I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 3.8. Выбранные места из экологического детектива. Прочитав воззвание А. Д. Александров "воскликнул Он сердито взял ручку с еле живым стержнем и поставил под русским текстом почти невидимую подпись, представляющую со­бой в основ На лестнице Виктор (сопровождавший Н.И. коллега) аж к стене припал 3.9. Опиум для избранных. Борис Картелев" Бывший директор, будущий бомж Картелев". Что? Для потомков - донос!? Чем ты похваляешься-то? Если не Бог, то люди-то сделают вывод!

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

3.8. Выбранные места из экологического детектива.

В начале июня 1993 года Горину попала в руки объемистая руко­пись (140 машинописных страниц) - записки Н.И.Моисеевой "Загад­ка ленинградской дамбы (Эколого-экономический детектив) .

Прочитав рукопись, Захар Ильич нашел, что мемуар несостояте­лен по содержанию и беспомощен по форме. Никаких загадок и тем более разгадок он не содержал. Автор мемуара посвятил себя странно­му занятию: преследованию незнакомого ей человека - начальника строительства дамбы Ю.К.Севенарда. Бывает. Но Горин знал одного опытного редактора, тонкого знатока литературы, который, прочитав мемуар Моисеевой, нашел его интересным. И это не исключение. Когда Горин писал главу под названием "ЛПР", ему казалось, что пишет о том, что не Г.В.Романов принимал решение о строительстве дамбы в Западном варианте, а инженеры Ленгидропроекта. Первый же читатель, один из лидеров антидамбистов, депутат Ленсовета А.А.Ливеровский прочитал с точностью до наоборот: "Вы правильно пишете, что решение о строительстве дамбы принимал Г.В.Романов". Что хотел, то и прочитал.

Автор детектива - Наталья Ивановна Моисеева, доктор медицины, написала когда-то книгу о влиянии солнечной активности на поведе­ние людей, ныне пенсионер, один из неформальных лидеров "анти­дамбистов". Вместе с М.И.Кривошей, тоже пенсионеркой, составила костяк "женского батальона смерти" антидамбистского движения. Влилась Н.И. в движение относительно поздно, в конце восьмидеся­тых. Ее как эксперта Верховного Совета СССР по экологии человека привлек к борьбе П.Кожевников, старый испытанный борец с дамбой, молодой литератор, киноактер, председатель экологического обще­ства "Дельта", кандидат в депутаты Ленсовета.

"Петю" Кожевникова Н.И. знала с десятилетнего возраста (дру­жила с Петиной мамой). Потому, когда однажды позвонила мама Пети и сказала, что сыну угрожает опасность, его судят, и, чтобы отвести обвинения, нужен череп человека, Н.И. поспешила на по­мощь. "Череп я, конечно, достала, - пишет в своем детективе Н.И.- и один из Петиных друзей ходил по залу суда с этим экспонатом", пока не был выдворен милиционером. Ходил друг с черепом по залу, чтобы наглядно показать, что нет в челюстях человека такого зуба, чтобы оставить на руке Петра ровный шрам длиной в 5см. Петра обвиняли в том, что в экологическом гневе он дал по зубам одному дамбисту. Петр отрицал и говорил, что не он ударил дамбиста кулаком, а последний ударил его ножом и показывал шрам на руке от удара ножом. Дамбист же утверждал, что Петин шрам не след ножа, а отпечаток его, дамбиста, зубов на Петином кулаке. Петр Кожевников был признан винов­ным, получил год условно, и "о его избрании в Ленсовет было нечего и думать". В Ленсовет Петя из-за приговора не попал и весь срок условного заключения в знак протеста проходил в милицейской ши­нели, выданной ему на киностудии: во время "отбывания срока" П.Кожевников снимался в фильме в роли милиционера. (Диапазон увлечений П.Кожевникова необычайно широкий).

В детективе Н.И. Моисеевой несколько сюжетов. Два из них Захар Ильич решил украсть. Первый - о том, как Н.И. стала экспертом Верховного Совета, второй - как собирались подписи под одним воз­званием. Горин понимал, что цитирование чужой рукописи без ведо­ма автора - дело нечистое. Но уж очень занятными показались сюжеты. И Горин решился.

* *

"Пора поговорить о том, что представлял Экологический коми­тет Верховного Совета СССР, куда я попала по чистой случайно­сти. Для истории борьбы с дамбой не важно, почему я позвонила по данному мне телефону и заказала пропуск в здание на Калининском проспекте. Возможный разговор я тщательно обдумала и вместо визитной карточки взяла с собой свою книгу "Воздействие гелиогеофизических факторов на организм человека".

Экологический комитет располагался на двух этажах - на седь­мом, где гнездилось начальство, и на восьмом, где располагался Под­комитет по проблемам экологии человека, возглавляемый депутатом Г.А.Комаровым, и информационно-справочная служба, в обязанности которой входило отвечать на запросы депутатов. Именно эта служба и приняла меня наилучшим образом. Со мной довольно долго беседовали, выясняя, чем я занимаюсь и какого рода вопросы могут быть даны мне на рассмотрение (?-З.Г.). А когда привели к Г.А. Комарову, и я попробовала показать ему свою книгу, он смотреть не стал, потому что ею давно пользуется, а просто взял бланк и за своей подписью выдал удостоверение в том, что доктор медицинских наук имярек является независимым экспертом Комитета по вопросам экологии человека". Этот мандат открыл пе­ред Н.И. все двери, даже после распада СССР и роспуска Верховного Совета и его Комитетов и Подкомитетов.

Впервые Н.И.Моисееву Горин увидел 15 октября 1990г на заседании Ленсовета, решавшего будущее дамбы. Прежде чем Н.И., сердито стуча палкой, взошла на трибуну, председательствующий (зам. пред­седателя Ленсовета В.З.Васильев, начинавший политическую карье­ру как демократ и перешедший в "красно-коричневые") объявил: Слово представляется эксперту Верховного Совета по экологии Н.И. Моисеевой". Горин тогда подумал, что эксперт прибыл из Москвы, чтобы изложить мнение верховной законодательной власти по про­блеме дамбы. А эксперт прибыл с Петроградской стороны и излагал свою личную точку зрения.

Вот так. Случайно зашла в Экологический комитет, начальник подкомитета упомянутого Комитета просто взял бланк, вышла из

Комитета экспертом по экологии человека и занялась дамбой. При­шла по мандату на заседание Ленсовета и учинила разнос.

Бывало, что мандат не сразу открывал перед Н.И. нужную дверь. Но энергия Н.И. вкупе с мандатом могли творить многое. Н.И. не было в списке приглашенных на сессию Ленсовета, и милиционер ее не пускал на заседание. Тогда она обратилась к проходившему мимо депутату помоложе и объяснила, кто она и зачем здесь. Депутат вы­слушал, подошел к милиционеру и вписал Н.И. в список приглашен­ных. Случайным депутатом был С.Помогаев, студент 23 лет, член экологической комиссии Ленсовета, случайно Петин знакомый, член экологического общества "Дельта". Кроме молодости, депутата отли­чала от прочих одежда: джинсы, рубашка (пиджака не было), перепо­ясанная как пулеметными лентами широкими подтяжками. (Все сведения, кроме описания костюма депутата взяты из детектива).

