I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 3.7. Ливеровский против Севенарда.

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

3.7. Ливеровский против Севенарда.

Начиная писать о людях вокруг дамбы, Захар Ильич наметил не­сколько кандидатов в герои. Одних он знал (в основном, дамбистов, ибо работал в той системе), других не знал. Ливеровского не знал. Но был уверен, что найдется не одна ниточка, которая их связывает. Один город, один социальный слой. И не ошибся. Как говорят, не узок круг, а тонок слой. Стоило выяснить, что Ливеровский математик, что его отец жил в парке Лесотехнической академии, рядом с которым про­шли детство и юность Захара Ильича, как нашлись общие знакомые.

Жил-был человек. Однажды ему повезло (так он считал): он удач­но женился. А потом, через 27 лет, - не повезло: жена нелепо погибла в автомобильной катастрофе. "От хорошей жизни не запишешь",-сказал печальный юморист М.Зощенко. Жизнь у человека стала пло­хой, и он "записал". Первым делом он написал книгу-воспоминание о своей жене. В 1971 году Ольгу, так звали жену, выгнали из универси­тета. "Свято место пусто не бывает": освободившуюся вакансию до­цента кафедры исследования операций, с которого была выгнана беспартийная неблагонадежная Ольга, занял пришедший с кафедры дифференциальных уравнений Николай Николаевич Петров. В книге доцент (а затем профессор) Петров был "неположительным героем". Так вот, Коля Петров - родной брат А.Ливеровского-младшего. А человек, у которого была жена Ольга, - Горин Захар Ильич.

Выяснилось это обстоятельство при первой же встрече. Работал в одном учреждении с Захаром Ильичем заведующим лабораторией ближайший друг Алексея Ливеровского. Его-то и попросил Горин о встрече с Ливеровским. Встреча состоялась в аудитории бывшего ЛЭТИ (Ленинградского электротехнического института имени В.И. Уль­янова-Ленина). Как теперь, в эпоху тотальных переименований, назывался этот вуз, Горин не знал.

Ливеровский в тот день принимал экзамен у студентов. Это внуша­ло оптимизм - став депутатом, не бросил работу и продолжал "де­ржать ремесло в руках".

- Вы, видимо, не знаете русскоязычного писателя Горина, - начал в шутливом тоне разговор Захар Ильич.

- Отчего же. Знаю. Я родной брат Николая Николаевича Петрова, о котором вы не очень лестно написали. Более того, Коля не только мой старший брат, но и воспитатель. Мать умерла, когда я был еще маленьким, и меня воспитывали бабушка-грузинка и старший брат. Отец жил отдельно, со второй женой Еленой Витальевной Бианки, дочерью известного писателя. Мы часто бывали у него в доме на тер­ритории парка Лесотехнической академии, но жили с братом и бабуш­кой отдельно, на Невском проспекте. Брат определил и мою профессию математика, и специализацию - теория управления. Зря вы так о нем написали. Коля, будучи заведующим кафедрой, сделал Ольге немало хорошего. Об этом в вашей книге ни слова.

Что поделаешь, Горин смотрел на мир ленинградских математиков глазами своей покойной жены. Возможно, его зеркало, в котором от­разился кусочек того мира, было небезупречным.

Алексей Ливеровский вырос в семье потомственных петербургских интеллигентов: брат деда, известный инженер-путеец, был минист­ром путей сообщения во Временном правительстве А.Ф.Керенского. Репрессирован двоюродный дед не был. После революции вплоть до пятидесятых годов работал профессором Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Бабка Мария Исидоровна - филолог, первая женщина-профессор Ленинградского университе­та. Так сказал внук (Горин не проверял). Отец... Отец имел уже отношение к дамбе и потому заслуживает более подробного рассказа.

На стр.69 протокола заседания Ленсовета от 15 октября 1992 года, заседания, на котором решалась судьба дамбы, записано: "В январе 1987 года в газете "Известия" была опубликована заметка "А где же защита от дамбы?" Ее подписали четыре ленинградца: академик Лихачев, Даниил Гранин, Михаил Дудин и мой отец, ныне покойный. Это было первое выступление в центральной прессе с критическими соображениями в адрес дамбы. До этого ни одна газета - ни цент­ральная, ни ленинградская таких материалов не печатала. Это был акт гражданского мужества, потому что все те люди, которые выступали, хоть как-то критиковали дамбу, они были: я не побоюсь этого слова, уничтожены. Их выбрасывали с работы, они умирали от инфаркта, их били попросту. В этом зале присутствуют люди, которых били".

