I. пока не вымерли, как динозавры

Вид материала

Документы

Содержание 1.6. Роджер-каменщик Саян. Напоминание. Текст ниже, набран капителью и предназначен для "своих" - гидротехников. Постороннему читателю его следует пропусти Список главных строителей составлен не по документам, а со слов К.К.Кузьмина. Поэтому в нем возможны неточности.

Подобный материал:

• Приключения Тома Сойера». II. Рекомендованное чтение: > А. Алексин. «В стране вечных, 38.44kb.
• Введение Что мы знаем о вас – крупные морские рыбы?, 203.79kb.
• Мониторинг региональных сми по теме: «образование», 233.44kb.
• Почему вымерли неандертальцы, 135.55kb.
• Все мои неприятности начинаются просто и обыденно. Ичем серьезней неприятность, тем, 2116.58kb.
• Когда жили динозавры?, 359.38kb.
• Оприроде мы знаем достаточно, 362.11kb.
• Гаврилов Д. А., Брутальский Н. П., Авдонина Д. Д., Сперанский, 446.39kb.
• Наименование обучающей программы Начальная подготовка (безразрядники) Шахматы в сказках, 15.01kb.
• За малым исключением все эти животные вымерли по вине человека, 20.92kb.

1.6. Роджер-каменщик Саян.

Садовский был мотором стройки, командиром, ставившим жест­кие, подчас нереальные сроки, на нем - внешние сношения, матери­альное обеспечение, распределение наград, от орденов до дефицитных шуб по талонам, встреча и проводы высоких гостей. Собственно стро­ительство - за Кузьминым. Садовский, не достроив Саян, ушел "на­верх", первым заместителем министра. И его Валентин Иванович Брызгалов не считал за это дезертиром. А Кузьмин получил выговор и по сей день на том же месте.

* *

Лет десять назад в управлении Красноярскгэсстроя суматоха не стихала до десяти вечера. Зимой 92-ого, в шесть вечера, в четырех­этажном здании сидело два человека - вахтер у входа да главный инженер К.К. Кузьмин на втором этаже. Коллектив, строивший по всему течению Енисея от Кызыла до Дудинки, дышал на ладан.

- Для строительства коровников и свинарников я не нужен. А вернуться в Москву не решаюсь. Я убегу - другие побегут. Вот и сижу по-стариковски. Прочитал я Ваше начало. Можно подумать, что пи­шете о восьмом чуде света. А проект-то так себе, средний.

Проект должен быть под умение и вкус подрядчика. Умеют и любят французы "вылизанные", ажурные, легкие конструкции, - фирма Коин и Белье именно такие и проектирует. Американцы не боятся объемов, мощная техника, богатый заказчик - Корпус военных инже­неров, Бюро Мелиорации США проектируют мастодонтов. А эта пло­тина - ни то, ни се. Верховая грань вертикальная. Сделали бы проектировщики плотину купольной, процентов на десять была бы она легче. Впрочем, с нашей культурой производства правильнее -мастодонты, как Красноярская. Сергей Яковлевич Жук это понимал, и стоят себе его стройки коммунизма пятьдесят лет и еще пятьдесят простоят. И Бочкин был прав, когда добился изменения проекта Крас­ноярской плотины. Впрочем, Бочкин здесь пробивная сила. Сам Анд­рей Ефимович был не строитель, а командир, комиссарствовал в Тверской губернии, на Алтае. Первый серьезный объект - Иркутская ГЭС. И тот много проще - станция низконапорная. Но был у Бочкина талант - поддержать, кого нужно, дать работать тем, кто умел и знал, что делать. Напряжения в Саянской плотине втрое выше, чем в Крас­ноярской, а строили те же люди. Впрочем, бетон у нас получился неплохой.

- Неплохой, а плотина течет. Можно подумать, что нарушал тех­нологию строительства кто-то посторонний, а не Вы и Ваши люди. Плотина должна была строиться четырьмя столбами, каждый столб толщиной двадцать пять метров, а ее гнали вверх - тремя, строили и загружали несколько лет более тонкую плотину - вместо ста метров по подошве - семьдесят пять, а потом пришлепнули четвертый столб. В результате передний, верховой столб перегружен и отрывается от скалы. Горячую, неостывшую от гидратации (схватывания) цемента плотину грузили холодной енисейской водой. В результате бетон тре­щал.

