I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 1.7. Кадры, которые решали все. Говорил об этом Константин Владимирович спокойно, буднично, словно речь шла не о нем. Юра в те годы учился в институте, был еще совсем неопытный. Он думает, что на Красноярскую ГЭС я попал, потому что он уговорил. Что им двигало? В чем был его завод? Не похоже. Почти наверняка - для себя, для своей дурацкой гордыни, желания быть выше других. А в итоге - я не знал ни одного человека, который бы его любил, более того, - относился к нему с теплотой, уважал без опаски, ка

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

1.7. Кадры, которые решали все.

Бочкин, Смирнов, Цесарский, Севенард-старший... Фамилии лю­дей, которые будили воспоминания, рождали горечь и сожаление: умерла та страна, хорошая, плохая - неважно, важно - твоя, умирала та профессия, навсегда, на время - неважно, важно, что для тебя -навсегда. Эстафета прерывалась.

Кто теперь помнит героев труда Андрея Ефимовича Бочкина и Семена Григорьевича Цесарского? Что от них, "сталинских соколов", героев довоенных и послевоенных пятилеток осталось "в памяти на­родной"? Разве что улица Бочкина в Дивногорске да улица Цесарско­го в Мурмашах. У каждого очевидца свой Бочкин и Цесарский. Для одних - популисты, митинговые крикуны, для других - плоть и кровь народная, для Горина - руководители, созвучные эпохе... Из осколков не склеить волшебного зеркала, в котором бы ожили эти люди. Но пока остались те, кто ними работали, пусть их рассказы сохранят хотя бы осколки.

Намерение посвятить отдельную главу тем, кто стоял "у истоков" Красноярскгэсстроя, возникло у Горина после встречи с Севенардом-старшим. Отец главного строителя дамбы вместе с Цесарским - отцы-основатели Красноярскгэсстроя, начинали еще до Бочкина и Смирнова.

Был такой "посадочный" довоенный анекдот. Бежит по улице га­зетчик: "Шесть условий Сталина, три копейки цена, грош цена каж­дому условию". Товарищ Сталин в период построения социализма сформулировал шесть важнейших условий, которые все должны были знать назубок. Наиважнейшее условие: "Кадры в период реконструк­ции решают все". И были выдвинуты в годы пятилеток такие кадры, которым было дозволено решать все.

* *

Однажды при встрече Ю.К. Севенард обронил, что на днях приез­жает в Петербург на несколько дней его отец.

- Юрий Константинович, хотелось бы с ним встретиться и погово­рить.

- Я его попрошу о встрече, но не обещаю, все-таки 88 лет.

По дороге домой Горин вспоминал телепередачи последних лет, где было пролито столько слез по маковкам затопленных Рыбинским во­дохранилищем церквей. Севенард-старший возглавлял строительство Рыбинской ГЭС. Значит он тот антихрист, который затопил церкви по маковки. Что он скажет? О чем вспомнит? О том, что перед войной планы по сводке леса с ложа водохранилища выполнялись на тридцать процентов? Гнали основные сооружения. Вряд ли. Скорее всего, вспомнит, что пускалась Рыбинская ГЭС осенью военного 1941 года, что тогда было не до маковок, что в битве за Москву не последней была

Рыбинская ГЭС: она спасла столицу от энергетической смерти. А чи­татель пусть помнит и то, и другое. Да, такие как Константин Севенард, не выполняли плана по сводке леса. Но их детище помогло отстоять Москву. И пусть читатель решает: судить К.Севенарда или считать героем-спасителем Москвы. И пусть мысленно поставит себя на их место, перед выбором: "Немцы под Москвой. Что делать? Топить или не топить?"

Константину Севенарду восемьдесят восемь. Старики такого воз­раста обычно выглядят неряшливо, дома облачены в пижамы, халаты, старые тренировочные. Этот подтянутый, даже несколько франтова­тый: белая рубашка, галстук, серые брюки, темные очки. Больше шестидесяти пяти не дашь. На спинке стула пиджак с орденскими планками. Как бы невзначай, Горин подошел к стулу рассмотреть орденские колодки: медалей за победы над Германией и Японией не заметил. Видимо, не воевал.

- Извините, что я в темных очках. Две операции на глаза, сбри­ты брови и ресницы, заменили почти все: новые хрусталики и еще что-то. После первой операции врачи думали, что не выживу.

Говорил об этом Константин Владимирович спокойно, буднично, словно речь шла не о нем.

- Своей родословной особенно не интересовался. Так что ничего определенного о роде Севенардов сказать не могу. Родился в Осташ­кове Тверской губернии. Отношусь к пятому поколению российских Севенардов. Первый Севенард эмигрировал из Франции в наполеонов­скую эпоху. Разговоры о том, что Севенарды - родственники марша­ла Е. Богарне, реальной почвы не имеют. Мой старший брат, будучи в первую мировую войну в экспедиционном корпусе во Франции, пы­тался отыскать семейные корни. Но ничего определенного не узнал. В анкете происхождения не скрывал. Писал "из дворян".

Учился в ленинградском электротехническом. Покойный Иван Васильевич Егиазаров открыл там специальность "гидроэнергети­ка". Было всего два выпуска. Потом в ЛЭТИ остались только слабо­точники, а все связанное с энергетикой в Ленинграде сосредоточилось в политехническом. Иван Васильевич, не выдержав конкуренции с Александром Александровичем Морозовым, уехал из Ленинграда к себе в Армению. Мы были первым его выпуском. Это 1930 год. Диплом мой был - проект Убинской ГЭС на Алтае. После окончания несколько выпускников, и я в том числе, поехали на Ал­тай. На Алтае начинал заместителем главного инженера строи­тельства Ульбинской ГЭС.

Проектировали ленинградцы — проектная группа Свирьстроя под командой Ржевского, консультантом был американец, профессор Торпен. Основное сооружение — каменнонабросная плотина высотой 50 метров с экраном из лиственницы, верховая грань почти верти­кальная - десять к одному. Сегодня вряд ли рискнули бы возводить такое смелое сооружение. Ничего, стоит. Долго работал главным инженером треста Алтайстрой. Строил не столько гидротехниче­ские сооружения, сколько заводы на рудном Алтае - Лениногорск, Усть-Каменогорск. На Алтае пробыл двадцать лет. Там родились дети, Юрий, его сестра.

В 1948 году вызывают в Москву и предлагают сменить Инюшина на строительстве Иртышской ГЭС. (Не путать с монтажником Инюшиным сыном, упомянутым в первой части записок - З.Г.). С Инюшиным мы были старые знакомые, очень не хотелось ехать на место живого дееспособного человека. Я стал отказываться. Мою просьбу удовлетворили и отправили на восстановление Верхне-Волжского каскада. Так я попал на Рыбинскую и Угличскую ГЭС.

Рыбинская ГЭС пускалась в спешке в первые месяцы войны. Зда­ния ГЭС не было, оба работавших агрегата были под временными шатрами, под грудами строительного мусора. Это их и спасло. При­летели немцы бомбить. Бомбы сбросили неудачно, в водохранилище. Потом прилетели разведчики фотографировать. Увидели мусор и обломки и решили, что ГЭС уничтожена. Никаких маковок я не затапливал, приехал после войны, в 1948-ом восстанавливать. На­до сказать, что перед войной тогдашний начальник Главгидроэнергостроя Б.Е.Веденеев был категорически против большей части затоплений, ратовал за обвалование мелководий. Не послушались. Страна готовилась к войне.

Будь я моложе, вышел бы с предложением организовать акционер­ное общество по возвращению затопленных земель Верхнего Повол­жья за право владения осушенными землями лет на пятьдесят. Всю Волгу сейчас не поднять. Был такой проект. Предлагали его в свое время Н.И.Рыжкову. Общая стоимость - миллиардов тридцать в ценах застойного периода. А Рыбинское и Угличское водохранилища - вполне; процентов шестьдесят затопленных земель можно вер­нуть. Потом, когда строили Горьковскую ГЭС, таких безобразий не позволяли, Костромскую котловину обваловали с помощью гидро­механизации.

Горьковскую ГЭС построили быстро: первый агрегат пустили в 1955 году, а через год— все восемь. Первым секретарем обкома тогда был Игнатов. Он предложил мне перейти в совнархоз, возглавить строительство. Хорошее было время. Пятьдесят восемь строи­тельных организаций, разобщенность, неразбериха. Постепенно наладили взаимодействие. Придумали "горьковский метод строи­тельства жилья". Суть метода в следующем. Обращаешься на Горьковский автозавод: "Вам жилье нужно? Сможете выделить 200 человек рабочих, не корректируя плана завода?" Находят. Идешь на кирпичный завод: "Жилье нужно? Сможете сверх плана дать под будущее жилье ... штук кирпича?" И так далее. Потом запретили. Решили, что метод не социалистический. Сам Никита Сергеевич

Хрущев приезжал знакомиться с нашей работой. Я делал доклад на бюро обкома о наших планах. После моего доклада Хрущев говорит: "Ничего у вас не получится". Я стал возражать. Игнатов меня ногой под столом. Вижу - генеральный раздражается. Спохватился, говорю: "Спасибо Н.С. за ценные советы, в дальнейшей работе уч­тем" . Гроза миновала.

Юра в те годы учился в институте, был еще совсем неопытный. Он думает, что на Красноярскую ГЭС я попал, потому что он уговорил. А было это так.

В 1958 году был торжественный пуск Куйбышевской ГЭС. На торжествах Н.С.Хрущев сказал, что гидротехническое строитель­ство надо сворачивать и строить тепловые электростанции. Это был первый ощутимый удар по развитию гидроэнергетики. А на следующий год было в Москве большое совещание. Меня попросили подготовить доклад в защиту гидроэнергетики. Идет совещание. День проходит, второй. Меня на трибуну не зовут. Я в недоумении. На третий день приходит на совещание Хрущев. Вызывают на три­буну. Я доложил. В ту же ночь, в три часа, звонок по телефону: срочно прибыть в аэропорт. В аэропорту высокое начальство -предсовмина А.Н.Косыгин, министр энергетики И.Т.Новиков. Сроч­но вылетаем в Красноярск. Решать на месте строить - не строить Красноярскую ГЭС. Так решил Хрущев после совещания. Тогда мне и предложили быть главным инженером.

Начальником строительства назначили С.Г.Цесарского. Вели­кий был строитель и обаятельный человек. Поселился он в Красно­ярске, а не на стройке. Зря, конечно. Хотя сорок километров не бог весть какое расстояние - меньше часа на машине. Только лишние разговоры. Всякие байки про него ходили. Например, как однажды на юге он опоздал на теплоход, догнал теплоход на катере, заставил остановиться и взять его.

Никакого осуждения фокусов С.Г. в рассказе К.В. не было. Восхи­щения удалью - тоже. Просто было и было. О причудах С.Г. Цесарско­го Горин тоже кое-что знал. К примеру, "барская баня". На Кольском полуострове, в общественной бане поселка Зареченск каждое воскрес­ное утро, до открытия, имела место быть "барская баня". Парился "сам" с приближенными. Приглашение в баню было высшей формой поощрения, что-то вроде медали "За доблестный труд". Баню готовил не больше не меньше начальник жилищно-коммунального отдела, обеспечивал пар, квас, пиво, копченую рыбку. С.Г. считал такой бан­ный сеанс по целительной силе эквивалентным месяцу лечения в Мацесте. Знал он многие бани страны, и его во многих банях помнили и уважали.

- Многие считали, что к снятию Цесарского я имел отношение, - продолжал К.В. - Когда приехали корреспонденты "Комсомольской правды", шли выборы в партком. Список из пятнадцати человек был, как всегда, подготовлен и согласован заранее. Зачитывают список. Хотят приступить к голосованию. Вдруг кто-то предлага­ет продолжить выдвижение. Голосуют за это. Предлагают шест­надцатого - меня. Я чувствую подвох, пытаюсь взять самоотвод, говорю, что от администрации в списке есть Цесарский, давайте включим кого-нибудь от женщин или от профсоюзов. Самоотвод не принимают, голосуют. Не проходит в партком один человек - Це­сарский. В то время это означало, что начальником ему не быть. Через две недели вызывают меня ко второму секретарю крайкома. "Принимай стройку",- говорит второй. Я отказываюсь. "Ну-ну, -говорит,- сам заварил кашу, организовал заговор, а теперь в кус­ты". А убрать Цесарского, видимо, решили из-за истории с коррес­пондентами "Комсомольской правды". Вот тогда прислали А.Е. Бочкина.

С Бочкиным у нас не заладилось, и я уехал в Прибалтику, строил Плявиньскую ГЭС. Потом Нурекская. Сейчас сижу вот в Таджики­стане, на Рогунской ГЭС, числюсь у них вроде консультанта, все надеюсь достроить.

* *

С.Г.Цесарского Горин "видел в деле" несколькими годами позже,

- в 1961-63 годах на Кольском полуострове. "Сталинский сокол" был тогда слегка пощипан: "погорел" на Красноярской ГЭС и был вынуж­ден с потерей персональной "полярки" вернуться назад на Кольский. Сгорел на ерунде. Не учел, что оттепель, не культ.

Семен Григорьевич привык работать в атакующем стиле (в граж­данскую - красный кавалерист). Атакующий стиль, нетерпение - ти­пично российская черта. Здесь не любят "совланут-совланут" (постепенно-постепенно). А иногда надо бы.

В начале каждого строительства в те годы давали зарок не спешить: сперва подготовительный период (дороги, жилье, промбаза), а потом

- основная стройка. И каждый раз - "время вперед": начинали стро­ить, поселив народ в палатках и бараках, при недостроенном бетонном заводе, при неподготовленных дорогах. Так было и на Красноярской. Приехали на стройку корреспонденты "Комсомольской правды". Увидели, в каких условиях живет народ - пошли к Семену Григорье­вичу. Цесарский, бывший зам. наркома морского флота, бывший ге­нерал НКВД, строивший военно-морские базы Северного флота (любил вспоминать: "тридцать пять тысяч человек, и все по пояс в ледяной воде"), незваных гостей послал подальше. Но сопляки из газеты оказались настырные и добились снятия Цесарского - отте­пель.

Вернувшись на Кольский полуостров, С.Г. возглавил трест Ковдагэсстрой. Есть у южного побережья Белого моря река Ковда - цепочка озер соединенных бурными протоками, последняя из которых впада­ет в Белое море. На Ковде возводился каскад ГЭС.

Приехал туда в группу рабочего проектирования Захар Ильич ле­том 1961 года. На стройке был аврал: пускалась Иовская ГЭС. Лето Цесарский именовал "нашим большим полярным рабочим днем". Под незаходящим северным солнцем люди вкалывали сутками. Сам С.Г., как Наполеон, разбил палатку на бугре, ближайшем к горячей точке стройки, и наблюдал поле битвы. Вот встали буровые станки. Раздает­ся команда: "Начальника Бурвзрывпрома ко мне", через десять ми­нут, путаясь в полах длинного кожаного пальто, на гору карабкается начальник участка Бурвзрывпрома. "Почему встали?" "По техноло­гии, Семен Григорьевич, буры меняем", - докладывает запыхавшийся начальник. "Я тебе покажу технологию. Даю десять минут, чтобы через десять минут станки работали". С.Г. был не новичком в строи­тельстве и знал, что коронки буров надо менять, но знал также, что народ надо "подтягивать".

Поселок Зареченск - "столица" Севгидростроя располагался на живописном, поросшем тайгой склоне сопки. Жил Захар Ильич в самом центре: чуть выше - управление строительства, чуть ниже -женское общежитие "Париж", вокруг которого по выходным кипели страсти, напротив - дом культуры. Поселили Горина на втором этаже двухэтажного восьмиквартирного рубленого из бруса дома. Двухком­натная квартира, в которой Горин был несколько месяцев единствен­ным постоянным жильцом, была чем-то вроде клуба, если можно назвать клубом помещение, меблированное скрипучими пружинны­ми кроватями, громоздкими конторскими шкафами и общежитскими тумбочками. Дверь в квартиру не запиралась: замок был сломан еще при предыдущем жильце. Горин не стал чинить замка и ломать жиз­ненного стереотипа, сложившегося при прежних жильцах. Как и раньше, один-два раза в неделю по вечерам в квартире собирались строители, играли вначале в преферанс "на стол", потом самый моло­дой (им, обычно, был Горин) отправлялся в магазин за коньяком и зеленым горошком. После чего игра становилась серьезнее, Захар Ильич на этом этапе выходил из игры, смотрел и слушал байки этих бывалых людей, а иногда уходил в соседнюю комнату читать или спать. Благодаря особенностям жилья, местное начальство относилось к Захару Горину по-отечески. Сам Цесарский в этих мальчишниках участия не принимал, но, видимо, они заложили основу доверитель­ных отношений.

Однажды на службе в комнату, где сидел Горин, заглянул Алексей Иванович Федоров, главный инженер Ковдагэсстроя, и сказал: "За­хар, зайди к С.Г.".

Это было первое непосредственное общение.