Легкость, с которой Г.А.Комаров выдал столь могучий мандат, на­помнила Горину историю, описанную в романе М.Осоргина "Сивцев вражек". Один из второстепенных героев романа, солдат, убежал во время революции с германского фронта. Приехав в Москву, он зашел в Хамовническую революционную управу разведать не будет ли новая власть ловить дезертиров. В управе солдат обнаружил полную нераз­бериху и сутолоку. Тогда он нашел красную повязку, повязал ее на рукав, стал отвечать на вопросы и выписывать мандаты. Так солдат стал комендантом Хамовнической управы. К сожалению, в романе не сказано, хорошим или плохим комендантом он был. Если хорошим, то хорошо, плохим - плохо: путь наверх был коротким и даже смешным, но по пути солдат никого не убил, не "подсидел", и не исключено, что уменьшил неразбериху в управе.

* *

Пойти на воровство чужого материала побудил Горина второй сю­жет. Его невозможно пересказать. О нем может поведать только дей­ствующее лицо, в данном случае Н.И.Моисеева.

Эпоха застоя породила специфический эпистолярый жанр - кол­лективные письма наверх. В эпоху культа наверх почти не писали, а если писали, то в одиночку и такие гиганты, как П.Л.Капица: человек меньшего калибра вряд ли остался бы на свободе после такого письма. В постсталинскую эпоху писать в одиночку было еще боязно, и письма наверх подписывались группой товарищей. Эпоха ушла, а привычка к коллективным письмам сохранилась."Скажите мне, о чем коллектив­ное письмо, и я скажу вам, кто его подписал". Так назвал свою статью на эту тему А.Плутник. Желающий углубиться в тему может прочи­тать статью в "Известиях" за 24 ноября 1993г.

Не удовлетворенная выводами Международной комиссии и реше­нием Ленгорисполкома, благословившими строительство дамбы по старому проекту, Н.И. пишет в начале 1992 года письмо-протест от своего имени и показывает письмо единомышленникам - П.Кожевни­кову и М.И. Кривошей. Единомышленники письмо одобрили и пред­ложили на основе письма подготовить обращение в адрес одиннадцати почтенных международных организаций, в числе которых Комитет по охране окружающей среды ООН, Гринпис и др.

"Я составила воззвание,- пишет Н.И.,- и попыталась его пока­зать Гранину. Он выслушал его по телефону, попросил перечитать отдельные места и кое-что уточнить, похвалил в целом и обещал подписать, когда все будет отшлифовано. Я согласовала с ним воп­рос, чьи подписи желательны и получила некоторые телефоны...

Самым первым человеком, к которому я явилась с этим докумен­том был Дмитрий Сергеевич Лихачев... Дверь открыла супруга Дмитрия Сергеевича, Зинаида Александровна. Она была категори­чески корректна, но не проявляла намерений пустить меня на по­рог... Но Дмитрий Сергеевич услышал наши препирательства и крикнул, что я к нему назначена Зинаида Александровна проводила меня в кабинет и села за дальний конец большого стола, изучающе поглядывая на меня. Я выложила перед Д.С. текст обращения на двух языках и протянула супруге текст апелляции на диссертацию Севенарда. Она читала... А он в этот момент подписывал обраще­ние. Потом я показала ему апелляцию и попросила разрешить от его имени, как депутата, подать запрос в ВАК (по поводу диссерта­ции Севенарда - З.Г.)... Д.С. принес бланк Депутата Верховного Совета и посадил меня за машинку. Через 15 минут я отбыла, пол­ная радости не только потому, что подпись Лихачева открывала возможности получить многие другие, но и потому, что в жестоком мире рыночной экономики существует оазис настоящих человече­ских отношений".

За 15 минут, проведенных у Д.С., Н.И. не только получила подпись под обращением, не только подготовила и подписала запрос в ВАК, но и получила благословение писать цитируемые мемуары о дамбе: "Для меня было как гром услышать тихие слова Д.С.Лихачева: "А знаете, Вам надо писать мемуары, как все это было - борьба против дамбы. Ведь это феномен культуры". Для Н.И. слова Д.С. прозвучали как "призыв совести" и "воля самой судьбы".

Собирая подписи под воззванием в Москве, Н.И. попутно "органи­зовала" еще одну апелляцию по поводу диссертации Ю. Севенарда за подписью академика Яншина. Три телеги за подписями двух академи­ков и одного доктора наук - плохо не только "в жестоком мире рыноч­ной экономики", и не имеет значения, что один из подписавших -филолог, второй - геолог, а третья - медик.

Потом Н.И. "отправилась на другой конец города к Юрию Ивано­вичу Полянскому, член-корреспонденту АН СССР, старейшему пе­тербуржцу". Тогда Ю.И. было 87 лет. Ю.И. подписал и сказал на прощание: "Я ваш солдат. Да не солдат - мы просто охотники на разных номерах - Вы загоняете, а я пристреливаю".

Потом была академик О.А.Ладыженская. "Профессор Ладыжен­ская приняла меня официально. Я немедленно предъявила свое удо­стоверение Независимого эксперта экологического комитета". После внимательного прочтения и правки О.А.подписала воззвание.

Далее был Д.Гранин. "Даниил Александрович принял меня как уже старую знакомую, и мигом все подписал.

Тем временем Полянский усердно работал по телефонам, и на второе февраля я оказалась назначенной к академикам А.Д.Алексан­дрову и В.М. Тучкевичу".

Прочитав воззвание А. Д. Александров "воскликнул

- Ну какой дурак это написал!

- Я, как умела.

-И Вы хотите, чтобы я это подписал?

- Нет, я принесла Вам материалы, которые подписаны Лихаче­вым, Полянским, Ладыженской и Граниным, чтобы их согласовать согласно договоренности, А примете Вы участие в борьбе против дамбы или не примете - исключительно Ваша воля.

Он сердито взял ручку с еле живым стержнем и поставил под русским текстом почти невидимую подпись, представляющую со­бой в основном вдавление на бумаге.

- Ах, не получилось! Но я снова подписывать не буду.

- И не надо, не беспокойтесь, я потом обведу. Вот Вам другая ручка и английский текст. Подпишитесь, пожалуйста латинскими буквами.

Он, кажется, хмыкнул, но подписался на сей раз четко и ясно, очень любезно проводил меня, подав пальто и пожелав всего самого хорошего.

