С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации монография

Вид материала

Монография

Содержание Национальная идея или очередная химера?

Подобный материал:

• В. М. Пивоев (Петрозаводский университет), 193.44kb.
• Монография представляет собой комплексное исследование теоретиче­ских и практических, 70.78kb.
• Учебный курс «Мир в эпоху глобализации», 17.57kb.
• Трансформация государственно-национальной идентичности в условиях глобализации 22., 301.27kb.
• И. Е. Золин Рынок труда в условиях глобализации мировой экономики: проблемы теории, 164.95kb.
• С. Кортунов Что стоит за мифом о «советской оккупации», 726.89kb.
• Глобализация и национальная идентичность, 269.63kb.
• Сдокладом на тему (если есть), 47kb.
• Глобализация и ее влияние на банковскую систему России, 236.02kb.
• А. В. Рош проблемы функционирования машиностроительного комплекса россии с участием, 1962.09kb.

Национальная идея или очередная химера?

Один из основателей классического евразийства Г.В.Флоровский, подвергший его впоследствии резкой критике, выразился очень точно: «В грезах евразийства маленькая правда сочетается с великим самообманом». Нельзя замалчивать евразийскую правду». Но нужно сразу и прямо сказать – это правда вопросов, не правда ответов, правда проблем, а не решений». ⁴

В чем же правда евразийства?

Во-первых, оно стремится вернуть России национальное достоинство, избавить ее граждан от комплексов неполноценности, сложившихся в результате катастрофического понижения мирового статуса страны (в результате распада СССР, падения экономики и уровня жизни в ходе непродуманных реформ).

Во-вторых, оно является предупреждением против односторонней ориентации во внешней политики – будь то в направлении Запада или Востока. Российская политика должна быть многовекторной, т.е. пророссийской, а не проамериканской или, к примеру, прокитайской.

В-третьих, оно отстаивает идею равноправности различных культур, цивилизаций, конфессий и наций, что чрезвычайно важно в нашем взбудораженном мире; при этом евразийство высоко ценит и акцентирует толерантность в межнациональных, межрелигиозных и межкультурных отношениях.

В-четвертых, неоевразийство справедливо выступает против атлантической модели глобализации, ставящей большинство стран в положение «догоняющего развития»; оно ратует за то, чтобы плодами глобализации могли пользоваться все народы, а не только «золотой миллиард».

В-пятых, евразийское течение разделяет общую позицию культурно-центричной критики технической цивилизации с ее неоязыческими культами Машины и Тела, развивающейся в ущерб духу; противодействия неоязыческой идеологии «единого потребительского общества», заложником которого стали сегодня США (у которых нет в запасе другого мессианского текста, оправдавшего бы их претензию на мировую гегемонию).

В-шестых, евразийство стимулирует плодотворное обсуждение идей интеграции евразийского пространства, что отвечает глобальным тенденциям мирового развития, которые проявляются в экономической и политической интеграции больших пространств (Евросоюз, АТР, НАФТА).

Классическими евразийцами была сделана попытка, во многом плодотворная, преодолеть противостояние западников и славянофилов. Они искали и в ряде случаев находили «серединную позицию». Евразийское учение было заметным этапом в развитии русской философии истории и сыграло свою роль в поисках ответов на вопросы о смысле и конце истории, о месте России в мировом процессе, о мессианской роли русского народа. Евразийство было практически первым постреволюционным движением русского зарубежья, покончившего с иллюзиями белого движения, его надеждами на возрождение Российской империи.

В конце концов, как справедливо замечает А.Панарин, дело не в самом евразийстве, а в том, какие реальные темы оно поднимает, актуальные для нашего сознания.

Первая тема – это целостность постсоветского пространства. Ибо «тайна постсоветской целостности и тайна собственно российской целостности – это одна и та же тайна». И когда раскалывается Большая Россия, то не видно предела, за которым этот раскол останавливается и возникает Россия как стабильный остров. Там же, откуда Россия уходит, наступает «война всех против всех».

Вторая тема – тема национальной идентичности. Раньше русские были православными. Потом они стали советскими. Кто они сегодня? Можно ли говорить о политической нации, которая складывается (или уже сложилась) на евразийском пространстве? Если да, то должна быть система ценностей, которая ее объединяет. Американцы знают свою систему ценностей. Не худо бы и нам знать.

