Geum.ru

… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   21

- Ну, как здесь делишки, брат?

- Да потихоньку, братишка. Чего желаешь? Может, кофейку с «Мартелем» тебе забабахать, после ужина, чтобы взбодриться немного?

- Гуд айдиа!

Я заметил, что английский мой после трехсот «кровавой Мэри» заметно улучшился. Правда, картавость легкая появилась. В лучшие времена, как подопью, всегда грассирую. Друзья знают об этом и легко распознают, в каком я нынче состоянии.

- Тем более, бар у тебя называется «пьяно бар», значит, все в стельку должны быть. Что такое «стелька»? Ну, как тебе объяснить? Короче, должны нажраться до усрачки. Набухаться, как сапожники. До потери пульса. Вдрабодан. Лыка не вязать. Когда человек мертвый, не стоит на ногах Ферштейн? То-то. Ты до которого часа, кстати, работаешь?

- Круглосуточно. Или – до последнего посетителя.

-Тогда я им и буду, не против?

- Что ты, почту за честь! Скоро девушки придут, ты как?

- Девушки – тоже фри?

- Ха-ха! Ценю твой юмор, но с ними - как договоришься! Послушай, Владзимир! Хочу угостить тебя одним напитком экстра-класс. Что ты все водку и водку? Не интересно! Сейчас попробуешь, окей?

- Только лед не бросай, ладно? Я простужаюсь легко, мне горло беречь надо. Я же в некотором смысле певец?

- Ты – певец? Как твоя фамилия – Челентано? Итс а джоук. Шутка такая. Споешь что-нибудь нам?

- Гитара имеется?

- Думаю, не проблема, в ресторане у ребят попросим. Там сегодня как раз оркестр играет. Готово, я все-таки лед бросил, ай эм сори, без него вкус совершенно не тот. Прошу!

- Ммм! Класс! Просто супер! Что это?

- Секрет фирмы!

Эрхард хорошо отработанным движением подбросил вверх и ловко поймал после того, как она несколько раз перекрутилась в воздухе, только что початую бутылку.

- Але оп!

После чего стал непринужденно и долго жонглировать тремя апельсинами.

- Ты в цирке случайно не выступал?

- Нет, я – картежник больше. В покер играешь? Нет? Хочешь, научу? Сколько дней у нас пробудешь? Ван найт? О, это очень мало. Нам будет тебя не хватать. Обратно обязательно только через Вену бери транзит. Вот и встретимся!

- Послушай, да что же это за прелесть такая?

- Джин с тоником. Слыхал?

- Только в книгах читал. Повтори, пожалуйста.

- Ван минит. Только не увлекайся, ладно? Больше двух порций не рекомендуется. Вэри стронг. Его вообще-то перед едой пьют, как апператив.

- Потрясная вещь! И пьется-то как легко!

- Зато потом ноги не идут, так что би кеафул.

- Давай, гитару неси!

Только когда петь начал, понял, как меня достало. Слова путал всю дорогу, сбивался. Хорошо, девушки, для которых исполнял, ни бельмеса. Нес какую-то лабуду, когда сбивался. В Вене – и так сойдет!

О степени загула можно судить по репертуару. Начал с чужых песен, да таких древних, и не вспомнить, когда последний раз исполнял, кажется, в бытность на фабрике, если не в газете. Например: «Слушай, Ленинград! Я тебе спою задушевную песню мою. Здесь проходила, друзья, юность комсомольская моя…». Пахмутова в ход пошла: «И в снег, и ветер…», «Под крылом самолета», «Бирюсинка». Ну, и так далее. Интересно, с чего бы такие «хиты», в общем-то, несвойственные, не пел их триста лет… Что это со мной? И слова, слова откуда-то возникли. Офонареть! И что удивительно: пел почти без запинки. Такое со мной раньше бывало, правда, очень редко.