- Захар Ильич, хочу попросить тебя о помощи. Канал на перебро­сках Таванд-Толванд нам не построить. Чтобы прорыть этот канал, надо организовать участок в трехстах километрах от основной базы: полста человек народу, два экскаватора, десяток самосвалов. Такая команда вдали от начальства сопьется, благо магазины есть, и никогда ничего не построит. Главный инженер проекта этого не понимает и сует под нос какие-то цифры. Надо обосновать отказ от канала. Можно это сделать?

Рядом с основным водотоком - Ковдой были еще два озера- Таванд и Толванд, соединенных протоками с основным. Сток этих озер попа­дал лишь в нижнее водохранилище и работал только на нижней ГЭС каскада - Княжегубской. Было решено протоки перекрыть плотина­ми, а воду через канал повернуть так, чтобы она попала в верхнее водохранилище и работала на всех трех ГЭС каскада. Три сооруже­ния: две плотины и канал. Параметры их выбирались из условия ми­нимума стоимости: чем выше плотина, тем она дороже, но зато вода поднимется выше и будет меньше канал. Можно плотины сделать такой высоты, что вода пойдет через водораздел самотеком, и канал вовсе не потребуется. Этого и хотел С.Г. Он учитывал при этом не только формальную стоимость, но и "человеческий фактор".

- Семен Григорьевич, если плотины будут высокими, то прежде чем вода пойдет самотеком, требуется время для наполнения образу­ющихся перед плотинами водохранилищ; Княжегубская ГЭС на пол­года лишится этой воды и недополучит электроэнергии. Если обосновать, что энергия Княжегубской ГЭС на это время никому не нужна, то канал можно отменить.

- Хорошо. Будет тебе справка от Колэнерго, что энергия Княжегуб­ской ГЭС эти полгода не нужна, и вода будет сброшена вхолостую.

Тут же Цесарский снимает трубку: " Алло, Захер? - фамилия главного инженера Колэнерго была Зархи - Дашь справку? Договори­лись. Ящик коньяка с меня."

Чего в таком подходе было больше - волюнтаризма, нежелания строить неудобный канал, или тонкого психологического расчета, не­доступного проектировщикам, исходившим из формального принци­па, - трудно сказать. Но так было. Так человек, не имевший достаточного образования, влиял на проект.

Запомнилась Горину одна планерка, первая планерка после нового 1962 года, которую проводил С.Г. Приезжему новичку казалось, что стройка на грани срыва, но бывалые строители к этому привыкали и гонку и авралы воспринимали как будни. Каждый праздник был экви­валентен по урону небольшому урагану. Так было и на этот раз. Дежурная мотористка попросилась в Новый год на танцы, отпустили, Работа ее нехитрая: смотреть за насосами, откачивавшими грунтовые воды из забоя. Электромоторы насосов без присмотра сгорели, котлован затопило, в забое вмерзли по поворотный круг два экскаватора.

Пришли экскаваторщики, попробовали "выдернуть" экскаваторы из ледового плена, что-то сломалось в экскаваторах. И так далее... Утром второго января Горин пришел на работу, как положено, к половине девятого. Голова болела, хотелось спать. В Ленинград на новый год уехал главный технолог строительства и перед отъездом попросил Горина доложить за него на планерке о графике укладки бетона на январь. Планерка будет на стройплощадке, в сорока пяти километрах от поселка. Надо ждать, когда поедет начальство и подве­зет. Глаза слипаются. В половине десятого в комнату заглядывает Цесарский: "Сиди на месте, жди, поедешь со мной". Проходит час, другой. Время обеда. Захар Ильич зашел в приемную и сказал секре­тарше, что идет на обед. Есть не хотелось. Зашел домой, лег на койку и мгновенно заснул. Часа в два будит испуганная секретарша. Возле крыльца управления вокруг машины в генеральской папахе, в НКВДешном генеральском темнозеленом зимнем пальто с каракуле­вым воротником, ходит раздраженный Цесарский.

- Ты понимаешь что произошло? Ты меня, Цесарского, заставил двадцать минут ждать!

Был он совершенно искренен в своем изумлении и возмущении. Мысль о том, что перед этим Горин ждал его пять часов, явно его не посещала.

