А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Книга памяти. Йошкар-Ола: Map кн изд-во, 1995. 528 с, К53 ил.,, 1691.88kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.
• М. П. Горчакова-Сибирская (отв ред., Спбгиэу), д-р философ наук, проф, 6853.82kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин, 3114.99kb.
• Т. А. Ткачева (отв редактор), Е. В. Кузнецова (зам отв редактора), 4827.93kb.
• Редколлегия: Э. П. Кругляков отв редактор, 161.35kb.

Об общих закономерностях и характеристиках психики

Психика как инструмент активного взаимодействия организма в среде обитания появилась в процессе эволюции животных с воз­никновением нервной ткани. Нервная система как орган наиболее чув­ствительный и связывающий все системы организма позволяет его но­сителю целостно и вместе с тем дифференцированно реагировать на внешние воздействия адекватно ситуации, потребностям и состоянию организма. Психика есть сигнальное отражение организмом ситуации и одновременно переживание своего состояния в этой ситуации, обеспе­чивающее организму готовность к соответствующей активности.

Таким образом, психика несет в себе двоякую функцию: функ­цию отражения в форме знания и переживания и функцию регуля­ции активности (поведения и деятельности).

Знание функционирует в форме образов ощущений, восприятия, представлений памяти, психических состояний, мышления, у челове­ка еще в виде воображения, абстрактного мышления, речи, сознания и самосознания. Психические состояния, являясь для человека сигна­лом «положения», статуса в среде, одновременно несут в себе функ­цию регуляции уровня активности.

Психическая регуляция активности заключается в изменении уровня переживания, ясности и отчетливости впечатлений, мыслей, в придании определенной направленности активности в соответствии с потребностями и условиями их удовлетворения.

На уровне психики регуляция проявляется в форме влечений, эмоций, внимания, установок, у человека еще в целеполагании, воле, высших чувствах, убеждениях, совести.

Высшим регулятором человеческого поведения и деятельности является личность в целом.

Деление психических функций на познавательные и регулирую­щие является довольно условным. Без впечатлений извне, без образов и мыслей не могут возникать определенные психические состояния, установки, готовность действовать в соответствии с потребностями и условиями их удовлетворения. В свою очередь, сами образы, мысли, намерения обусловлены уровнем функционирования нервной систе­мы и организма в целом. Исследования А. А. Ухтомского (учение о доминантах), П. К. Анохина (понятие о функциональной системе), различные клинические наблюдения позволили А. Р. Лурия выделить три основных «блока» головного мозга, функционирующих во взаимо­действии.

Все существует, развивается и, завершая свое существование, об­ретает новые формы в пространстве, в движении и во времени. В со­ответствии с этим и психические функции, как «познавательные», так и «регулирующие» служат познанию и ориентировке в простра­нстве и времени в вечно подвижном, изменяющемся мире. Есть ме­ханизмы восприятия пространства (протяженности, объема, глубины и т. д.), мы ощущаем и воспринимаем время, движение.

С другой стороны, ощущение, восприятие дают нам образы на­стоящего, мышление, воображение — возможность предвидеть буду­щее, память сохраняет прошлый опыт.

Отнесенность к пространству, времени и движению характерна и для регулирующей функции психики. Эмоции дают нам возможность ориентирования в текущей ситуации в дефиците времени; чувства, опыт переживаний, память в целом направляют наши действия и поведение с учетом прошлого; надежда на лучшее будущее, мечта, желание сделать жизнь лучше пробуждают нашу волю, нацеленную на будущее.

Из философии мы знаем о диалектике закономерного и случай­ного, сущности и явления, единичного, особенного и общего. Ощу­щение есть «акт превращения энергии внешнего воздействия в пси­хический факт», как нечто единичное, случайное, которое, однако, может быть и отражением общего и закономерного. В образах пред­ставлений есть момент обобщения. В мышлении мы постигаем зако­ны бытия в обобщенном виде.

Ситуативная эмоциональная реакция (испуг, удивление, радость) вполне может быть случайной. Устойчивая тревожность, присущая данному человеку, закономерна. В целом преобладание эмоциональ­ных реакций скорее есть признак того, что человек в своем поведе­нии следует влиянию случайных ситуаций, а волевое поведение явля­ется следствием познания и осознания необходимого, закономерного.

Исходная характеристика психического — его нематериальность. Психика не обладает ни массой, ни объемом, ни энергией. Звук, свет, вкус,запахит.д.—ощущения.Ввыражениях«сильныйзвук», «яркий свет», «тяжелый запах» определения относятся к раздражителям, кото­рые вызывают соответствующие ощущения или являются метафорами. В языке не выработано средств, специально предназначенных для обо­значения психических явлений. Одними и теми же средствами мы выражаем предметы и явления и их отражение в психике. Отсюда и ре­альная проблема психологии — отсутствие адекватного языка для обо­значения психического (например, словосочетание «психическая деятель­ность», где идеальное и материальное искусственно соединены вместе).

Поскольку психика не материальна, она не может быть познавае­ма непосредственно в ощущениях и восприятии. Мы судим о ней по аналогии с собственными образами, мыслями и переживаниями. Со­вершенно справедливо суждение о том, что главным инструментом познания для психолога является его собственная психика. Это об­стоятельство требует от психолога склонности к самоанализу, способ­ности к рефлексии и достаточного опыта самонаблюдения при пре­дельной откровенности и честности по отношению к самому себе, своему внутреннему миру.

Другой характеристикой психического является его абсолютная процессуальность (непрерывность, изменчивость), отражающая измен­чивость обстоятельств, нашего состояния и взаимодействия с миром. Вот почему результаты однократного наблюдения или одиночного акта диагностики не могут быть достаточно надежными.

Психика целостна. В каждом акте психического отражения или переживания присутствуют все необходимые для реализации предпри­нятого действия формы и механизмы психики. В связи с этим фран­цузский философ и психолог Л. Сэв замечает, что единицей психиче­ского является не ощущение, не отдельная мысль или эмоция, а целостный психический акт, обеспечивающий выполнение определен­ного действия. Целостность психики не позволяет, например, при оценке памяти человека абстрагироваться от мотивов, психического состояния, прошлого опыта и других аспектов психики. Изучение и оценка любого психического явления требует целостного подхода.

Такие психологические категории как личность, характер, спо­собности, темперамент не обозначают структурных образований пси­хики. Они являются целостной, системной характеристикой психики и сознания.

Личность есть системная характеристика психики человека как социального субъекта в ее проявлениях в поведении и деятельности. Характер — личность в поведении, способности — личность в дея­тельности. Темперамент — индивидуальное своеобразие характера и способностей, обусловленное природными индивидуальными разли­чиями людей.

Общепризнанно, что личность в целом и характер мы подвергаем этической оценке в отличие от способностей и темперамента. Хотя... все не так просто.

К примеру — доброжелательность — черта характера, этически одобряемая. Но если она проявляется только по отношению к опре­деленному кругу лиц, от которых ожидают корысть и выгоду? Гений часто совместим со злодейством. Импульсивность может превратить­ся в необузданность. В понимании психики как нигде, нужен диалек­тический подход.

М. В. Базиков, Н. В. Золотова, В. А. Мазилов


Б. В. Зейгарник об эксперименте в школе К. Левина

Обращение Б. В. Зейгарник к теме анализа эмпирических исследова­ний К. Левина и его сотрудников далеко не случайно. Блюма Вуль-фовна закончила психологическое отделение Берлинского университета, где выполняла научные работы под непосредственным руководством К. Левина. Существует мнение, что именно Б. В. Зейгарник фактически первой представила советским психологам Курта Левина в то время, ког­да с работами зарубежных психологов знакомились в основном по кри­тическим статьям, так как единственной формой обсуждения была кри­тика. «На этом фоне лекции Б. В. Зейгарник о Курте Левине, которые она читала на факультете психологии Московского университета, воспри­нимались как глоток свежего воздуха. А тот факт, что Блюма Вульфовна была ученицей Левина, придавал этому событию неповторимое очарова­ние и притягательность. Это было знание, полученное из первых рук», — вспоминает М. Р. Гинзбург [1, с. 8]. Сама Б. В. Зейгарник отмечала, что некоторые идеи, принципы экспериментальной работы левиновской школы оказали влияние на ее последующую научную биографию, реали­зовались в патопсихологических исследованиях (личностно-мотивацион-ный подход к патопсихологическим явлениям, разработка методов иссле­дования эмоционально-волевой сферы). Обращение к системе методов школы К. Левина дает повод еще раз подумать о природе самого экспе­римента как инструмента научного анализа (Б. В. Зейгарник) [4, с. 48].

К. Холл, Г. Линдсей указывают, что теория поля Курта Левина со времени своего появления была предметом многих споров. По их мне­нию, одним из показателей жизненности научной позиции является ко­личество споров между последователями системы и ее критиками, так как в ходе споров теория все-таки оказывает существенное влияние на разви­тие психологии [8, с. 326]. Другим признанным критерием «хорошей» тео­рии, по их мнению, является степень ее плодотворности в плане стимуля­ции исследований. Несмотря на подчас резкую критику, положения К. Левина вызвали огромную исследовательскую активность у психоло­гов, никогда лично с ним не сотрудничавших. К примеру, исследованиям по методике запоминания незавершенных действий Б. В. Зейгарник, раз­работанной в берлинском университете, как указывает М. Г. Ярошевский, было посвящено свыше 160 работ в разных странах с различным контин­гентом испытуемых; открытие подтверждалось и опровергалось, включа­лось в самые разные теоретические контексты [9, с. 179]. О работе К. Ле­вина авторы К. Холл, Г. Линдсей справедливо замечают: «Он открыл для психолога много новых дверей, ведущих в такие области личности и соци­ального поведения, которые до того были закрыты перед экспериментато­ром. Работы, посвященные замещению, уровню притязаний, эффекту прерывания деятельности, регрессии, конфликту и групповой динамике были инициированы Левином. Важность многих этих психологических феноменов была установлена в наблюдениях психоаналитиков, но именно Левину было отведено создать конгениальную теоретическую атмосферу и разработать методы исследования этих феноменов» [8, с. 331].

Б. В. Зейгарник отмечала и слабости в методологических позициях К. Левина, в частности, писала об антиисторическом, идеалистическом понимании психики, которое особенно резко выступает при решении вопроса о соотношении аффективной и познавательной сфер [5, с. 261]. Тем не менее, Б. В. Зейгарник считала К. Левина одним из ярких ис­следователей в области психологии личности, «страстным поборником эксперимента в психологии», направленного на изучение закономернос­тей формирования и проявления личностных мотивов. Внеся в психо­логию новые аспекты изучения человека (потребности и мотивы, цели, аффективно-волевая сфера в целом), Курт Левин не ограничивался ни описанием, ни наблюдением: «Он первый в психологии нашел экспери­ментальный путь изучения этих сугубо личностных процессов и изучал их динамическую сторону» [5, с. 260]. В левиновском подходе в отличие от подхода других психологов привлекает направленность на борьбу со «школярной», «академической» психологией, не учитывающей движу­щих мотивов личности, зависимости потребностей от социального окру­жения [9, с. 175]. Разработке экспериментальных приемов, позволяю­щих раскрыть существенные межличностные отношения личности и между личностью и средой, Б. В. Зейгарник придавала большое значе­ние и считала, что эксперименты К. Левина жизненны и актуальны.

Среди отечественных ученых отношение к экспериментальным ис­следованиям К. Левина неоднозначное. Отдавая должное вкладу иссле­дователя в научную психологию, называя Курта Левина одним из самых глубоких в методологическом отношении исследователей, у которого всегда присутствовало осознание жесткой связи эксперимента с методо­логией, отмечается парадоксальность экспериментов школы К. Левина. А. А. Пузырей высказывает такое мнение, что, хотя К. Левин и обосно­вал методологический анализ естественнонаучной парадигмы исследова­ния, «проповедовал» галилеевскую парадигму исследования (выявление причинно-следственных связей), но в своей реальной исследовательской работе «систематически реализовывал совершенно новый, особый тип исследования, никоим образом не укладывающиеся в начертанные им же самим рамки естественнонаучного эксперимента» [7, с. 55]. По мне-ниюА.А.Пузырея,работыК.Левинанебылиэкспериментамивес-тественнонаучном понимании. Аргументировалась такая точка зрения тем, что основная предпосылка естественнонаучного эксперимента, ко­торая заключается в отражении, не изменяющего законов жизни изуча­емого объекта, в создании искусственных условий, при которых стано­вится возможной реализация определенного типа событий, оказывается неприемлемой при изучении «развивающихся», исторически складываю­щихся ситуаций. Эксперименты К. Левина, по мысли А. А. Пузырея, ближе к системе «психотехнических» воздействий, так как они пред­усматривают вмешательство, планомерное преобразование в жизни объ­екта изучения, которое может привести к радикальному изменению «траектории движения изучаемого объекта» [7, с. 57].

Т. В. Корнилова полагает, что метод К. Левина и его учеников ближе к «целенаправленному», «утонченному», «провоцирующему», но наблюде­нию, так как в нем нет «характерных для эксперимента требований к фор­мулированию гипотезы и организации получения (планирования) опыт­ных данных», «создание в левиновской «проблемной ситуации» условий для максимального развития в ней активности субъекта в какой-то степе­ни заранее делает эксперимент неуправляемым» [6, с. 53]. Ю. Б. Гиппен-рейтер писала: «Можно сказать, что эксперимент в школе К. Левина — это нечто напоминающее „ящик с двойным дном". Экспериментатор дей­ствует в нем одновременно на двух уровнях: на уровне «тактики» и на уровне „стратегии"» [2, с. 60]. Не стоит видеть в исследованиях К. Левина «нестрогий эксперимент», «организованное наблюдение», либо психотех­нические действия. По мысли Ю. Б. Гиппенрейтер, на уровне стратегии Левин сохранил парадигму естественнонаучного эксперимента, его иссле­дования гораздо ближе к классическому эксперименту, чем к какой-либо другой процедуре; на уровне тактики в эксперименте присутствует измен­чивость, неформальность, импровизация [2, с. 60]. Именно вследствие не­привычности, нестандартности левиновского метода, а главное — проти­воречий основных его особенностей с формальными требованиями к экспериментальному методу, возникают многие недоразумения и разно­гласия. Ю. Б. Гиппенрейтер так определяет своеобразие метода К. Левина: «Усложненная исследовательская процедура, в которой элементы психо­технического действия, основанного на тонком наблюдении, поставлены на службу естественно-научному эксперименту» [2, с. 60].

Высказывая свою точку зрения, Б. В. Зейгарник отмечает, что хотя для представителей разных школ эксперимент выполнял различные функции, в целом эксперимент выступал как инструмент логически строгого доказательства. Эксперимент «по К. Левину» сам выступает в качестве проблемной ситуации, порождает определенный реальный жизненный пласт: «Именно в экспериментах Левина эксперимент пре­вратился из способа доказательства в ситуацию, в особого рода деятель­ность» [4, с. 49]. Ситуация эксперимента требовала в школе К. Левина не просто выполнения задания, принятия цели и осуществления поис­ков решения, но в исследовании возникали реальные эмоции, реакции, реально затрагивалась самооценка, критичность, актуализировались ме­ханизмы саморегуляции — «то, что Левин называл „полем", „психоло­гическим пространством" было реальным отрезком жизни, в котором выявляетсяличность»[4,с.50].Б.В.Зейгарниквспоминаетопыты Т. Дембо, испытуемыми которой были и студенты, и профессора. Каза­лось бы, что с того, что вы не смогли найти третье (мнимое) решение, задает вопрос ученая. Однако реакции испытуемых были различны: многие злились, а некоторые даже переходили на другую сторону ули­цы, встретив на следующий день Т. Дембо. Приводится и другой при­мер: один студент мог есть, танцевать в студии, когда записывали его поведение, а другой нет. «Это не ответ на опросник, где один хочет от­вечать, а другой нет, один „знает" как отвечать, а другой нет. Это не идентификация с героем: сам испытуемый становился героем и вовле­кал экспериментатора», — разъясняет Б. В. Зейгарник [4, с. 50] и отме­чает далее, что в экспериментах К. Левина происходило все то, о чем пишут представители других школ: ненаправляемость поведения (К. Роджерс), оживление прошлых ассоциаций, замещение (З. Фрейд). Подчеркивается, что К. Левин строил свой метод на основе жизненных ситуаций и от этих определенных ситуаций исследователь «шел» к тео­рии. Ставя на первый план задачу изучения реальных мотивов челове­ческого поведения, К. Левин стремился увидеть их в жизненном мате­риале: посещал дома инвалидов, тюрьмы, колонии для малолетних пре­ступников. Так, в колонии для малолетних преступников ученый подтвердил свои представления о временной перспективе как факторе актуального поведения, феномен незавершенных действий также был «подсмотрен» в реальной ситуации [9, с. 176—177].

По вопросу о методических путях исследования личности Б. В. Зейгарник указывает, что и А. Карстен, и Т. Дембо, и А. Малер оперировали одной методикой, но не считали, что своей методикой они как рентгеном «высвечивают» всю личность. Исследователи отве­чали на теоретические вопросы, формулировали проблему и находили метод, в зависимости от результатов меняли стратегию опыта, «сведе­ния о личности они получали, формируя жизненную ситуацию» [4, с. 52]. Блюма Вульфовна уточняет: «Хочу быть правильно понятой, методы, методики надо знать, но главное — это знать, что ты ищешь, искать механизмы того или иного действия, знать, что изменение условий меняет и поведение, и реакцию» [там же]. Указывается, что по сути, такова ситуация патопсихологического эксперимента. Как и исследования К. Левина, патопсихологический эксперимент является сформированной жизненной ситуацией, созданием ситуации взаимо­действия психолога и испытуемого, где «реализовались особенности личности испытуемого, его саморегуляции, критичности, самооценки, умения или неумения вступать в контакт с другими», то есть где воз­можен опосредованный анализ личности [4, с. 51].

