Обычное дело. Ш
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЕхал поезд… Саня Синяк. Он же Алекс. Старший группы. Миронов Шура Олег Тажетдинов. Он же Камилыч Паша Гущин. Леха Соколов. Чиняков Слава. Калабашкин Андрюха День первый… |
- Типпинг К. Радикальное прощение (отрывок), 537.86kb.
- Колеса двухтонного «уазика» легко оторвались от асфальта. Скаждой секундой автомобиль, 39.96kb.
- Должностная инструкция, 93.05kb.
- Примерная программа учебной дисциплины математика, 566.38kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 77.89kb.
- Первая. Лорд Скиминок Скиминок это я, чтобы вы знали. Прозвище, конечно. Втех местах,, 2704.26kb.
- Рабочая программа дисциплины «биржевое дело» Рекомендуется для направления подготовки, 264.97kb.
- Эконометрика2 Лекция 6 arch, garch модели, 12.91kb.
- Пояснительная записка примерная программа дисциплины "Анатомия и физиология", 789.89kb.
- Разработать рабочие программы, умо по уд, мдк, пм, основанные на компетенциях и реализовывать, 233.37kb.
ЕХАЛ ПОЕЗД…
Поездка обещала быть интересной.
Можно сказать, даже романтичной, полной всяких приятных неожиданностей, а самое главное, уже подзабытой и бесшабашной свободы.
Короче, хочешь - в окошко пялься на пролетающую мимо родину, хочешь - исступленно курицу терзай домашнего приготовления, а хочешь - броди по вагону с кастрюлей собственной лапши на нежные девичьи уши.
А как еще может проходить жизнь в поезде, идущем в Феодосию, к тому же летом да еще после окончания первого курса Военно-Морской Академии?!
Готовились к этому делу ведь не с наскока да резвого “ширмачка” с посвистом, а затейливо: с научным подходом, постановкой задач, заслушиванием вариантов решений и аналитической оценкой предложенного.
А как еще может быть в компании людей уже наполовину с высшим военным образованием?
В группе инженеров подводного оружия, состоящей всего-то из семи флотских отщепенцев, пацанов с IQ ниже американского сенатора быть не могло по определению свыше. Свыше, понятно, не от того же сената, а от высокого военно-морского начальства и даже командования ВМФ СССР.
Не так-то просто и буднично было попасть в эту команду счастливчиков.
Сначала надо было дослужиться до того, чтоб тебя ВКЛЮЧИЛИ в список кандидатов на поступление в Академию. Потом надо было это место в списке сохранить, но не на всю жизнь, а тихонько продвигаясь к заветной черте, которая может либо остаться позади, либо превратиться в линию горизонта.
А это очень и очень трудно.
Особенно если ты не совершенно откровенно отвязанный “ботан”70, как теперь метит молодежь, а такой же, как все, но с одним маленьким пустячком: карьера для тебя значит чуть-чуть больше, чем разухабисто-кривоколенная жизнь в почти свободное от службы время.
Почему?
Да потому.
Просто все, как корабельный завтрак.
Если ты качественно живешь и дорожишь этой своей жизнью, то так и проведешь ее вне списков пресловутых кандидатов либо с большой долей вероятности где-то проколешься. А этого “где-то” всегда было в достатке, особенно для черных риэлторов хрупкого женского счастья, спекулянтов горячей страстью и охотников на зеленого змия.
Для драматического, с тряской и соплями покидания Флота НАВСЕГДА, этого, как я недавно где-то говорил, было постыдно недостаточно. А вот для навечного отсутствия в пресловутых списках так в самый раз.
Были, правда, люди, которые об этих вещах и вовсе не думали, чтоб собственной песне на больное не наступать. Жили, путая службу с личной жизнью, не в ущерб тому и другому, и считали это единственно верной формой военно-морского существования.
Но каждому свое. Или каждый о своем.
Говорить-то мы будем все-таки о тех, кто оказался однажды выше пресловутой черты в списке, и не просто смотался в Питер «на экзамены прогуляться», а взял, да и поступил в самую морскую Академию имени главного моряка всех времен и народов – маршала Гречко.
Кстати, о тех, кто поступил так, как хотел этого папа или близкий родственник, мы не упоминаем,- “местов” всем хватало в силу мудрой политики кадровых органов: учиться может каждый, а научится не всяк.
