I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 3.4. Брат Виктор. With best wishes. Gosha Смею вас заверить, что в кибуцце ничего плохого не происходит — я один из лучших учеников в ульпане, а моральное состояние на гр

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

3.4. Брат Виктор.

Иногда Горин задавал себе вопрос, где бы он хотел жить. Ответ был однозначным: в родительской квартире на Большом Сампсониевском. Желание осуществилось, но плата за осуществленное желание пре­взошла его представления о цене. Для отчета о строительстве дамбы и Саяно-Шушенской плотины эта глава - вставная челюсть. Но для отчета о прожитой жизни, о рвущихся нитях - распаде семьи, утрате профессии и, возможно, обретении нового ремесла, без этой главы не обойтись.

* *

В мае месяце 1993 года Горин вернулся в родительскую квартиру, из которой ушел тридцать лет назад. Брат Виктор съехал с Большого Сампсониевского и в возрасте 48 лет впервые в жизни стал не жиль­цом, а квартирохозяином. Работу Виктор потерял, по вторникам За­хар давал брату мизерные деньги на недельный прокорм. Давать больше было бесполезно. Мать с переездом старшего сына неожиданно быстро пошла на поправку, стала вновь сама передвигаться по кварти­ре, увы, - ненадолго. Сказался, видимо, не столько уход, сколько ощущение защищенности.

На работе Горин договорился, что будет ходить только до обеда. Катя недолго работала "по специальности", вскоре вернулась и по утрам ухаживала за матерью. После обеда, когда уходила Катя, Горин возвращался с работы. Витя приходил не только по вторникам. Сидел на кухне курил, читал. С виду трезвый. Ему делать было особенно нечего. Он уже никуда не спешил. Делал вид, что искал работу, но по косвенным признакам было видно, что не искал. Захара Ильича визи­ты брата выводили из себя. Горин еще куда-то спешил, хотел что-то делать.

С июля месяца жизнь Горина резко поменялась. Тридцать лет он ежедневно ходил на работу и вдруг перестал. Получилось это так. Мать всегда недолюбливала Катю, подозревала, что пока она лежит в комнате, Катя пьет вместе с Витей на кухне. Окрепнув, мать сделала все, чтобы выжить Катю. Возможно, это была форма замещения: мать, как и Захар, чувствовали дискомфорт из-за выселения, от кото­рого всем стало лучше, если не брать в расчет самого Виктора. Непри­язнь к Кате была, похоже, тем психологическим "пасом в сторону", чтобы снять внутреннее напряжение и неловкость.

С уходом Кати Горин нанял пожилую женщину Инну Павловну, которая согласилась приходить три раза в неделю на полдня. Два из трех ее приходов Горин использовал для краткого посещения службы, один - для прочих дел. Остальное время сидел с матерью.

Горин думал, что ему будет не хватать ежедневных хождений на работу. К своему удивлению, он обнаружил, что прекрасно обходится без этого. Более того, хождения в институт дважды в неделю Горин воспринимал, как пустую трату времени, как отвлечение от написа­ния этих записок. Э.Фромм писал, что поведение животных определя­ется врожденными рефлексами и потому устойчиво. Человек же - открытая система, на свет появляется ничего не умея, даже позвоноч­ник его формируется через год после рождения, когда ребенок начи­нает ходить. В этой открытости и достоинства человека - его феноменальная приспособляемость и обучаемость, и его недостатки -неустойчивость приобретенных свойств: человек одинаково легко ста­новится и "хорошим", и "плохим". Горин разучился ходить на работу удивительно легко.

Дома поначалу все было гладко, но вскоре возникли шероховато­сти. Не так угнетал уход, грязной работы Горин не боялся, как разго­воры, которые приходилось вести с матерью. Как ни старался Горин говорить поменьше - иногда срывался. Было даже страшновато на­блюдать, что сидит внутри человека такого, в чем он себе не призна­ется. Мать была в таком состоянии, когда сдерживающие центры уже отключились, но голова и язык в то же время работали так, что речь и мысли могли сойти за разумные.

Мать лежала в одной комнате, Захар сидел за компьютером в дру­гой и по ее зову заходил и делал что мог. Иногда мать что-то бубнила вслух. К примеру, считала. Складывала вместе сыновей, внуков, правнуков, получала внушительную цифру и звала Горина к себе.

- Захар, получилось четырнадцать.

- Чего четырнадцать?

