лукьяненко, канд. юрид. наук, доцент,

судья Федерального арбитражного суда Западно-Сиб. округа


ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПРОЦЕССА ПОЗНАНИЯ СОДЕРЖАНИЯ

ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВЫХ НОРМ С ОЦЕНОЧНЫМИ ПОНЯТИЯМИ


Оценочные понятия, в том числе в гражданском праве, сознательно сохранены законодателем как неопределенные предписания с очень ограниченной информационной структурой, поэтому в самой природе таких понятий имманентно заложена необходимость познания их смысла. Содержание норм права невозможно установить с помощью органов чувств или каких-либо приборов, нельзя измерить, взвесить, «их содержание доступно только мышлению, как познанию, оперирующему понятиями, суждениями, умозаключениями…»1. Воз-можные пределы и направленность воздействия гражданско-правовых норм на поведение людей зависят от того, насколько правильно будет раскрыто их содержание, в связи с чем возникает вопрос, что представляет собой процесс познания оценочных понятий.

Как известно, правильное и единообразное понимание правовых предписаний является деятельностью по их толкованию. Для юриспруденции проблема толкования норм права считается в принципе вечной для юриспруденции, пос-

Академический вестник




кольку остается нерешенным окончательно вопрос о самом понятии толкования права.

Среди научных трудов российских правоведов в области толкования законов одним из фундаментальных является докторская диссертация Е.В. Васьковского «Цивилистическая методология: Учение о толковании и применении гражданских законов», увидевшая свет в 1901 г. в Казани. Как указывал ученый, толкование должно воспроизвести те представления и понятия, которые связывал с данной нормой ее создатель. Эти представления и понятия составляют смысл и содержание нормы и в то же время выражают мысль и волю автора. Поэтому задачу толкования можно еще сформулировать как «раскрытие содержания нор-мы», или «развитие ее смысла», или «выяснение мысли и воли законодателя2.

Рассмотрение толкования как процесса познания в юридической литературе часто осуществляется применительно к аспекту понятия интерпретации, обозначаемому как «уяснение смысла нормативных актов»3, «юридико-познава-тельная процедура выявления, осмысления и обоснования искомого содержания толкуемой нормы»4. Как писал Поль Рикер: «Интерпретация имеет место там, где имеется многосложный смысл, и именно в интерпретации обнаруживается множественность смыслов»5.

Г.В. Шершеневич в свое время отмечал: «Сущность процесса толкования заключается в уяснении содержания нормы права, т.е. совокупности приемов, направленных к раскрытию тех представлений, которые соединял создавший норму с внешними законами выражения своей мысли и воли»6. Подобную позицию занимало большинство дореволюционных правоведов.

Ряд ученых считают, что толкование также выступает в виде разъяснения содержания нормы, которое осуществляется соответствующими субъектами, и адресуется другим участникам общественных отношений. Так, авторы первого советского учебника по теории государства и права пишут, что «уяснение нормы тем, кто ее применяет, ни для кого не является обязательным; юридическое значение имеет не уяснение, изучение, анализ правовой нормы, а ее применение к обстоятельствам конкретного случая»1.

Однако большинство правоведов (Н.Г. Александров, А.С. Шлапочников, П.Е. Недбайло, Л.С. Явич, Н.Н. Вопленко и др.) приходят к выводу о том, что толкование представляет собой единый процесс уяснения и разъяснения нормативно-правовых предписаний. Так, В.В. Лазарев, например, пишет: «Разграничение уяснения содержания правовых норм и его разъяснение оправдано лишь в методических целях, в целях наиболее полного анализа той или другой стороны в деятельности по толкованию правовых норм»2. Другие выступают за дифференцированный подход. Например, в двух аспектах рассматривает толкование А.С. Пиголкин: во-первых, как внутренний мыслительный процесс, происходящий в сознании лица, применяющего или иным способом использующего правовую норму, уяснение и объяснение ее смысла; во-вторых, как выраженное вовне разъяснение содержание нормы3.

