Geum.ru

… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом

Вид материалаДокументы

Содержание


9. Жизнь втроем
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   21
  • Чего лыбишься? Шампанское, спрашиваю, закажем?
  • Нет проблем. Здесь эсэмэски приходят на актуальную тему. Смотри, ехал сюда – Стамбул выбыл по рейтингу городов, куда в отпуск можно ехать. Теперь – Прага выбыла.
  • Да? Славненько! Чего же мы туда летим? И что же осталось, интересно?
  • Венеция, Лондон, Париж и Рим. Ты что выбираешь?
  • Рим – однозначно! А ты?
  • Париж! В Риме и Венеции я и без них буду. Надеюсь, во всяком случае, если этот чертов туман разойдется.
  • Когда-то детектив такой шел: «Когда рассеется туман», не смотрел?»
  • Не помню.
  • Ты, кстати, в Карлових Варах был?
  • Два раза. Ты - в какой гостинице?
  • «Колонада». Не знаешь, что за дыра?
  • В самом центре, очень удобно, до источника – пять минут. И лечение хорошее, и питание.
  • Слава богу! А то, грешила, професор мой грозился запроторить в лес куда подальше, чтоб ни души в радиусе десяти километров. Он у меня ревнивый жутко!
  • Да, солнце мое, Юленька, за тобой глаз да глаз нужен, он прав, уж я-то знаю, может, как никто другой!
  • Да ладно! Я же тебе и не изменяла почти…
  • А с Викой?
  • Опять за свое! С Викой как раз – не считается! Сколько раз торочила, другой давно бы понял, ты же, ВолодИнька, извини меня, пожалуйста, как был совком, так и остался. Ну что сидишь? Розливай, давай, по-быстрому!



9. ЖИЗНЬ ВТРОЕМ


Мне бы сразу догадаться, джентльмен из меня никакой. Так что Юлька права – совок и есть. Тогда, как чумной ходил, время гнал, чтобы быстрее - четверг, когда звонить Вике надо. То ли внушил себе, то ли гормоны взыграли. Мужчина странно устроен: жена под боком, причем, такое выделывает в постели, ан нет, другая в голове, ищет непонятно кого и что. И так – всю жизнь. Чего не ймется? Другую подавай! Как говорять во Львове: нехай гірше, аби інше. А результат: все они одинаковы!
  • Привет! Звоню, как договаривались.
  • Я узнала. Сможешь сегодня, часиков в пять, - у танка встретиться, на «Большевике», заберу машиной. Знаешь где это?
  • Конечно. Буду ждать.
  • Юльке что скажешь?
  • Придумаю что-нибудь. Неважно.
  • Ну-ну! Так в пять, не опаздывай!
  • Постараюсь, до встречи!

Почти всю дорогу, в сторону Святошино, ехали молча. Попали в жуткую пробку – в районе Нивок шальной самосвал с горячим битумом перевернулся, лежал на боку, почти час выбирались. Когда, наконец, выехали, Вика взяла меня за руку:

- Сказал бы что-нибудь, малыш. Например, какая я красивая.

- Это подразумевается по умолчанию.

- Да? Интересно. Тогда анекдот какой вспомнил бы.

Относительно анекдотов полный профан. Ни запоминаю, ни рассказывать не умею. Но как раз утром в Интернете наткнулся на один, показался занимательным.

- Слушай. Только он длинноват, ничего?

- Как раз доедем. Почему не спрашиваешь, кстати, куда мы едем?

- Куда?

- Сначала анекдот.

- Одна молоденькая красивая блондинка не знает, как обратиться к другой молоденькой симпатичной блондинке, с просьбой передать на билет. Обе едут в маршрутке.

- Я догадалась.

- Никак не решится: то ли на «ты», то ли на «вы». Видит, что у той в пакете – бутылка вина. Наверное, едет к парню. Вино дорогое, значит, к красивому парню. В нашем микрорайоне два красивых парня, думает первая блондинка, – мой муж и мой любовник. К моему любовнику она не может ехать, я сама к нему еду. У моего мужа – две любовницы: Вика и Юля. Но Юля сейчас в командировке. «Вика, передайте, пожалуйста, на билет!» - «Откуда вы меня знаете?».

- Ха! Очень даже в тему. Сам придумал? Имена-то наши. Кстати, это такой тест, проверка интеллекта. За анекдот получешь «восьмерку» по десятибалльной системе, высокая оценка, признаться, сама не ожидала.

- Мои дела так хороши?

- А то. У нас на работе, учти, только двое парней «восьмерки» получили. Американцы выдумали исследование: по рассказанному первому попавшемуся анекдоту определяют уровень интеллекта.

- Дедушка Фрейд отдыхает.

- Кстати, мы почти приехали. Знаешь это место?

У Вики, я заметил, все что ни делается - кстати или не кстати. Место – ресторан «Верховина», в лесу, у самого озера, мне хорошо знакомо по временам студенческой молодости. Мы частенько заваливали сюда на «последний удар», допивать, так как этот, тогда загородний, ресторан функционировал допоздна. В воротах обычно стоял колоритный здоровяк с окладистой бородой почти до пупа. Завсегдатаи называли его то Лев Толстой, то Карл Маркс – в зависимости от настроения, времени суток и количества выпитого. Все-таки «Карл Маркс» выговорить нелегко, особенно ближе к ночи. Имелись здесь и отдельные номера. Нам они тогда не по карману, да и зачем студентам, когда лес рядом!

- Бывали дни веселые. Не часто, правда…

- Вот и славненько. Посидишь немного в машине, минут пять, я у девочек ключ возьму…

Как-то все удачно складывалось – просто и без напряга. Вот именно, напрягаться и упираться с моей стороны совсем не требовалось. Она все делала сама - и ключ от двухкомнатного люкса вмиг раздобыла, и шампанское в номере откупорила безупречно, без шума, только легкое шипение, ни единой капельки не пролила, и коробку конфет, ждавшую нас в номере, и постель в спальне разослала, только свежые простыни зашуршали. А я? Что делал я в тот момент? Небрежно развалился в кресле, полагая, что так и должно, все воспринимал как само собой разумеющее, будто каждый день барышни в номера вывозят. И ничего-то меня не насторожило, хоть эту Вику видел третий раз в жизни от силы.

- Тебе ванная нужна, милый?

- Думаю, нет. Перед уходом из дому душ специально принял.

- Тогда раздевайся, ложись и жди меня, постараюсь быстро. За день на работе так накувыркалась…

Ну, и дальше, само собой, все в лучшем виде.

- Я тебя до самого дому не буду довозить, ладно?

- Да возле любого метро выбросишь, доберусь.

- Выбрасывать тебя не входит в мои планы. У нас все только начинается, ты как - чувствуешь?

- Мне, во всяком случае, нравится!

И снова ничего не насторожило. «Самоволка» прошла успешно – Юльки дома не оказалось, так что я успел и чаю попить.

