Н. Г. Чернышевского Л. Н. Чернова повседневная и частная жизнь горожан в XIV-XVI веках учебное пособие

Вид материала

Учебное пособие

Содержание Лекция 1. ПОВСЕДНЕВНЫЕ ЗАПРОСЫ И ДОСУГ Лекция 2. БРАК, СЕМЬЯ И ВНУТРИСЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ Бессмертный Ю. Л. Вейс Г. Внешний быт народов с древнейшего времени и до наших времен. М., 1877. Т. 1-3; Иванов К. А. Тревельян Дж. М.

Подобный материал:

• Статья 24 Конституции РФ "Частная жизнь", 129.74kb.
• Н. Г. Чернышевского молодежная политика региона учебное пособие, 2033.98kb.
• Великом Княжестве Литовском в XIV xvi вв. Компетенция и полномочия Великого князя Литовского, 33.78kb.
• Великом Княжестве Литовском в XIV xvi вв. Компетенция и полномочия Великого князя Литовского, 67.11kb.
• Н. Г. Чернышевского гигиена труда учебное пособие, 887.49kb.
• Книга начинается с рассказа о местах возникновения русских средневековых монастырей., 65.5kb.
• История Христианской Церкви учебное пособие, 3774.95kb.
• Ремесло в средневековом городе. Жизнь и быт горожан, 150.71kb.
• Вкнигах [имп]: 1, [БР]: 2 и [БР]: 3 мы показали, что двуглавый, 251.89kb.
• История переписей населения в россии, 82.59kb.

Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского


Л.Н. Чернова


ПОВСЕДНЕВНАЯ И ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

ГОРОЖАН В XIV-XVI ВЕКАХ


Учебное пособие в помощь аспирантам, обучающимся по специальности 07.00.03 – Всеобщая история (средние века)


Саратов - 2011

СОДЕРЖАНИЕ

Лекция 1. Повседневные запросы и досуг 3

Лекция 2. Брак, семья и внутрисемейные отношения 14


Матримониальные предпочтения олдерменов

Восприятие брака в олдерменской среде

Олдермены, их родственники и близки


Примечания 47

Лекция 1. ПОВСЕДНЕВНЫЕ ЗАПРОСЫ И ДОСУГ

Жизнь разнообразна и многолика в своих проявлениях. Наряду с эпохальными событиями, затрагивавшими коренные интересы народов и государств, – войнами, научными и техническими изобретениями, открытиями новых земель – всегда существовало то, что мы называем повседневностью. Повседневный мир – это мир, в котором люди живут, рождаются и умирают, радуются и плачут, любят и ненавидят. Только жизненный мир при всех своих иллюзиях обладает непосредственной достоверностью¹.

И люди Средневековья не только вспахивали землю, трудились в ремесленных мастерских и торговали, не только заседали в муниципалитетах или парламентах и отстаивали, порой с оружием в руках, свои права и свободы, но и ели, пили, одевались, влюблялись, женились, обзаводились детьми, отдыхали, болели, хоронили близких, переживали, по-своему оценивали происходящее. Без повседневности, без знания бытовых традиций и социально-этических норм той или иной социальной группы, либо отдельных ее представителей, не может быть полной картины прошлого. Именно поэтому исследование повседневной жизни лондонских олдерменов XIV–XVI вв. помогает полнее представить и глубже понять и их внутренний мир со сложной гаммой чувств, оценок и переживаний, и мир внешний, который их окружал, и в котором они жили. Нельзя забывать, что ни производственная, ни политическая деятельность не составляли (и не составляют) для человека самоцели. В конечном счете, они призваны лишь обеспечивать реализацию тех или иных личных потребностей людей, создавать им комфортные условия повседневного существования². Повседневная сфера выступает с этой точки зрения как функция развития других социальных сфер и как один из важнейших индикаторов ситуации в обществе³. Следует учитывать также, что именно в повседневной жизни индивид оказывается перед необходимостью буквально каждый день принимать то или иное решение, делать свой выбор (например, как реагировать на просьбы близких, как строить отношения с теми или иными родственниками в конкретной ситуации, как выбирать партию в браке и пр.), оказываясь перед лицом фундаментальной проблемы «быть или не быть». А это открывает широкие возможности для исследования актуальной сегодня темы соотношения частного и общего, индивидуального выбора и его социального резонанса⁴.

Проблема быта и повседневных запросов общества имеет определенную историографическую традицию: она привлекали внимание отечественных и зарубежных исследователей, по крайней мере, с начала XIX века⁵. Интерес к этим аспектам жизни реализовывался тогда в русле открытой позитивистами хозяйственно-экономической истории, вносившей новое измерение в изучение истории дополнительно к уже существующим – политическому и идеологическому.

В конце XX в. повседневность стала объектом пристального внимания философов, литераторов, историков. Для последних это связано с повышенным интересом к цивилизационному подходу к истории. Как заметил М. А. Барг, «современное нам общество совершенно однозначно декларировало интерес к новому измерению истории, которое может быть обозначено как цивилизационное… суть которого заключается в переносе центра тяжести исторического исследования на феномен человеческой жизни в ее повседневности, во всех проявлениях и связях и прежде всего в процессе реализации человеком своей родовой сущности, производстве условий жизни»⁶. Следует констатировать настоящий всплеск внимания к этой теме в последнее время, о чем наглядно свидетельствует переиздание ряда работ конца XIX – начала XX вв. и появление новых исследований⁷. Некоторые из них, в той или иной мере, затрагивают вопросы повседневной жизни различных категорий населения средневековой Англии⁸.

Принципиальным отличием современного уровня исследования данной проблемы является то, что в центре изучения находятся не столько материальный мир как таковой, не столько объекты и вещи сами по себе, сколько человек как создатель этого мира, данной культуры, человек как субъект истории, выражающий себя в реалиях и через реалии своего повседневного бытия. И с этой точки зрения история повседневной жизни, или повседневности, есть одно из направлений «новой социальной истории»⁹.

