Geum.ru

… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   21

В тот раз мы с Толиком хорошо и быстро скупились, но к ним, в парасале, я все же не пошел. Договорились, он зайдет ко мне вечером, потому и взял у греков на всякий случай две поллитровки «столичной» - с красной этикеткой, такая у нас когда-то была большой редкостью, ее называли «экспортной». «На входини», - посоветовал Толик. – Не з пустими ж руками знайомитися!».

Зато я увидел, что такое временное жилище эмигрантов. Итальянцы, правда, говорят, что не бывает ничего более постоянного, чем временное. Так и с этим «параселе», оккупировавшем бывшую фабрику «Нестле», что почти в центре Милана. Ее переселили за город в самом начале 70-х, когда начались проблемы с экологией. С тех пор там прочно и надолго, может навсегда, поселились «гастарбайтеры». Причем, живут и поныне – бесплатно!

Мы с Толиком хорошо набрались, у меня. И две бутылки «на входини» пошли, как дети в школу. Пришлось потом компенсировать. Он – парень честный, за одну – доложил свои кровные, вместе же выдудлили. У меня и заночевали. Вспомнили фестиваль, Толик, оказывается, в тот год школу оканчивал, и они с уроков бегали на все репетиции. Замучил меня вопросами: Андрий Миколайчук что делает, а браты Гадюкины, а Вика, а Жданкин, а Тарас Петриненко, а тот парень, помнишь, с Кировограда? А Маричка Бурмака, я слышал, в Египте потерялась? Наш человек, короче. Он и про меня спрашивал, но так как в лицо не знал, то не понял, что это я, не расшифровал, не идентифицировал. Только когда я гитару взял, по пьяне начал Окуджаву картавить, а я всегда, когда напьюсь, «р» не выговариваю, должно быть, просек, уж слишком внимательно смотрел. Или по пьяне так казалось. Может, мне самому хотелось, чтобы узнал? Неважно, по барабану, проехали.

Короче, обменялись телефонами, и вот он позвонил:

- Пане Воладимире! Справа до тебе серйозна. Де б нам побачитися? На Лео Жирка (они так Толстого между собой называли). Тут мої хлопи, хочуть з тобою перекинутись. О третій, встигнеш, я чекатиму.

«Сентраль» сегодня не принимала, власти площадь перекрыли, что-то праздновали, гуляли, я еле запарковался в каком-то дворе, стал подниматься вверх по улице, а полицейские - тут как тут. Говорила же Любка: не суйся сюда, особенно по праздникам, терактов боятся!

- Документы!

Молча протягиваю ксерокопию своего украинского паспорта, зарубежного, естественно. Но только первые две странички, там, где фото, фамилия, национальность. Давно замечено, к украинцам здесь мягче относятся, чем к тем же румынам или русским.

- Виза есть? Разрешение на работу?

Хорошо, Любка выдрессировала, самые необходимые слова повторяли с ней утром. И разговорник почти весь заставила вызубрить, хоть что-то понимаю, а то, если совсем му-му, сразу в участок загремишь.

- Си, си!

- Где живешь?

- Парасале Виа Лео Толстой.

- Номер телефона?

И к этому вопросу я готов. Любка на фирме визитку изготовила, на плохонькой, правда, бумаге, но с фамилией, совпадает с паспортом, говорит, у итальянцев визитка – сразу после паспорта в иерархии документов ценится. Там и телефон, мобильный.

Полицейский глянул, усмехнулся и стал набирать номер. Проверяет, гад! Мобильник сразу отозвался мелодией популярного в годы нашей юности итальянского шансона «Фуникуле-фуникуля». Заулыбались, протянул визитку обратно:

- Пожалуйста!