Те, которые в поездку, предложенную МПС СССР, собирались, как раз и были из последних. В эту группу набирали тех, кто с сошкой. С ней службу начал, с ней и заканчивал. Башковитые, упрямые и знающие, чего хотят и куда путь топчут. Они легко могли отличить УЗУ от азу71 и торпедный треугольник от любовного.
Очень разные. Это уж как водится, но иначе и не бывает.
Это только придурки все одинаковые, словно коленки у молодой доярки, да психов можно делить на тихих и буйных. А для умных шаблонов так еще и не придумали.
Даже папа с мамой. Вроде и делают все так же, да в той же позе, да в то же время, а получается всякий раз по- своему. Сплошная генетика с кибернетикой. То продажные девки империализма72, то радость отечественной науки. А в ласковой темноте как было все по воле случая, так и осталось.
Так вот, как я уже упоминал вначале, было их семь и готовиться к поездке они начали загодя, даже собрали этакое партийное собрание в миниатюре для решения главного вопроса: сколько бутылок водки взять в дорогу?
Проблема заключалась в том, что уже четвертый год топтала виноградники, давила народ в очередях и травила его же всякой гадостью Кампания по Борьбе с Пьянством и Алкоголизмом имени М.С. Горбачева. А потому рассчитывать на легкость решения означенного вопроса не приходилось: если сразу не запастись, то дорога станет грустной до трагизма, словно тюремная пересылка по этапу. У проводников да в ресторане не разбежишься, не напокупаешься - ценники будто на волшебный эликсир вечной молодости, а денежка еще о-о-ой как пригодится на крымских берегах.
Итак, повестка дня была очень конкретной и состояла из одного вопроса.
Присутствовали все семь членов партийной организации во главе с парторгом Мироновым Саней, моим другом и однокашником, человеком, который эту историю, собственно, и поведал.
И прежде чем ее продолжить, просто необходимо слегка, просто по чуть-чуть описать личности присутствующих.
Саня Синяк. Он же Алекс. Старший группы.
Ничего вымышленного, никаких творческих псевдонимов. Носит фамилию с честью и достоинством, без ложной стыдливости. Кто этого не разделяет, может легко получить что-нибудь фамильное под левый или правый глаз, так как Санек из шахтерского рода да к тому же с Урала, а значит, всегда прав.
Переубедить его в чем-либо практически невозможно. Он может методично и со знанием дела учить соседку по даче (закончившую «тимирязевку») выращивать клубнику, имея за своей худой спиной на родных шести сотках только бурьян с крапивой, непроходимые, словно джунгли Амазонии.
Он способен научить всему и всякого: от аборта на дому до получения алмазов в мясорубке, НО только теоретически, так как сам делать этого не будет никогда. Таков его, Санькá, жизненный вольфрамовый принцип. Ко всему сказанному, он еще и «товмудянин»73 с тяжелым подводным прошлым. Дальнейшие штрихи к портрету, как говорится, будут излишни.
Миронов Шура. В Системе носил кличку Голова за непомерное количество мозга и соответствующий этому размер мозговой оболочки. Его бескозыркой, шапкой или фуражкой сегодня можно было бы почти полностью прикрыть бюст Анны Семенович или спасти от дождя младшую группу детского сада.
Выдающуюся «репу» органично дополняет пара не менее достойных ушей, слегка деформированных школьным увлечением вольной борьбой, и моржовые усы «а’ля боцман Росомаха».
Парняга широкой костромской души, открытой для всех, но только до прихожей. Говорит громко, хохочет раскатисто, вкусно и с удовольствием. Всегда с народом, которому ни в чем не может отказать. Потому и ходит в расстрельной должности парторга.
Служит на Севере, разбирает и собирает торпеды с завязанными глазами, словно «калашникова» в юности. Поступал в Академию, понятно, сам, от чего заново словил кайф, восстанавливая в многокилометровых извилинах все загибы высшей математики.
Олег Тажетдинов. Он же Камилыч. Самый умный и талантливый татарин после Эрнста Мулдашева. Кандидат наук, профессор. Это с одной стороны.
Как настоящий крещеный татарин, «врезает» по-настоящему, когда этого требует ситуация и коллектив. После третьего наката весь покрывается неуемной, порой беспричинной радостью, поет и пляшет под собственный аккомпанемент.
Из корабельных офицерóв. Достойно прошелся по железу без ущерба для ума и желания быть ученым. Но с другой стороны приобрел там же уникальную способность виртуозно материться, порой даже без использования слов-связок, что означало высшую степень возмущения или высоту душевного порыва. Естественно, это происходило уже после перехода от первого пол-литрового донышка ко второму пол-литровому горлышку. На ум и сообразительность ни то, ни другое не влияли.
