I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 2.7. Письма заложников. Москва, Кремль Состояние основания плотины Саяно-Шушенской ГЭС продол­жает стремительно ухудшаться... Секретарь Совета безопасности Российской Федерации. г.Москва, Минтопэнерго России А.Ф. Дьякову. 28 августа 1992г. Далее на шести страницах шли ответы на вопросы и общее заключение о состоянии плотины со ссылкой на тот длинный техсовет, которы 1. Работа плотины отвечает критериям надежности и безопас­ности ее длительной эксплуатации. Для придания большей достоверности и убедительности закан­чивалась статья "самокритическими признаниями" 2.8. Средние люди. Начальник СНИРТ (службы наблюдения и контроля температур) Валентин Лео­нидович Павлов

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

2.7. Письма заложников.

Пробыв три недели в Израиле, Горин вернулся домой. В аэропорту его встречали сыновья. В машине Максим, как бы между прочим, сказал, что развелся с Юлей. - А как же Ирочка? - спросил Захар Ильич. Максим ничего не ответил.

Развод старшего сына был для Горина такой же неожиданностью, как и женитьба. Две незнакомых Захару Ильичу суровые школы, которые прошел Максим, - служба в Советской Армии и занятия бизнесом в эпоху перестройки сделали для отца жизнь сына непости­жимой. Вот они едут в красивой заграничной машине сына "BMV", на покупку которой отцу не хватило бы средств, а что он, Горин, знает о том, как и чем живет сын? Сидя в машине, Захар Ильич перебирал события последних лет, пытаясь найти то место, ту точку бифурка­ции, разветвления, когда сын перестал быть его частью и пошел своей дорогой.

Военную службу Максим проходил в Нежине. Это семьдесят кило­метров от Чернобыльской АЭС. Второй год службы совпал с Черно­быльской катастрофой. Многие ребята из их аэродромной части -химики, шофера перебывали на месте аварии. Максим был шофером, возил на большегрузном КраЗе керосин для заправки бомбардиров­щиков. Справку чернобыльца, вернувшись весной 87-го из армии, Максим привез. Но он привез много справок (на всякий случай), а был - не был, сколько времени был - понять было невозможно. Стал он после службы каким-то обходительно-неуловимым. В армии сын при­обрел "уменье терпеть, уменье молчать, уменье смотреть в глаза". Восстановившись на гидрофане Политехнического, откуда был взят в армию, Максим вскоре объявил, что хочет перейти на экономический. Мать это обрадовало, отца — не очень. На четвертом курсе экономиче­ского, весной 89-го, Максим вдруг взял академический отпуск "по семейным обстоятельствам". Родители недоумевали: единственное видимое "обстоятельство" была беременность жены, но, по их пред­ставлениям, мужу за это отпуска не полагалось. В институт сын боль­ше не вернулся, ушел в бизнес. Через полгода после ухода из института, осенью 87-го, он подъехал к дому на собственном автомо­биле.

Женился Максим на Юле спустя полгода после возвращения из армии. До армии он Юли не знал. Освободилась квартира на Тореза: в возрасте 89 лет умерла жившая там двоюродная бабка Максима. Мак­сим переехал от родителей в квартиру на Тореза и в одночасье женил­ся. Перед рождением дочери сын затеял ремонт квартиры на Тореза, Ирочка родилась на месяц раньше положенного срока, ремонт был не окончен, Юля с Ирочкой поехали из роддома на Кировский проспект к родителям Юли да так там и остались. Ремонт давно закончился, Юля с дочерью жили у ее родителей, Максим раз-два в неделю ноче­вал вместе с женой и дочерью, а все остальное время жил один на Тореза, вернее не жил, а лихорадочно перемещался по миру.

Бизнес сына был почему-то связан с бешеной ездой с утра до вечера по Ленинграду на автомобиле, с непрерывными поездками в Уфу, Гамбург, Шанхай. С телефоном сотовой связи Максим не расставался даже на похоронах матери. Ольга поначалу была вне себя от выбора сына, ей хотелось, чтобы сын занимался науками и искусствами, а не торговал компьютерами, металлофурнитурой и спиртом "Роял". По­том, видя, что сын не какой-то мелкий торгаш, а делец-воротила, как-то смирилась. Максим забегал время от времени к папе-маме, уверенный, представительный, в дорогом двубортном костюме, шу­тил, целовал в щечку и исчезал. Возможно, в это время в младшем сыне Гоше возникло убеждение, что его родители всю жизнь занима­лись ерундой, а его брат Максим занят делом, раз может себе позво­лить отдых в Таиланде и ежедневные обеды в "Садко".

Так незаметно для Захара Ильича дети его обретали иные ценно­сти и приоритеты. Он же пребывал в уверенности, что перед ним те самые младенцы, которым он стирал пеленки.

Горин вернулся из Израиля 4 августа 92-го года, ровно через неде­лю уехали в Израиль брат Аркадий с женой Галей. Уехали навсегда. "Я готова мыть полы, лишь бы быть рядом с дочерью",- говорила перед отъездом Галя. "Я готов работать грузчиком, лишь бы быть вместе с дочерью",- говорил перед отъездом Аркадий. Дочь Аркадия эмигрировала двумя годами раньше. Окончила Ленинградский педа­гогический, работала в детских садах, работа тяжелая, неблагодар­ная, малооплачиваемая. Поработала - и поехала искать счастья в Израиль. Через полгода родители затосковали по единственной доче­ри. Аркадий ушел из ящика, а Галя с военного завода в цивильные организации "растрясать секреты". Растрясли и поехали.


Через год Захар вновь приедет в Израиль уже в гости к брату. Жизнь брата с женой сложится так, как у большинства эмигрантов: свой социальный статус они утратят. Аркадий будет работать в ювелирной фирме рабочим, отливать украшения для богатых, а Галя - ухаживать за чужими стариками. Такой поворот судьбы сделает из Аркадия печального философа, а Галя будет плакать по вечерам, рассматривая привезенную с собой "Панораму Невского проспекта" Садовникова. Аркадий и Галя - не исключение, а правило. Правило для. всех, кто уехал в возрасте после сорока. Особенно для ленинг­радцев. Все они мучаются и любят, но не тот Петербург, в котором живет Горин, а какой-то другой, чистый, прозрачный с нескончаемой белой ночью, без Дачного и Гражданки, без ларьков и толкучек, без разбитых мостовых и обшарпанных домов.


Через пару месяцев в квартире на Тореза появилась новая женщи­на по имени Эрика, которая спустя год стала женой Максима. Юля вскоре вышла замуж за шведа по имени Харман, Максим написал бумагу-отречение от дочери в пользу нового шведского папы. Прожи­вают Юля с Ирочкой в городе Стокгольме, иногда бывают в Петербур­ге. Все эти метаморфозы, тот динамизм и легкость, с какой они происходили, обескураживали Горина.