Пронесло, слава тебе, Господи! Вот и величественные когда-то корпуса «Нестле». Шоколадом сейчас здесь и не пахнет. Резкий застоявшийся запах вот именно свалки – дословный перевод «парасале». Прошли мимо большой, сложенной из кирпича печки. Зимы в Милане хоть и не сибирские, но из-за сырости и влажности как-то промозгло, неуютно. У меня, например, руки все время зябнут и пятна красными проступают. И уши мерзнут. Это удивительно, потому как в Киеве никогда ни перчаток, ни шапки зимой не носил. Дальше – клетушки на шесть-восемь человек, прикрыты - где одеялом верблюжьим, где фанерной или картонной дверью. Коридорчик узенький, втроем уже не разминешься, приходится гуськом. И темный - две-три лампочки накручены под потолком по концам коридора. Потом узнал: здесь электричество дорогое, каждый сам себе добывает и оплачивает. Если живут коммуной, значит, в складчину. Есть, правда, помещение бывшей фабричной трансформаторной, сухое и теплое, считается самым шиком, люкс-бокс, его захватили албанцы, с ними стараются не связываться, никто не посягает, себе дороже. Ночью глотку перережут во сне, и никто не спросит, как звали. И полиция всегда на их стороне.

Считай, двадцать лет, как здесь поселились гастарбайтеры. В бывших цехах, разгороженных вдоль и поперек деревянными перегородками, живут, в основном, украинцы и молдаване. Толик говорит, что были еще и румыны, но братья-молдаване их выдавили отсюда, потому что воровали у своих. Между ними жуткая война до сих пор, румыны поджигали несколько раз «парасале», полиция вмешивалась. Почему румыны труханули? Да они воруют здесь, в Италии, по высшей лиге, класс «А», не то, что наши с молдаванами – по мелочам. Румын ненавидят «албанезе», гоняют, избивают, бизнес забирают, да и полиция их наперечет знает, они известные здесь жулики, разбегаются, как тараканы.

То и дело натыкаешься на сложенные из кирпича печки или принесенные буржуйки. Заметил несколько переносных телевизоров, даже холодильники попадаются. Толик рассказывал, что питание берут от аккумуляторов, принесенных со «свалок». По-нашему это не совсем те свалки, скорее – склады, на которые гастарбайтеры каким-то образом умудряются попадать.

Запиликал мобильник.

- Уже тебе бачу, пане Володимире. Стій, будь-ласка, вихожу назустріч.

- Душно здесь, может, на улицу выйдем?

- Не можна. Наші всі чекають. Бачив, святкують на Сентралі? Ми теж підемо ввечері. Тут їдальню одну знаю, біля церкви, в каритасі* (столовка при церкви, где раздают благотворительную еду) по склянці вина безкоштовно з нагоди свята наливають. Так що своє наздоженемо ще…

В загородке, куда прошли, за черным от копоти столом на пролежнях коек, поверх одеял, сразу напомнивших незабвенные армейские будни, сосредоточенные угрюмые мужики резались в «дурня». Трое в черных кожаных куртках и картузах-аэродромах, такие когда-то носили грузины, торговавшие на Бессарабском рынке. Четвертый – смуглолицый полноватый мужик в толстом свитере с головой оленя на груди и надписью «НДР». Сначала подумал, показалось: «ГДР», но все-таки «НДР» - «Наш дом – Россия». Была когда-то такая партия Черномырдина, оконфузилась на выборах. Этот братишка – из Урала, здесь и верховодил. Не обращая внимания на нас, азартно метали карты. Было накурено, душно и густо пахло кожей, несвежими носками, слипшейся одеждой.

Сразу вспомнил Любку:

-Куртка кожаная есть? Выбрось сразу. Полицейские по ним ориентируются. Здесь никто в них не ходит, сразу наших козлов видно.

Впечатлял и стол, на который бросали карты – деревянный, черный от копоти, с выдолбанной до самого днища, аккурат, по центру, ямой-пепельницей, полной окурков и затушенных «бычков». Удобно и вытряхивать каждый раз не надо. « Много у нас диковин, каждый у нас Бетховен…»