- Милый, а меня на французкий просмотр в Дом кино пригласили. Думаю, схожу, ты все равно будешь поздно. Как встреча прошла (это она по поводу сегодняшнего вечера?) Весело было? А я кино еле досмотрела, тоска зеленая, лучше бы в баре посидели. Ну что, будем укладываться? Тебе ванная нужна?

Господи, да сколько же мыться можно!

Так и жил какое-то время, разрываясь между своей же хатой и «Верховиной», между Юлькой и Викой. Через какое-то время понял, что по натуре я человек – не слишком, как бы это сказать, любвеобильный. Да и надолго ли с такой жизнью меня хватит? Иногда казалось, что выполняю кем-то заданную программу, двигаюсь, как механический робот-дровосек. Игрушка такая в детстве была – заводишь ключом, и он начинает двигать пилой, как на шарнирах. Весь вопрос: на сколько времени завода хватит? Сам чувствовать начинал, что свежести былой нет. И голова, главное, голова все время забита – что сегодня той говорить, что – другой. Никогда двух женщин одновременно не было, причем, как бы это сказать, на постоянной основе.

Однажды в воскресенье, когда по обыкновению целый день не вставали из постели до обеда, Юлька завела такой, прямо скажем, ошеломивший разговор. Мы только в очередной раз позанимались любовью, шлепнули по рюмке водки натощак, лежали поверх одеяла, курили одну сигарету на двоих.

- ВолодИнька, скажи, пожалуйста, милый, не хотел бы попробовать - втроем? Представляешь того стриптизера, который тогда в «Руси» на презентации вытанцовывал, чтобы с нами сейчас был?

Подумал - ее очередной задвиг, шутка юмора, все-таки Юлька моя – довольно, как сейчас говорят, креативный человек. Потому постарался в тон ответить:

- Почему обязательно мужик должен быть? Если, скажем, вторую барышню привлечь? Тоже вариант…

- А ты осилил бы двоих?

И по тому, как она спросила – по интонации, по характерной хрипотце в голосе, понял: для нее - всерьез, не игра.

- Не знаю, не приходилось быть в такой роли.

- Хотелось бы?

- Не думал, если честно.

- Ты – подумай, заяц. Ничего здесь такого. Мужики все в гречку скакать охочи. Почему-то считается, если скрывает, что имеет любовницу, живет тайком с двумя женщинами одновременно, – это в порядке вещей, общепринято. А если спят все вместе, в одной постели – что-то ненормальное. По мне уж – делай все открыто, если ты такой энтузиаст, пригласи любовницу в постель, может, жене приятно будет? Я не права?

- Честно, Юль, не знаю. Давай лучше - по рюмашке.

- И потом обсудим, если ты не против, кого возьмем к себе. Не хочешь мужчину? Я не настаиваю. Наоборот, мне даже приятно, что ты так отреагировал однозначно, не ожидала. Кого бы из наших общих знакомых можно было взять к себе? Подумаем?

Начали обсуждать. Вообще-то у нас отношения откровенные, более чем. Когда идем по улице, гуляем, променад бездумный, она сама находит в толпе симпатичных, на ее взгляд, девушек, показывает мне, обсуждает их прелести. «Эта - ничего, посмотри, какая фигурка, и ножки, и попа! Та – ничего, но низкая посадка, та - личиком неудачна». Любопытно: редко когда наши мнения совпадали. От тех, что нравились ей, я, если честно, не в восторге. Но помалкивал и соглашался. Но то - просто игра.

Сейчас же, когда она предлагала положить в постель то одну, то другую нашу общую знакомую, становилось не по себе. Короче, ни одна не воспринималась как наша общая партнерша, в голове не укладывалось. С замиранием сердца ожидал, когда дойдет очередь до Вики. Но Юлька почему-то ее имя не называла.

- Ну, все, милый. Я вижу, тебе не угодишь. На твой извращенный вкус…

- Тебя же как-то разглядел. Знаешь, мы с тобой забыли про Викторию, которая к тебе приходила?

- Вика? А что? Во всяком случае, болтать не станет. Это точно. Мы как-то с ней в одну историю попали, давно, правда. Сейчас не об этом. Тебе она нравится? Признавайся! То-то пялился на нее плотоядным взглядом. Думала, ты не только глазами, но и рукой в ее декольте залезешь.

- Господи, да мне все равно! Сама же начала это все. Я, чтобы ты знала, пока тебе не изменял.

- Попробовал бы только! Я бы тебе…

Здесь мы с ней прервались на минут пятнадцать, как говорится, техническая пауза на секс. И я все думал во время этой паузы: последует ли продолжение с Юлькиной стороны нашего весьма странного разговора. Но тогда как-то обошлось. Только потом, позже сообразил: Вика как раз в то время отсутствовала - ездила по работе в Эмираты снимать телевизионный фильм по заказу одной турфирмы. После ее возвращения продолжение наступило незамедлительно.

- Зайка, послушай, - сказала как-то за завтраком Юлька. – Вика наша вернулась, все в гости набивается, хочет о командировке отчитаться, винца привезла. Ты – как, поддерживаешь? Может, заодно и предложить ей то, о чем мы говорили? Зачем зря время терять? Можешь сам сказать, если хочешь…

- Ты в своем уме? Как я буду говорить? Нет, ты – инициатор, ты и говори. Я вообще, ты прекрасно знаешь, не приветствую…

- Ну да. Как же? Мы такие. Ты у нас индивидуальные игры предпочитаешь, не коллективные, известное дело!

Хотел возбухнуть: мол, что за намеки? Да промолчал, крыть-то нечем. Откуда ей знать, что Вика дня три назад, сразу после приезда, отчитывалась передо мной все в той же «Верховине», демонстрируя замечательный и равномерный загар. Я все удивлялся: как умудрилась в Эмиратах, там же строго так, по крайней мере, на людях, равномерно загореть всем телом, не только топлес… Она хохотала: для тебя старалась, больше некому показать!

Тогда тоже, кажется, был март, только не такой промозглый и гнилой, как сейчас, - с морозами, казалось, весна и не думает возвращаться. Во всяком случае, озеро, на которое мы любовались в минуты отдыха из окна нашего люкса, не только крепко сковало толстым слоем льда, но и занесло снегом. Однажды, проведя почти целый день в номере, мы вышли после обеда подышать воздухом, и я запустил увесистым кирпичом, со всей дури, почти на середину озера, в надежде, что лед хотя бы треснет, если не проломится, но кирпич только скользнул по нему, как сильно пущенная шайба.

Да, точно, конец марта, она только вернулась из Эмиратов, и мы праздновали мой день рождения вдвоем. Вика подарила золотую цепочку в подарок, рассказывала про квартал магазинов, где продается все золотое – от часов и запонок до утюгов, молотков и шахмат. Мелочь всякую типа колец и перстней, они просто на весы небрежно бросают – и высвечивается цена. «А если вдруг подделка?» - «Что ты! Там место, земля, знаешь, сколько стоит? Лишиться магазина? Какой смысл? У них за эти вещи – очень строго. Закапывают в пустыне по подбородок, или на площади, при всем честном народе, палками забить могут».