Третья тема – тема постиндустриализма. Надо ли России повторять путь Запада и вечно жить в режиме «догоняющего развития»? Или постиндустриальная эпоха открывает ей другие возможности? Если постиндустриальная эпоха, как многие полагают, является эпохой не техноцентричной и не экономикоцентричной, а культуроцентричной, то какое место может занять в ней Россия? И не в этом ли смысл известного высказывания Л.Гумилева, который говорил: «Если Россия спасется, то только как евразийская держава, и только через евразийство»?

«Великий самообман» евразийства состоит в его необоснованной претензии стать новой национальной идеей России, новой идеологией.

Прежде всего евразийство, коль скоро оно предполагает новый изоляционизм, полностью выпадает из мировых процессов глобализации, которая, конечно, не сводится только лишь к атлантизации. Глобализация включает в себя, как минимум, три важнейших компонента – демократизацию, экономизацию и информатизацию. Причем эти три компонента тесно связаны друг с другом. Если демократизацию с большой натяжкой и можно отнести к наступлению атлантической цивилизации на пространство Евразии (хотя это весьма спорный вопрос), то уже экономизацию, т.е. создание глобального экономического, рыночного пространства, и информационную революцию, т.е. создание единого информационного пространства следует отнести к числу объективных глобальных процессов, которым необходимо дать соответствующую взвешенную и спокойную оценку. А главное – определить в этих процессах роль и место России.

Но если это так, то евразийство превращается в концепцию некоего современного эскапизма, при котором вместо того, чтобы активно участвовать в мировых процессах, Россия будет пытаться прятаться от них (что не только ошибочно, но и невозможно в принципе). Сегодня очевидно как никогда: время локальных цивилизаций (даже если Россия и была таковой) прошло. Россия не справится с цивилизацией своего, тем более окружающего пространства, не говоря уже о пространстве евроазиатского региона, своими силами, не включившись в полной мере в общий цивилизационный процесс. В изоляции, особенно добровольной, освященной идеологией «особого» («третьего») пути к «самодостаточности», ее так называемая «евразийская миссия» станет обузой для ее собственного развития.

В более широком, философском плане оказывается, что современные версии евразийства противоречат евразийству классическому, стержнем которого провозглашался православный замысел русской истории. Именно православные, христианские ценности являются идеологической опорой классического евразийства. Но ведь эти ценности носят универсальный характер. Они не различают «ни эллина, ни иудея». Это мироспасительный и мироустроительный замысел, который и спасение, и устройство на земле обещает всем. Евразийство же выделяет из земной Ойкумены относительно замкнутое пространство и в нем предлагает обустраиваться и спасаться.

Народы вместе держит не сила, а идея. У дореволюционной России была имперская идея, которая работала несколько столетий, а в ХХ веке работать перестала. У большевиков была идея интернационализма, которая 75 лет оправдывала проживание в одном государстве разных народов. У евразийцев такой идеи нет, кроме этатизма. Мы видели, как происходило безыдейное восстановление пространства в Югославии: балканские «государственники» не только сгубили несчетное количество жизней, но и пришли к чудовищной религиозно-этнической чересполосице. Нужны универсалии евразийской культуры, перед лицом которых национальные, религиозные и политические противопоставления отошли бы на второй план. Вопрос о таких универсалиях и представляет главную трудность евразийского проекта. Основоположники классического евразийства хорошо это понимали. Вот, например, что написал по этому поводу Н.Трубецкой: «Нужно, чтобы братство народов Евразии стало фактом сознания, и при том существенным фактом. Нужно, чтобы каждый из народов Евразии, сознавая самого себя, сознавал себя именно прежде всего как члена этого братства, занимающего в этом братстве определенное место. И нужно, чтобы это сознание своей принадлежности именно к евразийскому братству народов стало для каждого из этих народов сильнее и ярче, чем сознание его принадлежности к какой бы то ни было другой группе народов». И далее следует пророческая мысль: «… Только пробуждение самосознания единства многонародной евразийской нации способно дать России-Евразии тот этнический субстрат государственности, без которого она рано или поздно начнет распадаться на части, к величайшему несчастью и страданию всех ее частей».¹

Когда-то Чаадаев сетовал, что Россия находится вне истории, что она не более, чем географическое понятие. Тогда это казалось многим верхом национального самоуничижения. Евразийцы же обратили этот «географизм» в национальную добродетель, объявив большевистскую Россию полной и абсолютной наследницей татаро-монгольской империи, апеллируя в том числе к фактору пространства: те же размеры, те же кочевые просторы. Тогда представлялось, что Россия вырвалась за пределы истории (знаменитое «клячу истории загоним»). Татарское нашествие евразийцы считали великой удачей русского народа именно потому, что благодаря нескольким столетиям рабства на территории бывшей татаро-монгольской империи возникло могучее военное государство, ни во что не ставившее жизнь и свободу своих подданных, зато очень влиятельное в мире. Именно внешнюю мощь государства, а не духовное развитие народа евразийцы поставили во главу угла.

