С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации монография

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 49

Идейный разгром евразийства

Первый мощный удар по евразийству нанес, как уже говорилось, его основатель Г.Флоровский.

«Судьба евразийства – история духовной неудачи, - отмечал Г.Флоровский. Морфологическое отграничение России от Запада ошибочно, а евразийское рассмотрение петровского поворота – односторонне. «Поворот» к Европе был нужен и оправдывался не техническими потребностями, но единством религиозного задания и происхождения. В этом живом чувстве религиозной связанности и сопринадлежности России и Европы как двух частей, как Востока и Запада, «единого христианского материка» была вещая правда старшего славянофильства». Что касается евразийского фактора, характеризующего Россию, замечает Г.Флоровский, то он у евразийцев отнюдь не означает синтеза между европейским и аизатским началом. У них всегда есть пафос отвращения к Европе и крен в Азию». ^¹

В начале 20-х годов евразийцы часто цитировали Ф.М.Достоевского: «В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами. В Европе мы были татарами, а в Азии мы европейцы». Лишь потом они осознали, что великий писатель не подвергал сомнению европейский характер русской культуры. Наоборот русские, по его мнению, – большие европейцы, чем жители Западной Европы.

Также, как и Г.Флоровский, другой основоположник евразийства, Н.Трубецкой, окончательно порвал с евразийским движением задолго до 1928 года, когда в Париже стала издаваться газета «Евразия», уже явно манипулируемая большевиками. «Для евразийцев, - писал в 1925 году Н.Трубецкой, - самым важным является именно изменение культуры; изменение же политического строя или политических идей без изменения культуры евразийством отметается как несущественное и нецелесообразное».^² В ситуации разрыва СССР с русской культурной традицией Н.Трубецкой решил, что русским интеллектуалам не остается ничего иного, как «выйти за пределы национально ограниченной европейско-русской культуры и (volens nolens) работать на культуру общеевропейскую, притязающую на звание общечеловеческой».^³

Оценивая впоследствии результаты развития евразийской мысли, он писал: «Мы оказались великолепными диагностами, недурными предсказателями, но очень плохими идеологами, - в том смысле, что наши предсказания, сбываясь, оказываются кошмарами. Мы предсказали возникновение новой евразийской культуры. Теперь эта культура фактически существует, но оказывается совершенным кошмаром, и мы от нее в ужасе, причем нас приводит в ужас именно ее пренебрежение известными традициями культуры европейской… Мы совершенно верно поняли, что государственный строй современности и ближайшего будущего есть строй идеократический. Но как всмотришься пристальнее в конкретные воплощения этого строя, так приходишь к заключению, что это не идеал, а полнейший кошмар, причем очень сомнительно, чтобы такой строй и впредь мог стать чем-нибудь иным… Сталин – не случайность, а тип, могущий быть выведен из понятия идеократии чисто дедуктивным путем. Перемена содержания дела не изменит. Сталин останется Сталиным, безразлично, будет ли он действовать во имя православия. В последнем случае он, может быть, будет еще опаснее для Церкви, чем сейчас… Проповедовать европейцам идеократию – значит проповедовать коммунизм, - а на это ни у кого из нас рука не поднимется».^¹

Свой приговор евразийству как политическому движению Н.Трубецкой завершил словами: «Я… отрицаю всякую возможность политической роли евразийства как такового. Евразийство есть ряд научных и культур-философских теорий…».^²

Таким образом, евразийство было характеризовано самими его основателями как идеологический ублюдок и заблуждение. При этом ни Российская империя – в силу своего европоцентризма, - ни Советский Союз – в силу глобальности коммунистической идеи, на которой он был основан, - евразийским конструкциям никак не отвечали.