По мнению Н.Н. Вопленко, кроме уяснения и разъяснения, в понятие толкования необходимо включать и результаты деятельности субъектов права по уяснению и разъяснению норм права в виде актов толкования4. А.Ф. Черданцев отмечает многозначность термина «толкование» и рассматривает его, во-первых, как процесс познания, во-вторых, как результат познавательной деятельности, который находит свое выражение в совокупности суждений о смыс-ле, содержании правовых норм, заключенных в грамматических предложениях, в-третьих, как выявление соотношения между объемами правового текста и суждениями о его смысле, в-четвертых, как разъяснение нормативных актов5.

Можно выделить еще одну группу авторов (С.С. Алексеев, Т.Я. Хабриева, Б. Спасов и др.), которые определяют толкование как особую разновидность юридической деятельности, которая направлена на раскрытие содержания нормативно-правовых предписаний и объяснений, выраженной в них воли субъектов правотворчества. Так, С.С. Алексеев пишет, что толкование – это «деятельность по установлению содержания правового акта для его практической реализации»6.

Применительно к нашей теме, высказывались и иные точки зрения. Так, М.И. Бару указывал, что оценочные понятия – это своеобразный, особый способ выражения воли законодателя, а потому нет необходимости вдаваться в выяснение его воли, как это бывает при толковании7. Другие авторы считают, что «уяснение оценочных понятий, которое происходит в процессе применения, лишь внешне напоминает толкование и не является таковым»8.

На наш взгляд, уяснение оценочного понятия – первый элемент его толкования, выражающий познавательную функцию оценочного понятия, когда субъект права «для себя» толкует норму с целью ее применения. Субъект правоприменения может применить предписание к конкретному случаю, если сформировал собственное мнение о содержании оценочного понятия, поскольку уяснение истинного смысла оценочного понятия позволяет сформировать исходные представления о возможных вариантах поведения в рамках, установленных гражданско-правовой нормой.

По справедливому замечанию А.С. Пиголкина, «уяснению подлежат, в прин-ципе, все нормативные акты, разъяснению – лишь те, по поводу которых возникают сомнения или разногласия на практике»1. Очевидно, что гражданско-

Академический вестник




правовые нормы, содержащие оценочные понятия, и относятся к таким нормам.

Разъяснение выражается в виде логически обоснованной аргументации выводов, полученных в ходе познания права. Объектом такой деятельности выступает сознание не самого интерпретатора, а тех, для кого осуществляется разъяснение смысла правовых предписаний. В литературе высказывалась мысль, что «толкование оценочных понятий в гражданском праве предполагает внешнюю ориентированность, нацеленность не только на извлечение некоторого смысла, но и на презентацию, обоснование его, утверждение в другом сознании»2.

Результат толкования гражданско-правовой нормы с оценочным понятием неизбежно закрепляется в совокупности высказываний интерпретатора, раскрывающих смысл оценочного понятия и выражающихся в виде аргументации выводов, полученных в ходе познания нормы. Представляется обоснованным мнение о том, что толкование как разъяснение оценочной категории, являясь вторым составным элементом толкования, раскрывает ее содержание вовне, в практике применения такого оценочного понятия. Разъяснение – это «действие», которое непосредственно может восприниматься другими, это словесная передача смысла правовой нормы3. Поэтому лиц, являющихся адресатами разъяснения, можно также условно причислить к субъектам познания гражданско-правовой нормы с оценочным понятием, поскольку восприятие разъяснений субъекта интерпретации другими подразумевает определенное подключение к процессу толкования.

В связи с этим мы склонны считать, что уяснение и разъяснение, как взаимосвязанные стороны акта толкования, являются обязательными процессами при толковании гражданско-правовых норм с оценочными понятиями, вне зависимости от вида субъекта толкования и юридических последствий актов толкования.