На лестнице Виктор (сопровождавший Н.И. коллега) аж к стене припал:

- Ну, никогда бы не подумал, что он в конце концов подпишет. И как Вы могли выдержать такое. Я бы давно плюнул и ушел

-А я бы без подписи не ушла, и он это понял..

- Но неужели же вот так важна именно эта подпись. Подпишут другие.

- Академических игр я не знаю, но может быть, недаром Полян­ский велел мне сперва ехать сюда, и только потом к Тучкевичу...

Академик Владимир Максимович Тучкевич не стал смотреть до­кументов, слегка проглядел воззвание и все свое внимание сосредо­точил на подписи Александрова:

- Нет, почему все-таки он так расписался? Он что - не хотел?

- На английском варианте, как видите, подпись четкая. И я подписываться его не уговаривала, так же как и Вас.

- Но все-таки, почему он так подписался?.."

Серебряная паутина человеческих отношений. Казалось бы пус­тяк, в какой последовательности получать подписи. Ан нет. Подпись "Данилыча", ученика великого оптика Рождественского, физика по образованию, крупного математика-геометра, была зеленым светом для всех естественников. Подписи писателя и глубоких стариков фи­лолога Лихачева и зоолога Полянского вряд ли убедили бы остальных подписавших: в силу профессии и возраста, первые подписавшие не рисковали своей репутацией.

Дальше все шло как по маслу. Поездка в Комарове на дачу к академику Ж.И.Алферову. Для нынешнего директора Физико-техни­ческого института Алферова подпись бывшего директора В.М.Тучкевича - весомый аргумент.

Примерно так же были получены остальные подписи. Возможно, нет иного пути подписания воззваний группой больших людей: у них свои дела и заботы. Но так ли нужны эти воззвания? Когда А.Эйнш­тейн написал письмо по поводу атомной бомбы, то он не звал в соавто­ры Н.Бора. Есть в этом обращении сугубо российский нюанс. В воззвании сказано, что лица и ведомства, причастные к возведению дамбы, "не найдя среди отечественных ученых достаточного коли­чества людей, способных на экологическое преступление, организо­вали международную экспертизу". Далее эксперты обвиняются в нарушении научной этики. Подписывать воззвания с такими тяжки­ми обвинениями, не опасаясь последствий, можно далеко не в каждой стране.

* *

Захар Ильич, в меру своих возможностей старался следить за рабо­той всех трех комиссий - комиссий Румянцева, Яблокова и Междуна­родной. У каждой комиссии был свой состав и свой почерк.

Комиссию Румянцева составили представители академической и вузовской науки города в возрасте от 30 до 50 лет, кандидаты и доктора наук, еще активно работавшие своими руками. Многие из них начи­нали работу в комиссии как антидамбисты. Работали задаром, не счи­таясь со временем. Перелопатили весь проект и исследования по обоснованию проекта. Через полгода работы было подготовлено За­ключение, серьезный аргументированный двухсотстраничный труд.

Не подписал Заключения один член комиссии - доктор медицины Бреслер. Далеко не все антидамбисты были любителями, их ударную научную силу составляли "уязвленные профессионалы" - гидравлик В.А.Знаменский, экономист Г.В.Шалабин, например. Это были уче­ные, занимавшиеся на определенном этапе научным обоснованием Проекта, но затем вышедшие из игры по тем или иным причинам. Медик Бреслер был из числа "уязвленных". Позже, в газете "Час пик" (16.07.90) Бреслер опубликовал апокалиптическую статью Судьба Ленинграда предрешена", решил не ждать печальной участи, ожидающей город, и эмигрировал в Израиль. Будучи в Израиле, Го­рин в самой популярной русскоязычной израильской газете "Вести" прочитал огромную статью "Продажная наука", написанную одним из учеников Бреслера и поведавшую миру на примере дамбы, как в России подкупленные партаппаратом псевдоученые травили ученого с мировым именем (имя ученого по его просьбе не названо). Вот куда долетело эхо борьбы вокруг дамбы. Кстати, дамбист Я.З.Маневич был взят на работу в Израиле, благодаря его статьям, посвященным дамбе. Лишь там, за границей, Маневич узнал, что его научные статьи о дамбе переведены на английский язык.

В комиссию Яблокова вошли все антидамбисты и в качестве проти­вовеса - группа маститых академиков преклонного возраста. Просле­дить технологию работы этой комиссии было практически невозможно. За год существования комиссии Горин добрый десяток раз приходил в здание Академии наук на Университетской набереж­ной. Но комната, отведенная комиссии для работы, была неизменно на замке. Иначе быть и не могло: большая часть экспертов жила в Москве и была обременена своими делами, заботами и болезнями. Связую­щим звеном была секретарь комиссии М.И.Кривошей. Работа тяну­лась более года, Заключение объемом в 30 страниц было больше похоже на декларацию и обвинительное заключение, чем на труд экспертов. Из трех десятков членов комиссии поносимую гидравличе­скую модель защитных сооружений посетил лишь один - чл.корр. Григорян. Именно он не согласился с Заключением и отказался ста­вить под ним свою подпись. В то же время Григорян поставил подпись под статьей в журнале "Знание-сила" (N 11, 1989), в которой говори­лось об ошибках, допущенных при моделировании. Такая "непоследо­вательность" импонировала Горину. Ученый выбрал срединный путь: не подписал кровожадного Заключения, но и не поддержал огульно дамбистов.

В Международную комиссию вошли четыре голландских специа­листа, два ученых из США, два финна, по одному представителю Италии, Дании и Англии, всего 11 человек. Международная комиссия была не в состоянии за короткий срок провести свои исследования. Поэтому было решено воспользоваться материалами исследований, накопленными при проектировании и строительстве дамбы, предва­рительно их выборочно проверив. Проверку поручили рабочей группе из пяти финских и голландских ученых (тоже кстати не дворников, а профессоров, но менее известных). Выборочная проверка и анализы качества воды и донных отложений, выполненные рабочей группой, предшествовали работе комиссии. Только убедившись, что результа­ты анализов рабочей группы и результаты, представленные россий­ской стороной, совпадают, комиссия приступила к работе. Рабочая группа выполнила намеченные работы весной-летом 1989 года, а в декабре того же года комиссия привезла в Ленинград предварительное заключение. Никаких америк варяги, естественно, не открыли. Их заключение подтвердило выводы комиссии Румянцева, дополнив еще, с их точки зрения, существенным фактором ухудшения экологи­ческой обстановки в водотоке Ладога-Нева-Невская губа - интенсив­ным осушением болот в окрестностях Ленинграда. Три дня члены комиссии беседовали с учеными и представителями общественности города, выслушали аргументы сторон и затем доложили свое мнение: для специалистов на заседании в Доме архитекторов, для широкой публики - на пресс-конференции.

Никаких откровений в том, что говорил председатель комиссии Х.Энгл и ее члены, Горин не услышал. Но умение подать материал, наглядность и качество схем и диаграмм, умение говорить на языке понятном аудитории вызывали глубокое уважение.

