Структура и развитие науки с точки зрения методологического институционализма1
| Вид материала | Документы |
- Школа культурной политики стенограмма v-го методологического съезда, 2391.27kb.
- Конкурентная борьба на рынке, развитие технического прогресса требуют от предприятия, 103.75kb.
- Программа государственного междисциплинарного экзамена 2006-2007 учебный год, 258.32kb.
- 1 Теоретические основы медиапланирования на предприятии, 212.51kb.
- Лекция Определение методологии и теории науки. Структура, виды, уровни и функции методологического, 96.2kb.
- Д. Н. Степанов, А. Н. Шукаев Институт ядерной физики им. Г. И. Будкера со ран, г. Новосибирск,, 21.37kb.
- О культуре с христианской точки зрения, 141.76kb.
- Р. Штайнер познание инициации духовное и физическое развитие мира и человечества, 2525.17kb.
- А с исторической точки зрения из латинского языка (в переводе означает взвешивание)., 30.09kb.
- Иной взгляд на развитие общества, 219.93kb.
1.8. Конвенционализм принятия онтологии: сближение
естественнонаучного знания с социальным и гуманитарным
Ранее (см. примеч. 6) мы приняли представление Г.Г. Копылова о том, что «прибор, включенный в организационную схему лаборатории или демонстрации, «вырезает» в натуре ситуации, соответствующие привносимой (реализуемой) онтологии, стандартизует эффекты и вообще то, что может наблюдаться, запрещает наблюдаться иному (тому, что не положено)» [10, с. 47]. И с этой точки зрения в схеме самообоснования естественнонаучного знания дополнение онтологии экспериментальной практикой мало что меняет: экспериментальный прибор лишь помогает организовать восприятие наблюдателя в соответствии с онтологией. Исход эксперимента может быть «отрицательным» для одной из проверяемых теорий (теоретических моделей), сформулированных в рамках онтологии – но не для самой онтологии (которой соответствует принцип действия прибора и, следовательно, язык наблюдения). Наблюдая сквозь «очки» онтологии (реализованной в устройстве прибора и, говоря языком Г.Г. Копылова, организационной схеме лаборатории или демонстрации) нечто, не соответствующее предсказаниям теории, мы не можем «опровергнуть» сами очки.
«Признак зрелой науки по Куну, - пишет З.А. Сокулер, - это признание всем сообществом одной парадигмы… Кун подчеркивает важность того, что в нормальной науке каждый отдельный ученый принимает парадигму без доказательства… За этим стоят некие особые процессы. Кун говорит тут о «контроле со стороны парадигмы». Однако парадигма сама себя не контролирует. Контролируют одни люди других людей… (П)одобный контроль со стороны парадигмы возможен только тогда, когда складывается система подготовки к научной работе и устанавливаются обязательные условия для того, чтобы молодой человек был признан научным работником и мог приступить к самостоятельным исследованиям… Если он окажется не способен проявить должную степень доверия к парадигме, будет задавать непредусмотренные вопросы, не сможет увидеть в эксперименте того, что предполагается парадигмой, то, скорее всего, он будет признан неспособным к научной работе» [42, с. 148-151]. Результатом подобной подготовки является то, что «теперь он владеет способом видения, проверенным временем и разрешенным научной группой» [11, с. 238].
«Решающие эксперименты» возможны лишь «внутри» онтологии. В этом смысле по отношению к онтологии (но не частной теории, построенной на ее основе) уместен скептицизм П. Дюгема [6]: принятие онтологии отдельным ученым является актом «научной веры», последствия которого зависят только от того, будет ли разделять эту веру научное сообщество. Но, признавая – вслед за П. Дюгемом, – что принятие онтологии и соответственно определение концептуального каркаса языка наблюдения является соглашением научного сообщества, не скатываемся ли мы к конвенционализму? Ведь тогда вместо поиска истины как соответствия наших представлений действительности нам останется лишь выяснять социальные, организационные и т.п. механизмы формирования конвенций.