Паша Гущин. Бывший студент питерской «корабелки». Ушел на два года долги Родине отдать да так там с этим долгом и остался. То ли понравилось, то ли напоили да уговорили, а отказаться уже не мог из благородных понятий. Думаю, что скорее всего это ситуация бывалого тюремного сидельца, которому на воле много хуже, чем в тюрьме. Сам из высокоинтеллигентной семьи то ли ученых, то ли людей искусства.
Леха Соколов. Опять же мой однокашник по Системе. Как был он там человеком сам в себе, так оттуда к описываемому периоду и не вышел. Это состояние очень точно отображали прищуренные глаза следователя по особо важным делам и замысловатые речи. Вынужденно пребывая в коллективе, он всегда умудрялся быть вне его и нарезать круги жизни в счастливом одиночестве.
Один из членов военно-морской династии Соколовых, пронизывающих ВМФ от Главного штаба до Нахимовского училища. Умный, начитанный, шустрый на язык. В то же время отпетый пофигист и болтозабоец.
Служит, естественно, в Таллине.
Чиняков Слава. Подводник североморец. Самый приспособленный к жизни во всех ее переломах. Спокойный, тактичный и нешумный. Очень семейный. Приняв дозу, становится еще добрее, любит всех и пойдет за любым лидером, причем не важно зачем: брать заново Зимний или защищать гренландских китов. Если, конечно, к тому моменту сохранит способность идти куда-либо.
Калабашкин Андрюха. По комплекции соответствует фамилии. Грузный, медлительный. Физкультуру и спорт ненавидит сильнее, чем генерала Пиночета. Но, как и большинство мешковатых холодцов, остер на язык, любит прихвастнуть и слывет умеренным приколистом. Любимое обращение к собеседнику: «Рыба моя…».
Собрание началось в атмосфере полного хаоса мнений, а потому рокот командирских голосов по ту сторону дверей сильно напоминал самый разгар бунта в тюремном изоляторе областного масштаба. И было из-за чего.
Миронов сразу поднял градус дискуссии до максимума, предложив НЕ БРАТЬ НИЧЕГО, то есть совсем никакого спиртного. Тархун, дюшес и лимонад Буратино, мол, будут в самый раз. Не гужбанить едем, а науки в дело применять. Он это умел - шутить с каменным лицом изваяния острова Пасхи, совершенно не думая о последствиях.
А они наступили незамедлительно.
Камилыч, который ждал возможность предложить пять на человека, так вообще дар речи утратил. Остальные взревели реактивными турбинами, замахали шевронами и заполыхали аргументами.
Собственно, все их можно было свести к следующему:
- Ехать долго, еды навалом, делать нечего. В шашки, шахматы, подкидного, города и морской бой сил хватит часа на два. А потом?
- По вагонам шляться да по перронам болтаться? А кому, если что, отвечать?
- С водочкой-то сели, как люди: разговор, байки разных морей, а там глядишь и до баб, как водится, доберемся… А потом – р-р-а-з и уже приехали!
- Пиво без водки – деньги на ветер. Харч без водки – деньги «до ветру».
- А если и по три. Пока сядем, пока отправимся, утром на опохмел, чтоб плохо не выглядеть. По приезду, чтоб не бегать с выпученными глазами, а сразу представиться. Надо? А как же!
Потом народ выдохся, и над партами взвился истомившийся Камилыч:
- Нам, татарам, что водка, что пулемет. Но я сейчас не об этом. Не в отпуск едем, а на практику, потому предлагаю… По пять!
Два ведра водки мог представить не каждый. Возникла пауза.
А затем все сразу согласились.
На две в одно жало.
Проголосовали единогласно, включая Леху Соколова. Деваться ему было некуда, это был как раз тот случай, когда надо было нырнуть в коллектив.
На этом повестка дня себя исчерпала, чтоб немедленно воплотиться в реальное дело.
День первый…
По первой приняли, как только силуэты жен и прочих провожающих стерлись с мутных вагонных окон, где-то около 14.00 по Москве.
Приняли и даже не заметили.
Переглянулись удивленно - А было ли это? – и незамедлительно разлили по второй, стали доставать закуску из бесчисленных кульков, пакетов и баночек. Супруги постарались на славу – с такими запасами можно было ехать в Феодосию через Сахалин или Камчатку.
Жизнь налаживалась просто неуклонно и качественно.