Ни Наталья Ивановна Моисеева и ни один из подписавших воззва­ние, где члены комиссии обвинялись в экологическом преступлении, не читали Заключения комиссии: текст "Заключения" на английском появился позже воззвания, а перевод на русский - еще через пару месяцев. Если бы подписавшие прочитали "Заключение", то, возмож­но, были бы не столь категоричны.

В тексте "Заключения" нет ни одного личного выпада против кого-либо. Несмотря на приличный объем (перевод - 256 страниц машино­писного текста), написано заключение сжато. Но на одно приложение авторы текста не пожалели места. На 39 страницах приведены данные обо всех одиннадцати членах комиссии: фамилия, национальность, год рождения, перечень оконченных учебных заведений, перечень языков, которыми владеют (как правило, четыре -пять), перечень ученых званий и степеней, послужной список, список основных науч­ных работ. Они знали ситуацию вокруг дамбы, обстановку всеобщей подозрительности, и поместили данные, способные развеять сомнения любого здорового скептика. Каждый желающий мог ознакомиться с приложением и понять, что, давши опрометчивое заключение, люди эти рискуют своей репутацией не только у нас. К примеру, председа­тель комиссии Энгел, возглавлявший до 1986 года проектирование и строительство защитных сооружений Восточной Шельды в Голлан­дии, ныне - председатель Совета экспертов по защите Бангладеш от наводнений (так называемого комитета Миттерана). Что скажут в Бангладеш, что подумает Миттеран, прочитав такое воззвание - труд­но сказать. Но почти наверняка, Энгел в нашу страну больше не приедет. А жаль: "Заключение" составлено с большим знанием психо­логии масс, оно понятно каждому любознательному непрофессиона­лу.

* *

Д.А.Гранин, А.Д.Александров. Для поколения Горина - учителя, духовные отцы.

В первый день 1994 года писателю Д.Гранину исполнилось 75 лет. В эти дни по Петербургскому радио ежедневно в полдень звучал, увы, уже старческий голос Д.Гранина, читавшего главы из новой книги "Бегство в Россию". В эти часы Горин откладывал все дела и включал радио. Выпускник электромеха Ленинградского политехнического, работавший в том же ведомстве, что и Горин, в соседнем, родственном институте постоянного тока, молодой Гранин в споре о физиках и лириках отдавал предпочтение физикам. Не было политехника возра­ста Горина, не прочитавшего "Иду на грозу" и "Искателей".

На всю жизнь запомнил Захар лекции А.Д.Александрова, которые читал "Данилыч" в середине шестидесятых по вечерам на старом матмехе. Большая аудитория на втором этаже была переполнена мо­лодежью самых разных профессий. Лекции назывались, кажется, "философия математики". Чего только в них не было: и рассуждения о дискретном и непрерывном, и стихи Омара Хайяма, и обсуждение теоремы Геделя. Были профессионалы, которые ругали Данилыча за вольность изложения и спорность многих положений, но Горин, как и большинство молодых, были покорены раскованностью и свободой, легкостью и юмором, с которым обсуждались непростые и у других скучные проблемы.

Но в жизни нет неприкосновенных. И вот Горин плюет в колодец, катит бочку на "волшебного брата". Люди поколения Горина были приучены полагаться не на свое "я", а на "волшебного брата", сковы­вали, подавляли самостоятельную духовную жизнь. Это рождало внутреннюю напряженность, ощущение непрожитой жизни, пружина сжималась, давление под крышкой котла росло. Но вот "волшебного брата" отобрали, и из переполненного резервуара хлынули разруши­тельные тенденции, ибо "разрушительность - результат непрожитой жизни", следствие скованности, долго сдерживаемой энергии (Э.Фромм). Духовные отцы прошлых лет не рассчитали: все годы перестройки они внушали массе, что предыдущие семьдесят пять лет были "непрожитой жизнью" и этим невольно поддержали всеобщее разрушение. А масса нуждалась в утешении, невыносимо жить с мыс­лью, что идолы, которым она поклонялась, - фальшивые.

3.9. Опиум для избранных.

"Лев! Я надеюсь, что ты из этого текста не будешь делать купюр, извлекать отдельные фразы. Со мной это уже было и в газе­тах, и на ТУ, поэтому я эти монтажи ненавижу. Это мое видение проблемы, я не ищу одобрения и устал от споров. Думай иначе - это дело твое!

Борис Картелев"

Здесь следует напомнить, что Горин - псевдоним. Автор записок носит имя не Горин Захар Ильич, а Гордон Лев Александрович. Эту главу трудно написать от третьего лица. Поэтому автор временно вернется к местоимению "я".

Постараюсь оправдать твои надежды, Боря. Надеюсь, что кое-кому из читателей будет интересно услышать неискаженный правкой голос человека из твоего мира.

* *

Борис Григорьевич Картелев был директором ВНИИ Гидротехники с 1984 по 1992 годы. При нем шли самые жаркие споры вокруг дамбы. Вначале он отказался говорить и писать на тему о дамбе: "Я мерзавец, красно-коричневый. Все равно извращу". Потом остыл, согласился и написал это почти не разделенное на абзацы эмоциональное посла­ние. Я решил ничего не править, даже стиль и грамматику.

"Льву Гордону на добрую или недобрую память.

Я отношу себя к дамбистам, т.к. у их противников, кроме жела­ния нагадить любыми средствами ничего не обнаружил. А к дамби­стам надо отнести не только советских инженеров и ученых, но и добрый десяток дореволюционных русских инженеров, которые ло­мали голову над этой проблемой. Читал я эти дореволюционные обоснования. Посмотри эти материалы у Кураева, и тогда ты сразу же исправишь свою первую главу о дамбе. Ты ведь гидротехник, и не к лицу тебе повторять благоглупости какой-либо Беллы Курковой, Басилашвили или прочих демократов, которые изгалялись над этим проектом. Бог с ними, они выполнили свою историческую миссию -остановлен не только этот проект, развалена энергетика, эконо­мика, целое государство. Памятники из помоев и говна воздвигнут им наши потомки, если выживут в этой стране. Нам же остается лечить обостренное чувство вины за то, что чего-то не сделали, не убедили, проморгали, сглупили. Ведь не все же в партии, в руководстве страны, в министерствах, в ЦК были идиотами и гадами. Я лично встречал массу умных и болеющих душой людей в этих заведениях, они, действительно, старались крепить державу, служить делу. Так к чему это мое первое отступление? - А вот к чему: ты сразу же взял на вооружение кличку "дамба*'. Нет и не будет никакой дамбы вокруг Ленинграда. Есть несколько дамб, отверстий и конструкций, кото­рые могут образовать единую дамбу в критическом случае. И вто­рое. Гидротехник по образованию должен иметь свою позицию по ключевому вопросу, а не раздавать поклоны и признания обеим спо­рящим сторонам. Нет весомых аргументов у антидамбистов, кро­ме "интуиции", которую они силятся доказать очень бесчестными приемами. Уж в этом-то я убедился. Это - иезуиты от демократии. Они же используют любую пакость, чтобы расправиться с против­ником. Вот: Севенард Ю.К. попал в автокатастрофу, он уже убийца, его - под суд, долой депутатскую неприкосновенность! Да еще какой шабаш устроили в Ленсовете (виноват - в Петросовете). Откровеннее всех их позицию мне высказал Виктор Конецкий при случайной встрече. Он был "под мухой", а потому откровенно и сказал, что главная цель интеллигенции Ленинграда (в первую оче­редь - писателей и вообще - элиты) всех нас участников строитель­ства "дамбы" пересажать, а еще лучше - расстрелять. Вот так - расстрелять! А защищать ничего не надо. Это говорил мой люби­мый писатель, книги которого я особо ценил. Он даже подарил мне свои новые рассказы и подписал "...моему самому лучшему врагу". Набить мне морду у него не хватило бы сил, да и я не согласился бы с этой "честью". Смог бы разделать его, да жаль стало. А вот покойный Михаил Дудин, когда был у нас на модели, - он иначе себя повел Все выслушал все посмотрел Сказал что все это так, но что-то в душе свербит, как-то не всему верится, и тоже подарил мне томик стихов, но уже с доброй надписью. Он, видимо, был изба­лован разрушенным строем, научился и там находить не только одних "гадов". Ну, словом - шире он душой, умнее Конецкого. И еще одна короткая встреча, с академиком Б.Б.Пиотровским, запала мне в памяти - когда по инициативе Лихачева, Гранина и др. собирались подписи под проклятием всех создателей "дамбы". Тогда еще верили в Горбачева и хотели навалом исполнить голубую мечту Конецкого - разрушить и пересажать. Вот тогда меня изумил Борис Борисович Пиотровский, который отказался что-либо с бухты-барахты под­писывать. Он сказал нам, это было во время короткой встречи в Академии наук (на набережной), что техническую сторону предсто­ит определить специалистам, он им больше в этом вопросе доверя­ет, чем академикам, писателям и медикам, которые берутся рассуждать не о своем предмете. Мудро! Именно в этом и ядро проблемы - невежды судят специалистов. Смешали два вопроса: за­щита города от наводнений (технический вопрос) и защита аква­тории от загрязнений (экология). Да еще на это наложили политику (а это вообще не наш вопрос). А кстати, я ведь видел Григория Васильевича Романова (царя Ленинграда) на заседаниях бюро, конференциях и даже в узком кругу. Слушал я его и пришел к выводу, что он многое далеко видел не рисковал своим авторите­том, и вряд ли бы дал "добро" на строительство "дамбы", если бы лично не убедился в полезности и безопасности для Ленинграда это­го сооружения. При всем при том! Рисковать он очень не любил Лиса - та еще.

Ну а теперь я постараюсь изложить историю вползания в эту проблему. Впервые я познакомился с этим проектом году в 1977-ом, когда спорили специалисты (кстати, тогда главный антидамбист-гидравлик Знаменский и наш Мошков выступали единым фронтом и даже на TV). Спорили по делу, по вариантам. Была подготовлена и финансировалась большая программа, в которой участвовало более 50 институтов, а отвечал и координировал все это - ГГИ (Государ­ственный Гидрологический институт). Вот кто должен был пер­вым распят за упущения в экологии, а не наш институт. Я тогда был секретарем партбюро института (не освобожденным, без денег и пайков) и участвовал в совещаниях. Они проводились деловито, без истерик. Сражались специалисты институтов с проектантами. Резко выступил тогда наш декан — Николай Владимирович Зарубаев. Я сам ни разу не слышал, но говорили, что он против, активно против. Тогда у него случился инфаркт от нервотрепки.

(Хотел не прерывать потока сознания разочарованного в нынеш­ней жизни директора, но Зарубаев - такая фигура в истории дамбы, что комментарий необходим. Н.В.Зарубаева, декана гидротехниче­ского факультета политехнического института, заведующего кафед­рой инженерной мелиорации, вряд ли можно отнести к крупным ученым или инженерам. Прекрасный педагог, человек большой общей эрудиции, учитель, популяризатор науки, активный общественный деятель, он был противником общегородских защитных сооружений как в Восточном, так и в Западном вариантах, а был сторонником локальной защиты от наводнений отдельных зданий. В разгар обсуж­дения проекта Н.В. не был избран в горком партии, куда входил до того. Ходили слухи, что по указанию Г.В.Романова, за выступления против дамбы. Почти сразу после "неизбрания" Н.В. ушел из жизни -тромб. Возможно, его имел в виду А.А.Ливеровский, заявив в Ленсо­вете, что противников дамбы снимали с работы и даже убивали.)

Не знаю подробностей, но знаю, что тогда горячился и Агала­ков, и другие. Это были споры на профессиональном уровне, но уже чувствовался нажим партийных кругов, а это вызывало новые вол­ны споров. Как-то на встрече с Лихачевым, Граниным, Ливеровским и их прилипалами-журналистами, я имел неосторожность упомя­нуть об этих спорах и выразить собственное мнение, что они не улучшили здоровья ни Зарубаеву, ни Агалакову. Боже мой, как я по­том жалел Антидамбисты устроили очередной шабаш по "убиенно­му" Николаю Владимировичу и ссылались на мое выступление. Ну что бы стоило тому же Лихачеву не спекулировать на этом дорогом для меня имени. Наша профессия связана со спорами, но в КГБ эти споры не переносились. Хотя!? В1989-91 годах я убедился, что наши "ученые" все могут, для них нет моральных запретов. Почему же им быть у писателей, журналистов и прочих "элитариев"? Почитай опусы мелиоратора Залыгина — вот мастер-то передергиваний. За­то заслужил известность.

Тогда в 1978-80г.г. Севенард на модели сам изменял условия опы­тов, изучал ситуацию при различных вариантах устройства водо­пропускных сооружений. Институт получил большое новое здание, где теперь хранят табак и водку, современную голландскую аппара­туру и модель, равной которой в мире не было. Я, дурак, мечтал после строительства защитных сооружений модель законсервиро­вать и отдать "Интуристу" для экскурсий. Могла получиться та­кая же действующая модель (и такого же масштаба), какую я видел в Сан-Франциско в лаборатории Корпуса Военных инженеров США. Да, много было бы, если бы не "расцвет демократии" и цепи преда­тельств от генсека до замдиректоров и далее - до рядовых.

Первый шок от споров "о дамбе" я получил где-то в 1986 или в 1987 году на сходке в доме работников связи, где проходил митинг и дали выступить Знаменскому, Ливеровскому, Стадницкому и про­чим. Ей-богу, не помню, кто именно выступал, но нес такую ахи­нею, что я не выдержал, стал продираться к сцене. На пути моем встал молодой еврей и сказал (почти дословно): "Куда ты лезешь, нам не нужна твоя дамба, нам нужно, чтобы нас услышали во всем мире, чтобы свалить этот строй". А дальше, когда он сказал, что он — безработный, "невыездной" и пр., я его перестал слушать и залез на сцену. Тогда я сказал, что политику надо обсуждать не здесь, а если уж какие-то сомнения есть, давайте пригласим между­народную комиссию. Все! Тогда Севенард и другие мне много пеняли, к чему международную, зачем грязное белье всему миру показывать. А хлопали мне как раз антидамбисты.

Второй шок я получил в Москве, в Академии наук, где опять же обсуждалась "дамба", но уже академиками. И там преобладали ливе-ровские, а мы только отбивались. Резонно, подробно и посуществу, но очень нудно, выступал Кураев, пламенно - Севенард и Усанов, зло - я. Я никак не ожидал передергивания от академиков, но потом узнал, что нити идут к Залыгину, Яблокову, Лихачеву. Идет атака на Г.И.Марчука (президента АН) - запретить, посадить, разру­шить!! Тогда я стал снова везде доказывать, что, пока не поздно, надо привлекать международные организации к экспертизе. Я хоро­шо знал возможности МАГИ (Международной ассоциации гидравли­ческих исследований), где курировали проекты и покрупнее "дамбы". Наконец, Госстрой, Академия наук, ЛенГЭСС и другие поняли, что без международных авторитетов мы не выйдем из тупика: исчезла вера в нашу науку, в наши способности, мы все - подкупленные пар­тократами приспособленцы. Вот - позиция антидамбистов. А для труса Горбачева этого было достаточно, чтобы уйти от проблемы. Сколько было писем - ему, в газеты, но нам уже трибуны не давали.

Словом, Академия наук обратилась-таки в МАГИ с просьбой ре­комендовать группу специалистов для экспертизы проекта. Не же­лая вызывать новых воплей, я совсем почти отошел от контактов с руководством МАГИ (хотя и был членом Совета МАГИ от Совет­ского Союза) и от участия в обсуждении результатов этой экспер­тизы. Вот чудак. Думал, что этим сниму подозрения в мой адрес. Вышло наоборот. Коллеги из МАГИ удивлялись на мое поведение, а антидамбисты, узнав, что я член Совета МАГИ, все итоги работы экспертов приписали моему влиянию (я их подкупил, уговорил и т.д.). Читай "Известия" тех лет. Тьфу!

Особенно старалась некая Моисеева - медик. По глупости, по незнанию моей роли в этой комиссии, она даже полетела в Тбилиси на повторную защиту докторской Севенарда, чтобы нас обоих сразу измазать грязью. Севенард защищал докторскую по технологии возведения земляных сооружений больших масштабов. Защищал у нас во ВНИИГе, защищал со знанием дела. Ах, как злословили по этому поводу в "Часе пик". Хороший он специалист! Это я еще раз могу сказать, тем более, что мой дядя - Иван Епифанович Карте­лев - был ведущим специалистом в области технологии строитель­ства. Но после защиты во ВНИИГе в ВАК полетели петиции и протесты журналистов, медиков, химиков-академиков. Ну, Россия! Диссертация на одну тему, а протесты - про другое. А ведь в ВАКе испугались и отправили диссертацию на перезащиту в ГрузНИИЭГС (Грузинский институт энергетики и гидротехнического стро­ительства). И там тоже кое-кто сперва испугался. Звонили, не хотели портить отношений с ВАКом. Пришлось вместе с Севенар­дом лететь в Тбилиси на эту защиту: ведь как-никак, я председа­тель Ученого Совета во ВНИИГе, могли быть вопросы и по процедуре первой защиты. Полетел! И вот появляется Моисеева и несет такое, что, если у членов Совета в Тбилиси и были сомнения, то все стало ясно. Ученые ГрузНИИЭГСа перешагнули тогда через страхи перед ВАКом и единогласно проголосовали "за". Ай да Мои­сеева!! Провалила вчистую задание ленинградской культурной эли­ты (да и не только ленинградской).

Начав участвовать в этих спорах, я понял, что проблема сохра­нения Петербурга-Ленинграда ни в коей мере не волнует нашу куль­турную элиту. Сколько раз отказывался нас выслушать Лихачев. А сколько мы звали на такие встречи других пророков - Залыгина, Яблокова. Нет, приходили их эпигоны - Ливеровские, Стадницкие, Знаменские, Кривошей. Что это? Вырождение интеллигенции, или это ей в принципе свойственно? О чем спорили Горький с Лениным? Не о гнили в среде этой? Сами звали революцию, раздули огонь и застонали, в норы попрятались, когда революция пришла. Так и сейчас. Чего они хотят? Вот этого - что сейчас в стране творит­ся. Специалисты работают на воров! В коммерческих структурах?!

Шестерками. А ведь прав-то оказался Ленин, не доверяя именно интеллигенции. Там - основное предательство. А как повели себя технари? Разве директора и ИТР заводов, где сливают в Неву нечи­стоты, не догадываются; почему в Невской губе помойка? Ах как удобно - все свалить на "дамбу"! Все это хорошо описывается одним словом - проституция! Только я-то проституткой никогда не был и не буду. Нищим стал, а проституткой - никто не сделает!

Бывший директор, будущий бомж Картелев". * *

Есть в этих записках глава "Выбранные места из переписки с ди­ректором". Эту главу и несколько глав о дамбе я отдал почитать своему бывшему директору Картелеву. Чтение рукописи и просьба прокомментировать прочитанное подвигнули Бориса Григорьевича на приведенную выше записку. В православное рождество, 8 января 1994 года я забирал у Картелева все бумаги. Намеренно пришел не один. Пришел с общим знакомым Борисом Р., человеком непростой судьбы. Борис Р. начинал учиться на гидрофаке на одном курсе с нами, потом перешел на другой факультет. Окончил, работал в разных ленинград­ских "ящиках". Потом захандрили у него почки, одну почку удалили, вторая работает с перебоями. Много месяцев провел Борис Р. в боль­ницах. В Военно-медицинской академии познакомился с операцион­ной сестрой, женился завел детей. В середине семидесятых жена уговорила эмигрировать в Штаты. Борис Р. подал заявление и сел "в отказ". С работы был, естественно, уволен, работал электромехани­ком по лифтам. Чтобы отпустить за океан семью, развелся; жена с детьми уехали, он остался "растрясать секреты". Десять лет сидел "в отказе", был по сроку "вице-чемпионом Ленинграда" (после Аббы Таратуты). Человек аполитичный, но энергичный, Боря Р. боролся за свой отъезд - писал куда-то в инстанции, принимал участие в голодов­ке протеста. Ходатайствовали за него американские сенаторы - Левин и еще кто-то. Боря даже пил чаи с госсекретарями США. Был такой ритуал: когда в Москву приезжал госсекретарь, в американском по­сольстве "устраивался чай". Приглашалось несколько отказников со стажем, к ним на пять минут выходил госсекретарь, пил с ними чай и заверял, что помнит о них и борется за их права. Ничего не помогало. Боря Р. решил, что его никогда не выпустят, женился вторично и стал искать работу по специальности.

