А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58

ЛИТЕРАТУРА

Акопов Г. В. Социальная психология образования. М.: Московский психолого-социальный институт «Флинта», 2000.
Безродная Г. В. Формирование профессионально-нравственной культуры будущего врача. Дис. . канд. психол. наук. М., 1990.
Василькова А. П. Эмпатия, как один из специфических критериев пригодности будущих специалистов медиков. Дис. . канд. психол. наук.

СПб., 1998.

ДеркачА. А, Маркова А. К, Артемов Ю. С. Формирование мотивации акмеологической компетенции кадров управления // Личностно-профессио-нальное развитие персонала. М., 2002.
Жукова М. И. Социально-психологические факторы успешности деятельности врача. Дис. . канд. психол. наук. М.: МГУ, 1990.
Поздеева Е. Г. Социологический портрет врача: постановка проблемы и методы. Дис. ... канд. психолог. наук. СПб., 1994.
Сомова И. А Потребностно-мотивационные характеристики. Профессиональное общение врача общей практики. Дис. . канд. психол. наук. М.,

1995.

8. Ташлыков В. А. Психология лечебного процесса. М.: Медицина, 1984.

9. Урванцев Л. П. Некоторые психологические аспекты профессиональ-
ной подготовки врача // Психологические проблемы рационализации дея-
тельности. Ярославль, 1987.

Цветкова А. А. Коммуникативная компетентность врачей-педиатров. Дис. ... канд. психол. наук. СПб., 1994.
Чугунова Э. С., Портнов Ф. Н. Характеристики общения в эталоне медицинских работников // Психологический журнал. 1987. № 5 С. 44—51.
Шавир П. А. Психология профессионального самоопределения в ранней юности. М., 1981.

В. К. Солондаев, М. А. Николаева

Оценка взаимодействия с врачом родителей больного ребенка

Для медицинской помощи в экономике используются термины «доверительный продукт» и «доверительная услуга» [6]. Эти термины отражают существенную особенность медицинской помощи: пациент не может объективно оценить качество помощи и вынужден довериться врачу. В этом контексте А. Ш. Тхостов [5] определяет ситуацию в медицине как кризис доверия.

Такая ситуация сложилась не только в отечественной медицине. На материале родовспоможения и раннего развития ребенка кризис доверия очень ярко описан Д. В. Винникоттом. «...Именно в силу своей развитости и зрелости здоровая мать не может предоставить акушерке или доктору, которых она не знает, право контролировать ситуацию. Женщина прежде должна узнать их... Она либо доверяет доктору и акушерке (и в таком случае простит им даже ошибку), либо не доверяет — и тогда опыт для нее будет болезненным: боясь помощи, она старается справиться сама, ей внушает страх уже ее положение; если что-то пойдет не так, она обвинит их (медиков — В. С., М. Н.), независимо от того, кто на самом деле окажется виноват» [2, стр. 56].

Кризис доверия подтверждается результатами социологических опросов и социологических исследований в здравоохранении. По данным Фонда общественного мнения, 17 % россиян никогда не обращались за медицинской помощью в свои районные поликлиники. Остальные, прибегавшие к такой помощи, чаще выражают недовольство качеством медицинских услуг. При этом самолечением занимается каждый третий (33 %). Наименее популярные варианты — пустить все «на самотек» (4 %) или обратиться к нетрадиционной медицине (2 %). Иными словами, недовольство медицинской помощью не свидетельствует об отсутствии осознания ее необходимости.

Кризис доверия закономерно связан с оценкой работы здравоохранения. Но оценка имеет когнитивную составляющую. Говоря о доверительной услуге, имеют в виду, что пациент не может в полной мере, обоснованно и аргументированно оценить качество услуги. Сама по себе возможность оценки качества услуги пациентом отнюдь не исключается. Когнитивные сложности, скорее всего, возникают не только у пациента, но и у врача. Так, говоря об исходах лечения, в соответствии с требованиями доказательной медицины [8], врачпод-разумевает клинический эффект (выздоровление, улучшение, без эффекта и т. д.), социальные исходы (возвращение к труду/учебе, смена места или характера работы/учебы, инвалидизация). Но доказательная медицина не имеет в виду многих важных социальных и психологических последствий, которые должны охватываться конструктом

