Обычное дело. Ш

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

ПОМОЙКА

- А это что за срач среди бела дня?

Адмиральский палец вибрировал от напряжения, а голос рвался в область гипервысоких частот.

Командир бригады тральщиков капитан 2 ранга Киряга М. В. вздрогнул от неожиданного вопроса и стал спешно отслеживать направление вектора гнева от багрового лица под расшитой фуражкой через погон с одинокой “мухой” и далее по рукаву до самого слоистого шеврона.

В направлении начальственного перста было много чего, но способного вызвать столь бурную и явно отрицательную реакцию не проглядывалось.

Багроветь и сметать перхоть с погон щеками могло заставить множество причин, но все они напрямую были связаны с нарушением Корабельного и прочих уставов. Только носители этих нарушений находились в совсем противоположной от корявого пальца стороне, там, где стояли тральщики вверенной ему бригады. Там было все понятно, куда не ткни - замечаний и нарушений не на одно начальственное негодование. Но это там…

А вот куда нервно тыкали перстом, если не считать свежевыкрашенного забора, за которым уже начинались строения таллиннских окраин Копли, там не было ничего.

Конечно, можно было сосредоточиться на горизонте, белесом солнце и перисто-кучевых облаках, но не до такой же степени иссушили адмиральские мозги четыре образования, чтоб предъявлять претензии к небесным пейзажам.

У комбрига образований было всего три и недавнее назначение на должность, но эта сравнительная ущербность не давала права трусовато отмолчаться. А потому Михаил Васильевич коротко вздохнул и мужественно отреагировал:

- Где, товарищ адмирал?

- Тебе в рифму или по существу? Там вон…

Киряга, как смолоду учили, начал вести визуальное наблюдение в означенном секторе. Слева направо в ближней зоне. Затем справа налево в средней. Когда настало время заняться зоной дальней, из старшего начальника вновь вывалился вопрос:

- Вы что, комбриг, плохо видите? Тогда дышите во все ноздри. Нюхайте, так сказать, ароматы флотской жизни!

И вот тут-то дошло до Киряги , с каким таким “там вон” домогается до него высокий московский проверяющий.

Прямо по курсу за невысоким кирпичным ограждением матросской ручной работы аккурат между рубками дивизионных дежурных развратно отсвечивала и буднично воняла бригадная помойка. Стало как-то неловко, что сразу не поймал тему, волновался, переспрашивал. А всего-то делов!

Не изолировщиц заводских, пьянущих в обе молочные железы , ведут по трапу.

Не мировой империализм без спросу заявился на бригадный пирс.

И, наконец, не надпись аршинными буквами “Пошло все на хер” на русском и эстонском языках над воротами КПП.

Помойка бригадная была здесь столь долго, что возраст ее не поддавался никакому счету. Только он помнил ее с лейтенантских погон, а до него…

Сколько фамилий было написано, а потом закрашено после вечного:

МЕСТО ВЫНОСА МУСОРА. ОТВЕТСТВЕННЫЙ _______________ .

И его фамилия была когда-то занесена на эту доску памяти, и ничего. А нынче вот целый “кавторанг” со смелыми перспективами.

А если глянуть на нее, помойку, через исторический срез, так всем разумом не объять! Может в ней еще викинги копались перед тем , как двинуть на городскую зачистку, или эти, как их, торговцы ганзейские сюда просроченный товар майнали, чтоб на штраф не наскочить.

Все это пронеслось в голове , изнутри взъерошенной за сотые доли секунды. Но пронеслось без всякой пользы и смысла. Ответа, который мог быть коротким, удовлетворяющим и в то же время не ставил тебя враскорячку перед начальником, в междуушном пространстве не зародилось.

Да и где сыскать такого начальника, коего можно удовлетворить одним коротким ответом? Вся внеслужебная жизнь, в том числе и домашняя , характерно доказывала, что удовлетворить коротко невозможно, хоть тресни.

Киряга запустил мысли в поисках ответа по второму кругу, а сам, чтоб выиграть время, стал шумно засасывать атмосферу в легкие.

- Ну, как? Голова не кружится?

Не давал опомниться московский гость. Очень уж ему хотелось вскрыть что-то весомое, сразу взять на испуг, чтоб потом, не прилагая уже особых усилий, вяло глумиться над всей бригадой до окончания командировки.