Мы встречались почти три месяца, и меня все больше тянуло к Вике. Оказалось, ее мама – большая моя поклонница. Узнав, что мы знакомы, попросила сборник с автографом. Вика, как я понял, к моему творчеству относилась равнобедренно. Для поднятия авторитета однажды предложил: «Хочешь, гитару возьму в следующий раз, попою для тебя?» - «Нет, не хочу. Твое творчество – одно, наши с тобой отношения – другое, не хотела бы мешать». Странно. Сколько раз, чтобы завоевать понравившуюся девушку, я брался за гитару. Порой друзья упрашивали, зная, как это действует на барышень: «Зуб, будь другом, захвати гитару, девушки любят…». То есть, мне бы только до гитары добраться, доползти, остальное – дело техники. С Викой приемчик не сработал.

Когда слишком настаивал, она спросила: «Тебе так – плохо? Дома будешь бренчать». Не поймешь, то ли не принимает всерьез то, чем я занимаюсь, то ли душа не лежит к песне.

Однажды, правда, пришла с Юлькой на мое выступление в Дом художников, на Львовской площади. Пели втроем, в очередь. Больше всех аплодисментов сорвала Алла Морква, актриса молодежного театра. Когда в конце спела «Прощай, Садовое кольцо!» Шпаликова, в зале появились зажженные свечи, зажигалки. Хорошо принимали и Серегу Галуненко, который исполнил на бис несколько популярных тогда вещей Андрия Миколайчка – «Піду втоплюся», «Підпільник Кіндрат», несколько своих. За время, что мы не виделись, Серега здорово прибавил, к тому же теперь он пел только на «мове». И мне предлагал: «Старик, перестраивайся, сразу в первую обойму попадешь!».

Ребята перед концертом просили не обострять, я показывал, в основном, свои старые, апробированнные песни. А так хотелось Вику удивить новой вещью! Была припасена «маленькая студенческая песенка», в форме диалога об итогах госэкзамена по научному коммунизму, который вели два преподавателя голосами Брежнева и Черненко. Но я не стал нарушать джентльменский договор, сдержался. Как потом выяснилось, не напрасно. В зале сидели цензоры, и за «Садовое кольцо» Алке Моркве здорово влетело. А «студенческую», когда показал Сереже Галуненко, в кафе, после концерта, куда пошли с Юлей и Викой, он попросил подарить ему. «Старик, я ее так по-актерски выверну, не представляешь, все рыдать будут! Отдай ее, умоляю!». Вот жизнь была: «отдай!». Никому и в голову не приходило сказать, как сейчас: продай, даю две тысячи баксов!

В среду, когда встретились с Викой, она сказала: «Петь чужие вещи – это одно, свои – совсем другое, так что ты – молодец!». Мне же показалось, что публика, так хорошо меня принимала из-за того, что пел я как раз старые, известные песни. Давно заметил: новое всегда первый раз прохладно, с трудом воспринимается, люди тянутся к знакомому, привычному, известному. Причем, со временем – все больше. Поделился наблюдением с Семеном:

- Чудак, это же естественно! Каждому из нас рутина ближе, кроме того, вся жизнь нынешняя – это пассивное потребление, чем легче восприятие, тем лучше. Главное, чтобы не работать головой, не напрягаться, не думать. Пришел с работы домой, телек врубил, сто граммов бахнул, и - на диван! Ты посмотри, сейчас что читают – даже газеты, и те – через раз. А о книгах – говорить нечего! Ты на последнем концерте Баума был? Кого-кого, его киевляне любят. И что? Попробовал что-то новое спеть, - очень сдержанно принимали. Зато «Гоп-стоп» и «Крещатик» по три раза вызывали. Новым вещам хлопали из вежливости и уважения.

- Я это к тому, - продолжала Вика, что у тебя образовалась своя публика, на тебя ходят. Вот и мама, например…

- Знаешь, где-то вычитал: надо спешить, пока мои слушатели еще не вымерли, а то скоро никто не придет. Новых-то нет.

- Ну, заладил! - Вика недовольно заломила сигарету в пепельницу. - Окуджава твой так не думал. И песни его до сих пор поют.

Вика знает Окуджаву? В жизни бы не подумал. Наверное, через маму, у которой, как она как-то говорила, большая коллекция, весь Вертинский, Лещенко.

Мне хорошо думалось рядом с ней. Мы и молчать могли вместе. Только взглядами обменивались, когда, например, случайно оказывались в одной компании, и нам приходилось шифроваться. Посмотрим друг другу в глаза – и все ясно.

Иногда казалось, Юлька что-то чувствовала, интуицией женской улавливала, догадывалась. Какой наивный дурак! Спросить про это у нее сейчас? Сколько лет прошло? Тогда был, по-моему, год 95-й или 96-й? Точно не помню, но високосный. Давно заметил: девяностые мимо промчались со скоростью курьерского поезда, без остановок, так что все слилось в сплошное месиво, кашу, в один миг, будто стоял на перроне, а вагоны, набирая скорость, проносились, так что невозможно ничего разглядеть. Оттого теперь все и путается – долго вспоминать надо, какой именно был год – так все они мелькали, так похожи, смазаны, расплывчаты.

- Ты о чем думаешь, зайка? Не возражаешь, я по своим женским делам на минутку отлучусь? – Юлька потрясла меня за плечо. – Где в этой жлобской ресторации удобства, не знаешь?

- Могу проводить – вниз, по лестнице.

- Нет, спасибо, сама доберусь, уже вспомнила.

- Возвращайся скорей, что-то расскажу…

Пятилетний юбилей скоро отмечать можно, как мы втроем первый и последний раз оказались в одной постели. Тогда утром заметил, что Юлька немного мандражирует. Притом, что Вика бывала в доме запросто, знала все, видела, например, какая у нас маленькая и убогая кухонька. И все прочее. Зачем выпендриваться? Тем более, на Юльку совсем не похоже. Пропылесосила комнату, чего с ней давно не бывало, марафет навела. Голову (!) помыла! В парикмахерскую записалась, перед этим целый час ванную принимала. Именно ванную, а не душ, как обычно. «Ты тоже, чтоб помылся, голову обязательно, феном аккуратно уложи. Проверь, чтобы вино было, она белое охлажденное любит…»

Что Вика любит, я знал, думаю, не хуже Юльки. Когда, наконец, ушла в парикмахерскую, набрал Викторию по мобильному.

- Какой ты молодец, что позвонил! Знаешь, сама хотела, да побоялась Юльки. Я в таком трансе. Как думаешь, может, не приходить? Скажусь больной. У женщин это бывает, знаешь…

- Да нет, неудобно. Она готовится, уборку сделала…

- Послушай, я думаю, может, ничего и не надо, а? Посидим, как раньше, поболтаем.

- Неплохо бы, но вряд ли получится. Она настроена, мне кажется, решительно.

- Скажи, ты сам этого хочешь?

- Честное слово, не знаю. Тебя увидеть хочу. Все остальное – наверное, не очень.

