Geum.ru

В. Г. Арсланов Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   42

' Не путать с венгерским писателем Мате Залка, воевавшим в ППЕ Испании в 1936— 1937 гг. под именем «генерал Лукач».

ческом выборе: что предпочтительнее в моральном плане — бегство от общества или прямой вызов? В ходе дискуссий обсуждалась даже идея создания небольшой коммуны близ Гейдельберга как своего рода убежища от современной цивилизации».

Под влиянием первой мировой войны и револю-ции в России Лукач пережил духовный кризис, он полностью разочаровался в прожитой им жизни и написанных книгах, принесших ему известность. «Са-мое лучшее, что из меня могло бы получиться — это эксцентричный гейдельбергский приват-доцент», на-пишет Лукач о себе позднее. Перспектива стать экс-центричным приват-доцентом показалась ему настоль-ко невыносимой, что он ей предпочел радикально иное:

вступление в Коммунистическую партию Венгрии в 1918-м году. Комиссарство в Красной дивизии, под-польная работа в хорти стекой Венгрии, сотрудничество со сталинским режимом (и одновременно противодей-ствие ему), арест и допросы на Лубянке — такова была цена (далеко не полная) за принятое Лукачем в 1918-м году решение. Он не пожалел о нем в конце жизни.

Решение о вступлении в коммунистическую пар-тию не было простым. Ему предшествовали серьезные сомнения. В декабре 1918-го года Лукач публикует статью «Большевизм как моральная проблема», в кото-рой доказывает, что большевизм «в этическом смысле зиждется на том метафизическом допущении, что зло способно порождать добро, что именно через ложь пролегает дорога к истине, и что искоренить путем насилия угнетение во имя будущего бесклассового общества — более нравственный выбор, чем увекове-чить несправедливость классового строя»2. Итак, Лу-кач все уже знал о большевизме в 1918-м году, и самые радикальные современные авторы ничего принципи-ально нового не могли бы добавить к этому знанию. Но знают ли эти авторы то, что постиг Лукач, круто изме-нивший свою судьбу вскоре после публикации анти-большевистской статьи?

l «Беседы на Лубянке. Следственное дело Дьердя Лукача. Ма-териалы к биографии». Редакторы-составители и авторы коммен-тариев В.Середа и А.Стыкалин. М. 1999. С. 194.

2 Цит. по книге «Беседы на Лубянке. Следственное дело Дьер-

Лукача. Материалы к биографии». С. 196.

Разумеется, речь идет не о некоем эзотерическом (тайном) знании, хотя Лукача, как и его друга и в из-вестном смысле соавтора Мих. Лифшица, некоторые авторы относят к разряду «эзотерического марксизма». Точнее было бы сказать — о сохранении того знания, которое было ведомо Гете и Гегелю, Пушкину и Шек-спиру, а ныне утрачено. И даже не знания, а чего-то более широкого, объемлющего все силы души. Смысл обретенного им нового знания Лукач пытался выразить в своих многочисленных философских, эстетических и литературоведческих работах, написанных им после поражения Венгерской советской республики.

В 20-е и 30-е годы Лукач жил в Германии, после прихода Гитлера к власти — в Советском Союзе. Здесь произошла его встреча с Михаилом Лифшицем (кото-рый был моложе Лукача на 20 лет), названная Лукачем неожиданным счастливым событием его жизни. Она положила начало их дружбе и совместной научной де-ятельности. В Советском Союзе работы Лукача после 40-х годов не издавались (вплоть до перестройки), по-скольку «течение» Лифшица-Лукача было признано властями антимарксистским и даже антисоветским. В 1941 -м году Лукач был арестован по обвинению в шпи-онаже, допрашивался в НКВД, но затем (благодаря хо-датайству Г.Димитрова перед Сталиным) был выпущен.

Лукач являлся членом Коминтерна, где выдвинул так называемые «тезисы Блюма» («Блюм» — партий-ная кличка Лукача), в которых доказывал необходи-мость объединения всех антифашистских сил, и в первую очередь коммунистов с социал-демократами (объединение для борьбы с фашизмом, как главной опасностью, для Лукача не было равнозначно прекра-щению идейной полемики!). Эти тезисы противоре-чили позиции Сталина, который называл социал-де-мократов «социал-фашистами». Лукач был подвергнут уничтожающей критике, но последующие события доказали его правоту.

Во время восстания в Венгрии в 1956 году Лукач стал министром культуры в правительстве Имре Надя, расстрелянного после подавления восстания. В после-дние годы жизни он ограничился научной работой — писал многотомную «Онтологию общественного бытия».

Говорят, что Георг Лукач послужил для Томаса Манна прообразом одного из главных героев его знаме-нитого романа «Волшебная гора» — иезуита Нафты. На протяжении всего романа Нафта ведет интеллекту-альный поединок с другим персонажем — либералом Сеттембрини, который видит смысл своей жизни в преодолении классовой борьбы с помощью весьма рас-плывчатых и неопределенных «социальных улучше-ний». В конце концов Сеттембрини вызывает Нафту на дуэль и первым стреляет в воздух, думая тем самым нравственно обезоружить противника. Нафта стреляет себе в голову. Сеттембрини морально повержен и до конца жизни уже не может оправиться от этого удара.

Лукач не был, в отличие от Нафты, сторонником иезуитской политики. Его авторитет в интеллектуаль-ных кругах всего мира высок. В частности, Томас Манн считал, что никто лучше, чем Лукач, не понял его ро-мана «Доктор Фаустус». После смерти философа в «коммунистической» Венгрии был создан Институт («Архив») Лукача, который продолжает работу по сей день. Несмотря на острую критику «реального социа-лизма», Лукач, в отличие от большинства диссидентов, отстаивал парадоксальную мысль, согласно которой, как он говорил, «лучше сидеть в лагере в социалисти-ческой стране, чем стать буржуазным профессором».

Мировую известность Лукачу принесла его ранняя работа «История и классовое сознание», которая была написана в острой полемике с господствовавшими тог-да идеями абстрактно-социологического марксизма, марксизма социал-демократов II Интернационала. Лу-кач раскрыл в Марксе прежде всего философа, продол-жившего традиции классической мировой мысли, тогда как в конце XIX и начале XX века Маркса считали не столько философом, сколько экономистом и социологом.

Под влиянием этой книги сформировалась знаме-нитая на Западе франкфуртская философская школа (о которой пойдет речь в следующем параграфе насто-ящей главы), экзистенциализм Сартра и многие влия-тельные направления неомарксизма. Главная работа самого крупного немарксистского философа XX века Мартина Хайдеггера «Бытие и время» (1927) написана в скрытой полемике с книгой Лукача. Между тем эта книга Лукача до сих пор не переведена на русский язык и не издана в нашей стране.

философская проблема XX века — продолжение спора между позитивизмом и нигилизмом, с одной стороны, и учениями, для которых правда и истина существуют реально (как справедливость для просто-людина, писал Кант), — с другой. Причем линия во-дораздела проходит не между абстрактно понятой буржуазной и марксистской философией: многие мар-ксисты являются на деле нигилистами или позитиви-стами, тогда как некоторые оппоненты марксизма и социализма, такие, например, как Владимир Соловьев или Николай Гартман, ближе к традициям классичес-кой философской мысли, продолженной Марксом.

В конце XIX века философию Маркса называли «экономическим детерминизмом» — это значит, что все духовные, идеальные явления обусловлены экономи-кой, детерминированы материальным базисом обще-ства. Если материя, бытие первичны, а сознание и все идеальное вторичны, то они как бы и второстепенны. В таком понимании марксизм оказывался нигилисти-ческим по отношению к истине и справедливости уче-нием позитивистского толка.

Главный пафос книги молодого Лукача «История и классовое сознание» заключался в отстаивании объективной, абсолютной истины, которую Лукач вслед за Гегелем называл Totahtaet — целостность. Лукач раз-вивал идею, известную еще со времен первоначально-го христианства: человечество в своем развитии весь мир, всю природу приводит к ее истине, без человече-ства природа не могла бы дорасти до своего «понятия», говоря словами Гегеля. Лукач полагал, что решить эту задачу может только человеческая солидарность. Од-нако всеединство церкви Лукач считал иллюзорным. Человечество на протяжении всей своей предшеству-ющей истории раздирается классовой борьбой, бога-тый так же не может понять бедного и объединиться с ним, как волк со своей жертвой.


Овеществленный, «превратный мир» и вопрос о его познании

Классовое сознание всегда дает ложную картину мира, «идеологию». Особенность буржуазного классо-вого сознания состоит в атомизации и рационализации, расчетливости. Владимир Соловьев началом Мирового Зла считал изоляцию вещей и индивидов от целого, от всеединства, ибо изолированные вещи стре-мятся исключительно к самосохранению. Поэтому в мире царствует эгоизм. Действительную причину эго-изма и зла Соловьев видел в материальности вещей и материальной природе человека, которая противоре-чит его духовному началу.

Лукач причину изолированности и вражды людей также видит в материальных процессах, но особого рода. Так, например, человек в условиях древнегречес-кой демократии не был изолированным, эгоистическим индивидом. Таким он стал благодаря господству ка-питалистического производства, мирового рынка. Раз-деление труда превратило рабочего в частичного индивида, выполняющего только одну какую-нибудь функцию. Все вещи стали товарами и рабочий тоже ощущает себя товаром, потому что для продажи он имеет только свои рабочие руки. Всеобщая продаж-ность стала нормой человеческих отношений. Корни эгоизма не в материи как таковой, а в материальном капиталистическом производстве.

Дальнейшие рассуждения Лукача сложны и тре-буют прекрасного понимания «Капитала» Маркса, особенно его первой главы о «товарном фетишизме». Ленин писал, что никто из марксистов после Маркса, включая Плеханова, не понял этой главы. Заслугой Лукача явился анализ ее глубокого философского со-держания.

Сознание эгоистического буржуазного индивида ' является не материалистическим, доказывал Лукач, а -овеществленным. Человек относится к другому инди-виду не как к человеку, а как к вещи. В самом деле, для капиталиста процесс производства есть отношение между вещами. Он покупает машины, сырье и рабоче-го на рынке труда как вещь. Весь процесс производ-

ства выглядит для него как действие огромной маши-ны, механизма. Механизм представляется буржуазному индивиду идеалом всякой деятельности, а механичес-кие закономерности — самыми правильными и един-ственно разумными. Единственно правильным, точным знанием оказывается в глазах буржуа и его идеологов математика с ее калькулируемостью, то есть знание, основанное на счете, на чисто количественных законо-

мерностях при полном забвении закономерностей органических, качественных. Поэтому и вся природа предстает в глазах буржуазных мыслителей как огром-ный бездушный механизм.

Эти рассуждения Лукача основаны на работах его предшественников — известного социолога Макса Ве-бера и не менее известного философа Эдмунда Гус-серля. Так, например, Гуссерль в начале XX века до-казывал, что математика вовсе не является абсолютно точной наукой, идеалом для всех других наук. Дело в том, писал Гуссерль, что математика строит свое зда-ние на условных предположениях — аксиомах. Сами же эти аксиомы не доказаны. Если они верны, то вер-ны только относительно. Природа рассматривается ма-тематикой только со стороны количественных отноше-ний, а другие, качественные, предаются ею забвению. В результате мы имеем только скелет природы вместо ее живой и истинной картины. Самая точная из наук оказывается и самой произвольной.

Макс Вебер в свою очередь связал рационалистич-ность мышления, для которого идеалом является мате-матика и количественные отношения — с буржуазным образом жизни. Даже религия развитого буржуазного общества — протестанство — рационалистична, дока-зывал Макс Вебер в своих знаменитых трудах по соци-ологии религии.

То, что каждый человек смотрит на мир со своей колокольни, иначе говоря, мировоззрение зависит от определенной точки зрения, известно давно. Лукач, как и многие другие социологи XX века, исходит из того, что мировоззрение человека зависит от места, занима-емого им в системе общественного производства. Но для него это утверждение — только исходная точка дальнейших рассуждений. Он предлагает принципи-ально новый подход к решению традиционных и ранее в принципе не подлежащих решению проблем миро-вой философии. Одна из главных проблем — вопрос о

познаваемости мира.

Если наше сознание является зеркалом, отражаю-щим мир, рассуждает Лукач, то как доказать, что это зеркало не кривое? Вопрос принципиально не разре-шим, если оставаться в рамках представления о созна- д-д нии как механическом зеркале, и об отражаемом им

мире как мертвом, неподвижном объекте. Человечес-кое сознание, зеркало, на языке философии называ-ется субъектом, а отражаемый им мир — объектом. Субъект и объект независимы друг от друга как зер-кало и отражаемый им предмет. Но как только мы оторвали субъект от объекта, пишет Лукач, вопрос о познании мира стал для нас принципиально нераз-решимым.

