I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 1.8. Списанный герой. Обежав шахту, он неожиданно останавливается не у бригадира Ждановича, а возле меня-новичка Любимая поговорка: работящая среда. О Ждановиче: "Жданович лезет на глаза не для того, чтобы замазать глаза, а для того, чтобы выделить свою бригаду".

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

1.8. Списанный герой.

"Несчастна та страна, которая не рождает героев", - говорит пер­сонаж одной пьесы. "Несчастна та страна, которая нуждается в геро­ях",- возражает другой персонаж. Не будем спорить, кто из них прав. Бесспорен лишь факт, что каждое время рождает свои мифы и своих героев. О героях пишут, ими восхищаются. Каждый шаг героя стано­вится достоянием масс. Но меняются времена, рождаются новые ге­рои, а старые списываются. Как живут и что чувствуют герои строительства Саяно-Шушенской?

* *

Герои труда прораб М. Лесников, экскаваторщик А. Маршалов, ар­матурщик В. Поливщуков... Число героев на тысячу жителей в Майне-Черемушках было на порядок выше, чем по стране. В одном лишь семьдесят девятом высокие правительственные награды получили бо­лее пятисот человек. Конечно, это массовое награждение не идет в сравнение с "раздачей" 1958 года после Куйбышевской ГЭС. Тогда ордена и медали получили более пяти тысяч человек: двадцать пять геройских звезд, три сотни орденов Ленина и, что любопытно, - пол­торы сотни боевых наград (ордена Красной Звезды, медали "За боевые заслуги"). По всей видимости, боевые награды - охране заключенных.

Живут по соседству в Майне, пребывая на заслуженном отдыхе, Герои социалистического труда В. Поливщуков, М.Лесников, знаме­нитый шофер И.Кожура. В Саяногорске - "папа" Затовский, шеф сибирского СпецГЭМа, "дети" которого смонтировали турбины на всех сибирских ГЭС. Наезжает в гости, работающий на строительстве Петербургской дамбы бригадир плотников-бетонщиков Валерий По­зняков, бывший депутат Верховного Совета, бывший Герой труда бывшего Союза.

"Молния. Коллектив бригады плотников-бетонщиков управле­ния основных сооружений Валерия Познякова имени первопроходца космоса Ю.А.Гагарина первым в котловане завоевал переходящий приз-кубок имени Героя Социалистического Труда, старшего прора­ба УОСа М.Я. Лесникова... На стройку пришла радостная весть. Решением секретариата ЦК ВЛКСМ, коллегии Минэнерго СССР и президиума ЦК профсоюза по итогам социалистического соревнова­ния присвоено звание "Лучшая комсомольско-молодежная бригада Минэнерго СССР" и присуждена премия 750 рублей бригаде плотни­ков-бетонщиков УОС, где бригадиром Валерий Позняков... 9 сентяб­ря 1975 года". Нет книги о Саяно-Шушенской ГЭС, в которой не цитировались бы подобные "Молнии", нет книги без фотографии дол­говязого жилистого парня, с бригадой, в одиночку, на пару в обнимку с соперником по соревнованиям дважды героем Чичеровым с Ленинг­радского Металлического.

Если подойти поближе к бетонной плотине, на поверхности бетона можно увидеть белые и ржаво-красные подтеки. Это следы выщелачи­вания бетона и арматурной ржавчины, выносимые на поверхность фильтрующейся через тело плотины водой. Горину эти пятна каза­лись символами соленого пота и крови тех, кто клал бетон в тело плотины.

Комплексная бригада плотников-бетонщиков - это команда из полусотни-сотни здоровых (поначалу) молодых ребят. Их дело - "за­чистить" скалу основания, установить опалубку и арматуру, уложить бетон в блок, уплотнить бетон вибраторами, уберечь блок от промер­зания зимой и от преждевременного высыхания его поверхности ле­том. Работа в три смены, в любую погоду. Выдерживает такую работу не всякий. В тепляке, где ведутся работы - временном шатре над поверхностью бетонируемого блока, - жара, баня, на улице - сибир­ский мороз с ветерком, вибратор в руках - двухпудовая железяка, сотрясающая каждую косточку, каждую мышцу. Текучесть в такой бригаде на сибирской стройке сто человек в год. Но костяк, человек сорок, приживается и остается.

Звезда рабочей славы Валерия Познякова взошла на строительстве Красноярской ГЭС. После службы в армии уроженец Латвии Позня­ков завербовался на строительство. Попал в бригаду "короля бетона" Красноярской ГЭС М. Лесникова (тоже, естественно, Героя соцтруда). Бригада работала за себя и "за того парня". "Тем парнем" в бригаде был первый космонавт Ю.Гагарин. В октябре 1963 года Гагарин, буду­чи в гостях на Красноярской ГЭС, взял в руки лопату и вместе с Лесниковым, Позняковым и их коллегами уложил бетон в первый блок здания Красноярской ГЭС. С того дня Ю.Гагарин стал членом бригады, а лопата - тотемом строителей на сибирских стройках. Се­годня лопата лежит в музее Саяно-Шушенской ГЭС, она была непре­менной участницей всех ритуальных торжеств при закладке сооружений Красноярской и Саяно-Шушенской ГЭС, на ее черенке автографы "знатных людей" той эпохи, принимавших символическое участие в торжествах укладки "первого куба". Членство Ю.Гагарина в бригаде было не таким уж символическим: был первый космонавт в списке бригады и сто ребят делали сто одну норму: сто за себя и одну -"за того парня", в данном случае за космонавта Гагарина. Потом была у Валерия Нурекская ГЭС, потом Саяно-Шушенская, в последнее время - Петербургская дамба.

Сегодня мы с иронией вспоминаем "зулусские празднества" той эпохи: медь оркестров, вымпелы "Слава труду". Почти в каждой про­грамме "Время" люди видели столик возле белой лестницы в Кремле, У столика незабвенного Леонида Ильича, целующего награжденных передовиков и своих товарищей по Политбюро. Но кроме пропаганди­стской роли была в этих ритуалах времен застоя экономическая целе­сообразность. Эпоха великих строек руками зеков осталась позади.

Зек был удивительным строителем коммунизма, он в мгновение ока ломал любое орудие труда, выданное ему, и организовывал себе вы­нужденный простой. Никакие репрессии не могли побудить голодного раба к производительному труду. С началом оттепели шестидесятых количество зеков поубавилось, и строить стали, в основном, вольные. Работу плотника-бетонщика выдерживал не каждый вольный. Эта профессия держалась на "унтерах"-бригадирах. Рождался бригадир, например, так. В воинской части солдатам последнего года службы предлагали досрочную демобилизацию взамен на согласие поработать на стройке. Первые полгода такой строитель не имел даже на руках паспорта, потом получал. За это время начальство старалось помочь приехавшему укорениться. Даже о женах заботилось: в текстильных Иванове-Ярославле вербовало для сибирских строек девушек - потен­циальных невест для плотников-бетонщиков. Кто-то за полгода при­живался, и получив паспорт, оседал, кто-то уезжал. Наиболее смышленых и работящих из оставшихся со временем выдвигали в бригадиры. Выдвиженца поощряли, награждали, слагали миф. За это выдвинутый становился стержнем коллектива из полусотни работяг. В США рабочий-дорожник, плотник-бетонщик на строительстве ГЭС за тяжелый труд и бивуачную жизнь получает большие доллары. Страна Советов не могла заплатить этим людям по труду. Что такое премия 750 рублей на бригаду из ста человек?! Зато к мизерной пре­мии прилагался моральный стимул в виде почетного звания "Луч­ший".

Пути-дороги Горина проходили неподалеку от В.Позднякова, но никогда не пересекались. Живого Позднякова он не знал, а видел героя на фотографиях в газетах и журналах, на большой картине, висящей против музея Саяно-Шушенской ГЭС. Хотел Горин встре­титься с Валерием, но тот категорически отказался.

