I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 1.4. Исторический техсовет.

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

1.4. Исторический техсовет.

Технический совет собрался в конце марта 92-го года. Проходил он в малом актовом зале Ленгидропроекта, в новом "небоскребе" на Ко­мендантском аэродроме. Новое здание в сравнении с московским со­братом, что на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе, было снаружи не столь внушительно: этажей на десять ниже ("всего" двадцать), но столь же неудобно для работы. Большие неуютные ком­наты-залы, узенькие замысловатые коридорчики, пустая трата вре­мени в ожидании лифтов. Если верить ученику 3. Фрейда Отто Ранку, вся жизнь человека - преодоление травмы рождения. Зародышу было хорошо в утробе матери, тепло, уютно. Появление на свет - травма. Любовь к замкнутым пространствам, к уютным малым помещениям форма преодоления травмы рождения. Уму непостижимо, как царст­венные особы могли нормально спать в огромных проходных залах Зимнего дворца. Московские и ленинградские проектировщики ак­тивно боролись с травмой рождения, перегораживая неуютные комна­ты шкафами. Людям, которым иногда надо подумать, прежде чем начертить, особенно хочется побороться с несправедливостью судьбы и выгородить себе уединенный уголок.

Техсовет был утомительно-длинным, тянулся с 10 утра до пяти вечера. В молодости Захар Ильич посчитал бы такое сборище глупо­стью и напрасной тратой времени: собрались люди, которые прекрасно знают состояние сооружений и рассказывают друг другу известные вещи. Никаких решений на техсоветах не принимается, решения и протоколы готовятся заранее, чуть корректируются на заседаниях, формально освящаются голосованием и скрепляются подписями после заседаний. Но опыт научил, что бумага - решение техсовета, под которой все хором подпишутся, рано или поздно пригодится. Ибо мир принадлежит дилетантам - администраторам, депутатам, журнали­стам, политическим деятелям и другим радетелям народа. У них свои игры и интересы, рано или поздно, у них непременно возникнут воп­росы и сомнения: крепка ли плотина, туда ли течет вода, не хотят ли "спецы" оставить народ в дураках. Тогда-то и понадобится решение техсовета - свидетельство круговой поруки спецов.

В зале собрались люди из нескольких организаций и члены гидро­технической секции государственной комиссии по приемке ГЭС в экс­плуатацию. Председателем секции был пока Николай Семенович Розанов, но все уже знали, что вот-вот председателем будет Храпков Анатолий Александрович, тот самый Храпков, который в предыдущей главе включен в список главных действующих лиц настоящего пове­ствования. Розанову семьдесят семь, еще бодр, но поездки на пере­кладных через всю страну, хождения по потернам и крутым железным лестницам на ГЭС уже не для него.

От строителей приехал "сам" Кирилл Константинович Кузьмин. Тоже не мальчик - семьдесят пять, но больше шестидесяти не дашь. Директор ГЭС В.И.Брызгалов не приехал. То ли, действительно, за­нят, то ли обиделся, что совещание проходит не у него на ГЭС, а у проектировщиков. Делегацию эксплуатационников возглавлял заве­дующий лабораторией гидротехнических сооружений Виктор Ана­тольевич Булатов. Из "молодых" - лет сорок пять. "Со стороны" позвали нескольких профессоров Политехнического института, два человека приехали из Московского Гидропроекта: главный инженер проекта и главный расчетчик плотины Ингури ГЭС, похожей по кон­струкции и соизмеримой по масштабу с Саяно-Шушенской.


Ленинградскую отраслевую науку представляла делегация из десяти человек, работавших в одном институте с Гориным. Поскольку главная забота и головная боль - нарастающая из года в год фильтрация воды через тело плотины и берега, то фильтрационщики прибыли в полном составе. Это три женщины пенсионного возра­ста: доктор наук О.Н.Носова, кандидат наук Л.Н.Павловская (дочь классика россий­ской гидравлики академика Н.Н.Павловского и одновременно жена ректора Политехнического института членкора Ю.С.Васильева) и не доктор и не кандидат О.Г.Марголина. Славных женщин отраслевого НИИ представляла также старшая "натурщица" Саян Э.К.Александровская. (Слово "натурщица" взято в кавычки не случайно, ибо смысл его отличен от общепринятого: Эльвира Константиновна не позировала художникам, а трактовала натурные наблюдения за сооружениями). В мужскую половину делегации вошли три человека, чьи имена выбиты золотом на памятной мраморной доске: куратор научных работ по Саянам, "отец" водобойного колодца, гидравлик Григорий Львович Рубинштейн, прочнист-экспериментатор Сер­гей Сергеевич Антонов и Николай Семенович Розанов. Три прочих - Храпков Анато­лий Александрович, Горин Захар Ильич и "самый юный" (48 лет) расчетчик Андрей Всеволодович Вовкушевский.