- Это еще как посмотреть. Когда нынче бежит трещина, то перегру­жается последний четвертый столб, а он был у нас недогружен. А течет не бетон. Вы сами говорите, что бетон неплохой. Текут швы и трещи­ны. И потом, обстоятельства заставляли, Захар Ильич. Вот эти обсто­ятельства, наши реалии и должен учитывать хороший проект. Не было этого. Поэтому и менял по ходу. С Доманским у меня отношения не сложились: он рассуждал так же прямолинейно, как и Брызгалов: "Проект не обсуждают, а выполняют". Так принято в развивающихся странах: что напроектируют иностранные фирмы, то и закон. Но мы ­то все же не слаборазвитые. До того как стать строителем, я для Доманского был начальником, как заместитель главного инженера всего Гидропроекта, он слушался меня с полуслова. И вот мы повстре­чались, где я был в ином качестве. А он слышать не хочет того, что я говорю. Но я-то остался тем же. Не глупее и не умнее, чем был.

Другое дело Ефименко. Умел слышать и слушать. Все впитывал, никогда не считал себя носителем истины в последней инстанции. Доманский жестко контролировал своих главных инженеров проекта. Все ленинградские главные инженеры проектов, кроме Михаила Анд­реевича Миронова, чувствовали его руку, а тот никого не боялся. Когда Доманский перестал быть главным инженером Ленгидропроек­та, Ефименко почувствовал себя свободнее. Вырос он на Саянах неи­моверно. Большим стал инженером. Только никому это теперь не нужно. Уйдет все без следа, нет объектов, некому передать. Но ска­зать, что с мраморной доски можно всех убрать и написать: "Саяно-Шушенскую ГЭС построил Александр Ефименко", - нельзя. Не оттого ушел Ефименко, что понял, что не будет наград, а оттого что человек самолюбивый. Не стерпел, что Брызгалов сказал: "Какой Вы главный инженер". Одно дело, когда сам Ефименко говорил: "Какой я главный инженер? Получил от Доманского готовый проект". Он скромный человек, но очень самолюбивый. Недавно устроил Вален­тин Иванович Брызгалов праздник - пятнадцать лет пуска первого агрегата. Кого только не пригласил, а Ефименко приглашения не по­слал. В чем прав Брызгалов: в пик строительства жить Ефименко надо было здесь, а не в Ленинграде. Пишете вы, что всюду у нас отношения между строителями, дирекцией и проектировщиками непростые. На Куйбышевской Брызгалов был еще мальчиком, работал на большом расстоянии от Разина и Комзина, и потому не видел и не знал этих противоречий. А вот на Токтогуле такого не было. Недавно ездил я в

Москву хоронить Хуриева, начальника Нарынгидроэнергостроя. Многие приехали. Встретились как братья...

* *

Вот уже лет десять, как Горин избегал добровольного общения с начальством, со стыдом вспоминал, как в молодые годы был непрочь помозолить глаза начальникам. Но пожилые, старые начальники или бывшие начальники притягивали его. Было что-то несуетное, эпиче­ское в их рассказах. Остались позади суетливые попытки делать карь­еру, - карьера уже сделана, настало время не разбрасывать, а собирать камни, оглянуться на пройденный путь, осмыслить, что было так, а что - не так. Перестройка развязала языки этим бывалым людям.

Кирилл Константинович Кузьмин, человек-легенда, как любили говорить в не столь далекие времена. Легенда советского альпинизма, легенда советской гидротехники. Формально еще БН - большой на­чальник, - главный инженер Красноярскгэсстроя, фактически ББН бывший большой начальник, уж больно маленький и слабый нынеш­ний Красноярскгэсстрой (четыре-пять тысяч рабочих, разбросанных по огромной территории).

Нет ежегодника советского альпинизма "Побежденные вершины" пятидесятых годов без статьи Кузьмина или статьи о Кузьмине: пол­ный траверс Безенгийской подковы, все советские семитысячники, первая зарубежная экспедиция советских альпинистов - Кашгарский хребет, вершины Музтаг-Ата (7546м), Когур-Таг (7695м), возглавля­ют экспедицию (19 советских, 11 китайских альпинистов) великие альпинисты пятидесятых Евгений Белецкий и Кирилл Кузьмин. Путь к вершине "Отца ледяных гор" (Музтаг-Ата) семерке первовосходи­телей, меняя попеременно через пятнадцать минут друг друга, про­кладывали самые сильные и опытные - Кузьмин и Иванов. Попытки штурмовать Музтаг-Ата (Сван Гедин, Швеция, 1894г; Э.Шиптон, Т.Гилмен, Англия, 1947г и многие другие) до экспедиции Кузьмина-Белецкого заканчивались неудачами. К этой экспедиции за плечами заслуженного мастера спорта Кузьмина было тридцать семь лет жиз­ни, из них с осени 1942 по май 1945 - фронт, передовая.

Не только войну и горы знал Кузьмин. Знал, что такое замысел -проектировал Куйбышевскую, Токтогульскую, Асуан в Египте, Наглу в Афганистане, знал, что такое реализация - построил Саяно-Шушенскую. "Родина высоко оценила"... Ордена за войну, за восхождения, за строительство.