По-разному складывались судьбы этих ребят. Одни балдели от сла­вы, писали книги типа "Мой метод", превращались из рабочих в ук­рашения президиумов, другие путем "ударной возгонки" уходили в начальники (так случилось с А.Стахановым) и из хороших рабочих превращались в посредственных администраторов. Про Познякова написан добрый десяток книг и горы статей. Но сам он книг не напи­сал. Как был работягой, так им и остался. Таких героев как В.Позня­ков, задержавшихся на стройке на тридцать лет, очень немного.

И все же героев не очень любили. Даже таких, как Позняков. Выдвигали в герои не только по труду, но и по анкете. Есть на стройке, скажем, четыре работяги-бригадира, но первый - сын раскулаченно­го, второй - бывший полицай, третий сидел, лишь четвертый подходит - анкета чистая. Идет "большой бетон", бетонный завод барахлит, перебои с подачей бетона. Чьей бригаде бетон в первую очередь? Бри­гаде Позднякова, - как же, Герой, идет на рекорд. Кто едет с делега­цией во Францию? Опять же Герой. Работящих ребят больше, чем нужно Героев.

- Как относился В.Позняков к своему геройству? - спросил Горин у Г.К.Комарова, управляющего вторым трестом строителей дамбы. Геннадий Степанович Комаров работал с Валерием на Красноярской ГЭС, на Нурекской. Он пригласил Познякова на дамбу, их трест воз­вел все основные бетонные гидротехнические сооружения дамбы – водо- и судопропускные.

- Спокойно, - ответил Комаров, - Валера заработал свою звездочку горбом и знает об этом. Я повидал с полсотни бригадиров плотников-бетонщиков, Валера лучший из них. Никогда он не был нахлебником в бригаде. Расставит людей, даст задание и сам становится на рабочее место. Последние три года, когда строительство дамбы замерло, рабо­тает в порту. Его бригада построила для Балтийского морского паро­ходства цех по производству контейнеров для перевозки грузов морем и по железной дороге. Нынешний развал переживает тяжело. Говорит: "Что же вы, Геннадий Кузьмич, мы простые работяги, а вы куда смотрели, как допустили? Ведь это же не работа". Мы виноваты перед Валерой: позвали, а дать ничего не можем, живет с семьей в общежи­тии, работа и зарплата - сами знаете какие. Вот он и не хочет ни с кем встречаться. Виноваты мы перед Валерой.

* *

Герои - тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Позняков -не исключение. Горин долго колебался, писать или не писать, пересу­ды это или штрих к портрету? Как сказано в "Свидании" Б. Пастерна­ка,


Но кто он и откуда,

Когда от всех тех лет

Остались пересуды,

А нас на свете нет.


Добропорядочный семьянин, герой труда В.Позняков однажды влюбился. Влюбился в Лену Шахмаеву. Чтобы на корню пресечь воз­можные подозрения, надо сразу отметить, что любовь, о которой речь, - сугубо романтическая.

Лена тех времен - женщина для романтической любви вполне подходящая, - натура ищущая, порывистая. Для плотской - тоже пригодная (а это существенно и для платонической любви), из себя видная, плотная, рослая. По сегодняшним меркам несколько просто­ватая. По меркам простолюдина Чернышевского - красавица: ника­кой косметики, русая коса, округлое лицо с ямочками на щеках, настоящая крепкая русская баба. Таежница, выросла под Уссурий­ском, живет на Саянах, ходит в тайгу за брусникой с трехведерным коробом, летом подрабатывала, собирая в тайге побеги папоротника, который у нас с большой охотой покупают и затем поедают японцы.

Сама ремонтирует квартиру. Зимой окунается в ледяной Енисей по системе деда Порфирия Иванова, увлекается Кропоткиным, изучает "Розу мира" Д.Андреева. Вернее, так выглядела Лена до весны 1993 года. В декабре 93-го Горин увидел совсем другую Лену. Этакая про­долговатая красотка (двадцать дней голодания - и десяти килограм­мов веса как не бывало), с подведенными глазами, с современной прической, коса срезана. Читала уже не Д.Андреева, а "Дианетику" Хаббарда. Как всегда, хотела в новую веру обратить окружающих, в том числе и Горина. Чтобы окончательно сразить читателя, можно добавить, что Лена, живущая в таежных Черемушках - кандидат наук; в поселке всего четыре кандидата. Вот в эту Лену и влюбился В.Поздняков.

Лена, прочитав предыдущий абзац, сказала: "Господи, за что мне участь такая - быть "прекрасной дамой". Уж лучше бы подвернулся нормальный мужик со всеми вытекающими последствиями". Конеч­но, Горин мог бы указать на дефекты во внешнем и внутреннем облике Лены Шахмаевой. Но, во-первых, идеализированного облика требует логика повествования, а во-вторых, Горин сам неравнодушен к Лене.

Уезжая строить дамбу и покидая Черемушки, В.Позняков зашел к Лене и на прощание сказал: "Вот уезжаю. Помирать буду, ногой дрыг­ну и тебя вспомню".

В годы застоя была Лена активной комсомолкой, походы, строи­тельство горнолыжной трассы, спортивные соревнования. На Доски почета смотреть было некогда. О Познякове, конечно, слышала, но поначалу не подозревала, что тот долговязый мужик, который робко "клеился" к ней, и есть герой В.Позняков. Валерий ни разу не обмол­вился, что он герой, депутат, член ЦК ВЦСПС. Лена узнала это случайно: в один из первомайских праздников Валерий подвез Лену на своей "Волге" из Черемушек в Саяногорск. Лена пошла на демон­страцию в общей колонне, а Валерий занял подобающее его статусу место на трибуне.

В последний раз приезжал Валерий Позняков на Саяны поздней осенью 1993 года. Тянуло, видимо, Героя пройтись по дорогам былой славы. Заходил к осевшим в Черемушках старым знакомым с бутыл­кой коньяка. Заглянул в музей полюбоваться "боевой лопатой", ог­ромным вымпелом "Слава труду", который не раз поднимал в торжественные дни, пытался обнять хранительницу музея Эльвину Викторовну, чем заслужил ее неодобрение. Заходил он и к Лене с большим букетом роз, показывал руки: "Видишь? Уже не дрожат при встрече с тобой". Адреса ленинградского не оставлял. Не хотел, види­мо, признаваться, что герой Позняков с семьей живет в общаге. Гово­рил, что пошел в отпуск в ноябре только потому, что тошно находиться на работе. Не работа, а симуляция. "Помню, десять лет назад был с делегацией на большой стройке во Франции. Стояли мы на смотровой площадке, хорошо строят, организованно. И я старался так строить. Они так строили капитализм, а я - коммунизм. Они, наверно, продолжают строить, а я оказался не нужен, хотя строить пока еще умею".

Хранительница музея Э.В. Солодовникова, прочитав записки ска­зала:" Захар Ильич, зачем же так? К чему "неизменный Илья Кожу­ра, боевая лопатка, тотем?" Ведь люди воспринимали это всерьез". И да, и нет, Эльвина Викторовна. Стоя на митингах, люди не очень слушали ораторов на трибунах, курили, подтрунивали над комсоргом монтажников Иваном Красиковым, читавшим по бумажке рапорт ЦК комсомола, пили водку на свежем воздухе после митингов. И все-та­ки, приходили все, кто был "не в смену" и терпеливо стояли на морозе, но не ради речей и рапортов, не для того, чтобы выпить или полюбо­ваться на вымпел, а чтобы ощутить свою причастность к общему делу, почувствовать локоть работавшего рядом.

* *

Прохожий идет мимо стройки, подходит к строителю и спрашива­ет:

- Ты чем занимаешься?

- На хлеб зарабатываю. Подходит к другому:.

- А ты чем занимаешься?

- Не видишь что ли? Камень тешу. Подходит к третьему:

- Ну а ты чем занимаешься?

- Строю Руанский собор.