Однажды летели на гастроли в Донецк, и в самолете мне понравилась стюардесса, подвыпили, и она попросила спеть Розенбаума «Я мальчишка несмышленый, голь и нищета». Слышал ее несколько раз, но не играл и слов не знал. Здесь же озарение нашло, спел легко, не задумываясь. Заставь на утро повторить – ни в жизнь! Так и сейчас. Когда дошел до песен Высоцкого, начал вдруг путаться. И Кукина - «За туманом» - и то умудрился переврать. Хорошо, зрители без претензий - двое-трое залетных не в ту страну, вроде меня, да стайка местных проституток, по всему видать, с венских окраин, нихт ферштейн в нашем деле. По-моему, остались довольны, концерт на дурняка послушали.

Эрхард прав: пить надо меньше. Сначала шло, как по маслу. Но ближе к полуночи сморило. Клетки, бедные клеточки несчастного моего организма, за три года жесточайшего воздержания от алкоголя с непривычки, видать, быстро и с охотой добровольно сдались в плен практически без сопротивления. Поначалу, наверное, в толк не могли взять: с какой радости хозяин решил гульнуть? Но вскоре, освоившись, стали требовать к себе большего внимания, видать, жажда совсем замучила. Так что мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы утолить их желания. Организм-то не железный, то и дело сигналы подает: кореш, остановись, я на подсосе! Да только кто его слушает? И бабы эти, гостиничные шлюхи, как ни втолковывал, что любая из них мне полагается бесплатно, только перемигивались и смеялись. И расценки у них – как с цепи сорвались! Сто евро за час! Пришлось сбегать к себе, за сертификатом. Так еще больше хохочут. Человек двадцать собралось, кто сок пьет, кто кроссворды решает в ожидании клиентов. А где их взять – ночь на дворе, да и место не шибко людное, в лесу, что называется. Им бы пораньше родится, да в бывший Союз, куда-нибудь в Жуляны ночью, когда там собирались энтузиасты со всего Киева, буфет и ресторан функционировали круглосуточно, от клиентов бы отбоя не было! Правда, евро тогда не ходили, да и с долларовыми купюрами запросто влететь можно, статья за валютные махинации очень строго соблюдалась. Слышал как-то, что до сих пор не отменили, действует, только подвести под нее никого не удается. Наверное, из-за того, что у всех долларов навалом. В баре, кстати сказать, и наши соотечественницы оказались – какой русский не любит быстрой езды! Одна из них – Татьяна – длинноногая худая вешалка лет сорока, с надменным и недовольным лицом, я таких терпеть не могу. Из Рязани, как оказалось.

- Слыхал, небось, у нас есть там грибы с глазами. Их едят, а они глядят. Так ты, мол, артист, на это не рассчитывай.

- В смысле?

- Какой здесь может быть другой смысл? Задаром тебе никто не даст, понимаешь? Это же заработок девочек, существует такса.

- Да ты послушай, Татьяна, мне в аэропорту, в «Сервис-центре» сказали: как пострадавшему пассажиру – выпивка и женщины бесплатно! Можешь у Эрхарда спросить. Эй, Эрхард! Хелло! Скажи, брат, выпивка у меня – фри? Ну вот, видишь. А женщины? Тоже? Ну, что я тебе говорил? Ты как, Татьяна, согласна? Нет, правда, пойдем, шикарный, доложу тебе номерочек, думаю, не пожалеешь. Отдохнем, как люди, я Мартини большую флягу возьму, орешков-фисташек, шоколаду, чего хочешь…

- Закажи, пожалуйста, кофейку с «Бейлисом» и пачку «Мальборо», лайт.

- Понимаешь, Владимир…

- Называй меня ВолодИнька.

- Окей. ВолодИнька, я с тобой и так бы пошла, бесплатно, но они меня завтра разорвут, не пустят сюда больше. Профессиональная солидарность, как у нас когда-то, круговая порука. Так что, соглашайся, семьдесят евро – и на час я твоя.

- Мне так не интересно. У меня товарищ есть, он поет: «Я в жизни на шлюх денег не тратил!».

- Не хошь, как хошь. Иди в свой сервис-центр, пусть тебе там бесплатно дают, держи карман!