«качество жизни» [1]. Необходимость учитывать дополнительную группу параметров качества жизни для врача не связана с требованиями медицинской доказательности лечения, что формирует когнитивные предпосылки для рассогласованного понимания ситуации взаимодействия врач-больной обоими субъектами. J. F. Steiner [7] обсуждает проблему информирования больных о перспективах лечения. Чтобы наиболее полно и объективно информировать больных об эффективности лечения, следует прибегнуть к малопонятному для неспециалистов языку популяционной статистики. Но даже если польза лечения в масштабах популяции убедительно доказана, каждый конкретный больной сам должен принимать решение о выборе лечения и ежедневно следовать ему. В отечественных условиях, возможно, этот выбор трансформируется в выбор между самолечением и лечением, описанный выше.

Во всем многообразии ситуаций обращения за медицинской помощью нами выделяется группа ситуаций педиатрической помощи. Основных причин этому три.

Во-первых, юридически ребенок недееспособен, поэтому все действия от его имени совершают родители, хотя помощь оказывается ребенку. Это создает определенные сложности в работе врача, поскольку взаимодействие с ребенком во многих случаях оказывается опосредовано взаимодействием с его родителями. Родители, неадекватно оценив качество медицинской помощи как низкое, могут отказаться от выполнения объективно правильных рекомендаций. Яркий пример тому — антипрививочная пропаганда, где вопрос о профилактических прививках незаметно подменяется вопросом об организации проведения прививок. А на основе негативной оценки организации прививок делается вывод о необходимости отказа от прививок как таковых.

Во-вторых, педиатрия сочетает медицину здоровья и медицину болезней [3]. В ходе интенсивного развития ребенка четкое отделение нормы от патологии часто в принципе невозможно Поэтому доверие к врачу означает предоставление врачу возможности оказания профилактической помощи, возможности оценить состояние ребенка как норму либо патологию на основе научных медицинских данных.

В-третьих, многими исследованиями убедительно показано, что само по себе заболевание оказывает существенное влияние на психику. Составители международной классификации болезней 10-го пересмотра прямо указывают на нежелательность употребления термина «психососматический» в отношении определенных групп заболеваний, чтобы не создавать ошибочного впечатления, что в заболеваниях других клинических групп психологические факторы имею меньшее значение. По указанной причине возможность изучения субъективных оценок медицинской помощи пациентами ограничена. В оценках неизбежно будет проявляться искажающее влияние на психику собственно заболевания. Взаимодействие врач—родители больного ребенка свободно от подобных искажений.

В ранее проведенном нами исследовании [4] мы выделили сюжет взаимодействия как единицу анализа, позволяющую post factum зафиксировать процессуальные особенности с точки зрения одного из субъектов. По результатам кластерного анализа выделялись группы ситуаций (кластеры), в каждом из которых описания ситуаций структурировались нами как обобщенный сюжет по схеме, описанной в работах В. Я. Проппа.

Наиболее неожиданным для нас результатом стало отсутствие ребенка как действующего лица и отсутствие результатов лечения (либо оценки результатов лечения родителем) во всех сюжетах исследуемой выборки.

Несмотря на выделение кластеров разного состава, что закономерно при существенных различий между группами экспертов, полученные результаты позволили обобщить сюжеты взаимодействия с врачом и сделать следующие выводы:

1. Сюжеты ситуаций условно «хорошего» и «плохого» взаимодей-
ствия с врачом несимметричны, т. е. имеют различное, но не проти-
воположное содержание.

2. Сюжет «хорошего» взаимодействия с врачом предполагает:

Демонстрацию врачом внимания и доброжелательности по отношению к родителям больного ребенка во время приема и после приема (приятный в общении, не повышает голос, ведет себя корректно, объясняет свои действия).
Принятие врачом на себя инициативы во взаимодействии (врач, а не родители звонит и интересуется здоровьем ребенка и др.).
Толерантность врача по отношению к представлениям родителей о здоровье ребенка (врачвыслушивает все жалобы, не высказывает оценок, не дает рекомендаций, нарушающих образ жизни родителей и пр.).

3. Сюжет «плохого» взаимодействия с врачом предполагает:

Неоптимальную организацию медицинской помощи (очереди, длительное ожидание, неудобное время приема и др.)
Грубость, невнимательность медработников по отношению к родителям.
«Явную некомпетентность» врача (грязные руки, не выслушивает, осматривает быстро, отказывается комментировать рекомендации и пр.)