Эту притчу-анекдот рассказал Горину в трамвае по пути с работы Владимир Павлович Тарасенко, инженер группы АСУ ГЭС.

- Володя, а Вы что делаете здесь?

- Когда мальчишкой работал в бригаде Познякова, - строил круп­нейшую в мире ГЭС, собирался детей своих приводить: "Смотрите, дети, что папка ваш со товарищами соорудил". Потом делал на АСУ полезную, как мне казалось, работу. Сейчас зарабатываю деньги. В перспективе четвертый этап - работа из-под палки. Палка? - Отсутст­вие другой работы. "Не нравится - уходи", - говорит начальство. А куда пойдешь? Мы здесь на острове. Это не Петербург. Единственное место работы. Начальству это удобно. Никуда не денемся. Да нет, не плохо. Просто сама мысль, что выбора нет, гнетет. В большом городе есть возможность выбора, всегда можно сказать, "не понравится -плюну и уйду", у нас такого не скажешь.

Добрых десять лет Горин имел общие дела с программистом Тара­сенко, но о том, что Володя ходил в передовиках в знаменитой бригаде Познякова, узнал из книг. Впрочем, в Черемушках, каждый второй, если сам не герой, то сподвижник героя. "Сподвижник" родился и прошел начальную школу на бывшем золотом прииске Жайма Ман­ского района Красноярского края (была в Жайме только начальная школа). Прииска давно нет, золото кончилось, есть маленькая стан­ция на "трассе мужества" Абакан-Тайшет. Нет там и родичей Володи. В 1961-ом, когда Володе исполнилось десять лет, семья перебралась в Дивногорск, где начиналась большая стройка. Брат работал на строй­ке, Володя ходил в школу. Потом армия. В 1973-м брат перебрался на Саяны. К брату на Саяны приехал Володя после службы. Восемь лет проработал бетонщиком, вначале в бригаде Горбанева, потом у По­знякова. Учился заочно на математико-механическом факультете Уральского университета. В 1982-ом, будучи на пятом курсе, поменял физическую работу на умственную, стал программистом в группе АСУ ГЭС. В том же году женился. Двое детей. На чудо-богатыря не похож - высокий, сухопарый, в очках.

Лаборатория ЭТЛ (электротехническая лаборатория) - полсотни человек, делится на две автономных части: половина традиционная - группа релейной защиты, метрологическая группа, группа с двусмыс­ленным названием "возбуждения" (речь идет о системе возбуждения генератора), вторая половина лаборатории занимается АСУ - автома­тизированной системой управления ГЭС, из них половина электро­нщики, половина программисты. Некоторое время Тарасенко числился старшим над программистами. Теперь рядовой. По складу ума Владимир Павлович скептик, негативист, индивидуалист. Как скептик любое решение начальства ревизует, критически осмыслива­ет. Это не очень нравится начальству. Как индивидуалист Володя желает работать сам по себе. Такое впечатление, что ни Тарасенко, ни программисты, ни начальство не сожалеют о том, что Тарасенко пере­стал быть начальником.

В той работе, к которой имел отношение Горин, - создании системы автоматизированного контроля состояния сооружений, Владимир Павлович поначалу вел все программное и информационное обеспе­чение технических средств. Потом появились новые программисты, задачи множились, и Володя сосредоточился на драйверах - програм­мах, осуществляющих автоматизированный опрос датчиков системы. Поначалу опрос датчиков шел, по мнению Тарасенко, медленно, и он целый год занимался их совершенствованием, сократив время опроса втрое (хотя никакой настоятельной необходимости в ускорении опро­са не было). Никакие уговоры взяться за другую, более насущную, с точки зрения руководства, задачу на Тарасенко не действовали. "Я не кончил прежней задачи", - неизменно говорил Владимир Павлович. Горин знает немало людей, которым помог индивидуалист Тарасенко. Если чужая задача ему интересна, Володя может ею заниматься, не беря в расчет, чужая она или своя. Но делает это он, сохраняя свой имидж скептика и брюзги, что притупляет чувство благодарности в тех, кому помог программист Тарасенко.

Единственно возможный путь к демократии в России, по мнению Тарасенко, лежит через просвещенную тиранию. Только добрый дик­татор, наподобие Пиночета, может привести Россию к истинной де­мократии. Самая светлая личность на тусклом политическом небосклоне России - Юрий Владимирович Андропов. Как-то Горин заговорил с Тарасенко о приватизации Саянского алюминиевого заво­да. Эта история вызвала большой интерес в Саяногорске и его окрест­ностях. Некая загадочная фирма Ал Инвест в течение месяца скупила за наличные у работников завода их акции. Нечто аналогичное про­изошло и с двумя другими огромными алюминиевыми заводами Сиби­ри - Братским и Красноярским. Володя высказал свою точку зрения на эту проблему. Он довольно определенно заявил, что нынешний хозя­ин алюминиевых заводов Сибири живет в Калифорнии. "Вы можете назвать человека, который имеет по этому вопросу неопровержимые факты?" - спросил Горин. "Конечно, - спокойно ответил Тарасенко. -Директор ЦРУ". Вообще, Тарасенко считает, что нынешняя пере­стройка задумана в ЦРУ и проводится очень квалифицированно. А Володя ценит квалифицированную работу.

- Володя, каким был Валерий Позняков в Ваших глазах?

- Я вырос на большой стройке, и имя Познякова было для меня где-то рядом с именем Гагарина. Возможно, поэтому перешел к нему в бригаду. От разговоров о Гагарине и других знаменитых знакомых Позняков неизменно уклонялся. Вообще мужик он замкнутый, мало­контактный. Дружил, в основном, с теми немногими, с кем начинал на Красноярской. Был Валера человеком на месте. Настоящий про­фессионал, все умел лучше других членов бригады. Учил по принципу "делай, как я". На рабочем месте постоянно не стоял. Брался за виб­ратор или бензорез, если надо было научить или в авралы, когда людей не хватало. Приехал на стройку не один, привез своих ребят с Нурека, позвал нескольких старых знакомых из Красноярска. Приехавшие с Позняковым составили костяк бригады, остальные, как у всех, - вче­рашние солдаты. Никто в бригаде Познякова не бегал в поисках гвоз­дей, электродов, бригадир обеспечивал всем необходимым. Бригада никогда не была привилегированной. Привилегированными были бригады Полторана, Решетникова - они были самыми первыми. Бри­гада Познякова обычно затыкала дыры, начинала новое. Скажем, пришло время строить не только плотину, но и здание ГЭС, стали делить управление основных сооружений, выделять управление стро­ительства ГЭС. Первой строить здание ГЭС отправили бригаду Познякова. Работа новая, мало кто умел. А Позняков умел. Никогда Валера ничего себе не рвал. Давали - брал. Недостатки? Конечно, просчитать по-настоящему все возможные варианты он не мог, не хватало образования. И запас ненужный любил, как всякий советский хозяйственник. Надо - не надо, пусть лежит, на всякий случай.

- Оставили восемь лет в блоке след на здоровье?

- Остеохондроз заработал. Больше, пожалуй, ничего.

* *

Разговор с Тарасенко порадовал: он, Горин, пишет про Солсберийский собор, Тарасенко рассказывает про Руанский. Значит, они с Во­лодей "конгениальны", и "их камертоны попадают в резонанс".

Прочитав написанное о Познякове и себе, Тарасенко сказал:

- Главных замечаний у меня три. Первое. Историю с Позняковым и Леной надо обязательно убрать. Валера мужик серьезный. И отно­сился к этому всерьез. Отчасти потому и уехал с Саян. Об этой истории мало кто знал и выносить ее на всеобщее обозрение и зубоскальство - неэтично. Второе. Переписывал я драйверы не по своей прихоти, а по милости начальства. Это они надумали переносить опрос датчиков с машины СМ-2М на машину СМ 1210. Модули системы, РИМы в час­тности, не стыковались с новой машиной. (Чтобы немного развеять туман последней фразы, Горин вынужден сообщить, что между датчи­ками системы контроля и управляющей машиной среди прочих пред­метов, подключены этакие, похожие на холодильники, шкафы, именуемые РИМами, которые просто подсоединялись к старой маши­не СМ-2М и не стыковались с новой). Третье. Мою фамилию лучше убрать, для начальства я антигерой. Таким, как я, не место в книгах.