- Ты знаешь, я тоже…

- Может, пораньше придешь, часиков в шесть?

- Что изменит? На полседьмого вообще-то приглашали.

Дальше - как в угаре. Конечно, не надо было пить много коньяку. Пока Юльки не было, сдуру засандалил из горлышка граммов сто пятьдесят, для храбрости. Потом усугубил с шампанским, разморило. Женщины пошептались на кухне, и Вика попросилась в душ, моталась где-то в городе по делам, у нее ведь каждая суббота – рабочая. В квартире прохладно, мы с Юлькой быстренько разделись, легли под одеяло, начали понемногу греться. Тут и Вика из ванны вышла, закутанная в наше махровое полотенце:

- Чур, я посерединке!

Начали они с Юлькой обниматься, Вика ее целовала в шею, потом в губы. Пока у нее глаза закрыты и, пользуясь тем, что под одеялом не видно, я пристроился сзади и сбоку Вики. Мы так иногда делали в отеле, ей нравилось. Она легонько высвободила одну руку и помогла мне зайти. И здесь очень некстати зазвонил ее мобильник мелодией «Мгновения» Микаэла Таравердиева, которая мне вообще-то нравится, но сейчас – явно не к месту. Все притаились, потом рассмеялись, Вика, отбросив одеяло, сказала:

- Прошу прощения! Забыла выключить, только мешать будет! – и спрыгнула с кровати.

Юлька удивленно на меня посмотрела, подвинулась ближе, проверила, как я себя чувствую.

- Ты – без презерватива?

Не мог же ей сказать, что Вика терпеть не могла резинок, да и мы с Юлькой обходились без них.

- Зачем? – Вика пришла на помощь. – Ты в себе уверен? Я лично в себе – полностью! Думаю, ты – тоже, подружка! – И она снова стала целовать Юльку в шею и губы.

Но диспозиция, так сказать, поменялась. Юлька теперь легла в середину, и Вике ничего не оставалось, как занять ее место.

- Я вижу, ты времени зря не теряешь! А мной кто будет заниматься? – и она, повернувшись спиной, сделала тот же самый жест рукой, что минуту назад Вика.

Они теперь ласкали друг друга, мне хорошо было видно, потому, как обходились без одеяла. Я осторожно высвободился от Юльки, не переставая целовать ее в затылок, вошел рукой. Мне надо сохранить себя подольше, тем более хотелось опять к Вике. Я посмотрел на нее, она блаженно постанывала. Неожиданно приоткрыла глаза, кивнула мне одобряюще: мол, скоро встретимся! Рука ее скользнула вниз, по Юлькиному бедру.

- ВолодИнька, ты что там, уснул, что ли? Давай работай!

- Сейчас я его растормошу, - сказала Вика, - давай его в середину запустим.

- Ты руками больше работай и языком! – прошептала она и резко сползла ко мне в ноги. – Давай, Юлечка, потом поменяемся!

Теперь Вика целовала меня, Юлька, приподнявшись и, присев сзади, - Вику, а мне осталось только щекотать сбоку и чуть сзади Юльку. Вика свое дело знала туго. Я, хоть и любил, когда она меня целовала в номере, сейчас чувствовал какой-то дискомфорт.

- Ну, как? – спросила Юлька через некоторое время? - Что там с ним?

- Готов почти. Можешь садиться, - сказала Вика, уступая место Юльке.

Та привычно села на меня сверху. Вика, поднявшись на ноги, зашла с другой стороны, присела немножко, так чтобы я мог ласкать ее рукой.

- Работай, ВолодИнька, не халтурь! – приговаривала Юлька, раскачиваясь на мне все быстрее и выше, так что диван наш угрожающе задергался. Все же не рассчитан на троих.

Чтобы не кончить, я закрыл глаза и стал вспоминать дела, что мне предстояли на завтра. Не люблю себя в такие минуты контролировать, да что поделать! Юлька наконец замолчала и стала тяжело дышать. Верный признак, что приближалась к финишу. Вика пересела так, что теперь находилась у нее сзади, ласкала грудь и целовала в затылок. Я снова закрыл глаза. Продержаться осталось совсем немного. Громко вскрикнув, Юлька задвигалась на мне еще энергичнее. Я держался из последних сил.

- Давай теперь я! – и девушки поменялись местами.

Юлька легла сбоку от меня, лицом к нам, и я свободной рукой гладил ее грудь, как она любит после всего.

- Вика, только не спеши, солнце, - попросил я.

- Все будет как обычно, милый, - прошептала она. – Ты же знаешь, я никогда не тороплюсь.

- Ха-ха! Вот вы и раскрыли себя! – засмеялась Юлька.

- Да не напрягайся, ВолодИнька! Она давно все знает. С самого начала.

- Как? – я выпрямился, и все разъединилось.

- Не дергайся же! – Вика попробовала заладить.

Но я настолько поразился, что меня будто перемкнуло, заблокировало напрочь! И у нее, как не старалась, не получалось.

- Ну, вот! Теперь разогревай его! Товарищ не готов, как тебе нравится?

- Хорошо, хоть я успела, - Юлька сладко зевнула. – Работай сама с ним, я отдохну немного, так за день убилась, - она откинулась на спину и закрыла глаза.

Вика, вздохнув, опять опустилась ниже и стала активно работать. Но то, что так нравилось вначале, превратилось сейчас чуть ли не в отбытие повинности. Тем более, мысли заняты другим. Как она ни старалась, ничего не выходило. Вика удивленно и требовательно посмотрела на меня. Еще бы, у нас с ней такого ни разу не было. Да что там, и мысли не допускал, что так опозорюсь. Меня будто заклинило. Где-то читал: все упирается в мозги, если перемкнуло, сколько ни старайся – бесполезно. Меня занимали совершенно другие вещи.

- Так ты все знала? – я повернулся к Юльке.

- Ну, что здесь такого! Мы с Викой подруги, любим давно друг друга, чтобы не скучно вдвоем, решили тебя подключить.

- Да ну его, он совсем неподъемный у него, не буду я вату сосать! Давайте прервемся, перекурим.

- Зачем же ты все это устроила?

- Да Вика предложила! Давай, говорит, твоего парня научим, втроем классно должно получиться. Да что здесь такого, многие так делают, подумаешь!

- Лохом у вас не буду! Ты, Вика, не обижайся, извини, только одевайся и уходи, чтобы тобой здесь не пахло!

- ВолодИнька, да ты, мой зайчик, кажется, совсем рехнулся. – И к Юльке: - Может он под бухом, не знаешь, пил много? Запашок чувствуется…

- Говорит, коньяка немного. Ты куда?

- Так он же выгоняет.

- Да пошли его к едреней фене! Тоже мне, козел!

- Ты, красавица, тоже выметайся со своей лесби-подружкой!

- Совсем мужик сбрендил, ты слышишь, Юля?

- Больно ты нужен, тоже мне красавЕц выискался. Да я, если хочешь знать, почти каждый день тебе рога наставляла. И не только с Викочкой! Собирайся, подружка, пойдем отсюда.