А вопрос-то как бройлер золоченый ставит! Учат их там, в Главном Штабе, видать…

Ответишь:

- Никак нет, товарищ адмирал, не кружится!

Так скажет, что привыкли жить в говне и здесь ваше место.

Скажешь:

- Есть маленько, товарищ адмирал.

Опять загнет ситуацию под себя, мол, не бригада, а скопище придурков. Головы, видишь ли, у них от простой помойки кругом идут! И как этих доходяг в море выпускать?

Всех на пенсию! А его, комбрига, прямо завтра поутру, чтоб флот не позорил.

Помощь пришла внезапно, как грубый проступок в выходной день.

Какие-то неподвластные разуму процессы автоматически провернули в голове заклинившие шестерни и, минуя все сбереженные фуражкой извилины, выпулили через голосовые связки спасительное:

- Есть, товарищ адмирал! Разрешите выполнять?!

Большой начальник наклонил голову и с неподдельным интересом посмотрел в круглые, готовые к немедленному подвигу глаза. Там было столько всякого, что выворачивать комбрига наизнанку расхотелось. Кураж пропал, растущее желание помахать шашкой как-то рассосалось.

- Комбриг, неделю вам даю на устранение. К следующему приезду чтобы этого не было. Хотите, переносите с территории, хотите- учитесь жить безотходно. Вопросы?

О каких вопросах речь? Все ясно, как пожарный рукав. Неделя - срок запредельный. За неделю можно Героем Советского Союза стать, а можно устроить “козью морду” собственной карьере и личной жизни.

Ой, как много чего можно за целую-то неделю! И старая восточная мудрость про падишаха и ишака вселяла стойкую надежду на разруливание вопроса само собой.

Во-первых, адмирал не станет сидеть неделю на причальном пале в позе ожидания, неотрывно гипнотизируя помойку,- какие-никакие дела у него имеются.

Во-вторых, летать туда-сюда для личного созерцания полной ликвидации экологически опасного объекта не станет. Денежки-то хоть и не свои, но коллегами посчитанные. Им тоже хочется под крышей высокой миссии с корешами повстречаться и вне семейного круга проверить: не истек ли у них срок годности.

И, в-третьих, память человеческая не беспредельна, и чтоб помнить все помойки на морских и океанских берегах , никаких адмиралов у Родины не хватит.

От последнего умозаключения стало как-то особенно покойно. Не в смысле посылания всего в места, где небеса соединяются с землей, не то чтобы троекратный настил мужских генеталий на отданное распоряжение и уж тем более не детское: “обманули дурака на четыре кулака”, а от ощущения, что поставленная задача ему по плечу.

Неделя-другая на осмысление, планирование временных и человеческих ресурсов, выбор реальных и внятных ответственных. Дальше определение сроков, контроль и ежедневное подведение итогов. Неплохо бы и НачПО в качестве второго номера на амбразуру подтянуть, пусть призывает местные решения выполнять, а не те далекие, что сразу с двух букв “Х” начинаются.

- Нет вопросов. Через неделю сюда с подушками за кислородом ходить будут.

Вылетело вдруг нечто этакое, чего сразу и классифицировать нельзя. То ли прикол ущербный, то ли дерзкий вызов бунтаря-марсофлота начальственной беспредельщине.

Московский то ли не “догнал”, а то ли не расслышал реплику про подушки. Ему хватило осознания того, что на уровне подчиненных вопросы отсутствуют, а значит , все идет установленным чередом. Начальник задает вопросы и командует, подчиненный быстро выбирает из “так точно” и “никак нет” нужный вариант и стремглав рвет пространство для исполнения всего в кратчайший срок.

- Вопросы, комбриг, всегда есть. С ответами проблема. И упаси вас бог городить вокруг этой тошниловки фанерные деревни на тему Народ и Армия едины. Будете тогда со своим комиссаром это все фуражками носить.

Теперь уже настала очередь Киряги взглянуть с плохо скрытым интересом на якобинца с Большого Козловского^⁴. Вот ведь вроде тот ничего особого не сказал, но где-то между строк мелькнула и тут же скрылась правда-матушка показушного бытия под управлением политических органов: все , чего нельзя скрыть, надо замалевать лозунгами и граффити от партии.