Внимательный читатель, возможно заметил, что этот и предыдущий абзацы набра­ны мелким шрифтом. Такие абзацы будут встречаться и далее по тексту. В них масса имен и фамилий, удержать которые в голове не под силу даже самому внимательному, даже самому доброжелательному постороннему человеку. Наличие вставок, набран­ных мелким шрифтом, - следствие избранного жанра: автор взялся рассказать о гидроэнергетиках. Заказчик хотел, чтобы в книге были фамилии тех, чьим потом политы бетон и железо ГЭС. Возможно, отчасти ради этого заказана книга. Автор честно старался выполнить социальный заказ. Внимание! Посторонний читатель может, или вернее, должен пропускать абзацы, набранные мелким шрифтом. Те коллеги, которым интересно лишь названа или нет его фамилия, наоборот, могут пропускать все и читать только абзацы, набранные мелким шрифтом. Литературный прием автор позаимствовал из научной литературы. В одной известной математиче­ской монографии, например, автор в первых строках введения сообщает, что абзацы, помеченные звездочками, читатель может опустить. В конце введения приведен длин­ный перечень лиц, которым автор приносит благодарности. Кусок этот выделен звез­дочками. Горину прием понравился, хотя не исключено, что тем, кто оказался выделенным звездочками, прием мог показаться шуткой дурного тона.


Большинство в зале - Ленгидропроектовцы, человек тридцать-сорок. Все люди знакомые. Менее знакомы Горину были "субчики" - субподрядчики из московских Гидроспецпроекта и Гидроспецстроя, занимавшиеся на ГЭС цементацией - нагнетанием цементных и дру­гих растворов в трещины и швы плотины и основания, чтобы не допу­стить проникновения в плотину и под нее воды. До сдачи в постоянную эксплуатацию плотину требовалось подлатать. Чтобы договориться, где и чем латать, нужны были цементаторы.

Вел техсовет главный инженер Ленгидропроекта. Была в Ленгидропроекте непонятная Горину традиция: директор витал в каких-то эмпиреях и практически не принимал участия в обсуждении техниче­ских вопросов, все замыкалось на главном инженере. Особенно стран­но это было при нынешнем директоре Ю.А.Григорьеве. Когда-то Юрий Александрович возглавлял отдел рабочего проектирования на Красноярской ГЭС, получил за нее Государственную премию и был в прошлом опытным проектировщиком. Директора НИИ, в котором работал Горин, не отделялись китайской стеной от технических про­блем.

Докладчиков было шестеро. Начал М.Г.Александров, описал об­щую ситуацию. Потом основной расчетчик плотины Н.А.Вульфович рассказал, что и как считали в последний год-два. Потом шли Эльвира Константиновна Александровская и Горин из ВНИИГа. За ними -Булатов с Саян. Последним докладчиком был Храпков. Потом - вы­ступления в прениях.

Все докладчики начинали и кончали на оптимистической ноте: плотина получилась отменная, ведет себя, тьфу-тьфу, пока отлично, но в лечении трещин и повторной цементации строительных швов нуждается. В середине же докладов опытный глаз заметил бы ложку дегтя, некоторое беспокойство: плотина активно жила, процессы трещинообразования и количество фильтрующейся воды через тело пло­тины год от года росли. Особенно настораживало то, что говорил Булатов: появилась третья магистральная трещина в плотине.


Трещин в бетонной плотине много - тысячи. Усадочные микротрещины вокруг камней крупного заполнителя, на них никто не обращает внимания. Трещины протя­женностью до нескольких метров и раскрытием до миллиметра, возникающие при строительстве от неравномерного разогрева бетона при гидратации цемента (реакции взаимодействия цемента с водой и образования цементного камня). Эти трещины фик­сируют, с ними борются при возведении плотины: понижают тепловыделение цемента, охлаждают бетонную кладку. Фиксируют наличие трещин живые люди, и чем тща­тельнее наблюдатель, тем больше зафиксированных трещин. "Количество температур­ных трещин в бетоне прямо прапорционально добросовестности наблюдателя",- шутит Кузьмин. Главный "фиксатор" трещин на Саянах Леонид Маркин из СибВНИИГа работал на редкость тщательно, поэтому температурных трещин в Саянской плотине "больше", чем в других. Но Булатов говорил о других трещинах, гораздо более масштаб­ных, соизмеримых с размером конструкции. Магистральные трещины появляются при нагружении плотины. Если плотина правильно запроектирована и возведена без боль­ших отступлений от проекта, таких трещин не должно быть. Первая магистральная горизонтальная трещина на контакте плотины с основанием длиной метров двести и глубиной метров двадцать пять (при толщине плотины по подошве 110 метров) была обнаружена в начале восьмидесятых. Потом вторая, на сорок метров выше. И вот уже третья, еще 12 метрами выше. Неприятно, хотя и не смертельно.