- Вас четырнадцать. Надо идти в собес. Мне полагается за это прибавка к пенсии.

Будь это сказано однажды, можно было бы и не обратить внимания, но этот счет и разговор повторялся много дней по несколько раз на день.

- Захар, у меня что-то мало осталось простынок, ты их не брал?

- Мама, ты давно спишь на моих простынях, и их у нас более чем достаточно, - отвечал Горин, проклиная себя, зачем-то открывал шкаф и демонстрировал количество простыней.

День еще ничего. Но когда мать поднимала Захара Ильича по два - три раза за ночь, только чтобы объявить, что умерла, Горин букваль­но ненавидел ее.

Плохо было не только Горину, но и матери. Уход стал много лучше, но ушла светская жизнь, - разговоры и споры с Катей. Горин был плохой собеседник. Сидел как сыч, в своей комнате, делал, что поло­жено по уходу и в долгие беседы не вступал.

- Какой он злой,- жаловалась мать Инне Павловне, - молчит и мне говорить запрещает. Я прошу дать мне телефон. Не дает.

Телефон ей был бесполезен, она давно не слышала того, что гово­рят по телефону. Если дать, то надо либо звонить с ней, либо идти на то, что она уронит аппарат.

* *

В субботу 22 августа 1993 года Витя обещал придти в десять утра и отпустить Горина на дачу выкопать картошку. Горину эта картошка была ни к чему: рядом Торжковский рынок, денег на картошку пока хватало. Но, увы, мы опутаны какими-то обязательствами перед близкими и знакомыми, отнимающими часто не по делу силы и время. Картошку посадила соседка по даче. Горин на даче почти не бывал, за огородом уже второе лето ухаживали ближайшие соседи, помнившие и любившие Ольгу. Не выкопаешь - обидятся.

По обыкновению, Витя обещания не сдержал. Позвонил в воскре­сенье в половине четвертого дня, сказал как ни в чем ни бывало, что ездил за грибами на два дня с приятелем Славой. Звонит он от Наташи (бывшей жены), уже поел, оставил часть грибов, через пятнадцать минут заедет на Большой Сампсониевский, привезет грибов. Прошел час, другой, третий. Наконец, в половине восьмого вечера Горин не выдержал и вышел на улицу за хлебом. Против дома, возле пивных ларьков, в теплой компании местных алкашей стоял Витя "в больших сапогах, в полушубке овчинном" и вел светскую беседу. Как всегда, он не чувствовал никакой неловкости: все просто и понятно - встретил знакомых, разговорился.

Во вторник 25 августа был "день получки". Витя пришел, взял деньги, посидел, собрался идти.

- Витя, мне нужно на часок сбегать в одно место, посиди, пока я схожу, - попросил Захар. - Хорошо, только я спущусь на десять минут вниз, куплю папирос и возьму у Кати книжку.

С некоторых пор Захар книг Вите не давал. Прошло десять минут, двадцать, сорок. Вити нет. Горин махнул рукой, решил оставить мать одну и ушел. Через полтора часа вернулся. Витя дома и в бороду не дует. Тут Горина взорвало: " Убирайся вон, и чтобы неделю я тебя не видел. Придешь не раньше следующего вторника за деньгами".

* *

Днем в понедельник, 31 августа, позвонила Наташа: "Захар. Что-то странное происходит. Виктор всегда истово поздравлял Илюшу (младшего сына) с началом учебного года, а тут не поздравил. Я попросила его приятеля Славу съездить после работы к Вите и узнать, в чем дело".

Горин не придал сказанному значения.

Во вторник первого сентября Витя за "получкой" не пришел. Вече­ром позвонила Наташа: " Захар, Слава ездил к Вите. Дверь он не открыл. Хотя на улице было еще светло, в комнате горел свет. В квартире то ли что-то жарится, то ли течет вода из крана".

Горин с Наташей решили, что надо ехать немедленно.

В квартире по-прежнему горел свет, стоял пар как в парной. В ванной текла горячая вода. В ванне, наполненной горячей водой, пла­вало мертвое тело Вити.

* *

Горин позвонил в милицию и к Максиму. В милиции сказали: "Ждите машину из морга". Приехал Максим с перепуганной беремен­ной женой. Сидеть всем в отсыревшей квартире, ночью, и ждать ма­шину из морга смысла не имело. Горин сказал сыну, чтобы он вместе с женой и Наташей ехал домой и из дому позвонил в Израиль брату Аркадию и сыну Виктора Саше. Наташа ехать отказалась. Вообще, Наташа вела себя в ту ночь очень достойно.

