Geum.ru

Структура и развитие науки с точки зрения методологического институционализма1

Вид материалаДокументы
1.4. «Наивный» и рефлексивный уровни спора рационализма и эмпиризма
Наивный натурализм
1.5. Рефлексивно-натуралистическая стратегия решения проблемы «рефлексивного замыкания»
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

1.4. «Наивный» и рефлексивный уровни спора рационализма и эмпиризма


Предварительно заметим, что речь идет о рефлексивных стратегиях. Конкуренция этих стратегий является продолжением на рефлексивном уровне старого спора эмпиризма и рационализма, первоначально происходившего «в лоб», т.е. между «наивными» (нерефлексивными) вариантами этих методологических позиций.

Наивный натурализм – это эмпиризм, не различающий опыт и эксперимент, а поэтому «не замечающий» теоретической нагруженности языка наблюдения. В этом случае в качестве языка наблюдения считается вполне пригодным естественный язык, и проблемы «рефлексивного замыкания» в процедуре эмпирической проверки просто не существует. Наиболее последовательный вариант наивного натурализма – сенсуализм (см. примеч. 6). В этом смысле работы Дж. Беркли и Д. Юма, поставившие под сомнение наивность сенсуализма (отсутствие рефлексии опосредованного характера восприятия в принципе tabula rasa), можно рассматривать как своего рода «пятую колонну» рационализма в стане эмпириков.

Неудивительно, что рационалистический характер юмовского скептицизма был подхвачен И. Кантом [7], который ввел принцип наивного конструктивизма (чистый разум «может познать лишь то, что создал сам», он «законодательствует» и т.д.), который можно рассматривать как противоположность принципу tabula rasa (подразумевающего, что человеческое сознание само ничего не создает) и продолжение конструктивизма галилеевской идеи эксперимента как материализации мысленного эксперимента (см. примеч. 5).

Но если рационалистические ограничения наивного эмпиризма понятны, то какие пределы наивному конструктивизму может установить эмпиризм? И кантовский, и галилеевский конструктивизм исходили из самоограничения: первый – «несконструированной» вещью в себе, второй – возможностью расхождения результатов реального и мысленного экспериментов. Однако ни тот, ни другой варианты не дают эмпиризму шанса реабилитироваться. Вещь в себе есть ноумен – сущность принципиально неэмпирическая. А расхождение результатов реального и мысленного экспериментов, как показывает история науки, при желании всегда можно устранить введением гипотезы ad hoc [12].

Смысл такой гипотезы двоякий: с одной стороны, она уточняет условия, при которых верна теория («все тела падают с одинаковым ускорением при отсутствии сопротивления воздуха»), с другой стороны – казалось бы – указывает на новое явление (сопротивление воздуха). Можно ли наличие/отсутствие данного феномена в других наблюдениях считать эмпирическим критерием правомочности наших конструктивных построений? Оказывается, нет – поскольку феномен «сопротивления» определен не как «чистая» эмпирия, а лишь как «эффект разницы» между «идеальным» и «реальным» движением тела. В этом смысле введение гипотезы ad hoc – не проявление «интеллектуального жульничества», а вполне законный логический прием, демонстрирующий несовершенство нашего языка наблюдения и превращающий его дотоле скрытую теоретическую нагруженность в явную [12]11.

Таким образом, формулировка проблемы «рефлексивного замыкания» в процедуре эмпирической проверки теории есть результат осознания невозможности установления ограничений наивного рационалистического конструктивизма, исходящих из опыта, понимаемого в наивно-натуралистическом духе. Мы не можем описать опыт языком, не зависящим от теории – а следовательно, и осуществить опытную проверку наших теоретических конструкций, если не построим рефлексивную версию эмпиризма. Для этого необходимо свести все наши гипотезы ad hoc и выявленные моменты теоретической нагруженности языка наблюдения к некоторому одному «фундаментальному допущению», которое бы соответствовало особому опыту – нашему интуитивному представлению о том, что «есть на самом деле». Так как при этом мы отождествляем реальность и наши представления о ней, такой эмпиризм есть натурализм. Но, поскольку эта интеллектуальная операция совершается в ответ на постановку проблемы рефлексивного характера, и при этом мы отдаем себе отчет в ее смысле и назначении, подобный натурализм является рефлексивным.

1.5. Рефлексивно-натуралистическая стратегия

решения проблемы «рефлексивного замыкания»


Рефлексивно-натуралистическая стратегия в самом общем виде состоит во введении онтологии (онтологической схемы) как модели мира, выступающей одновременно и языком наблюдения «самой реальности»12. Проблема «рефлексивного замыкания» здесь решается за счет того, что в качестве языка наблюдения онтология «теоретически нагружена» не другой теорией, а сама собой. В качестве же модели мира онтология выступает как теория, не требующая дальнейшего обоснования – поскольку она сама является последним основанием всех других теорий. Наблюдатель, вооруженный онтологией, видит вещи «как они есть на самом деле» - а поэтому обладает «твердым» эмпирическим «базисом» для проверки теорий, «конкретизирующих» принятую модель мира.

Долгое время введение онтологии было единственной логически корректной возможностью обосновать язык наблюдения - несмотря на возражения «строгого» позитивизма, выступавшего формой самосознания естественных наук13. Правда, история позитивистских попыток построить «чисто эмпирицистский» (т.е. «свободный от метафизических допущений») язык наблюдения («протокольные высказывания», описывающие «атомарные факты» и т.п.) показала, что метафизика, изгоняемая с парадного крыльца, непременно пробирается с черного хода [3]. А в разработанной представителями Московского методологического кружка принципиальной схеме устройства «научного предмета» одним из обязательных элементов является так называемая «предметная онтология» [59]. Последовательный и рефлексивный вариант эмпиризма не только не отрицает возможность, но и предполагает необходимость введения онтологии.

Недостатком натуралистической стратегии решения проблемы «рефлексивного замыкания» является то, что по отношению к онтологии нельзя применить принцип фальсификации14. Использование онтологии в качестве языка наблюдения обеспечивает ее неопровержимость. Факту, который бы противоречил заложенной в онтологию модели мира, просто неоткуда взяться: устройство языка наблюдения не позволит его заметить. Вместо видения нового мы будем лишь узнавать давно знакомое. Вместо чаемых К. Поппером смелых гипотез и решительных опровержений [34] мы получим куновские парадигмы, отказ от которых возможен только при смене поколений в научном сообществе [11]. Немногим менее консервативны научно-исследовательские программы (И. Лакатос): на новые факты реагируют лишь их периферийные области, ядра же остаются неизменными [12].

Различные способы воспрепятствования действию механизма фальсификации научного знания мы будем называть схемами его самообоснования. Такие схемы обеспечивают устойчивость «фундаментальных» теорий, лежащих в основаниях науки. На базе этих теорий, используемых в функции «рабочей онтологии», в течение времени их жизни возможно функционирование «нормальной науки» [11], т.е. прогрессирующий («кумулятивный») рост научного знания: «открытие» новых фактов на основе предсказаний «фундаментальных» теорий, создание частных теорий, конкретизирующих «фундаментальные», и построение «твердого» эмпирического «базиса» частных теорий15.