Уязвимые мировоззренческие черты евразийцев уловил тонкий и глубокий мыслитель Н.Бердяев. Отмечая их талантливость и заслуги (главная из них в том, что они «остро чувствуют размеры происшедшего переворота и невозможность возврата к тому, что было до войны и революции», а также «провозглашенный примат культуры над политикой»), он тем не менее объявляет свой жесткий вердикт: «Евразийство есть прежде всего направление эмоциональное, а не интеллектуальное, и эмоциональность его является реакцией творческих национальных и религиозных инстинктов на происшедшую катастрофу. Такого рода душевная формация может обернуться русским фашизмом».^³

Хотя евразийцы «верно чувствуют, что Европа перестает быть монополистом культуры, что культура не будет уже исключительно европейской, что народы Азии вновь войдут в поток мировой истории», их отношение к Западной Европе, по мнению Н.Бердяева, «превратно и ложно, и подобное отношение заслуживает наименования азиатства, а не евразийства». «Евразийцы стихийно, эмоционально защищают достоинство России и русского народа против того поругания, которому он предается ныне и русскими людьми, и людьми Запада… Но в евразийстве есть также элементы зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме».^⁴

Резко критиковал Н.Бердяев идею противопоставления России Европе. «…Современное евразийство, - отмечал он, - враждебно всякому универсализму, оно представляет себе евразийский культурно-исторический тип статистически замкнутым. Евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание России как великого мира Востоко-Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории. Их евразийская культура будет одной из замкнутых восточных азиатских культур. Они хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными, т.е. они в сущности антиевразийцы. Евразийство остается лишь географическим термином и не приобретает культурно-исторического смысла, противоположного всякому замыканию, самодовольству и самоудовлетворенности. Задача, которая теперь стоит перед Россией, ничего общего не имеет с той задачей, которая стояла перед допетровской, старой Россией. Это есть задача не замыкания, а выхода в мировую ширь. И размыкание, и выход в мировую ширь вовсе не означает европеизации России, подчинения ее западным началам, а означает мировое духовное влияние России, раскрытие Западу своих духовных богатств. Так должен образоваться в мире единый духовный космос, в который русский народ должен сделать свой большой вклад. Русская идея, которая вырабатывалась русской мыслью Х1Х века, всегда была такой идеей. И евразийцы не верны русской идее, они порывают с лучшими традициями нашей религиозно-национальной мысли. Они делают шаг назад по сравнению с Хомяковым и Достоевским, и в этом они духовные реакционеры. Они партикуляристы, противники русской всечеловечности и всемирности, противники духа Достоевского». ^¹

В конечном счете, считал Н.Бердяев, евразийство есть идея антихристианская: «Отношение евразийцев к Западу и западному христианству в корне ложное и нехристианское. Культивирование нелюбви и отвращения к другим народам есть грех, в котором следует каяться. Народы, расы, культурные миры не могут быть исключительными носителями зла и лжи. Это совсем не христианская точка зрения. Христианство не допускает такого рода географического и этнографического распределения добра и зла, света и тьмы. Перед лицом Божьим добро и зло, истина и ложь не распределены по Востоку и Западу, Азии и Европе. Христианство, а не люди Х1Х века, принесло в мир сознание, что нет ни эллина, ни иудея. Ненависть к западному христианству, к католичеству есть грех и человекоубийство, есть отрицание души западных народов, отвержение источников их жизни и спасения. Ненависть к католичеству есть, по-видимому, один из существенных пунктов евразийской программы… Евразийцы как будто бы хотят вернуться к языческому партикуляризму духовно преодоленному христианством. Если не существует человечества как духовного единства и реальности, то христианство невозможно и лишено всякого смысла боговоплощения и искупления. Отрицание реальности и единства человечества как иерархической ступени бытия есть в сущности отрицание догмата богочеловечества Христа. Крайние формы церковного национализма и партикуляризма есть языческая реакция внутри христианства, есть неспособность вместить истину о богочеловечестве Христа. Разделяет плоть и кровь, дух же соединяет. И одинаково ложно отрицать реальность и единство человечества, как и реальность и единство национальности».^²