Любимое детище Кузьмина - Токтогул. Горин помнит, как недоу­мевали многие, когда обсуждался проект Токтогульской ГЭС. Бетон хорошо работает на сжатие и плохо - на растяжение. Чтобы заставить бетон работать на сжатие, в узких ущельях строят арочные плотины -своды, положенные набок. Свод под давлением воды в основном сжат и передает давление на берега. Кузьмин вместе со своими помощника­ми Березинским, Варичевым, Пигалевым запроектировали "анти­арочную плотину", изогнутую наоборот. В створе Токтогула слабые берега и прочное дно каньона. Чтобы разгрузить берега и нагрузить подошву, вместо изящной арки, которая напрашивалась в узком ущелье с отвесными берегами, Кузьмин и его команда запроектирова­ли толстого мастодонта, изогнутого в плане ровно в противополож­ном, чем у всех направлении. Первые итальянская и испанская арочные плотины из каменной кладки Альманца и Елче были постро­ены еще в начале XVII века и прекрасно себя зарекомендовали. С тех пор построены сотни арочных плотин. И вот арка наоборот.

Возможно, К.К. так любит Токтогул потому, что это был послед­ний объект, на котором он был ГИПом. Потом стал начальником, заместителем главного инженера всего Гидропроекта, курировал объ­екты Средней Азии, но своего гидроузла не имел. И "подзакис". "Что ты киснешь Кирилл, давай подыщем тебе что-нибудь живое",- сказал ему однажды Александров-второй. (А.П.Александров, в прошлом на­чальник Сталинградгидростроя, потом работал главным советским экспертом на Асуане. Предлагали быть министром - отказался). "Да­вай, но только, чтобы кончить раньше чем помру". Было тогда Кузь­мину шестьдесят. Так в 1977 году Кирилл Константинович оказался на строительстве Саяно-Шушенской ГЭС.

* *

Потомственный дворянин Кирилл Кузьмин остался сиротой в воз­расте одного года. В годы революции семья Кузьмина решила отси­деться в имении деда по матери. Но в 1918 году проходившая мимо пьяная шайка то ли зеленых, то ли красных, то ли белых, сожгла имение под Курском и расстреляла всю семью. Живыми остались годовалый Кирилл и его мать.

- Никогда от матери я не слышал дурного слова о советской власти. В партию вступал без камня за пазухой. Верил и верю в социалисти­ческую идею. А еще больше потому, что мне, российскому дворянину, было дорого величие России, и этой партии - тоже. Вот в нынешние дворянские союзы ни за что не запишусь. Шантрапа, им не дороги судьбы России. Государство, такое как старая Россия и как Советский Союз, могло быть только авторитарным. Вступал в партию в начале сорок третьего. Я начал воевать поздно, - осенью сорок второго, под Великими Луками, был ранен, попал в госпиталь, потом переболел тифом, потом вернулся в свою девятую гвардейскую стрелковую ди­визию, командовал ей Белобородов, и вступил в партию.

Московский Гидропроект перед войной был не Гидропроектом, а Техническим управлением Главгидростроя НКВД. Когда началась война, меня направили в гидротехническую экспедицию строить за­пруды для заболачивания местности, чтобы остановить немцев. По­том нас собрали и отправили в Уфу проектировать энергетическую базу на Востоке. Создано тогда было двенадцать контор. В Уфе мне прислали повестку из военкомата. В общем-то по ошибке, у меня была бронь. Но я решил, раз прислали - бог с ним, пойду. Только попросил не в училище, а сразу на фронт. Привезли нас на фронт, построили. "Кто хочет в артиллерию - шаг вперед". Я сделал шаг и стал артилле­ристом. Тогда у артиллеристов был девиз "огнем и колесами". Шли впереди пехоты, поддерживали огнем и колесами.

Кончил войну 10 мая 1945 года. В марте 1946 года демобилизовался и пошел не в Гидропроект, а в МЭИ преподавать: отпуск у преподава­телей большой, два месяца, а я хотел продолжать заниматься альпи­низмом. Пять лет преподавал, ходил в горы. А потом стройки коммунизма. В МЭИ пришел набирать людей один из замов главного инженера Гидропроекта, увидел меня: "Кирилл Константинович, а вы что здесь отсиживаетесь? Строить надо." Так я вернулся в Гидро­проект. Пытался совмещать с преподаванием. Какое там. В 1954 году пришлось уйти. Пошла Куйбышевская ГЭС. Я занимался компонов­ками и оборудованием. Ну а потом, Вы знаете. Асуан. Малышев -главный инженер проекта, я - начальник отдела, проектировавшего Асуан. Потом Токтогул. Наглу в Афганистане. И вот - Саяны.