Рядом с «пепельницей» стояла только что початая бутылка «Русской» водки, той самой, популярной в застойные советские времена - с характерным красным язычком по белой этикетке. Если не изменяет память, тогдашняя цена - четыре рубля двенадцать копеек. Попробуй, сообрази на троих – не делится! А калькуляторов тогда в природе не существовало. Только разболтанные счеты у продавщицы, с обглоданными до оснований костяшками, – первый и последний советский компьютер. При виде «Русской» сработал рефлекс академика, царство небесное, Павлова, набежал полон рот слюны, почувствовал спазм в желудке, аж сглотнул с характерной гримасой. Да, рожу перекосило, потому как этой водки за жизнь перепил, наверное, целый шкаф. Побольше, пожалуй, той развалюхи, что стоит, покосившись, с незакрывающейся дверцей, под стенкой в углу, заслоняя пол-окна. Пили из щербатых, вразнобой, чашек. Каждый со своей - и чай, и суп из концентрата, ну, и водку, конечно. И все за этим же столом, так как другого просто нет. Я думаю, если бы мои соотечественники, чисто гипотетически, высадились на Марсе, первое, что сделали там – разлили водку, выпили бы под сальцо и сразу стали сдавать в подкидного. Им ведь все равно, где этим делом заниматься – у себя ли на работе, в итальянской неволе или в космическом пространстве.

- Знайомтесь, панове, той самий Володимир, - сказал Толик.

Тот, что в свитере, сидевший напротив, не отрываясь от карт, протянул руку:

- Андрей. Садись, гостем будешь. Извини, мы сейчас закончим партейку, «восьмерки» этим деятелям повесим…

По всему видно: свои в доску, порядочные ребята. Огляделся - оплеванный стол, душная, прокуренная клетушка, початая бутылка паленой водки, истерзанная пачка «Примы». Весь джентльменский и так хорошо знакомый джентльменский набор – присутствует. Карты бросали с остервенением, со смаком, с въедливыми репликами. В «дурака», как известно, на деньги не играют, на кону - честь. Сразу видно: не только спитая, но и спетая компания, со своей непростой историей, не какие-нибудь дилетанты, лишь бы время убить. Карты помнят наперечет, в уме держат, считают и пересчитывают. Отбивались с таким азартом – любо-дорого смотреть. У нас на фабрике когда-то замдиректора по режиму с профсоюзом в паре выступали, так их никто обыграть не мог. В обед закроются - дым коромыслом! И хоть в столовой бесплатные талоны им положены - куда! Чтобы время сэкономить, не терять попусту, бутерброды из дому таскали, всухомятку перекусывали, только бы в картишки перекинуться, компанию не подводить.

Анатолий сказал, ты монолокале имеешь? – не отрываясь, спросил Андрей.

Удивленно посмотрел на Толика: «Что это значит?»

- Твоя хата? – спросил один из сидевших у стола – такой же здоровый накачанный парень с лысым черепом и большим крестом поверх черного «гольфа» под горло.

- Нет, знакомой, она в отъезде, пустила на время.

- Надолго в отъезде?

- Сегодня – воскресенье, как раз через неделю. Что, собственно, интересует?

- Сейчас погутарим. Ходите, братцы-кролики. Больше часу думаете! Ничего вас не спасет! Ох, чую, бежать за водкой кому-то сегодня придется! – Андрей рубанул картой, как саблей:

- Восьмерку, блядь, кто из вас держит? Бросайте! Забирай, Витек! Она нам, ох, как пригодится сегодня!

- Да, еще не вечер! – пропищал неожиданно тонким фальцетом тот, которого он назвал Витьком, и сгреб весь отбой вместе с заветной «восьмеркой». – Пойдет, как карась в тени! И мне, не глядя, не отрываясь от карт, ловко их сортируя по мастям:

- Сам-то откуда? Давно приехал?

- Полмесяца как по Крещатику ходил.

- Из Киева? Это хорошо. У нас здесь киевлян много. Ну, что там, Серега? Заходи, только осторожненько, по одной. И не дай Бог, в масть потрафить.

И так это было сказано, с нажимом, что я невольно поежился.

- Вот так вот, молоток. С чирвы. Крути им дальше яйца, крути!

И ко мне, не оборачиваясь:

- Документы есть при себе какие?

- Ксерокс паспорта только.