В рамках рассматриваемого вопроса важно отметить, что толкование оценочных понятий гражданского права по сравнению с толкованием определенных норм имеет особенности, которые обусловлены спецификой их содержания и логической структуры.

Рассматривая оценочные понятия с позиций общей теории права, Т.В. Кашанина отмечала, что оценочные понятия интерпретируются в соответствии с динамической тенденцией толкования, т.е. с учетом времени применения правовой нормы; толкование оценочных понятий органически связано с оценкой; большое значение имеет для толкования судебная практика4.

Принимая во внимание выводы Т.В. Кашаниной, в первую очередь обратим внимание, что при толковании оценочных понятий гражданского права правоприменитель не может руководствоваться только собственными представлениями об их содержании. Для того чтобы сформулировать основные оценки, необходимо выйти за пределы анализа явлений правового характера и вторгнуться в сферу иных отношений, учитывая объективные свойства различных явлений и предметов, обозначаемых соответствующими понятиями. Таким образом, в качестве ориентира применяются установки, которые существуют за пределами толкуемой гражданско-правовой нормы с оценочным понятием. Поэтому при толковании оценочных понятий задача оказывается более сложной, чем в случаях с четко определенными гражданско-правовыми нормами.

Во-вторых, необходимо также сказать, что толкование оценочных понятий – это специфический вид мыслительной деятельности, отличающийся субъективной интерпретацией события, связанного с человеческими отношениями. Поскольку имеется несколько вариантов и каждый из них законный, применителю приходится делать выбор из ряда одинаковых правомерных вариантов. Определение критериев такого выбора зависит в основном от самого субъекта правоприменения. Это свидетельствует о том, что в процессе применения оценочных понятий происходит преобразование объективного по своей сути содержания гражданско-правовой нормы в субъективное понимание правоприменителей и поведение субъектов гражданских правоотношений, иными словами, осуществляется процесс субъективизации нормы, содержащей оценочное понятие. Поэтому в процессе познания гражданско-правовой нормы с оценочным понятием важное значение имеют нормы морали, познавательный опыт отдельного интерпретатора, уровень и индивидуальные особенности правосознания правоприменителя.

Поскольку выбор варианта поведения диктуется индивидуальными особенностями личности правоприменителя, то в результате процесса познания одной и той же гражданско-правовой нормы с оценочным понятием получаются различные результаты, и прежде всего потому, что большой посылкой принятия решения выступает гражданско-правовая норма с оценочным понятием, в том виде, как ее понимает правоприменитель.

В-третьих, следует отметить, что толкование оценочного понятия порождает правовые последствия, связанные с оценкой самих правовых норм. Субъект правоприменения оценивает реальную действительность, явления, процессы, обозначенные оценочными понятиями, и не может абстрагироваться от существующих ценностей, являющихся исходным дополнительным материалом при познании гражданско-правовых норм, причем критерии оценки устанавливаются самими правоприменителями.

Автор разделяет мнение ученых (В.В. Игнатенко, В.В. Питецкого, Г.Г. Шмелевой) о том, что в процессе толкования можно выделить две стороны: гносеологическую и аксиологическую.

При аксиологическом типе оценки критерии устаналиваются самим правоприменителем на основе личного правосознания и требований закона. Если такое сопоставление отсутствует, то речь идет преимущественно о гносеологическом типе оценки, основной задачей толкования при котором является установление содержания конкретного оценочного понятия. Реально же разделять гносеологический и аксиологический типы оценки мы можем весьма абстрактно, поскольку в процессе толкования оценочных понятий оба типа оценок

взаимосвязаны. Наибольшую сложность при толковании представляет аксиологический тип оценки, в рамках которого познается социальная значимость какого-либо явления и дается оценка по конкретному делу.


