Обычное дело. Ш
| Вид материала | Документы |
- Типпинг К. Радикальное прощение (отрывок), 537.86kb.
- Колеса двухтонного «уазика» легко оторвались от асфальта. Скаждой секундой автомобиль, 39.96kb.
- Должностная инструкция, 93.05kb.
- Примерная программа учебной дисциплины математика, 566.38kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 77.89kb.
- Первая. Лорд Скиминок Скиминок это я, чтобы вы знали. Прозвище, конечно. Втех местах,, 2704.26kb.
- Рабочая программа дисциплины «биржевое дело» Рекомендуется для направления подготовки, 264.97kb.
- Эконометрика2 Лекция 6 arch, garch модели, 12.91kb.
- Пояснительная записка примерная программа дисциплины "Анатомия и физиология", 789.89kb.
- Разработать рабочие программы, умо по уд, мдк, пм, основанные на компетенциях и реализовывать, 233.37kb.
О всепоглощающей любви флотского начальства ко всякого рода хобби в формате корабельной службы было известно всем. Всепоглощающей она была в силу того, что за безобидные, казалось бы, пристрастия могла поглотить много чего: от простого корабельного схода за релаксацией до очередного воинского звания в ожидаемый срок.
Но находились- таки герои-одиночки, для коих страсть собирания чего- либо всегда перевешивала на весах разума и логики все мыслимые поощрения за воинские заслуги. Особо тянется рука к шляпе, когда речь идет о коллекционерах классических, да еще находящихся в непозволительно юном возрасте и сказочно девственном звании.
О чем это я? Да все о том же. О том, что сегодня в политических оценках принято называть двойными стандартами.
Вот собирали мы с Частиковым просто неистово в течение нескольких лет ресторанные меню. Причем не абы какие, а только те, в которых мы лично водили жалом по строчкам предложений и расценок. Ведь в результате посещения оного заведения надо было не запомнить все это, не оставить внутри лощеных корочек теплые слова преданного посетителя, а тривиально спереть реестр удовольствий, то есть стырить.
И занимались мы этой веселой клептоманией везде, где только ступали наши нечистые стопы. В криминальном дуэте по месту службы или единолично в местах заслуженного отпуска - значения не имело. Потому и тащили в четыре руки в кубатуру любимой каюты цветастые картонки из Ялты, Севастополя, Феодосии, Калининграда, Таллина и прочих культурных центров.
После сравнительных оценок “где, что, почем” любовно укладывали очередной трофей под настольное стекло, чтоб тешить себя воспоминаниями о доблестных эпизодах даже в период заполнения страниц конспекта по марксистко-ленинской подготовке всякой до и послесъездовской “клюквой”.
И плясали между краеугольных тягомотных строк отвязные девчонки в сиротских лучах тогдашней цветомузыки, густела южная ночь, и очень явно доносился запах портвейна Массандра в йодистом замесе с морем.
Риск, кстати, в этом полиграфическом разграблении общепита присутствовал нешуточный. Меню вечно не хватало. Их подавали тебе с таким видом, будто справку с диагнозом: плоскостопие призывнику-косарю. И пока ты чертил ногтем бессмысленные кривые между расплывчатых значков кириллицы вкладыша, халдей стоял над душой с видом музейного хранителя древних манускриптов. При неудачной попытки умыкнуть заветное могли качественно испортить вечер, а то и по частям тела настучать со всей халдейской ненавистью. Но нет ничего приятней оправданного риска!
Так вот к чему я в эти дебри? Да к тому, что очень редкий проверяющий, долетевший до нашей очень отдаленной каюты через флотское банно-шильное радушие и гостеприимство, приходил в расстройство и откровенное огорчение от нашего вернисажа.
Особенно откровенно страдали политические органы.
Не найдя под стеклом ни одного Ильича, ни галерею членов Политбюро, ни Морального Кодекса Строителя Коммунизма, они ужасно расстраивались и обвиняли нас в упадничестве и меркантилизме. После чего шли с челобитной к командиру и требовали для нас достойного наказания. Что-то вроде заучивания наизусть основных трудов двух немецких бородатых приколистов.
Коллекция меню на несколько дней перекочевывала на дно рундуков. Пространство заполнялось серой грустью руководящих документов и ликами мужиков с признаками всех старческих заболеваний. Потом же все снова верталось на свои места. Краски теплых воспоминаний под стекло, тоскливые дядьки - в ящик стола. И никаких нежелательных последствий типа приглашения на вечеринку в политотдел.
Но сие снисхождение объяснить просто - не марки же, в конце концов, собирают. Именно марки отчего-то считались особым криминалом, самым реальным признаком отвязного забивания на службу, воинский долг и присягу.
- Какие марки?
Спросит самый нетерпеливый.
Сразу отвечу, что не те, за которые некогда неистово бились и порой непроизвольно ограничивали свою свободу деловые люди, в народе называемые “валютчиками”. Мы о тех марках, страсть к которым имеет четкое и конкретное название - Филателия. Слово греческое, но без особых секретов: собирание и изучение почтовых марок. Совсем просто, но…
Но филателия, друзья мои, вещь серьезная, заманчивая, затягивающая не хуже наркоты, алкоголя, азартных игр и плотского беспредела. Для натур увлеченных, ясное дело, из которых и вырастают настоящие профессионалы.
Кто из нас в детстве не был филателистом- любителем?
Редкая часть. И то из-за того, что либо мотались по детским комнатам милиции, либо коллекционировали спичечные или винные этикетки. Необходимый этап собирательства в детстве не проходил только тот, кто имел очень сильный иной интерес или не имел интересов вовсе, но это уже к медицине.
Конечно, если тебя с трех лет сослали в спортсекцию и мастерят круглые сутки олимпийскую надежду, то до Ф. ты точно никогда не дотронешься. Пролетишь, пыхтя мимо на лыжах, коньках или мячик пиная.