А как может быть иначе, если едешь ты к морю Черному за казенный счет на целый месяц; в компании более чем приличных людей «одной крови» и без жен; у тебя все есть, включая командировочные, и вообще - все будет очень хорошо.
Сидели в одном из двух смежных купе под шестым номером. Теснота не имела значения при таком всеобщем позитиве. Участников прощания с Ленинградом было уже восемь: присоединился преподаватель Серега Попов, служивый рангом и возрастом постарше, но в данной ситуации, по установленным флотским канонам, это старшинство никакого значения не имело.
По третьей принимали уже душевно и с чувством. Третий тост является делом святым, фантазий и многословия не требующим. Только лица посеръезней, посуда до краев да мгновенное ощущение единения в одно целое.
Дальше все пошло проще и чаще, в ритме перестука вагонных колес.
Ничего этакого оригинального, как нынче говорят – эксклюзивного, не было. Никто не пытался повисеть на подножке вниз головой, подобно казаку на джигитовке, выпивать, цепляя стакан зубами за граненый край или выцеживать его носом; материализации душ и перемещения тел в пространстве тоже не проводилось. Нет, тела, конечно, перемещались в тамбур, гальюн, с полки на полку и соседнее купе, но не далее и не со скоростью света.
Простое вагонное застолье с рекордным превышением количества тел на единицу объема. Прозвучало что-то громче общего шума да еще в повелительном наклонении, стало быть, кто-то тостировал. Кто – не важно, но был сигнал, а сигналы надо исполнять четко, с флотской лихостью и в срок.
Алгоритм действий уже сложился, и нарушать его не было ни смысла, ни нужды: тост – выпили – разговор – налили – тост, цепь замкнулась в исходной точке.
Разговор?
Разговор как разговор. Одновременный, непонятный многими местами, с хохотом и слезой, заковыристыми вставками, но без надрыва и мордобоя. Люди собрались ведь не с конкурса овцеводов, а сплошь старшие офицеры, одинаково однажды пообещавшие всем «быть дисциплинированным воином»74:
- Слышали? В шесть утра поет петух, в восемь Пугачева, магазин закрыт до двух, ключ у Горбачева… Народ не дремлет.
- Им бы этот бесконтактный ввод данных в жопу засунуть и вводить прогноз погоды и материалы последнего Пленума…
- А ему в этом бабском коллективе проще выполнить план по месячным, чем месячный план…
- У татар, бля, говорят: «Даже если сидишь криво – говори прямо». Якши?
- Огурцы, ебеныть, солю я сам, в подвале гаража. Закусон всегда на месте…
- …им-м-м… ну… это и говор-р-ю… ПШ-Ш-Ш-ЛИ В-ВС-С-Е НА Х-ХЕР!
- А я тебе говорю: в нашем балете одни евреи. Это я не знаю?! Да у меня вся родóва из шахты ни х..я не вылезает…
- Но ведь в чем главное! Сколько я этот вопрос практически не изучал – все у них у всех одинаковое. Так что можно было и сил не тратить…
- У нас в Костроме в те времена - куда не пойдешь, везде можно легко в хряпку получить…
Ну, и все в таком формате несколько часов кряду. Матюг, что называется, крепчал, а дикция слабела.
И вдруг в эти полубредовые мантры влетел чей-то задорный голос с долей фальцета и совершенно разборчивый, поэтому его сразу никто и не понял:
- Господа академики! В вагоне-ресторане имеется видеосалон75. Репертуар –полная хрень, но с ноля часов будут крутить «порнуху». Мест мало, и я несколько застолбил.
Все как-то притихли и стали отыскивать источник правильной речи и свежей информации.
Леха Соколов маячил в купейных дверях, разбрызгивая трезвость и радость.
Он все это время появлялся за столом, потом куда-то пропадал, снова появлялся, сливал какую-то невнятную информацию и снова выпадал из единого пространства. В общем, вел себя как обычно, потому удивления и тревоги не вызывал.
Выпивал он мало и плохо, о чем все уже знали и к стакану его не привязывали. Сочувствовали, конечно. Но что поделать, если человек в положенное время не научился? Бывает. Может, учителя были бестолковые, а может, гены некачественные. Но с последними бороться бесполезно.
Информацию оценили, загнали в дальние ячейки памяти и …
Какое кино?
Какая порнуха?
Чего мы там не видали?
Синяк закрыл паузу:
- Алексей Валентинович! Доклад принят, обстановка анализируется, решение примем вовремя. Но вр-р-ремени у нас еще оч-ч-ень до хрена, как и водки. Не делай сквозняк, а бери лучше стакан в крепкие руки…
Продолжили заниматься делом.