Вот тогда автор пришел к директору Картелеву. Специалисты по электрическим измерениям неэлектрических величин институту бы­ли нужны. Автор предложил такого специалиста - их однокурсника Бориса Р. Директор отказал в приеме на работу своему бывшему однокурснику, которого после десятилетнего перерыва никуда на ин­женерную работу не брали. "Лучше ходить в кандалах, но на роди­не" ,- сказал тогда с пафосом директор Картелев. Сам он в кандалах не ходил, ездил на "Волге".

Началась перестройка, Борю Р. отпустили. Он прожил четыре года в США и вернулся, "чудак". Устал от непрерывного напряжения, соскучился по России. Хотя с голода в Америке не погибал. Приехав, Боря Р. устроился переводчиком (язык за четыре года он освоил). Доволен тем, что вернулся.

Я думал, что Картелев, увидев Бориса Р., ощутит неловкость за ту историю с неприемом на работу. Ничего подобного, Картелев мог чувствовать лишь свою боль (смотри его записку). Найди Борис Р. тогда работу по специальности, возможно, иначе сложилась бы его жизнь.

Директор Картелев не был зоологическим антисемитом, но когда в пору его правления из института почти одновременно эмигрировало в США несколько ведущих специалистов-евреев, он решил, что евреи его предали. "Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит", -сказал он однажды автору, далеко не арийцу. Не понимал, что уезжа­ли люди и увозили свои семьи не только от пустых прилавков, не только от погромных призывов из Румянцевского садика, но и от неволи, от директоров, которые хотели попрежнему казнить и мило­вать. У русских тогда такой возможности не было.

К чему этот разговор. А к тому, Боря, что хоть я тебе как старый знакомый сочувствую, - труден скачок, который произошел в твоем социальном статусе, - но я не с тобой, Боря. Я против тебя. Выбирая между старой и новой властью, я выбираю новую. И не потому, что они на словах рыночники, а ты - коммунист. А потому, что новая власть терпимее. Вот, если она начнет сажать и затыкать рот, - буду думать. При тебе и тебе подобных я жил в неволе. И ты жил в страхе и неволе. Разве рискнул бы ты написать о старой власти то, что написал о новой в приведенной выше записке? Где бы ты был после этого? Думаю, что в тюрьме или в психушке.

Мне нравится, что новая власть проявляет нерешительность. Для меня это плюс, а не минус. Мне нравится, что "пужал" тебя Конецкий расстрелом, но не стал стрелять, а подарил книжку. И не только ты, но и все дамбисты ходят живые и здоровые. Революция сломала жизнь многим "бывшим". Того же Лихачева отправила на Соловки. Естест­венно, нежности к тем, кто отправил, и их наследникам он не испыты­вает. Старая власть заставляла писателей и журналистов писать такое, что им самим было стыдно. И писали. А что делать? Жить-то надо. Не все хотели быть героями и идти на эшафот. Такое тоже не просто забыть. Перестройка поломала жизнь гидротехникам, тебе, в частности. И мы оба не испытываем нежности к инициаторам ломки. Но обрати внимание, на Соловки не отправили. Более того, бомжем ты не будешь. При твоей энергии, при желании быть начальником -будешь.

Свобода выбора - вот что я обрел с тех пор, как пала ваша власть. И я не хочу с правом выбора расставаться. И готов мириться с нищетой (в этом мы с тобой, Боря, оказались равны) и с глупостями, которые пишут в газетах. Я и сам пишу всякие глупости и не хочу лишиться этой возможности. А тебе нужна не свобода, а власть. Мы не научи­лись пользоваться свободой, но научимся, дай срок.

Примечание: бомжем бывший директор Картелев не стал. Работает с недавнего времени начальником технического отдела в "Ленморзащите" - дирекции строящейся дамбы, имеющей статус Управления мэрии. Не исключено, что Управление станет Департаментом.

Ты упрекаешь меня, что не дело "раздавать поклоны и признания обеим спорящим сторонам". Поверь, что "поклоны в обе стороны" вполне искренние. Я много умничал в этих записках, пытаясь помочь тем, кто сегодня потерял себя, найти ответы на мучающие их вопросы. Но при этом прятался за некого Горина. Коль скоро в этой главе я при своем имени, то отвечу на упрек за себя сам.

Мир дискретен. Человек от человека отделен своей оболочкой, народ от народа - расстоянием, языком, обычаями. Человек в своем развитии все больше отделяет себя от окружающего мира, перестает ощущать себя его частью. Обретя индивидуальность, человек приоб­рел одиночество. Преодолевать одиночество помогают сообщества, нити одной крови, одной земли, одной веры, одной профессии. Гидро­техник - одно из миллиарда сообществ, к которому мы с тобой принад­лежим. Любое сообщество имеет ровно тот смысл, который мы в него вкладываем. За бортом любого сообщества всегда оказываются чужие. Можно принять, что цель сообщества - борьба с чужаком, иноверцем, инородцем. А можно попытаться понять чужого, найти связующие нити. Тогда возникнет новая, более широкая общность. И так далее. Вплоть до соборного сознания Трубецкого.

"Вы знаете душу чужого, потому что сами были чужаками в земле Египта... поэтому любите чужого" - сказано в Ветхом Завете. Так что "поклоны и признания обеим сторонам" - своего рода позиция.

* *

Самый тяжелый вопрос, который приходилось решать автору: что "выставляется на продажу", а о чем лучше умолчать. В этом смысле нижеследующая часть главы - кульминационная для книги.

Настоящие записки - монтаж чужих слов и мыслей, переданных, как казалось составителю, с буквалистической точностью. Но и у составителя, и у героев есть, наряду с актуальным, бытовым "я" и свое, мифологическое "я" - внутреннее представление о себе и окру­жающих. Этот факт нашел отражение в реакции некоторых героев: "За руку не поймать, а картина искаженная". Составитель мог бы избежать формальных упреков, заменив реальные имена на псевдо­нимы. Но для посторонних имена несущественны, а "свои" неизбежно соотнесут псевдонимам реальные имена и при чтении мысленно сде­лают замену псевдонимов на имена.

"Ты останешься один. Никто не придет даже на твои похороны", -сказал Лева Гримзе, прочитав записки. И, тем не менее, составитель решил не отказываться от избранного жанра.