- Поехали ко мне, ну его в болото!

Так мы расстались.

Утром Юлька пришла за вещами.

- К Вике переезжаю!

Собрала сумку, села в свое кресло перед телевизором, я как раз ожидал повтора вчерашнего футбольного обозрения, которое из-за них пропустил.

- ВолодИнька, ты мне ничего не хочешь сказать?

- В смысле?

- Ты не перебесился? Может, полежим последний раз?

- Думаю, нет смысла.

- Тогда хоть сумку помоги до такси дотарабанить.

- Это – пожалуйста, с нашим удовольствием.

Когда она успела вернуться за столик? Вздремнул, что ли, не мудрено, с четырех утра на ногах. Да и шампаноза блядская разбирает.

- Так что ты мне сказать хотел?

- Да так, спросить. Ты счастлива?

- Жить можно! Профессору моему много не надо, он со своей наукой живет. Я же, если честно, потихоньку устраиваюсь. Молодая же еще. Правда, больше двух у меня одновременно не бывает. Ну, профессор, само собой не в счет. Если ты это имеешь в виду.

- Вика как?

- Видимся, когда в Киев приезжает. Ты знаешь, она сразу после того - за французского дипломата выскочила. Сбылась мечта идиотки! Но я уважаю: своего добилась. Говорит: муж у меня только француз будет – и все! Ходила-ходила на курсы, язык изучила. Может знаешь, на Красноармейской - французкий культурный центр? Недалеко от УБОПа, почти напротив стадиона. На курсах и сфоловала мужичка, увез ее к себе в Марсель. Не знаю, что у них там не склеилось, только через год вернулась, одна. Снова со своим Перегудой сошлась. И что она в нем нашла такого? Не понимаю! Все в гости зовет. Да разве за моим профессором куда уедешь? На Бессарабку – и то с трудом. Ты лучше скажи, мы скоро отсюда улетим? Видно, не с моим счастьем, блин! Вон мужик один сюда смотрит все время, только не оборачивайся резко. Как думаешь, солидный человек или так – мелюзга?

- Кто, этот брюнет, в светлом макинтоше?

- Да.

- По-моему, депутат какой-то. Где-то его видел, по телеку, что ли?

- Как мыслишь, стоит с ним закрутить, а? Который, интересно, час?

- Начало первого. Пойду, пошустрю у касс, может, другой какой транзит образуется, или прямо на Милан улететь удастся. Смотри, свой рейс не пропусти!

- Постараюсь! Я приглашу его за наш столик, если ты уходишь, лады? Видишь, он такие косяки бросает! Ты вот что, ВолодИнька! Запиши номер мобильного, как узнаешь что-нибудь про вылет на Прагу, свистни, ладно?

В тот день мы так и не улетели. И хотя после четырнадцати ноль-ноль из «Борисполя» самолеты начали взлетать, - не с нашим счастьем. Полоса в Праге совсем обледенела, их аэропорт закрыли на сутки. Сложилась тупиковая ситуация: наш самолет застрял в Праге, два другие рейса из Киева туда забиты под завязку, ни одного свободного места, ни одного лишнего билетика в кассе, никогда не думал, что это направление так перегружено. И сколько не ходил по офисам, не показывал свои билеты до Милана, программу пребывания в Италии, что всучили мне в турбюро, - ноль на массу!

- Поймите, - убеждал каждую встречную-поперечную начальницу, - вечером из Милана электричкой отправляемся в Верону, на следующий день – в Венецию. И за все проплачено, и немалые, между прочим, деньги!

Им все – по барабану. Моя судьба здесь особо, похоже, никого не волновала. Одна тетка в аэрофлотовской фирменной блузке, которая непонятно как не лопалась под ее необъятной грудью, утешила:

- Да вы не волнуйтесь так. Переночуете сегодня в нашем профилактории, я вам талончик сейчас выпишу, все удобства, покормят, завтра себе спокойненько улетите. Делов-то! Не вы первый, кто на транзит опаздывает. Конец марта, из опыта вам скажу, - всегда в Европе рисковый. Погоду трудно угадать. Потеряете один-два дня, что делать, считайте, вам в жизни не повезло. Талон-то выписывать?

- Выписывайте.

Она права. В жизни мне действительно не повезло. Когда-то в школьной самодеятельности выпало стих такой читать: «Однажды в жизни мне не повезло, и я опять разбил стекло!» Что-то вроде того. Забыл, столько лет прошло! Но насчет везения – сущая правда. Можно, конечно, вернуться на ночь в Киев, но вряд ли нервы выдержат, и так на пределе. Давно тянет в буфет, взять бутылку вискаря, выдудлить и забыться. Уколоться и упасть на дно колодца. Как там дальше? И забыться в том колодце, и быть может, навсегда. Нельзя. Надо добежать до конца. Тем более, мне кажется, все только начинается.

- Или в Киев, домой, поедете?

- Не к кому ехать.

- Подумаешь, у нас столько девушек здесь одиноких. Свистните только, кто-нибудь да возьмет к себе.

- Нет, я лучше в профилакторий. Просвистел свое.

- Хозяин – барин!

Все удобства – это комната-клетушка на двоих, душ и туалет в конце коридора, но туда лучше без резиновых сапог не ходить, буфет-столовка, где подают комплексный ужин – прокисшая капуста, две целлофановых сосиски с темным рисом и мутновато-холодный чай.

Запиликал мобильник, но не звонком, нет, мне по нему давно уже никто не звонит, снова эсэмэской.

«Лондон вибув! Залишилось лише три міста. Підтримайте місто і отримайте шанс відвідати його! Віддайте свій голос за: 1. Венеція. 2. Париж. 3. Рим. Надсилайте повідомлення на номер 522 – 1 гривня!»

Вот видишь, надо было сразу включиться в игру, может, и выиграл бы поездку. А так – в этом вонючем профилактории гнить.

Сосед по номеру, когда вошел, как раз сервировал стол, сдвинув две тумбочки.

- Извини, брат, я здесь похозяйничать решил. Не против, если твою тумбочку задействую?

- Ради бога. Уже перекусил в буфете.

- Напрасно, напрасно! У меня сальцо домашнее. Сам копчу, на вишневых дровишках! И водочка – умереть - не жить: «Немировская медовая с перцем», пробовал?

- Да нет, я вообще-то не пью…

- Ничего, за знакомство немного можно, сейчас мой кум подойдет, на троих аккурат и дернем. Юра, - он протянул руку.

- Владимир. Очень приятно, но пить не буду. Пойду в аэропорт, может, выяснить что удастся.

- Напрасно брезгуете. У нас и пивко есть, воблочка.

- Спасибо, но я действительно не употребляю.

- Что, вообще? Может, шампанского?

- Нет, шампанского - тем более.

- И что же – болен, не дай Бог, или – в завязке?

- И то, и другое.

- Вот и Станислав, кум законный. Знакомься, Стас, сосед мой, Владимир. Приглашаю выпить, отказывается.