Горин был озадачен: если все, что просил Тарасенко, убрать, ниче­го не оставалось. Володя Тарасенко, видимо, считает, что нелюбовь к начальству, как и ответная нелюбовь начальства - неотъемлемый признак порядочности, индикатор честности. Горин решил, что, если он передаст решение вопроса "оставлять - не оставлять фамилию Тара­сенко" на усмотрение начальства, то репутация Володи не пострадает, а лишь может подорвать репутацию Горина. Начальство согласилось оставить. Что касается платонической любви, то Горин без колебаний берет грех на душу, ибо он нисколько не шутил, более того, был приятно удивлен, проникся теплым чувством к незнакомому челове­ку, и не его вина, что Валерий Позняков отказался от общения. Более того, автора больше смущает, не слишком ли идеальны и сентимен­тальны образы героя и его сподвижника. Но это пусть решают читате­ли. Не будем плохо думать о читателях, даже если среди них окажутся начальники. Если читатель о рассказанной любовной истории поду­мает плохо, то ему уже ничего в жизни не поможет.

1.9. Субчики.

Горин упомянул об одной памятной доске, той, что справа от две­рей, на которой золотом по мрамору имена тех, кто строил ГЭС. Слева от дверей точно такая же доска, на которой названия организаций - заводов, институтов, трестов, принимавших участие в строительстве и проектировании. Первый на доске - Красноярскгэсстрой. Сразу вслед идут четыре треста - Гидромонтаж, Спецгидроэнергомонтаж, Гидроэлектромонтаж, Гидроспецстрой. Это "субчики" - субподряд­чики, они тоже строят, выполняют так называемые специализирован­ные работы. Гидромонтаж - это турбинные водоводы, трубы диаметром большим, чем тоннель метро, затворы и сороудерживающие решетки на водопропускных отверстиях; Гидроэлектромонтаж - электрическое оборудование гидростанций; Спецгидроэнергомонтаж - турбины и генераторы; Гидроспецстрой - буровзрывные работы, инъектирование плотины и основания.

Монтажники - элита строителей. В годы застоя - элита и по квали­фикации, и по оплате, и по числу орденов и медалей, и даже по количеству выпиваемой водки на душу работающего. Все перечислен­ные выше качества находились в диалектической взаимосвязи. Фор­мально тресты эти находились в Москве-Ленинграде, но в столицах сидели чиновники, а собственно монтажники кочевали по большим стройкам. За кочевой образ жизни монтажникам сверх зарплаты пла­тили всяческие командировочные-колесные. Что особенно ценно, так это то, что командировочные не облагались алиментами. Потому в монтажники охотно шли квалифицированные рабочие сложной судь­бы, обремененные алиментами, которым тесно в больших городах из-за обилия милиционеров и вытрезвителей. Но как это бывает толь­ко в России, специалисты среди них попадались высококлассные (за что их награждали). Была такая эмпирическая закономерность: чем больше пьет, тем "золотее руки".

Однажды, когда Горин был в очередной командировке на Саянах, в комнату, где он сидел, вошел небольшой, аккуратный пожилой ин­теллигент в очках, кожаной курточке, синих брюках и ондатровой шапке-ушанке. Интеллигенту, видимо, надоело перебирать бумажки на своем письменном столе, и он зашел к знакомым потрепаться. Говорил интеллигент что-то про то, как он мечтает попасть в книгу рекордов Гиннеса, как человек, который не довел ни одного дела до конца. "Знаешь, кто заходил? - спросил сосед по комнате, когда сло­воохотливый старичок вышел, - это "папа" Затовский. Ему уже отме­чали семьдесят пять, а он по-прежнему работает. Монтажник и одновременно почетный монтажник. Учти - это не одно и то же. В почетных монтажниках числились министр, замминистры; бывший Директор вашего института Складнев - тоже почетный монтажник".

Эта встреча плюс сентиментальные воспоминания студенческих лет побудили Горина из всех "субчиков" для своих записок выбрать именно СпецГЭМ - трест Спецгидроэнергомонтаж, Сибирское управ­ление которого возглавляет Затовский.

Когда Горин первый раз зашел в синий двухэтажный дом, где рас­полагалась контора СпецГЭМа, дверь в кабинет хозяина была откры­та, в кабинете сидела посетительница, молодая миловидная женщина. Горин решил подождать и стал невольным свидетелем телефонного разговора:

- Я вам говорю - здравствуйте, Сергей Викторович, Затовский с вашего разрешения. У вас А. зарплату на днях получал? Сколько? Шестьсот тысяч? А жене дал только двести. Ей деньги нужны, зубы надо подлечить. Я ей выпишу сейчас ссуду тысяч на триста, пусть А. передаст с кем-нибудь еще денег. Маловато дал жене. Скажите, что Затовский просил. До свидания... Идите, милая. Думаю, что будет все нормально. На днях пришлет.

Вежливость "папы" Затовского подчас озадачивает. Говорят, что никогда при общении с подчиненными он не прибегает к брани. И надо же, если после неоднократных просьб сделать ту или иную работу, монтажник ее не выполняет, стоит пожаловаться Николаю Василье­вичу, все будет сделано. Это загадочное качество "папы" подвигнуло Горина на "малый социологический опрос": опросить нескольких че­ловек, чтобы составить обобщенный портрет вежливого монтажника.

Портретов получилось три: Затовский глазами человека снизу, он же глазами человека сверху, и, наконец, Затовский глазами человека со стороны - руководителя примерно его ранга.

Человек снизу: "Самый обходительный кавалер среди начальства. Когда я была еще вот такусенькая, еще на Красноярской ГЭС, мне часто приходилось голосовать - поднимать руку, чтобы остановить попутную машину. Затовский всегда останавливал и еще приятной беседой в пути развлекал. Потом Николай Васильевич долго работал в Бразилии. Когда вернулся, оказалось, что он прекрасно помнит незнакомую девчонку, которую подбирал на дорогах, даже имя по­мнит. Есть у Затовского хобби - ремонт часов. Лучше любого часовщи­ка. Всем бесплатно часы перечинил". Галантный кавалер Затовский одновременно и кавалер ордена Ленина, и лауреат Государственной премии СССР.

Человек сверху: "По общей культуре и эрудиции в СпецГЭМе равных Затовскому нет. Я его еще по МЭИ помню, учился он на два курса младше. Думал, что начальник из него не получится. А потом смотрю, начальствует и неплохо. Как уж это у него получается - не знаю. В оценках людей осторожен, уклончив, как все интеллигенты. Помню ездил к нему в Братск посоветоваться, кого на Асуан старшим на монтаж брать - Инюшина или Лохматикова, нынешнего управля­ющего трестом. "Лохматиков подходит, но как инженер, технический руководитель, Инюшин сильнее", - сказал Затовский. Отправили тог­да обоих. Видимо, правильно сделали.

На вопрос, почему монтажники его слушают, сам Затовский отве­тил: "Первые пятнадцать лет работы я их слушал, учился у них. Потом, когда разобрался, сам стал помаленьку учить. Учил чертежи читать, рассказывал про допуски и посадки. Учились с превеликой охотой. Английскому, конечно, выучить не мог. Если чертежи и доку­ментация на английском - самому приходилось читать. В нашем деле высокой науки нет, но бывает, что и азы, вроде знания, что тела при нагревании расширяются, полезны. Этих знаний у многих рабочих-монтажников нет. Помню на Красноярской ГЭС, зимой. Мороз минус тридцать. Стала бригада Калинкина собирать турбину. Вал лежал в помещении, на монтажной площадке, а рабочее колесо - на улице, на пирсе. Привозят колесо. Через час прибегает бригадир: "Николай Ва­сильевич, колесо на вал не лезет, надо на завод звонить." - А вы, - говорю бригадиру, - займитесь сегодня с ребятами чем-нибудь дру­гим, завтра одеть попробуйте. К завтрашнему дню колесо нагрелось и село на вал".