Продуктивно, с большими, чем до того, перерывами на перекур, гальюн и пространные монологи. Тем не менее, темы как-то менялись от преимущества полового акта в космосе до вживления в мужицкий орган элементов системы самонаведения.
Улавливаете, какой произошел в умах уклон?
Неотвратимый по мере роста градуса и уровня наполняемости, то есть естественный и вполне обстановке соответствующий. Умы пошли гулять по бабам, а тела болтались в пространстве.
Некоторые из них еще складывались-выпрямлялись и даже двигались по кривой траектории, ограниченной вагонными стенками, а другие в позе зародышей уже издавали звуки разламываемой внутренним давлением земной коры.
Незадолго до 24.00 все жидкое, имеющее градус в пределах сорока и хранящееся в шестнадцати стеклянных пол-литрах, вдруг неотвратимо закончилось.
Навсегда. Проще говоря, навечно.
Дальше что? Настрой есть, а водки уже нет.
И когда понимание случившегося обрушилось на купе под № 6, грусть и тоска потекли по всему вагону. Они бы не только заполнили его целиком, но и на пощадили бы весь поезд, если бы…
Если бы не появился в очередной раз пронырливый Леха Соколов. Тот же, с тем же азартом, напором и совершенно трезвым голосом. Мало того, с тем же предложением:
- Господа офицерá! Живые и страждущие приглашаются в видеосалон, но только те, кому уже стукнуло полных шестнадцать. Паспорта и удостоверения личности можете не брать: я выступаю гарантом перед администрацией вагона-ресторана и беру всю ответственность на себя!
И вот тут-то до всех вертикальных дошло, почему закончилась водка. Да потому, что пора идти в кино, наполненное реалиями настоящей жизни!
- Коллеги! До начала сеанса всего пять минут осталось. Деньги не берите, все проплачено. Считайте это моим скромным подарком на день рождения. Мертвых брать не стоит. Они пойдут на детский утренник с «Ну, погоди» по 10 копеек.
Кто смог, стали поспешно собираться. Стало сразу понятно, что неплохо было бы зарядиться перед Феодосией, так сказать, теории черпануть.
Построились.
Провели поверку.
Да, маловато осталось бойцов в составе сил постоянной готовности.
Синяк, Тажетдинов-Камилыч, Чиняков, Соколов, Миронов.
Преподавателя с фамилией изобретателя русского радио решили не брать, потому как его часа четыре назад заклинило на засолке огурцов в подвале собственного гаража, так и не отпускало. Наложение же этого маринадно-рассольного бреда на сцены, весьма далекие от садоводства и огородничества, могло понравиться не всем.
Путь к виртуальной сатисфакции был долог, в целых пять вагонов. А для заливших в нутро почти по литру, так и все десять. Но, несмотря на эти обстоятельства, группа порностраждущих шла дружно, не растягиваясь, как один отлаженный организм, лишь сильно болтаясь в такт вагонной качке.
Моряки, понятно…
Лица сосредоточенные: то ли банда карточных «катал» двинулась на дело, то ли шахтеры, едущие в санаторий на заслуженный отдых.
Соколов поначалу возглавлял шествие. Потом его как бы случайно сменил Чиняков. Но очень скоро в грохоте тамбуров и переходов вперед вырвался профессор Тажетдинов.
Камилыч шел впереди с видом главного военно-морского эксперта по эротике и порнографии. Походку списанного отовсюду шкипера выгодно дополняло выражение лица, типа: “Мы у себя и не то видали, но на импорт посмотреть тоже можно”. И если бы журнал Плейбой вдруг надумал сменить свой фирменного зайчика на что-то новое, необычное и озабоченное, то, вне всякого сомнения, это было бы лицо Тажетдинова.
Шел и напропалую матерился, что служило признаком сильного возбуждения и того, что он попросту нажрался. Его пылкие монологи содержали соотношение простых слов и брани примерно «фифти-фифти»:
- Бл…ди! Дверей понаставили, суки! Тюряга, едана мать!
- Болтает, бля, как говно везет! Кутак76 моржовый…
- Пистец какой-то! Х…чим, х…чим… Где этот ресторан еданый?!
И вот так или примерно так на протяжении всего перехода.
Последнюю дверь прошли разом, на бешеном подъеме, в упор не замечая таблички «Закрыто».