В настоящем исследовании нами была предпринята проверка полученных результатов. Для этого по обобщенным сюжетам взаимодействия были сконструированы описания 10 ситуаций, якобы имевших место при обращении за педиатрической помощью.

Для каждого вывода было составлено одно описание ситуации.

Для изучения влияния результата лечения были сконструированы ситуации «плохого» взаимодействия с врачом (3.1, 3.2.), заканчивавшиеся тем, что ребенок вылечился, осложнений не было.

Для изучения влияния взаимодействия врач—ребенок были сконструированы ситуации «плохого» взаимодействия с врачом (3.2, 3.3), в которых было явно обозначено позитивное взаимодействие врач—ребенок.

Выборку исследования составили 70 женщин, имеющих детей в возрасте от 0 до 10 лет, по собственной оценке, имеющих достаточный для ответа опыт обращения за педиатрической помощью.

Испытуемым предлагалось оценить ситуации по 4 униполярным шкалам, градуированным от 5 до 1: хороший врач, плохой врач, успешное лечение, плохое лечение.

Распределение полученных оценок анализировалось при помощи квартильного анализа, который при данном объеме выборки показывает не только статистически значимые различия, но и позволяет оценить качественные параметры распределения.

Получены следующие результаты.

Оценки ситуаций, соответствующих сюжетам «хорошего» и «плохого» взаимодействия с врачом полностью совпали с ожидаемыми. Для всех ситуаций максимальная плотность распределения оценок соответствует общей оценке сюжета. Оценки по шкалам «хороший врач», «успешное лечение» находятся в обратном соотношении с оценками по шкалам «плохой врач», «плохое лечение».
Введение позитивного результата лечения в ситуацию «плохого» взаимодействия с врачом почти не изменило оценок врача как «плохого», но повысило с 1 и 2 до 4 медиану оценок лечения как успешного. При этом медиана оценок лечения как плохого снизилась с 4 до 2. Заметим, что при «хорошем» взаимодействии медиана оценок лечения как плохого была равна 1 при полном отсутствии упоминания о результатах лечения в описании ситуации.
Введение позитивного взаимодействия ребенка с врачом привело к сдвигу медиан оценок лечения как успешного с 2 и 1 до 3,5 и 4 соответственно. Сдвиг произошел и в медианах оценок лечения как плохого с 4 и 5 до 2 и 2 соответственно. Аналогично наблюдается сдвиг медиан оценки врача как хорошего и плохого до одинакового среднего значения 3.

Выводы:

1. Обратным экспериментом подтверждены ранее описанные
асимметрия и содержание сюжетов условно «плохого» и «хорошего»
взаимодействия в врачом.

Введение в сюжет «плохого» взаимодействия с врачом позитивного результата лечения не меняет оценки врача как «плохого», но меняет оценку лечения с «плохого» на «достаточно хорошее» при существенной амбивалентности оценок.
Введение в сюжет «плохого» взаимодействия с врачом родителей позитивного взаимодействия ребенок—врачсоздает амбивалентность в оценке как врача, так и результатов лечения, не упоминавшихся в сюжете.

ЛИТЕРАТУРА

Баранов А. А., Альбицкий В. Ю., Винярская И., Намазова Л. С., Ва-лиуллина С. А., Антонова Е. В. Методология изучения качества жизни в педиатрии. М.: Союз педиатров России, 2008. 16 с.
Винникотт Д. В. Маленькие дети и их матери. М.: Класс, 1998. 80 с.
Воронцов И. М. Здоровье и нездоровье ребенка как основа профессионального мировоззрения и повседневной практики детского врача // Российский педиатрический журнал. 1999. № 2. С. 7—13.
Солондаев В. К., Панина Ю. Ф. Анализ сюжетов взаимодействия врач—родители больного ребенка [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. № 1 (1) 2009. URL: ссылка скрыта. ссылка скрыта (дата обращения: 21.03.2011).
Тхостов А. Ш. Психология телесности. М.: Смысл, 2002. 287 с.
ЮдкевичМ. М. Издержки измерения и институты рынков доверительных товаров: Дис. ... канд. экономических наук. Москва, 2003. 140 с.
Steiner J. F. Talking about treatment: The language of populations and the language of individuals. Ann. Intern. Med. 1999; 130: 618—622 p.
Wulff H. R., Gotzsche P. C. Rational diagnosis and treatment: evidence based clinical decision making. Oxford: Blackwell Science 2000. 221 p.