Имен "попросту уничтоженных" докладчик не сообщил, зато в зале присутствовал П.Кожевников, которого били (в чем предвзятые судьи усомнились и наказали не обидчика, а потерпевшего). Картина расправы над противниками дамбы взята из выступления депутата А. А.Ливеровского. Есть в этой картине одна неточность, касающаяся Ливеровского-старшего: гражданское мужество отец депутата Ливе­ровского проявил гораздо раньше. Впервые подпись профессора Лесо­технической академии, химика-технолога Ливеровского под протестом против дамбы появилась на двенадцать лет раньше статьи, упомянутой Ливеровским-младшим, - под письмом к Председателю Комитета Партийного контроля при ЦК КПСС т.А.Я.Пельше от 17 июля 1975г. Тогда подпись, действительно, требовала мужества, а в 1987 году было ясно, что подписывать можно безнаказанно, что угод­но. Правда, "по счастливой случайности", даже в "суровом" 1975 году никто из подписавших не пострадал, и все ныне здравствующие про­должают подписывать новые протесты.

Слегка пострадал тогда Ленгидропроект: партийные органы заста­вили проектировщиков написать развернутый ответ на замечания в письме. Такой ответ на двух десятках страниц был подготовлен, пере­дан в органы и всем подписавшим.

Подпись под письмом к А.Пельше - не единственный случай, когда А.Ливеровский-старший проявил гражданское мужество. В предисло­вии к одному изданию "Архипелага Гулаг" А.И.Солженицын выра­зил благодарность тем, кто сохранил рукопись. Автор раздал пять экземпляров рукописи своим знакомым и попросил спрятать. Один из экземпляров А.Ливеровский-старший закопал под яблоней рядом со своим домом. А.Ливеровский жил одновременно в городе и на природе - в парке Лесотехнической академии, где работал профессором. Возле одного из учебных корпусов академии стоит небольшой двухэтажный дом из красного кирпича с деревянными верандами, в этом доме была квартира А.Ливеровского и его жены Елены Витальевны Бианки. Страстный охотник, А.Ливеровский держал при доме охотничьих со­бак. Часто в сарае подле дома жили и какие-нибудь обитатели леса, например, долго жил глухарь с поврежденным крылом.

А.Ливеровский-старший был не только крупным химиком-техно­логом, лауреатом Сталинской премии, специалистом по производству уксусной кислоты, но и известным писателем-натуралистом. Много сил и времени Ливеровский-старший отдавал охране природы: был активным членам Ленинградского общества охраны природы, высту­пал общественным обвинителем на суде с заводом Белкозин, постро­енным в Луге без надлежащей очистки стоков..

Вот так случилось, что А.Ливеровский-младший оказался продол­жателем дела отца, борцом против дамбы во втором поколении.

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Училось в одном классе тридцатой школы три мальчика: Слава Глаговский, Сережа Пилюгин и Алеша Ливеровский. Дружили. Потом они учились и дру­жили в университете, на матмехе, куда поступили, окончив школу. И по сей день они друзья: профессор Петербургского университета Пи­люгин Сергей Юрьевич, доцент ЛЭТИ Ливеровский Алексей Алексе­евич и заведующий лабораторией статики оснований и грунтовых сооружений ВНИИГидротехники Вячеслав Борисович Глаговский. Слава Глаговский, на взгляд Горина - на редкость симпатичный, ин­теллигентный, порядочный человек. Итак, оказалось, что ближайший друг А.Ливеровского - коллега Горина, а брат А.Ливеровского - кол­лега покойной жены. Немало и других "нитей серебряной паутины", связывающих героя и автора, нащупал Горин, но, for example, доста­точно и двух обозначенных.

- Мы часто собирались в доме на Невском у Алеши, бывали в парке ЛТА у А.Ливеровского-старшего,- вспоминает Слава Глаговский,- Ливеровский-старший, человек интеллигентный, много видевший и знавший, незаметно и ненавязчиво воспитывал и формировал нас. Когда началась предвыборная кампания, ЛЭТИ выдвинул Алешу кандидатом в депутаты: в институте он был заместителем декана и неплохо себя показал на административной работе. Алеша долго со­мневался, потом согласился. Шел как независимый кандидат. За ним не стояли никакие фронты и партии. Казалось, что шансов нет, но Алеша был избран.