К вечеру адмирал собрал своих опричников, гордо именуемых комиссией. Подсчитали общее количество “черных меток”, установили сроки для реабилитации, после чего построились клином и под радостное курлыканье провожающих отбыли в направлении кремлевских рубиновых проблесков. А на бригаде под бой полуночных курантов и первые звуки гимна пошел обратный отсчет помоечной биографии.

Утро явилось постной будничной харей. Красить нежным цветом серые борта тральцов ему было в облом.

Ночь в штабной каюте, утренний чай без вкуса, но со стойким сиротским запахом душу комбрига не раззадорили.

После построения и подъема Флага капитан 2 ранга Киряга, отбросив последние сомнения, решительно рванул по трапу на причальную стенку. За спиной неуверенно семенили офицеры бригадного штаба. Сонный табун специалистов замыкал ненатурально бодрый НачПО, отрезая всем пути отступления.

В районе помойки штабной люд застопорил ход, сгрудился вокруг предводителя и скорбно замолк в тревожном ожидании. Чтоб сократить разминочную паузу, всем разрешили курить.

Сразу закурили все, включая тех, кто бросил курить еще в пятом классе. Когда у комбриговской сигареты до фильтра осталось две-три затяжки, перегруз тишины разорвало вопросом:

- Ну, так что?

Все разом заполошно принялись лопотать, перебивая друг друга. Со стороны, если выключить звук, это напоминало то ли биржу во время финансового кризиса, то ли стихийный митинг кинутых дольщиков.

Предложений было море, но все они так или иначе сводились к тому, от чего прозорливо предостерегал вчера старший товарищ. Разница основывалась на личных предпочтениях советников, как-то:

- перекрасить в священные цвета военно-морского флага, и фиг у кого клешня поднимется на архитектуру военного классицизма.

- заваять надпись: “Эстонии от России ” или “Запретная зона” со знаком радиоактивности, обтянуть колючкой и приставить часового.

- написать в качестве почетного ответственного звучную фамилию какого-нибудь Члена Политбюро или даже рискнуть взять повыше.

- заколотить кровельным железом с использованием технологии Стеллс, чтоб проезжие начальники ее в упор не видели.

- побелить мелом, отбить линию и поставить по углам учебные якорные мины. (Это предложение единодушно поступило от работников политотдела.)

Что характерно, не один стилист-новатор так и не предложил что-нибудь экстрарадикальное, типа перенести в темное время суток соседям или вовсе убрать под землю.

Постепенно разноголосый хай начал резко снижать градус страсти, пока в качестве заключительного аккорда не зависло недосказанное от флагманского механика:

- … и пусть себе ноздри промасленной ветошью заткнут.

Комбриг взглядом обворованного прямо на столичном вокзале приезжего селянина обвел вновь притихший народ, помотал головой и с укоризной спросил:

- Все?

Понюхал тишину, осознал, что его вопрос автоматически стал общим ответом, и подвел итог захлебнувшегося мозгового штурма:

- Тогда - разойдись!

Разошлись все с нескрываемым весельем, потому как навесить на себя выполнение собственной идеи было бы явной и неоправданной дурью. У каждого вдруг отовсюду повылезала масса неотложных дел и все на максимальном удалении от одиноко торчащего на стенке комбрига.

От одиночества стало легче. Киряга поковырял указательным пальцем в ухе, словно хотел окончательно очистить его от остатков чужой глупости, достал сигарету и неспешно с кайфом закурил.

Со стороны могло показаться, что под его головным убором идет напряженная борьба разума и жизненного опыта. Ведь именно этот процесс мозговой деятельности позволяет принять какие-никакие решения. А уж правильные они или нет, зависит от того, кто одержал верх в схватке среди извилин. Но на самом деле ему самому было не ясно , о чем он думает и думает ли вообще.

Сосредоточиться на самой пуповине проблемы никак не удавалось. Мысли, словно корабельные тараканы после щелчка выключателя , разбегались стремглав. Так бывает, когда проблема не представляет из себя ничего, ее просто не существует или в голову она залетела случайно.