В вагоне-ресторане, когда они в него ввалились, порнухой как-то не пахло. Щами, луком, горелым маслом- да. Урезанными порциями, непонятными ценами тоже. Но никак не запахом порочных страстей и продажной любви.
Зрителей тоже как-то не было.
В полутемном вагонном объеме над сведением суточного баланса «мое-не мое» сидели три зачуханные тетки и крепкий чернявый мужик в белой рубахе с засученными рукавами. Все выдавало в нем главного. Процесс подбивания «бабок» был в самом разгаре.
Внезапное появление группы решительных мужчин в спортивных костюмах и тельниках вызвало у них беспокойство и неясную тревогу. Но «чернявый» быстро взял себя в руки:
- Уважаемые, какого, простите, хрена ищете в столь поздний час? Если табличка вас не остановила, значит у вас к нам какие-то очень важные дела. Но водки нет…
Стало понятно, что директор салона просто чего-то недопонял. Тяжелый день, суета, клиент достал и все такое прочее.
Стали искать Леху, но его отчего-то вдруг не оказалось: затерялся, видимо, между вагонами, отстал. Не дверью же его прибило!
Пауза неправильно затягивалась.
Тогда вперед отважно выступил Слава Чиняков:
- Да нет, водки нам уже не надо. Мы, это, на сеанс записаны. Уже началось?
Администратора вопрос заинтересовал настолько, что он даже привстал:
- Куда записаны? Чего начнется?
- Секс и порнография. Ну, это, эротический сеанс…
Что-то неуловимое промелькнуло по небритому лицу железнодорожного кормильца. Черт его, видимо, побрал.
Он как-то очень внимательно посмотрел на просителя и его приятелей, задумчиво потер лоб и голосом человека, видевшего и не таких, слышавшего и не такое, изрек:
- Порнуха, говоришь. Ладно. Что-нибудь сообразим. Чего не сделаешь для клиентов. Пока Людка будет раздеваться и плясать голая на столе, я трахну поочередно Надьку с Нинкой.
Красоты и вздохов не обещаю по причине прозы отношений. Уж как получится. Но, уважаемые, все по тройному тарифу. Вас это устроит?
?????????????????????????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Всем стало ясно, что их классически «развели» и извращенно «поимели» одновременно.
Хотя почему такая множественная неопределенность?
Злодей был известен и более чем конкретен.
Соколов! Гад!
Обратный путь все проделали в полном молчании, слегка пристыженно подавленные. Ощущение было такое, словно все разом описались при всем честном народе где-то на строевом смотре при опросе жалоб и заявлений.
Не молчал только Камилыч. Его кричалки стали более изощренными и содержали уже всего не более трети простых человеческих слов.
В купе, где проходило застолье, ничего не изменилось.
Вот не покидали они его и все тут! Те же тела на полках, тот же водочно-закусочный погром на столике и тот же одинокий педагог Попов:
- … а вот если смородиновый лист сорвать с куста не вовремя да не промыть, то огурец в банке будет бледным. А в гараже у меня…
На мгновенье почудилось, что никто никуда не ходил, ни в каком ресторане не был и про эротику с порнографией сроду не слыхал.
Но ведь куда-то они все ходили! Разового сумасшествия четырех взрослых, пусть и пьяных, но живых рассудком мужиков не может быть по определению!
Заглянули в купе № 5.
Капитан 3 ранга Соколов А.В. укутался в казенную простынку с головой, словно куколка тутового шелкопряда, и умеренно сопел, как бы просматривая не первый сон. Просто вылитый крупногабаритный младенец с самой чистой на Земле совестью.
Вид спящего Лехи так сильно поразил Камилыча, что нормальные слова, которые нет-нет, да и все-таки проскальзывали до этого в яростном монологе, закончились вообще.
Стреножить потомка Чингиз Хана удалось не сразу.
Правда, на своей полке он быстро успокоился и через пару минут мощно захрапел. Видимо, храп у него был аналогом нереализованного мата.
А через полчаса все за раздвижными дверьми с номерами 5 и 6 установилась самая обычная для ночного времени в купейном вагоне тишина.
Вернее, почти тишина. Всхлипы, сопение, богатырские раскаты и прочие звуки, издаваемые спящим человеком, были не в счет.
По крайней мере, проводнице Вере Тихоновне они нисколько не мешали.
Она сидела на откидном сиденье напротив пятого купе и старательно записывала в блокнот:
- … но не более 15 минут кипятить. Не более! Затем чеснок и перец горошком… И лично я еще добавляю…
Все успокоились.
Путешествие продолжалось.