Часа в два ночи все как-то рассосалось, девицы разошлись неизвестно куда, бар опустел, даже Эрхард прикорнул у телевизора. Две телки, если можно их вообще так назвать, страшные как война, но там полумрак – глаза выколи, не разберешь ни фига, меня, тепленького, и подсекли на раз. И где мои глаза только были, впрочем, в таком состоянии не бывает некрасивых женщин. Утром рассмотрел на свежую голову: ели-пали, тушите свет! Почти сразу протрезвел. А ночью – все по барабану! Та, что посмелее, длинноногая, лицо кислотой ошпаренное, как потом выяснилось, поставила условие:

- Берешь много выпивки, фрукты, конфеты - вдвоем согласны до утра с тобой, фри.

Эрхард, когда у него заказывал, шепнул:

- Будь поосторожней с ними. Тотал контрол! Документы, билеты, деньги держи все время при себе. Про них здесь много чего болтают…

Поэтому первым делом, как зашли в номер, барсетку перепрятал. Утром долго вспоминал, куда ее засунул, чтобы эти бляди не нашли. Оказалась на самом видном месте: в туалете, за телефоном, провалялась всю ночь. Так что спионерить ее никакого труда не составляло при желании. Все, слава Богу, на месте. И деньги, и документы, и билеты, даже ключи от киевской квартиры и «гольфика», который где-то сейчас мокнет под киевским дождем на стоянке международного аэропорта «Борисполь». Прощай, «гольфик»! Когда теперь свидимся? И свидимся ли вообще? Голова кружится шибко, остаточные явления ощущаются, при том, заметьте, что выпивка качественная, не паленка какая.

Вспомнил: вчера, когда кувыркался с ними, обнаружилось, что у меня, оказывается, кровать специальным устройством оборудована. Чтобы засыпать быстрее, особенно когда бессонница. Я, конечно, не додумался, телки показали: внизу прорезь специальная, монетку бросил, сама качаться начинает. Остановилась минут через десять – бросай монетку. Всю мелочь так, от не фиг делать, растрынькал. Зачем, спрашивается, если и без этого прыгали до потолка? Зато нахохотались – до слез. «Так нечестно, - кричали, - тебе кровать помогает!». – «А что же вы хотели? Вас двое, я – один!».

Глянул на свою физию в зеркале – людей в лесу пугать. Голова болит, выть хочется, не поймешь - то ли после вчерашнего, то ли после драки в профилактории. Какой драки? Просто тюльки тебе выписали – все дела. Остаточные явления – налицо. Или - на лице? И не только – тошнота и самочувствие, будто по тебе асфальтным катком проехались. Другое беспокоит: стоит в тишине прислушаться, возникает где-то рядом, вверху, неприятное не то шуршание, не то жужжание. Сначала подумал: обои в номере плохо приклеены, отходят, или таракан какой скребется. Проверил несколько раз: ничего подобного! Санитария и чистота - на высочайшем уровне, не профилактории бориспольском, чай. Здесь - все стерильное. Выходит, в голове у меня шуршит, что ли? После того, как садонули те пидары.

Да, состояние – могло быть и лучше. Завтрак, конечно, пропускаем. И времени в обрез, и в таком виде в ресторан – людей только пугать. Соку и в номере можно попить. Может, чего покрепче? Нет, блин, доберешься до Милана, там отпразднуешь. Ван минит, плиз! Сегодня же у меня день варенья, полтинник! Нет, друзья мои, просыпайтесь, не хрен спать, повод знатный, никуда не денешься! Сам Бог велел сегодня с утра выпить – пятьдесят лет человеку. Спасибо, что дожил, ВолодИнька!

И только их растолкал, в номер стучат – пора в аэропорт, микробас уходит! Так что, девчонки, считайте, вам крупно повезло, не пришлось выпить в шесть утра в честь моего пятидесятилетнего юбилея! Если бы времени побольше, я вас и трахнул, как положено, в такой-то день. Ну, ничего, будем считать, еще не вечер! Да не так, как вчера, по пьяни, елозил бездарно, а бодренько, как бывает иногда с утреца, когда мужик просыпается с желанием, упругостью, мотивацией – не попадайся под руку! Или под что другое. Может, и хорошо, что так. Им надо всю дорогу мордуленцию газетой закрывать. А где столько газет набрать, в такую рань? Они, наверное, только печатаются.