Соматизация как механизм психологической защиты

Проблема изучения психологической защиты является одной из фундаментальных проблем психологии. Одним из механизмов психологической защиты является соматизация. Согласно литературным данным соматизацию можно определить как сложный механизм психологической защиты, сочетающий в себе элементы вытеснения и регрессии. Целью исследования является изучение феномена сомати-зации как механизма психологической защиты личности. Данная цель конкретизируется в следующих задачах:

Изучение структуры психологической защиты, характерной для детей.
Изучение структуры психологической защиты, характерной для взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации.
Изучение структуры психологической защиты, характерной для взрослых людей, не склонных к использованию механизма соматизации.
Изучение склонности к использованию соматизации в качестве защитного механизма в зависимости от возраста.
Изучение возрастной динамики структуры механизма сома-тизации.

В исследовании мы выдвинули следующие гипотезы:

Структура соматизации как механизма психологической защиты личности изменяется по мере взросления человека, при сохранении связи с такими механизмами психологической защиты как вытеснение и регрессия.
Существуют различия между структурой психологической защиты личности, характерной для взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации, и структурой психологической защиты личности, характерной для взрослых людей, не склонных к этому; различия в структуре психологической защиты детей и взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации, отсутствуют.
Существуют различия по уровню склонности к использованию соматизации в качестве защитного механизма у детей и у взрослых людей, не склонных к использованию механизма соматизации, различия по этому показателю между детьми и взрослыми людьми, склонными к использованию механизма соматизации отсутствуют.

Для проверки выдвинутых гипотез использовались следующие методики: 1) методика «Индекс жизненного стиля» Келлермана — Плутчика — Конте; 2) авторская методика определения склонности к соматизации.

В исследовании принимали участие 150 человек: 50 детей в возрасте 10—12 лет и 100 взрослых людей в возрасте 30—55 лет. Они составили 3 выборки: детская выборка, выборка взрослых людей, не склонных к использованию соматизации, и выборка взрослых людей, склонных к использованию соматизации.

В ходе анализа структур психологической защиты в трех выборках было установлено наличие принципиальных различий между ними. Основное различие между ними состоит в количестве и силе связей между механизмами психологической защиты. У детей связей много и они сильные. Это объясняется отсутствием опыта поведения в стрессовых ситуациях. Качество защиты заменяется количеством защитных механизмов. У взрослых людей, не склонных к использованию соматизации, связей существенно меньше и они слабее. Но все механизмы интегрированы в систему, которая позволяет быстро и адекватно адаптироваться к ситуации и гибко изменяется в соответствии с условиями. У взрослых людей, склонных к использованию соматизации, структура психологической защиты распадается на отдельные блоки. Рассматриваемые структуры отражает тот факт, что на определенном возрастном этапе структура психологической защиты перестраивается с детского варианта на взрослый. Перестройка есть и у людей, склонных к использованию соматизации. Но в этом случае развитие структуры пошло не по пути образования новых связей. Здесь появился новый защитный механизм, который выступает связующим звеном между отдельными механизмами психологической защиты. Таким образом, механизм соматизации является следствием особой организации структуры психологической защиты. То есть со-матизация может рассматриваться как защитный механизм более высокого уровня, как система защитных механизмов.

Важно отметить, что в разных выборках она связана с различными механизмами защиты: у детей — с вытеснением, регрессией и реактивным образованием. У взрослых людей, не склонных к использованию механизма соматизации, — с вытеснением и регрессией, у взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации, — с регрессией, реактивным образованием и интеллектуализацией. То есть изменяется внутренняя структура самой соматизации. Детский вариант — это основа. В ней есть черты обоих возможных вариантов развития. Развитие по пути закрепления склонности к использованию соматизации в качестве ведущего механизма защиты обуславливается наличием инфантилизма и вторичной выгоды. Такими образом, можно сделать вывод о том, что механизм соматизации реализуется следующим образом: возникает психотравмирующая ситуация — актуализируются механизмы психологической защиты: регрессия, наиболее приемлемой формой которой является уход в болезнь, реактивное образование формирует социально одобряемое отношение к болезни, интеллектуализация объясняет человеку причины заболевания, все, что противоречит сформированному образу — вытесняется, проекция формирует отношение к другим больным людям.