«Возврат русского народа к самодовольству и самозамкнутости старой допетровской России есть задача не христианская, а языческая».^³ «Остается впечатление, - писал Н.Бердяев, - что для евразийцев православие есть прежде всего этнографический факт, фольклор, центральный факт национальной культуры. Они берут православие извне, исторически, а не изнутри, не как факт духовной жизни, вселенской по своему значению. Поэтому они прежде всего дорожат бытовым православием, со статистическими пластическими образами…Евразийцы не замечают самой главной особенности русского православия, отличающей его от западного христианства – его эсхатологичности, устремленности к концу. Есть два образа России: статический и динамический, бытовой и духовный. Русского странничества, русского искания правды Божьей, Града Китежа евразийцы не хотят видеть и знать».^⁴

Н.Бердяев считал, что не может быть «евразийской культуры»: «Культура всегда национальна, никогда не интернациональна, и вместе с тем она сверхнациональна по своим достижениям и универсальна по своим основам. Универсальные основы человеческой культуры не романо-германские, а античные. Русская культура также имеет свои основы в культуре греческой, как и культура европейских народов. Мы принадлежим не только к Востоку, но и Западу через наследие эллинства». Разница между русскими европейцами и европейцами западными лишь в том, что «мы платоники. Западные люди по преимуществу аристотелевцы». Евразийцы же «предпочитают плотское наследие туранское духовному наследию эллинскому, они более гордятся своей связью с Чингисханом, чем своей связью с Платоном и греческими учителями Церкви».^¹

Наконец, Н.Бердяев отнюдь не разделяет поклонения евразийцев татаро-монгольской империи. «Евразийцы любят туранский элемент в русской культуре, - с сожалением констатирует он. - Иногда кажется, что близко им не русское, а азиатское, восточное, татарское, монгольское в русском. Чингисхана они явно предпочитают Св.Владимиру. Для них Московское царство есть крещеное татарское царство. Московский царь – оправославленный татарский хан. И в этом близком сердцу евразийцев царстве чувствуется то непреодоленное язычество азиатских племен, то непреодоленное магометанство. Христианство не вполне победило в евразийском царстве. Любовь к исламу, склонность к магометанству слишком велика у евразийцев. Магометане ближе евразийскому сердцу, чем христиане Запада. Евразийцы готовы создать единый фронт со всеми восточноазиатскими, не христианскими вероисповеданиями против христианских вероисповеданий Запада. И это есть несомненное извращение религиозной психологии, частичная измена христианству. Евразийцам вновь уместно поставить вопрос Вл.Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком? Востоком Ксеркса иль Христа?». «Восток Ксеркса» очень их пленяет, они не могут его победить в себе и не хотят его победить в русском народе. Между тем, как и наш большевизм есть порождение «Востока Ксеркса». Все будущее русского народа зависит от того, удастся ли победить в нем нехристианский Восток, стихию татарскую, стереть с лица русского народа монгольские черты Ленина, которые были в старой России. Можно вполне согласиться с тем, что татарское иго имело огромное, не только отрицательное, но и положительное значение в русской истории, что оно способствовало выработке в русском народе самостоятельного духовного типа, отличного от западного. Но это отнюдь не ведет еще к татарскому самосознанию, к подмене русской идеи идеей туранской. Между тем, как у евразийцев исчезает своеобразие и единственность русского духовного типа, русской идеи, русской, вселенской христианской идеи.Статичность, которой так упиваются евразийцы в результате реакции против бурных движений нашего времени, есть не русская, а татаро-азиатская статичность. Христианство динамично по своей природе, оно создало бурное движение мировой истории.

…Бытовое исповедничество евразийцев как будто бы забывает об искании Царства Божьего и правды Божьей, которое очень свойственно русскому духу, но не свойственно духу туранскому». ^² Большевистский режим в России, полагал Н.Бердяев, полностью противоречит русской идее и более отвечает идее туранской. В этой связи он призывал преодолеть «нашу татарщину, наш большевизм».^³

Blog

С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации монография

Содержание

Идейный разгром евразийства