Geum.ru

… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   21
ГЛАВА 17. «А ЛУК-ТО ИГРУШЕЧНЫЙ, НЕНАСТОЯЩИЙ…»


Удивительно, какой не был уставший, а все у нас с Любкой получилось в лучшем виде, хотя опасения были. Давно и не мной замечено: если женщина любит ушами, то мужчина – мозгами. Если тебе, конечно, не двадцать лет, гормоны играют, и при виде любой представительницы противоположного пола туман застилает глаза. С возрастом, стоит перемкнуться чему-нибудь в голове, например, раздевая партнершу, увидеть темную полоску на внутренней стороне лифчика, как сразу же какой-то рычажок срабатывает, реле: нет и все тут! И как себя не заставляй, ничего не получится. Брезгливо, противно и вообще – одевайся, на фиг! Хорошо, я такой уставший был, все, как говорится, по барабану, лишь бы меня никто не трогал, больше никаких посторонних мыслей, даже глаза закрыл, когда она уселась сверху в своей любимой позе. А получилось, как раз, очень даже ничего, Любке, во всяком случае, понравилось, гарантирую! Она сразу же уснула у меня на груди, то и дело всхлипывая и постанывая, организм, конечно, не железный, сколько можно над ним издеваться!

У меня же – сна ни в одном глазу. Или из-за того, что кофе большую чашку выдудлил, в нашем возрасте, да еще на ночь – кто тебя умным назовет? Сердце выскакивает из груди, будто марафон какой бежал. Или марафон не бегут, а идут спортивным шагом? Черт его знает! Думал-думал, пока и сам не прикорнул. На спине вообще редко засыпаю, а тут побоялся ее будить, еще опять, не приведи господи, захочется ей, что буду делать? Так что лежал, не двигаясь, затаившись, разбирался с этим дурацким марафоном, пока не провалился в сон. Если бы не Любка, не известно сколько б и проспал. Она повернулась-перевернулась, надавила на грудь рукой, я и вскочил: блин, без двадцати два! А я до сих пор не одет. И машину греть, и минут двадцать ехать. Опять Андрей нагоняй устроит.

- Телефон взял свой? – пролепетала сквозь сон, когда я уже собрался дверь открывать.

Такая она, Любка. С ней ухо держи востро. А, может, и не спала вовсе? С нее станется. На улице – ни души. И холодрыга приличная, туман, воздух сырой, холодный и влажный. Днем в апреле здесь хорошо, солнышко, до двадцати градусов, а вот ночи – прохладные. Ноги плохо слушаются. И то сказать: в такую погоду, на ночь глядя, ну кто тебя умным назовет? Ребята ждали на улице. Андрей, как самый главный, сел рядом, остальные теснились на заднем сидении. Сразу почувствовал стойкий запах перегара вперемежку с дешевым одеколоном и табачным выхлопом. Терпеть не могу этот затхлый дух опустившихся, давно не знавших женской ласки и ухода, мужланов! И странное дело – захотелось в нашу с Любкой тепленькую, уютную квартирку, под одеялко, накрыться ее грудью третьего размера и блаженствовать до самого утра в тепле и уюте.

- Ну, как, Журнал, помирились? – спросил Андрей.

- Да так, будто бы. Не знаю, надолго ли…

- Що, пару палок довелось кинуть цій курві?

- Не без того.

Все рассмеялись.

- Сейчас – направо, Журнал. – Андрей сверял путь по замусоленной, местами разорванной карте. – Там такой тупичок должен быть. Мусорники, типа свалки. И два контейнера, недавно притарабанили сюда, наверное, с пломбами еще…

- Около мусорника, вечно нам не везет! – прошипел Виктор. – Дрянью всякой дышать!

- Ничего, работать будешь быстрей, чтоб раньше закончить.

- Стимул, ети его в корень!

- Во-во!

- Ты уверен, Андрей, что правильно повернули? Что-то нет здесь ни фига.

- А ты еще раз – направо, у того деревца. Во, фарой посвети! Видишь, за развалинами, желтеет, родимый. Давай, в темпе! Серега и Толян – наверх, а мы внизу будем. Ты машину спрячь за стеной, мало ли что, мы мешки лучше перетащим туда.

Вот что значит – слаженая и дружная команда! Все отлажено, отрепетировано, если раньше, по-первых, на один контейнер вся ночь уходила, то сейчас управились часа за два с половиной часа.

- Ну, что, Журнал, дуй за машиной, будем шабашить!

Именно это меня и спасло. Начало драки и захвата, собственно, я не видел, так как успел уйти за угол и уже обогнул забор из красного кирпича. Из-за этой же стены недостроенного дома, только с противоположной стороны, выскочили какие-то люди, показалось, с автоматами наперевес. Хорошо, я не успел повернуть ключ зажигания, нажал на кнопку стеклоподъемника. Шум за стройкой усилился. Неужели полиция? Осторожно вышел из машины, прячась за стеной, прошел немного вперед, до поворота.

Жуткая картина открылась передо мной. Человек шесть или семь в темных комбинезонах с бейсбольными битами избивали ребят. По сути, уже добивали, те лежали на земле, не в состоянии подняться. Отсюда, из-за стены мне было отчетливо все видно, - никакие ни полицейские, а бандиты, приехавшие сюда на Джипе, развернув его фарами на контейнеры, метелили наших. Страшные удары разносились гулким хрустом в ночи. Клянусь, казалось, я слышал, как лопались и трещали человеческие кости. Наконец, заставил себя повернуться, побежал к машине. У меня было два варианта. На полной, врубив сигнализацию, проскочить вперед, мимо контейнеров, отвлечь внимание на себя, может, удалось бы кого-то подхватить, прежде, чем скрыться, используя внезапность. Пока они опомнятся, заведут внедорожник, оторвался бы на метров сто. Самое главное - отвлечь бандюков, добивавших ребят. Шанс хоть и призрачный, но все же… И второй вариант – осторожненько потихоньку сдать назад, не включая фары, и, вырулив влево, на параллельную улицу, слинять втихаря. Этот второй вариант я и выбрал. Конечно, теперь можно говорить, что струсил, бросил в беде и позорно удрал. Пусть так. Но тогда решали минуты, если не секунды, и что я один - против вооруженных битами, ножами и кастетами бандитов? Вызвать полицию, ведь у меня был мобильный телефон? Честно признаюсь, не догадался, даже мысль не возникла.

Я и Серому так сказал, когда они с Виктором выписались из больницы. У Серого – гипс не снят, рука на привязи, ключица сломана. Виктор пережил двойное сотрясение мозга, три операции, двигался, как на шарнирах и плохо соображал.

- Вы хоть знаете, кто это был?

- Румыны, по-моему, вздохнул Серый. – Может, молдаване.

- Нет, румыны, - просипел Виктор. – Я их хорошо знаю, когда-то в Констанцу ходили, стояли там по две недели. Нет хуже народа. Выследили, суки и подсекли!

- Я слышал, итальянские власти их собираются вывезти всех на хер отсюда. – Сергей протянул мне зажигалку. – Помоги, брат, прикурить и то не могу сам. Да еще ветер…

Я поспешно взял у него разовую дешевую зажигалку, из тех, что греки бесплатно в каждый блок сигарет кладут, в качестве бонуса, если берешь весь блок.

Встретились на каком-то пустыре, у загороднего кладбища. Наши лежали в общей могиле, на участке, где итальянцы хоронят собак. Сергей с Виктором привезли деревянный крест с выгравированной небольшой латунной табличкой: «Здесь похоронены гражданин России Андрей Агеев, граждане Украины Петро Скиба (м. Рівне), Анатолій Коцюрба (Чернівці)». Вкапывать пришлось одному, земля полумерзлая, поддавалась с трудом. Достали поллитровку, налили три разовых полстакана, разломили хлеб, положили на могилу, под крест.

- Помянем наших, мужики! – Виктор поднял стакан. – Земля им пухом.

Я поднес стакан к губам Серого, подождал, пока он неумело выпил, разливая водку.

- Не знал даже фамилий, вот довелось познакомиться на кладбище, когда они в земле лежат. Никогда не подумал бы.