Академический вестник




Особенностью толкования гражданско-правовых норм, содержащих оценочные понятия, является и тот факт, что большое значение имеет судебная практика, формулирующая содержательную сторону оценочных предписаний на основе систематизированного анализа практики их применения. При этом особая роль принадлежит толкованию, осуществляемому высшими судебными инстанциями. «Толкование, например, судебное, в ходе правоприменения оценочных терминов в большинстве случаев есть процесс замещения более формализованными, фиксирующими юридическое значение явлений и предметов. В основе этого процесса лежит все та же закономерность – переход от правовой неопределенности к правовой определенности, что является важной особенностью правоприменения»1.

Продолжая рассматривать особенности процесса познания оценочных понятий в гражданском праве, обратим внимание, что наряду с термином «толкование» используется термин «конкретизация» правовых норм.

Как следует из изученных источников, термином конкретизация обозначаются различные по своему содержанию виды деятельности. Так, по мнению Н.Б. Зейдера, под конкретизацией понимается придание праву максимальной определенности в процессе правоприменительной деятельности2. С.Н. Братусь охарактеризовал конкретизацию как «процесс выработки положений, определений, понятий, их сочетание и суммирование» и выделил две ее стадии: 1) применение закона к конкретному содержанию; 2) выработка правоположений, являющихся связующим звеном между правовой нормой и индивидуальным решением3.

А.В. Венгеров и А.С. Пиголкин считают, что понятием конкретизации объединяются уточнение, детализация понятий и терминов правовой нормы, восполнение пробелов, развитие отдельных ее элементов, развитие и дополнение закона, уточнение и объяснение сформулированных правовых норм4.

По мнению К.И. Комисарова, конкретизация – это форма судебного усмотрения, когда суд специально уполномочен, руководствуясь общими критериями, указанными в нормах, принимать самостоятельные решения по вопросам права5. О.А. Папкова также связывает судебную конкретизацию исключительно с судебным усмотрением, полагая, что «на судейское усмотрение рассчитаны зафиксированные в законе обобщающие обстоятельства, с которыми связаны правовые последствия. При рассмотрении и разрешении дел суд конкретизирует эти обобщающие понятия, поскольку они проявляются в жизни в более определенных фактах, которые должны быть обоснованы относимыми доказательствами6.

Н.Н. Вопленко полагает, что те ученые, которые связывают конкретизацию либо только с правоприменением, либо только с правотворчеством, стоят на позициях так называемой узкой трактовки конкретизации. Сам же ученый трактует это понятие весьма широко, понимая под конкретизацией родовое понятие, охватывающее и правотворчество, и толкование, и применение права, обозначающее результат правотворческих или правоприменительных процессов, в котором выражается максимальная полнота и определенность смысла правовых норм, ставшие возможным в результате использования средств толкования, детализации, уточнения или развития отдельных элементов юридических норм7.

Г.Г. Шмелева сущность правоконкретизации усматривает в правообразовании, переводе абстрактного содержания юридической нормы на более конкретный уровень, осуществляемом путем ограничения объема понятия, содержащегося в норме8. Данное определение поддерживает в настоящее время и В.Н. Карташов, отмечая, что «под конкретизацией мы понимаем деятельность, направленную на уменьшение объема понятий и общих юридических предписаний на основе расширения их содержания с целью повышения четкости и определенности (конкретности) правового регулирования»1.

Опираясь на положения о гносеологической сущности процесса конкретизации, П.М. Рабинович и Г.Г. Шмелева, характеризуют ее механизм следующим образом. Механизмом конкретизации выступает логическая операция уменьшения объема исходного понятия посредством расширения его содержания (в логике данная операция обычно именуется ограничением понятия), которая состоит в построении цепи понятий, находящихся в родо-видовых отношениях, Чтобы осуществить подобное построение, необходимо уменьшить объем исходного понятия путем увеличения его содержания за счет особых видовых признаков. Новое (видовое) понятие будет входить в исходное (родовое) по объему, но его содержание, по-прежнему «вбирая в себя содержание исходного понятия, расширится вместе с тем за счет дополнительных признаков. Пределом такой операции выступает единичное (по объему), конкретное (по содержанию) понятие2. Иными словами, они представляют конкретизацию как логическую операцию ограничения понятий, при которой уменьшается объем исходного понятия путем расширения его содержания, который состоит в переходе от оценочного понятия к менее общему понятию, т.е. понятию, объем которого составляет лишь часть объема исходного понятия.