И за время существования более или менее сморщенного мозга подобные дела решались одним способом, только названия были разные: от “наплевать и забыть”, до сегодняшнего “забить на все”.

Самое трудное - это собраться с силами и все попросту послать. После этого, особенно поутру , становится несказанно легче, а с каждым уходящим днем очертания проблемы теряют четкость, пока вовсе не растворяются в служебных сутках, что называется “без остатка”. Да и у создателя проблемы емкость памяти тоже не беспредельная.

И может так бы оно и было, как было уже не раз, но сегодня как-то все пошло не так, по какой-то уж очень затейливой загогулине. На смену мыслительным потугам явились вдруг отголоски памяти.

Вот он в детстве. Время послевоенное. И победа есть, а война продолжается. Война с неустроенностью, голодом и всякой бедой. Барачная жизнь и поголовная безотцовщина.

Вот юность. Романтика военно-морской службы, которая взялась откуда-то вдруг, захватила всего, заставила учиться не так, как хотелось, а как было надо для поступления в Высшее военно-морское на набережной лейтенанта Шмидта.

Училищная жизнь, где, с одной стороны, “тяготы и лишения”, а с другой - пацанское братство и редкие, а оттого особо ценные внеслужебные радости.

Лейтенантство, первые, не всегда уверенные шаги командира и ответственность за все. Проверки морем, специальностью и личным составом. Учеба, служба, снова учеба и снова служба. Семья, дети, переезды…

Оторвал от воспоминаний рассыльный, который не углядел сентиментов в глазах начальника, а просто передал какое-то распоряжение более высокого начальника. Жизнь продолжилась службой и закрутила до самого ужина.

Вечером, перед тем как идти домой, еще раз тормознул у объекта раздора. Постоял, снова подумал, но о чем-то совсем далеком от службы, а потому когда-то основательно забытом. Обычного беспокойства за дела бригадные в его отсутствие не наблюдалось. А уж вчерашний начальник с его заданием и вовсе затерялся в ячейках памяти. Так с чистым мозгом и лег на курс к домашнему очагу.

С тех пор так все и пошло.

Утром подошел, постоял, покурил и подумал. Вечером то же самое. Про проблему помойки конкретно забывал, но она служила катализатором мыслей и воспоминаний. Она как-то подвигала его смотреть на многое совсем иначе. То ли бренность бытия и “все там будем”, то ли надежда на лучшее и новую жизнь на пенсии.

А потом он уходил домой совершенно другим человеком.

Жену крутило в подозрениях и сомнениях по поводу прочности семейного очага и душевной полноценности супруга. Но какой-то иной взгляд, появившийся у благоверного, не позволял даже наскоро подготовить претензию.

Подчиненным же, от самого мелкого матроса-первогодка, до правой руки в лице начальника штаба, тоже стало перепадать доброты и какой-то несвойственной комбригам человечности. Даже материться он стал аккуратно и бережно. Заходиться в безудержном неоправданном диком “óре” по поводу и без, почти прекратил. А уж что кто честно заслужил-наработал, то получал свое в срок, но без садизма и извращений.

Просвещенная молодежь на третье-четвертое утро свежей привычки начальника наградила его прозвищем Трэшер^⁵, что только звучит красиво, а если перевести да вспомнить про “штатовскую” лодку с тем же названием, то есть причины для грусти.

Все это и многое другое не могло не повлиять на карьеру. Она тихо, но неизбежно стала клониться к закату.

Волевым и злоедучим комбригом ему стать не удалось. Пока он разбирался в бренности службы, поисках ответов на извечные вопросы, бригадой фактически управлял НачПО, что в дальнейших пояснениях не нуждается.

Он бы так, наверное, и сдох у помойки со сложенными на груди шевронами, но вмешался случай. Звезда Михаила Васильевича закатилась одновременно с тараном его тральцом балтийского сторожевика. К происшествию он имел весьма косвенное отношение, но оказался не там и не в тот момент.

Переносом помойки занялся уже следующий комбриг и довел-таки дело до конца. Видать имел на жизнь и службу устойчивый взгляд и препятствий для карьерного роста, пусть даже в форме “мусорки”, не признавал.