Профили напряженности психологической защиты подтверждают вывод о том, что перестройка началась, но пошла по другому пути. Это выражается в том, что профиль напряженности психологической защиты взрослого человека, склонного к использованию механизма соматизации, занимает промежуточное положение между двумя другими. И так же, как и в случае со структурами психологической защиты, он ближе к детскому варианту. Это говорит о ведущем значении инфантильности в развитии склонности к использованию сома-тизации. Уровень склонности к использованию соматизации у детей и у взрослых людей, склонных к использованию механизма соматиза-ции, также близок. Это может объясняться тем, что такой взрослый стремится к положению ребенка, а почти все дети стремятся к положению взрослого человека. В результате происходит сближение личностных особенностей. И, как следствие этого, схожий уровень склонности к использованию соматизации. Но у ребенка эти особенности носят временный характер. Поэтому нельзя говорить, что со-матизация взрослого человека и ребенка — это одно и тоже. У ребенка эта склонность по мере взросления может исчезнуть, а у взрослого человека она носит устойчивый характер.

Подводя итог, можно сделать следующие выводы:

Структура соматизации как защитного механизма изменяется по мере взросления человека при сохранении связи с механизмом регрессии.
Существуют достоверные различия между структурой психологической защиты личности, характерной для взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации, и структурой психологической защиты личности, характерной для взрослых людей, не склонных к использованию механизма соматизации.
Существуют достоверные различия между структурой психологической защиты личности, характерной для взрослых людей, склонных к использованию соматизации, и структурой психологической защиты личности, характерной для детей.
При наличии склонности к использованию соматизации формируется специфичная структура психологической защиты личности.
Существуют достоверные различия между уровнем склонности к использованию соматизации в качестве защитного механизма у детей и взрослых людей, не склонных к использованию механизма соматизации.
Достоверные различия между уровнем склонности к использованию соматизации в качестве защитного механизма у детей и взрослых людей, склонных к использованию механизма соматизации, отсутствуют.

В. А. Урываев

Комплаенс как проявление внутренней картины лечения

Проблеме медицинского комплаенса посвящены тысячи исследований и публикаций за рубежом, однако в России эта тема относительно мало обсуждается. По определению M. Linden'a (1980), ком-плаенс — это «отношение фактической терапии к терапии стандарту». Численно комплаенс оценивается единицей (максимум) — «коэффициент комплаенса». Автор подчеркивает, что все виды важны для изучения: — комплаенс врач—пациент; комплаенс врач—врач; комплаенс врач—общепризнанный стандарт лечения. По данным, цитируемым F.-V. Wilker'ом, если исходить из экспертной оценки, согласно которой, как минимум 20 % всех медикаментов остаются неиспользованными, то получается, что только в 1980 году в ФРГ было бессмысленно израсходовано 2,5 миллиарда DM. Из-за фактов отклонения комплаенса от единицы (non-compliance), возникают дополнительные сложности в интерпретации данных клинических испытаний [4].

По мнению И. П. Лапина, если термин «комплаенс» перевести на русский язык, то его можно прочесть как «согласие» [2]. Согласившись с семантическим сходством понятий, обратим внимание на то, что не проясненным остается вопрос о характере отношений, предшествующих достижению такого рода согласия.

В кабинете врача традиционно сталкиваются две модели отношений: «врач—больной» («врач—пациент») и «консультант—клиент». В первой парадигме закреплена безусловно доминирующая роль врача и «согласие», соответственно означает принятие пациентом врачебных рекомендаций.

Во второй модели на первый план выдвигается переговорный процесс, ответственность за итоги которого в конечном счете несут обе стороны.