Пропасть между субъектом и объектом была со всей ясностью осознана Кантом. Дальнейшие попыт-ки Шеллинга, Фихте и Гегеля преодолеть эту про-пасть были заранее обречены на провал, несмотря на ряд гениальных идей и в особенности создание ими диалектического метода. По сути дела, немец-кие мыслители либо, как Фихте, оставляли один субъект (мыслящее зеркало без объективного мира), либо объект (мировой дух у Гегеля, раздавивший и подчинивший себе конкретную индивидуальность, субъект).

По мнению Маркса и Энгельса, вопрос о познава-емости мира есть вопрос практики. Для того, чтобы узнать вкус пудинга, надо съесть его — приводит со-ратник Маркса известную английскую поговорку. В принципе это верно, соглашается Лукач. Если, конеч-но, не сводить практику исключительно к современно-му индустриальному производству. Промышленное производство все проникнуто духом математики, и оно в известном смысле так же условно, как и математика. Оно ставит миру такие вопросы, ответ на которые как бы заранее известен, ибо он содержится уже в самом вопросе.

Например, вы хотите узнать характер человека и с этой целью задаете ему вопросы. Но вы ничего или почти ничего не узнаете о нем, если будете спраши-вать: сколько будет дважды два или что такое диффе-ренциальное исчисление. Индустрия раскрывает пе-ред нами только механический скелет мира, потому что сама механистична. Но наше мироотношение механи-стично вовсе не потому, что мы применяем в своем производстве машины.

Причина, полагает Лукач вслед за Марксом, в ове-ществленном характере человеческих отношений при капитализме. Когда Лукач писал свою книгу «История

и классовое сознание», рукописи Маркса 1844 года, где излагалась его теория отчуждения, были еще не опуб-ликованы. Но Лукач ко многим выводам этой теории пришел самостоятельно, более того, привнес и что-то свое, чего не было у Маркса.

Пролетариат как воплощение тождества субъекта и объекта, бытия к сознания

Буржуазия считает единственно производительной силой силу предпринимательства, то есть саму себя в качестве субъекта. Весь остальной мир, в том числе и рабочие, предстает для нее мертвым материалом, ко-торый она должна организовать. Вселенная лежит перед нею как груда мертвых вещей — объектов. С другой стороны, как только процесс производства всту-пил в силу, он действует самостоятельно, как мотор заведенной машины. Следовательно, объективный мир, объект, оказывается совершенно независимым от субъекта. Этот взгляд на мир буржуазия, вернее, иде-ологи, философы, стоящие на подобной точке зрения, изменить не могут, даже если бы очень этого захотели. Слепой не может отказаться от своего представления о слоне как о чем-то столбообразном, пока он не сдви-нется со своего места и не ощупает слона полностью,

со всех сторон.

Но в том-то и дело, что люди не могут сдвинуться с этой точки зрения, пока они находятся в буржуаз-ном мире и смотрят на него как буржуа. В буржуаз-ном мире есть только одна позиция, которая позволя-ет рассмотреть мир всесторонне, целостно, тотально. Для марксиста Лукача этой привилегированной пози-цией оказывается пролетарская точка зрения, которая совпадает с потребностями высокоразвитого обще-ственного производства.

Производство станет действительным производ-ством, свободной человеческой деятельностью, когда преодолеет механический, овеществленный характер буржуазного способа производства, доказывал Лукач. Иначе говоря, оно должно потерять характер чего-то изолированно объективного. С другой стороны, субъект в свободном обществе не есть только субъект, который nun манипулирует мертвыми объектами.

Свободный человек создает весь мир материаль-ной культуры собственными руками. Но мир не лежит перед ним как мертвый объект. Дело в том, рассуждает Лукач, что деятельность человека и его сознание само вплетено в процесс материальной жизни и поэтому не может рассматриваться только как внешний субъект по отношению к мертвому, бессознательному миру. Эта мысль была позднее положена в основу его многотом-ной «Онтологии общественного бытия», над которой Лукач работал до конца своих дней.