То есть в пору нашего детства 50- 60-х годов Ф. была неким тестовым этапом на нормальность. А вот те, кто не смог ее переступить и понес по жизни дальше, и не куда-нибудь, а в ВМФ, могут быть безоговорочно занесены в скрижали как люди не просто безумные, а сознательно бросающие вызов всем, включая все свое начальство.
По твердому же убеждению того самого начальства после кляссера в каюте офицера неминуемо должны были появиться Майн Кампф, цитатник Мао и шифровальные таблицы с автографом руководителя Моссада. Вот такой почет и уважение к классике мирового собирательства.
Весь политотдел в низком старте дрожит в ожидании команды «фас». Особый отдел более снисходителен. А чего волноваться, когда на филателиста папочка уже заведена, как только он копеешную марочку прикупил на коллекционной толкучке.
- Когда за «бундесами» навострится или на «чухну»7 позарится,- вот тогда мы его вместе с коллекцией и запакуем. А пока безвреден, аки фаллоимитатор для девичьего залета. Пусть с ним комиссары тешатся.
Хочешь по лезвию походить - начни собирать какой-нибудь авангард вроде вино-водочных наклеек или презервативов. Успех гарантирован на всех уровнях.
В первом случае активный рост численности коллекции обеспечат сами сослуживцы. Все кому не лень будут тащить, даже не снимая с посуды со свежим запахом.
А вот со вторым случаем есть нюансы. Тонкости и гримасы эпохи, можно сказать. Все могло остановиться на первом десятке индийского надува. Ну не было в то время того эластичного изобилия, что нынче. Сегодня в аптеке глаза легко достанут мочки ушей. И не захочешь, а купишь и в лучшем случае надуешь. А тогда и сам принцип безопасного секса трактовался несколько по- другому, да и выбор невелик: галоши у Красного Треугольника получались все-таки лучше.
Но в обоих случаях успех и уважение было бы железно обеспечено при минимальном риске.
Этой заурядной грустью можно было бы и все закончить. Ностальгия не о чем. Но…
Но к этой замысловатой прелюдии и экскурсу в недалекое прошлое уже зацепилась первая история а’ля Миша Сачевка.
Напоминаю для тех, кто читает не дюже быстро: Балтийск середины 70-х и большой противолодочный корабль Свирепый, который Миша всенародно нарек “кораблем будущего”.
Столь романтичное название не имело ничего общего с чудесами мировой технической мысли, запредельными скоростями хода и уж тем более нанотехнологиями. Просто по необъяснимым причинам он никогда не ломался, а стало быть, не бегал по частым ремонтам в калининградский завод.
Для штабного начальства это была сильная радость, а вот для экипажа беспросветная серая беда.
Во- первых, они не вылезали порой из морей как за себя, так и “за того парня”.
Во-вторых, были лишены конституционного права на отдых в заводских условиях.
А в- третьих, народ проживал уже который год без евроремонта и теплых встреч с заводскими дизайнерами. От того-то в мрачных коридорах и тамбурах тускло светила пара лампочек да топорщился прорехами старый линолеум.
Все эти “первые-вторые-третьи” постепенно доводили экипаж до высшей степени озверения и забивания на все. И вот тут появлялся Миша и, как уже упоминалось, “озарял тоскливые сумраки корабельных коридоров”.
В ту непродолжительную привязку к причалу он решил завершить одну затянувшуюся донельзя ситуацию с одним мятежным недорослем этого года выпуска, который одновременно являлся лейтенантом и командиром носовой ЗРБР “Оса”.
Внимательный читатель опять проявит справедливую заинтересованность:
- Причем тут механик, когда “зенитчик” не из его епархии? У него свой папа есть, гордый повелитель стволов и ракетных залпов.
Его правда. Но…
Миша на неписаных правах корабельного старейшины курировал процесс воспитания и наставничества молодых офицеров. Никто ему этого не поручал ни в какой форме, но он любил это дело до самозабвения и, надо сказать, в общественных интересах. Такой своего рода блюститель некоторых корабельных традиций.
Нет, он не рассказывал им флотские байки за чаем и не подтыкал им одеяло ночью, не водил гуртом по родному до отвращения пароходу на экскурсии, не помогал писать письма родным. Ему это было материально неинтересно. Он выбрал себе роль смотрящего за выполнением практически одной неписаной традиции: представления по случаю.
Существовал тогда такой устойчивый всефлотский термин. В переводе на сегодняшний язык это не что иное, как “накрыть поляну” или “влиться в коллектив”.
Официально морской офицер представлялся не так уж много за время всей службы: присвоение первого офицерского звания с вручением кортика и погон, а также вступление в новую должность. А вот неофициально…
Поводом для представления могли стать: приход в воинский коллектив, сдача зачетов на допуск к вахте и самостоятельному управлению подразделением (порознь), убытие в отпуск и прибытие из него, возвращение из командировки, госпиталя, гауптвахты, день рождения собственный и близких родственников, свадьба или развод, получение жилплощади, покупка чего- либо дороже 10 рублей, удачная стрельба, неудачная стрельба, награждение или снятие наложенного ранее взыскания, пошив новой фуражки, шикарный адюльтер на уровне администратора ресторана, получение денежного перевода, выигрыш в лотерею (даже рубля), убытие к новому месту службы…
И вот за все это необозримое множество поводов отвечал на Свирепом Сачевка М.Ф. Отвечал неистово, с фанатизмом, твердо убежденный в собственной нужности. Чтоб не допустить малейший брак в процессе исполнения миссии, он даже вел журнал регистрации поводов и событий.
И вот однажды в этом журнале стали появляться один за другим пробелы и пропуски, причем все напротив одной и той же фамилии Глушко. По странности судьбы она принадлежала командиру носовой ЗРБ-1, тому самому “мятежному недорослю”. А прочерки, скажу я вам, напротив мероприятий весьма серьезных, основополагающих в деле офицерского становления.
Чего только стоят нереализованные: прибытие к новому месту службы и допуск к самостоятельному управлению батареей! Три месяца были бесполезно слиты в унитаз офицерского ВК и обильно засыпаны хлоркой.
Всякое было в тяжком ремесле Сачевки. Халявщики, уклонисты, симулянты. Даже журнал пытались однажды умыкнуть, чтоб не отвечать по долгам, но чтоб “в нагляк” не признавать саму суть стремительно растущих задолженностей перед коллективом,- это впервые.
Дело даже не в подрыве авторитета, а в прецеденте. Слово хоть и умное, но всем понятное. Случай, имевший место ранее и оправдывающий все последующие. И он подкрался незаметно, как тот памятный пушистый зверек из тундры. Подкрался и испортил Сачевкину жизнь. Испортил настолько, что даже мелкие чудачества, вроде рисования маслом последней картины “Любовь к зебрам”, не приносили психологического равновесия.
А в этом деле только дай слабину и конец чувству ответственности и основам флотского братства. О веселых застольях за счет тостуемых и вовсе разговора нет.
Трагическая неадекватность ситуации, ее неразрешимая подлая суть заключалась в ранее неведомом. Прямых отказов и протестов не было. Объяснительных записок и справок врачей не представлялось. На все намеки и предложения, невозможные для отказа, следовала одна и та же фраза:
- Извините, Михаил Феофанович. Денег нет.
И что на это можно ответить?
Парнишка как бы не отказывается от исполнения своего долга, а был временно не способен к оплате наличными. Все прилично, но есть два пустяковых вопроса:
- Куда он девает зарплату?
- На что потрачены три месяца?
На второй вопрос ответ был в общем-то очевиден. В тот самый унитаз, именуемый во флотских документах “чашей генуи”.
А вот вопрос первый поначалу просто лишал сна. Простые арифметические расчеты лихорадили душу и вздыбливали мозг. Двести с небольшим- деньги не самые крутые, понятно, не Ротшильд. Но если умножить на три месяца, вычесть взносы на кают-компанию, взятку за комсомол, а также стоимость молока и коржика в военторговском буфете в редкие дни прилипания к берегу, то есть на что направить вектор праведного гнева отца-наставника.
Особенно если учесть три небывалых, невиданных доселе факта. То есть они, эти факты, могли существовать по строгой отдельности в четырех разных людях. Флот, как самый демократичный вид ВС, это допускал. Но
Славик Глушко НЕ курил, НЕ пил ничего крепче того военторговского молока, никогда НЕ ругался матом и, будучи холостяком, НЕ участвовал в редких лейтенантских забегах на максимальную дистанцию ДПФ, то есть до подъема флага.
От этого вопрос под № 1 не просто контузил нервную систему, а звучал раскатистым набатом. А от системы этой нервной за столько лет службы не осталось практически ничего, а значит, надо было что-то делать и от набата как-то избавляться.
Финансист корабельный на допросе не скрывал, что деньги лейтенант получает вовремя и полностью. На почте слили информацию, что переводов денежных лейтенант Глушко за загубленный период никому не отправлял.
На этом частное расследование заходило в глухой непреодолимый тупик.
Сегодня кровные-родные ты можешь куда угодно вложить: от кредита на ВСЕ до полного восстановления жевательного аппарата по голливудским стандартам.
А тогда такой роскоши на трату собственного капитала не было. Остаток, не прилипший к руке дающего, можно было отправить домой, прогулять с сослуживцами и …
Вот, наверное, и все. Можно было и на счет положить, но если бы о том узнали коллеги, то ты бы надолго лишился того, чего не дает ни один счет до сих пор.
Вы-то, уважаемый Читатель, уже шустро смекнули, о чем надо было думать Михаилу Феофановичу. Ведь не зря же я, не считая названия рассказа, не раз и не два упомянул о филателии.
Да, именно так! Непокорный лейтенант был болен и болен хронически тем самым собирательством зазубренных клочочков отечественного или импортного производства, с гашением или без, в сиротском экземпляре или целой коллекции.
Вот куда он тратил свои эмоции и заначенные от недремлющего ока “морские”, “должностные” и “лейтенантские”. Вот ради чего он отпрашивался в Кéниг8, только для того ,чтобы как бы в зоопарке на бегемота глянуть и релаксироваться для успешного выполнения дальнейших задач БП и ПП.
Информация всплыла неожиданно, сразу став сенсацией. Бомба, да и только. Ненароком раскололся его “однокаютник”- командир ЗРБ-2, которого тоже изрядно достал Глушко полным отрицанием легких “шильных” вечеринок с коллегами да бессонными ночами почтовой рассортировки.
- Марки? На деньги Родины?
Только и нашелся, что спросить расколотый известием напополам Сачевка.
Пополамы его складывались из почти равных долек: неверие в полученную информацию и полная потеря веры в людей.
Очевидцы говорят, что у блюстителя традиций просто сдали нервы, о существовании которых они вообще ранее не догадывались. Все подумали, что Миша от горестного известия разом всем телом облысеет, а ночью посылом разума затопит весь пароход к ничейной маме.
Ни того, ни другого не хотелось, а потому самопроизвольно образовался комитет “сачевкосочувствующих”, который справедливо полагал, что неотъемлемый минимальный комфорт в виде воды в умывальнике, стабильный слив в унитазе, а тем более работа сауны практически без перерыва все-таки дороже одного не совсем определившегося в этой жизни лейтенанта.
Но волновались они напрасно. Если ты отслужил по механической линии четверть века да еще в одном соединении и мозгом, и системой жизненных ориентиров не еданулся, то хоронить тебя будут только редкие внуки и казенный оркестр с салютными стрелками от комендатуры. Остальных ты всех переживешь минимум на полпериода.
Нервная система не дала сбоя и на этот раз:
- Большая неисправность в головном отсеке. Будем ставить в ремонт.
Проще простого было махнуть волосатой рукой на случайную неудачу, но наш герой был не из тех. К тому же было повреждено самолюбие, и душа просила возмездия. Все можно было простить служивому человеку, да к тому же зеленому, как утиное дерьмо: трату всех “кровных” на баб, даже на те же коржики с кефиром. Но МАРКИ !?
Даже если б он не пил, не ел, исступленно копил, но потом взял бы да купил у “туляков”9 парочку собственных ракет Оса, написал бы на боках: “Никсон! Хрен тебе, а не Отчизна!”, то Феофаныч сам бы все накрыл за свой счет. Да не только бы потратился, а еще и страшно бы этим гордился. В конце концов запредельный идиотизм вполне сродни выдающемуся поступку.
План родился не сразу.
Какое-то время Сачевка просто кружил вокруг мест обитания лейтенанта. Изучал обстановку и протаскивал через мозговое сито разные варианты.
Порой он втихую подкрадывался к каюте и в узкую дверную щель смотрел на согбенного филателиста. За яркими цветными клочками ему виделись не накрытые упрямым отроком гектары застолья. Вот котлета по-киевски, вот искрящийся в графине рубин портвейна, вот салатик Оливье…
Видение пропадало, и снова за столом счастливый за чужой счет человек колдует в свете настольной лампы. Балдеет, гаденыш, и знать ничего не хочет. А тут бессонница и частичная потеря аппетита!
Натешившись увиденным, небольшое, почти круглое привидение исчезало в глуби темных коридоров, шумно вздыхая и суетливо матерясь.
В тот самый день он встретил его как бы невзначай на трапе и вкрадчивым голосом маньяка-педофила поинтересовался:
- За марочками опять собрался, Слава? Ну-ну…
Он заранее знал, что Глушко получил “добро” на сход, а три дня назад расписался в ведомости за получение месячного жалования. Над тем, что будет дальше, ломать голову не имело смысла. И как только спина филателиста скрылась за носовой оконечностью, дъявольский механизм был запущен, и начался обратный отсчет Судного дня.
Первым делом Миша воспользовался неограниченными правами самого замшелого старослужащего и уговорил командира БЧ-2 отпустить на берег и сожителя по номеру, который за свои постоянные подвиги должен был ступить на земную твердь как минимум в следующем году.
Затем он устроил себе маленький шоп-тур, посетив книжный магазин, почту и киоск Союзпечати, благо все это находилось на территории Военной гавани. Все покупки легко уместились в старый портфель из кожезаменителя, купленный на заре собственного лейтенантства.
Чего только не проходило через его недра. Банные причиндалы, спиртные напитки казенной и ручной работы, наборы закусок “под все”, белье всякой степени свежести, инструменты и КИП, да мало ли еще чего. Но от сегодняшнего содержимого уже немолодой сморщенный баул просто ощетинился вызывающими складками.
Перед ужином в условиях повышенной секретности Феофаныч собрал в своих отдельных апартаментах группу доверенных заговорщиков разных возрастов и званий и провел последний инструктаж. Кроме времени и конкретных действий каждый получил слова своей роли и даже возможность слегка полицедействовать перед худсоветом. Это была своего рода генеральная репетиция перед премьерой, на которой отсутствовал только главный герой.
На вокзал города Балтийска Глушко Слава прибыл предпоследним калининградским дизелем. Всю дорогу он украдкой с трепетом рассматривал новые приобретения под гвалт неудовлетворенных и храп сполна оторвавшихся. Полет души приземлял густой, словно повидло, дух непереваренной водки, плотно стелившийся по вагону, но выбирать не приходилось: чтоб сменить атмосферу, надо было ехать с машинистом, да и то не факт. Суббота.
По перрону рванул рысью в надежде попасть на автобус, сократить время и скорее разложить все на столе, чтоб потом под барабанный бой собственного сердца разместить новичков по своим коллекциям.
Но надежда уехала на автобусе с другими везунчиками, потому как на самом выходе из дверей вокзала его окликнул мичман Федя Небогатов с родного парохода. Суетливо озираясь, с видом человека, который торопится на электричку, но не может сдержать в себе эмоций от важности имеемой информации, он двинул под глушковскую фуражку жуткой скороговоркой:
- Ты-щ-щ лейтнант! Бегите скорей на корабль! Там это… Дед Миша, ну Сачевка, чего-то напился крепко и залез к Вам в каюту марки смотреть. Сам в три гвоздя кривой… Как бы это чего не спортил у Вас! Вот…
Может, мичман продолжал еще стрекотать чего-то, но лейтенант его не слышал. Он снялся с места, словно его ракета, да так, что сначала рванул в противоположную сторону. Потом заложил крутой вираж и вернулся на верную траекторию движения.
До КПП темп был переменным и слегка щадящим. Переходя попеременно с рыси на трусцу и обратно, он старался успокоить себя незатейливыми фразами начинающего психолога, типа:
- Ну и что? Посмотрит тихонечко и положит на место… Не порнография ведь… Ему это надо?
Но на КПП дежурили опять же матросы со Свирепого, которые, едва завидев перекошенного бегом лейтенанта, дуэтом заголосили:
- Звонил дежурный по кораблю! Просил Вас упредить про командира БЧ-5. Он в Вашей каюте закрылся и там чудачит чего-то. Сказали, чтоб быстрей Вы это… Бегом значит…
Стартовые двигатели отстрелились и заработали маршевые.
Ноги не успевали за телом, которое, переломившись в пояснице, заняло положение идеально параллельного земле, сводя к мизеру лобовое сопротивление. Порой складывалось такое ощущение, что ноги перестали цеплять землю и взяли на себя функцию руля. Помните, как на картинках, изображают летящего аиста: клюв, тушка и лапы формируют почти идеальную прямую. В нашем случае бегун был еще далек от идеала. Мешали раззявленный воздухозаборник, печальные глаза старого мерина и постоянно падающая фуружка.
До корабельного трапа ему совершенно случайно, прямо ненароком, встретились еще несколько сослуживцев. Их сообщения носили один и тот же характер, но отличались только в оценке состояния механика по шкале “нажора”. У одних он был “дунувши”, у других “на кочерге”, третьи же без политесов и иносказаний применили термин “мертвецкий в жопу” и завершили контрольным “cроду не видели таким”.
От полученного стресса запустился этакий психологический синхрофазотрон. Он и взял управление на себя всеми ощущениями. Вернее, ощущение было ровно одно - непоправимой беды. В мозг лезли картинки одна фактурней другой. В конечном итоге изображение застыло на моменте апогея, где отчего-то совсем голый механик жрал обеими руками марки маленькой страны Бурунди, суча от жадности волосатыми кривыми конечностями и разгульно чавкая.
Последние силы оставили его после того, как, болтаясь между обвесами и сопровождаемый треском лопающихся легких, он ступил на палубу пред грустные очи дежурного по кораблю. Тот принял безвольное тело в сочувственные объятия, притиснул к кителю и взрыднул:
- Держись, паренек! Нашло что-то на Феофаныча! Видать дослужился! Лопнул трубопровод в башке. В общем, каюту штурмом не брали. Сперва бушевал маленько, а потом затих. Спит, наверное. Ты его, это, не тревожь, все-таки он отслужил больше, чем ты какал…
Путь до собственной каюты был бесконечен. Пережитое вдруг все сползло в ноги, превратив их в два вантуза, что мягко липли к палубе коридора, а потом с огромным усилием и “чмоком” отрывались, чтоб снова прилипнуть в мертвый засос на следующем шаге.
Ключ от скважины отворачивался неоднократно, но, осознав, что следующим будет высаживание двери на счет раз-два, послушался-таки и сделал свое дело.
Дверь долгожданно распахнулась.
И тут мозг сработал на аварийное отсечение визуальной информации. Это-то и спасло Славу Глушко от скорбного звания “cумасшедший навечно”.
Он просто лишился чувств и шумно осыпался на палубу поперек комингса.
Все каютное пространство было усеяно разорванными или приляпанными на переборки и подволок марками. Жуткое дополнение составляли разорванные в клочья и разбросанные всюду кляссеры. Довершали весь неописуемый кошмар остатки закуски и натыканные во все папиросные “бычки”.
На нижней койке в скотски испачканной обуви громоздилось тело главного корабельного повелителя лошадиных сил и чудес жизнедеятельности. Раскаты храпа были куда красноречивее фразы: “все что мог, я уже совершил”.
……………………………………………………………………………………
После того, как временно сошедшего с ума командира носовой ЗРБР лейтенанта Глушко В.И. отвезли в балтийский госпиталь, командир большого противолодочного корабля Свирепый не смог отказать себе в удовольствии, чтоб не побеседовать в режиме “праведного гнева” со своим авторитетным “пятым бычком”.
Тот и сам не ожидал столь убийственной реакции неокрепшей психики на свое действо, но держался стойко, хотя о содеянном не сожалел:
- Куда врачи-то смотрят? Наберут на флот башкою дохлых. Шуток не умеют понимать. С такими нервами надо идти сторожем в филармонию…
Не остались в стороне и часовые от партии. В политотделе Мише навесили очередной выговор, занудно попеняли на отсутствие у того человеческого отношения к сослуживцам и потребовали возместить потерпевшему убытки.
Но о каких убытках речь? Имея полное советское воспитание по схеме “октябренок-коммунист”, нанести материальный урон в виде полного разора коллекции он никогда бы не смог. А потому рвал и метал в театральном гневе все ранее закупленное на почте, в книжном магазине и киоске Союзпечати. Жаль, что хозяин коллекции этой подмены вовремя не углядел. Но…
Нет худа без добра. Выйдя из мутного психического состояния, лейтенант Глушко был немедленно списан с плавсостава и переведен в родной Калининград, где с успехом совместил хобби с хлебной работой в военкомате.
Вот уж не знаешь: где найдешь, а где потеряешь.
В любые увлечения нельзя погружаться до потери разума. Но как показывает жизнь: если не терять разума, зачем вовсе увлекаться?
С П О Р Т Л О Т О.
Как у человека можно отобрать деньги и оставить его почти счастливым?
Не в том смысле: радуйся, что не прибили, а по-доброму, с улыбкой и при полном непротивлении сторон.
И уж коль я непроизвольно воспользовался определением О. Бендера, то сразу заявлю, что все четыреста способов сравнительно честного отъема денег у граждан мы перебирать не будем. Мы станем говорить о способах, которые применяло наше государство, причем в те же 70-е годы.
В принципе, чтоб Читатель не страдал от повторного погружения в далекое прошлое, сразу оговорюсь, что в этом деле ничего нового не придумали ни в плане эпохи, ни в плане географии. В прошлом ли веке это было, в Австралии или Мексике - большой разницы, поверьте, нет. Дело-то в принципе, на котором все основано. И только. Это как реклама и собака Павлова. Вещи разные, а принцип один: увидел- захотел. И все на подсознательном уровне.
А что касается государства, денег и счастья, то говорим мы о лотереях в их различных видах и формах. И действительно, ничего нового ни во времени, ни в географии. Все придумано очень давно и надежно. В основе два неистребимых веками человеческих качества, пусть и не лучших: страсть к халяве и радость за горе других. Остальное, как говорится, “не катит”.
Ну, посудите сами. Вам дали возможность сдать в “общак” собственные рубли и выдали взамен билетик с напечатанной на нем фигней, вроде “защищено” и ”гарантируется”. Вы, понятно, как человек порядочный, хоть и предпочитающий, чтоб билет вам подарили, а вы по нему выиграли “лимон”, верите во все сразу.
Почему?
Да потому, что если халява не состоится, то утешение легко найти в том, что таких как ты … ну очень много, а тех, кто что-то выиграл, завтра ограбят или изнасилуют. А скорей всего и то и другое.
Но ведь никто, кроме хозяина рулетки, не знает, сколько денег собрали и сколько он готов их отдать. И вроде бы ты как финансовый инвестор проекта должен бы это знать. Но! Ты ведь не с Дрюней соседом в карты играешь “на интерес”, а с Государством! И значит, по определению, знать тебе просто ничего не положено, а вот то самое счастье (первая строка) ты обретаешь сразу, когда шебуршишь пальцами в кошельке при покупке.
А коли все так, то название “кидалова”, размеры и дизайн билетика, а также обещанные гарантии, что с этого момента жизнь удалась, не имеют значения. Они нужны лишь для того, чтоб быстрей стереть в вашей душе и памяти легкую горечь утраты некой суммы, которую все-таки из вашего кошелька
хапнули.
О большом разнообразии лотерей говорить не приходилось: денежно-вещевая и ДОСААФ за 30 и 50 копеек10 соответственно. Деньги небольшие, рвать повсеместно волосы и мылить веревку при проигрыше не будешь. В крайнем случае перестанешь играться в это, но не навсегда, потому как либо пару билетов тебе всучат с зарплатой, либо на сдачу, либо как-то еще. Поэтому лотерея всегда присутствовала рядом, как неизбежность, всегда что-то обещающая, но никогда ничего не дающая. И так было до тех пор, пока не появилось Спортлото.
Для тех, кто не знал или забыл, расскажу кратенько. Человеку предлагалось самому создать комбинацию цифр, зачеркнув 6 из 49 или 5 из 36 совершенно произвольно на двух одинаковых половинках. Одну отправить через специальный ящик, а вторую хранить у сердца в предвкушении большого куша. В выходной день проводился розыгрыш, который показывал вам, что вы были в дюйме от денежного мешка и как раз собирались зачеркнуть именно эти цифры, но рука дрогнула и …
В общем, вы намертво внушали себе, что следующий раз обязательно сделает желанным гостем в семействе Рокфеллеров, а Онасис придет просить у вас в долг до среды. И ведь эту идиотскую уверенность из некоторых было не выжечь каленым железом, не вытравить соляной кислотой.
Почему?
Да потому, что ты сам выбираешь цифры, а значит, с госпожой Фортуной ты один на один, без посредников, и только от твоих действий зависит: останется ли она с тобой или опреметью рванет к другому, более настойчивому.
Все сразу занялись теорией случайных чисел, углубились в создание собственных систем или плагиатом чужих. Газеты непрерывно писали о “везунах”, которые однажды решили отказаться от ежедневного пивка, а теперь не знают, куда деньги девать. И ведь никто не завидовал, потому как считал, что следующим в цепочке справедливого распределения рубликов будет непременно он сам.
Увлекательная, короче, тема была со Спортлото. И надо заметить, что именно она зародилась в черепной коробке Миши Сачевки, когда его буднично “уестествляли” в политотделе дивизии за неумышленное списание с плавсостава лейтенанта Глушко. И чем дальше заходился в беседе начальник политотдела, тем более ясные очертания приобретала новая затея. И когда словесная экзекуция закончилась и можно было застегивать штаны, она уже была отчеканена у него на лбу, правда, с обратной стороны, чтоб никто не просек раньше времени.
Сразу запускать новинку в дело не следовало по причине определенной настороженности окружающих. Надо было снять напряженность серыми служебными буднями, что и было сделано.
В течение двух недель Феофанович перемещался по строго определенным маршрутам, в которые входили: каюта, заведования боевой части, кают-компания и офицерский ВК. Пребывание его в делах праведных в очередной, хоть и не поддающийся учету раз, принесли долгожданный покой в души командира, старшего помощника и замполита Свирепого.
Идиллию усиливало художественное творчество механика, которым он занялся с недавних пор, чтоб как-то приглушить свой затейный генератор и не держать сослуживцев в вечном беспокойстве по поводу того, что их сейчас “разведут” если не на деньги, то на горе и страдания. Он наконец-то закончил свой шедевр “Любовь к зебрам”: на фоне белых и черных полос светился круглый глаз неизвестного животного. Был ли это глаз зебры, и в чем конкретно выражалась та любовь, было не очень ясно. Тем не менее, картина с успехом была представлена публике и в конечном итоге была от всей души подарена упирающемуся заму.
И вот как-то однажды в редкий выходной день стоянки у родного причала офицерский люд, обозначенный разом и незатейливо: “сидячая смена”, отвязно веселился в кают-компании за домино, шеш-бешем и черно-белым TV. На фортепиано никто не играл,- надоело, французское вино … урожая 53 года11 стояло нетронутым по причине повсеместной на него изжоги. Вестовые время от времени приносили чай и бутерброды желающим.
Миша был здесь же. Особо ничем не выделялся. Что-то говорил, во что-то играл пару партеек, пил чай и украдкой поглядывал на телевизионный экран без конкретного интереса. И когда началась прямая трансляция розыгрыша очередного тиража Спортлото, он как бы невзначай придвинул к себе какую-то газету и достал из кармана “шарик”.
Большого внимания на это никто не обратил, потому как многие нет-нет да прикупали билеты на коротком отрезке пути корабль-семъя или корабль-остановка “Плотские радости”. Сверки номеров носили интимный характер, а потому до обсуждения не доходило: кто сколько билетов прикупил и на сколько просвистел парижской фанерой.
Сегодня все было в том же ключе неформального такта. И когда на экране появился ведущий, восхищенным взором пионера на шалаш Ленина12 поглядывающий на прозрачный барабан с прыгающими шариками, народ вяло активизировался. Нравилось очень многим суммировать выигрыши и делить на стоимость дорогих сердцу вещей: пол-литровой водочной единице, ужину в Дружбе и Золотом Якоре, перелету в Питер и назад и прочему другому, дорогому памяти и приятному душе.
Номерные кругляши поочередно выкатывались в руки ведущего, вызывая сдержанные поначалу и усиливающиеся к концу тиража горестные звуки по всей великой стране. Редкие вопли радости были вряд ли слышны в их пучине, если они вообще сегодня были.
Пострадав слегка по главному выигрышу в 10 тысяч рублей и погоняв в голове приятные для души цифры, обитатели кают-компании начали возвращаться к обычным делам.
Только механик Сачевка М.Ф. засобирался на выход с оторванным газетным клочком, на котором были записаны счастливые цифры. Уже в дверях он бросил невзначай и с полным безразличием:
- Пойду гляну свои цифирки. Вроде чего-то похожее почиркал.