Мир перевернулся. Разве можно было еще три года назад представить такую ситуа­цию? "Захар, если бы мне сказали пять лет назад, что я буду в Хайфе, в частном доме, на иврите рассказывать о русском цыганском романсе, - я бы смеялась, ни за что не поверила бы", - вспомнил Горин слова, сказанные в Хайфе Милой Лобановой, женой Алика Шалыта, того самого Алика, которого отказался взять на работу Борис Картелев, директор ВНИИГа. Волны перестройки забросили Милу, филолога, русиста в Израиль. Текстоведы-русисты в Хайфе не требовались, пришлось зарабатывать уборкой квартир и лекциями-концертами в олимовских клубах и частных домах.


Внучка - шведка. Грядущую потерю внучки Горин не воспринял как катастрофу, протестовали, скорее, разум, его феодальные домо­строевские представления о семье: "Внучка есть внучка, родная кровь". Легкость, с которой его сынрасстался с дочерью, не укладыва­лась в голове Горина. Дедушка он был номинальный, почти символи­ческий. Конечно, те полдня в субботу или воскресенье, которые Захар Ильич проводил с Ирочкой на Каменном острове или в парке Лесотех­нической академии, были отдушиной, отвлечением от тяжелого сна, которым представлялась Горину его нынешняя жизнь. Но каково ро­дителям Юли, которые фактически вырастили Ирочку!?

* *

Кончилось лето 92-го. Гоша вернулся из академического отпуска в институт, Захар Ильич в силу сложившейся за многие годы привычки, стал ежедневно ходить на работу. Зачем? И сам не знал. Настоящих заказов не было. Начальству он был не нужен, подчиненные тихо копошились со своими программами и в особом контроле не нужда­лись, спешить было некуда. Горин после весенних поездок на Саяны и Чиркей занимался на службе лишь тем, что в конце каждого квартала сочинял по старым материалам страниц двадцать чего-то, это что-то один из зам. директоров возил в Москву, в министерство. За этот перевод бумаги платили Горину зарплату, но очень маленькую. Ка­кой-то мизер к работе и деньгам прибавляли Саяны. Работать "за интерес" не получалось: интереса не было.

В конце сентября неожиданно позвонил зам директора Гольдин и позвал на совещание.

- Надо же, - удивился Горин и отправился "в главное здание на заседание".


Москва, Кремль

В Совет безопасности Российской Федерации

Обращаем Ваше внимание на возможность катастрофического Разрушения плотины Саяно-Шушенской ГЭС при прохождении многоводного паводка на Енисее. Такого паводка при строительстве и

эксплуатации гидростанции еще не было, но он может случиться в любое время.

В результате 200-метровая волна прорыва сметет Красноярск с миллионным населением и все населенные пункты по берегам Ени­сея вплоть до Арктики. Затопление Красноярска-26 с подземными атомными реакторами усилит катастрофические последствия.

Состояние основания плотины Саяно-Шушенской ГЭС продол­жает стремительно ухудшаться...

6 августа 1992г. Павел Родионович Хлопенков, доцент Московского института коммунального хозяйства, Михаил Иванович Классон, обозреватель "Бизнес-МН"

Секретарь Совета безопасности Российской Федерации. г.Москва, Минтопэнерго России А.Ф. Дьякову.

Прошу совместно с Шойгу С.К. рассмотреть поставленные воп­росы, подготовить заключение в Совет безопасности, ответить авторам.


28 августа 1992г.

Ю.Скоков.


Минтопэнерго Российской Федерации

Комитет электроэнергетики

Управление новой техники и технологий


Директору Ленгидропроекта

Григорьеву Ю.А.

Директору ВНИИГ

Ивашинцову Д.А.


Управление новой техники и технологий направляет Вам на рас­смотрение и подготовку заключения письмо гр. Хлопенкова и Классона, полученное из Совета безопасности Российской Федерации.

Результаты рассмотрения с проектом ответа министерства прошу Вас направить в УНТиТ до 24.09.92.

* *

- Все прочитали? - спросил заместитель директора.

Собравшиеся молчали. Дело было кляузное, и никто по своей воле открывать рот не собирался. Многие из присутствовавших знали авто­ра письма. Павел Родионович, гидротехник по специальности, в конце восьмидесятых написал докторскую диссертацию о гашении энергии воды, сбрасываемой высоконапорными водосбросами. Идея, на кото­рой строились предложения Хлопенкова, была здравой (но старой): разделить поток на две части и направить их так, чтобы две струи соударялись в воздухе и взаимно гасили свою кинетическую энергию. Когда Хлопенков принес свою диссертацию во ВНИИГ, местные гид­равлики раскритиковали труд Павла Родионовича, и диссертацию к защите не приняли. Предлагал в свое время Павел Родионович реали­зовать свои схемы на водосбросе Саяно-Шушенской ГЭС. Его не под­держали: слишком поздно пришел, менять старые решения и ломать построенное никто не захотел. Такое отношение, естественно, не мог­ло порадовать Павла Родионовича. В 1991 году Хлопенков все же защитил диссертацию "на стороне", и освободившись от диссертаци­онных забот, решил, видимо, дать бой обидчикам.

- Ну, что же, раз присутствующим пока сказать нечего, сделаем перерыв на три дня. Подумайте на досуге. Считайте себя членами рабочей группы по подготовке решения. Аналогичная группа создана в Ленгидропроекте,- сказал Гольдин, закрывая совещание.

Через три дня собрались в том же составе. Куратор научных иссле­дований по Саянам Григорий Львович Рубинштейн, гидравлик по специальности, детищем которого был водобойный колодец, принес пространный ответ на письмо Хлопенкова, по форме напоминавший научную статью. Горин принес проект статьи в газету (Хлопенков с Классоном опубликовали несколько статей в газетах, вызвавших пе­реполох у жителей Красноярского края). Обе бумаги на совещании зачитали вслух. Решили на основе ответа Рубинштейна составить краткую бумагу, доступную пониманию начальства, статью Горина коллективно доработать.

Статью Горин построил в виде ответов на пять вопросов, постав­ленных в красноярской газете "Свой голос". Шестой, главный: "Мо­гут ли все живущие ниже станции спокойно спать даже в самый сверхсильный паводок?"— Горин оставил без ответа.

Статья называлась "Письмо заложнику" и начиналось саркастиче­ским введением:

"Название статьи — плагиат. На заре перестройки, после Черно­быльской катастрофы, в одном толстом журнале появилась статья "Письма заложника". Автор статьи К., преподаватель права Высшей школы МВД, в чине подполковника "внутренней стражи" с цифрами в руках доказывал органическую порочность АЭС и призывал отказаться от их строительства. В том же номе­ре журнала был напечатан комментарий специалиста С. под назва­нием "Ответ заложнику". Ответ был не столь броским как "Письма" и прошел почти незамеченным. И это понятно: специа­лист не может позволить себе "задвинуть фуфло", ибо рискует своей профессиональной репутацией. Написав нечто недостаточно обоснованное, он не может рассчитывать на то, что потом ска­жет: "Извините, ребята, ошибся", - и его извинят. А любитель -может.

История создания каждого крупного природно-технического объ­екта полна заявлений, протестов, в которых предсказывается не­минуемая катастрофа. В середине шестидесятых годов Саяно-Шушенская ГЭС была почти похоронена геофизиками. Сравнив координаты опорных точек (реперов), определенные в начале века первым цивилизованным первопроходцем тех краев инженером Родевичем, с современными данными, сибирские геофизики обнару­жили, что координаты отличаются кое-где аж на двадцать санти­метров. Немедленно был сделан вывод о том, что в районе Карловского створа происходят тектонические взаимные подвиж­ки скальных массивов. Строить в Карловском створе нельзя, — пи­сали солидные академические журналы. Потребовалось полтора года дополнительных исследований, проверки и перепроверки ста­рых измерений, чтобы опровергнуть утверждение геофизиков.

Любое предупреждение - благо для лиц, принимающих решение. Но часто за апокалиптическими предсказаниями стоят не знание и факты, а интересы авторов заявлений, в чем-то обиженных и ущем­ленных, или страстное желание немедленно сказать свое слово, открыть "новую частицу"."

Далее на шести страницах шли ответы на вопросы и общее заключение о состоянии плотины со ссылкой на тот длинный техсовет, который прошел полгода назад:

"Кроме оперативного контроля периодически проводятся сове­щания специалистов. Последнее в форме Технического совета Ленгидропроекта состоялось 19 марта 1992 года. На совещании присутствовало около ста специалистов Ленгидропроекта, ВНИИГа, Саяно-Шушенской ГЭС, СибВНИИГа, Петербургского техниче­ского университета, НИИ Энергетического строительства, Гидроспецстроя, Гидроспецпроекта. По материалам техсовета вы­пущен специальный том с тезисами докладов. В решении техсовета записано:

1. Работа плотины отвечает критериям надежности и безопас­ности ее длительной эксплуатации.

2. Наличие зон разуплотнения на контакте плотины с основани­ем не влияет существенно на ее напряженно-деформированное со­стояние."

Для придания большей достоверности и убедительности закан­чивалась статья "самокритическими признаниями":

"Не следует обольщаться, что с контролем безопасности пло­тины все замечательно. Часть установленной аппаратуры не рабо­тает. Создание системы автоматизированного контроля безобразно затянулось, а оперативность выпускаемой "Оператив­ной информации" (раз в квартал) сомнительна: в плотине могут произойти существенные изменения в течение нескольких дней. Во­досброс Саяно-Шушенской ГЭС неоднократно ремонтировался и, бесспорно, был и остается слабым местом гидроузла.

П.Р. Хлопенков уверен, что его металлоконструкции, будь они установлены на водосбросе, в семнадцать раз уменьшают нагрузку на плиту водобоя (так это или нет - пусть судят гидравлики). Значит, надо бороться, доказывать, что предлагаемый вариант наилучший. Но не все средства в этой борьбе хороши. В наше беспо­койное время лучше избегать нагнетания напряженности, запуги­вания катастрофами, неуместного упоминания Чернобыльской аварии. И без того хватает напряженности и катастроф".

Писал Горин статью один день и добрую неделю потратил на об­суждение текста с коллегами из Ленгидропроекта. Разбиралась каж­дая фраза, авторский коллектив то расширялся до одиннадцати! человек, то сокращался до двух. Горин не мог взять в толк, чего добиваются соавторы из Гидропроекта. Лишь по прошествии трех не­дель Михаил Григорьевич Александров членораздельно произнес: "Я против концовки. Из-за нее, пытаясь погасить один скандал, мы на­кличем еще два."

Чтобы согласовать текст статьи, в Черемушки выезжал Горин, а проект заключения - Александров. Горин смягчил концовку статьи, свел наспех воедино свой вариант текста и родившийся в процессе обсуждения вариант Ефименко. Александр Иванович сказал, что го­тов подписать, Александров все еще колебался: "Не время сейчас откровенничать. Это лишь почва для новых скандалов". Поезжайте, согласуйте текст с Брызгаловым, а я приеду через неделю, и там на месте будет видно".

* *

- Статья построена неверно, - сказал Брызгалов, прочитав. - Для меня не существует никаких новомодных коммерческих изданий вро­де "Бизнес-МН" и "Свой голос", и отвечать на их вопросы считаю неуместным. Есть две уважаемые газеты - "Известия" и "Краснояр­ский рабочий". Отвечать надо только им. Я возьму текст домой и попробую поправить. Завтра приедет корреспондент газеты "Красно­ярский комсомолец", поводите ее по станции, покажите колодец, а через пару дней, если не обманут, приедут телевизионщики, и дадут репортаж с ГЭС".

Горин не очень полагался на литературные таланты Брызгалова и был немало удивлен: статья стала более краткой, более простой и почти не уступала прежней по раскрытию ситуации. Прозаичный и сухой на вид Брызгалов прибег даже к довольно наглядному сравне­нию, объясняя причину образования трещины под плотиной: "Когда человек толкает автомобиль, он отрывает пятки от земли, и всю на­грузку передает на носки. На плотину давит вода. Чтобы воду удер­жать, плотина "отрывает пятку" и переносит тяжесть на носок".

- Вы готовы подписать такой вариант? - спросил Брызгалов.

- Готов.

- Тогда просмотрите еще раз, подправьте, и я отсылаю.

- Валентин Иванович, а как же гидропроектовцы? На днях приез­жает Александров. Быть может подождать? Он посмотрит статью и примет участие в телепередаче.

- Нельзя,- отрезал Брызгалов.- У Михаила Григорьевича дрожат руки, как у старшего гэкачеписта Янаева, это не смотрится по телеви­зору.

Недели через две, уже в Ленинграде, Александров в телефонном разговоре сказал Горину: "Вы нарушили все предварительные догово­ренности. Ваше поведение в этой истории я расцениваю, как безнрав­ственное".

Горин оправдываться не стал.

* *

У Александрова, действительно, дрожали руки и была замедлен­ной речь. Видимо, болезнь Паркинсона. Десять лет назад никто бы не дал кипучему остряку Мише Александрову его пятидесяти пяти. В 1994-ом Александров - глубокий старик. Особенно сдал за последние два года. Из ныне живущих Александров при Саянах дольше всех. Укатали Саянские горки.

Племянник известного гидролога Ивана Ивановича Леви, сын "красного профессора", парттысячника, брошенного партией на по­прище электрификации страны, Миша Александров был приобщен к электроэнергетике с рождения. Отцов плана ГОЭЛРО М.А. Шателена, А.А. Горева видел, не выходя из родительской квартиры, что в первом профессорском корпусе на территории парка Политехнического инс­титута. Родился Миша в один год с поэмой В.Маяковского "Хорошо", и когда началась война, ему исполнилось 14 лет. Отец ушел в армию, Мишу с матерью эвакуировали в Новосибирск. Из Новосибирска сбе­жал на фронт, до фронта не добрался, сняли с поезда. Потом был "сыном полка": воинская часть, в которой служил отец, ремонтирова­ла танковую радиоаппаратуру, поврежденную в боях, при части лу­дил-паял сын военинженера второго ранга Миша Александров.