Из общения с Ю.К. Севенардом Захар Ильич уяснил, что лидер дамбистского движения Севенард читает мало, не хватает времени. Иногда на сон грядущий берет в постель В.Пикуля. Алексею Ливеровскому вопросов "читает-не читает" не требовалось задавать: было очевидно - читает.

Что ж. Как говорят, все это радует. Но были и огорчения.

На письменном столе Горина лежали документы. Например, реше­ние сессии Ленсовета от 4 февраля 1993 г, подготовленное А. Ливеровским, его статьи в газетах. Ни с тем, ни с другим Горин согласиться решительно не мог, ни по форме, ни по содержанию. В документах не было и тени "интеллигентского слюнтяйства" и терпимости. Они ды­шали непреклонностью и непримиримостью.

Три периода в истории антидамбистского движения насчитывает Ю.К. Севенард: первый - поношение на площадях и в прессе, второй - псевдонаучный, экспертизы проекта, критика научного обоснова­ния принятых решений, третий - уголовно-криминальный, поиски злоупотреблений и афер при строительстве. А.Ливеровский - лидер третьего периода. В статье-ответе на антисевенардовский "триптих" Ливеровского в "Вечерке" под названием "Я протестую" Ю.Севенард назвал А.Ливеровского четырежды председателем, - по числу воз­главлявшихся А.Ливеровским депутатских комиссий по проверке де­ятельности Ю.Севенарда и его организации. По результатам проверок Петросовет принимал решения, в качестве приложений к решениям прикладывались Заключения комиссий, возглавлявшихся А.Ливеровским, как основания для принятия решений. Семь раз Петросовет, отложив прочие дела, рассматривал вопрос о недоверии Ю. Севенарду, и в этом немалая заслуга А.Ливеровского.

Самое главное и наиболее пространное - приложение к Решению Петросовета от 4 февраля 1993 года. В нем тринадцать разделов и нет ни одного, где муниципальная власть увидела бы нечто позитивное в работе строителей или, увидев недостатки, хотела бы помочь Лен­ГЭСС их выправить. Предвзятость документа была настолько очевид­на, что подробно разбирать все разделы нет никакого смысла. Но пример не помешал бы. "Схожу к Ливеровскому, - решил Горин -пусть он сам выберет: что больше будет ругать, то и возьмем для примера".

* *

Встреча состоялась в здании Мариинского дворца. Весной 1993 года пройти свободно в Петросовет, как это было на заре демократии, было уже нельзя. Но обещанный пропуск для Горина лежал у дежурного милиционера. Внутри дворец уже не напоминал Смольный в октябре 1917 года, как было в конце восьмидесятых. Теперь это было чинное учреждение. Алексей Алексеевич в тот день был при исполнении обя­занностей члена комиссии Петросовета по законности и правопоряд­ку. Неспешный разговор длился час. Почти все время разговора рядом терпеливо просидели генерал и полковник, пришедшие к А.Ливеров-скому за консультацией по вопросам законности и правопорядка. По­чему такие консультации в Петросовете давал математик, а не юрист - неясно. Ливеровскому, кажется, нравился терпеливо ожидающий генерал, а Горин, как ему ни было неловко, не мог пропустить генера­ла "без очереди", ибо дома мать была одна.

Основной темой критики А.А. избрал историю с перекрытием Се­верной протоки в декабре 1984 года, ставшую хрестоматийной в антидамбистском фольклоре. Не только в очередях, не только в газетах, но и от экспертов комиссии Яблокова услышал и прочитал Горин такое, что, если бы не читал и не слышал, - никогда бы не поверил, что такое можно сказать и, тем более, написать. "В декабре 1984 года Севенард, чтобы иметь сквозной проезд на Котлин, наглухо перекрыл Северную протоку Невской губы, и губа превратилась в непроточное болото," - такая шла молва. Именно так представлял события председатель ко­миссии Петросовета "по техникоэкономической проверке комплекса защитных сооружений" и руководитель "депутатского расследования деятельности руководства ПСМО ЛенГЭСС" А.А. Ливеровский.

- Севенард изменил всю стратегию строительства, согласовав из­менение с неким Доманским. Это экологическое преступление, - ска­зал А.А. ("Некий" Доманский упоминался выше как главный инженер проекта Саяно-Шушенской ГЭС, а затем - главный инженер Ленгид­ропроекта) .