- Сейчас посмотрим, ты пока готовь. Турист? Здесь все туристы. Виза – йок? Глуши, Серега, пиздец вам, ребята! Королей-то больше нет, дама червей вышла. Два тузика, и «восьмерочка» в придачу! Как мы их! И снова мне:

- Дай взглянуть. Сюда как добирался?

- Да с приключениями, через Прагу, Вену и Франкфурт.

- Молодец! Слышь, Витек, как люди с Украины во все щели, как тараканы…

- Так что ж им делать, если работы никакой?

- Ты сам по специальности - кто?

- Журналист.

- Хо-хо-хо!

- Ге-ге!

- Таких здесь точно не было!

- И журналисты драпают! Из какой газеты? Или радио?

- Может, он сюда приехал, чтобы статью про нас сварганить?

- Анатолий, ты кого нам привел?

- Тихо, вы, оболтусы! – Андрей постучал по столу большим под серебро перстнем в форме нифертити. – За базар ответишь, если что. - И после паузы, пристально глядя не в глаза, чуть ниже, на переносицу, буравя ее, так что я почти физически почувствовал неприятное прикосновение тем самым массивным перстнем:

- Дружище, можешь не беспокоиться, если что случится, мы тебя очень даже легко вычислим. И там, и здесь, так что не питай, пожалуйста, иллюзий на этот счет.

- Иллюзий и поллюций! – вставил парень, сидевший напротив, молодой, русоволосый. Протянул руку без двух последних пальцев:

- Земляк, я - из Вишневого, слыхал? Сергей.

- Конечно, у меня там друг живет.

- Кто, как зовут, может, знаю?

- Игорек Никитенко, художник.

- Ха! Конечно, он наш Дворец культуры расписывал. Его в Вишневом каждая собака знает. Ну, и меня кое-кто тоже. Я – по строительному делу. Ты его, кстати, давно видел?

- Давненько. Но он как в Киеве бывает, обязательно звонит. Прошлым летом на футбол ходили.

- Во-во! Он футбол любит, да мы вместе играли по выходным. В третьей школе, в «сетке».

Отвечал Сергею машинально, как на автопилоте, а из головы не выходила та интеллигентная по форме и не очень приятная по смыслу тирада стопроцентного на вид бандита, ну, в крайнем случае, опустившегося грузчика.

- Тихо, Серый! Не трепись! У нас руки длинные, запомни! – сказал Виктор своим неприятным скрипучим голосом, держась при этом за горло так, если бы оно болело.

Решил пока помалкивать. Не из упрямства, важно было разобраться, ни в коем случае нельзя в таких ситуациях пороть горяку. Со временем все выяснится. Пока же молчи, на ус наматывай. Главное, чтобы не сложилось впечатление, что ты их элементарно боишься, с другой стороны – корчить слишком бывалого, эдакого верхогляда, которому все по барабану, - тоже ни к чему. Мало ли что у них на уме. Ты же не знаешь, а вдруг разбоями промышляют, не только приворовывают, но и под чьей-то солидной крышей, не гнушаются мокрыми делишками. Хотя и не похоже, но перестраховаться стоит. Все же зря я с этим Толиком, мудаком первостатейным, так напился, душа нараспашку, домой потащил. Теперь выпутываться придется. Как мог, тянул резину, ждал, когда сами на разговор пойдут.

- Ты что молчишь? – просипел Виктор. - Немого лепишь?

- Да! – громко сказал я на манер артиста Никулина из фильма про бриллиантовую руку.

Посмеялись. Напряжение несколько спало.

- Кое-какие вещи надо будет спрятать у тебя в квартире дня на три-четыре. Да не бзди, дело чистое. Не бесплатно, конечно. В долю возьмем.

- Сколько?

- Триста евро.

- Мало.

- Называй свою цену.

- Шестьсот. У меня же транспортер имеется, «Ниссан-фургон». Так что – бензин ваш, идеи – тоже, колеса и хаза – мои. Не триста же евро они стоят, правда? Только одно условие: до субботы. Иначе моя мадам вытурят меня, а это не входит в мои планы.