- Это бывает. Правда, очень редко. Стас, очень приятно. Я вас знаю, вы поэт и бард киевский, Владимир, кажется Беззубов?

- Вот уж никогда не думал, что кто-то меня узнает, несколько лет, как не выступаю.

- Какие люди! – Юра развел руками. – Без посошка не отпустим!

- Смилуйтесь, ребята, мне в аэропорт надо, позвонить в турбюро, чтобы они предупредили…

- Не будем мучить, человека, Юрик. Мы вас ждем, Володя. Если не пьете, просто посидите. Мы с вами в одно время на обувной работали, я – на комплектации, писал в многотиражку стихи. Сейчас в легпроме, Станислав Сухой, может, помните? Ваш давний и верный поклонник. Есть о чем поговорить.

- Весьма польщен. Спасибо за добрые слова.

Лучше я бы никуда не ходил. Дождь хлещет, лужи кругом такие – не обойдешь, да и темно, хотя только пять часов, может, половина шестого. Откуда не возьмись – трое навстречу.

- Дядя, закурить не найдется?

- Не курю.

- Ах ты ж падло!

И чем-то твердым в висок, не иначе свинчаткой или кастетом. Сразу упал, все помутилось, как сквозь сон почувствовал, как бьют ногами. Инстинктивно закрыл руками голову, лицо.

- Ну что там, Лысый?

- Мелочь одна, бумажника нет.

- Вот блядь! Ищи по карманам, не может быть, чтоб ничего!

- Двадцать рублей вот, в костюме было.

- Заряди ему в рубильник, чтобы не поднимал хибиш!

Очнулся – весь мокрый, губа и нос разбиты, все в крови, потащился обратно в гостиницу. Шел как пьяный, водило в разные стороны, несколько раз останавливался. Зонтик где-то потерял, а, может, бандиты забрали. Скорей бы дойти, помыться. Один раз упал, зацепившись за ветку, валявшуюся на асфальте, лежал в луже, не мог подняться. Ужасно болела голова, тошнило.

Увидев меня, дежурная завопила:

- Куда? Стой! Милиция!

Откуда-то взялись два мента, видно, дежурят здесь.

- Вызывай наряд, в вытрезвитель надо отправлять!

- Да мне пил я, трезвый, побили.

- Вы здесь живете? В какой комнате?

- Не помню, на третьем этаже. 312, кажется?

- Визитка есть наша? Фамилия?

- Беззубов.

- Да, есть такой. Документы имеются? Кто это вас так разукрасил? Откуда путь держим?

- Он, по-моему, не в себе. Посади его на кушетку. Вызывайте «скорую» из аэропорта…

- Может, все-таки в спецтравму отправить, на Красный Хутор? Пусть разбираются.

- Да наш это, жилец, и не пьяный вроде, избил кто-то.

- Опять! Надо всех предупредить, чтобы не ходили по-темному никуда. Вчера то же самое было.

- И позавчера. И неделю назад, помните, подрезали двоих в лесополосе.

- Банда орудует. Будем докладывать?

- Оно тебе надо? Ловить еще прикажут…

Когда с марлевой повязкой на голове, избитого и грязного, менты ввели в номер, веселье было в самом разгаре. На моей койке, развернутой поперек, сидели две девушки, накурено, чуть не стошнило. Резко и неприятно пахло луком, пьяным куревом и селедкой. А я ненавижу селедочный запах.

- Вы что, не знаете: курить в номерах запрещено!

-Составь протокол, старшина, по «двадцатнику» за административное нарушение.

- Да мы не курим!

- Девушки, из какого номера?

- Мы только на минутку зашли.

- Документы имеются? Здесь проживаете?

Да здесь, здесь! В Америку летим, в четыре утра, с группой, завезли сюда на ночь.

- Сейчас проверим.

- Кто с этого номера?

-Я.

- Документы попрошу. И ваши, молодой человек.

- Мои - в другом номере. Что с ним? Владимир, кто это вас так?

- Ваш знакомый?

- Да как… Когда-то вместе работали, на фабрике, узнал его, известный бард Владимир Беззубов.

- Что такое «бард»? Типа клоуна, что ли?

- Да нет, поэт, под гитару песни свои исполняет. Как Высоцкий …

- Разберемся. Сержант, перепиши, на всякий случай, всех, кто в комнате сейчас находится…

Ночь - в кошмарных видениях, голова болела жутко, тошнило, утром стало совсем плохо, пришлось вызывать врачиху из аэропорта.

- Боюсь, у вас сотрясение. И температура – тридцать семь с хвостиком. Я вам таблетки оставлю. Три раза в день, перед едой. Покой нужен, дня три-четыре не вставать, горячее питье. Если головокружение и рвота будут – в стационар немедленно, с этим не шутят!

- Мне же лететь надо.

- Да вы уже прилетели, кажется. Дело, конечно, ваше. Но я бы не советовала, чтобы потом претензий не было. У вас – сотрясение мозга. Единственное лечение – постельный режим и полный покой.

- Ты бы, старик, отменял эту поездку, - сказал Юра. – Видишь, как не везет. Туман с гололедом – погода против тебя. Ничего хоть ценного не забрали?

- Все здесь оставил - и документы, и деньги, и билеты. Мобильный в заднем кармане брюк был, не нашли.

- Теперь лечиться надо. Куда ты поедешь в таком виде?

- Да не могу я, с этой поездкой много связано.

- Как же ты полетишь, если подняться не можешь?

- Слушай, Юра, будь другом, позвони в аэропорт, узнай, когда на Прагу самолет, рейс 1212? И летит ли вообще?

- Так ты – тоже в Прагу? А говорил в Италию, вчера вечером?

- Да пересадка у меня в Праге, транзит, до Милана.

- Так и мы в Прагу! Сейчас узнаем, Стас с утра в аэропорт уехал. Вот не повезло тебе, а? С нами остался, ничего бы не случилось. И тех телок, что в Штаты улетели утром, трахнули бы. Они, кстати, совсем не против… Может, поесть что-нибудь сообразить?

- Не полезет - тошнит всю дорогу.

Пришел Стас.

- Самолет на Прагу - в четыре пятнадцать. За час надо быть на регистрации. Я на пятнадцать заказал микроавтобус.

- Владимир-то до Праги летит с нами.

- Да? Ты как?

- Врачиха сказала: лежать неделю. Голова кружится.

- Решай сам – здесь-то мы поможем, вещи донесем. А вот как в Чехии – пересадка и все такое? Выдержишь? Запомни, брат, геройство никому не нужно. У тебя в Италии что, выступление?

- Да нет, экскурсионный тур: «Классическая Италия», – Милан, Верона, Венеция, Рим, Флоренция, Неаполь, Римини.

- Не хило! А перенести никак нельзя?

- Деньги потрачены и немалые. Сегодня – какое число? Двадцать второе? Меня в Миланском аэропорту встречали вчера вечером.

- Считай, не повезло в жизни.