Как следует из вышеизложенного, Борис Григорьевич Картелев читал настоящие записки, за исключением предыдущего коммента­рия и главы "Выбранные места из переписки с директором" и отнесся к прочитанному умеренно-положительно. Дочитав оставшееся, он прислал автору послание, которое без купюр приводится ниже. Пусть последнее слово будет не за автором, а за героем.

"Лев Александрович!

Твое самовосхваление в первой книге переросло все пределы. С этого момента не называй меня Борей: мы враги! Вычеркни телефон!

Коль скоро в этом помойном ведре собрались все сплетни, слухи, "одна баба сказала" и т.п. и причудливо раскрашены отдельными фактами, я опасаюсь откровенно говорить о людях, их мнениях и сути разговоров - опять это попадет в твою "книгу", и я "подстав­лю" кого-либо, не получив на то согласия.

Твоя правда - это часть твоей злобы на меня, на тот строй, на то, что не дал тебе "главного научного" и др. Но это - часть правды, увиденная тобой, порою в замочную скважину. Ты прав в одном: я - человек импульсивный. Вот сейчас я испускаю такой импульс. Терпи теперь ты!

Жалко, что, как директор, я в твоих глазах так мерзко выгляжу. Непонятно, как такой партийный негодяй восемь лет возглавлял институт и ведь не развалил. А вот после него институт вмиг развалили "победители" трехлетней борьбы. И зарплата тогда бы­ла не ниже, чем в Гидропроекте, и на счете института (по акту) было порядочно. Но ведь тебя это не коснулось, документов ты принципиально не просматриваешь. Не знаешь, что Складнев "сдал" мне институт с "хвостом": народный контроль опротесто­вал все наши премии за выполнение работ, за внедрение. Над нами возвышался чудовищный долг за "неправильно" внедренные резуль­таты научных работ. И т.д. и т.п. И не за год, за десятилетия.

Ты уж лучше убери во вступлении свои пассы относительно того, что здесь нет плохих людей. Есть! Это я! Самый плохой, за кото­рого проголосовало в 1991 году лишь на 20 человек меньше, чем за Ивашинцова (засчитать голоса СибВНИИГа не захотели: не в пользу "победителей". Словом, шла травля в духе 37 года). Ну по­нятно: за меня голосовали лишь подонки. Ты не хочешь знать, что для Саян я испытывал бетон, создавал и испытывал систему водо­снабжения с эжекторами. Понятно! Я лишь преследовал твоих со­племенников! Другого занятия не было. Кстати, о Пляте. Опять ошибка! Складнев проводил экзекуции, но я не хочу его подставлять тебе. Да: я подписал вместе с ним письмо в Молдавию. Если есть иной документ - покажи, а не болтай вздор. Дело с ним было серьез­нее, чем тебе назвонили: он уехал, и с ним уехали все ключевые документы по задействованию пакетов программ термических рас­четов. А деньги-то институт на все на это затратил. Так меня информировали те, кто не хуже тебя разбирается в программирова­нии (имен не назову, опять будет подставка!). Были у меня к нему претензии, но инициатором его гонения все же я не был (плевать мне на то, верит кто-то этому или нет). Более того. Спроси у Милоша Павчича, как мы вместе ходили на переулок Антоненко к большим чинам в отдел распределения площадей, и очень-очень на­стойчиво ходатайствовали за Плята А ведь мог бы уклониться, раз я такой антисемит. Семнадцать человек мотнули "за бугор" при Складневе, а не при Картелеве. Но, прочитав твою писанину, я уж точно должен податься в антисемиты. Вот только не знаю, как быть с теми евреями и полуевреями, с которыми давно в приятель­ских отношениях. По Л.Гордону, надо ссориться.

Я, конечно, не ангел. Много чепухи наделал в первой стадии уп­равления институтом, но ведь решали-то все на Советах, комисси­ях, коллегиально. И не так, как ты тут представил. Я вообще заметил: там, где мои действия как-то оправданы, ты скромно ограничиваешься словом "директор" (какой-то!), а где надо поизде­ваться - то: "Боря". Никакой я тебе не Боря, запомни! Все твои философствования о рабах и господах ты вези за бугор - там тебе больше заплатят, и в валюте. За мое поношение тебе вряд ли за­платят: да, я остался коммунистом! А здесь, за меня, затоптан­ного — что тебе дадут? В нашей религиозной доктрине - лежачих не бьют, а вот в вашей - щиплют, видимо, даже мертвых.

Что? Для потомков - донос!?

Эх, ты!

И последнее: о стариках-внииговцах. Жалею, что ты закомплек­сован на образе директора-мерзавца. Ты не знаешь о наших "чаевых" заседаниях со стариками, где мы обсуждали, как будет жить инсти­тут, как сберечь его потенциал. Тогда уже я предупреждал их, что им придется стать мозговым центром, а в администраторы надо выдвигать молодых. Это было требование времени, это - правило всех зарубежных организаций, об этом заявляли все демократы и Ельцин. Но ведь, когда я запустил этот механизм замены управ­ленцев, ни один старик не вылетел из института До конца жизни работали Праведный, Рельтов, Дульнев, Дементьев и другие. Боль­ше того, когда В.Кузнецов попытался под этим флагом перемен избавиться от Эйдельмана (еврея!), то я не позволил ему этого сделать. Из-за Эйдельмана у меня разошлись пути-дороги с Кузне­цовым. Ну, что ты вообще про это знаешь? Кого я вообще-то вы­гнал из института (из стариков?)? Ты же только повторяешь сплетни.

И вообще: кто дал тебе право судить о людях (этот - слабак, этот - недалекий и т.д.). Кто ты сам-то такой? Да тоже - вполне заурядная личность! Не Сахаров, не Гутман, не Мальцов! Что ты оставил в гидротехнике? Какой переворот в науке? Какой прогресс? Боюсь, что, кроме твоих претензий, твой вклад в гидротехнику не превышает моего или других внииговцев. Да и твой "Толя Храпков" далеко не в восторге от твоего научного потенциала, да и не только он. Ты хоть наведи справки-то о себе, как к тебе относятся другие люди, заслуженные и известные. Вот потому я и не проголосовал за твоего главного научного сотрудника.

Поскольку в этой жизни это - наш с тобой последний контакт, то скажу и главное, что нас разделяет. Это оценка случившегося: ты - в восторге, ты бьешь в литавры. Страна в развалинах, люди обнищали, кровь уже полилась, нет улыбок на лицах. Вот - итог деяний твоих и твоей среды. Радуйтесь нашему пораженью, нашей беде! Вы победили!

Мне не в чем виниться ни перед тобой, ни перед твоими протеже. Я не давал подписки в кадровых вопросах поступать под диктовку Гордона. Были "правила игры", были требования и действительно — настороженность к тем, кто собирался валить этот строй. Ну завалили, а что дали взамен? Преступность и разложение?! Вот -итоги.

Чем ты похваляешься-то? Если не Бог, то люди-то сделают вывод!

Читай начало моего письма."