Но зато сегодня бывшие подчиненные кличут Кирягу не иначе как дядя Миша, запросто заходят в гости на “триста-пятьсот” и испытывают после этого простое человеческое удовольствие. Обоюдное, к слову сказать. А ведь не каждый может этим похвастаться, сколько бы звезд на его погонах не гнездилось.

Добродетель рождается не только в хижинах, но и на простых помойках, как бы эта добродетель глубоко спрятана не была. Если только она вообще была, конечно.

А. Воробьев. Сентябрь 2008 г.

САЧЕВКИНЫ ЗАТЕЙКИ

Шутки на флоте существовали всегда, можно сказать испокон веку, как и их носители. Хождение по воде, аки посуху, дело такое. Требует оно постоянной радости в душе и громкого внутреннего хохота.

Не замечали? А зря.

Вот посадите любого глубоко сухопутного на любое плавсредство типа ворот от старого забора и оттолкните от берега. Сразу начнется неуемное веселье как на берегу, так и на воде. А куда деться-то?

Орать в зенит и заламывать руки глупо. Это меньше всего помогает от неумения плавать. Остается только скрутить втугую печаль и жалость к себе да начать духариться и ерничать по поводу и без. А пока несешь всякое в пространство, а также в сторону тех, кто на берегу, плавание и заканчивается. Ты сходишь на берег живым, сухим и весь в собственном адреналине. После этого ты уже совсем другой человек и шутить или хотя бы пытаться это делать не прекратишь никогда. Вот что творит водная среда с человеком.

И шутников на Флоте тоже всегда хватало. Можно сказать, полный флотский порядок с ними, а то и вовсе перебор.

Шутили все. И начальники и подчиненные. У вторых шутки повеселее, а у первых поконкретнее, что просто переломишься от хохота. Тем более ,что шутки начальника,- заГон для подчиненного.

Но как везде и во всем здесь тоже были эксклюзивы особо одаренные, так сказать. О таких мне удалось уже поведать в рассказах: “Папашка Мочалов”, “Еврейский вопрос и борьба с пожаром”.

Однако и в этом отборном отряде “особо хохматых” попадались личности, способные сделать из простецкой шутки целый мексиканский сериал, да еще и растянуть его во времени и пространстве.

Такой вот личностью и был наш герой в одном конкретно взятом месте некогда необъятного ВМФ СССР.

Итак: Балтийск середины 70-х, дивизия противолодочных сил, БПК^⁶ “Свирепый” и командир его электромеханической части Миша Сачевка собственной персоной. А персона эта, надо заметить, весьма известная, даже легендарная и, в основном, не с лучшей стороны.

Не в смысле отношения к военному делу. Нет.

Он так давно научился этому делу настоящим образом, что успел напрочь забыть, когда это было. Но все, что имело хотя бы отдаленное отношение к машинам и механизмам, он мог как собрать из ничего, так и превратить в ничто. Так однажды забавы ради он списал по частям всю энергосиловую установку своего корабля. Всю без остатка. А то, что корабль еще ходил без проблем года полтора, его уже не интересовало.

И ведь не магия, не волшебство крылись в основе его чудных дел, а тот самый срок службы, который будучи умноженным на ранг воинского звания дает владельцу магического числа неслыханные преимущества. Мишин срок службы делал это число просто близким к бесконечности, а значит, и его возможности были из того же числового ряда.

И вот когда в мире машин и механизмов для него не осталось чего-то непознанного, он разом утратил к ним весь интерес и переключился на дела, требующие от человека ничуть не меньшего, а порой много большего приложения еще очень живого ума и нереализованных доселе фантазий.

Он стал шутником.

Ну и что?- спросите вы. Чего-чего, а шутников на флоте…

Он не был простым, заурядным шутником. Это был шутник-драматург.

Как это?

Да очень просто. Ведь существует театр драмы и комедии. Вот и Миша был своего рода театром одного актера драмы и комедии. Это был настоящий театр с режиссурой, главными героями и массовкой. Правда, сами участники об этом не знали, а если и догадывались, то не сразу. Но это другой вопрос.

Все у него начиналось с комедии, а заканчивалось обычно драмой.