Правильно, что стакан вискаря в гостинице жахнул - совсем бы раскис от утренних неприятностей. В Милане, оказывается, забастовали авиадиспетчеры, все рейсы на сегодня отменены. Это ж надо! Если не повезет, на родной жене триппер поймаешь! Все, граждане, приехали, конец! Куда ж мне теперь? Снова в «Сервис-центр»? Там девушка другая сидит, смотрит подозрительно, «должно быть, не спала».

- Донт ворри! Ю вил гоинг ту Франкфурт! – выдала, наконец, после получаса поисков в Интернете. – Энд фром Франкфурт ю вил го то Милано!

- Да вы что, совсем обалдели! На фиг мне ваш Франфурт? Может, здесь лучше останусь? В своей гостинице, в своем номере? Только талончиков побольше проштампуйте! Бассейн там, сауна, питание, выпивка, само собой, ну, и про девушек на этот раз не забудьте! Не то, понимаешь, неувязка получается – не соглашаются удовлетворять меня на дармовщинку!

Или ничего не поняла, или не удосужила. Протягивает молча тикет.

- Рейс на Франкфурт – через час двадцать, гейт, екзит, в общем, по знакомому стандарту.

- Хэв ю э лагидж?

- Вера с Сенькой! Май лагидж гоинг директ ту Милано!

-Окей!

И вся любовь! Вперед на Франкфурт!

Летели каким-то суперовым «Боингом». Самолет огромный, народу – человек пятнадцать от силы. Чуть больше часа лету. Сервис – твою дивизию! Покормили горячим, кофе, чай, горячий шоколад, пироженое-мороженое. Ну, и, само собой, выпивка знатная. Я теперь, не будь простофилей, сразу джин-тоник заказал. Стюардесса – модельной внешности баба, ноги – от коренных зубов. Зубы же – с рекламного плаката стоматологической поликлиники, что у нас на Лукьяновке висит, возле Львовской площади. Не нашей, конечно, социалистической стоматологии, от которой я сразу в обморок падаю, - другой. Как от нее пахло! Я сразу пожалел, что она не присутствовала вчера в нашем баре и не могла слышать замечательную песенку Булата Шалвовича «Плачьте, дети, умирает мартовский снег!» в моем исполнении. Давно, надо сказать, мне так не аплодировала публика. Чем черт не шутит, может, Европа Беззубова оценит? А что? Поеду на интервидение в Хельсинку. Вот, блин, баба какая, глаз невозможно отвести! «Кому-то ж эта женщина дает!». Да, если бы слыхала меня вчера, голову на плаху кладу, она, а не те две прошмандовки, была бы удостоена приглашения в номер. Такие мысли, как лошади пьяного ямщика, разбегались в моей голове после второй порции джина с тоником.

Нет, ребята, как она на меня смотрит. И улыбается. И птичка вылетает? Запросто! Вылететь! Может! Придерживай ее, птичку эту, чтобы не опозориться! Перед посадкой подошла ко мне:

- Мэй би, кофи, виз коньяк?

- Есть немного! – гордо сказал я.

Она аккуратно протерла какой-то влажной и на диво ароматной салфеткой столик, вторую салфетку дала мне. После нее – руки, как помытые и свежим питательным кремом намазанные. На тонком позолоченном подносе вынесла фигурный фужер тонкого стекла с прозрачной, благородно замшевого цвета, жидкостью и маленькую чашечку ароматного дымящегося кофе.

- Ваш «Эннеси» и «Эспрессо», сэр!

- Вера с Сенькой! Ту дэй ай хэв а бездэй.

- Риали? Конгретьюлейшн!

- Вера с Сенькой!

- Вотс йо нейм?

- ВолодИнька! Энд йор?

- Хелен.

- Вы немка?

- Но, чешська. Раша?

- Йес. Бат фром Юкрейн.

- Ескьюз ми, плиз, ай маст го. Вейт фор сирпрайз, ван минит, плиз.

Чешка! Во, дела. Я-то думал, там у них все такие эсэсовки престарелые, как та, что в пражском аэропорту мне попалась. Ну, что, старик, предлагаю тост за тебя! Или – за себя? Как правильно? За нас с тобой, в общем! Ну, будь! Обязательно буду! Неплохой ты, по сути своей, парень! Согласен. Удачи тебе!

Здесь и Хелен появилась.

- Мсье! – От волнения почему-то перешла на французкий. – Слушайте радио, сейчас к вам командир корабля обратится!