Планерка началась часа в четыре дня. На председательском торце стола сидел поникший, погруженный в горькую думу С.Г. "Ну, что будем делать, товарищи?"- начал он тихим утомленным голосом. То­варищи молчали и угрюмо сосали "Беломор". На улице было минус тридцать, в комнате - плюс тридцать, но все сидели, не снимая полу­шубков. С.Г. обвел сидевших за столом медленным тяжелым взгля­дом, выбрал подходящего, вдруг напружинился, жахнул кулаком по столу и закричал: "Ты где Петров был первого числа? Под столом валялся? Сутки тебя искали. Сколько раз говорил, идешь в гости -сообщай куда. Тебе сколько до пенсии, полтора года? Думаешь так просто уйдешь к себе в домик на Брянщине? Нет, милый. Я тебе напишу. И тебе напишу. И тебе",- кричал начальник, указуя перстом то на одного, то на другого. "Семен Григорьич, прости, больше не повторится", - гудел простуженным басом Петров, размазывая по лицу скупую мужскую слезу. Потом начальник "иссяк", все закури­ли, спокойно обсудили, что делать и, словно не было концерта, мирно разошлись по местам. Вот такой был стиль. В Москве - царь, а здесь -воевода Цесарский. И строили. Без демократии, с перебоями в снаб­жении, правда, с зеками. Методы руководства симпатии не вызывали. Но как быть? Что важнее метод или результат? А результат был. Без демократии, без свободы. Сегодня и демократия, (правда, начальст­вом дозволенная) и свобода (говори - не хочу), а результат? Что построили за эти годы? Ничего. Можно ли вообще построить что-ни­будь в России без насилия, без принуждения? У М.Кураева Горин прочитал, что наказание кнутом отменили в России лишь в середине прошлого века, там же - страшную цифру: сколько десятков тысяч мужиков положили при строительстве Петропавловской крепости.

Забыты мужики. Помнят великого государя да архитектора Д. Трезини и любуются крепостью.

Где те чудо-богатыри, которые строили гиганты индустрии из-под палки? С их фантастической выносливостью. С виду неказистый му­жик. Днем по двенадцать часов в резиновых сапогах, всю ночь в обща­ге режется в карты или на биллиарде, а утром вновь кряхтя натягивает сапоги, кашляя закуривает натощак - и на площадку. И так всю неделю. Лишь на выходной - в поселок, к семье (поселок был в 45 километрах от стройки: один на две строящиеся ГЭС, так экономич­нее) . Куда пропали эти люди?

* *

Бочкин и Цесарский являли тот распространенный тип руководи­теля, который родился в "буднях великих строек" страны Советов. Они не были грамотными инженерами (за что особо ценились на са­мом верху - не умники), но зато умели "зажечь народ", знали, когда покалякать, когда прикрикнуть, имели природный ум и хватку, были одаренными артистами и одновременно жесткими начальниками - могли "спросить"...

Ровесник и однокурсник Горина Саня Л. прошел под началом Це­сарского путь от мастера до начальника участка. Был Саня на курсе записным остряком и поэтом, он согласился написать о С.Г. Горин всегда считал Саню "лучшим литератором курса" и потому не посмел править Санин рассказ о первом начальнике Красноярскгэсстроя.

"В 1961 году ему было под семьдесят, во всяком случае, далеко за шестьдесят. Выглядел он на 48-50: подтянутый, выбритый, плот­ный, но не толстый, резкий, но не суетливый. Голос - один к одному Полицеймако, был такой актер в БДТ, а лицо - Копелян из того же БДТ в роли генерала КГБ из сериала "Резидент", только усы не над всей губой, а гитлеровский бантик. Уверен, что усы он носил, чтобы казался короче его типично еврейский нос. Позже, ближе к 75, быва­ли минуты, когда он уставал и не контролировал твердость взгляда и напряженность черт, его лицо становилось лицом старого еврея с отвисшими щеками и скорбью в слезливых глазах.

Воинское звание он имел - полковник, сам читал выпущенный им в честь Дня Победы приказ, подписанный "Начальник Севгидростроя, инженер-полковник С.Г.Цесарский". Я понимаю, Захар, тебе жаль понижать его в звании, но поимей в виду, что полковник НКВД тогда — эквивалент общевойскового генерал-лейтенанта. Так что оставляй его генералом, сильно не погрешишь. И замминистра он не был, а был членом коллегии Минморфлота, начальником Главвоенморстроя, был такой военный главк в "штатском министерстве".