Все, что произведено человеком — от зданий, заво-дов до государства, культуры, искусства и религии — все это заключает в себе элемент человеческого созна-ния и потому не является уже только мертвым объек-том. С другой стороны сам действующий индивид, субъект, включен в огромный мир человечества и за-висим от него, в известной мере является продуктом этого объективного мира человечества. Значит, он — объект этого живого мира цивилизации. Тем самым, нет ни изолированного объекта, ни отдельного от него субъекта, но есть единый субъект-объект. Вернее, субъект и объект находятся в диалектическом взаимо-действии. Но подлинное единство субъекта и объекта не появляется само собой, оно — продукт истории, ре-зультат деятельности людей, в которой сознание игра-ет отнюдь не второстепенную роль. Поэтому выработ-ка пролетарского сознания, достижение единства субъекта и объекта, является одним из важнейших факторов освобождения всего человечества.

Но что означает выработка пролетарского созна-ния? Ни много, ни мало как решение вечных и до того неразрешимых вопросов человечества, в том числе и философской проблемы субъекта и объекта. Пролета-риат в своей практической и теоретической борьбе оказывается Мессией, освобождающим человечество от того, что В.Соловьев называл изолированностью, разъединенностью, эгоизмом и злобой. Но если Соло-вьев видел в солидарности людей при социализме решение только сугубо материальных и по сути эгои-стических проблем, то Лукач — достижение объектив-ной истины, решение вековых проблем человечества. Причем, условием материального освобождения явля-ется обретение действительной духовной свободы и

истинного самосознания — и наоборот, истина духов-ная невозможна без реального освобождения челове-чества.

Последнее утверждение кажется лозунгом партий-ной коммунистической пропаганды. Но для Лукача оно является выводом из истории философии. Он детально анализирует противоречия и неразрешимые трудности, перед которыми в конце концов пасует и Кант, и Фих-те, и Гегель. Они не смогли решить главную проблему гносеологии, вопрос о познаваемости мира. Правда, они приблизились к его решению. Кант совершил ко-перниковский поворот в философии, показав, что че-ловек не пассивно отражает противостоящий ему мир, объект, а сам производит его. Ибо отражение мира в голове человека возможно лишь благодаря формам сознания, важнейшим из которых является логика и ее законы. Логические формы человек не находит в при-роде, они — в его голове и предшествуют всякому опы-ту, то есть являются априорными, доопытными. Это положение Канта было полемичным по отношению к английским философам Локку и Юму, которые дока-зывали, что все свои знания человек черпает только из опыта, из фактов.

В знаменитом романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» эрудированный литературный функцио-нер М.Берлиоз верит только в факты. К необыкновен-ным явлениям он не привык, замечает автор. Ибо все факты реальной жизни убеждали его в том, что нет никакой объективной правды, побеждает самый силь-ный, хитрый, приспособленный. Это убеждение Бер-лиоз считал марксистским и материалистическим. Но материализм Берлиоза — вариант позитивизма, кото-рый в соединении с некоторыми идеями плохо понято-го Маркса породил то, что в Советском Союзе в трид-цатые годы получило название вульгарной социологии.

В книге Лукача «История и классовое сознание» красной нитью проходит полемика с позитивизмом и позитивистским культом факта. Поддержку в этой по-лемике марксист Лукач находит не у материалистов, а у таких философов как Кант и Гегель. То, что называет-ся идеей — не утопия, а необходимое условие челове-ческого сознания, без которого какое-либо познание, какое-либо усвоение фактов невозможно. Но, доказав это справедливое утверждение, Кант встал перед неразре-шимой для него проблемой: откуда у человека эти апри-орные условия познания, формы мышления? На этот вопрос Кант не дал ответа, оставив тем самым щель в своей философской системе, через которую возможно проникновение в потусторонний, трансцендентный мир, допущение возможности бытия Бога. Так философия Разума Канта обернулась иррационализмом.

Стремясь избежать иррационализма, Гегель про-должил и развил некоторые важнейшие положения философии Канта. Человек не просто отражает чуждый ему объект, он формирует его — это так. Но деятель-ность, в процессе которой субъект как бы приготавли-вает объект и познает его — эта деятельность имеет исторический характер. Сама способность субъекта к деятельности познания не является врожденной, а возникает в процессе человеческой истории. В «Фено-менологии духа» Гегель подробно описал историчес-кий процесс, в ходе которого совершается диалектика субъекта и объекта. Активность субъекта — необходи-мая составная часть реальной истории, без которой последняя просто невозможна. Другими словами, без деятельности познания не было бы и самих фактов человеческой истории. Факты — это только застывшие отпечатки единого процесса взаимодействия субъекта и объекта, который и представляет собой реальную историю человечества.