- Вот именно, обидно, что так – всю дорогу. Вот же хренотень какая!

«Хренотень» не так к Милану относилась, как к тому, что вспомнил: у меня завтра день рождения. И встречать свой «полтинник» в этом профилактории как-то не входило в мои планы. Думал, буду в это время где-нибудь в Милане или Вероне, Венеции – оторвусь от группы, посижу сам-собой, не спеша, закажу кьянти, музычку послушаю – затем, собственно, вся поездка и затевалась. Ну почему так не везет? Чем заслужил? Самолет не взлетел, Милан – тю-тю, кьянти – тоже, отморозки чуть не убили, вместо Венеции - в вонючем профилактории, с марлевой повязкой на голове, что твой Чапаев Василий Иванович. «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле». А это откуда? Старая пионерская песня?

- Погоди, как билет – до Милана, он же у тебя пропал, вчерашний, кто же тебя в Праге посадит на самолет?

- Не знаю. Хотел же позвонить в турбюро, не успел.

- Надо сейчас звонить. Номер давай.

- В бумажнике, подай, пожалуйста…

Потом опять вырубился. Вроде не спал, как в бреду, будто тащат меня ребята – Юра со Стасом - по какой-то черной яме за руки, цепляя ветки, кусты, которые все в воде, и холодно так...

Начал вспоминать, когда свой день рождения вдали от дома справлял, да в таких антисанитарных условиях, ну и в состоянии соответствующем. В армии, когда служил офицером-двухгодичником, стояли в карауле на полигоне, в километрах двадцати от части, все перепились и забыли нас сменить. Должны были сдать пост 23 марта в шесть часов вечера, но никто не приехал. В городе друзья стол накрыли, девушки-местные красавицы, а я с солдатиками на полигоне кукую. Помнишь тот туман? Покруче, пожалуй, чем сейчас. Там понятно: Полесье, граница с Белоруссией, круглый год туманы, снега нет – изморозь. И влажность – сумасшедшая, по веткам стекают струйки воды, температура самая что ни на есть гриппозная – от двух мороза до трех тепла. Туманы и болота, по которым пехота нашего мотострелкового полка столько отработала «пешим по-машинному». Из-за гнилого климата ссадины на руках не заживали по полгода.

Собирал монатки в Италию, наткнулся на чудом сохранившееся письмо тех армейских лет: «День рождения встречать пришлось на полигоне, почти в окопах, палатка на 12 человек, слякоть, мокрые ноги, руки, красные от холода, догорающий костер. Не беда. Бывают, наверное, в жизни ситуфции и похуже».

После все же образовалось как-то. Когда поняли, что никто менять нас не будет, послал сержанта в ближайшее село за самогонкой, семь километров туда-обратно. Рубль пятьдесят поллитра. Грелку ему дал: « Три литра возьмешь!». Хорошо, деньги с собой, а то ведь иногда в караул ехали пустые - ни магазина, ни ларька какого,одни «директрисы». Вечером вчерашнего дня дежурный по полигону «прапор» застрелил кабана, что забрел «на огонек» из леса. Места там, что касается охоты, завидные, как и на всех других полигонах. Прапор этот, Федор Палий, по кличке Таракан – усами знаменит на всю армию, свисали по полметра в каждую сторону, потому и Тараканом звали, был сослан сюда на вечное поселение. Болел, бедняга. Без стакана самогонки завтракать не садился. Ему даже зарплату не выдавали на руки, перечисляли в городе на сберкнижку. «Когда у меня в кармане деньги, все равно, что граната с выдернутой чекой!» - хвастался Федя-Таракан. Мужик, в принципе, ничего, но как перепьет, сам просится: «Вяжите меня скорее к батарее, чтобы опять чего-нибудь не натворил!». Когда трезвый – приятнейший человек, ковром перед тобой стелется.

Когда подошло время смены, Таракан с одеколоном питьевым покончил - за наш отъезд и приступил к чефиру. Чифирил он в прикуску с бутербродом, намазанным гуталином. Намажет бутерброд, и на ночь на батерею, гуталин впитается, он за завтраком с чаем съедает – и снова пьяный валяется где-нибудь у печки.

- Федор, выпить хочешь?

- Кто ж не хочет?

- Готовь жаркое! У меня сегодня день рождения!

- Лейтенант Беззубов! Что ж ты молчал? Зажать хотел, едрена вошь!

Так что на полигоне мы отпраздновали неплохо, грех жаловаться.

Однажды с моим товарищем – известным народным депутатом, к сожалению, уже покойным, - также в этот день судьба забросила на военную базу НАТО, тогда было модно и престижно ввозить в Украину гуманитарную помощь. В заштатный голландский городок. Грузили в транспортный самолет медицинские ортопедические кровати, тюками - перчатки хирургические, коробки со скальпелями, оборудование. Вылетали из военного аэродрома, долго не выпускали, народный депутат наяривал министру обороны, грозил, что у него здесь полно журналистов, завтра распишут в газетах, как не давали забрать «гуманитарную помощь», в которой так нуждаются киевские больницы. Долго тянулась бодяга с таможенным и паспортным контролем, другими формальностями, а когда, наконец, прилетели, выяснилось, что и грузить некому. Вместе с экипажем - нас шесть человек, пришлось дотемна таскать ящики с мешками. Хорошо, перекусить удалось в натовской солдатской столовке - салат, второе и стакан соку. Припрятанная бутылка коньяку «Десна» (берег на вечер, никому не сказал, что день рождения), на обратном пути очень пригодилась…

- Беззубов! Надо идти! Тебе еще билет на Милан компостировать сегодняшним числом. Одеться слабо? Может, все-таки, не ехать тебе? Горишь весь…

Если бы не ребята, я бы, конечно, никуда не улетел - водило из стороны в сторону, боялся упасть. Не сразу сообразил, что багаж напрямую в Милан отправляется. У меня, собственно, только чемодан, сумка да барсетка с документами. Огромный мой неподъемный коричневый чемодан на колесиках, купленный по случаю отъезда. Фирма «Дерби», дорогущий – сто долларов, никогда такого не было, и то сказать – не в Кобеляки, в саму Италию человек намылился! Хорошо, что сдал в багаж, все равно тащить не смог бы, хоть и на колесиках. Осталась только сумка через плечо, самое необходимое – туалетные принадлежности, бритва, проигрыватель, книжка, два яблока. В самолете стюардесса напитки разносила, ребята заказали красное вино, я от всего отказался, хотел впихнуть в себя банан, чуть не стошнило. То ли спал, то ли бредил весь полет, полудрема с кошмарами и видениями. Один раз так прижало, Стас еле до туалета дотранспортировал. Рвал желчью, ничего больше не выплевывалось. Наконец, посадка в Праге, и я остаюсь один.