Обозначенные выше аспекты позволяют заключить, что применение гражданско-правовых норм с оценочными понятиями опосредуется конкретизацией, в ходе которой определяется содержательный элемент понятия. Конкретизация

Академический вестник




решает две основные задачи: первая состоит в том, чтобы приблизить абстрактные нормы законов к конкретным ситуациям, вторая – выражается в необходимости устранить неопределенность в понимании и применении норм, добиться стабильности правового регулирования. Таким образом, конкретизация, является результатом правоприменительного процесса, в котором выражается максимальная определенность и полнота смысла содержания оценочных понятий по отношению к участникам конкретных гражданских правоотношений, в результате чего норма за счет дополнительного содержания расширяется в объеме. Однако конкретизирующие положения имеют силу лишь для данной конкретной ситуации, поскольку в другой ситуации содержание оценочного понятия может быть другим. Иными словами, конкретизация – это способ применения гражданско-правовых норм, содержащих оценочные понятия.

По нашему мнению, конкретизацию может осуществлять любой субъект интерпретации. Разумеется, результативность конкретизации зависит от субъекта (уровня) правоприменения. Сформулированные юридическим или физическим лицом более конкретные правила поведения «для себя», существуют во внутренней речи, в поведении конкретных субъектов, конкретизация судом выражена в правоприменительном акте, обязательна для конкретных участников и характеризуется однократным применением. При этом более значимыми для практики будут те результаты конкретизации, которые содержатся в актах официального толкования.

Некоторые авторы считают конкретизацию составной частью толкования. Так, М.А. Гурвич предложил рассматривать конкретизацию в объективном (реализация нормы права в правоотношении) и субъективном (толкование нормы, осуществленной в правоотношении) смыслах, отметив творческий характер последней, связанный с емкостью правового предписания3. А.Ф. Черданцев утверждает, что конкретизация – не что иное, как процесс толкования права, так как любая конкретизация есть необходимый элемент всякого толкования, а цель толкования – «выразить содержание норм права в более детальных, развернутых и точных положениях и терминах»1.

С.Г. Ткачева уточняет, что в ходе толкования происходит только логическая конкретизация2. В процессе толкования права происходит раскрытие, развертывание содержания нормы права в совокупности более детальных и конкретных высказываний, суждений. Это позволяет более точно решить вопрос об относимости конкретных ситуаций и фактов к интерпретируемой правовой норме. По ее мнению, «норма права, направленная на конкретизацию более общей нормы, так же как руководящее разъяснение, не выходит за пределы конкретизируемой нормы. Однако эта норма содержит какой-то новый элемент регулирования отношений, не выраженный в общей норме (например, устанавливается изъятие, порядок применения и т.п.). При толковании лишь раскрываются (и в этом смысле – логически конкретизируются) элементы общей нормы, но новых элементов правового регулирования не устанавливается»3.

На конкретизирующую природу толкования указывает и В.С. Нерсесянц, отмечая, что «абстрактно-общее содержание статичной нормы права в процессе ее реализации (и применения) конкретизируется применительно к соответствующей конкретной ситуации с конкретными обстоятельствами и взаимоотношениями персонально-конкретных лиц по конкретному основанию, в конкретном месте и конкретном времени. Толкование права, – продолжает автор, и заключается в надлежащем уяснении и разъяснении регулятивно-правового смысла этой конкретизации абстрактно-общего содержания статичной нормы права в динамичном процессе ее реализации»4.