От конвенционализма нас отделяет, во-первых, различение онтологий и частных теорий (последние не конвенциональны) и, во-вторых, то, что содержание конвенций мы не считаем чисто произвольным. Оно будет определяться личными позициями ученых, их представлениями о должном, культурой научного сообщества и устройством «института науки». Как заметил Г.Г. Копылов, в этом смысле речь идет уже не о конвенциональном принятии онтологий, а об институционально-деятельностной детерминации. Хотя подобная детерминация и оставляет достаточно степеней свободы для проявления состязательности позиций разных школ, направлений и т.п., что признает и Г.Г. Копылов: «Разумеется, схема организации познания не предопределяет возникающих в ее рамках онтологических представлений, однако довольно жестко отбрасывает часть из них как попросту невозможные» [8, с. 56].
Такая трактовка естественнонаучного знания сближает его с социальным и гуманитарным. Однако при этом теряется «объективность» научного знания в ее прежнем (натуралистическом) понимании: ведь и для частных теорий эмпирический «базис» в конечном счете оказывается зависимым от онтологии, принимаемой исходя из субъективных соображений.
2. Научное знание и институт науки:
против крайностей методологического индивидуализма
и социально-институциональной теории развития науки
2.1. Конвенционализм и проблема объективности знания.
Институт науки с позиции методологического индивидуализма
Путь спасения идеи объективности знания, предлагаемый К. Поппером, состоит в переосмыслении данной идеи: научное знание объективно в «третьем мире» – мире объективного знания, - отношения которого с «первым миром» (миром природы) опосредованы «вторым миром» (миром ментальных или психических состояний индивидуального сознания) [67]. Однако индивидуалистическая трактовка «второго» мира малопродуктивна: если конвенции по поводу языка наблюдения еще можно с некоторой натяжкой отнести к «третьему» миру, то учет схем организации восприятия требует рассмотрения коллективных представлений научного сообщества, а не состояний сознания отдельных ученых.
Понимая это, К. Поппер говорит об «институте науки» [36] и выдвигает определенные требования к его устройству. Проникнутость института науки духом критического рационализма подразумевает открытость научного сообщества к точкам зрения «инакомыслящих» и непредвзятое обсуждение оснований знания18. Этот критицизм «рациональной дискуссии» во «втором мире» соответствует процедурам фальсификации знания в мире «третьем». В этом «третьем мире» объективным признается только знание, основания которого прошли (во «втором мире») через режим «рациональной дискуссии» (семинары, конференции, симпозиумы, обсуждение в научной периодике и т.д.) и приняты научным сообществом.
Поэтому «второй мир» было бы логичнее интерпретировать скорее как мир коллективных представлений научного сообщества и схем его институциональной организации, конституирующих сообщество в качестве субъекта познания. Фактически и для К. Поппера отношения «первого мира» природы и «третьего мира» объективного знания опосредованы «институтом науки». Именно научные школы, кружки и т.п. социокультурные образования - коллективные субъекты познания имеет смысл рассматривать как обладателей определенного языка наблюдения и схем организации восприятия, а также приписывать им статус носителей парадигм, научно-исследовательских программ и прочих единиц содержания мира объективного знания. «Ученые выслушивают и фиксируют «голос самой природы», - подчеркивает З.А. Сокулер, - только участвуя в известных, исторически определенных формах социальной организации... То, как ученые улавливают этот голос, как они его понимают и в каких формах выражают услышанное, - все это осуществляется только на основе определенных социальных структур и пронизано ими» [42, с. 231].
Однако К. Поппер, стремясь сохранить характерный для англосаксонского стиля философствования принцип методологического индивидуализма, сосредоточен прежде всего на когнитивно-институциональных аспектах науки («рациональные дискуссии»). При этом сам институт «рациональных дискуссий» рассматривается К. Поппером не субстанционально, а как состоящий из отдельных спорящих между собой «свободных» индивидов, каждый из которых по-своему стремится к познанию истины. При этом отрицается субъектность данного когнитивного института – а следовательно, и нормативная сила, придаваемая ему коллективной волей и «коммуналистским мышлением» научного сообщества19. Что же касается социальной организации науки, то он лишь подчеркивает, что институты науки «подобны крепостям. Их конструкция должна быть хорошо обдумана, а персонал подобран самым тщательным образом» [35, с. 180]. Продолжая эту линию рассмотрения науки, М. Ноттурно уделяет основное внимание вопросу о том, как минимизировать влияние на науку социально-институциональных факторов, ведущее, по его мнению, к подмене рациональной аргументации верой в парадигму, что отбрасывает нас от идеалов критического рационализма и открытого общества «к закрытому или трайбалистскому обществу с его страхом перед могуществом магических сил» [32, с. 94]20.