- И в «дурня» перекинуться не с кем. Даже один на один, так у Серого рука в гипсе, сдавать не может.

- Да гипс-то скоро снимут, а их не будет больше. Скоро месяц, как их нет, а снятся каждую ночь. Ты что молчишь, Журнал?

- А что мне остается? Надо было машиной на них наехать, раздавить хотя бы одного гада. Или полицию вызвать. А я – смылся позорно, струсил.

- Что теперь говорить…

По тому, как не возразили, хотя бы для вида, не успокоили, понял, что виноват и прощения от них мне не будет. То есть, как? Можно и водку с ними пить, и в карты, даже делишки какие проворачивать, но в их глазах я всегда останусь виноват в смерти ребят. Да и сам я, в душе, чувствую себя паршиво. От них можно смыться куда, не встречаться, переключиться на другое, но от себя-то – куда смоешься? То-то.

- Ты куда сейчас, Журнал?

- Да в село свое поеду. Домой, то есть, к Любке мне теперь нельзя, полиция каждый вечер наведывается. А вы?

- К себе, куда ж еще. Ну, будь здоров, заходи, если что, по свободе.

- И Киеву, когда писать будешь, привет передавай.

- Пока, мужики!

Нет, не простят. И здесь, на могиле, я им неприятен. Позвали, чтобы крест вкопал, сами не могут, тяжело после госпиталя. Ну, что ж, так и надо, значит, и это придется пережить. Запиликал мобильник. Любка. Соскучилась, сучка?

- Милый, привет, это я.

- Слышу.

- Что такой грустный? Где ты сейчас?

- На кладбище.

- О, господи! Встречался с ребятами?

- Да, они ушли.

- Злятся? Грешат на тебя?

- Да нет, вроде.

- Милый, поверь, ты ни в чем не виноват.

- Хорошо, считай, уже поверил.

- Ты не хочешь сегодня меня навестить, я так соскучилась?

- Можно. А денег дашь?

- Конечно, как в прошлый раз.

- Тогда жди, после восьми буду.

- Жду!

Такие вот дела, значится. Я теперь за башли ее дрючу. А что, ловко устроился. После той ночи полиция шерстит ее квартиру регулярно, каждый день приезжают, меня ищут. Просто ума не приложу, как они вычислили, и фамилию, главное, знают! Сначала думали, что связано с ночным нападением и контейнерами, только после выяснилось, что их интересую я в роли невозвращенца и нелегала. Умора! Первый раз чуть с ними на лестнице не столкнулся – они выходили от Любки, а я только во двор заехал. Хорошо, мотор успел заглушить. Но и они не крутились, ушли сразу. Любка бледная, с порога:

- Тебя ищут, только что приходили!

- Видел.

- Что у вас там стряслось?

-Ребят побили здорово, бандиты какие-то. Чудом улизнул, нагрянули, когда пошел за машиной.

- А что с ними?

- Битами избили, лежать там остались…

- Так чего же ты стоишь? Погнали туда! Полицию вызвал? «Скорую»?

- Нет. Что я скажу – ни адреса, ни фига не знаю. Да и сказать-то как следует не могу. Му-му!

- Поехали быстро, не теряй времени! Я только свитер и брюки надену, иди, заводи машину!

Когда подъехали к тому месту, там было светло, как днем. Два медавтобуса, пронзительный свет фар, санитары с носилками, полицейские.

- Ты оставайся в машине, я сама поду гляну.

- В своем уме? В свидетели хочешь добровольно записаться? Начнутся вопросы-допросы. И так уже приходили домой. Им ничем не поможешь, а себе только навредишь…

Думаю, и Любка на меня затаила. Во всяком случае, сама сказала, чтобы убирался к едреней фене. Нет, внешне у нас с ней по-прежнему. Вот только отдалила от себя, отселила. Раз-второй в неделю перепихнуться зовет, но и только. И квартиру мне нашла – в пригороде, электричкой минут сорок пилять. Что значит – квартиру? Комнату снимаю у одной русскоговорящей, они с Любкой где-то пересекались в Союзе – то ли еще в Донецке, то ли в Москве. Неважно, в общем. За первые три месяца Любка ей заплатила, 600 евро. Потом, говорит, сам будешь оплачивать. Так что вопрос денег для меня с каждым днем встает со всей определенностью. Есть, конечно, какие-то наметки.