Наконец, мнение человека со стороны: "Первый раз я увидел Ни­колая Васильевича Затовского на Красноярской в конце шестидеся­тых. Сгорел подпятник первой машины. Все лучшие умы собрались возле разобранного подпятника, напряженная тишина. Вдруг откуда-то появляется невысокенький такой гражданин лет пятидесяти, под­ошел, спел песенку, протанцевал круг вокруг подпятника, сказал: “Повторение Братска” - и удалился. Я оторопел: это что за шут гороховый, - спрашиваю. Объяснили. Я знал двух Затовских. Один - этакий шутник с причудами, а другой - жесткий человек с черной записной книжкой. Сейчас преобладает второй, этакий комический дедушка из ковбойского фильма. А раньше - первый. Он и тогда чудил. Помню пуск десятого агрегата на Красноярской. Корреспонденты, те­левидение, гости, какие нужно, кого попало на такие мероприятия не пускали. Ну, и монтажники, конечно, здесь знатные: Вася Сахатырь, Миша Жданович под знаменами крутятся. И Николай Васильевич, этак в стороночке. А кто такой Николай Васильевич, все знали. Мон­тажники - гвардия строителей, а Затовский - их командир. Дед Боч­кин и Наймушин Иван Иванович на Братской всегда их выделяли. А как иначе? Все сроки в их руках: можно плотину построить, здание ГЭС, но пока монтажники не смонтируют - нет ничего. Гремел Затов­ский. И коллектив сумел подобрать, мастера экстра-класса попада­лись. Как они работали! Ни дня, ни ночи, ни выходных. И гуляли широко, как работали. Так вот, подходят корреспонденты к Затовско­му: "Николай Васильевич, расскажите..." Тот открещивается: "Да я что. Вот ребята, у них спросите... Ну ладно, не для эфира только, спрашивайте, я отвечу". Они спрашивают, он отвечает, а между отве­тами песенки поет, бормочет что-то несусветное. "Это я для того, чтобы вы мои ответы в передаче не использовали", - поясняет Нико­лай Васильевич. Через два дня по центральному радио интервью пере­дают с Затовским. Пение и бормотание вырезали, конечно. Почему жесткий? А вот почему. Были у него приближенные, элита для знамен и наград, преданная ему. И была черная кость. Таких нигде не держа­ли, а "папа" держал. Могли запить на неделю-другую. Потом прихо­дят, опустив голову. "Что же ты, Петя, - говорит Николай Васильевич вежливо, - подвел ты нас, мы так на тебя рассчитывали. Ну, иди, работай. Больше так не поступай". Сказал, черную книжку вынул и что-то записал. И он напомнит Пете об этом, будьте уверены. Когда надо будет ехать в какую-нибудь дыру, где денег мало, а работы не­впроворот. Позовет Николай Васильевич Петю, книжку черную выта­щит и напомнит. И поедет Петя, потому что деваться ему некуда. Помню одного, танкистом его все звали, ни кола, ни двора, в будке, прямо в здании ГЭС жил. Ходил всегда в спецодежде, другого ничего не имел. Но мастер был удивительный. Мог, когда трезвый был, и днем, и ночью работать. Парадоксально, но и те, из кого Затовский соки жал, тоже довольны им были: не даст "папа" пропасть. Большой психолог Николай Васильевич и человек непредсказуемый. Что самое лучшее, о нем могу сказать? Сделал много, и коллектив сумел создать уникальный. Другие герои его калибра давно под Москвой на "Фор­дах" к своим подмосковным коттеджам подъезжают, а этот в свои семьдесят пять живет в многоквартирном доме, машины не имеет, по Сибири мотается.

Танец вокруг сгоревшего подпятника Николай Васильевич пояс­нил так: "Лучшим умам, собравшимся вокруг подпятника, было это в новинку, а я видел уже четыре так же сгоревших на Братской. Маши­ны стали большими, удельное давление ротора на подпятник так ве­лико, что отжимало смазку. При пуске нужна была принудительная смазка, подача смазочного масла под давлением. Я увидел сгоревший подпятник, что делать стало ясно, стоять и морщить лоб было ни к чему".


В довоенные годы монтаж турбин производил непосредственно завод-изготовитель. Но 1937-38 годы прошлись и по Ленинградскому Металлическому заводу: были аре­стованы директор И.Н.Пенкин, технический директор М.И.Гринберг, главный конст­руктор гидротурбин Абэ и т.д. Отдел монтажа гидротурбин завода во главе с М.А. Барковским был "спрятан" профессором В.С. Баумгартом в тихую гавань - во ВНИИГ (до войны Баумгарт был заместителем директора, после войны - директором института, где работал впоследствии Горин). Делать в НИИ монтажникам было особенно нечего. От нечего делать сочиняли они "Правила технической эксплуатации электростанций". Отсидевшись пару лет, и убедившись, что гроза миновала, команда Рутковского перебралась в Ленгидропроект (тогда Ленгидэп) и приступила к монтажу финских турбин на недостроенных финнами ГЭС Энсо и Роухиала на реке Вуокса, отошедших Советскому Союзу в результате "победоносной" войны с Финляндией. Помешала Великая Отечественная. В войну финнам удалось на время вернуть свои

ГЭС вернее их развалины: гидростанции и целлюлозный комбинат при отступлении наши взорвали. В 1942 году Наркомэлектро в лице замнаркома Б.Е. Веденеева, начальника Главгидроэнергостроя Д.М.Юринова и не раз упоминавшегося выше, в войну главного инженера того же главка А.А.Белякова, назвали команду Рутковского спецконторой номер два Наркомэлектро. Организовано было все в лучших наших традициях. Работали в спецконторе ленинградцы, собранные с воинских частей, а контора располагалась в Москве. Лидер монтажников числился главным инженером, а начальниками были по совместительству то начальник Свирьстроя Б.А.Никольский, то начальник Гидромонтажа В.В. Ликин, то начальник строительства Энсо ГЭС П.С. Непорожний. В 1944 году не без борьбы конторе удалось перебраться в Ленинград.

День 25 января 1942 года был самым драматическим для ленинградской энергети­ки: мощность в городской сети упала до нуля. В сентябре 1942 года, после прокладки кабеля по дну Ладожского озера, город стал получать с Волховской ГЭС пятнадцать тысяч киловатт. Сразу после перемирия с Финляндией, вышедшей из войны в 1944-ом, контора Рутковского за сорок пять дней смонтировала один из четырех гидроагре­гатов ГЭС Роухиала, и в последние дни 44-го город получил еще двадцать пять тысяч киловатт. В 1947 году контора была переименована в трест СпецГЭМ, и ее возглавил Рутковский. На этом кончается предыстория славного СпецГЭМа.


Затовский в СпецГЭМе с его основания. В войну - Нива-2 на Коль­ском и Узбекистан, потом Усть-Каменогорск в Казахстане и Мингечаур в Азербайджане. Дальше пошли гиганты пятидесятых - Волго-Дон, Куйбышевская и Сталинградская ГЭС.

Чтобы собрать изготовленные на заводе турбину и генератор мощ­ностью в двадцать тысяч киловатт, не требовалось ничего, кроме рук, умеющих работать. И работали поначалу в СпецГЭМе больше умель­цы, самородки, инженеров было немного. Другое дело агрегат единич­ной мощностью в двести двадцать тысяч, как в Братске, установка вертикально с точностью до сотых долей миллиметра и стыковка меж­ду собой валов огромных турбин и генераторов, наладка электро-гидравлических регуляторов скорости агрегатов потребовали в начале шестидесятых вливания в трест инженеров.