Родившись на десять лет позже Октябрьской революции, темпера­мент Миша имел архиреволюционный. После войны, закончив сред­нюю школу, Миша поступил на гидрофак политехнического. Его клич "комса" гремел на всех собраниях группы, курса, факультета. Комсо­мольским активистом,- комсоргом танковой роты, стал юный Алек­сандров еще в годы войны. В институте - сначала член факультетского бюро, потом член комитета комсомола института. Один из зачинате­лей комсомольско-молодежных строек. В 1949 году - малая ГЭС на Кольском полуострове. За проявленную личную инициативу получил вначале от Ленинградского горкома ВЛКСМ выговор, потом от ЦК ВЛКСМ Почетную грамоту и Почетный знак. Позже командовал строительством Оредежской ГЭС под Ленинградом. Работало на стройке до трех тысяч студентов одновременно, через Оредежскую прошли почти все политехники пятидесятых годов. Лет десять назад Горин вслед за Вячеславом Пьецухом, автором "Истории города Глупова в новые и новейшие времена", повторил бы: "Было поставлено три мировых рекорда: естественно, по темпам работ, по числу живой силы, занятой на строительстве, и по уровню производственного трав­матизма". Сегодня, когда страна не строит ничего, не до шуток на тему много или мало людей строило малютку Оредежскую ГЭС.

Как инженер Александров сформировался на Воткинской ГЭС. Вел здание ГЭС, за что и получил здание Саяно-Шушенской. Хорошая станция Воткинская, легкая, изящная. На взгляд Горина, куда симпа­тичнее Волжских. Но там где тонко, там и рвется. Не обошлось без аварии сугубо российского свойства: шлюз в эксплуатацию сдавали на авось, не засыпав грунтом стенку. Была бы стенка толстая - все сошло бы. А она, проклятая, - тонкая, без больших запасов. Обрушилась при шлюзовании, были человеческие жертвы. Времена были гуманные (начало шестидесятых), председатель Государственной комиссии Севостьянов получил срок, главный инженер проекта был разжалован в рядовые инженеры. Видимо, ЧП на Воткинской научило Александро­ва осторожности.

Ударники, застрельщики, маяки. Сколько их было за семьдесят лет. В конце семидесятых газеты, радио, телевидение на все лады расхваливали "инициативу 28 предприятий". Вначале организаций было четыре, потом двадцать восемь (на этом этапе инициативу одоб­рило ЦК), потом пятьдесят восемь. Секретарем "совета двадцати восьми", его мотором, был М.Г.Александров. Организации разных ведомств заключили договор, по которому все вопросы координации работ на Саяно-Шушенской ГЭС они брались решать, минуя ведомст­венные барьеры, на совете руководителей организаций. Работал в те годы Александров на износ, по 14 часов в день. Стройка была в полном разгаре, а на нем - здание ГЭС, все финансы плюс Майнская ГЭС, главным инженером проекта которой он был, плюс координация работ "Совета двадцати восьми".

Была в биографии инженера Александрова обидная для него зако­номерность - вечно второй. Первым, то есть ГИПом, Михаил Григорь­евич стал лишь под занавес, когда ягода сошла, ГЭС построили. Добрых два десятка книг написано о стройке, в каждой есть Алексан­дров, но вторым планом и нет книг, автором которых был бы Михаил Григорьевич. Впрочем, пожалуй, есть. В 1980 году в издательстве "Энергия" появилась небольшая (чуть больше ста страниц) книга "Гигант энергетики в Саянах". Авторы Л.П.Михайлов, Ю.А.Григорь­ев, С.И.Садовский. Все генералы, начальники: Михайлов - всего Гид­ропроекта, Григорьев - Ленинградского отделения, Садовский -начальник строительства. Горин готов биться об заклад, что за Михай­лова-Григорьева писал Александров, за Садовского - Олесь Грек. Спрашивать у подпольных авторов, так ли это, - бесполезно: больше­вики своих не предают.

Август 94-го. Горин перебирает свои разрозненные записки, пыта­ясь склеить из них связный рассказ. Лето 94-го Александров пролежал в больнице. Последний раз виделись весной. Горин вернулся из оче­редной командировки с Саян, рассказал, что увидел у себя в институте и в Ленгидропроекте. Присутствовавший при этом Александров ска­зал, что хочет еще раз послушать не в кабинете начальника, не при скоплении народа, а один. Сказал, что приедет в ближайшую пятницу во ВНИИГ к 11 утра. По пятницам Ленгидропроект не работал, нет работы - сокращенная рабочая неделя. В назначенный день в 9 утра раздался телефонный звонок. Михаил Григорьевич чуть слышным голосом сказал, что опоздает на полчаса. Потом еще два звонка: еще на полчаса, еще на полчаса. Говорить "не приезжайте" было бесполез­но. В час дня бледный, задыхающийся Александров добрался до ВНИИГа. Полчаса Горин с Храпковым отпаивали его чаем. Горин говорил и старался не смотреть на Михаила Григорьевича. Через час, когда Горин иссяк, Александров стал пытать Храпкова на тему о новой трещине... Часа в четыре Горин незаметно, как ему казалось, вышел из комнаты, шепнув очередному собеседнику Александрова, чтобы тот помог Михаилу Григорьевичу добраться до транспорта. Никакой горячки, никакой видимой необходимости проявлять героизм не было. Но Михаил Григорьевич привык пахать в буднях великих строек и остановиться не мог.

Скоро осень. Летом появился очередной приказ о сдаче ГЭС в постоянную эксплуатацию в конце года. Александров в комиссии. Сдадут вряд ли, но ездить на Саяны Михаилу Григорьевичу придется почаще. "Для телепередачи Александров не годится. У него дрожат руки, как у гэкачеписта Янаева",- вспомнились Горину слова Брыз­галова.

* *

Эпопея с Хлопенковым не закончилась ответом в Совет безопасно­сти Российской Федерации и статьями в газеты. Совет безопасности обратился в Инженерную академию с просьбой организовать незави­симую экспертизу состояния сооружений Саяно-Шушенской ГЭС. Пункт пятый заключения экспертной комиссии гласил:

"Заявления П.Р. Хлопенкова по вопросу надежности плотины Са­яно-Шушенской ГЭС являются ошибочными, тенденциозными и не могут быть приняты. Совершенно недопустимым является заклю­чение П.Р. Хлопенкова о "предстоящей гибели Красноярска и всех населенных пунктов вдоль Енисея до Арктики включительно"... Не­обходимо информировать средства массовой информации о дейст­вительном положении".

Признать комиссию независимой вряд ли можно. Извечная про­блема: из независимых можно набрать только профанов, зависимые повязаны отношениями с проверяемыми. В комиссию входили и ра­ботник Гидропроекта академик А.И.Савич, и бывший главный инже­нер Главниипроекта министерства чл-корр. Л.И. Кудояров, и небезызвестный читателям ВНИИГовец А.А.Храпков. Заместителем председателя комиссии был Алексей Николаевич Марчук, который еще появится в этих записках.

Комиссия на шестидесяти страницах четко изложила реальное со­стояние дел, пояснила, в чем ошибочность рассуждений Хлопенкова, и себя при этом не забыла: для обеспечения фронта работ себе и своим сотрудникам комиссионеры составили перечень задач, которые надо бы решить для более тщательной проверки безопасности плотины. После работы комиссии на ГЭС стали приходить письма: "Институт X во исполнение решения комиссии готов взять на себя решение задачи У. Подпись Z". (Подписавший зачастую был членом комиссии). При­шло такое письмо и из института физики земли РАН. Вслед за пись­мом зачастил в Черемушки и главный научный сотрудник этого института А.Н.Марчук.

2.8. Средние люди.

Люди, с которыми работал Горин, принадлежали к "местечковой", отраслевой науке. А гении, как известно, в отраслевом НИИ не слу­жат. Известность ВНИИГовских столпов науки, как правило, не про­стиралась далее своего ведомства.

Толя Храпков, Боря Ш. - чудо-богатыри, столпы науки. Ну, какие столпы, средние люди. На фоне отраслевого НИИ еще чуть выделяют­ся, и то не за счет великих открытий в своей области, великих откры­тий в гидротехнике не было и не будет, а за счет выхода в своей работе в фундаментальные науки, в которых их достижения весьма скромны. Да разве Толя и Боря составляют костяк института? Больше половины сотрудников - женщины. Большинство - женщины-мамы. Их мысли не в науке, не на службе, а дома. Наиболее содержательная часть их пребывания на службе - обеденный перерыв, который растягивался на два часа: надо успеть обойти все окрестные магазины и сделать закуп­ки для дома. За годы работы в отраслевом НИИ женщины-мамы забы­ли, чему учились в институте и стали "носильщицами науки": чертили графики, переносили бумаги из комнаты в комнату, что-то измеряли. Зато от них исходило тепло, участие, уют. Менее многочис­ленная и менее привлекательная для Горина группа - незамужние женщины-ученые. Психоанализ учит, что у каждого человека есть два "Я". Одно - мифологическое, другое - актуальное. Мифологиче­ское направлено на поддержание собственного имиджа, на самоутвер­ждение. Актуальное работает в повседневной жизни. Часто люди, имеющие гипертрофированное мифологическое "Я", достаточно практичны и житейски приспособлены. У людей науки мифологиче­ское "Я" имеет больший вес, чем у людей физического труда. Но среди людей науки самые-самые - незамужние женщины-ученые.

Раньше незамужние женщины были кроткими и шли в монастырь. В наше время - это особы вспыльчивые, резкие и мнительные. Горин их побаивался и старался обходить стороной.

* *

Осенью 92-го ушел из жизни Олег Александрович Савинов, один из старейших сотрудников института. Занятый собой, Горин даже не сходил в актовый зал на гражданскую панихиду. Нужно было всего-навсего в рабочее время пройти двести метров. И он не пошел. Стыдно.

После долгих колебаний, кому из своих коллег по отраслевому НИИ посвятить отдельную главу, Горин из полутора тысяч человек выбрал Олега Александровича Савинова. Выбор может показаться несколько странным: вместе никогда не работали, не "коренной" гид­ротехник. Но были в том выборе свои резоны.

Средним людям не повезло, Пишут о больших, о маленьких -униженных и оскорбленных, а средних обходят. Олег Александрович сам написал о себе книгу "Полвека в мире механических колебаний".

"Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблест­ное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдивы и чест­ны, своею собственной рукой описать свою жизнь; но не следует начинать столь благого предприятия прежде, нежели минет сорок лет". Этими словами Бенвенуто Челлини предваряет свои мемуары О.Савинов, начатые им в возрасте семидесяти лет, еще до перестрой­ки, а законченные в разгар перестройки. И что характерно: смена эпох не сказалась на тексте мемуаров. Ни одной строки, написанной в эпоху застоя, Савинов не вычеркнул в эпоху перестройки. В первых строках мемуаров Олег Александрович сообщает, что человек он сред­ний и ничего доблестного в жизни не совершал. Так что ярлык средне­го наклеивать Савинову не потребуется. Ведь сказать об ученом, что он средний, - значит его оскорбить.

* *

Знаменитый русский художник-живописец Александр Иванович Савинов, проживая в начале века в вечном городе Риме, повстречал студентку Неаполитанского университета Лию Цитовскую. Право­славная религия запрещала жениться на иудейках. Художник был готов сменить православие на протестанство, которое допускало браки с иудеями, но получилось, что Лия Цитовская приняла православие, за что была проклята своими родными (за исключением ее родного брата, известного медика). Зимою 1910 года в семье Александра Ива­новича Савинова родился первенец, нареченный Олегом.

После трехлетнего пребывания в Италии художник вернулся в Россию и поселился в деревне Пильнянка, Богодуховского уезда, Харьковской губернии. Неподалеку от деревни находилось имение миллионера-сахарозаводчика П.И.Харитоненко. Миллионер затеял в своем имении строительство храма-музея древнерусского искусства. Архитектором был приглашен академик архитектуры А.В.Щусев, роспись стен отдали А.И.Савинову, скульптуру С.П.Коненкову и А.Т. Матвееву.

Прожили Савиновы в Пильнянке пять лет. Отец целые дни прово­дил на лесах, расписывая стены. Даже обед ему приносила жена в судках. В Пильнянке родился Глеб, младший брат Олега, впоследст­вии народный художник, подолгу гостил двоюродный брат Борис Вогау, впоследствии писатель Борис Пильняк (псевдоним - по названию деревни).

В революцию семья укрывалась на родине Александра Ивановича в большом купеческом доме на берегу Волги, в городе Саратове. Попал на Волгу Олег десяти лет от роду и прожил до пятнадцати. Но именно Саратов, Волгу считал он своей родиной. Чтобы удостовериться в том, достаточно было увидеть Савинова в воде. Ольга в студенческие годы занималась греблей и повредила позвонок, началось отложение солей, и позвонок треснул. Спина часто болела, и лучшим лекарством было плавание. Горин сопровождал жену в бассейн, хотя плавать не любил, больше любил лежать на диване. Но что делать, - приходилось "соот­ветствовать". Одну зиму они плавали в бассейне политехнического вместе с Олегом Александровичем. Первое появление Савинова в бас­сейне было на редкость впечатляющим. Он выскочил из душевой с некоторым опозданием, все были уже в воде, и, ни секунды не мешкая, бросился с бортика в воду. Проплыв под водой метров двадцать и вынырнув, он, не переводя дыхания, пошел размашистыми волжски­ми саженками, и так без перерыва минут пятнадцать. Горин никогда не думал, что саженки могут быть такими красивыми. "Как ты дума­ешь, сколько ему лет?"- спросил Горин у жены. "Лет сорок пять". А было тогда Савинову семьдесят пять.

С 1922 года - Петроград. Коммунальная квартира на Зверинской. Соседи по квартире - поэт Николай Тихонов с женой, дружба семья­ми. Школа на Плуталовой улице. "Моя стодевяностая школа"- так называлась книга-дифирамб школе, написанная однокашником Оле­га постоянным автором А.Райкина Владимиром Поляковым. Горин помнил, как по ВНИИГу бегал, размахивая книгой, другой однокаш­ник Олега Александровича институтский остряк, анекдотчик и круп­нейший в стране коллекционер земских марок Павел Григорьевич Старицкий и, ликуя, читал всем строки из книги о нем, о Пашке Старицком. Тепло о своей школе написал в очерке "Память" другой выпускник стодевяностой - филолог и общественный деятель Д.С. Лихачев.

Какие имена... Щусев, Савинов, Тихонов, Пильняк. Чем не мате­риал очередной книги о больших людях? Но нет. Эти имена в книге Савинова занимают не так уж много места. Главная тема мемуаров -средняя работа средних людей.

Первые тридцать лет трудового пути Олега Александровича окра­шены дружбой и соперничеством с Домиником Доминиковичем Бар­каном. Вместе в начале тридцатых годов начинали под руководством профессора Н.П.Павлюка заниматься вибрациями фундаментов под машины. Потом Баркан переехал в Москву, а Савинов остался в Ле­нинграде. Но задачи решали родственные. Особенно много занима­лись проблемой погружения шпунта и свай в грунт. Пытались выявить природу этого процесса, создавали новые конструкции вибропогружа­телей. Соперничали.

Представители чистой науки не считали грунт материалом достой­ным строгого изучения. Грунт - это грязь - шутили они. Сами грунтовики делились на два лагеря. Грунтовики-теоретики, и в их числе Д.Баркан, пытались строить теории поведения грунта, сделать из ме­ханики грунтов строгую механическую науку. Грунтовики-почвенники, в их числе О.Савинов, не пытались создавать теорий, а предпочитали решать инженерные задачи, опираясь на эксперимент. "Вот нам тут говорят, что грунт - многофазная, гомогенная, дискрет­ная среда. А по нашему - "зямля". Была "зямля" и будет "зямля",- сказал однажды известный грунтовед-почвенник.

Разногласия научные порождали служебные трения. В конце соро­ковых годов шли по Москве друзья-соперники Олег Александрович и Доминик Доминикович. Было это после защиты Барканом доктор­ской. "Диссертация твоя мне не понравилась",- сказал Олег Алексан­дрович. "Зато я доктор, а тебе доктором не бывать. Я об этом позабочусь". Олег Александрович защищался в начале пятидесятых. Отзыв Баркана был разгромным: "сделано по-мужицки, без матема­тики". Вопреки заботам Баркана, защита прошла успешно.

"Недавно я получил известие о смерти Д.Д.Баркана, которое воспринял с глубокой грустью. Более полувека научные интересы связывали меня с этим незаурядным ярким человеком. Были и годы непримиримой вражды, и долгие мирные годы. Его не стало - и вот образовалась вокруг меня новая пустота, новое напоминание о соб­ственной недолговечности". Так завершает О.Савинов свои воспо­минания о Д.Баркане.

Женился Олег Александрович в 1934 году на однокурснице Марии Наумовне Луковецкой. Жить стали у тестя, директора большой фаб­рики. В тридцать шестом арестовали тестя, потом тещу. Тестя рас­стреляли, теще дали пять лет. Жену, как ЧСВН (члена семьи врага народа) выслали в Вологодскую область. Олег Александрович остался в квартире один с малолетней дочерью. Савинова исключили из аспи­рантуры, многие знакомые, в том числе и учитель Павлюк, стали избегать общения с О.А. В те же годы тогдашний ректор Академии художеств И.И.Бродский спровоцировал травлю отца Олега Алексан­дровича. "Как не вяжется эта мазня (работы Савинова и его мас­терской) с тем, что творят миллионы трудящихся нашей страны", - писал Бродский в 1936-ом. Савинов не отказался от жены, ездил с дочерью к ней. в ссылку, ходил по инстанциям, добиваясь освобождения. В конце октября 1939-го получил, наконец, уведомле­ние: "Сообщаем, что заявление Ваше рассмотрено, и высылка Ва­шей жены отменена, о чем сообщено в РО НКВД по месту ее жительства".

Сейчас, задним числом, все резко поумнели, все обо всем догады­вались, все противостояли системе. Наивный Олег Александрович ни о чем не догадывался тогда и не поумнел потом: "Искусство воспиты­вало русского интеллигента в духе неприятия царизма. С молоком матери всосал он социалистические идеалы, подвергнуть даже ма­лейшему сомнению возможность их осуществления он оказался не­способным... Если завтра КПСС будет отдана под суд (писались эти слова задолго до суда - З.Г.), готов занять вместе с партийными людьми добрежневского периода место на скамье подсудимых и от­ветить за свои действия без скидки на беспартийность".

В восемь лет Горин твердо усвоил, что Бога нет и что советская власть самая правильная. Прожив еще пятьдесят, он в этом так уж твердо не уверен, но вслед за Г.Гессе считает, что "нет ничего легче и глупее, чем смотреть свысока на заблуждения и дурные обычаи древ­них времен".

* *

Житейские невзгоды довоенных лет не могут зачеркнуть того фак­та, что в творческом отношении первые тридцать лет инженерной и научной работы для Олега Александровича сложились благоприятно. Был он в те годы человеком на месте. Механические колебания, кото­рые он изучал, были относительно простыми. Фундамент удовлетво­рительно моделировался системой с тремя степенями свободы - жестким диском, соединенным с грунтом основания тремя пружина­ми. Свойства пружин подбирались из эксперимента, что требовало определенного инженерного искусства, которым Савинов владел. За­нятия вибропогружением оправдывались миллионами погонных мет­ров шпунта и свай, погруженных в грунт с помощью вибропогружателей конструкции О.А.Савинова.

В 1966 году Савинов был приглашен во ВНИИГ, чтобы возглавить новое научное направление - сейсмостойкость энергетических соору­жений. Дело было новое и темное, как для института, так и для Сави­нова. Проработал в стенах института на этом поприще Олег Александрович более двадцати лет.

Науки о землетрясениях можно условно разделить на сейсмоло­гию, сейсмометрию и теорию сейсмостойкого строительства. Первая -фундаментальная, академическая, изучает природу землетрясений и создает методы их предсказания. Наука солидная, но, увы, пока не очень продуктивная: в год прихода Савинова во ВНИИГ на террито­рии Советского Союза произошло девятнадцать землетрясений, в сем­надцати случаях сейсмичность районов была предсказана сейсмологами неверно. Сейсмометрия - наука измерительная, экспе­риментальная - измеряет параметры сейсмических толчков и дает пищу сейсмологам для построения теорий и материал для обоснования сейсмостойкого строительства, задавая воздействия на сооружения. Третья наука даже не наука, а инженерное дело, - разрабатывает методы расчета конструкций на сейсмические воздействия, а также способы уменьшения воздействий сейсмособытий на сооружения. Эту третью науку и возглавил во ВНИИГе Савинов.