Далее А.А. стал объяснять Горину, что натворил Севенард и поче­му это преступление. Передать этот сбивчивый, гневный монолог вряд ли возможно. Одно было очевидно: А.А. либо мало понимал в деле, которое проверял и совершенно о том не догадывался, либо был заин­тересован в той трактовке событий, которую излагал.

Мало ли что можно сказать сгоряча, подумал Захар Ильич. Надо внимательно почитать документ: "Решение 17 сессии 21 созыва от 04.03.93", открыл дома раздел пять Решения с поэтическим названием "О прорыве на Котлин" и кроме ругательных слов в адрес руководства ЛенГЭСС, прочитал, что:

а) "был существенно изменен порядок строительства: последо­вательное открытие водопропускных сооружений и отсыпка глухих участков были заменены сплошной отсыпкой дамб северного участ­ка ;

б) "все это привело к ухудшению состояния вод, образованию за­стойных зон в Северной части губы, что имело необратимые эколо­гические последствия";

в)"только настоятельные требования общественности, заказ­чика, исполкома Ленсовета предотвратили реализацию такого по­рядка работ на южном участке дамбы".

Ни с одним пунктом, от "а" до "в", согласиться было никак невоз­можно. Хорошо, что экологический преступник Севенард, согласно "Решению" перекрыл только северную протоку, а не всю губу, как считали многие, даже некоторые эксперты комиссии Яблокова. Экс­перта, который так считал, даже не смутил робкий вопрос Горина: "Если строители наглухо перекрыли Невскую губу, то куда же девалась невская вода?"

История с перекрытием Северной протоки заслуживала того, что­бы о ней рассказать, ибо, возможно, именно она стала запалом в многолетней дискуссии о дамбе.

Губа - поморское название залива, глубоко вдающегося в сушу, скандинавы такие заливы именуют фиордами. Невской губой или Маркизовой лужей, называют восточный кусок Финского залива, протянувшийся на 22 км от дельты Невы до острова Котлин. Именно эта часть отсекается дамбой. На своем западном торце губа делится островом Котлин на две протоки Северную и Южную. Эти протоки часто называют Северными и Южными воротами.

До строительства дамбы две трети невской воды текли через Север­ные и треть - через Южные ворота. При проектировании стремились не перераспределять сток Невы между воротами. Поэтому в Северной протоке было запроектировано четыре водопропускных сооружения, в Южной - два. К декабрю 1984 года в Северной протоке были готовы и "поставлены на проточность" два водопропускных сооружения (из четырех) и почти готово (оставались мелкие доделки и разборка пере­мычек для постановки на проточность) еще одно (сооружение В-5). Строители, стремясь как можно скорее открыть сухопутный проезд на Котлин, перекрыли все временные отверстия в северной части дамбы, оставив, естественно, постоянные отверстия двух готовых водопропу­скных сооружений (каждое по двести сорок метров). А могли повременить несколько недель, доделать В-5 и оставить еще одно двухсотсорокаметровое отверстие. В результате того, что к моменту открытия сухопутной дороги к Кронштадту из четырех водопропуск­ных сооружений было поставлено на проточность только два (при желании их могло быть три), поток невской воды временно перерасп­ределился, и две трети воды стало проходить через Южную и треть -через Северную протоку.

Перекрытие сопровождалось обычной для времен застоя помпой: митинг, значки, киносъемка, "новая эра в истории Кронштадта -Котлин перестал быть островом". Писатель М.Кураев работал тогда на Ленфильме и был в съемочной бригаде, а брат его Сергей, главный инженер проекта, стоял грустный на трибуне. Он был против спешки и уговаривал подождать и поставить на проточность В-5. Не вняли.

Строители для удобства производства работ хотели как можно скорее открыть автомобильный проезд на Котлин, проектировщики и дирек­ция были против и требовали вначале поставить на проточность В-5. Строители добились согласия Доманского и провели нужное им реше­ние через Госстрой.