* *

У каждого уникального сооружения есть своя "душа", своя "аура", своя "изюминка". Кузьмин считает, что Саяны - объект предельный, построенный "на границе перехода количества в качество". Старые конструктивные решения (тип плотины, выбранная схема гашения энергии, турбина радиально-осевого типа), традиционный конструк­ционный материал (бетон) исчерпали свои возможности. Для более мощных сооружений понадобятся принципиально новые решения.

- Все говорит об этом. Казалось бы, плотина держит столб воды 230 метров - и все в порядке, ну что такое еще пять метров до проектного уровня. Набираем еще несколько метров - и плотина начинает тре­щать. А лопасти турбин. Казалось бы вместо обычного черного метал­ла сделаны из нержавейки - и тоже трещат. Для меня сомнений нет, что для таких высоких плотин и таких больших расходов сбрасывае­мой воды водобойный колодец не годится, - раз рвет и разрушает плиты трехметровой толщины, значит бетон исчерпал свои возможно­сти как конструктивный материал. Нужен был трамплин, отброс струи подальше. А эти бычки на водосливе? Кому они были нужны? Без них удельные расходы были бы почти вдвое меньше и при не всех открытых отверстиях вода растекалась бы по водосливу и не била концентрированно в одно место, плитам было бы легче. Неудачны бычки и с архитектурной точки зрения: эти ребрышки членят поверх­ность плотины, теряется ощущение мощи, гладкая поверхность низо­вой грани больше соответствовала бы духу сооружения. Совершенно не смотрится здание ГЭС ажурной конструкции рядом с мощной пло­тиной, какой-то сарай, принесенный с другого места. Хотя вечером, когда изогнутый трехсотметровый куб здания кажется сплошным зо­лотистым слитком, призрачно освещающим плотину, то красиво.

Сходите вечером на ГЭС в баню, - увидите. А днем - временная теплица на фоне мощной серой громады.

- Кирилл Константинович, не в порядке провокации, а для полно­ты картины хочу задать Вам два вопроса. Первый. Говорят, что в Саяногорске вновь создана организация компартии и Вы восстанови­лись в партии. Второй. Вы работали в системе НКВД, начинали на Куйбышевской ГЭС, которую построили зеки. Ваше отношение к ГУЛАГу. Что Вы чувствовали тогда и что теперь? Нет ли чувства вины и раскаяния за ту цену, которую пришлось заплатить, например, за стройки коммунизма?

- В партии восстанавливаться мне было не надо, я из нее не выхо­дил. Добровольно вступил и по доброй воле могу выйти. Когда не стало куда платить взносы, перестал, но деньги откладывал. Когда появи­лась возможность - заплатил. А парторганизация, - скорее не сущест­вует, чем существует. Собирались пару раз, формально человек сто тридцать числится. Большинство осталось не по убеждениям, а по привычке. Есть пожилые, малограмотные. Такие, которые жизнь про­несли на себе. О парторганизации поговорите с Олесем Григорьевичем Греком, он в курсе дела. А насчет зоны... Вам молодым не понять, какая уникальная штука была та зона. Я видел, как по зоне ходил без охраны Молотов, как зеки с жадностью его спрашивали о международ­ном положениии, а он им говорил, дескать лучше работайте, и между­народному положению этим поможете.

Урки в основном работали плотниками-бетонщиками. С ними об­щаться не приходилось, проходишь просто мимо. Быть проигранным в карты не довелось. Это не легенды. Бывало такое. Помню один на­чальник отдела из НИСа Гидропроекта в чине подполковника ходил на свои испытания по сдвигу с охраной, - проиграли его. Но заметьте, охрана без оружия. С оружием в зону входить не разрешалось. Я имел дело с ИТР. В техотделе Куйбышевгидростроя сидели такие асы -математики, кандидаты наук, что работать было очень непросто. Все проверяли-перепроверяли, немало ошибок находили. Работали с ог­ромным интересом, с полной отдачей. Кто из них вольный, кто ЗК, обычно не знаешь: они об этом не говорят. Когда зона - ежедневный быт, то об этом не задумываешься, с чем-то смиряешься. Тогда воль­ный и зек были ближе друг другу, чем теперь депутаты Думы, сидя­щие на одной скамье. Все работали на стройку, на государство. Народом мы тогда были, а не толпой.

Две реплики не по теме. Не нравится мне аббревиатура "ГИП", -слышится гип-гип ура. А главный инженер проекта - фигура серьез­ная. Вы зря пытаетесь воссоздать, как вам кажется, действительную картину, пишите лучше от себя, не скрывайте своего мнения. Оно у Вас есть. Но не надо себя переоценивать. История одним человеком не пишется. Один человек увидит и напишет так, другой - иначе. Только прочитав всех, можно составить мнение. Даже один человек в разное время напишет по-разному. Истории для всех не бывает. И книг для всех. Читатель ленив. Широкой публике об электричестве достаточно знать, где у них дома выключатель. Никто про отброс струи читать не будет. Решите для кого пишете - для публики или для коллег.

* *

- Олесь Грек, - сказал Кузьмин, - в Красноярскгэсстрое заведовал диковинным по нынешним временам отделом содружества и социали­стического соревнования, был много раз секретарем партийной орга­низации строительства. Занимался этими делами истово, полагал, кхе-кхе, что строим мы исключительно для соцсоревнования. Все де­легации встречал и провожал, всех писателей сопровождал, сам член Союза журналистов, писал о Красноярской и Саяно-Шушенской ГЭС во всех газетах, сейчас пишет книгу. Возглавлял местное общество кубино-советской дружбы. Его тут называли обществом греко-совет­ской дружбы.

Найти Грека оказалось просто: он работал в Спецгидроэнергомонтаже, и его бригада заваривала трещины на лопастях турбин. Невысо­кого роста, седой с усами и бородкой клинышком Олесь Грек походил на академика Карпинского, переодетого в рабочую спецовку.

- В 1988 году я уехал работать во Вьетнам. Вернулся в другую страну. Оказалось, что достаточно трех лет, чтобы все все забыли, в первую очередь те, кто ехал и сидел на партии. Ну, хорошо, пусть вы прозрели, пусть осознали. Изменяйте. Но будьте великодушны. Осо­бенно те, кому эта партия была мамой родной. Предположим, в моло­дые годы была мама красавицей, а потом запаршивела. Но ведь ты сын ее. Я дважды голосовал за Ельцина - и в парламент, и в президенты. Надеялся, что он сумеет ее защитить, очистить от парши. Нынешняя компартия силы не имеет. С Зюгановым и Купцовым я не во всем согласен. Сегодня мы, коммунисты, взять власть не в состоянии. При­чин много. Но я в партии для того, чтобы, когда появятся новые, молодые, энергичные, им было куда вступать.

С Брызгаловым мы антиподы. Жесткий человек. На подлость не способен, а на жестокость - да. Отделяет он себя от людей, не живет с ними, командует. Кузьмин - другое дело. Живет не в шикарном кот­тедже, как все начальство, а в блочном доме. От партии не отказался, как Валентин Иванович. Кузьмин, как руководитель, входил всегда в партбюро. За любое наказание Кузьмин голосовал последним, всегда пытался найти оправдание виноватому. Мудрый человек, не спешил рубить сплеча.

* *

Кузьмин был каменщиком (фигурально), а один из его подмастерь­ев, заместитель главного инженера строительства Александр Сергее­вич Моисеенко был каменщиком натуральным.

Биография Александра Моисеенко для прошедшей эпохи была об­разцово-показательной. В нынешнее время Моисеенко - "жертва пе­рестройки", несостоявшийся Роджер-каменщик: уехал с Саян начальником строительства Катунской ГЭС. Вернулся, Катунскую ГЭС не строят. Не у дел: работает начальником снабжения в малень­кой фирме. Строит лишь "для дома, для семьи": отстроил капиталь­ный гараж, срубил дом. Ходит в тайгу, сплавляется на плотах по рекам. Ведет почвенный образ жизни. Убеждает себя и других, что доволен.

Родился Саша Моисеенко в Ленинграде, отец военный. Все после­военные годы скитался с родителями по стране от Дальнего Востока до Калининграда. В конце концов семья осела в Калининграде. Мать там живет и по сей день. В 1957 году поступил на энергомаш политехниче­ского. Был исключен с четвертого курса.

Далее, - слово А. Моисеенко:

- Зачета по марксистско-ленинской философии мне так и не поста­вили и к экзаменационной сессии не допустили. Когда я пропустил два экзамена, все стало ясно. Позвонил к отцу. Так и так, - говорю, -отчисляют. Отец спросил, помню ли я наш уговор и чем он может помочь. Уговор наш был после седьмого класса. Отец сказал, что у нас обязательное семилетнее неполное среднее образование. Оно закон­чено. Дальнейшая учеба - мое личное дело. В школу он больше не ходит и оценками моими не интересуется. На вопросы отца я ответил, что уговор помню и что решил ехать работать в Сибирь на Краснояр­скую ГЭС, а нужно мне 150 рублей на дорогу. На следующий день пришли телеграфом деньги. Был январь 1961 года.

Вышел я на вокзале в Красноярске, мороз двадцать пять, узнал, где автобусы на Дивногорск. Приехал. Не берут нигде. "Давай, - говорят, - комсомольскую путевку". Путевки нет. Походил-походил. Что де­лать - не знаю. Поехал назад, в Красноярск. Приехал и, была не была, завернул в крайком комсомола. Было уже половина седьмого вечера. Клерки ушли, коридоры пустые. Навстречу идет черноволосый рос­лый парень. Поровнялся и спрашивает, - зачем пожаловал. Я объяс­нил. Завел к себе в кабинет, снял трубку и позвонил в Дивногорск: "Витя, это Юра говорит, к тебе завтра подойдет парнишка один по фамилии Моисеенко, устрой его на работу и в общежитие".