Ночью, когда Горин сидел с Наташей в ожидании машины из морга (машина пришла в шесть утра), они попытались по деталям восстано­вить картину случившегося.

Тридцать первого числа Витя продал присланные ему сыном из Израиля джинсы, футболки, носки и купил литровую бутыль спирта "Роял". Выпил и полез в горячую ванну... Острая сосудистая недоста­точность... Что было на самом деле - никто не знал. В тот вечер отключили холодную воду. Когда это произошло? До того, как Витя полез в ванну (тогда Витя сварился заживо в кипятке) или после его смерти, и сварился труп?

Ночью звонили из Израиля Саша и Аркадий. Приехать, естествен­но, они не могли: каждый был прикован к своей тачке.

С третьего по пятое сентября Горин просидел дома с матерью. Мать что-то подозревала, спрашивала, почему не приходит Витя. Пятого сентября Захар Ильич рассказал матери о случившемся, опуская ужасные подробности. Поначалу мать встретила случившееся спокой­но. Видимо, была морально готова. Реакция наступила недели через две.

По похоронным делам ходила Наташа. Где-то продолжалась жизнь, и ее отголоски иногда проникали по телефону в квартиру 69. Звонили с работы, спрашивали телефон Балашкиной на Саяно-Шу­шенской ГЭС: деньги с ГЭС так и не перевели. Звонила соседка по даче, говорила, что льготной страховки дачи не полагается, просила забрать шланг для поливки огорода и положить в свой сарай. Звонил литератор по фамилии Притула. Горин надумал вступать в Союз пи­сателей. Для этого нужны были три рекомендации. Две, вполне поло­жительные, имелись. Притула давать рекомендацию отказался. Сказал, что горинская книга о жене ему не понравилась: "Лукавый герой, героиня - ханжа".

Пятого вечером и шестого утром (в пять вечера шестого была на­значена кремация) Горин сел писать "речь" для крематория. Каждый человек заслуживает, чтобы при прощании было сказано несколько слов. Горин был в роли патриарха остатков семьи, знал, что вряд ли кто, кроме него, рискнет что-нибудь сказать, и заготовил примерно такую речь.

Прожил Виктор сорок девять с половиной лет. Он был младшим из нас, трех братьев, а ушел из жизни первым. Ушел и оставил непроходящее чувство вины. Это был безнадежный вариант. Жить с ним было уже невозможно. И оставить одного - грех. Все равно что бросить тяжело больного без помощи. Мы его бросили, и он не смог прожить даже четырех месяцев. За последние десять лет он ни разу не слышал ни одного теплого слова, в котором нуждался, может быть, больше многих, а слышал только "брось пить". Был он наивен и незлобив. Никогда никому ничего плохого не сделал по расчету. Он тянулся к нам, для нас же он был обузой, ярмом, а не безнадежно больным человеком. Он любил Наташу, обожал детей, был предан­ным братом, а мы шарахались от него и помогали лишь по расчету, чтобы усыпить свою совесть. Прости, брат. И прощай.

* *

Прошло еще две недели. Горстка пепла в черной урне,- все, что осталось от Вити, стоит дома в шкафу. Еще не подхоронили.

"Ты все описал, как было? - спрашивал Горин себя и отвечал - нет, не все". Даже Л.Н.Толстой в повести об Иване Ильиче не позволил "внеэтической" фразы типа "он умер, и родные облегченно вздохну­ли". Лишь сам Иван Ильич подумал: "Им жалко, но им лучше будет, если я умру". Самое искреннее сочувствие,- ложь по сравнению с непоправимой правдой. "Ложь, ложь, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду..."

Всю жизнь Захар Ильич хотел жить в родительской квартире на Большом Сампсониевском. "Мечта идиота" сбылась. Но цена... Каза­лось бы: Виктор был безнадежен, и жизнь его была в тягость самому, его младший сын Илья и его бывшая жена ощутили помощь от отца и мужа лишь после его смерти: сдали в аренду освободившуюся кварти­ру и получили пособие, Захар Ильич поселился там, где хотел, Мак­сим получил вместо двухкомнатной квартиры трехкомнатную... Но когда перед Захаром Ильичем всплывала картина, которую он увидел в ванной, все здравые аргументы отступали.