Неприятности начались через полтора года, уже в новую эпоху - в эпоху перестройки. Лето 1986 года было сухим, вода в заливе у берегов Карельского перешейка зацвела. В августе месяце были закрыты пля­жи от Сестрорецка до Зеленогорска. Общественность заволновалась. Возможно, именно этот факт побудил четырех видных общественных деятелей - Лихачева, Гранина, Дудина, Ливеровского написать пись­мо "Где защита от дамбы?", опубликованное в январе 1987 года в "Известиях". Письмо положило начало кампании против строитель­ства дамбы. Общественность волновалась. Проектировщики и дирек­ция (управление "Ленморзащита) для объяснения случившегося связали ухудшение экологической обстановки с перекрытием Север­ной протоки. Брошенная кость была подхвачена прессой и обросла слухами разного толка. Строители отрицали вину, говорили, что дело только в жарком сухом лете, ссылались на 1985 год: перекрывали протоку в конце 1984 года, летом 1985 года - никаких заметных по­следствий, а вода зацвела летом 1986 года. Более того, Севенард, пытаясь перейти от защиты к наступлению, объявил, что перекрытие Северной протоки без открытия одного водопропускного сооружения спасло летом 1986 года пляжи от гораздо больших бед: Северные очи­стные сооружения работали тогда еще плохо, и благодаря перераспре­делению стока, "факел" плохо очищенных стоков из выпускных отверстий был отжат от северных курортных пляжей к югу, в глубоко­водный фарватер Морского канала. Полной ясности в том, кто виноват - жаркое лето или неготовность В-5 к пропуску воды, или и то и другое - нет, никто не исследовал этого всерьез. К следующему лету соору­жения В-5 работали, и вода "вернулась в первобытное состояние" -стала ни грязнее, ни чище, чем была.

Какие "необратимые последствия" имеют место, о которых сказа­но в решении Петросовета, Горин не знает. О "реализации такого порядка работ на южном участке дамбы", которое было, как записано в решении Петросовета, предотвращено общественностью и дирек­цией, никто не помышлял, ибо это означало бы засыпку Морского канала и изоляцию Петербургского морского порта от моря.

Пуск чего-либо при неполностью завершенном пусковом комплек­се был десятилетиями нормой для советских строителей. Ничего по­хвального в этом не было. Но и преступного тоже. Обычная вещь.

* *

С Ю.К.Севенардом встречи часто откладывались, разговоры про­ходили в его служебном кабинете и рождали у Горина ощущение неловкости: человека дела рвали на части, время генерального дирек­тора ЛенГЭСС было расписано по минутам. Так было и 16 сентября 1993 года. Договорились встретиться в девять. Инициатива впервые исходила от Севенарда: он вернулся из отпуска, брал с собой рукопись. Времени на разговор было отведено - час. То и дело беседу прерывали телефонные звонки, в основном дела финансовые: денег в объедине­нии не было даже на зарплату; рабочие предупредили, если через три дня не заплатят, - забастовка. Параллельно с разговором Ю.К. гото­вился к командировке: вечером ехал в Москву; в кабинет входили и выходили люди по делам предстоящей командировки.

Если одним словом определить облик Ю. Севенарда, то, пожалуй, самое подходящее - боец. Направляясь к нему, Горин знал наперед те места и фразы, против которых Ю.К. будет возражать. Но про себя решил: если не стыдно предъявить герою написанное, глядя ему в глаза, - старого текста не трогать, но дополнять возражениями, если в чем-то "уличен". (Потом Горин выбросит ту часть рукописи, о кото­рой пойдет речь, ибо она мало прибавляла к портрету героя.)

Герой возражал ровно там, где ожидалось.

Первое - срок завершения строительства в 2003 году.

- Кто Вам сказал, что 2003 год, и чем обосновывал?

- Пока не готовы судопропускные сооружения, нельзя перекры­вать самое большое отверстие в дамбе - Морской канал,- отрежешь порт и остановишь судоходство, а для судопропускных еще не заказа­но заводам оборудование, в первую очередь затворы для перекрытия судопропускных отверстий.

- Это не имеет значения. Ворота наплавные. Можно достроить судопропускные без ворот и засыпать Морской канал. Ворота смонти­ровать потом где-то у берега и отбуксировать на место. Сейчас в дамбе четыре технологических отверстия, Морской канал - самое большое. Стоит их перекрыть - проблема борьбы с наводнениями будет частич­но решена: если даже ворот не будет и придет наводнение с подъемом уровня перед дамбой в три метра, то через неперекрытые ворота успе­ет пройти лишь часть воды, и в городе подъем будет на полметра-метр ниже, чем перед дамбой. Наводнение с подъемом воды в три метра для дельты Невы не редкость: в декабре 1982 года мы его чудом избежали - циклон повернул к северу, а в декабре 1986 года уровень поднялся на 2,6 метра, тогда дамба уже частично преграждала путь воде из залива, без дамбы подъем составил бы 3 метра.