Рейс на Милан через полчаса, то есть времени – впритык. Ребята оставилили свои координаты в Праге, поставили в очередь к окошку «Транзит», и я остался один. Неожиданно окошко закрылось, люди как-то сразу разбрелись. Аэропорт в Праге – европейского класса, не наш бориспольский сарай. Здесь терминалов, может, пару сотен или больше. Как стал на движущуюся дорожку, так десять минут и проехал. Только – куда? И проверенный метод народного опроса не сработал - народ шарахается. Зашел в туалет, там у них чище, чем у нас в горсовете, в зеркало на себя глянул – кошмар ходячий, забулдыга подзаборный, с несвежей повязкой на голове, палуба под ногами качается, вот-вот упадет, к тому же – русский. Больно надо связываться! Тем более, и спросить ничего толком не может, только билет тычет: «Милано, Милано!». Повезло, что два полицая навстречу шли, при полном параде, с бляхами, дубинками, оружием. Они-то и посоветовали на этот горизонтальный экскалатор встать – все же легче, чем самому ноги бить. Вижу, все отворачиваются, дела до тебя нет, едем и едем, куда не скажем. Наконец, еще одно транзитное окошко, к нему очередь - человек восемь, а у меня времени – десять минут, даже меньше.

У нас, конечно, все сразу бы решилось:

- Товарищи, дорогие, на рейс опаздываю, разрешите, спросить только, две секундочки…

Не то - в Европе. Здесь и в голову никому не придет без очереди лезть. Все равно не пустят. И кричать, обойдя с другой стороны окошко, – тоже бесполезно, не ответят тебе все равно, только удивленно посмотрят и укажут в хвост очереди. Пока дежурная с одним человеком не закончит, на тебя – ноль внимания, фунт презрения.

- Мне только спросить!

- Го ту зе лайн! Черга!

И сзади, за спиной кто-то весьма разборчиво:

- Русские засранцы!

- Напился, видать!

-Или бомж, как у них говорят.

- Страшный какой! Ничему история не учит…

Пришлось стать в хвост. Как раз и время кончилось. Самолет на Милан идет на взлет. А у меня еще и билет вчерашний.

Строгая тетка, пожилая, в роговых очках, взглянула на мой билет, что-то по- чешски так ехидно и долго закалякала, ни фига не понятно. Да и по-чешски ли? Скорее, по-немецки? Почувствовал слабость в ногах, привалился к стойке.

- Молодой человек, она говорит, что билет у вас недействительный, не то число, вчерашнее, вы опоздали…

- Да я сам знаю. Пусть скажет, куда мне на Милан, в какую сторону… Переведите ей…

- Она говорит, вас все равно не пустят.

- Какое ее собачье дело! Я ее не об этом спрашиваю…

- «Собачье дело»! Ах ты ж руссиш швайн, донервертер! – И дальше все в том же роде, злющая, как собака, открыла свое хавало, сил терпеть никаких. Под ее толстыми мясистыми руками лопнули стены, и она ухватила меня «за душу», пуговицы на пальто треснули и посыпались, но я успел заткнуть уши ватнымие томпонами. Единственное, что успел, а тетка в эсэсовской форме рухнула на меня всем телом, обдав резким запахом лука и еще чего-то острого, неприятного изо рта. Что-то изрыгала, должно быть, ругательства, которые, впрочем, я не слышал, только губы, как две шлепки, густо помазанные слюной, селедкой с луком - в лицо. Я же предупреждал, раньше, с самого начала, что ненавижу селедку до тошноты, до рвоты.

Откуда-то появились те самые полицейские, теперь мы с ними ехали по эскалаторной дорожке в обратном направлении, резко запахло нашатырем, эсесовка оказалась почему-то в белом халате, потянуло эфиром, откуда-то прибежала Юлька с пустым стаканом:

- ВолодИнька! Я же тебя как человека просила: когда на Прагу начнется посадка, кликни! Друг называется!

Я прошептал одними губами:

«Взорвалась ты, как пенная брага, так что вздрагивала вся Прага»…

Впрочем, и Юлька куда-то исчезла, и снова пришли полицейские, кажется, уже другие, и мы поехали на эскалаторе, долго-долго, и когда я, наконец, проснулся, никого вокруг не было, только топчан, застеленный синим одноразовым покрывалом из прозрачной бумаги и белый потолок, по которому медленно и сосредоточенно карабкалась местная муха. Как и я, жила она здесь, в этом медпункте.

- Вы хочете идти самотно? – спросила санитарка голосом моей Юльки.

- Как вас зовут?

- Это не имеет значения. Иоланта, если хочете. Вы будете ехать самотно?

- Самостоятельно?

- Да. Самостоятэлно. Извините, мой русский плохо выглядывает. Раньше был похорошее. Но теперь нет оыта. Вышел как из фешен. Как ваша головка?

- Да голова-то на месте. Послушайте, Иоланта. Я попал в дурацкую ситуацию. Понимаете?

- Да, понимаете. Но толко денег у меня с собой сейчас нет.

- Да деньги мне нужны! Отведите меня к сектору, где есть посадка на Милан.

- Милано, Италии?

- Да. У меня есть билет до Милана. Только на другое число.

Я почему-то и сам начал говорить с акцентом по-русски. Мне казалось, она так быстрее поймет.

- Вы опоздал? Откуда вы опоздал?

- Из Киева. Знаете Киев? Украина?

- Да, знаю. Динамо Киев, Шевченко…

- Мой друг! Андрей Шевченко – мой хороший друг! Он даст вам автограф, когда будет в Праге. Сейчас лечу к нему в Милан.

Прости меня, Андрюха, но выхода другого нет. Ложь во спасение.

- Вы сможете ходить?

- Попробую.

Все оказалось просто. Девушка с голосом моей Юльки подошла к служебной пергородке, позвала подружку, сунула ей мой билет, та, справившись в компьютере, написала шариковой ручкой на обороте: «Gate № 27,Exit № 5».

- Это - гейт номер 27, литера «G». Мы сейчас находимся гейт «А». Проедете по дорожке, следите, пока не появится литера «G». Затем найдете пятую стоянку, накопитель. Там регистрируют на Милано. Только последний самолет, она говорит, вылетел час тому назад. Сможете один находить? Я не брошу клинику, кто-то зайдет. Или чекайте до восьми вечера, я вас отведу сама.

- Спасибо тебе, Иоланта! Ты настоящий друг. Андрей шевченко обязательно к тебе приедет в гости, я ему скажу. А то подумал, у вас здесь все эсесовки, как та карга старая…

- Тыхонько, тыхонько, вам нельзя разговаривать, вы очень болен. Твой эскалатор и - тсс! – она приложила палец к губам.

Мне показалось, она чем-то опечалена, когда устало и понимающе улыбалась, напомнив репродукцию из «Огонька», висевшую когда-то у меня над кроватью. Да, точно, печальная полуулыбка Монны Лизы, с пляшущими лучиками в карих глазах. «Да, да, ты прав, конечно, - говорила сейчас эта улыбка, - с прежних времен осталось много эсесовок, с войны, но это не страшно, потому что они скоро уйдут, уже отходят, такова воля Господня, только я вам этого не говорила, мне нельзя, клиника здесь, тише! Нельзя болтать!»