Противниками отождествления терминов «конкретизация» и «толкование» выступили А.К. Безина и В.В. Лазарев, считавшие конкретизацию процессом заполнения «намеренной неполноты» правовых норм. «Конкретизацией норм в правоприменительный процесс привносится новый элемент, закрепляемый впоследствии правовым положением, которое вместе с основной нормой само становится объектом применения5.

На наш взгляд, верным является мнение Г.Г. Шмелевой, полагающей, что конкретизация не сводима к цели толкования, а является, во-первых, самостоятельным правовым явлением в механизме правового регулирования «наряду с правотворчеством, применением права, его толкованием, детализацией и т.п., и, во-вторых, явлением, имеющим место как в процессах правотворчества, так и в процессе правоприменения, а потому выступающим объективным свойством правовой системы6. Сама же конкретизация нетождественна толкованию и суть ее состоит «в преобразовании, переводе абстрактного содержания юридических норм на более конкретный уровень, осуществляемым путем операции ограничения понятия, содержащегося в норме»7. Она считает, что толкование не сопровождается преобразованием содержательной сферы юридической нормы.

Итоги толкования совпадают по объему и содержанию с толкуемой нормой. Иначе обстоит дело при конкретизации, ибо правоконкретизирующее положение с точки зрения категории формальной логики будет меньшим по объему, но богаче по содержанию. Таким образом, как полагает Г.Г. Шмелева, результатом конкретизации является «относительно новое правило поведения, содержание которого выражено в менее отвлеченных, абстрактных понятиях, и в силу этого имеющее более узкую область «приложимости», применимости, нежели конкретизировавшаяся норма. Отсюда, она фактически приходит к выводу, что созданные правоконкретизирующие положения по своим регулятивным свойствам и служебной роли являются разновидностью правовых норм, а именно той их части, которая создается в процессе правотворческой

Академический вестник




конкретизации. В некотором смысле солидарен с Г.Г. Шмелевой и В.Н. Карташов, который при анализе специально-юридических функций юридической деятельности выделяет правоконкретизирующую», суть которой, по его мнению, состоит «в преобразовании, переводе абстрактного содержания правового акта на более конкретный уровень»1.

Хотя в приведенных примерах речь идет о конкретизации самих правовых норм, а не содержащихся в них понятий, авторы, разделяющие широкий подход к сущности этого правового явления, подчеркивали специфику осуществления этого процесса, если конкретизируемая нормы включает оценочные понятия. В частности, Н.Б. Зайдер выделял в качестве одной из форм конкретизации установление содержания спорного права, «исходя не только из конкретных определений закона, административного акта или сделки, а также из ряда других критериев», общие указания использования которых все же даст закон2.

По мнению В.В. Ершова, конкретизацию относительно определенных правовых норм можно определить как специфический подвид индивидуального судебного регулирования, характеризующегося «восхождением» от общей правовой нормы к правоположениям индивидуального судебного регулирования, вырабатываемым в результате раскрытия, детализации ее качественных и количественных характеристик с учетом индивидуальных особенностей рассматриваемого спора3.

В отношении оценочных понятий в литературе отмечается, что конкретизация (уяснение) оценочных понятий как начальная стадия толкования нормы, содержащей оценочное предписание, предполагает оценивание конкретных фактов с точки зрения стандарта, эталона, требований, которые, по мнению законодателя, должны быть присущи явлениям, мыслимым с помощью оценочных понятий»4. Аналогичной позиции придерживается Р.М. Нигматдинов, отмечающий, что конкретизация оценочных понятий выступает первым и основным этапом интерпретации «оценочных» законодательных высказываний. В данном значении «конкретизация» синоним «уяснения» содержания как первого составного элемента толкования5.

Следовательно, в том смысле, который придается ему данными авторами, конкретизация правовых норм по сути дела сводится к их толкованию.