Сама быстро смоталась, в конец самолета. И, действительно, через некоторое время в репродукторе раздался шум и треск, какой бывает обычно перед включением, и хриплый голос произнес по-русски:

- Внимание! Говорит капитан корабля! На борту нашего «Боинга» авиакомпании «Люфтганза» находится пассажир ВолодИнька, фром Раша Юкрейн, у которого сегодня день рождения. От имени экипажа и пассажиров поздравляем его и желаем всего только самого лучшего и успешного полета! Хэппи Бездей!

Поздравлял меня на трех языках – русском, английском и немецком.

- В честь нашего гостя исполняется песня «Калинка»!

Здесь Хелен возникла с букетиком цветов и кульком, в котором я успел разглядеть несколько бутылок виски.

- Итс ауер презент фор ю!

- Сенкью вери мач, тише, девушка, не плачь!

Чувствую, вот-вот разрыдаюсь. Выпил, во-первых, много с утра, во-вторых, не так часто меня поздравляют на высоте 10 тысяч километров, да и на земле – тоже. В-третьих, ко мне, скажу вам, мало кто по-человечески, по-людски в этой жизни относился. Предавали не однажды – и друзья, и собутыльники, и женщины, которых любил. И даже – родина, которой на верность присягал и обещал защищать до последней капли крови, и та, сука, предала! Не то, что ласки – доброго слова ни от кого не дождешься. В нашем кругу – большая, знаете ли, редкость. На хер послать, интригу, сплетню запустить, подлянку какую, в ментуру по пьянке залободать и там отпиздить до полусмерти, потом на работу сообщить, телегу накатать – это запросто. А чтоб вот так, по-человечески, с пониманием, доброе слово, да что там, просто нормальное отношение – это ни в жизнь! Я, может, и линяю из-за этого. Надоело улыбаться сквозь слезы, когда тебя всю жизнь ногами пинают. И – пожалуйста, не где-нибудь, а в самолете, на высоте десять тысяч метров! Вот уж, действительно, нежданно-негаданно. Маму покойную вспомнил, батю покойного. Вот бы порадовались, если бы услышали, как меня лично капитан и экипаж роскошного «Боинга»-767 с пятидесятилетием поздравляют! Да, жаль, стариков, не дожили. Увидел, хоть и сквозь туман, но ясно и светло - матушку, голос услышал, интонации знакомые, полтавско-кировоградский суржик: «Вовка, поосторожней там за границей, тебе уже не двадцать лет, не тридцать даже…» И взгляд, полный укора, жалости, тревоги, любви.

Аккурат, в эту минуту посадку объявили в аэропорту «Фрапорт», город Франкфурт. Раньше говорили «Франкфурт-на-Майне», теперь просто – Франкфурт. Обвешенный, как новогодняя елка, подарками, сувенирами и пакетами, с букетом цветов, поспешил вперед, к выходу. С Хелен прощались, как родные. Чмокнула меня в щеку. Командир корабля лично вышел пожать руку. Приятно, черт возьми!

Кому во Франкфурте довелось бывать, в курсе, что здесь – крупнейший аэропорт в Европе, второй, после британского «Хитроу», лишь немного уступает чикагскому. Смотришь в иллюминатор – страшно становится: самолеты, как мухи, как твои комары, роем вьются, садятся и взлетают, взлетают и садятся, чуть ли не каждые десять-пятнадцать секунд. Территория – за год не обойдешь! Автобусы-«шатлы», бесплатные, ходят, сорок минут в один конец. И монорельсовая дорога внутри аэропорта, поезд такой суперовый, на автоматике перевозит пассажиров из одного терминала в другой. Мне его порекомендовали взять, чтобы добраться до «Сервис-центра», представляете? Очень на наше метро похоже, только чище намного, как у нас в Киеве когда-то. Не сейчас - раньше, при Советах. Но что самое потрясное – без машиниста. На автопилоте, туда-сюда по колее, все на автоматике. До чего техника дошла! Можно в полной мере постичь смысл анекдота, когда японец на вопрос русского, на сколько лет они отстали, отвечает: «Навсегда!». Да, этот аэропорт во Франкфурте очень трудно спутать с нашим, бориспольским.