- Транспорт – это хорошо, Толик говорил. Только учти, меня на бабки пока никто не ставил. Ты должен знать свою цену. За шестьсот, милый мой, покорячиться надо. Ты – сразу заглотнуть хочешь. Смотри, не подавись! Хозяйка твоя часто в разъездах?

- Две недели в месяц, и так – до лета.

- Как у тебя с соседями?

- Пока не знаком, не видел. Она говорит - бабули, в основном, божьи одуванчики, о чем мне с ними говорить, да и языка не знаю…

- Слушай, Журналист, Журнал! Хорошое поганяло: Журнал, а? – Андрей неторопливо достал из кармана «Мальборо», закурил. Пачку опять положил в карман, не стал оставлять на столе. – Здесь, если выжить хочешь, надо стаи держаться, одного замнут, кокнут где-нибудь в подъезде – и привет родителям никто слать не будет. Даже за город не надо вывозить, в лес там, как у нас. Впрочем, и там никто уже не ищет. На хер мы кому нужны! Тебе повезло, что к нам прибился, Толика знаешь, Серого. Считай, в лотерею выиграл. Мы тебя берем условно, с испытательным сроком. Говорю на всякий случай, чтоб знал: здесь халява не канает, понял? Пахать надо на колхоз, только тогда что-нибудь перепадет. И дисциплина! Учти, я с тобой мягко, но если что, поимей в виду! Завтра ночью будем брать товар, пойдешь с нами. И машину, конечно, чтоб готова была. Бензин компенсируем. Товар в сумках, складирован, но много, баулов пятьдесят. Поместится в твоей однокомнатной? Диктуй адресок.

- Деньги?

- Виктор с ребятами, как доставят, отдадут задаток – 200 евро, остальные – по реализации.

- Нет, мужики, меня не устраивает. Деньги попрошу сразу. Причем я к вашей реализации?

В комнате стало тихо.

- Ну ты, козел! – пропищал Виктор. – Что ты заладил как попка: деньги, деньги! Смотри, подавишься! – Он опять перехватил себя за горло, стал похож на провинциального певца, давшего вдруг «петуха». Но тон поубавил. - Сказано: после, значит, жди. Здесь – не в Союзе: сюда-то ты вошел, а вот как выйти – подумал?

Я решил идти до конца.

- Как хотите, только деньги - сразу. Тем более, как я понял, мы и дальше будем работать. Зачем же ссориться из-за каких-то жалких 300 евро? Вы подумали: я хозяйке своей тоже отстегнуть должен. Не «соточку» же, правда? Тем более, неизвестно, как она на это посмотрит.

- Дружище, ты явно наглеешь. Знаешь, здесь хамство не особо в цене, легко сбивается. – Андрей постучал перстнем о стол. – Что ж, мы платить тебе должны вдвое больше, чем ты этого заслуживаешь, да еще и вперед, до того, как?

- Тем более - с вами придется идти…

- Нет, парень, ты совсем меня слышать не хочешь! Что же мы тебе свои деньги сейчас платить будем, рисковать, а вдруг что-то сорвется? Ты же нам их не вернешь.

- Послушай, Журнал, так не бывает, - сказал Сергей. – Ты нас хочешь с лохами спутать. Мы нормальные ребята… Уступи сейчас, и у тебя здесь крыша нормальная образуется. Я тебе это говорю, как земеля твой, киевлянин, без балды, то есть.

Блин! Зачем мне вообще это надо, кто-нибудь знает? Дома, бывало, нищенствовал, бутылки сдавал, голодал, но не воровал и краденное у себя не держал. Нет, дожимать до конца, другого выхода нет.

- Тогда набавьте еще сто!

- Ну, ты и крахобор! Адрес диктуй.

Я вынул из бокового кармана куртки бумажку, на которой Любка записала мне наш адрес для памяти.

- Записывай…

- Тогда пусть приходит сюда часов в семь вечера, - подал голос тот «качок» в темном гольфе. Правильно?

- Толян, приведешь его! – прошипел Виктор.

- Вы сейчас сходите на Сентраль, купите у греков мешки для товара, из расчета по десять на брата.