Весной 1961 года на Братский участок СпецГЭМа, которым коман­довал Затовский, распределилось четыре однокурсника Горина. Один из них, Генрих Козловский, стал главным инженером у Николая Ва­сильевича. На Украину к монтажникам попали однокурсники Горина В.Миронов и С.Станкевич, ныне заместитель начальника треста. У Станкевича на Днепровском участке, в Каневе, под давлением устав­ших от скитаний по сибирским стройкам жен, оседали под вишнями и днепровскими осокорями постаревшие бригадиры монтажников Затовского-Козловского, герои Братска, Красноярска, Усть-Илима, Ви­люя, Хантайки, Зеи. Уехали Герой труда В.Я.Сахатырь, кавалеры орденов Ленина М.М. Жданович, Е.О.Сафронов. Гена Козловский оглох, ходит со слуховым аппаратом. Падал в ущелье на газике Слава Станкевич, когда монтировал агрегаты на пограничной ирано-совет­ской ГЭС на реке Араке. Остался жив, но в больницах пролежал немало. Скоропостижно умер в Югославии Борис Луконин, тоже од­нокурсник Горина, работавший у Затовского в Братске. А.Дубовик, В.Миронов, В.Коваленко... Жизнь ребят промелькнула в пути: Си­бирь, Средняя Азия, Ближний Восток, Вьетнам, Бразилия - как у путешественника Миклухо-Маклая. И неизвестно, кому было проще находить общий язык: Миклухо-Маклаю с папуасами, или им со СГЭМовской вольницей.

* *

Монтаж по книге монтажника Деменчука. (Январь-март 1970г). Явление папы народу.

Сгэмовский автобус особняком стоит напротив общей останов­ки. На ней толпа приплясывает, поджидая городской транспорт, а к этому не идут. Знают - автобус для аристократов. Посторонних в него не сажают. То из одного, то из другого подъезда, гулко щелк­нув дверью, выбегают те самые аристократы в засаленных ватни­ках и ныряют в тепло автобусного нутра. И разваливаются на сиденьях, как люди, знающие себе цену.

Монтажный поток новой смены разбивается о металлические будки бригад и ограждение шахты десятого агрегата. Снимая с себя шарфы, ушанки и ватники, сгэмовцы уже смотрят вниз, что доба­вилось там с утра до вечера...

- Я вам говорю: здравствуйте! - певуче доносится из-за спин монтажников. Папа появился - начальник здешнего СГЭМа, Он здо­ровается с каждым, слегка приплясывая и улыбаясь.

- Позвольте узнать: как ваше самочувствие? - приговаривает одному. - А когда ваша супруга подарит нам нового монтажника? -приговаривает другому. - А на вас, молодой человек, к нам поступил исполнительный лист: не взыщите, но расходы свои вам придется несколько убавить, - приговаривает третьему. И не только приго­варивает, но и умеет выслушать ответы, что не каждому спраши­вающему присуще. Потом, сцепив руки сзади, он меленькими шажками с реактивной скоростью обегает по окружности шахту десятого агрегата. Мимолетного взгляда его цепким глазам доста­точно, чтобы уяснить, что в данный момент здесь происходит. Но это для папы еще не повод, чтобы куда-нибудь вмешаться. "Я вам говорю: отсутствие указаний - еще не повод для бездействия", - любимейшая из его поговорок.

Обежав шахту, он неожиданно останавливается не у бригадира Ждановича, а возле меня-новичка,

- Что мы теперь делаем? - интересуется пританцовывая. - Брус таскаем, Николай Васильевич. Подушку для вала турбины делаем. Жданович тут придумал, как шестерку статора выставлять.

- Ин-те-рес-но, ин-те-рес-но, - ест он меня глазами, комично покачивая головой. - Будьте столь любезны, посвятите меня в открытие Михал Михалыча.

Понимаю, чего он хочет, тоже включаюсь в игру и начинаю рассказывать. - Ин-те-рес-но, ин-те-рес-но, - улыбается папа, -позвольте - говорит - узнать, что у вас в карманах? - Он запускает руку в куртку и брюки новенького, вытаскивает содержимое и с улы­бочкой напевает

- Винтики-гаечки, винтики-гаечки, это значит, очень хорошо. Пожалуйста, ваши вещи. Я вам говорю: до свидания! - И он стремительно уходит, приплясывая и помахивая руками, как обрадованный и осчастливленный человек. Идет через весь зал в свою каморку, заваленную отечественными и зарубежными изданиями по всем ви­дам турбин и генераторов.

Папа и рабочий класс.

Шахта дивногорского агрегата — опусти высотный дом, и тот утонет. Если попытаться осветить ее строго вертикально про­жектором, то свет, вероятно, потеряется в бетонной сверхноре и не дойдет до днища отсасывающей трубы. Жутковатая и впечат­ляющая картина. Спускаются монтажники в эту преисподнюю: из машзала в генераторный отсек, потом ниже — в турбинный, а от­туда по скобяному трапу в бетонном лазе уже к спиральной камере. В боку ее бронированная округлая задвижка. Втискиваются в нее задом и, нащупав ногами лестницу, сползают еще на двенадцать метров, в улитку спиральной камеры. Здесь ветер сквозит - ледя­ной, пробивающий насквозь любую одежду. Ниже спиральной камеры еще можно спуститься метров на пятнадцать-двадцать, в отса­сывающую трубу, но монтажникам надо чуть выше быть - на рабо­чем колесе. Забираются туда. Спускают монтажники болты на леса под рабочее колесо, кишат друг над другом.

- Бу-бу-бу, - встречает их бурчание бригадира Ильи Матвеевича Калинкина - Калины, как его зовут в обиходе. - Бу-бу-бу, добре, что пришли - И задирает тут же голову вверх.

Из-под неба кран опускает связку болтов, в каждом шестьдесят килограмм веса, двадцать восемь штук. Четыре с лишним тонны сползает на головы. Внимание на лицах, клешни в рукавицах, а душа в пятки не уходит - придавит, и там достанет.

- Бу-бу-бу, принимай, ребята! - командует Калина, а руки самого вровень со всеми вверх вытянулись. - Бу-бу-бу, отдавайте стропы, ребята!

Вчерашнюю смену из-за Калины целый скандал произошел. Вра­чиха заявилась с осмотром. Люди на больших высотах работают, а она давай кровяное давление измерять. У Матвеича - двести вер­хнее, а он баллоны с кислородом по восемьдесят килограмм таскает.

- Берестов?! Где Берестов?! - доносится сверху.

- Саня! Ползи сюда - тебя кличут. Берестов выползает на рабо­чее колесо и задирает голову. Из турбинного отсека лицо Сахатырши смотрит, инструментальщицы участка. - Затовский тебя вызывает! - кричит она. - Зачем? - отзывается Саня, а сердце так начинает барабанить в груди, словно не один, а десять болтов на него навалили. - Не в курсе! - пожимает Раиса плечами - Зашел сейчас и послал за тобой! - Бу-бу-бу, что-то новое в папе, - удивля­ется Калина, который знает папу добрых десять лет, а то и более.

- Иди, раз кличут - отпускает бугор.

Берестов лезет вверх, спешит - лицо красными яблоками пошло. Доселе, когда папе кто-то требовался, через усилитель вызывали, а тут гонец. Случилось что-то. Две малые дочки без взрослого в до­ме... А может, что по работе?

Бежать от агрегата надо через весь зал - полкилометра. Нагнал у пятой машины Сахатыршу - та снова руками развела: ничего, мол, не понимаю. Надбавил тогда Саня ходу и уже у первой машины увидел семенящего к себе Затовского.