«Граждане Украины, России, прочих стран СНГ! Не делайте глупостей, никуда не уезжайте из своих стран. Как там ни хреново, а все же не сравнить, например, со здешней Италией!». Ну, и дальше, в таком же роде. Это я такое обращение к соотечественникам продумываю про себя, когда совсем горько и невыносимо на душе становится. Не знаю, зачем это делаю. Ведь нигде озвучить не удастся. На сцене сейчас не выступаю. Разве что послать в какую-нибудь газету, типа киевских «Фактов», а лучше – в «Бульвар», там когда-то со мной интервью печатали. А что? Хорошая идея. Письма с того берега, как Бунин когда-то или Набоков. Уже не помню. Врезку можно предпослать, напомнить читателям: мол, так и так, был когда-то такой русскоязычный бард, живший в Киеве, ВолодИнька Беззубов, волею судеб оказался по ту сторону рая, с ним встретился наш корреспондент. Всю правду-матку рассказал бы, все, как есть, чтобы такие дурни, как я, думать не думали рвать когти из Киева. И про ребят рассказал бы, которые на собачьем кладбище лежат, и про контейнер, и про водку паленую, и молдаванок, и Любку, и про себя - подумать страшно, куда я скатился, в какую пропасть.

Я часто думаю: ну почему мне так не везет с бабами? Всю жизнь. Последовательно. С каждой новой – больше, чем с предыдущей. Я ведь по сути своей, можно сказать, нормальный чувак. Как сглазил кто меня на них. А кто ты, собственно, есть?

Типичный киевский, что называется, раздолбай. Ну и что? Не подлец же, не подонок какой, слово всегда держал, обещал только то, что мог выполнить, умел дружить, подавал надежды. И к ним относился, вроде, неплохо, старался не унижать, не обижать понапрасну. И всегда из-за баб нарывался на неприятности. Хоть и любил их, а расплата все равно не заставляла ждать. Это при том, что, в принципе, - не подличал, жить старался честно по мере возможностей. Сочинял - больше для себя, боготворил Окуджаву, любил Высоцкого, других бардов. Любил свой Киев с его маленькими уютными сквериками и фонтанами, родной Печерск, угол Кутузова и Копыленко (бывшая Петра Могилы), Пархоменко и Бессарабку, переполненный стадион, когда «Динамо» тренировали Маслов и Лобановский, и негров еще не было в команде в проете. И киевлянок - самых красивых в мире барышень, знающих толк и в борщах, и в любви до рассвета, - лбил. Небо киевское над Пассажем, Пущу-Водицу, когда там можно было еще собирать грибы, ходить на лыжах и заделывать шашлык. И Днепр, и приток Десны, и центральный пляж, и Довбычку, и «венецианский» мост в Гидропарке. То есть, жил, как все. Чего же судьба так ко мне несправедлива? За что мсит мне в лице рассерженных женщин? Я-то в чем виноват, что всех их любил?!