Существенным отличием метода К. Левина от обычных эмпиричес­ких исследований Блюма Вульфовна считает не только активное участие экспериментатора в ходе опыта, установление доброжелательной атмос­феры, но совмещение в себе нескольких функций: «Мы были у Левина и актерами, и режиссерами, и исследователями одновременно» [4, с. 53]. Как актер, психолог должен реально взаимодействовать, включать испы­туемого в ситуацию; в качестве исследователя — влиять на динамику со­стояния, поддерживать проявляемые испытуемым тенденции, то есть контролировать существенные переменные. При изучении такого объек­та, как динамические образования и состояния личности, возникающие в ходе деятельности и общения, нельзя формализовать и тем более свес­ти до минимума действия экспериментатора. Реплики, интонации, ми­мика, гибкая тактика и тонкая наблюдательность психолога — необходи­мые средства развития, поддержания и контроля изучаемых переменных. Б. В. Зейгарник часто акцентирует внимание на проблеме внешне раз­личных и внутренне сходных условий, считая, что именно отвечающее установкам испытуемого поведение экспериментатора создает одинако­вые условия для различных испытуемых: «Экспериментатор не ведет себя по заранее предписанному образцу, а поведение его определяется уста­новкой испытуемого и соответствует ей» [3, с. 126]. Особенностью мето­да Курта Левина является также умение замечать «непредвиденные» ре­зультаты, использовать их для обогащения теории. К. Левин придавал большое значение отрицательным данным, не любил слишком «гладких» результатов и стремился их перепроверить [9, с. 178].

Не обходит вниманием ученая и такой аспект, как возможность обучения описанному типу экспериментирования. К. Левин готовил своих учеников не столько «технически», сколько личностно, «не толь­ко учил нас на словах, но и демонстрировал своим исследовательским поведением» [9, с. 178]. Блюма Вульфовна полагает, что в исследова­нии, включающем создание «жизненного пласта», важно не только правильно понимать ситуацию, но и воздействовать на нее в нужном направлении, что возможно при условии как можно более глубокого осознания экспериментатором своего поведения, своих тенденций. В современных условиях обучения, стремящегося сформулировать во всем формальные критерии «соответствия», предоставить выхолощен­ные приемы исследования и способы их отработки, овладение искус­ством создания «проблемных ситуаций» представляется, к сожалению, обременительным и пустой тратой времени.

Б. В. Зейгарник считает ядром левиновского метода «порождение в эксперименте жизненного отрезка, формирование некоего пласта жизни с целью построения особой структуры экспериментального до­казательства» [4, с. 49].


ЛИТЕРАТУРА

1. Гинзбург М. Р. Вступительная статья к книге Б. В. Зейгарник «Пси­хология личности: норма и патология» / Под редакцией М. Р. Гинзбурга, М.: «Институт практической психологии», 1998. С. 5—11.
   
2. Гиппенрейтер Ю. Б. Обсуждение доклада Б. В. Зейгарник «Об экспе­рименте в школе К. Левина» // Вестник Московского университета, серия 14, «Психология», № 1, 1987. С. 52—61.
   
3. Зейгарник Б. В. Воспроизведение незавершенных и завершенных дей­ствий // Хрестоматия по общей психологии: Психология памяти, М.: Изд-во МГУ, 1979.
   
4. Зейгарник Б. В. Об эксперименте в школе К. Левина // Вестник Московского университета, серия 14, «Психология», № 1, 1987. С. 48—52.
   
5. Зейгарник Б. В. Теория личности К. Левина // Психология личности: норма и патология / Под ред. М. Р. Гинзбурга. М.: «Институт практической
   

психологии», 1998. С. 198—263.

6. Корнилова Т. В. Обсуждение доклада Б. В. Зейгарник «Об экспери-
менте в школе К. Левина»// «Вестник Московского университета», серия 14,

«Психология», № 1, 1987. С. 52—61.

7. Пузырей А. А. Обсуждение доклада Б. В. Зейгарник «Об эксперимен-
те в школе К. Левина»// «Вестник Московского университета», серия 14,

«Психология», № 1, 1987. С. 52—61.

8. Холл К., Линдсей Г. Теории личности, М.: «ЭКСМО-Пресс», 1999.

С. 289—335.

9. Ярошевский М. Г. В школе Курта Левина. Из бесед с Б. В. Зейгарник
// «Вопросы психологии», № 3, 1988. С. 172—179.

А. Р. Батыршина