Вместе с тем, в литературе подчеркивалась мысль о соотношении толкования и конкретизации в аспекте взаимосвязи средства и цели, общего и единичного. Как отмечает Н.Н. Вопленко, конкретизация следует после использования приемов толкования, как его результат6. Как мыслительную деятельность, осуществляемую с целью конкретизации содержания оценочных понятий, определяет процесс толкования и О.С. Шумилина7.

Представляется, что процессы толкования и конкретизации оценочных понятий по своему содержанию, функциям и целям не являются тождественными.

Назначение толкования состоит в том, чтобы «суметь за буквой почувствовать дух, владеющий автором, за знаком – его не только непосредственное значение, но и глубинный потаенный смысл, а под ним и смысл, явно не осознававшийся самим автором – вот цель и задача герменевтически мыслящего интерпретатора»1. При этом толкование безразлично к имеющейся специфике конкретного дела и осуществляется безотносительно к определенному казусу.

Целью конкретизации оценочного понятия является снятие его прикладной неопределенности применительно к конкретному отношению. Конкретизация в отличие от толкования предполагает не уяснение и разъяснение гражданско-правовой нормы, а процесс ее развития и детализации с тем, чтобы приблизить норму права к конкретной ситуации.

Автор разделяет точку зрения В.В. Ершова о том, что конкретизация предполагает не уяснение и разъяснение правовой нормы (что свойственно толкованию), а неизбежный, объективно обусловленный процесс развития, углубления и детализации абстрактных, относительно определенных правовых норм, протекающий в пределах нормативно-правовых предписаний, установленных законодателем2. Данная точка зрения в целом отвечает семантике слова «конкретизация», которое в русском языке означает «действие по значению глагола конкретизировать», т.е. придавать конкретное выражение чему либо»3.

Существенной особенностью является и то, что процесс толкования сводится к логическому умозаключению от общего к частному, а конкретизация оценочного понятия представляет собой обратный процесс: мысль правоприменителя движется от меньшей конкретности к большей путем установления тождества между признаками оценочного понятия и поведением в конкретной ситуации. Завершается конкретизация созданием индивидуального правила поведения, применяемого к фактическим гражданско-правовым отношениям. Конкретизирующие акты способны (и должны) служить самостоятельным основанием для решения конкретных юридических дел. Напротив, результаты толкования не могут выступать в качестве самостоятельного и непосредственного регулятора гражданских правоотношений.

Следует также заметить, что непосредственной целью толкования оценочного понятия является установление смысла, заложенного законодателем в гражданско-правовую норму. В процессе же конкретизации происходит преобразование содержательной сферы нормы путем определенных логических операций, ее перевод на другой смысловой уровень.

В связи с этим, можно утверждать, что применительно к толкованию оценоч-ных понятий смысл нормы и полученное в результате толкования суждение должны быть идентичны друг другу. В то же время между конкретизируемой

Академический вестник




нормой и конкретизирующим суждением не может быть поставлен знак равенства, так как конкретизация – это развитие гражданско-правовой нормы с оценочным понятием, заключающееся в ее переводе с уровня абстрактного на уровень конкретного.

В литературе правильно отмечается, что в толковании нуждаются все юридические нормы, коль скоро возникает вопрос об их применении. Конкретизации же подлежат только те предписания права, которые не выражены в эмпирически фиксируемых признаках поступков и событий4.

К сказанному, однако, следует добавить, что правоприменительная неопределенность содержания оценочного понятия не может быть устранена в результате только толкования, необходима конкретизация, позволяющая устранить неоднозначность правовой нормы применительно к конкретной ситуации. Это обусловлено тем, что толкование гражданско-правовой нормы с оценочным понятием приводит к появлению различных вариантов ее интерпретации, поэтому на уровне толкования неопределенность содержания оценочного понятия является неустранимой. Вместе с тем, конкретизация нормы права с оценочным понятием невозможна без толкования, как процесса познания ее содержания, поскольку последний содержит информацию для конкретизации. Как правильно замечает А.С. Пиголкин, специфика оценочных понятий такова, что «невозможно только на основе чисто теоретического толкования уяснить смысл этих терминов, до конца и в полной мере установить объективный критерий их применимости… Здесь толкование нормы права и оценка фактов представляют собой как бы неразделимое целое»1.