Достраивать нужно как можно быстрее. Стоит придти наводнению с уровнем воды выше 3,5 метров, скорости в Морском канале будут такими, что подмоет нынешний искусственный борт канала - про­дольную перемычку котлована судопропускного сооружения, пере­мычка обрушится в канал и перекроет судоходство. А если подъем еще выше? Страшно подумать, каких бед можно ждать. Метеорологи пред­сказывают, что в ближайшие годы в природе может повториться ситу­ация, описанная в шведских летописях. В XVI или в XVII веке, точно не помню, был период, когда Нева несла воды не из Ладоги, а в Ладогу и дальше через Волхов, потекший тоже вспять, - в Ильмень. Тогда подъем воды был на шесть метров.

Ю.К. не останавливало даже то, что шестиметрового подъема, ко­торым он стращал, и дамба не вынесла бы: она проектировалась на пятиметровый. Но, видимо, достройка дамбы в кратчайшие сроки бы­ла его идеей фикс. Он не мальчик, как-никак шестьдесят, надо спе­шить.

- К чему эти фразы об отце и сыне, отец помогал делать карьеру. В них что-то базарное, кухонное, выбросьте.

Фразы были несущественными, их выбросить ничего не стоило. Но не хотелось создавать прецедент: только начни вычеркивать, дай по­вод - и пошло-поехало.

- Возражайте, Юрий Константинович, я ваши возражения приве­ду.

- В начале пути имя отца мне скорее не помогало, а мешало. Я начинал на Красноярской ГЭС и поехал туда не потому, что там главным инженером строительства был мой отец. Скорее наоборот. Еще студентом, возвращаясь с Иркутской ГЭС, где был на практике, я заехал на только начинавшееся строительство. Отец в это время, закончив Горьковскую ГЭС, стал на время чиновником - возглавил строительство и стройиндустрию в Горьковском совнархозе. Я угово­рил его ехать на Красноярскую ГЭС. Начальником строительства был тогда С.Г.Цесарский. Потом, когда Цесарский ушел, отец недолгое время был одновременно и начальником строительства, и главным инженером. Ему предлагали быть после Цесарского начальником - не захотел быть администратором. Начальником пришел Андрей Ефи­мович Бочкин. Отец с ним не сработался. Бочкин был митинговый вождь, популист, как сказали бы сегодня, а отец - инженер. Отец ушел строить Плявиньскую ГЭС, я остался. Бочкин был недоволен уходом отца, говорил, что отец - дезертир, предпочел благоустроен­ную Прибалтику Сибири. На мне уход отца сказался: из старших прорабов перевели в прорабы. Пошел к своему непосредственному начальнику Гладуну. Он в недоумении. Тогда сходил к Кириллу Ива­новичу Смирнову...

"Строю - значит я - прав", - написал непрактичный, но гениаль­ный О.Мандельштам. Это чувство правоты человека строящего, пра­воты которую не зачеркнут никакие смены режимов и начальников государства, присутствовало в Юрии Севенарде в высшей степени.

* *

"Химеры Маркизовой лужи" - общее название трех антисевенардовских статей А.Ливеровского в "Вечернем Петербурге". Казалось бы, ушло время, когда знатный токарь или рекордистка-доярка учили писателей и ученых. Ан, нет. Первую статью в "Вечерке" Ливеров­ский предварил наказом его комиссии от "седоусого ветерана": "Уче­ным верить нельзя: каждый свое доказывает, чтобы диссертации на­писать. В общем на вашу комиссию последняя надежда: надоело в дураках ходить, а депутаты не соврут".

И ведь прав ветеран: начальник "Ленморзащиты" Б.П.Усанов дис­сертацию по материалам дамбы написал? - Написал. А генеральный директор ЛенГЭСС Севенард - аж две, кандидатскую и докторскую.

Кандидатская диссертация Севенарда прошла как-то незаметно для общественности. Горин на защиту в Политехнический не ходил, тема работы мало его интересовала. Лишь однажды, встретив своего коллегу, Льва Вениаминовича Горелика, спросил: "Как диссертация Севенарда?" Лева Горелик был научным руководителем Севенарда, ведущим специалистом ВНИИГидротехники в механике грунтов. И хотя Горелик в каком-то смысле "кушал из рук Севенарда" - имел договор со строителями и был их главным экспертом по отсыпке дам­бы, он вряд ли стал бы врать, особенно старому знакомому. "Сред­няя",- ответил руководитель.