Звонивший Юра был недавно первым секретарем комитета комсо­мола Красноярскгэсстроя, когда звонил - секретарем Красноярского крайкома комсомола, а через четверть века - Юрием Афанасьевым, одним из лидеров Перестройки восьмидесятых. Витя Плисов, которо­му звонил Юра, был тогда преемником Афанасьева, затем секретарем Дивногорского горкома, далее - секретарем Красноярского крайкома и председателем крайисполкома. Вот такие великие люди выписали путевку в жизнь Саше Моисеенко.

- Переночевал я в крайкомовской гостинице в Красноярске, через день уже работал рабочим второго разряда в Гражданстрое. Начал бить лунки ломиком - десять сантиметров диаметром, восемьдесят глубиной. Зима, между прочим. В лунки взрывчатку закладывали. Потом каменщиком работал, три дома клал на Комсомольской. Полу­чалось неплохо, на углах стоял.

Потом попал к "богине взрывов" Антонине Калининой на участок буровзрывных работ. Работал бурильщиком. У них там в Гидроспецстрое настоящая дедовщина была. Молодым и станки похуже и метры молодых старикам приписывали. Я какое-то время терпел. Потом подхожу к мастеру: метры, говорю, я не хуже тебя считать умею. Если в этот месяц я своих метров проходки не насчитаю, то положу тебя на эту скалу и в брюхе дыру пробурю. На следующий день прихожу на работу, мой станок весь раскурочен. Чьих это рук дело я знал. Подхо­жу к его станку, забираю, на свой раскуроченный показываю - это твой теперь, говорю. Он на меня. Я за ломик. Собрание бригады соби­рали, говорили, что не таких ломали. Антонина приходила разбирать­ся. С год поработал и перешел в управление основных сооружений, плотником-бетонщиком.

- Трудная работа плотника-бетонщика?

- Работа нетяжелая и нехитрая. На Саяно-Шушенской - вообще курорт, когда большие бадьи появились нашей конструкции и ручные вибраторы сменили вибропакеты на тракторах.

Утверждение, что работа плотника-бетонщика - курорт, сам же Моисеенко опроверг:

- На Катуни я хотел отказаться от зимнего бетонирования. Очень это непроизводительное и жестокое по отношению к людям дело в условиях Сибири. На бетонщике ватные штаны, телогрейка, каска на зимней шапке. Работая в тепляке, в такой одежде не вспотеть невоз­можно. А потом вышел на улицу - там мороз с ветерком. У всех у них радикулиты, хондрозы.

Бригады на Красноярской ГЭС были большими, человек по сто - сто пятьдесят, много было ручного труда, по две-три перекидки бетона в блоке. Сбросит самосвал бетон в одном конце блока, а мы его лопаткой в дальний конец, куда машине не подойти. Стал звеньевым, это вроде начальника смены в бригаде, народу в звене человек тридцать-сорок. Начальство скоро заметило, что чертежи я читаю свободно, как-никак четыре курса института, стали поручать работу посложнее. У нас в звене народ ростом не очень вышел, часто поручали работу вроде бетонирования бычков, где арматуры невпроворот и крупному мужи­ку не пролезть. Залезешь в такой блок за арматурные сетки и даже на обед не вылезаешь, чтобы времени не терять. Ребята сквозь прутья, как зверю в зоопарке, еду передавали.

Потом учиться пошел. Приехали из МИСИ принимать экзамены прямо на стройке. Я на ящик коньяка поспорил, что поступлю. Уехал в Москву в 64-ом, вернулся в семидесятом. На Красноярской дело к концу шло. Начальник отдела кадров предлагал вернуться в рабочий класс, ехать на Саяны бригадиром плотников-бетонщиков: "Через три года геройскую звездочку получишь". Я отказался. На основных соо­ружениях делать было особенно нечего. Пошел вначале на завод сбор­ного железобетона, а потом стал начальником строительной лаборатории. В этом качестве и приехал в 1976 году на Саяны. Дед Бочкин Саянами почти не занимался, понимал, что не ему строить. Должен сказать, что переезд на Саяны Садовский организовал отмен­но: никаких общаг, въезжали сразу в готовые квартиры.

Кузьмин появился на Саянах годом позже. Впервые его я увидел раньше на несколько лет, на Памире, в альплагере. По лагерю шум прошел: "Кузьмин едет". Приехал. Посмотрел я на него. Шкет шкетом. Маленький, худенький. Потом, когда посмотрел на него в деле, - понял, что он, конечно, уникум. Физические данные феноменальные, объем легких особенно. Выше него без кислородного прибора тогда никто не мог ходить.