Каково содержание понятия «повседневность»? Сразу скажем, что сегодня этот вопрос составляет предмет дискуссий социологов, психологов, антропологов и социальных историков. По мнению А. Л. Ястребицкой, можно выделить, несколько наиболее распространенных подходов к пониманию сущности повседневности¹⁰. Для одних «повседневность» – синоним обыденного, рутины. Другие полагают, что «повседневность» может быть изучена по контрасту с чем-то исключительным и ярким. Для третьих «повседневная жизнь» есть совокупность отдельных, «частных» повседневностей.

Существует и другой уровень осмысления понятия «повседневности» – как области познания (которую Ф. Бродель, признанный лидер «школы ″Анналов″», условно обозначил понятиями «материальная цивилизация», «структуры повседневности»), охватывающей все, из чего складывается жизнь человека: ее условия, трудовую деятельность, потребности (жилище, питание, одежда и т. д.) и возможности их удовлетворения. Это также и весь спектр соответствующих человеческих взаимоотношений, поступков, желаний, ценностных ориентаций и правил, регулирующих и определяющих в ту или иную эпоху «возможное и невозможное» в поведении человека (в том числе, в его так называемом «биологическом поведении» – семья, матримониальное поведение и т. п.), в его индивидуальной и коллективной практике, в его связях с окружающей средой. Опыт именно такого синтеза был предпринят Ф. Броделем Ж. Ле Гоффом (представителем так называемого третьего поколения «школы ″Анналов″»)¹¹. Этим методологическим подходом руководствуется и автор, вычленяя, однако, из понятия «повседневная жизнь» трудовую деятельность.

Как мы могли убедиться ранее, в деловой сфере деятельности лондонских олдерменов XIV–XVI вв. важную роль играли ливрейные компании, к которым они принадлежали, которые во многом определяли и их коммерческий и административно-политический успех, и сам образ жизни. Несмотря на все кардинальные экономические изменения, социально-политические перипетии и превратности судьбы, именно эти общности оставались традиционными получателями «посмертных даров» со стороны своих могущественных членов. И в повседневной жизни столичного купечества XIV–XVI вв., как и по всему Северному региону Европы, значительное место занимали коллективизм, ориентированность на интересы и мнение группы, в которую они входили¹². Человек средневековой эпохи (надо думать – не только средневековой) воспринимал себя и окружающих через соответствующую социальную роль, «свое» место в определенной иерархии. Государственная, церковная, семейная и групповая (в том числе торговой компании, сословной или служебной группы, так называемого «своего круга») дисциплина и этика в немалой степени определяли поведение людей, живших в условиях своеобразной слитности своего труда и быта, семьи и трудового коллектива, частной и публичной жизни. Человек формировался в уважении к стабильности, которую гарантировала его принадлежность к той или иной общности. Традиции и конформизм предостерегали от необычных ситуаций или поступков, выходящих за пределы общепринятых. Традиционные «процедуры», ритуалы, которыми были обставлены все события жизни, регулировали поведение людей.

Не только сородичи и свойственники, но и соседи, коллеги привлекались к решению проблем, в том числе личных, и осуществляли постоянный контроль над образом жизни и поведением того или иного человека. Общим регулированием поведения подданных занималось государство, издававшее распоряжения относительно одежды людей из различных социальных групп в разные дни, их пищи и питья, порядка проведения праздников и праздничных шествий, похоронных процессий и пр. Показательно в этом отношении постановление палаты Общин, принятое в 1405–1406 гг. и касающееся регламентации одежды представителей социальных слоев от сквайров и ниже, в том числе и большинства горожан, особенно женщин, «дабы те не могли походить на благородных дам королевы». В постановлении, в частности, перечисляются запретные для них детали одежды и фасоны: длинные висячие рукава (как разрезные, так и сшитые), вуали до земли, ткани – бархатные, прошитые золотом и т. д., меха горностая и куницы. Жены олдерменов, согласно статуту 1363 г. приравнивавшиеся по статусу к женам джентри, имели право носить платье со шлейфом¹³. К 1420 г. относится петиция палаты Общин о запрете использования драгоценных металлов для украшения оружия и доспехов (кроме рыцарских шпор) лицам, чей статус ниже баронского¹⁴. Напомним, что лондонские олдермены не подпадали под эту петицию, поскольку решением парламента еще от 1379 г. были приравнены по своему статусу к баронам¹⁵.

Однако сам факт появления подобного рода документов свидетельствует о том, что люди самых разных социальных групп стремились выйти за рамки единообразного поведения, выделиться одеждой, украшениями и пр., подчеркнуть свою индивидуальность. Возникала очень «сложная и противоречивая», по определению С. М. Стама, «проблема соотношения общности и индивида»¹⁶, суть которой он очень четко определил следующим образом: «Чтобы раскрыть свои внутренние возможности, личность стремится к суверенности и даже к независимости от общности. Вместе с тем, очевидно, что никакая личность не может функционировать вне общности, условий и потребностей, ею порождаемых»¹⁷.

В повседневном быту преобладали многие традиционные нормы, адаптированные к условиям города. Важнейшей из них был ежедневный ритм городской жизни. Продолжительность рабочего дня в основном зависела от количества часов, составляющих светлое время суток, поскольку в ту эпоху необходимое искусственное освещение люди могли получить только от факелов и свечей. Однако долгота дня естественно колебалась в зависимости от времени года.

Обычно горожане просыпались рано, когда заканчивали петь во славу Христа группы верующих, шествующих по разным частям города с 2 часов ночи до 4 часов утра. В это время дьяконы звонили в колокол¹⁸ в приходских церквах, ночная стража сходила со стен, и открывались городские ворота. Немного спустя большинство жителей покидало свои постели. Видимо, к 5 часам утра большинство взрослого мужского населения выходило на улицу¹⁹. Наверное, учитывая это, лондонский суконщик и олдермен Роберт Дроуп распорядился в своем завещании от 18 мая 1482 г. отслужить торжественную обедню за упокой его души «с пением Св. Урсулы… в церкви Св. Михаила в 5 или 6 часов утра…»²⁰. Зимой рабочий день ремесленников начинался после 6 часов утра, а для высших слоев городского общества это было, возможно, обычное начало дня в течение всего года. Очевидно, не случайно Томас Кестен в своем письме от 13 февраля 1482 г., адресованном Джорджу Сели пишет: «…Уважаемый сэр и мой самый почитаемый друг… После разных дел… я должен поговорить с Вами… и прошу Вас прийти к Сент Лоуренс Пути до 2 часов полудня или до 7 часов утра…»²¹. Можно предположить, что около 7 часов утра Томас Кестен покинет пределы своего дома и отправится по делам, связанным с его торговыми интересами, а Джорджу Сели не составит большого труда навестить своего делового партнера в столь ранний час. Скорее всего, раннее начало трудового дня было обычной практикой в купеческой среде, по-новому учитывавшей и ценившей время. Вспомним, что и заседания в Городском совете Лондона обычно начинались в 8 часов утра, в экстренных же случаях надлежало собираться до этого часа.