Напрасно, наверное, столько выпил в самолете. Да и не жрал ни фига. Голова совершенно отказывается работать, тошнит, спать охота, глаза – будто кто песка насыпал. Эх, сейчас бы в тот профилакторий, венский! Прежде, чем стать на такую же, как в Праге, бегущую дорожку, решил подкрепиться кофе, благо баров и забегаловок здесь – на каждом шагу. Заказал пятьдесят коньяка. Расплачиваться пришлось своими кровными долларами. Подумал: интересно получается – три страны проехал, ни копья пока не потратил. Вынул из барсетки двадцатидолларовую бумажку, получил пятерку с мелочью сдачу. Выпил залпом свой коньяк – небольшую рюмочку, только запил кофе, как прихватило, думал не добегу! Хорошо, напротив, раньше заметил, заветная буква «М» с нарисованным джентльменом в шляпе, едва успел. Вывернуло капитально, со всем принятым вчера включительно. Видимо, с непривычки организм взбунтовался. И то сказать, сколько времени не знал алкоголя, отвык. Ничего, приятель, привыкай, перерыв кончился.

Ожидал, полегчает, но, когда опять вернулся в бар, допивать свой кофе, заметил, как дрожат руки, когда чашку подносил к губам. Упадок сил капитальный. Может, впихнуть в себя какой рогалик? Вон все жуют их, горячие, с пылу, с жару. Нет, пожалуй, не полезет. Один чувак в очереди к стойке за выпивкой здорово напомнил мне Серегу Галуненко из ТЮЗа, товарища по несчастью, изгнанного, как и я когда-то за невинные песенки. Этот – в очках только, а так – вылитый Серый. Особенно в профиль. За столиком увидел Юльку, с которой расстались третьего дня в ресторане бориспольского аэропорта. Как она-то здесь, во Франкфурте, оказалась? А как же Карловы Вары? Подошел к ней сбоку, кричу:

- Юлька, едрена вошь, здорово! Тебя как сюда занесло?

Оглянулась, - и вовсе не Юлька, какая-то мымра облезлая, хоть и блондинка, черные усики над верхней губой пробиваются. Блымает на меня испуганно:

- Ескьюз ми?

- Миль пардон, - говорю, - сходство поразительное.

Потом, когда сел опять на свой высокий круглый стул у самой стойки, Семена узрел, он доел как раз свой шницель, рассчитывался с официантом.

- Семен, бляха-муха, здорово, говорю!

А он, оказывается, с бородой, и, понятно, не Семен.

Гляжу, обслуга на меня вылупилась. Что-то им не понравилось. То ли слишком громко я разговаривал. Говорю одному:

- Понимаешь, думал друга встретил, обознался! С тобой такого разве не бывает?

Улыбается, идиот, головой качает. «Не бывает, значит!».

- Ну и мудак!

И бармену, через голову:

- Эй, приятель, повтори, пожалуйста!

Очередь вся в мою сторону развернулась. Тихо стало, как в склепе. Да в этом баре явно электричества недостает, вот в темноте-то и можно обознаться. Бармен, что характерно, на меня – ноль внимания, фунт презрения.

- Я говорю: коньяк мне повтори, шеф! Пошевеливайся, спишь на ходу.

Да, немцы есть немцы. Культура обслуживания – нулевая. Придется самому рюмку отнести. Эх, голова-два уха, да если бы ты знал, как тяжело мне сейчас, после всего выпитого и оставленного в сортире вашем дурацком, да после бессонной практически ночи с двумя прошмандовками с венских окраин, да с пробитой головой! Как там? Голова отвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по седой траве! Ну, не гениально ли? По седой траве! Это покруче твоего Евтушенки будет. «Ел тушенку – вспомнил Евтушенку!». Кто сказал? По-моему, Межиров или Семен Кирсанов - кто-то из них. Тоже – гениально! Блин, дадут здесь мне выпить? Может, сомневается в моей платежеспособности? Дурень немецкий! По-немецки: цацки-пецки, а по-русски – бутерброд! Вот и все дела, ха-ха! Ну, ничего, я сейчас сотенную из бумажника достану, посмотрим, как реагировать будешь!