Войну С.Г. отвоевал начальником лагеря, должность эта совме­щалась с должностью начальника строительства, зеков в лагере было до тридцати тысяч. Позже, в начале шестидесятых, когда нельзя было совмещать эти две должности, С.Г. очень сожалел, говорил, что при старом порядке многие вопросы снимались сами собой.

Рассказы С.Г. почти никогда не были автобиографичны, иногда мелькали какие-то детали: про конницу-буденницу - какие-то кава­лерийские курсы, узкие кавалерийские сапоги, которые в нужный мо­мент не смог натянуть, почти ничего о семье, о сестре - первой советской Аксинье в "Тихом Доне" ни разу не слышал. Он больше любил рассказывать анекдоты, байки всякие с украинской мовой, еврейским акцентом, вологодским оканьем - длинные, скучные, не­остроумные, но требующие артистического исполнения. И тут, надо сказать, он был хорош: мимика, жесты, игра голосом. Я пона­чалу пытался с ним соперничать - ты знаешь мою страстишку веселить компанию, - но был кем-то одернут, не мешай мол высту­пать С.Г. Я, хоть и выпил тогда поллитра, понял, что это его бенефис, его моноспектакль, понял и никогда больше не возникал. А он выпил обычную свою норму - около литра. При такой норме в таком возрасте С.Г. никогда не доходил до "ты меня уважаешь", не скандалил и уходил всегда сам твердой походкой, не дожидаясь, когда начнут скидываться еще на бутылку или отряжать гонца к соседям за тем же.

Вот по этому неусыпному самоконтролю, по отсутствию в рас­сказах сведений о себе, по неподпусканию даже ближних к своей се­мейной жизни, по отсутствию друзей, возникала уверенность, что С.Г. прошел ого-го какую школу.

Что им двигало? В чем был его завод?

Уверен, что был когда-то маленький Сенька верховодом и заводи­лой. Природное лидерство присутствовало в нем. Образование -ерундовое, культура - чисто наносная. И захотелось ему быть хозя­ином этой жизни, командовать, распоряжаться, входить в число немногих. Он жаждал казнить и миловать, быть "почетным свя­тым, и почетным папой римским" хотя бы Зареченска и его окрест­ностей, венчать своих подданных, наказывать нерадивых, крестить их детей.

Один из немногих ныне живущих близких соратников рассказы­вал, что С.Г. мог часами тасовать в памяти (естественно, прого­варивая вслух) имена секретарей обкомов, членов ВСНХ, НКВДешных шишек, которых знал или видел. Почему они врезались в его память? Не потому ли, что были его кумирами? Как же сильно должно было ему хотеться стать большим командиром, если ради достижения этого он остался на старости лет без семьи - жены, детей, внуков, без друзей - не было у него друзей, без книг - читал он только газеты, без музыки - не считая хохлацких песен, которые любил петь, без покоя, без отдыха, без умения ничего не делать. Для кого и для чего этот, в общем-то, каторжный труд? Во имя идеи?

Не похоже. Почти наверняка - для себя, для своей дурацкой гордыни, желания быть выше других.

Формально семья была где-то в Москве. Жена, дочь, вышедшая замуж за какого-то шишку, сын, работавший где-то неподалеку в Мончегорске. Но это было место, куда он отдавал почти все свои заработанные немалые деньги. В ресторане, когда расплачивались с официантом, он обычно лез в карман, вынимал дешевые сигареты и закуривал, не потому что был скрягой, а потому, что денег имел мало, отдавал жене.

А в итоге - я не знал ни одного человека, который бы его любил, более того, - относился к нему с теплотой, уважал без опаски, как хорошего мужика.

Ну а народ, работяги? Ведь верили же они в мудрого и справедли­вого, могучего и доброго Цесарского. В нас, остальных начальников и подначальников, не верили, а в него - верили. Только они не знали Цесарского, они знали легенду под этим именем. А он ее лелеял и подпитывал. Потому что был маленький-маленький, микроскопи­ческий Сталин".

* *

Конечно, то что написал Саня об этих начальниках-легендах, -справедливо. Но была у них своя достаточно высокая правда. Они строили. И это рождало в них чувство правоты и осмысленности жизни и тех жертв, которые приносились. Ведь не ради наград и кура­жа сидит 88-летний Константин Севенард в охваченном огнем граж­данской войны Таджикистане, имея собственный дом на берегу Волги, под Горьким, дочь в Москве и сына в Петербурге.

Вопрос - Нравственно ли? - эти люди себе не задавали. А многие задавали в то время?