В связи с ранним началом рабочий день в средневековье продолжался 12-14 часов. Однако согласно статуту парламента от 1495 г.²², работа прерывалась для приема пищи, которая для многих работников предоставлялась их мастерами, в том числе богатейшими купцами-олдерменами, имевшими учеников и слуг. Возможно, что и Томас Кестен около часа дня вернется домой пообедать и отдохнуть, а в 2 часа вновь займется работой. Применительно к XVI в. Лиза Пикард упоминает об обеде в семьях богатых купцов между 11-12 часами²³. Как заметил В. А. Евсеев, в течение большей части года разрешались перерывы: полчаса на завтрак, один час на обед и полчаса на полдник. Только с середины мая и до середины августа обед удлинялся до полутора часов, так как был достаточно широко распространен обычай послеобеденного сна в течение всего года. Работу прекращали в 6-7 часов вечера. Известно, что около 6 часов вечера богатые купцы, как правило, уже ужинали²⁴. В 8 часов вечера звонил вечерний колокол, и служки запирали двери приходских церквей. Обычно в 9 часов вечера собиралась ночная стража, закрывались городские ворота. С наступлением темноты зажигали фонари над дверями гостиниц и наиболее зажиточных домов, но в лунные ночи зимой их гасили²⁵.

Деловая переписка купцов Сели позволяет отчасти представить стиль жизни членов семейного объединения, их необычайную мобильность. Непосредственно Сели, их агенты и торговые партнеры постоянно перемещались, оказываясь, то в Кенте и Эссексе, то в Лондоне, Кале, Брюгге и т. д. В силу этого понятно стремление купцов приобрести достойные средства передвижения. Роберт Рэдклиф в письме Джорджу Сели в Кале, отправленном 11 декабря 1478 г., убедительно просит не просто «купить экипаж», но «самый лучший из тех, что прибывали сюда раньше…»²⁶. Ричард Сели-старший 14 июня 1479 г. обращается с аналогичной просьбой к своему сыну Джорджу, находящемуся в Кале: «…просил поговорить с тобой относительно покупки для меня в Кале повозки на одну лошадь. Повозка должна быть небольшой, колеса без шин, как на моей старой повозке в Кале. Повозка должна быть из хорошего ясеня, с готовыми осями, ибо у меня большая нужда в этом. Я предполагаю, что вместе с крепежными зажимами, чеками и всем остальным она будет стоить 6 или 7 ш. Попроси Джона Паркера или Томаса Грейнджера помочь тебе, поскольку, как мне кажется, у тебя еще мало опыта в подобных делах…»²⁷. Такие наставления вовсе не случайны. Как человек, умудренный опытом, Сели-старший прекрасно понимал, что значит для купца, активно ведущего торговые дела, удобная и надежное средство передвижения.

Стоит ли особо говорить о том, что активный образ жизни представителей правящей элиты Лондона XIV–XVI вв., связанных торговлей и финансовыми отношениями со многими странами – Францией, Италией, Испанией, Нидерландами, Германией, Московией, Скандинавией, Персией, Северной Африкой и др., значительно расширял их кругозор. Этому во многом способствовало и то, что некоторые из лондонских олдерменов использовались на дипломатической службе, в первую очередь во Франции. Известно, например, что торговец предметами роскоши Джон Пайел, олдермен 1369–1379 гг., трижды выполнял дипломатические поручения во Французском королевстве²⁸. Галантерейщик, олдермен 1381–1390 гг. Хью Фэджстолф и торговец предметами роскоши, олдермен 1413–1444 гг. Джон Мичелл также осуществляли дипломатическую миссию во Франции в сложнейшие периоды Столетней войны²⁹.

Вполне закономерно, что возрос круг умственных запросов и интересов олдерменов – купцов, финансистов и дипломатов, усилилось их стремление к светским, более широким и практическим знаниям, необходимым для ведения торговых и денежных операций и осуществления дел, связанных с городским управлением. Далеко не случайно, что повседневной заботой некоторых олдерменов, особенно в XVI в., стало стремление дать своим детям, прежде всего сыновьям, хорошее, соответствовавшее потребностям эпохи образование. Наглядный пример – Уильям, старший сын богатого лондонского суконщика и олдермена 1547–1554 гг. Джона Лэмбарда. Уильям родился в 1536 г. В 20 лет поступил в один из престижных колледжей Лондона – Lincoln’s Inn, где получил прекрасное для своего времени юридическое образование и сделал весьма неплохую карьеру. Начав в 1579 г. с должности мирового судьи в графстве Кент, впоследствии Уильям Лэмбард назначался Магистром суда лорда-канцлера (1592 г.), избирался членом руководства корпорации барристеров Lincoln’s Inn (1597 г.), был Президентом колледжа Cobham (с 1599 г.). Параллельно с этим Уильям создавал собственные сочинения (в том числе «Описание Англии», 1570 г.) и занимался издательской деятельностью, чем заслужил высокую оценку королевского правительства. В 1601 г., незадолго до смерти, он был назначен Хранителем архивов лондонского Тауэра и вошел в историю как «елизаветинский хранитель древностей»³⁰.