Как начальник стройлаборатории я непосредственно подчинялся Кузьмину. Работать с Кириллом Константиновичем было непросто. Главный инженер он "неровный", занимался обычно тем, что его интересовало, что нравилось. Текучку, вроде зарплаты людям, произ­водственных помещений для них, старался отодвинуть от себя, не заниматься "мелочами".

Казалось бы, восемнадцать лет рядом проработали, а дистанция всегда сохранялась. И в альпинизме тоже: вы альпинисты, а я - Кузь­мин. Всегда была нейтральная полоса между ним и нами. Возможно, в этом не было осознанного намерения, а так получалось само собой. Никто с Кузьминым не был "на ты". Помню, как уезжал я на курсы иностранных языков в Москву. Кузьмин, между прочим, отправлял. Жить в общежитии не очень хотелось. А у Кузьмина квартира в Мос­кве. "Вам, Кирилл Константинович, сторож в московскую квартиру не нужен?"- спрашиваю. "Нет, - говорит, - не нужен, чего ее сторо­жить". Хорошо Наталья Николаевна, жена тут же была. Та сообрази­ла сразу. "Живите, о чем речь, так бы и сказали". А сказать не просто. Дистанция мешала.

Наши занятия водным туризмом считал баловством, недостойным настоящего мужчины. Первый раз пошел с нами в 86-ом году, под давлением Натальи Николаевны. Семьдесят тогда ему было. Начал Кузьмин сразу с пятой категории сложности. Думаю, на кандидата в мастера он с нами за эти годы наплавал. Правда, чаще всего, мы не регистрируемся, плывем "дикарями". Сплавлялись в 86-ом по Кызыл-Хему двумя плотами. Енисей у Черемушек до подпора медленной рекой не назовешь - семь километров в час, а Кызыл-Хем вдвое быстрее в большую воду, ну и пороги и шивера, на байдарке не пройти. Только на плоту спасательном. Обычно сплавлялись без женщин, а в тот раз из-за Натальи Николаевны взяли еще двух женщин и внука Кирилла Константиновича. В результате - из двенадцати человек четверо - не работники, три женщины, мальчишка десяти лет, да и Кузьмин непонятно как себя проявит.

Кузьмин тогда обеспечивал транспорт. Обеспечил отменно: выеха­ли мы из Черемушек в десять утра, и уже к шести вечера были на месте, а это монгольская граница, семьсот километров от начала пути. Сначала "спецрейсом" на Л-410 из Саяногорска в Кызыл, там на аэродроме перегрузились в два АН-2, и через час были на аэродроме погранзаставы, в трехстах метрах от начала маршрута.

Подошли к первому порогу, пристали к бережку, стали думать, как проходить будем, наметили два маршрута. Кузьмин бормочет: "План разрабатывают, а поплывут, как получится, как вода понесет". Реши­ли, что на первом плоту пойдут четверо мужчин и Кузьмин с ними. И надо же, позор какой - перевернулись. Трое уцепились за плот, а четвертый не успел. Троих с плотом вынесло на противоположный берег, а четвертого, Дерюгин это был, - на наш. Я был на втором плоту, прошли благополучно и сумели выгрести на противоположный берег к тем троим, и четвертый через час-другой к нам подошел. Потом все нормально было. Когда подплыли к слиянию Кызыл-Хема с Ка-Хемом (Малым Енисеем), слышу - Кузьмин запел "Из-за остро­ва на стрежень". Первый раз слышал, чтобы он пел. Потом, когда встали, он вынул бутылку неучтенного спиртного - кедровку собст­венного изготовления и сказал, что был неправ, что сплав на плотах - дело достойное, и дисциплина у нас вполне.

Каждый год с тех пор с нами ходит. Сажаем его назад, где работы поменьше. Посадить стало уже непросто, в штормовке, в спасжилете в дыру с трудом влезает, процедура его усаживания называется "вещь зае..вать". Сплавляемся здесь, в Саянах. Есть в нашей команде не­сколько ребят из Красноярска, они часто и по Памиру сплавляются. Все звали и нас. А мы не хотим. Зачем нам реки без рыбы да еще с мутной водой - песок глотать. Кузьмин, конечно, не рыбак. Удочку обнимет и кемарит. Он больше ягоды собирает. Уйдет один в тайгу. Возвращается всегда вовремя. В этом году по Кантегиру сплавлялись, Кузьмина лишь за две недели предупредили, что берем. Обрадовался, думал, видно, что списали, и Наталья Николаевна благодарила. Пока свое несет сам, и кое-что из общественного. Но ишаком, конечно, его не ставим. Ишак - это тот, кто плот надувной несет, килограмм сорок весит.