Присутствующие, однако, отнеслись к сказанному весьма равнодушно: кто-то промычал что-то вроде “ну-ну” или кивнул: мол давай- дерзай, но то больше из уважения к критичности срока службы. Остальные никак не отреагировали внешне, но подумали одинаково: “хрен тебе на всю лысину, Миша”.
С тем бы потихоньку и разошлись по каютам в поисках незавершенных дел, но минут через 15 в объем релаксации офицеров начал проникать нарастающий шум, совсем не похожий на привычные звуки повседневной жизни. И именно эта непохожесть заставила присутствующих если не насторожиться, то прислушаться.
Когда он достиг максимума, на пороге выросла фигура одного из многочисленных офицеров БЧ-5 в ранге старлея. Вид у него не подходил ни для одного проявления человеческих чувств. Все они были смешаны и намазаны толстым слоем на его круглое курносое лицо.
Примерно так мог выглядеть лектор-атеист, когда во время чтения очередной лекции “Мифы о боге” в аудитории вдруг появился из ниоткуда разгневанный Всевышний, вырвал у него конспект, дал по шее и со словами: “Достали: нету, нету…”,- вышел, чертыхаясь из аудитории через дверь.
- Сачевка десять тысяч выиграл… в Спортлото… сам видел!!!
Кают-компания выдохнула едино:
- Что сам видел? Деньги?!
Старлей выхлебал стакан компота из рук подоспевшего вестового и выдохнул с надрывным ревом:
- Сам видел билет! Я, это, к нему зашел с эксплуатационным журналом, а он за столом сидит и матерно радуется, мол, выиграл. Смотрю: билет Спортлото лежит с этими цифрами в крестиках и рядом бумажка с номерами. Чего, говорит, приперся. Не до тебя сейчас. Я, говорит, Фортуну за сиську взял. Юмор это у него такой. Вот…
В сотые доли секунды плотность атмосферного давления в небольшом объеме превысила норму в разы. Тишину нарушал только скрежет зубов и звук лопающихся барабанных перепонок.
Сигналом к снижению давления послужило появление самого “великого везуна” и “сожителя Фортуны”. Он вошел с видом человека, который шел мимо, поглощенный только заботами об электро-механической жизни своего родного парохода, а нахально-продувное лицо картофеля-рекордсмена в рамке дверного проема разместил совершенно случайно.
Он был поистине человеком великой воли. Любой иной на его месте как-то обозначил свое чувственное отношение к этим разновелико раззявленным ртам, вываленным до глазного нерва шарам и застывшим в очень неудобных позах фигурам. Но все, что мы рассказывали о Феофаныче ранее, не утратило силы к этому повествованию, а потому он сделал вид, что обстановка всеобщего психического надрыва есть не что иное, как следствие тягот военной службы.
Он кивнул вестовому, что стоял уже с ведром компота для отпаивания всех сразу:
- Ведро не осилю, а пару стаканов налей. Все вот привыкал к неизбежности счастья, во рту все засухарилось.
И пока он неспешно заливал в себя водянистый напиток из узбекских сухофруктов, полтора десятка пар глаз привыкали к новой внешности новоиспеченного Саввы Морозова. Все пытались неосознанно увидеть пучки неопрятно скрученных денег из многих карманов, несмотря на четкое понимание того, что от выигрыша до получения пройдет не одна неделя.
Утробный выдох после третьего стакана словно обрушил установившееся затишье, превратив статическую энергию молчания в кинетическую для единственного вопроса:
- Куда тратить-то будешь?
Сачевка обвел вопрошающих взором бывалого денежного воротилы и снисходительно изложил свой бизнес-план:
- На книжку положу, на срочный вклад, а на процент годовой в Сочи махну потом. Пропить-прогулять дело нехитрое…
Но у большей части свидетелей финансового взлета были определенные корректуры и свое видение более эффективного использования чужих денег. Ведь, судя по ответу, они самому Мише были не очень-то и нужны. А коли так, то почему бы не решить с их помощью часть своих семейных проблем, которым вечно не хватало нескольких сотен инвестиционных средств.
И с этого момента жизнь командира БЧ-5 большого противолодочного корабля “Свирепый” стала отливать только радужными красками, и то, что она удалась, ни у кого не вызывало сомнений.
Все вдруг стали его жутко любить. Кто как отца, кто как родного брата. Наперегонки зазывают в каюты и рассказывают об удушающих проблемах жизни. Кому не хватает чуть-чуть на мебельный гарнитур, кому на автомобиль, а кому и вовсе на земной надел с дачным домиком и крольчатником.
А тот никому не отказывает, всем обещает ссуду безвозмездную под ноль процентов. Ведь нет ничего на свете более святого, чем флотская дружба и родство душ средь палуб и переборок. И так он щедро размахнулся, что некоторые начали горевать в сомнениях: а хватит ли на всех тех денег и не останется ли конкретно он с “несоленым хлебалом”. Ведь не будешь же таскаться за Феофанычем в непрерывном режиме штатного телохранителя.
И вот, чтоб закрепить успех и избавиться от конкурентов, стали его водить просто напропалую по кабакам. А их в Балтийске всего-то два, и по прошествии месяца общепитовского чревоугодничества мех начал кочевряжиться:
- Что кабаки? Одно и то же: мясо жесткое, кофе жидкий, а про коньяк вообще не говорю…
Поняли намек.
Стали устраивать званые домашние обеды-ужины. А пока гость азартно жрал пищу ручной работы, советуются с ним: куда гарнитур воткнуть или какого цвета “жигулька” брать.
И вот так катит жизнь в режиме беспросветного счастья.
В кают-компанию заходит- все светится от избыточной любви и обожания. Все здоровья желают, про здоровье справляются. А здоровье ему очень надо. Надо через препоны обжорства и халявного пьянства дожить до момента перевода квитка в наличный рублевый эквивалент.
Так прошел еще месяц.
Тут и командир очнулся от ратных дел:
- Как так? Всем деньги дают. А я что? Все уже купил?