Все работы координировал Межведомственный Совет по сейсмо­стойкому строительству при Академии наук СССР, этакий Пиквикский клуб, рассуждавший о пользе наук, но не обладавший средствами и властью. Олег Александрович, человек общительный, приятный со­беседник, обладатель множества занятных хобби - коллекционер, ях­темен, удачно вписался в работу Совета и возглавил в нем комиссию по сейсмостойкости гидротехнических сооружений. Вообще, предста­вительская часть организации научной работы давалась Олегу Алек­сандровичу легко. До организации Межведомственного Совета проблемы сейсмостойкости были синекурой Академий наук горных республик - Грузии, Таджикистана, Армении. Олег Александрович наладил тесные контакты с этими республиками, организовал не­сколько Всесоюзных совещаний в таких прекрасных городах, как Ду­шанбе, Ереван. Сейсмоакадемики всех горных республик знали и любили савиновскую размашистую походку и не менее размашистую подпись: расписывался он одним длинным словом из заглавных букв - ОЛЕГСАВИНОВ.

финансировало новое направление, в основном, министерство. На деньги министерства Савинов создал в институте отдел динамики и сейсмостойкости сооружений. Аналогичные работы были развернуты в организации-антиподе ВНИИГа, извечном конкуренте, носившем тогда имя НИС Гидропроекта. В московской конторе работы возгла­вил Виктор Михайлович Лятхер.

Виктор Михайлович был прямой противоположностью Олегу Александровичу. Олег Александрович писал всем положительные от­зывы, Виктор Михайлович - отрицательные, Олег Александрович лю­бил эксперимент, мог засучить рукава и сделать что-то в лаборатории своими руками. Виктор Михайлович любил теорию, предпочитал вы­писывать значки тензоров и поражать менее образованных коллег умением суммировать, не пользуясь знаком суммы, а токмо лишь переброской индексов тензоров.

В силу описанных выше различий, отношения между двумя лиде­рами нового направления отраслевой науки не сложились.


Олег Александрович взял на вооружение относительно простую в реализации ли­нейно-спектральную теорию сейсмостойкости, предложенную американцем М.Био, Виктор Михайлович считал, что право на существование имеет только динамический расчет сооружения на реальную или аналоговую акселерограмму: при землетрясениях колеблется почва и, согласно законам Ньютона, возникают силы инерции, пропорцио­нальные ускорению колебаний, акселерограмма - график изменения во времени уско­рений почвы под сооружением при землетрясении. Пользуясь своим "головным" положением, Олег Александрович узаконил методу Био, сделал ее обязательной, выпу­стив нормы проектирования гидротехнических сооружений в сейсмических районах. Виктору Михайловичу последнее не понравилось.


Пока лидеры боролись, в НИСе Гидропроекта нашлись "сильные ребята" В. Ломбардо и Ю.Зарецкий, которые, не отвлекаясь на органи­зацию координации и конференций, сумели разработать к началу семидесятых годов практический аппарат расчета плотин на акселе­рограмму. Это стало козырем в руках Виктора Михайловича. Когда в 1975 году Олег Александрович, как старший "по направлению", раз­работал очередной план работ по проблеме на пятилетку 1976-80г.г., В.М. выступил резко против и победил. Головная роль ВНИИГа по­шатнулась. Тут подоспела очередная реорганизация института, и от­дел Савинова разделили - выделили в отдельную лабораторию дина­мику сооружений.

Нет худа без добра. Через несколько лет, когда Олег Александро­вич был уже полностью отлучен от сейсмики, наступило время на­граждения непричастных. Цикл работ по сейсмостойкости гидросооружений подали на премию Совета министров СССР. Незло­памятный Владимир Михайлович включил в список лауреатов Олега Александровича. Предлагали стать лауреатом и Толе Храпкову, сме­нившему Савинова на посту главного координатора. К Толиной чести следует отметить, что он отказался быть липовым лауреатом. Тогда от института в список включили Александра Петровича Троицкого, че­ловека не шибко грамотного и крайне несимпатичного Олегу Алексан­дровичу. Служа под началом Савинова, Троицкий простоял в коридорах института полтора десятилетия, а потом стал серым карди­налом при директоре Борисе Картелеве. Так получилось, что свою высшую правительственную награду О.А. получил за работу, от кото­рой был отстранен, и в компании с неприятными для себя людьми.

В 1979 году - второй удар. Начался бум с атомными станциями. В институте эту работу поначалу поручили лаборатории Савинова. По­том было признано, что лаборатория не справляется с задачей. Лабо­раторию расформировали, работы по АЭС передали лаборатории строительной механики, которой командовал Храпков, а Олега Алек­сандровича с несколькими ближайшими сотрудниками перевели в ла­бораторию технологии бетона, к Вадиму Борисовичу Судакову.

Передача группы Савинова в лабораторию Судакова была не слу­чайной. В институт Савинов пришел не один, с ним пришли несколько его старых соратников по вибропогружению. Параллельно с куриро­ванием сейсмики Олег Александрович все эти годы для души занимал­ся привычным делом - виброуплотнением бетона, вибрационной защитой сооружений и механизмов. Виброуплотнение - один из эле­ментов технологической цепочки в строительстве бетонных плотин. Лаборатория Судакова занималась всеми звеньями этой цепи.

Вадим Борисович был кондовым гидротехником: кончал гидрофак Политехнического, работал много лет во ВНИИГе, несколько лет был главным технологом на строительствах Токтогульской и Курпсайской ГЭС, одним из отцов широко известного "токтогульского метода" укладки бетона в плотины. Его книга вместе со вторым отцом токто­гульского метода Л.А.Толкачевым "Современные методы бетониро­вания высоких плотин" стала учебником для вузов.

Олег Александрович ценил строительную квалификацию инжене­ров-гидротехников: "Инженер-гидротехник, окончивший Ленинг­радский политехнический или Московский инженерно-строительный, обычно, стоит по уровню подготовки на голову выше, чем строитель любого другого профиля" - написал Савинов в мемуарах.

Казалось бы, все сложилось не так плохо: перестал быть начальни­ком, но остался при любимом деле. Но из сотен лиц, упомянутых в мемуарах, всего трое не названы по фамилии, - это самые отрицатель­ные типы, встреченные Савиновым в его творческой жизни. В их числе - Вадим Борисович. Укладка бетона - не поэзия, где на вкус и цвет товарища нет, а вот Судаков не считал Олега Александровича авторитетом в своем деле.

Вадим Борисович был в то время увлечен плотинами из сухих малоцементных смесей, укладываемых так называемым дорожным методом. Способ очень напоминает механизированное строительство дорожных покрытий: идет колонна из нескольких механизмов, по­следний в колонне - виброкаток, а позади колонны остается полоса бетона, толщиной в полметра, похожая на дорогу. Этот способ, родив­шийся в Италии, Судаков пытался внедрить в России. Мешало отсут­ствие виброкатков, и Судаков решил вместо них попробовать тяжелые самосвалы. Олег Александрович по-прежнему продолжал заниматься традиционными литыми бетонами, вернее их уплотнением глубинны­ми вибраторами, пытался довести глубину слоя уплотняемого бетона до трех метров.

- Вадим Борисович, Вы читали воспоминания Олега Александро­вича? А если читали, не обратили ли внимания на крайне неприятный персонаж, обозначенный С-в? - спросил Горин однажды Судакова.

- Читал и обратил,- ответил Вадим Борисович с неизменной блуж­дающей чуть саркастической улыбкой на лице.