* *

Чтобы в дальнейшем не прерывать рассказа о Петербургской дам­бе, имеет смысл в этой же главе рассказать об Одиссее детей. В июне пришло первое подробное письмо от Гоши.


Июнь 1993

Привет папа, привет Максим! Вы, когда звонили по телефону, требовали подробное письмо с описанием моей жизни. Пожалуйста, хотя писать не о чем. В киббуце событий не происходит. Живешь под наркозом с внутривенным питанием.

Распорядок дня такой. Встаю часов в семь, хотя официально на работу - к шести тридцати (потому что работа халявная - мыть кастрюли, и рано утром работы почти нет). Часов в восемь иду завтракать, потом пару часов поработаю и иду к двенадцати на обед, после обеда часа два поработаю, уберу рабочее место и иду в общагу. Потом можно сходить в ближайший город Реховот (это два с половиной километра), можно поиграть в футбол, в теннис. В шесть ужин. Вечером - паб, По субботам - дискотека. Иногда кто-нибудь возьмет в Реховоте в прокате кассеты, пойдем - посмотрим фильм. Есть кинозал по вместимости как кинотеатр "Колизей", правда фильмы только в шабат.

Жизнь в киббуце, как в трясине. Делаешь изредка легкие телодви­жения, чтобы не утонуть, хотя многие давно утонули с головой. Беспокоиться не о чем: трехразовое питание в столовой, своя киббуцная валюта, прокат автомобилей, каждый имеет свой счет в марколите - продмаге (ульпанисты имеют 45 шекелей), продаются в марколите (вернее выдаются в пределах положенной суммы) мо­лочные продукты, сыры, колбасы, фрукты. Обед не сготовишь, но завтрак и ужин - вполне. Тогда утром и вечером в столовку не надо. Есть кольбо - небольшой универсам, где можно купить вещи типа зубной щетки, батареек, конфет, кока-колы; торговля ведется на местные шекели: сходишь обменяешь в киббуцном банке общеизра­ильскую бумажку на местную, киббуцную, и покупай. Есть два мага­зина одежды, один обычный, другой - second hand. Есть прачечная, пишешь на белье свой номер и сдаешь, стирают сутки, бесплатный ремонт обуви, поликлиника. Есть бассейн, может быть, есть еще что-нибудь, не помню.

Живу в общаге, пока в отдельной комнате. Учеба в ульпане еще не началась, и я числюсь волонтером. Волонтеров человек пятнад­цать, большинство англоязычные и русские. Пытаюсь говорить по-английски. Некоторые понимают. Кроме полей и кухни, в киббуце коровник и два завода. Когда начнется учеба в ульпане, будем через день работать и через день учить иврит. Предыдущий ульпан толь­ко что закончился, две трети были из России, остальные европей­цы, но матерятся все по -русски, особенно французы.

Страна похожа на Азербайджан (хоть я в Азербайджане не жил). С одной стороны, вроде бы, восток, а с другой, вроде бы, запад, а на деле - ни то, ни се. Ни колорита, ни технологии. То есть, есть и то, и другое, но как-то неотчетливо. Все находится в стадии строи­тельства, то есть незавершенности, даже то, что давно построе­но.

With best wishes. Gosha

* *

Горин после смерти брата стал и сам подумывать, не свалить ли ему с матерью в Израиль. Стал оформлять, на всякий случай, документы. О своих смутных планах и о разговорах Максима Захар Ильич напи­сал Гоше. Гоша ответил.

Сентябрь 1993

Здравствуйте, родственники Максим, папа (и не родственники) Сегодня получил ваше письмо (даже два). Вы тут пишете много чего интересного. Я надеялся, что через некоторое время после моего отъезда вы поймете, что не только я, но и вы должны измениться (во всяком случае по отношению ко мне).

Уезжая в Израиль, я говорил, что знаю, что меня ждет, а вы горько улыбались, жалели меня и думали о своей правоте. Все, что происходило за эти пять месяцев, не было для меня неожиданно­стью. Я был неправ лишь в одном: мне нужно было сделать что-то, что я мог бы сейчас потрогать руками (стать чем-то), что я хочу попытаться сделать, вернувшись в Россию. Нужно что-то, от чего можно отталкиваться, и делать это нужно сейчас. Закончив уль­пан, хочу поработать, может быть пару месяцев, вернуться в Рос­сию и попытаться найти приемлемую работу (было бы здорово, если Максим помог бы мне).