Докторская диссертация - иное дело. Ее прохождение шло под неусыпным контролем общественности, научной, ненаучной и анти­научной. И немудрено: диссертация защищалась в пик дискуссии по дамбе, одновременно с работой комиссии Яблокова. На эту защиту Захар Ильич пошел. Из доклада диссертанта он уяснил, что работа посвящена технологии производства земляных работ при строитель­стве больших земляных плотин и содержит концепцию и некоторые конкретные технические предложения. Концепция типично совет­ская - попытка недостатки обратить в достоинства. В стране не умели строить быстро, строительство тянулось многие годы, капиталы омер­твлялись. Поэтому стало модным говорить, что долгое строительство - благо, что так и задумано: строить поэтапно, и на промежуточных этапах недостроенный объект должен быть таким, чтобы он давал продукцию в неполном объеме. Скажем, Саяно-Шушенская гидро­станция при недостроенной плотине вводилась в эксплуатацию при пониженном напоре по временной схеме с временными колесами тур­бин и, тем самым, должна начать окупаться еще до окончания строи­тельства. Что из этого получалось, описано в первой части этих записок. Конечно, лучше было научиться быстро строить, но если не умели, то возможно, такой подход имел право на жизнь. Диссертант в докладе старательно прятал ту часть работы, которая базировалась на материалах строительства дамбы и всячески пытался излагать работу так, как будто она строилась только на материалах поэтапного строи­тельства Нурекской ГЭС, которую Севенард строил до дамбы. Оце­нить квалифицированно конкретные технические предложения, их эффективность и новизну Горин был не в состоянии. У Левы Горелика спросить было уже нельзя: эмигрировал в США, о чем также писалось выше.

Диссертацию защищал человек, бывший на острие шумной дис­куссии, и в зале было много посторонних. Справа от Горина сидела активная антидамбистка М.И.Кривошей и лихорадочно стенографи­ровала все выступления. Слева - руководитель гидравлических иссле­дований на Генеральной модели защитных сооружений Яков Захарович Маневич, главный научный консультант Горина по гид­равлике при написании статьи "Чучело начальника на берегу Маркизовой лужи". Яков был уже не у дел: исследования были практически свернуты, в зал, где раньше велись работы, вереницами въезжали большие грузовики и складывали по периметру зала упаковки с пивом в жестяных банках, шоколадки и прочий колониальный товар. Потом модель разобрали окончательно, банки стали складывать не по пери­метру, а по всей площади огромного, с футбольное поле, зала, а Яков Маневич, осознав свою полную ненужность этой стране, эмигрировал в Израиль.

Будучи в Израиле, Захар Ильич встречался с Маневичем. Устроил­ся Яков неплохо. Работает в государственной гидрологической службе Израиля, в Хайфском отделении, обслуживающем север страны -Галилею. "Когда однажды в понедельник я пришел на работу и уви­дел, что система управления моделью демонтирована, я понял, что мне здесь делать нечего, и решил, что надо уезжать", - сказал Яков Маневич.

- Зачем вам, занятому человеку, имеющему достаточное количе­ство всяких чинов, дипломов и жетонов, потребовалась эта диссерта­ция и преодоление всех неприятностей ею порожденных? - спросил Горин Севенарда после защиты. - Когда я защищал дамбу, мне гово­рили: "Куда ты лезешь? Что ты понимаешь? Тебя наняли строить дамбу, вот и строй, а не обсуждай. Ты исполнитель. Наняли бы стро­ить сортиры - строил бы сортиры." Пусть теперь попробуют сказать. Я доктор и, по определению, все знаю и понимаю.

Путь к докторству был долгим и тернистым, в основном, благодаря доктору медицины Н.И.Моисеевой. Женщина эта неоправданно рано ушла на пенсию, и всю свою нерастраченную энергию отдала делу борьбы с Севенардом (об этом рассказ ниже). Здесь лишь один фраг­мент - борьба с утверждением докторской. Три апелляции поступило в ВАК - Высшую аттестационную комиссию по диссертации Севенар­да: медика Моисеевой, филолога Лихачева и геолога Яншина. Как эти апелляции появились - рассказ ниже. Идя навстречу протестам науч­ной общественности, ВАК диссертацию не утвердил и послал на пере­защиту в Тбилиси. Билет из Петербурга в Тбилиси стоил немало, но это не остановило Н.И.Моисееву. Она купила билет за свой счет и прибыла в Тбилиси до перезащиты, пришла в незнакомое ей, далекое от медицины, учреждение, где должна была состоятся повторная за­щита, и поговорила с несколькими членами Совета. Увы, агитация не сработала, Севенард перезащитился и был утвержден ВАКом.