- Мы вам говорим: спа-си-бо! - схватив руку Сани, нараспев начал он. - Бе-ри-те мою ма-ши-ну и езжайте в роддом! У вас родился сын, как белый сыр! Спасибо за монтажника. Вечером ко мне загляните -фруктов дам и сладостей для пущей радости. - И папа засеменил по залу к пусковой машине - только кепка-восмиклинка наподобие ро­машки замелькала.

Кадровая политика. ( Рассказ шофера Карелина).

- Недавно отсюда чуть не уехал. Ты Комкова Валентина знал?

- Прораба?.. Знал, На Нурекскую ГЭС уехал, главным инженером нового участка.

- Папа здесь разрешил Валентину любых двадцать человек с со­бой взять, кто захочет, конечно. Я тоже заявление подал. Через неделю список вывесили, смотрю, меня нет. Думаю: спросить надо папу. А он, как назло, а может, нарочно избегает меня. Потом все уехали. Тут папа ко мне подбегает. Руку жмет. Говорит: с вашего разрешения, мы доедем с вами до котлована. Конечно, говорю, Нико­лай Васильевич!.. Ну, едем, значит. Интересуюсь: а вы зачем, Нико­лай Васильевич, меня из нурекского списка вычеркнули? Он поворачивается ко мне удивленно - Разве? Что-то не помню вашей фамилии! И сразу же: а у нас вам плохо? - Не плохо - говорю, - но квартира у меня двухкомнатная, а семья - сами знаете, какая. Дое­хали мы, он за руку попрощался, спел "подумаем-подумаем" и пошел. Через неделю папа в полвосьмого в гараж прибегает. Раскланялся и бумажку мне в руку. Вот, ордер на трехкомнатную квартиру. Бери­те, с нашего разрешения, машину на целый день и переезжайте.

Квартиры, монтажники и Бочкин.

- Евгений Федорович Зайцев всех звал на проводинах к себе на Ингури. Мы на Мамакане с ним в одном доме жили. Мужик он нашен­ский, ладить с людьми умеет. На что ваш Бочкин - резкий мужик, и тот к нему симпатии с Иркутской ГЭС проявляет. Перед монта­жом на Иркутской Зайцев к Бочкину приезжал - прорабство там организовывать. И сумел как-то к деду подойти. Тот и говорит Зайцеву по секрету: в следующее воскресенье, мол, день строителей, все в тайгу гулять поедут, на Ерши, а вот каменный восьмиквартирный дом к заселению готовится, так пока все праздновать бу­дут, вы его и заселяйте с вещами. Там видно будет... И мы въехали в него. Вечером с гулянки вернулись начальники дирекции, скандал под­няли, а Бочкин, мол, разберемся, примем меры... Неделю поотлынивал от всяких решений, а потом и сказал: куда же мы их с детьми выкинем, монтажников. А в Дивногорске вообще ни один монтажник в бараке не жил. Прилетела в Дивногорск мамаканская гвардия Зай­цева. Бочкин как старых знакомых сразу принял и по секрету сказал: артисты кино "На диком бреге" снимают, мы им два подъезда в пятиэтажном доме выделили, а на днях они уезжают — занимайте потихоньку, и дело с концами.

Папа и инженеры.

Сегодня папа проводил ликбез со своими помощниками. В начале смены меня и Просветова послали помогать на испытания стерж­ней. Приволокли мы с Иваном тяжеленный экранированный ящик со ртутью, установили двухметровые колбы вдоль статора, настро­или много другой аппаратуры. Заводские шефы и наши инженеры, помощники Затовского толпой собрались. Подали сжатый воздух в стержень, включили измерительный прибор - ртуть от давления выше шкалы измерения подскочила. Затовский в испытаниях как бы не участвовал - поодаль прохаживался. И вот осечка. Папа тут как тут. Засвистел песенку, прищуренно манометр с колбой осмотрел и достал блокнот с ручкой.

- Подсчитаем-подсчитаем, - запел он, выводя цифры. Высота ртутного столба равняется семьсот сорока миллиметрам. Так и пишем...

- Николай Васильевич, - раздается робкий голос, - семьсот шес­тьдесят.

- Разве?! - повернул к тому удивленное лицо и пропел - Спа-си-бо за поправку. - Итак умножаем...

После вмешательства Затовского испытания прошли нормаль­но. Папа окинул всех молниеносным взглядом:

- Вот что, милые мои, инженеры должны помнить, чему их в средней школе учили. Идите в прорабку, мы и без вас тут управимся. С вашего разрешения, мы ждем вас утром всех с расчетами на герме­тичность обмотки, на температурные и воздушные испытания. Утром ждем, утром ждем! Не забывайте! Я вам говорю: до свида­ния! И покинул озадаченных помощников танцующей походочкой.

Уроки на пользу.

Непонятно откуда появился главный инженер Козловский. Рос­лый такой, благообразный и с неизменной улыбочкой, схожей как две капли воды с папиными проявлениями радости.

- Я вам говорю здра-вствуйте. Как мы дежурим, позвольте уз­нать? Мы вас зовем: пожалуйте за мной.

18 февраля 1970 года. Монтаж.

- Захватывающее зрелище - опускание в статор девятисоттон­ного ротора. Народа в машзал набивается - ни пройти, ни про­ехать. Его величество по такелажу Палатин с нависшими надбровьями расшвыривает всех плечами, и знающие предпочита­ют держаться за его спиной, нежели перед его лицом. Под потолком съехались два пятисоттонных крана. Палатин единолично что-то выкрикивает смазливым крановщицам Тане Кирпатовской и Гале Боченковой. Вот пожилой, сморщенный Палатин шибанул плечом глазеющего прораба строителей, чтоб не путался под ногами, и как ни в чем ни бывало, продолжил свою телепатию с поднебесными крановщицами. Он такой: когда священнодействует с тяжестями, ему не указ ни начальник, ни сам министр.

Стоим на фланце статора, как часовые друг около друга по всей окружности. У каждого в руках по картонке — толщина, как на книжных обложках. И вот красная шайба шестнадцати метров в диаметре начинает опускаться на нас. Тысяча тонн без шестиде­сяти на голову ползет - о-го-го! Это киношникам хорошо с камера­ми сверху снимать - снизу никого не видно. Только мы во главе со Ждановичем и папой.

И ротор все ниже и ниже к нам приближается. Прижимаем кар­тонки к стенкам статора — это единственная роскошь точности, допустимая между полюсами ротора и железом статора. Железная громина повинуется движением губ Палатина и прямо по нашим картонкам входит на свое место. Академик Палатин — по-другому не назовешь.

Примечание. Спустя девять лет, при монтаже первого агрегата Саяно-Шушенской, ротор слегка качнуло (на долю секунды не одно­временно тормознули краны). Ротор задел статор. После потопа 79 года не держали напряжения, в первую очередь, стержни там, где задели при монтаже.

Папа шутит.

Любимая поговорка: работящая среда.

Любимые пословицы: "Если о каком-то человеке я невысокого мнения, - это еще не значит, что он не должен жить". "Мы за мир и трали-вали".

О Ждановиче: "Жданович лезет на глаза не для того, чтобы замазать глаза, а для того, чтобы выделить свою бригаду". Папа и начальство.

У деда вчера пусковая комиссия заседала. Один из заместителей начальника строительства докладывал:

- Шестнадцатого надо пускать на холостых, а там ничем и не пахнет.

- А вы принюхивались? - Все покатились со смеху. - Мы вам говорим: сетевые графики у нас есть, обязательства выполняем, остальные вопросы решаем, с вашего позволения, исключительно в рабочем порядке.

Пуск десятого (16 марта 1970).

Шестнадцатого, как обещали сгэмовцы, десятый был поставлен на холостые обороты. Гостей поналетело, понаехало, понабежало - монтажникам негде было подступиться. Ребята, усталые, пере­мазанные, почти не спавшие восемь недель, уселись в сторонке, по-над стенкой на досках. Юбилейный задрожал от оборотов - девятьсот шестьдесят тонн ротор генератора, тысяча четыре­ста тонн ротор турбины, скорость на ободе - пять километров в минуту. Кто-то речи произносил, и "ура" кричал кто-то, и пятаки ставил ребром на крестовину - стояли, не падая, значит, добро сделано, не бьет машину. Потом все разошлись, лишь монтажники остались со своим многотрудным детищем. На всех узлах агрегата дежурных выставили, а остальных отдыхать отправили.