То что вы писали мне насчет бабушки -не делайте! Потому что если она попадет сюда, выгоды будут минимальные, а потери огромны. Ты, папа, будешь привязан к этому месту, порвав концы в другой стране - России. А ты, Максим, что будешь жить в другой стране (чем отец)? Может быть, я с большим трудом смогу здесь жить, но вы - нет. Это очень просто - это страна не плохая и не хорошая - это страна чужая. Ты можешь быть благополучным, это не спасает. Раньше я писал, что израильтяне тупые. Это не совсем так, они делают ровно две вещи — любят Израиль и его охраняют, на остальное их просто не хватает. Если ты родился здесь, или приехал, когда тебе было пять лет, ты можешь стать израильтя­нином. Ты можешь знать в совершенстве язык, быть материально благополучным, иметь друзей израильтян, но все равно будешь чу­жим.

Папа, ты думаешь, если ты будешь здесь обеспечен, если ты будешь иметь телевизор с 40 программами и газеты на мягком диване, хорошую (с твоей точки зрения) погоду и море, ты будешь в порядке? - Нет. Будет не хватать еще чего-то, чего не понимаешь, не пожив здесь. В этой стране много привлекательного, но для нас тут не хватает того, что мы называем душой. Это родина евреев, но не русских евреев, не американских, это родина израильских евре­ев. Родина русских евреев - Россия, хоть она и говно.

Смею вас заверить, что в кибуцце ничего плохого не происходит — я один из лучших учеников в ульпане, а моральное состояние на грани функционирования.

Всех целую. With best regards. Gosha".


Настроение Максима от весны к осени 1993 года неуклонно падало. Он все больше мрачнел: "Все, конец. Средний бизнес в этой стране умер. От бандитов спастись могут либо монстры, прикрытые Госбезо­пасностью, или мелюзга, которую еще обдирать рано. Надо бежать, куда глаза глядят, иначе - конец".


28.09.93

Шолом, Григорий!

Все же поездка пошла тебе на пользу: ты проснулся и хочешь что-то совершить. В России - так в России, это не так существен­но. Но я все же считаю, что тебе возвращаться рановато. В России пока честный труд не востребован, и когда все станет на места - предсказать трудно. К тому же помни об армии. Лучше было бы тебе получить конвертируемое образование в Израиле. А там видно бу­дет.

Если все же решишь возвращаться, то учти, что у нас диспози­ция вновь изменилась. Во-первых, большая тайна. Максим тоже решил двинуться на Ближний Восток. С весны он стал мрачнеть, говорить, что средний бизнес в России уничтожен налогами и рэке­том, что он не знает, что с ним и его семьей может случиться завтра. Эрика беременна. Так что едет Максим в Израиль всерьез и надолго. На пару лет, как минимум. За это время кончится бэби-пе-риод и, возможно, станет яснее, останется ли Россия вотчиной бандитов и реформаторов-экстремистов или все образуется. Во-вторых, я остаюсь, ибо а) бабушка уже нетранспортабельна, б) кто-то должен остаться в лавке и присматривать за квартирами, в) никто в Израиле не ждет с распростертыми объятиями человека в возрасте 55 лет, не знающего ни одного слова на языке страны и не имеющего сил и желания учить язык и бороться за место под южным солнцем.


12.11.93.

Здравствуй, Гоша!

Вчера вернулся из Одессы, куда ездил покупать билеты на паром Одесса-Хайфа для Максима и Эрики. Так что встречай их на причале 3 декабря поутру.

Папа.


Итак, хронология событий последних двух лет: 9 декабря 1991 года - гибель жены; осень 1992 - потеря внучки; март 1993 - отъезд Гоши; май 93-го - потеря дома; сентябрь 93-го - смерть брата; ноябрь 93-го - отъезд Максима.

К концу 93-го года из большой семьи один Горин со старухой-ма­терью остались в России. "Евреи покидают Россию. Этим кончается тысячелетняя история пребывания этого народа в Европе", - так ска­зала русский этнолог Наталья Юхнева на митинге в День Катастрофы на Еврейском Преображенском кладбище Санкт-Петербурга, послед­нем неразоренном еврейском кладбище в большом городе России. Мир, в котором жил Горин, казавшийся таким прочным и устоявшим­ся, за два года развалился, как карточный домик. Впереди была пусто­та,- видимо, та Пустота, о которой говорили Синявский и Померанц. Сиди себе, пиши, "твори", другого пути нет. Надо сидеть и продол­жать эти записки.