- Не перший раз! – сказал Толик. – Які брать, там є по два, а є - по п*ять євро?

- По «пятерке», да, Андрей? Им же в Киев путешествовать.

- Не жлобитесь, берите те, что получше, которые не рвутся и вместительней! И вид – посолидней.

-Те, за два евро, итальяшки на таможне сразу в сторону откладывают, изучили нашего брата. – Серега подмигнул мне. – Андрюха! Пусть входящую ставит. Как без этого?

- Правильно! – просипел Виктор, держась за горло. – На обратном пути возьмете. Толик, поможешь Журналу стол накрыть.

- Из расчета на шестерых. Деньги у тебя есть, Журнал?

- Сколько надо?

- Да немного, в «сотню» уложишься. Занять? В счет будущего заработка?

- Займи.

- Что, совсем без бабла?

- Не рассчитывал.

- Ну, ничего, завтра отобьешь! Толян, вы же в «Лидле» отоваривайтесь, не на Пьяцца Дуомо!

- Хіба я вчорашній? На Дуомо одна пляшка вина коштує «сотню»! З випивки – може, у тих же греків, «Руську» взяти?

- Валяй. Она хоть и паленая, но в меру, зато дешевая. Там и возьмете «беленького винца»…

Я еще подумал: сколько же винца надо, чтобы эту братию упоить. Но когда Толик сторговал пол-ящика за 20 евро такой же «Русской», какую они пили в комнате, понял, что имелась в виду водка.

- Почему так смешно называете «белое винцо»?

- Дідько його знає! Це Андрій, він із Росїї, звідти приніс. У Москві, каже, всі так горілку называють.

- А «Русская» - откуда? Я ее лет десять как не видел?

- Греки самі її розливають. Підробляють, сволочі! Вона – з домішками, зараза! Макітра на ранок, як чугунна. Нічого не варить. Спочатку взагалі хворіли, температура піднімалась, потім хлопи взялися та й розбомбили їхню гуральню. Це ж треба, сім чоловік майже відразу копита відкинули, двоє наших. Так вони тепер по-божеськи її розводять…

- Так и та, при Советах, кстати, паленая была, ты что же, не помнишь?

- Я тоді пішки під стіл ходив.

- С какого года?

- 72-го. Пацан ще. Життя познущалось, тому й виглядаю на всі п*ятдесят. Уявляєш, з одинадцяти років у колгоспі! Потім і колгосп накрився. Подався до міста.

- В Черновцы?

- Спочатку до райцентру, в Садгору. Там полк кадрований, танковий стояв. Я ж сирота, не місцевий, з Сумської області, Недригайлівський район, може, чув коли? Після інтернату – подався до колгоспу, звідти – забрали до армії. Так в Садгору і потрапив, в учебку. Потім залишили добрі люди, спасибі їм. Ти сам служив?

- А как же! Два года после университета, лейтенантом.

- Двугодичник, так?

- Ага. В Овруче, под Коростенем. В мотострелковом развернутом образцово-показательном. После Чернобыля ничего не осталось, «пятно» накрыло, выселили и город, и полк… Так ты после службы – в Садгоре остался?

- Клімат сподобався. У нас, на Сумщині, такі морози люті, що ти! І люди там якісь не того, з придур*ю. Тут – нормальні, душевні. Там – самі ідіоти! Пропонували в армії «прапором», на всьому готовому. Так перебили якісь козли, гроші, кажуть, комусь заплатили. І мені треба було б. Та звідкіля вони?

- И за это деньги платят?

- А що ти думав! І одежа казенна, і їжа, і спиздити щось завжди можна. Сам знаєш, який у армії бардєль! Добре, хоч права встиг получить безплатно. Шофером устроївся, спочатку автобус дали. Зростом не дуже вдався, сам бачиш, ледве до тих ричагів діставав, стоячи їздив. Так реготали всі, і комісія, що приймала – теж. Потім – на приватний перевіз перейшов, коли оженився, переїхав до Чернівців, до тещі. У неї старенька «копійка» була, ну, довів до тями…