В сферу повседневных потребностей некоторых олдерменов XVI в. постепенно входит забота о преподавателях и школярах. В частности, Оксфордский университет в качестве получателя неких средств обозначили: торговец солью Томас Бьюмонд в завещании от 1452 г. и торговец предметами роскоши Хью Клоптон в завещании от 8 марта 1495 года³¹. Возможно, эти олдермены были как-то связаны с данным университетом, но, к сожалению, никакой иной информации наши источники не предоставляют. И Элизабет Николас, вдова торговца солью и олдермена, в 1582 г. специально позаботилась о школярах в Оксфорде и Кембридже, оставив на их нужды по 60 фунтов³².

Представляется уместным упомянуть и о таком немаловажном факте, зафиксированном в завещаниях отдельных олдерменов XVI в., как основание ими и содержание на собственные средства школ. В частности, богатейший купец и финансист XVI в. сэр Джон Грэшем завещал, чтобы «сумма в 200 ф. ежегодно употреблялась на обеспечение всем необходимым четырех человек, способных читать лекции по богословию, астрономии, музыке и геометрии, в его собственном доме в Лондоне, отведенном под нужды обучения, в течение 50 лет»³³, а также оставил «сумму в 150 ф. на ежегодное обеспечение в течение 50 лет трех человек, способных читать лекции по праву, метафизике, риторике в том же доме…»³⁴. По аналогичному пути пошел и другой олдермен – меховщик сэр Эндрю Джадд. Согласно завещанию от 1558 г., он основал «свободную грамматическую школу в Тоунбридже (графство Кент) и оставил средства на содержание школьного магистра и младшего учителя»³⁵. Подобным образом распорядился сэр Роланд Хилл, торговец предметами роскоши и олдермен XVI в., в отношении основанной им «свободной грамматической школы» в графстве Сэлоп³⁶.

Естественно, что не только духовными запросами жили лондонские олдермены. День любого горожанина обычно начинался с приготовления и потребления пищи. Ж. Ле Гофф рассматривает кодекс приема пищи наряду с кодексом ношения одежды в качестве важнейших в культуре любого общества³⁷. В средневековом же обществе с его консерватизмом и традиционностью, корпоративностью и жестким регламентом бытия оба эти кодекса действовали особенно эффективно, поскольку выступали в качестве основного критерия общественных функций и социального статуса человека и занимали важное место в его системе ценностей³⁸.

Питались горожане нерегулярно: праздничные пирушки сменялись постами, когда количество и характер пищи детально регламентировались церковью. Прибор для каждого сотрапезника включал тарелку, ложку и нож³⁹, менее уверенно можно говорить об индивидуальной вилке (по крайней мере, до XVI–XVII вв.⁴⁰), и определенно перед участниками трапезы не ставили ни стакана, ни бутылки⁴¹.

Какие продукты можно было встретить на столе горожанина? «Продовольственная корзина» напрямую была связана с состоянием и разнообразием городского рынка. И, видимо, не случайно, важнейшее положение в экономической и политической жизни столицы XIV–XVI столетий занимали влиятельные компании, связанные с торговлей продуктами питания и насыщением продовольственного рынка, так называемые «виктуаллеры», в среде которых задавали тон купцы из ливрейных компаний бакалейщиков, торговцев рыбой, вином и солью⁴².

На рынках Лондона, как правило, постоянно имелись в наличии зерно (пшеница, рожь, ячмень, овес), мука и готовый хлеб. Как замечает Т. В. Мосолкина, горожане в большинстве своем покупали уже выпеченные булки, и лишь наиболее состоятельные жители могли иметь хлебные печи⁴³. Именно поэтому во многих городах, в том числе в Лондоне, существовали специальные гильдии пекарей, или булочников. Известно, например, что в 1559 г. в Лондоне насчитывалось 127 мастеров по выпечке хлеба, 17 из которых располагались в Саутуорке. Определение цены булок в зависимости от их веса и качества муки было прерогативой лорда-мэра ⁴⁴.

В целом, состоятельный горожанин съедал не менее 1 кг хлеба ежедневно⁴⁵. При этом белый хлеб представлял собой большую редкость и роскошь⁴⁶.

Большим спросом на рынке пользовалась рыба, что в значительной степени было связано с многообразием церковных праздников и, следовательно, «постных» дней в году. Традиционными «рыбными» днями были пятница и суббота. В 1563 г. особый королевский статут добавил к ним среду «в связи с возрастающей мощью флота, увеличением числа рыбаков и моряков, возрождения портовых городов и навигации»⁴⁷.

Ассортимент рыбы был весьма разнообразен. На рынках Лондона, прежде всего на Биллинсгейт, тянувшемся вдоль Темзы, можно было приобрести свежую, соленую (особенно сельдь) и вяленую рыбу; здесь продавалась треска, камбала, лосось, тунец, сардины, кальмары и др.⁴⁸. Учтем, что в столице была и специализированная Рыбная улица, предназначенная для торговцев рыбой⁴⁹.

На одном из центральных рынков столицы – Лиденхолле, на углу Грэйсчерч и Корнхилл, продавали большое количество разнообразного свежего мяса и птицы⁵⁰. К тому мясо можно было купить на Ньюгейт-стрит, а птицу на Корнхилл и Чипсайд⁵¹.

Немалым спросом (особенно в семьях состоятельных горожан) пользовались овощи и фрукты, которые предлагали на рынках Корнхилл, Чипсайд и на Грэйсчерч-стрит⁵². Здесь продавали сыр, лук, чеснок, солод, хмель, мед, а также изюм, фиги, оливковое масло, различные пряности (в первую очередь перец, а также корицу, гвоздику, мускатный орех, имбирь, шафран⁵³), кондитерские изделия и сахар (с конца XV в.)⁵⁴.

Смитфилд был знаменит широким ассортиментом домашних животных, которых по средам и пятницам привозили на продажу из Эссекса, Суффолка, Кента и Бедфордшира⁵⁵.

В отличие от Смитфилда большинство рынков Лондона были открыты для покупателей 6 дней в неделю: с 6 до 11 часов утром и с часа до пяти днем. А Чипсайд с 1592 г. стал работать во все дни недели с 9 часов утра до 9 вечера. В воскресенье до 7-8 часов утра здесь можно было купить молоко, фрукты и овощи⁵⁶.