Так о чем это мы? Хлебни, чтобы вспомнить, красненького. Кстати, а можно бухать у них в электричке? А, ерунда! Завернем в газету, и будем пить маленькими глоточками. Откуда это – бутылка, спрятанная в газету, электричка - где-то когда-то было… Твоя беда – у тебя все уже в жизни было, ничем не удивишь. Мотивация к жизни как в Союзе пропала, так и с концами. А, пошло оно все! Лучше напой негромко, про себя, какой-нибудь мотивчик, из прошлой жизни. Чтобы с ним вязалось какое-то приятное воспоминание. Как однажды в Париже, когда с одной девушкой ехал в электричке, только не киевской и не итальянской, а французкой. И было тогда тебе всего тридцать девять лет! А ей? По-моему, лет на восемь-девять меньше.Идеальная разница! Да кто его знает, что такое эта идеальная разница? Вам было хорошо тогда, почти идеально. Это правда. Потом ты часто хвастался друзьям: мало кто может сказать, что был в Париже (тогда, в 1990-м). А еще меньше - тех, у кого случился роман в Париже. Да, был роман. Можно и с большой буквы? Валяй: Роман! Париж обрушился, оглушил, всем своим неистовым стремлением к жизни. блеском, Сразу же, в первый миг, когда улизнули вдвоем под благовидным предлогом, якобы менять доллары на франки, сразу поняли, что попали в самое «яблочко», безошибочно, точно, тютелька в тютельку в самый центр мишени - в этот ритм. И это – их город, где они запросто могли бы жить долго и счастливо. И что впереди – целых две недели в этом залитом июньским солнцем городе. По парижским бульварам плыла летняя дымка, цвели каштаны, незнакомые люди, спешащие навстречу, улыбались и по-дружески кивали. Город их ждал и принял! И вот они, пьяные от вина, Парижа, своей любви и абсолютной свободы куда-то едут в электричке, в ночь. Вот тогда-то и оказалось, что пить из горлышка здесь нельзя, надо бутылку в бумагу заворачивать, и кто-то им в промежутке между поцелуями протянул французкую газету, научил, и они, оглянувшись вокруг, увидели, что многие в этой электричке почитывают периодическую прессу, заговорщицки подмигивая им. Никак не могли вспомнить начало песни Булата про новогоднюю ель. И чем больше прикладывлись, тем меньше шансов. Толкали друг друга, сердились, снова целовались, потом пили, но первые две строки никак не вырисовывались из тумана. Наконец, она вспомнила, и они замугукали:

Синяя крона, малиновый ствол,

Звяканье шишек зеленых.

Где-то по комнатам ветер прошел:

Там поздравляли влюбленных!

Где-то он старые струны задел -

Тянется их перекличка…

Вот и январь накатил-налетел

Бешеный, как электричка.

Вот откуда все это - из Парижа, из того старого, давно позабытого романа. Где та женщина сейчас? А где ты сам? И только Булат Шавлович помнит про всех.

В такой расслабухе можно проехать свою остановку. Легко! А мне этого делать сегодня нельзя. У меня, можно сказать, ответственное дело. Не на сцене, на новом поприще. Семен когда-то говорил, что если человек талантлив в чем-то одном, то он будет талантлив во всем. Что ж, сегодня и поглядим. Пока можно немного расслабиться, пилить целых шесть остановок, оказывается. Я хорошо запомнил название, единственное из всех, выбитых на стене вагона, из двух длинных слов, причем – через дефис. Днем, когда вез в сторожку велосипед и реквизит, засек время – сорок пять минут от Миланского вокзала. Да от дороги – шесть киометров. Сейчас – половина одиннадцатого, так что, наверное, спать укладываются.

Интересно, сколько будет там зрителей? А, пустяки, не все ли равно! Главное – уверенность, как на сцене, ни о чем не думать, кроме песни, которую поешь. А у меня сегодня – целая ария! Не ария, а армия! Нет, армия – совсем другое. Понимаешь, армия – это когда бинокли, приборы ночного видения, автоматы, пулеметы и пистолеты. Ну, допустим, бинокль и прибор ночного видения я достал. А все остальное – откуда? А хорошо, чтобы пистоль был, а? А то как неарданталец какой, с копьем наперевес. Не с копьем – с луком. Как Робин Гуд, вот кто! Однако, ВолодИнька, кончай бухать, хватит уже. Ничего, знаешь, на велосипеде – свежий воздух, все такое, быстро отойти можно, проветриться. « На свіжому півлітрі», как говорил Толян. Вот кого жалко, блин. Прости меня, пожалуйста, Толик! Сука я такая, и нет мне оправдания! И ты, Андрюха, и ты, Семен! Если сможете. Да не реви ты, и так все косятся! Тебе же нельзя привлекать внимание. Может, догадаются, опрашивать будут всех, кто ехал в вечерних электричках. Да, скажут эти бюргеры, заметили немца одного, у него бутылка в немецкую газету завернута, он к ней прикладывался все время, что-то лепетал и плакал, размазывая грязь по глазам. Подозрительный тип!