Одни докладчики рассказывали, что они измеряли на плотине, другие - как ее рассчитали, и все сопоставляли измеренные парамет­ры с расчетными. Если спросить у Горина, есть ли такая наука "гидро­технические сооружения", то в двадцать лет он бы твердо ответил "есть", в тридцать - "нет", в пятьдесят - не знал, что ответить. Фор­мально в номенклатуре специальностей числится под соответствую­щим номером, а в действительности - трудно сказать. Большинство из присутствовавших в зале практиков обладало немалым багажом раз­розненных и приблизительных знаний. Многие, особенно старики, знали массу прецедентов и судили о плотинах не "по закону", а как в английском суде, по прецедентам. По отношению к точным наукам были они нигилистами и верили расчету, если его результаты совпа­дали с их внутренним голосом. Они уверенно переставляли слова "пе­ремещение, деформация, напряжение", и от частого употребления им казалось, что понимают значения повторяемых слов.

Большинство местных теоретиков имели наивное представление о том, что стоит за произносимыми словами, понимали так, "как напи­сано в книжке". А в книжке описана была модель, а не жизнь. Эта модель предполагала, что плотина состоит не из атомов, молекул, кристаллов, как учили в средней школе, а являет собой нечто аморф­ное, бесконечно делимое (или неделимое на дискретные частицы), именуемое континуумом. А в бетоне частицы цемента, песок, гравий, камни размером до пятнадцати сантиметров в поперечнике. В книж­ках предполагалось, что материал плотины - сплошная непрерывная среда, а плотина вся в трещинах. Хорошенький континуум. Внутри континуума - силы взаимодействия, именуемые напряжениями, ко­торые принимаются условно равными нулю, если конструкция не на­гружена. В теории напряжения - силы взаимодействия на бесконечно малой площадке континуума. Расчетчики численными методами оп­ределяют в плотине напряжения - силы взаимодействия, осредненные на базе двадцать метров, такова разрешающая способность современ­ных методов расчета. Измеряют в натуре напряжения, осредненные на базе сорок сантиметров, так устроены измерительные приборы. И для всего одно слово - напряжение, создающее иллюзию идентично­сти того, что вычисляют и измеряют. Как справедливо заметили клас­сики, специалист подобен флюсу. Людей, умевших не только рассчитывать или измерять, но соединявших в себе точное знание, доверие и скепсис по отношению к этому знанию, понимавших что такое перенос данных модели на натуру, в зале было немного, - от силы человек пять-шесть. Хорошо понимал это, пожалуй, Толя Храп­ков, бывший начальник Горина, член государственной комиссии по приемке ГЭС в постоянную эксплуатацию. Неплохо - москвич Борис Фрадкин. Двадцать лет назад Борис насчитал в Саяно-Шушенской плотине большие растяжения, такие большие, что ему не очень пове­рили. Судя по магистральным трещинам, возникшим там, где Борис предсказывал большие растяжения, видимо, он оказался прав.

Пожалуй, самые большие нарекания Николая Семеновича Розано­ва вызвал именно предыдущий абзац. Он был убежденным жрецом отраслевой науки, считал, что обывателю знать этого "не положено", что не гоже специалисту выносить свои сомнения на суд публики. Очень распространенная позиция: многие врачи считают, что больно­му знать правду о своей болезни ни к чему, есть юристы, которые убеждены, что знание законов вредит непрофессионалам. Л.Н.Тол­стой писал, что жрецы науки, отцы церкви и государства стремятся поддержать три главных суеверия, поразивших людей: суеверие госу­дарства - слепую веру, что кучка праздных людей знает, как управ­лять остальными, суеверие церкви - веру, что истина открыта раз и навсегда, и суеверие науки - веру в то, что наука знает однозначный ответ на все практические вопросы. Обратная сторона суеверия - ни­гилизм.