Естественно, что рацион питания зависел от имущественного положения горожан. Питание состоятельных людей было более обильным и разнообразным: ели мясо, в том числе свежее, фрукты, пряности и сладости. В переписке семейной компании Сели упоминаются оленина, миноги, корица, шафран, сахар, инжир⁵⁷. Известно, что в XVI в. в семьях богатых купцов на обед или ужин в обычные дни подавали 2-3 разных блюда, а по торжественным случаям 4-6 разнообразных блюд из мяса или рыбы с овощами и соусами, не считая десерта⁵⁸.

Наиболее доступными напитками были вино, пиво, эль, а также яблочный или грушевый сидр, свежее и кислое молоко⁵⁹, мед. Основная масса горожан употребляла пиво, которое, наряду с хлебом, было одним из основных продуктов в их рационе. Видимо, не случайно многие олдермены, судя по их завещаниям, владели пивоварнями в Лондоне, и реализация пива, скорее всего, приносила им немалые доходы⁶⁰. Но в подвалах лондонских купцов можно было найти и лучшие вина из Франции, Германии и Испании, которые закупали даже королевские виночерпии⁶¹. Конечно, такое вино не было обычным напитком средневековых горожан, даже весьма состоятельных. Вино шло и к трапезе, и для изготовления лекарств, оно было в те времена лучшим растворителем. Виноградное сусло удовлетворяло потребность в сладком, поскольку привозимые с Востока сласти для основной массы горожан оставались предметом роскоши⁶². Это подтверждают и некоторые пассажи из переписки купцов Сели. Так, Ричард Сели-младший в письме брату Джорджу, отправленному из Лондона в Брюгге 8 ноября 1479 г., пишет: «…Сэр, наша мать желает, чтобы ты купил для нее коробку на 3 или 4 фунта сахара, и чтобы привезти его к Рождеству…»⁶³. А в письме этих же адресатов, отправленном из Лондона в Кале 22 ноября 1481 г., читаем: «… Наша мать хочет, чтобы ты купил для нее инжир и… шафран»⁶⁴. В письме от 25 мая 1482 г. Ричард Сели-младший, находившийся в Лондоне, сообщил Джорджу Сели в Кале или Брюгге: «… Наша мать… просит добыть для нее инжир в сиропе…»⁶⁵. Надо ли лишний раз говорить о том, сколь внимательны были братья к запросам своей матери – явной любительницы сладкого!

Об уверенности в себе и осознании своей значимости говорит одежда олдерменов Лондона XIV–XVI столетий. Пытаясь ответить на вопрос, во что одевались зажиточные горожане, необходимо учитывать, что в средние века одежде, так же как еде и жилищу, придавалось социальное значение⁶⁶. Вопрос о том, как и во что одеваться, был непосредственно связан с проблемами социального статуса и морали: каждый человек должен был носить одежду, соответствующую его положению и не оскорбляющую общественную нравственность. Вид и объем ткани, расцветка, разнообразие узоров и аксессуаров, количество деталей костюма – все свидетельствовало о положении личности внутри определенной группы и о месте этой группы в обществе. Таким образом, платье не только согревало и украшало человека, но и показывало положение человека на социальной лестнице, а также степень его достатка. Отсюда стремление средневекового человека, и горожанина в том числе, «выразить себя» через костюм, не считаясь с затратами. Костюм, кроме того, многое мог поведать о своем хозяине – о его склонности производить впечатление или о его гордыне и спеси. Будучи неотъемлемым компонентом повседневной жизни человека – его быта, окружающего его мира вещей, – одежда вместе с тем запечатлевает в себе явления иного, более высокого уровня, принадлежащие сфере сознания и поведенческих форм⁶⁷.

Из завещаний купцов можно составить примерное представление о том, какую одежду носили богатые горожане Лондона. Генри Бартон оставил «роскошное одеяние из черного бархата с золотой вышивкой и украшенное перьями и жакет из красного бархата»⁶⁸. Уильям Грегор, судя по завещанию, носил одежды, «отделанные мехом и на подкладочном материале»⁶⁹. В описи имущества Джона Оливера упоминаются чулки, чепцы, камзол из черного вельвета, меховые шкурки⁷⁰.

И купцы Сели в своей переписке немало внимания уделяют вопросам пополнения и обновления гардероба. Роберт Рэдклиф в письме Джорджу Сели в Кале от 11 декабря 1478 г. высказывает просьбу: «… если Вы сможете найти меховую подкладку с остриженными хвостами для длинной одежды, я прошу Вас купить ее для меня…»⁷¹. Р. Колдуэйл в письме к Джорджу Сели, написанном 21 сентября 1479 г.: «Милостивый кузен, я обращаюсь к Вам с просьбой послать мне… каракулевый мех для моей жены, а беличий – для меня…»⁷² А далее – любопытное уточнение, явно свидетельствующее об интересе к женской моде: «прошу Вас купить цветной каракуль… для моей жены»⁷³. И Томас Грейнджер в письме к Джорджу Сели, отправленном из Кале в Брюгге 20 октября 1479 г., просит: «… сэр, Вы должны получить… Вашу одежду, отделанную лисьим мехом…»⁷⁴.

Одежда, видимо, была очень ярких цветов. Не случайно ведь купец настоятельно просит приобрести именно цветной каракуль для супруги. Об этом можно судить также по цвету и отделке плащей, которые украшали по-разному: вышивали, подбивали мехом или другим цветным сукном.

Горожане стремились не отстать от дворян в роскоши своей одежды, и украшали ее дорогими мехами, драгоценными камнями, золотом и серебром. Страсть к роскоши дошла до того, что во времена Эдуарда IV, в 1463 г., был принят закон, регулировавший расходы на одежду. По этому закону мэрам, шерифам и олдерменам разрешалось носить только мех куницы и белки, а их слугам – ливреи, подбитые недорогим мехом. При этом мэр должен был тратить в год не более 6 ф. 13 ш. 4 п., шериф – 5 ф., рикордер и городской клерк – не более 6 ш. 8 п., оруженосец мэра – 4 шилл.⁷⁵.