* *

Что побуждало Ливеровского так страстно бороться с Севенардом, Горин сказать определенно не может, слишком мало знает человека. Похоже, что для Алексея Алексеевича Севенард был тем самым чуче­лом начальника эпохи застоя, олицетворением прежней системы, а не инженером, начальником строительства. Он боролся не с дамбой, а с "призраком коммунизма". Но поразительно, что в своей борьбе с пе­режитками социализма А.А. выглядел даже большим социалистом, чем Севенард.

Главный пункт разногласий Севенарда и Ливеровского - как при­ватизировать ЛенГЭСС. Главный пункт программы Ливеровского и его единомышленников - отобрать и разделить "по справедливости": отобрать у строительного объединения причалы, стройплощадки, и передать городским властям, раздробить коллектив на независимые организации. Главный пункт программы приватизации Севенарда -не дробить, оставить единый коллектив (естественно, с Севенардом во главе).

Победила точка зрения Ливеровского: единого коллектива строи­телей дамбы больше не существует, управление объединения было оставлено "голеньким", без подчиненных и объявлено банкротом.

В борьбе с проклятым прошлым все средства оказались хороши, в том числе и средства из арсенала проклятого прошлого. В первом же разговоре Алексей Алексеевич сказал, что, начиная депутатское рас­следование, он был уверен, что "преступный проект" не мог не поро­дить криминальной реализации. "Против чего боролись, - на то и напоролись". Даже в наивном фильме Раджа Капура "Бродяга" осуж­дается судья, который считал, что сын вора - сам вор.

Чем ближе к политической борьбе стоял участник дискуссии о природно-техническом объекте - дамбе, тем хлеще были его высказы­вания, тем больше до боли знакомых штампов недавнего прошлого было в их выступлениях.

Антидамбист-демократ, депутат Петросовета Г.Стадницкий, статья "Дамба: ищи кому выгодно" ("Невское время", 20.05.93). Ока­зывается выгодно Западу, который с интересом наблюдает за экологи­ческим экспериментом, где в качестве подопытных кроликов -пятимиллионный Петербург. Поэтому Международная комиссия на­писала такое Заключение.

А вот голос из другого лагеря: "Неспособные созидать, демократы Петросовета постепенно выродились в карикатурное подобие партап­парата. Чувствуя свою ущербность и от того еще больше зверея... Гряз­но спекулируя, демократы... подперев седалища депутатским креслом, с удвоенной осатанелостью обрушились на дамбу и Ю.Севе­нарда". Эти добрые слова в защиту Севенарда - из статьи Е.Беляева в "Народной правде" за март 1993 года. Последний раздел статьи, по­священный А.Ливеровскому, Е.Беляев назвал незабвенными словами "Враг народа". Ливеровский такое определение воспринял как комп­лимент, как признание заслуг в борьбе с "красно-коричневыми".

В конце 1993 года состоялись выборы в Государственную Думу. Баллотировались в Думу и Севенард, и Ливеровский, первый от ком­партии (и прошел), второй от "Выбора России" (и не прошел). Пер­вый, увольняясь с работы, сказал, что борьба не окончена, что он уходит в думу на время. Но Горин чувствовал, что это лишь отговорка для самооправдания. Севенард дезертировал. Политическая борьба, честолюбивые помыслы увели его наверх, в сторону от строительства дамбы. А.Ливеровский был избран в Думу пониже - городскую. В своих предвыборных листовках в качестве главного достижения на посту депутата А.А. указал, что он остановил "бессмысленное перего­раживание Невской губы дамбой". Ничего не остановил, все само остановилось: обещанных правительством денег на строительство нет, начальник ушел, коллектива нет. Видимо, и А.А.Ливеровский потеря­ет интерес к дамбе.

А Нева, как текла в Финский залив, так и будет, какие бы выборы ни проводились и какие бы комиссии ни работали.