Себя Горин, естественно, относил к числу свободных от суеверия и нигилизма. Одновременно Горин отдавал себе отчет, что от понима­ния до умения - дистанция огромного размера. Понимающий Храпков не умел нормально даже забить гвоздя в стену. Нигилисты и суевер­ные умели выпустить рабочий чертеж, умели строить. Этим они пре­восходили и дополняли "понимающих", без них не было бы Саян.

В силу своих представлений о собственной персоне, Горин пытался поучать. Его доклад напоминал лекцию: он пытался пояснить, что "есть перемещение и перемещение, напряжение и напряжение" и не надо их отождествлять и сравнивать напрямую. Это раздражало слу­шателей. Они считали, что ликбез с обсуждением основ они перерос­ли, они не школьники, пусть лучше докладчик скажет на сколько переместился гребень плотины по расчету и на какую величину он переместился в натуре. Горин раздражался, в свою очередь. Сидящим в зале кажется, что проще понятия "перемещение" ничего не бывает. Школьник знает, что перемещение это изменение координат точки в пространстве. А если эта точка в пространстве то есть, то нет? Скажем, точка на гребне плотины. Построили плотину до половины и загрузи­ли половиной нагрузки. Построенная половина плотины под нагруз­кой прогнулись и переместились. А гребень? Ведь его пока еще нет. Можно разными способами определить перемещения гребня в расчете и при измерении его в натуре, можно по-разному их сравнивать. Ин­женер-проектировщик зачастую брал одно число по имени перемеще­ние у расчетчика, другое - у измерителя (с того момента, когда эти измерения начинались) и сравнивал, а когда числа не совпадали, -становился нигилистом: считал, что или расчет неверен или измерили неточно.

Храпков вел себя не так глупо, как Горин. Он не пытался развеять суеверия коллег. Его выступление вообще было не на рассматривав­шуюся тему. Толе были нужны деньги на проведение расчетов плоти­ны на сейсмические воздействия. После землетрясения в Армении пересмотрели сейсмичность района, нужно было проверить, выдер­жит ли плотина более мощный сейсмический толчок. В коротком энергичном выступлении Храпков пугнул коллег сейсмической опас­ностью, озадачил несколькими новыми непонятными большинству словами и добился, записи в протокол о необходимости финансирова­ния. Толя знал, что истина рождается не в спорах на совещаниях.

"Понимающий" Борис Фрадкин, как человек приглашенный, вел себя осторожно: выступая в прениях сделал несколько дельных заме­чаний по мелочам и не пускался в глобальные рассуждения.

Как всегда на таких совещаниях, когда выступали представители одной организации Александровская и Горин, между ними возникла полемика. Эльвира Александровская была в числе основоположников, прошла Красноярскую и Саяно-Шушенскую ГЭС от самого начала, имя ее золотыми буквами было выбито на памятной доске строителей ГЭС. Горина Александровская считала еще "молокососом". Все к это­му давно привыкли и не реагировали на их разногласия.

"Отстрелявшись", Горин выступал четвертым, Захар Ильич огля­дел повнимательнее зал. Молодых не было. Сидели коллеги, с которы­ми работал четверть века назад в Гидропроекте. Сидели бывшие учителя, профессора-политехники. Они знали друг друга много лет, были "на ты". Дружили домами, ссорились, мирились, интриговали, выручали друг друга, "копали" друг под друга. Горин смотрел на людей, выходивших на плохо гнущихся ногах к трибуне. Смотрел на этих старых людей, и было грустно. Первый бетон в плотину уложили в начале семидесятых, двадцать лет назад. Проектировать начали на десять лет раньше. Плотина сопровождала последние тридцать лет их жизнь. Они о ней спорили, вокруг нее "кормились". Саянская плотина и еще несколько подобных сооружений придавали значительность и смысл их существованию, создавали имидж, вес в обществе. Их на­граждали за такие объекты орденами и премиями. Они жили под сенью формулы вождя мирового пролетариата: "Коммунизм - это есть советская власть плюс электрификация всей страны". И вот герой романа В.Аксенова, прочитав эту формулу на транспаранте, спросил: "Только и всего?" К нему присоединились другие. Ценности смени­лись, декорации поменялись. Начался демонтаж коммунизма, а по­путно и разгром электроэнергетики.