Тянется жизни моей карнавал.

Счет подведен, а он тянется, тянется.

Все совершилось, чего и не ждал.

Что же достанется? Что же останется?*

А с немцем здорово придумал. Сначала под поляка хотел закосить, но потом, вижу: похожи больно – поляки, русские, украинцы – пся крев! А немцы – все же Европа, из другого как бы текста. Теста, идиот! Любка сейчас бы спросила: «Где ты так нажрался? Чего это тебя развезло?». Вот именно, бабы все одинаковые. Их, в первую очередь, интересует: где? Как будто, это имеет какое-нибудь значение. Больше их ничего не интересует. Правильно говорят: все болезни – от нервов, а все проблемы – от женщин. Не было бы баб – у нас и проблем не было. Ни одной. Кроме одной – где бы бабу найти. Ха-ха! О чем это я? Ах, да! Что под немца канаю. Очень хорошо. Их здесь не любят, впрочем, как и везде. Вот нация уродов! Все им мало – гребут под себя, как свиньи. Как, кстати, свинья по-ихнему? Штайн, кажется? Ни фига: швайн! Помнишь, в кинофильмах про фашистов: «Русишь швайн!». А что, разве неправда? Свиньи они и есть. Но сейчас не об этом. Надо будет, когда выходить, пару немецких слов вставить, для пущего антуражу. Бите, там, дритте всякое. По немецки: цацки-пецки, а по русски: бутерброд! Во-во, кажется, через одну – на выход! Ну, ВолодИнька, Беззубый ты мой, соберись, как перед атакой. А мы, брат, тоже из пехоты, а летом – лучше, чем зимой! С войной покончили мы счеты, бери шинель, пошли домой! Блин, бутылка-то как быстро кончилась, ноль семьдесят пять, кажется! Когда-то в детстве она казалась безразмерной, когда только-только начиналось все. Так, чудак-человек, тогда и день казался бесконечным! Каждый день – как жизнь. А сейчас – оглянуться не успел – дня нет. Только встал, а уже спать пора, вот что такое старость! Ну, все, по коням! «Бите, шеен!» - «Данке шеен!» Драгт наг ост, ети его в душу мать!


Х Х Х


«Итальянская полиция задержала бывшего гражданина Украины, который в маске и черном комбенизоне грабил фермеров на севере страны, Ломбардия. Грабитель был вооружен ножом и самодельным луком. Этого злоумышленника местная полиция выслеживала несколько месяцев. Выяснилось, что под маской современного ниндзя скрывался некто Владимир Беззубов, гражданин Украины, нелегально, без документов, находившийся в Италии.

«Человек в черном», как окрестили его местные жители, совершал нападения поздно вечером, выбирая дома и усадьбы, расположенные вдали от трасс и скоплений домов, чтобы его жертвы не имели возможности позвать на помощь. Врываясь ночью в дома, грабитель натягивал тетиву лука и под угрозой якобы отравленной стрелы, требовал на немецком языке деньги и ценные вещи.

Фермеры до сих пор пребывают в панике, переживают настоящий шок. В основном, пожилые люди, они боялись обращаться в полицию сразу, делали это только по прошествии трех-четырех дней, что существенно затрудняло поиск.

Все же полиции удалось выйти на след, когда началась погоня, грабитель, приезжавший к своим жертвам на велосипеде, не смог далеко убежать, так как к тому же пребывал в стадии опьянения. Он смог добраться лишь до заброшенной фермы, где его и настигнли стражи порядка. У грабителя изъяли воровской реквизит: фонарик, прибор ночного видения, бинокль, игрушечный лук со стрелами, комбинезон, в которых обычно тренируются велосипедисты и конькобежцы. На вопрос, что подвигнуло грабить мирных фермеров, бывший гражданин Украины Владимир Беззубов ответил: «С детства моей любимой книгой были «Приключения Робин Гуда».

(По сообщениям информагенств).


Киев, 2007-2008, 12 января.

Х х х