Вообще евразийство – это всего лишь организация определенного пространства, а не мироустроительный проект. А потому оно не может быть проектом истории. Но если нет исторического проекта, создающего образ будущего, то нет и универсалий (назовите их хоть евразийскими), которые будут способны скреплять это пространство. Ибо идея держать пространство Евразии лишь во имя самого этого пространства не может вдохновить ни один народ, в том числе и русский, который держал это пространство именно как мироустроительное и мироспасительное, как пространство универсального исторического проекта.

С этих позиций, вслед за Н.Бердяевым, евразийство как идею организации пространства ради пространства следует охарактеризовать как антихристианскую, как своего рода неоязычество. Избирательность спасения – это идея языческая.

К тому же неясно, почему неоевразийцы столь уверены в том, что именно Россия будет основным организатором евразийского пространства? Ведь на эту роль сегодня претендуют и другие страны – КНР, Турция, Германия и даже США.¹ А.Панарин в этой связи задает справедливый вопрос: «…Является ли Россия главным или даже единственным носителем евразийского монолита или, может быть, устранение ее в этом качестве повлечет за собой появление других претендентов, способных повести себя значительно менее предсказуемо? Если Евразия – монолит по существу, то вряд ли корректно связывать бытие этого монолита с одной только Россией: евразийская сущность может проявить себя и в иных формах, что доказано прошлым историческим опытом (в частности, татаро-монгольской мировой империей). Сегодня претендентом на эту роль на Западе может стать Германия, а на Востоке – исламский фундаментализм, а в скором времени Китай… Фундаментализм русской идеи – энергетика русификации единого евразийского пространства. Когда эта идея терпит фиаско, о себе заявляет альтернативный тип восточного фундаментализма – энергетикой монголизации, исламизации, а вскоре, может быть, китаизации евразийского пространства». ²

Евразийцы противопоставили логику пространства логике времени: все изменения в истории ничего не значат, все определяется местом развития. Однако категория пространства постепенно становится анахронизмом, уже в конце ХХ века серьезно потесненная категорией времени. Современную экономику определяют не расстояния, а скорость передачи информации и финансовых операций. Новые технологии и инновации мгновенно становятся достоянием мирового сообщества, где бы они не родились.

Неоевразийство особенно гордится своей геополитикой. При этом оно ни слова не говорит о геоэкономике, которая, собственно, и взламывает представления о замкнутых пространствах.

Если евразийство претендует на роль идеологии, оно должно ответить на вопрос, в чем заключается сверхзадача, которую предполагается решать с помощью удержания и организации пространства Евразии. Оно не может быть только средством. Идеология не может быть самоцелью. Где в неоевразийской философии человек? Где его интересы? Где интересы его семьи? Философия неоевразийства не отвечает на эти вопросы.

Отцы-основатели евразийства резко критиковали Петра Первого за то, что тот рассматривал русский народ как некий «русский материал», из которого он хотел создать империю европейского типа. Не является ли неоевразийство аналогичной попыткой? Т.е. попыткой взять «русский материал» и создать из него новую империю с неясными целями?

Не вполне очевидной представляется и возможность гарантировать безопасность Евразии вне контекста безопасности глобальной. Если упрямо настаивать на безопасности лишь евразийского пространства, не занимаясь безопасностью глобальной, можно лишь увеличить конфликтногенность современного мира. События 11 сентября 2001 года сделали предельно ясной для всех взаимозависимость и уязвимость современного мира, абсурдность самой идеи о том, будто кому-то можно отсидеться в стороне от глобального вызова со стороны международного терроризма. Эти события убедительно показали, что безопасности замкнутых пространств более не существует.

Наконец, остается неясным и вопрос о том, что такое Евразия в географическом смысле этого слова. Каждый евразиец понимает это по-разному. Одни считают Евразию пространством бывшей Российской империи. Другие – пространством бывшего СССР. Если же признать предшественницей евразийской цивилизации Золотую орду, то пространство Евразии еще больше увеличивается. А если признать исторической предтечей Евразии империю Чингизидов? Тогда в состав Евразии придется включить значительную часть Китая, Индии, Ирана и т.д.