- Как русскоязычный писатель хотел бы задать вопрос.

- Нет проблем,- как обычно, корректно, хорошо поставленным голосом сказал Вадим Борисович.

- Почему Олег Александрович так строг к Вам?

- Видите ли - видите ли, несколько лет я добивался от Савинова и компании ответа на простой вопрос, каковы свойства малоцементного бетона, укатанного самосвалами и виброкатками, не разговора, что лучше, что хуже, а конкретных цифр. Ответа я так и не получил.

Так что в случае с Олегом Александровичем нет не то что речи о вечном месте в науке, а нет признания со стороны ближайшего в окрестностях специалиста его профиля.

* *

В мемуарах О.А.Савинова среди гидроузлов, на которых он и его сотрудники занимались виброуплотнением бетона названа Саяно-Шушенская ГЭС. Горин как-то спросил у "Роджера-каменщика Са­ян" К.К.Кузьмина о работах Савинова на Саянах. Ответ Кузьмина озадачил Горина:

- О работах Савинова на Саянах в первый раз слышу. У Судакова отношения с нашими технологами не сложились, он здесь бывал, при­нимал участие на начальной стадии работ, а потом мы все делали сами. Всю технологическую цепочку от приготовления бетона до кон­троля за состоянием блока в течение всего строительства держала в руках система управления качеством, замыкавшаяся на главном ин­женере. Система включала в себя три подразделения: ЦСЛ - цент­ральную строительную лабораторию, СНИРТ - службу наблюдения и регулирования температур, и техническую инспекцию. Малоцемент­ными укатанными бетонами мы тоже занимались но не с Судаковым, а с Коганом из НИСа Гидропроекта. Полагаю, что на все вопросы Судакова Савинову мы в состоянии ответить.

Горин решил навести справки, чтобы выявить другую грань истины и понять, как виделась глазами саянцев роль ВНИИГовских техноло­гов при строительстве ГЭС.

Начальник ЦСЛ Моисеенко Александр Сергеевич:


- Вся наша прежняя система не стимулировала качества работы. От бедности эко­номили, урезали. Но плотину ниже не сделаешь, без генератора гидростанцию не оставишь. Урезали на подготовке ложа водохранилищ к затоплению, на рыбозащитных мероприятиях, на контроле качества работ. У меня в лаборатории до ста сорока человек доходило. Мужчин раз-два и обчелся - Дерюгин, мой заместитель да я, а так - все женщины. Лаборантке, которая выдержала работу в блоке пять лет, я бы геройскую звездочку давал. Разговоры и разборки с такими амбалами, как Позняков, Горбанев, Полторан, когда они норовят сдать неготовый блок и требуют подписать акт приемки блока, не каждый мужчина выдержит. Без подписей под актом представителей ЦСЛ и техинспекции бетонный завод бетона в блок не давал. А высшее начальство часто на стороне бригадира, как же, ведь он дает кубы. Сколько пришлось воевать, добиваться, чтобы не открывали по пять-шесть блоков одновременно, когда технологическая цепоч­ка позволяла качественно укладывать три-четыре блока одновременно - сбои в работе бетонного завода, в транспорте, нехватка кранов. А начальство давило - давай.

С Судаковым мы по многим вопросам не сошлись. К примеру, он настаивал на включении в состав бетонов таких пластифицирующих добавок, которые на практике не улучшали, а ухудшали бетонную смесь. Все элементы технологии укладки бетона мы разработали сами в Красноярскгэсстрое, они у нас запатентованы. Для транспор­тировки бетона в блок была бадья с автоматически раскрывающимся затвором своей конструкции, свои вибропакеты на гусеничном ходу с дистанционным управлением. Занимались этими делами различные службы главного инженера. Замом Кузьмина по новой технике вначале был Городничев Александр Николаевич, потом - я. Два главных специалиста было при Кузьмине - строитель Король Сергей Иванович и технолог Зинченко. Сами проектировали и конструировали. КБ возглавлял Руль Богдан Андре­евич, проектную группу Мироненков Николай Петрович. Из ваших, из ВНИИГовцев нам много помогал Власов Володя, многому научились у Цезаря Григорьевича Гинз­бурга из лаборатории Судакова. Как обстояли дела у СНИРТ - поговорите с ее бывшим начальником Павловым Валентином Леонидовичем, он теперь на ГЭС работает заме­стителем начальника гидроцеха.

Начальник СНИРТ (службы наблюдения и контроля температур) Валентин Лео­нидович Павлов:

- На приемку блока обычно приходили лаборантка из ЦСЛ, наш представитель и работник техинспекции. В техинспкции у Альберта Васильевича Гужова работало че­ловек десять. Техинспекция проверяла конструктивы, соответствие подготовленного блока проекту. ЦСЛ контролировала установку опалубки, подготовку основания, его температуру (класть бетон на непрогретое мерзлое основание нельзя). Наш представи­тель принимал все, что касалось регулирования температур бетонной кладки - установ­ку трубного охлаждения, правильность установки датчиков. На сложные блоки пригла­шался авторский надзор - представитель Ленгидропроекта. Датчики мы не устанавливали, а лишь следили за правильностью установки и брали отсчеты.

СНИРТ работала в тесном контакте с СибВНИИГовцами. От Сибирского ВНИИГа термонапряженным состоянием, включая и трещины, занимался Маркин, трубным охлаждением - Старшинов. Общее руководство было за директором СибВНИИГа Епифановым. Был период, когда в Черемушках от ВНИИГа жил В. Урахчин, он тоже присутствовал на приемке контрольно-измерительной аппаратуры. Периодически на­езжала Александровская. О Судакове слышал, но работать вместе не приходилось. Про работы Савинова не слыхал.

Такую картину нарисовали Кузьмин, Моисеенко, Павлов, - люди, которые в том человеческом муравейнике, который копошился возле плотины, были ближе всех (кроме плотника-бетонщика) к укладке бетона в плотину. Другие имена, совсем не те, которые называют в Ленинграде.

"Так дала хоть что-нибудь отраслевая наука строительству? - может воскликнуть читатель. И здесь автор неожиданно ответит "да". Тот же Павлов Валентин Леонидо­вич, возглавлявший СНИРТ, не упал в Черемушки с неба, до того он долго проработал в СибВНИИГе и был на Красноярской ГЭС Старшиновым и Маркиным в одном лице. И тем строителям, которые устанавливали датчики, поначалу показывал, как устанав­ливать, В. Урахчин. И малоцементными смесями не занялись бы на Саянах, не будь Судакова. Отраслевой науке не обязательно заглядывать в каждый блок, но научить, что должно быть в каждом блоке - ее задача.


* *

Удалось ли автору на примере самой почвенной, самой производст­венной науки своего НИИ дать представление, чем же в нем занима­ются средние люди - судить читателю.

Рассказ же об Олеге Александровиче Савинове автор хочет завер­шить словами своего учителя Розина Леонида Александровича, ска­занными после похорон: "Если считать, что главное дело человека доставлять радость другим, то Олег Александрович был великим чело­веком".