В праздничные дни горожане одевались особенно торжественно и нарядно, а праздников в средние века было много. Видимо, не случайно Джон Дальтон с гордостью сообщает в своем письме к Джорджу Сели в Лондон, Кале, 12 февраля 1479 г., что «…У меня есть для Вас ливрея, лучшая из тех, которую можно было добыть…»⁷⁶. Ричард Сели-младший пишет брату Джорджу Сели из Лондона в Кале 24 июня 1482 г.: «…наша мать… прошла в процессии на Празднике Тела Христова⁷⁷ в темно-красной шляпе и черной одежде…»⁷⁸.

Таким образом, можем заметить, что олдермены рассматриваемой эпохи весьма благосклонно относились к потребностям не только своей души, но и тела, которое еще совсем недавно воспринималось как некое наказание для души, а само телесное существование последней – как значительная ущербность. Однако, уже Фома Аквинский, отвечая на объективные запросы времени, счел возможным оценить соединение души и тела как нормальное явление: тело вовсе не «оковы для души», а ее необходимое дополнение. Земная жизнь, согласно Аквинату, невозможна без удовлетворения его телесных запросов и определенных страстей⁷⁹.

В этом нас убеждают и жилые дома некоторых лондонских олдерменов, в строительстве которых, несомненно, отразился рост их богатства и влияния. В частности, торговец предметами роскоши и олдермен Николас Элвин оставил по завещанию 1506 г. «огромный дворец на Милк-стрит»⁸⁰. И такого рода информация содержится практически во всех завещаниях и прочих документах, имеющих отношение к представителям столичной правящей элиты. Дома богатейших лондонских купцов строились с учетом требований комфорта, со все увеличивающимся применением стекла, что давало много света и воздуха. Особенно много таких домов было на Темз-стрит, где выстроили свои жилища самые влиятельные горожане. Среди них выделялся большой дом, наполовину каменный, наполовину деревянный⁸¹, с подвалами для хранения вина, носивший название Уинтри, т. е., Винный погреб. Там жил Джон Джизорс, виноторговец, олдермен и мэр Лондона XIV века. После него в этом же доме (возможно, перекупив его) поселился Генри Пикард, мэр столицы 1357 г. Именно он принимал у себя на пиру в 1363 г. английского короля Эдуарда III, французского короля Иоанна, короля шотландцев Дэвида, кипрского короля (все они тогда находились в Англии), Эдуарда, принца Уэльсского (Черного принца), и многих других знатных особ⁸². Заметим попутно, что некоторые дома лондонских купцов были вполне достойны, чтобы принимать в них лиц королевской крови.

Информацию о жилище столичных олдерменов можно почерпнуть из описей имущества и завещаний некоторых из них. В частности, дом лондонского торговца рыбой и олдермена Томаса де Мокинга де Сомерсета, согласно описи его имущества от 1373 г., состоял из опочивальни, залы, кладовой, малой гостиной, комнаты, расположенной за малой гостиной, комнаты для прислуги, помещения для подмастерьев, находившегося над ней, и кухни⁸³. Торговец железными изделиями и олдермен Ричард Мэрлоу в середине XV в. оставил по завещанию дом, состоявший из холла, спальни, гостиной, комнаты старшего лакея, помещения для домашних слуг, буфетной и кухни⁸⁴.

Что касается внутренней обстановки, то ее ассортимент даже в богатых купеческих домах был довольно однообразным. Мебель, обычно из дуба или ореха, была достаточно тяжелой и громоздкой. Плотные стойки и толстые доски соединялись пазами и скреплялись гвоздями. Столом служила длинная и прочная доска на козлах. Сидели на скамьях или табуретах простейшей конструкции, сундуках, обшитых обивкой и обложенных подушками (чтобы на них было удобнее сидеть). В «Уставе гильдии ковровщиков города Лондона» от 1331 г. специально упоминаются «покрышки для скамеек», т. е., шерстяные одеяла, которыми покрывалась скамья. При этом от ремесленников требуется «употреблять для своих изделий только хорошую английскую или испанскую шерсть…»⁸⁵. Утварь размещалась на кухонных столах или на полках. Припасы хранились в невысоких шкафах-поставцах. Для хранения одежды и белья служили лари. Верхнее платье домочадцы, сняв с себя, развешивали на оленьих рогах по стенам⁸⁶.

Массивность и грубость мебели, которую редко переставляли с места на место, скрадывалась мягкими цветными тканями. Самые богатые дома могли похвастаться такой роскошью, как ковры и шпалеры на стенах, иногда шпалерами были завешаны все стены зала и других основных помещений⁸⁷.

Для обеспечения удобств лондонцев трудилась специальная гильдия ковровщиков, производившая ковры и подушки из чистой шерсти английского и испанского происхождения⁸⁸.

В доме упоминавшегося уже Томаса де Мокинга де Сомерсета находились: 2 кровати, 4 сундука, 2 конторки, 8 скамеек и 3 старые скамьи, 5 столов, 5 скамеечек, 2 шкафчика, 4 кресла, 4 длинные скамьи, 2 стола на трех ножках; упоминаются также гобелены, накидки на спинки кресел и подушечки для сидений⁸⁹. Перечень товаров и движимого имущества лондонского олдермена и суконщика XV в. Джона Оливера содержит упоминание о скамьях, длинных скамьях и скамейках, столах, одном «хорошем стуле», шкафах, полках, сундуках, один из которых сделан из сосны и отделан железом, кроватях с балдахинами и кроватях с покрывалами⁹⁰.

Кровать и постельные принадлежности, безусловно, были главными предметами в спальне. Довольно часто необходимый элемент тогдашней постели составлял балдахин. Прихотливый вкус богатого горожанина сказывался и на внешнем виде кровати: она украшалась богатой резьбой и нередко представляла собой весьма изящную вещь. В письме к Джорджу Сели в мае 1482 г. Николас Книвтон обращается с просьбой: «… Купите мне, пожалуйста, кровать, ковер и покрывало для кровати. Покрывало должно быть большим, кровать – на Ваш вкус, какую Вы сочли бы лучшей и выбрали для себя, желательно хорошей и редкой модели. И если сможете найти занавеси того же типа и по сходной цене в 3 ярда⁹¹ ширины и 30 длины, прошу, купите тоже…»⁹². Удивляет трогательная забота купца, стремившегося не просто обустроить свой дом, а сделать это «со вкусом», специально подбирая покрывало и занавески «того же типа»!