И демократы, и монархисты, и интернационалисты, и национали­сты объединились на платформе критики гидроэнергетики. Для них та же Саяно-Шушенская ГЭС была прямой наследницей сталинских "великих строек коммунизма", возводившихся руками сотен тысяч заключенных. Люди, работавшие в Гидропроекте, когда-то носили лампасы и погоны с голубым кантом: Гидропроект был в системе НКВД. Горин помнил, как в детстве приходил к ним в дом друг отца

Михаил Борисович Варковецкий в кителе, майорских погонах, обая­тельный человек, замечательно игравший на рояле. Плохо разбираясь в оттенках голубых кантов на погонах, Захар думал, что дядя Миша -боевой летчик и гордился этим знакомством. На самом деле дядя Миша был гидрогеологом и работал в Ленгидропроекте. По определе­нию, и дядя Миша, и люди, сидевшие в зале, стали врагами демокра­тии. Появился на экранах фильм "экологического ужаса" под названием "Плотина", появилась масса ругательных статей в газетах и журналах. Гидроэнергетическое строительство в стране было свер­нуто.

В годы застоя треугольник ВНИИГ-Гидропроект-Политехнический жил неплохо. Он служил основанием пирамиды, вершина кото­рой была в Москве, "у котла". Было в Москве министерство, главки в лице их начальников и главных инженеров. Был ЦК в обличий секто­ра, курировавшего гидроэнергетику. Вершина пирамиды "спускала фонды и ресурсы", на которые "треугольник" жил, давала ордена и премии, которыми обитатели "треугольника" гордились. В знак при­знательности "треугольник" сочинял начальству нужные бумаги, ко­торые люди "с вершины" несли в папках на самый верх, готовил начальникам диссертации. Ибо с годами, начальники менялись и спи­санные опускались с вершины в "треугольник". Научный титул, при­пасенный в бытность начальником, помогал "бывшим" обрести достойную экологическую нишу. Было все это. И быть иначе не могло. Такие были правила игры. Все мы живем по законам и правилам, писаным и неписаным, которые диктует время и среда. "Прикажет государь быть акушером - буду". Эти слова Кукольника Н.Е. Салты­ков-Щедрин привел в "Помпадурах и помпадуршах". Кто живет ина­че - становится изгоем - праведником или преступником.

Но было и другое. Был план ГОЭЛРО, первая в мире государствен­ная Энергетическая программа, после которой "в избах зажглась лам­почка Ильича". Только энергетический кризис 1973 года заставил все развитые страны мира обзавестись подобными программами. После войны были станции на Волге, заложившие основу "большой химии" и давшие энергию на Урал для атомной бомбы. Были сибирские ГЭС на Ангаре и Енисее в годы оттепели и застоя. Они дали то сырье, продавая которое мы кормимся сегодня - алюминий, целлюлозу, лес.

Сорок лет Горин жил среди этих людей, учился, работал. Сегодня Родина забыла о тех, кто сидел на техсовете. Даже ругать перестали. Они еще собираются, говорят об ушедших уже в прошлое плотинах. На новые сооружения у страны денег нет. Да и есть ли страна - не ясно.

Сейчас, в период "антитезиса", огульного отрицания прошлого Горин часто вспоминал статью Г.Федотова, убежденного противника большевизма. Там на нескольких страницах идут фразы, перед кото­рыми, чередуясь стоят буквы "П" и "Б". Буквой "П" помечены пре­ступления советской власти, буквой "Б" - благодеяния. Люди сидевшие в зале, были не на последних ролях у советской власти. Они уходят. Что останется в памяти людей? Книжки времен застоя, где "гром победы раздавался"? Или огульное охаивание наших дней? За плечами этих людей целая эпоха, по-своему великая, по-своему жес­токая. И они заслуживают памятника. Правдивого и нелицеприятно­го.

* *

Домой с техсовета Горин возвращался вместе со своим другом и учителем Леонидом Александровичем Розиным. У Розина он писал дипломную работу, у него был в аспирантуре. Разговор в трамвае шел о том, как прожить на зарплату заведующего кафедрой.

Через год один из участников техсовета - назвал его "историче­ским". После него старики в таком полном составе уже не собирались. Все реже приходит на работу Николай Семенович Розанов, лежит в постели после инсульта его приятель С.А. Фрид, аттестованный в кни­ге В. Рушкиса как главный расчетчик Саянской плотины на ранних стадиях ее проектирования, не выбирается из больниц М.Г.Александ­ров.

Грустно. Хотя, в каком-то смысле этим людям повезло. Ушли в прошлое их ордена, ушла в прошлое их молодость, уйдут, со време­нем, и они, и их критики. А плотина останется. Останется вместе со своими достоинствами и недостатками. Останется как визитная кар­точка двадцатого века. Как египетские пирамиды, как Кельнский и Миланский соборы, как шпиль Солсберийского собора.