Истекли трое суток. Когда папа скомандовал остановить маши­ну, и когда мастак по этой части Тихомиров поворотом маховичка закрыл лопатки направляющего аппарата, в зал из-под рифленки повалил дым. Я впервые был на такой операции. Пожара только нам недоставало. Подошел к главному инженеру Козловскому и поинте­ресовался.

- Разве мы не знаем, что ротор тормозится на такой скорости, что колодки дымят? Надеюсь вам это понятно? Все нормально, все нормально, - и руками замахал, как папа.

Парни Сахатыря раскидали подпятник и вытащили на проверку все двадцать четыре сегмента по шестьсот килограмм каждый. Проверять будут - все щелочки вынюхивать.

Испытания.

С двадцати часов до нуля всех домой отпустили - нас, четырнад­цать во главе со Ждановичем, остались на самое главное: высоко­вольтные испытание генератора. Проводят их после холостой прокрутки, и они являются как бы венцом многолетней работы конструкторов, заводчан и монтажников. Самый тревожный, вол­нующий и радостный момент. Доступ на агрегат всем закрыли. Наладчики протянули экранированные провода. Мы промеж стато­ром и тормозными тумбами втискивали свернутые пополам в ла­донь шириной резиновые маты.

Папа то появлялся на виду, то исчезал - закинув руки назад и сцепив пальцы за бедрами, он быстренькими шажками обегивал под­пятник, выходил в генераторный отсек и тут кружил с обнаженной, начинающей седеть головой. Отчетливо округлившиеся зрачки, плотно сжатые обуженные челюсти да пульсирующая на правой стороне шеи надутая вена говорят о том, что сердце его переме­стилось в район горла.

Главный инженер Козловский сидит неподвижно. Несколько вы­тянутое, серовато-коричневого оттенка лицо, сопутствующее, как правило, блондинам, броские глаза, обращающие внимание по­стороннего. Снующие временами наладчики поздороваются с ним -кивнет, не отрывая взгляда, в ожидании главного - выдержит ста­тор или нет после трехдневных вибраций на холостом ходу. Бог –что захочет, человек - что сможет. "Под вашу ответственность", многое заводчане ему доверяли. Сидит неподвижно, хотя неподвиж­ным не назовешь. Не только технарь, но и "доставала". Более чем привлекательной жене Козловского вряд ли удавалось за эти годы вдосталь видеться с мужем, хотя и работает в сгэмовской конторе рядом. "Щучье веление" пока что из сказок в жизнь не перекочевало. Приходится иной раз уподобливаться Остапу Бендеру в его настырности, пробойности, целеустремленности. И ныне ведь всяк добр, да не на всякого.

- Внимание!.. Подают — произнес прораб Коля Горев.

Помимо природных зарев, мне пришлось повидать и военные: и как Волга горела две недели, когда фашисты разбомбили нефтесиндикат, и горючее огненной лавиной текло и текло по воде, и как сам Сталинград пылал по ночам, и как горел Будапешт наблюдал сопля­ком-юнгой с борта военного катера - повидал, одним словом, всякие отсветы. Однако не с чем сравнить эти призрачные короны, созда­ваемые и управляемые человеком. И когда в третий раз утонуло в темени дивное диво, четырнадцать человек заорали "Ура!"

* *

Десятый агрегат на Красноярской пускался к 100-летию со дня рождения Ленина. Четверть века пролетело. На дворе 7 января 1995 года. Рождество Христово. Похоже, что Затовский встречает Рождест­во в дороге. Горин вчера звонил к нему домой. Папа еще не вернулся с Курейки, запускает очередную машину (последнюю: на ближайшие пять лет пусков не предвидится). Обещал вернуться к новому году и застрял, путь не близкий, пересадки в Игарке и Красноярске.

Перед отъездом Затовский дал Горину рукопись книги "своего" сгэмовского писателя-романтика Деменчука, из текста которой на­стоящая "выжимка". Хотел Горин вернуть рукопись: сам десятого января уезжает из Черемушек. Придется оставить кому-нибудь. Сам Деменчук тяжело болен, лечится в Сочи.

По возвращении в Петербург Горин отправился на Гончарную ули­цу в контору Козловского. Понять блондин Гена или брюнет уже нельзя: лысина побольше ленинской. Пока Горин пил чай с заморским пирожным, Козловский прочитал главу о Затовском, после чего внес свои дополнения и коррективы.

- Про жесткость папы тебе говорил человек со стороны, не монтаж­ник. Бил Затовский только тех, кто мог устоять. Но тех, кто упал - всегда поддерживал. Был у нас электрогазосварщик экстра-класса Мошников Иван Иванович. Четыре раза его из партии исключали за пьянство. Каждый раз Затовский вмешивался: "Не исключайте, это последнее, что у него осталось". Никогда Мошникова папа ни в какую дыру не посылал. Помнил, что у человека неизлечимо больная жена в больнице, и он один растит дочь. Прежде чем в дыры рабочих посы­лать, папа ездил туда сам. Заставлял работать, но сам работал в три раза больше.

Про исполнительный лист и фрукты-сладости, думаю, что Демен­чук присочинил: никогда папа на людях такое не говорил, в кабинете с глазу на глаз сообщал об исполнительных листах, и не фамильярни­чал до такой степени при своих. Шуточки были больше для посторон­них. Какие уж тут шутки, когда рабочий день начинался в восемь утра и кончался планеркой в двадцать три часа.

Пьянки монтажников Затовский пресекал жестко, зато после рабо­ты на морозе сам без просьб выписывал спирт.

Насчет лучших умов и сгоревшего подпятника первой машины на Красноярской хочу заметить, что не один папа понимал, в чем дело. У Братской и Красноярской машин были разные главные конструкторы. Орлов, главный конструктор Красноярской, был принципиальным противником принудительной смазки подпятника Мы не сомнева­лись, что без принудительной смазки не обойтись и все для ее органи­зации привезли из Братска. Когда баббит подпятника подплавился, тут же все необходимое для смазки оборудовали. Стоял в кружке "лучших умов" тогдашний главный инженер СпецГЭМа Рутковский. Когда "раскидали" подпятник, Рутковский сказал: "Упрессовали!" Это он имел в виду Орлова, вынужденного согласиться на принуди­тельную смазку.

Насчет того, что труднее монтировать - большие машины или ма­ленькие, позволю не согласиться с тобой. Точность монтажа на боль­ших и малых машинах одинаковая, но большие мы монтировали, имея над головой семисоттонные краны, а наши предшественники все дела­ли вручную, лебедками, тросами. Это было более высокое ремесло. На больших ГЭС была специализация: турбинисты, генераторщики, од­ни занимаются статором, другие - ротором. На маленькой ГЭС все делали одни и те же люди. Я считаю, что старые монтажники были сильнее нас.

Шутник Затовский в деле человек очень серьезный. По моему, его голубая мечта - умереть на рабочем месте. Ему семьдесят шесть, а он сам летит на Курейку. Самое большое управление держит в руках. Не только техническую сторону, но и хозяйственную, что очень непросто в наше время. Мы сейчас все как домашние животные, выпущенные на волю, в лес. Кто-то погибнет, кто-то выживет. Николай Васильевич выживет.

Примечание. Генрих Станиславович Козловский дал Горину понять, что тот писал о монтажнике Затовском со слов "посторон­них", не монтажников. Это не совсем так. На Затовского Горина вы­вел монтажник-коммунист Олесь Грек. Кое-что рассказывал о "папе". Свой рассказ о Затовском Грек закончил словами: "Беспар­тийный большевик".