Рост уровня комфорта можно проследить по тем вещам, которые упоминаются в завещаниях и описях имущества многих лондонских олдерменов. В них чаще всего речь идет о покрывалах из гобелена или украшенного ярким узором сукна, пологах и занавесках для кроватей, простынях, подушках и даже перинах, которые стоили очень дорого даже в XV веке. У того же Томаса де Мокинга имелись: стеганое и шерстяные одеяла и матрац, покрывала, 5 перин, 7 подушек, 4 пары простыней, а также салфетки для рук⁹³. Богатому лондонскому суконщику Джону Оливеру, как следует из описи 1414 г., принадлежали: шерстяные одеяла, красные и черные скатерти, салфетки и другие предметы столового белья, матрацы, простыни, подушки⁹⁴. Бакалейщик и олдермен конца XIV в. Уильям Стаундон и суконщик Уильям Уайт, олдермен начала XVI столетия, завещали своим дочерям в качестве приданого кровати, перины, подушки, покрывала из верблюжьей шерсти⁹⁵.

Некоторые письма купцов Сели позволяют говорить о том, что и они придавали большое значение деталям своего интерьера. Так, Р. Колдэйл в письме к Джорджу Сели от 21 сентября 1479 г. просит: «Милостивый кузен, я обращаюсь к Вам с просьбой послать мне полдюжины подушек и 8 ярдов ткани для скамеек, подходящих к ансамблю…»⁹⁶. Ричард Сели-младший обращается к Джорджу Сели в письме из Лондона в Кале от 11 ноября 1479 г.: «… Что касается покрывал, то они просили, чтобы… они были с цветами. Купи… 6 подушек с такой же отделкой, как у покрывал. Сами покрывала должны быть двойной длины, одно в 5 английских ярдов, другое в 6, подушки с такими же украшениями и т. д.»⁹⁷.

Подлинным украшением дома и способом сохранения богатства была дорогая посуда, о разнообразии которой позволяют говорить завещания олдерменов. Лондонский суконщик и олдермен XIV в. Ричард Константин оставил «своему сыну Джону 2 серебряных кубка с покрытым эмалью дном, серебряный сосуд для воды, обеденные приборы с изображением Св. Иоанна Крестителя и Св. Томаса Мученика… рог из слоновой кости… Дочерям Маргарет и Элизабет… по серебряному блюду. Жене Маргарет… посуду, утварь из серебра, латуни, железа, дерева, камня и олова…»⁹⁸. А меховщик Генри Бартон, олдермен XV столетия, завещал брату Ральфу «2 серебряных кувшина, серебряные с позолотой блюда и тарелки»⁹⁹. Ричард Сели-старший вместе с письмом сыну Джорджу из Лондона в Кале от 14 июня 1479 г. отправил «2 серебряные солонки весом в 10 или 11 унций¹⁰⁰ или около этого, обе с орнаментом…»¹⁰¹.

Завещания олдерменов XVI в. также свидетельствуют о наличии у них столового серебра, золотых и позолоченных сосудов, кувшинов, чаш¹⁰².

Заметим также, что представители олдерменской элиты проявляли заботу не только о собственном благополучии и комфорте. Отдельные факты из наших источников позволяют отметить их повседневные усилия по улучшению благосостояния и внешнего облика возглавляемых ими округов и Лондона в целом. Олдермены стремились сделать свой город более благоустроенным, что выражалось в строительстве каменных зданий, как частных домов, так и общественного назначения. Вспомним хотя бы Томаса Грэшема, выстроившего в 1560–1565 гг. знаменитую Королевскую биржу в Лондоне¹⁰³. Важнейшее значение имело и решение повседневных бытовых нужд. Особенно, если учесть, в каком состоянии находились средневековые города, страдавшие не только от тесноты, но и от антисанитарных условий и неухоженности, зачастую приводивших к многочисленным эпидемиям и пожарам. Как отмечает Т. В. Мосолкина, «несмотря на практицизм и деловитость купцов, они вполне способны были оценить что-то, что нельзя измерить в деньгах»¹⁰⁴. Лондонский мост, дороги и мосты, знаки, определяющие границы административных районов Лондона, церковные строения, водопроводы и каналы были предметами заботы со стороны олдерменов. На их ремонт, строительство и поддержание «в должном порядке» они оставляли ренты, доходы от сдаваемых в аренду помещений, денежные суммы. Только один пример: бакалейщик XV в. Джон Уэллес завещал «50 марок на восстановление столба на Уэстчипе, определявшего границу административного района Лондона; 20 ф. на поддержание в хорошем состоянии водопровода и канала; такую же сумму, 20 ф., на содержание Лондонского моста»¹⁰⁵.

Неотъемлемую часть жизни горожан составляли всевозможные развлечения и праздники, которым придавали большое значение. В праздничные дни люди давали волю эмоциям, отвлекаясь от насущных проблем. По словам Ю. П. Крыловой, «в буйстве красок карнавала или за игрой в шахматы забывались, отходили на второй план тяготы дня сегодняшнего: болезни, мысли о грехах и ужасающем возмездии, предрекаемом священниками в проповедях»¹⁰⁶.

Праздник всегда являл собой своеобразный символ эпохи. Л. М. Брагина полагает, что «осмысление праздника как целостного явления представляется актуальной научной задачей, открывающей новые возможности постижения отраженных в нем, как в зеркале, характерных черт эпохи»¹⁰⁷. Безусловно, в силу имеющихся в нашем распоряжении источников и поставленной цели исследования, мы никоим образом не можем претендовать на более или менее полное решение означенной проблемы. Попытаемся, насколько это возможно, лишь коснуться этой многогранной темы, прорисовав ее отдельные штрихи.

Разных игр и забав люди знали не меньше, чем в наше время. Небезынтересна в этой связи фраза из письма Джона Дальтона Джорджу Сели, отправленному из Кале в Лондон 12 февраля 1479 г.: «…к Вашему приезду я приготовил разные развлечения…»¹⁰⁸.