* *

"Какой-то лубочный герой. Чудо-богатырь. Нужен хоть какой-ни­будь компромат, - подумал Горин. - Обращусь-ка к ГИПу Катуни Пигалеву. Работал много лет с Кузьминым, ссорился, спорил. О людях судит резко."

Чтобы встретиться с Пигалевым, надо было ехать в Москву. Горин никак не мог выбраться и послал текст главы с оказией. Вот его реак­ция:

- Образ вышел сусальный. Роль Кузьмина во многих событиях преувеличена. Идея Токтогульской плотины не только и не столько его. Ни одного непорядочного поступка за К.К. не знаю. В личной, бытовой скромности ему не откажешь, как и в желании преувеличить свою роль в инженерном деле. Поведение Кузьмина по отношению к проектировщикам Ленгидропроекта на Саянах одобряю: он их смял - Ленгидропроекту всегда было присуще зазнайство, претензия на зна­ние абсолютной истины.

В черновике Александр Пигалев не был назван по имени, - был некто П.; Кузьмин, прочитав про идею Токтогульской плотины, улыбнулся: "Если бы Пигалев сказал, что идея Токтогула принадле­жит Кузьмину, то было бы несправедливо по отношению к Березинскому, если бы сказал, что Березинскому, - было бы обидно Кузьмину." Видя, что тайна псевдонима П. раскрыта, Горин назвал полное имя.

И все же тень на облике Кузьмина для Горина оставалась. Возмож­но, зеки, работавшие в техотделе строительства Куйбышевской ГЭС, не афишировали своего положения, и ненаблюдательный или равно­душный человек не отличал вольного от зека. Но сами зеки, видимо, очень хорошо отличали вольного от заключенного.

* *

Напоминание. Текст ниже, набран капителью и предназначен для "своих" - гидротехников. Постороннему читателю его следует пропустить.

Красноярскгэсстрой родился в Дивногорске, и его главной стройкой шестидесятых годов была Красноярская ГЭС. Первым начальником Красноярскгэсстроя был Цесар­ский С.Г., главным инженером - Севенард К.В. Потом их сменили Бочкин А.Е. и Смирнов К.И. В 1963 году в недрах Красноярскгэсстроя родилось Управление строи­тельства Саяно-Шушенской ГЭС. В этом качестве приехал на Саяны С.Садовский, главным инженером был А.Бруссе. С окончанием строительства Красноярской ГЭС, в середине семидесятых, часть строителей, во главе с тогдашним начальником Плотнико­вым (Бочкин к тому времени ушел на пенсию) отделилась и продолжила строительство на севере Красноярского края, под Норильском. Оставшаяся часть, сохранив название, переместилась в Черемушки. Начальником Красноярскгэсстроя на новом месте стал Садовский, главным инженером - Кузьмин. После ухода Садовского в заместители министра начальником стал Волынский. (О.Г.Грек внес уточнение: первым начальни­ком Красноярскгэсстроя был не Цесарский, а И.М.Ислам-Заде).

Саяно-Шушенская ГЭС - это плотина и здание гидростанции. Плотину возводило Управление основных сооружений (УОС), здание ГЭС - Строительное управление здания ГЭС (СУЗГЭС). Начальниками УОС последовательно были Евграфов Вячеслав Михайлович, Чечик Анатолий Львович, Комелягин Иван Петрович, Артамонов Алек­сандр Васильевич, Бурков Сергей Иванович. Плотину строили два участка УОС, участ­ком, который строил левобережную, станционную часть, командовал Лесников, правобережную, водосливную - Сергиенко. СУЗГЭС возглавляли Пупков Георгий Гри­горьевич, главным инженером у него - Баженов Александр Сергеевич и замом Черепен­ников Владимир Михайлович, впоследствии главный инженер строительства Бурейской ГЭС.

Из бригадиров плотников-бетонщиков СУЗГЭС самым сильным был Позняков Ва­лерий. В УОСе я бы выделил Решетникова, как самого интеллигентного и грамотного, и Полторана с Мащенко. Два последних - "миллионщики", их бригады уложили в плотину более чем по миллиону кубометров бетона каждая.

Отделка здания ГЭС и двух служебно-технологических корпусов, как видите, двор­цовая. Занималось отделкой СМУ-2 или иначе Промгражданстрой, начальником у них был Трубников Александр Миронович, а главным инженером Круглое Вячеслав Нико­лаевич. Мы построили в Черемушках-Майне-Саяногорске полмиллиона квадратных метров жилья. Лучшие, кирпичные дома строил тот же Промжилстрой.

Список главных строителей составлен не по документам, а со слов К.К.Кузьмина. Поэтому в нем возможны неточности.