Срочно Мишу через рассыльного к себе пред ясные хозяйские очи. Заходиться в гастрономических фантазиях не стал, но шильца на стол выкатил и закусочку немудреную, что корабельные вестовые на счет “раз” из консервов получают, выставил.
Мех прибыл, судя по деловому виду, без определенных догадок о предмете предстоящего разговора. Был по- деловому задумчив и ясно давал понять, что времени у него, как обычно, в самый обрез. А чего в политесах раскорячиваться, когда на его веку этот командир уже шестой-седьмой приблизительно? Но завидев незатейливый фуршет, слегка растерялся, потому как лучше всех на пароходе знал, когда у кого какой праздник или яркое событие.
Махнули по рюмашке под расхожую болтовню о состоянии дел в подразделении. Под вторую разговор пошел в русло личной жизни, здоровья и приобретающей все более ясные очертания пенсии. Закоксованные выпивкой и закуской извилины никак не желали перерабатывать принятую информацию и запускать чутье и интуицию. И долго бы толкался в стенах командирской каюты пустопорожний разговор глухого с немым в условиях полного затемнения, но первым не выдержал командир “Cвирепого”:
- Михаил Феофанович, молва людская уже весь город будоражит про твой фантастический выигрыш. И до моей благоверной дошло, что можно у тебя деньжат на дочкин кооператив подзанять. Ты как?
И вот тут до Миши дошло.
Дошло так, что выпитое шило моментом улетучилось через поры прямо в открытый иллюминатор. Вслед за ушедшим зазря шилом полным ходом пошел едкий пот повышенной концентрации.
Дошел до Феофаныча не смысл самой просьбы, а тот факт, что он просто доигрался, что стрелки дошли до установленного времени, и вот-вот надрывно прозвенит звонок и двинет с обеих сторон занавес.
Посмотрел он на своего сослуживца и начальника тоскливым взором Му -Му перед погружением, сам себе налил до краев, хряпнул под выдох и затянул покаянную речь.
Ничего он ни во что не выигрывал.
Пошел на почту, купил купон Спортлото и положил в стол до розыгрыша.
Во время розыгрыша записал числа и зачеркнул такие же на половинке владельца. А ту часть, что якобы отправил ранее, попросту разорвал в клочки и выбросил за борт.
И ведь самое главное, чего он не мог подумать, так это того, что все в это поверят, прекрасно зная его даже не подмоченную репутацию. Поверят, станут откармливать, словно Хрюшу на праздничный стол, в пустой надежде на близкую финансовую помощь. А потом затянуло и потерял счет дням.
В общем, засосала халява в пучину удовольствий и безграничного почета.
И снова в зудящей тишине завис извечный, не раз упомянутый вопрос, столь родной русскому человеку: Что Делать?
Но командир не торопился давать исчерпывающий ответ на вопрос главного корабельного затейника. Своя тельняшка была, несомненно, ближе как к своему телу, так и телу законной супруги. Кто же теперь ему дома поверит, что выигрыш-то липовый дальше некуда? Скажут, что горнилом командирским прощелкал сладкий вариант, что все так хорошо успели, а ему не хватило. Еще скажут, что первым надо быть не только в длиннющей очереди за “тяготами и лишениями”, но и в короткой немногочисленной у кассового окошечка. Да много чего скажут, можно в сомнениях не мучиться и уши вялить заранее.
В силу вступало главное правило, когда-то подаренное МЧС Ильфом и Петровым про спасение утопающих. А значит, путь спасения механика лежит только через личную встречу с командирской супругой. Да и путь всего один: эвакуировать жертву собственных затеек и азартных игр с корабля. Срочно.
- Михаил Феофанович, дорогой! Когда же ты уймешься-то? Когда нахохочешься? То ракетчика совсем юного на комиссию представил, а теперь пол- экипажа в очередь за воздухом выстроил. Оторвут тебе отличительные половые признаки, помяни мое слово, и будешь потом тонким голосом команды подавать и в баню в женский день ходить…
- Виноват, Виктор Петрович! А быть-то как?
- Ты бы этот вопрос себе задавал, когда очередная забубень тебе в башку просится. Политотдел скоро тебе в каюту точно своего представителя поселит на постоянное жительство или передатчик тебе куда-нибудь зашьет. Ты и их достал.
- Так может я, это, в отпуск по семейным обстоятельствам? А?
- По семейным точно! Чтоб тебя в нашей корабельной семье ночью не придушили в темном углу, вопреки сроку службы. Пиши рапорт и тихо вещи собирай, чтоб никого не спугнуть. Но на вокзал поедешь через мою квартиру, чтоб мне жизнь не губить в пламени семейного очага. Понял?
Не понимать чего-то времени просто не было. Тайное становится явным значительно шустрее, чем иллюзии реальностью.
Механик в точности выполнил командирский завет. Он исчез столь стремительно и незаметно, что узнали об этом только расписываясь в приказах на исполнение обязанностей.
Огорчать внезапно обнищавший народ командир взялся сам. За вечерним чаем он поведал свою версию “Про Федота стрельца…”, безошибочно определяя по реакции слушателей, кто и какие надежды возлагал на Мишин капитал, а также на сколько “гулял” его в кулуарах общепита.
В отличие от первого случая с ума никто не спрыгивал и сознания не терял. Бушевать в соответствии с названием корабля тоже не стал никто: знали ведь, на чьи штучки “повелись”. Посетовали матерно на собственную доверчивость, позавидовали тихо тем, кто “не привлекался и не участвовал”, и все. Но кто же в присутствии командира и замполита станет призывать к суду Линча?
Покаютно, ясное дело, побузили под градус напитков, пофантазировали в медицинских терминах о формах наказания и с этим отошли ко сну.
А потом как всегда неотвратимо наступило утро, и начался новый день. А за ним еще и еще. Даже самые мстительные стали похохатывать над собой.
Если тяготы службы и жизни раз за разом вынуждают наступать на те же грабли и получать черенком по темени, надо бы хоть изредка менять дорожку или хотя бы надевать каску. В переносном смысле слова, конечно.
А. Воробьев. Декабрь 2008 г.