Развлечения горожан действительно были самыми разнообразными. Известно, что игр, самых разных, существовало великое множество. Люди умели играть с большим азартом и увлечением¹⁰⁹.

Естественно, что досуг каждый проводил по-своему, в зависимости от интересов, которые в значительной степени определялись полом, возрастом, имущественными, социальными, образовательными и иными факторами.

Молодые горожане на открытых площадках за городом играли в мяч, кегли, крикет, состязались в прыжках, стрельбе из лука, борьбе, бросании камней, сражались на пиках, танцевали. Обычно такие развлечения устраивались летом. Ю. П. Крылова замечает, что состязания по стрельбе из лука, как правило, проводились в праздничные дни в местах массовых народных гуляний. На таком соревновании народ, по большей части, был зрителем по причине высокого социального ценза¹¹⁰.

О том, что стрельба из лука была одним из любимых видов времяпрепровождения зажиточных горожан, свидетельствует, в частности, вызов холостяков на состязания по стрельбе из лука женатыми фрименами Стапля в Кале 17 августа 1478 г.: «Если у вас будет желание развлечься и получить удовольствие, приглашаем вас встретиться с нами после следующего вторника в восточной части города, в месте, которое называется The Pane. Вы должны найти пару мишеней, расстояние между которыми должно быть 260 ярдов сукна, его надо отметить чертой. Мы обязуемся встретиться со всеми вами и будем готовы стрелять по тем же целям во время обеда или ужина. Сбор – по 12 п. с человека. Просим дать ответ в течение 24 часов…»¹¹¹. Поражает серьезность подхода и сам уровень организации соревнований.

В. А. Евсеев отмечает, что зимой у городской молодежи был иной набор состязаний¹¹².

У горожан более солидного возраста были свои способы проведения досуга. В первую очередь это были различные календарные праздники – зимние (Рождество), весенние (начало Великого поста), которые организовывали городские власти. Без массовых празднеств, шествий, на которые стекались толпы людей, заполнявших улицы и площади, невозможно представить себе жизнь города.

Кроме календарных праздников, существовали общегородские шествия, связанные с различными событиями городской жизни. Все городские гильдии располагались на этих шествиях в строго определенном порядке, который отражал их имущественное и социальное положение. Первые места в Лондоне занимали ведущие гильдии, относящиеся к «Двенадцати Большим ливрейным компаниям». На эти празднества горожане должны были одевать определенного типа одежду (ливрею), которая персонально была у каждой гильдии.

Нельзя обойти вниманием настольные игры, пользовавшиеся огромной популярностью в среде горожан. Относясь к так называемым «спокойным» играм, они, тем не менее, вызывали такой азарт, что не менее других могли вести к трагическим последствиям, ссорам и дракам противников.

«Королевской» игрой, конечно, были шахматы, требовавшие сосредоточенности, математического расчета, спокойствия. И лондонские купцы не были чужды этой игры. Среди разнообразного имущества, принадлежавшего торговцу рыбой Томасу Мокингу и зафиксированного в описи 1373 г., имелись и 3 шахматных набора¹¹³.

Не менее распространенной считалась и игра в кости, которая была более «опасной», нежели шахматы. В ходе ее бушевали страсти, в «бой» шло все, что оказывалось под рукой. Большим любителем этой игры, что доставляло немало неприятностей семье, был один из братьев Сели – Роберт. В одном из писем Джорджу Сели в Брюгге от 27 августа 1478 г. Ричард Сели-младший с горечью и негодованием сетует на то, что «… Гари Уайт вручил Роберту 30 ш., чтобы он расплатился с хозяйкой, но Роберт проиграл их в кости…»¹¹⁴. Увлечение игрой в кости стало одной из причин, по которым Роберт Сели был отстранен от дел¹¹⁵.

Популярностью в богатой купеческой среде, судя по переписке Сели, пользовалась охота – традиционно дворянское занятие. Особенно большими любителями и ценителями охоты были братья Джордж и Ричард Сели. Именно им предназначены письма, в которых речь идет об этом пристрастии: о конях, гончих собаках, оленях, фазанах и соколах. Так, Ричард Сели-младший сообщает Джорджу в Кале 26 марта 1478 г.: «… Сэр, твоя лошадь в хорошей форме… 22 марта я видел в нашей пшенице трех больших оленей, каких никогда в жизни не встречал, и вечером этого же дня я слышал фазаний крик. Наши щенки хорошо растут, и Экстер догоняет гончую. У него хороший нюх…»¹¹⁶. И Уильям Марион 8 ноября 1478 г. известил именно Джорджа и Ричарда Сели-младшего, находившихся в то время в Кале о том, что «… сокол Ричарда Сели… погиб из-за плохой кормeжки… Поэтому, мой господин, Ваш отец хотел бы, чтобы Ричард Сели привез другого сокола, если Вы можете купить в Кале за 8 или 9 шиллингов…»¹¹⁷. Письма Ричарда Сели-младшего Джорджу Сели в Кале, отправленные из Лондона 9 апреля 1479 г. и 5 ноября 1481 г., напротив, исполнены радости и надежд на успешную охоту: «… Твоя лошадь в хорошей форме, до твоего отъезда она прихрамывала, но мы ее полечили, и она здорова и игрива…»; «… Я узнал, что у тебя хороший сокол. Я рад этому, поскольку надеюсь, что Бог даст нам с тобой хорошую охоту…»¹¹⁸.

Таким образом, повседневные потребности лондонских олдерменов и близких их кругу людей отнюдь не исчерпывались лишь деловыми заботами. Представители городской элиты, как и люди во все времена, каждое утро просыпались, принимали пищу, стремились обустроить свое жилище, хотели хорошо и дорого одеваться, а также отдыхать от дел насущных и развлекаться.

Заметим, что в некоторых аспектах своего повседневного поведения – стремление к роскоши в быту и одежде, интерес к охоте и «праздному», порой азартному времяпрепровождению (игра в кости) – олдермены стремились подражать дворянскому образу жизни. Это позволяет отметить наличие определенной тенденции к аноблированию представителей правящей элиты Лондона, видимо, осознававших свою социальную значимость и располагавших средствами для того, чтобы максимально приблизиться к дворянству и, по возможности, пополнить его ряды.