Я бы даже не взялся назвать его шутником в полном смысле этого слова. Шутник он что? Юморнуть, схохмить, приколоться как бы невзначай и ненароком. А Миша был затейщиком, и лучше всего поясняет это В. Даль, к своему счастью Сачевку не знавший, в своем толковом словаре.

Затейщик. Затевающий путное или непутное дело, не шутки.

И уж вовсе не в бровь, а прямо в самое рыло меткое:

Затейничать. Заниматься затеями, выдумками, придумывать все новое, особенное, не всегда толковое.

У него- то как раз с толковым не всегда удавалось.

Его розыгрыши были своего рода процентом по вкладу своих тридцати затоптанных службою лет во славу Родине и лошадиным силам.

И чтоб накоротке завершить штриховые наброски портрета героя, нельзя не упомянуть о его внешности.

Не Карцев и тем более не Никулин.

Был он кряжист, кругл во всех частях тела и лица, заметно пузат да к тому же феноменально волосат. Даже спина напоминала рекламу шерстяных изделий из австралийского мериноса. Голова же, напротив, от волосяного покрова давно отдыхала. Внешность, прямо сказать, не располагающая к немедленному веселью.

Но, во-первых, внешность обманчива. И это общеизвестно. А во-вторых, Михаил Феофанович не был солнечным клоуном, что без устали носится по отсекам, разбрасывая фейерверки искрящихся шуток в разные стороны.

Он любил неожиданно озарить тоскливый сумрак корабельных коридоров редкими сполохами затеек собственного приготовления.

Были они всякими. Короткими и длинными, с вовлечением в сюжет одного несчастного или солидной части экипажа, со счастливым концом и не очень, задуманные “от и до” и на полном экспромте без привлечения мозга, типа что получится.

Для чего вообще люди шутят?

Для того чтобы выделиться, поддержать разговор в компании, поднять настроение особо кислым, познакомиться с теткой, да мало ли еще для чего… Главное, что все шутки имеют какую-то конечную цель.

Но Миша о такой цели не задумывался. Его волновал сам процесс и еще неизвестность: куда выведет кривая и чем это все закончится?

Соответствующим был и результат. От счастливого хохота он был так же далек, как и сам Сачевка от балета или камерной музыки, к примеру. Порой он больше подходил для разбирательства на уровне военного прокурора, а при удачном раскладе на приглашение в застенок политотдела базы. Но и те и другие как-то не испытывали сосущего желания с Мишей связываться.

Догадок на этот счет может быть множество. Но я считаю, что услышав про новую затею и в очередной раз поразмыслив о безграничной человеческой доверчивости, думалось им об одном: категорически не допустить выхода Сачевки на более высокий уровень. Что мог он “отчебучить” на разборе в присутствии широкой аудитории, не мог предположить никто с любой долей вероятности, включая его самого. Так зачем рисковать?

Есть у них там директор всего этого шапито в командирской должности, а у того еще и зам по потехам. Им и отвечать, если что, за цирковые номера, аншлаги и кассовый сбор, а также вынос и приведение в чувство особо ухохотавшихся. А так как по проверенным сведениям в период выполнения задач на выходе ветеран- механик занимался только своими непосредственными обязанностями и, как уже было сказано, на высоком уровне, то пристегивать попеременно то одного, то другого наручниками к щетинистой Мишаниной руке острой необходимости не было.

Так что в курирующих организациях царил сравнительный покой по поводу потешек на Свирепом. Более того, там неосознанно ожидали очередного “выкидыша” из мятежной механической головы.

Вам, уважаемый читатель, доведется прочесть всего две истории. Это то, что называется “из последнего”, что смог достаточно подробно донести сквозь тернии пожизненно накапливаемых знаний мой однокашник Нечуев Вова, уже подаривший нам сюжет рассказа “По своим 2”.

Когда он пришел на дивизию в персиковой свежести новорожденного лейтенанта, наш герой пригасил свой затейный темперамент и весь переключился на переход в команду запасных после последнего приказа Главкома, его касающегося. Но сомневаться в подлинности рассказанного от человека, который не только лично видел нашего героя, что называется живьем, а общался с непосредственными участниками, не приходится.

Итак, третий звонок прозвенел.

Свет медленно угасает.

Занавес степенно разъезжается в стороны…

Blog

Обычное дело. Ш

Содержание