Следовательно, процесс применения оценочных понятий можно представить как единство двух взаимно дополняющих процессов: толкования и конкретизации. Толкование и конкретизация представляют собой условие применения гражданско-правовых норм с оценочными понятиями, поскольку опосредуют переход от правовой неопределенности, выраженной оценочным понятием, к определенности. Это деятельность субъектов правоприменения по переводу оценочного понятия на более конкретный уровень, причем конкретизация следует после использования приемов толкования.

Целесообразно также обратить внимание на то, что путем конкретизации гражданско-правовых норм с оценочными понятиями формулируется частное детализированное правило, применяемое к фактическим гражданским правоотношениям, в результате чего появляются относительно новые правила поведения, своеобразные новые «нормы». По словам А.Ф. Черданцева, новизна конкретизирующих норм заключается в большей детальности их содержания и в более узком их объеме2.

Следовательно, можно говорить о приближении данного процесса к восполнению норм права. Израильский ученый и судья А. Барак обоснованно полагает, что если судья при толковании выбирает из законных вариантов и устанавливает единственный обязывающий вариант, то тем самым создается новое право3. Изложенное вновь подчеркивает диалектическую взаимосвязь между толкованием и конкретизацией, когда первое перерастает во второе.

В связи со сказанным, следует упомянуть, что в литературе конкретизация оценочных норм рассматривается в качестве возможного юридического средства саморегуляции, способствующего применению общей нормы к конкретному казусу4.

И, наконец, укажем еще один специфический аспект правоприменения гражданско-правовых норм с оценочными понятиями, а именно, что формой применения гражданско-правовых норм с оценочными понятиями является усмотрение правоприменителя. Усмотрение в таких случаях дает право интерпретировать норму, определять пути ее реализации с позиции фактических обстоятельств конкретного дела и варианта, указанного в самой норме, что свидетельствует о творческом характере правоприменения.

Подводя итог, акцентируем внимание на следующих обстоятельствах:

1. Неполнота гражданско-правовых норм с оценочными понятиями является преодолимой, что достигается с помощью процессов толкования и конкретизации, опосредующих переход от правовой неопределенности, выраженной оценочными понятиями, к определенности.

2. Уяснение и разъяснение, как взаимосвязанные стороны акта толкования, являются обязательными процессами при толковании гражданско-правовых норм с оценочными понятиями, вне зависимости от вида субъекта толкования и юридических последствий актов толкования.

3. По причине информационной скудности анализируемых норм задача толкования оказывается более широкой, чем в случае с четко определенными нормами, что обусловливает наличие ряда специфических особенностей данного процесса:

- для преодоления неполноты в качестве ориентира применяются установки, существующие за пределами толкуемой нормы;

- в процессе познания гражданско-правовой нормы с оценочным понятием важное значение имеют нормы морали, познавательный опыт отдельного интерпретатора, уровень и индивидуальные особенности правосознания правоприменителя;

- толкование оценочного понятия порождает правовые последствия, связанные с оценкой самих правовых норм;

- большое значение имеет судебная практика, формулирующая содержательную сторону оценочных предписаний.

4. Применение гражданско-правовых норм с оценочными понятиями опосредуется конкретизацией, в ходе которой определяется содержательный элемент понятия.

5. Процессы толкования и конкретизации оценочных понятий, не являясь по своему содержанию, функциям и целям тождественными, представляют единство двух взаимно дополняющих процессов.


Академический вестник




6. Путем конкретизации гражданско-правовых норм с оценочными понятиями формулируется частное детализированное правило, в связи с чем можно говорить о приближении данного процесса к восполнению норм права.

7. Формой применения гражданско-правовых норм с оценочными понятиями является усмотрение правоприменителя.