По мнению чешского психотерапевта О. Досталовой: «Слово клиент вместо пациент должно отразить иное отношение заболевшего человека к болезни и иной уровень отношений между больным и врачом. Понятие „клиент" ввел в свой обиход известный американский психотерапевт, являющийся основоположником психотерапевтического подхода, называемого client-centered-therapy (терапия, нацеленная на клиента). Этот подход сегодня то тут, то там применяется в медицине. Пропагандирующие этот подход заявляют, что при контакте врача и больного три Р следует заменить тремя С: три Р — первые буквы английских слов: physician — prescription — patient (врач— рецепт — пациент), а три С — первые буквы английских слов consultant — contract — client (консультант — контракт — клиент) [1]».

Таким образом, человек не должен быть пассивным объектом в руках врача, не должен надеяться только на вмешательство извне, то есть на то, что ему предпишет врач, а сам оставаться в бездействии.

Согласно такой модели взаимоотношений, больной подписывает с врачом «контракт» о том, что будет соблюдать и делать то-то и то-то. Поскольку он уважает данного специалиста, который хочет видеть его здоровым, то будет сотрудничать с врачом и добровольно придерживаться определенной дисциплины, но в остальном за свою жизнь он несет ответственность сам и становится, таким образом, равноценным партнером врача. Клиентом он становится вследствие принятия на себе ответственности, что требует определенной смелости (например, когда он просит врача отсрочить лечение на несколько недель из-за свалившихся на его голову жизненных проблем), а также вследствие исключительной добровольности в принятии решения лечиться (вовсе не для того, чтобы угодить врачу или кому-то другому).

Подчеркнем, что с точки зрения современных специалистов, изучающих взаимодействия врача и пациента, достижение согласия в отношении плана лечения, а в еще большей степени согласования шагов по реализации это плана — непосредственно процесса «самолечения», — представляет значительные психологические трудности.

Понятие «нон-комплаенс» — фиксирует отклонение коэффициента комплаенса от единицы.

Формы нон-комплаенса, связанного с приемом медикаментов: — пациент не принимает (игнорирует) лекарство; — пациент принимает лекарство, однако из-за неправильно понятой инструкции принимает его неверно; — пациент принимает лекарство, но нарушает (изменяет) дозы или частоту (время) приема; — пациент принимает лекарства, которые ему вообще никто не прописывал.

Учитывая, что профессионально подготовлен к процессу лечения должен быть именно врач, рассмотрим факторы, провоцирующие нон-комплаенс из-за профессиональной неподготовленности врача: — чем больше ожидается от пациента изменений в поведении; — чем сложнее и продолжительнее прописанный курс лечения; — чем труднее врачу дается коммуникация; — чем формальнее контакт (с точки зрения пациента, или же пациент считает врача не интересующимся, не активным); — чем директивней воспринимается врач, попутно создающий впечатление не понимающего сложности переживаний; — чем менее сформированы у врача «психотехнические» умения «снять», «разрядить» эмоциональное напряжение; — чем больше важной информации остается непонятой пациентом [2].

Развернутое исследование проблем комплаенса привело, в частности, к тому, что в Германии «врачебный разговор» переведен в категорию «интенсивных медицинских процедур», с соответствующей оценкой, подготовкой и оплатой.

В одной из последних публикаций Н. А. Сирота и М. А. Ярославская подчеркивают: «В качестве личностных адаптационных ресурсов ВКБ можно рассматривать «внутреннюю картину здоровья» (ВКЗ). Понятие ВКЗ было введено А. Б. Орловым как альтернатива патоцентрической медицинской модели, базирующейся на понятии болезнь. По мнению В. А. Ананьева, ВКЗ — совокупность интеллектуальных представлений здоровья индивидуума, комплекс эмоциональных переживаний и ощущений, а так же его поведенческих реакций. Основой психического образования ВКБ и ВКЗ является самопознание индивидуума. Болезнь — это трудная жизненная ситуация, в которой ВКЗ — элемент самосознания, трансформирующийся в ВКБ в процессе социально-психологической адаптации» [3].

Мы полагаем, что назрела необходимость введения наряду с понятиями ВКБ и ВКЗ специального термина ВКЛ — «внутренняя картина лечения». В нашем понимании она призвана зафиксировать ту активность, которую проявляет человек не столько в ходе приема, сколько в ходе реализации стратегии лечения, выработанной совместно с врачом. В контексте такой постановки вопроса, комплаенс может рассматриваться как одно из проявлений ВКЛ.

Blog

А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков