Geum.ru

Мегаполис в зеркале

Вид материалаМонография

Содержание


2.2. Социогенез, социализация и преступность
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   25

2.2. Социогенез, социализация и преступность


2.2. Социогенез, социализация и преступность

Хаос и порядок, чистота и скверна, дикость и культура, варварство и цивилизация – эти и другие бинарные оппозиции амбивалентно отражают противоречивый процесс криминализации и декриминализации, отчуждения и освоения различных форм и направлений социального движения, его нормализации.

Так, любая смена старого порядка новым опосредствуется ритуальными бесчинствами, кощунственными поступками и разгулом преступности. «На Сандвичевых островах толпа, узнав о смерти царя, совершает все то, что в обычное время рассматривается как преступление, – жжет дома, грабит и убивает, а женщин оставляет публично отдаваться всем подряд», – пишет Р. Кайуа 22. На островах Фиджи после смерти вождя племена-данники врываются в столицу, чиня разбой и грабеж. В Гвинее грабежи продолжаются до тех пор, пока не будет провозглашен преемник покойного. Тогда считается, что опасная фаза миновала, наступает новое царствование, сменяя собой время неопределенности и смешения, – может быть восстановлен обычный ход вещей 23.

Впрочем, действия подобного рода могли восприниматься как преступления только в горизонте человеческого права. С точки зрения, например, конфуцианской ортодоксии, как отмечает А. Ланьков 24, мятежи, бунты и волнения, приводившие к смене правящих династий, воплощали гнев Неба. Правильность того, что называлось гэмин – «смена Небесного мандата», определялось просто: если выступления оканчивались успехом, то это доказывало, что Небо и справедливость изначально были на стороне «государственных преступников». Восшествие на престол той или иной династии было наградой, которую Небо выдавало ее основателям за их добродетель. Однако право управления Поднебесной не было бессрочным. «Мандат Неба» был условным, и его продление зависело от мудрости и добродетели правящих императоров. С течением времени, однако, потомки героя-основателя династии теряли ту добродетель и мудрость, которые некогда сделали их предка повелителем Империи. Наконец, их моральная деградация доходила до такой степени, что Небо не могло больше ее терпеть и, заботясь о благополучии Поднебесной и населявших ее народов, убирало прогнившую династию, заменяя ее новой, достойной 25.

Культуру от дикости отделяет ритуальное убийство-жертвоприноше­ние, а в отдельных ее элементах – похищение культурными героями у богов различных ценностей. Согласно мифологии многих народов, особенно земледельческих, человек стал смертным, сексуально зависимым и обреченным трудиться вследствие изначального убийства первоначальной жертвы, из тела которой смогли вырасти клубни плодоносящих растений. Съедобное растение является продуктом убийства, за которое человек и несет наказание в повседневной жизни.

В традиционной культуре кража – ритуальное действие, придающее добытым таким способом предметам особую сакральность и магическую силу. Кража широко применяется в разнообразных обрядах как охранительного, так и продуцирующего характера. Она является способом «остранения» предмета, выведения его из привычного ряда, придания ему черт чужого, случайного, найденного, «нездешнего», посланного из иного мира и обладающего особыми свойствами. Дополнительным средством сакрализации предмета является его кража у лиц, имеющих высокий сакральный статус. В обрядовых кражах краденые вещи после исполнения обряда часто возвращались хозяевам, а «пострадавшие» принимали их как должное и не предъявляли претензий к похитителям 26. Героизация государственно узаконенного воровства присутствует сегодня в восприятии деятельности спецслужб.

Фундаментальность и глобальность общественно опасного поведения для отдельного социального организма отображается метафорой «преступное общество» 27, которая находит и концептуальное обоснование. Так, З. Фрейд доказывал тезис о том, что социальность возникает в результате объединения людей, связанных виной за совместно совершенное преступление – убийство тирана-прародителя. Отцеубийство он считал «основным и изначальным преступлением человечества и отдельного человека» 28. Допуская, что после убийства отца последовало довольно долгое время междуусобицы братьев по поводу отцовского наследства, Фрейд предполагает, что осознание опасности и безуспешности этой борьбы, память о совместно осуществленном акте освобождения и взаимная эмоциональная привязанность, сложившаяся за время изгнания, приводили братьев в конечном счете к единению, своего рода общественному договору 29. «Общество покоится теперь на соучастии в совместно совершенном преступлении…», – писал он 30.

Комментируя данный тезис З. Фрейда, французский социолог Д. Кола отмечает, что заказное убийство в мире североамериканской преступности называется контрактом. В связи с этим он считает более реалистичной фрейдистскую интерпретацию модели общественного договора. Братство и равенство в данной интерпретации возникает в результате совместного убийства – это братство в преступлении и равенство в запрете кровосмешения 31.

Искупая совершенное преступление, братья табуируют как память об этом событии, так и те отношения, которые его вызвали. Так, согласно З. Фрейду, возникла первая форма социальной организации: «…с отказом от импульсивных порывов, признанием взаимных обязательств, учреждением особых, объявленных нерушимыми (святыми), т. е. первыми началами нравственности и права» 32.

По предположению Фрейда, как подчеркивал Г. Маркузе, первоначальное преступление и сопутствующее ему чувство вины на протяжении истории воспроизводилось в различных формах: в конфликте старого и нового поколений, в мятежах и восстаниях против установленной власти и в последующем раскаянии – восстановлении и прославлении власти 33.

В дальнейшем, с прогрессом цивилизации, ее неотъемлемым спутником становится «постоянный рост чувства вины» 34. Этот процесс можно рассматривать как субъективную сторону отмеченной выше тенденции прогрессирующей криминализации конкретных аспектов социальной деятельности. С увеличением числа отцов после «патриархальной контрреволюции», их дополнением и замещением общественной властью, а также распространением запретов и сдерживающих моментов увеличивается число агрессивных позывов и их объектов 35. Согласно З. Фрейду, усиление чувства вины становится платой за прогресс. И это нарастающее чувство является субъективным основанием процесса прогрессирующей криминализации конкретных аспектов социальной деятельности.

Рассматривая выдвинутую гипотезу как научный миф, З. Фрейд находил, тем не менее, определенные фактологические основания, ее подтверждающие. Современной же возрастной социальной антропологии и этнографии известны как факты геронтократии, так и конфликта поколений отцов и детей, вытеснения молодых холостяков из сообщества. «Агрессивность юношеского возраста являлась, по всей видимости, постоянной угрозой целостности архаического социума, – пишет В. В. Бочаров. – С одной стороны, старшие стремились направить ее за пределы своего социума, с другой же – боялись усиления роли молодежи в связи с возрастанием в обществе роли военной функции» 36. Объединения молодых холостяков жили некоторое время вдалеке от поселений, разбойничая, воюя и грабя. Доказав свою силу и мужество, молодежь во главе с вождем возвращается на родину, где не только инкорпорируется в общину, но и осуществляет ротацию элиты 37.

Инкорпорация молодежи в социум стабилизирует, нормализует поведение. И сегодня криминологами отмечается, что профессиональная стабильность и крепкий брак являются наиболее значимыми факторами, уменьшающими уровень криминального поведения взрослых независимо от того, принадлежали ли они в несовершеннолетнем возрасте к группе делинквентов или нет. Эффект «перерастания» преступности, «выгорания» преступников объясняется развитием социальных связей, ресоциализацией и изменением повседневного образа жизни. Немаловажно и то, что делинквентный образ жизни многим взрослым становится просто не по силам.

Институт инициаций не только отводил агрессивность молодежи вне родоплеменной группы, но и выступал одним из каналов общественного контроля за нею. Английская исследовательница А. Андрески отмечала: «Хотя церемонии инициации всегда были связаны с отбором воинов, они неизменно влекут за собой отсев наиболее честолюбивых и отважных юношей. С подростками, которые обнаруживают излишний скептицизм или самостоятельность суждений, во время этих церемоний обычно случаются непоправимые несчастья» 38. Молодым следовало научиться слепому подчинению приказам старших, не восставать против их желаний или решений, даже несправедливых, не протестовать против оскорблений, обид и ударов.

О функциональности института инициаций в области профилактики и предупреждения преступности можно судить по тому, что наиболее опасные преступления взрослые преступники обычно начинают совершать в возрасте между 11 и 14 годами. Благодаря, в частности, интенсивному социальному контролю большинство подростков-правонарушителей не становятся взрослыми преступниками. И лишь небольшая доля подростков – злостных правонарушителей – продолжает преступную деятельность. Процесс эмоционального созревания и социализации завершается у них на 10 лет позже, чем у сверстников. Каждый рецидив для них является вновь и вновь повторяющейся молодостью 39.

В родоплеменных обществах инициируемая молодежь организовывалась в тайные дружины. В масках и страшных нарядах, изображающих духов и делавших неузнаваемыми, члены тайного общества нападали на людей (чаще ночью), грабили на дорогах. Непосвященные должны были верить, что перед ними – духи умерших, а не люди: всякое неуважение к действиям членов союза каралось штрафом. Штрафовались и те соплеменники, которые не смогли уберечь свое имущество от хищения.

Элементы традиции юношеских воинских союзов отмечаются и в недавнем прошлом России. Так, с начала XVIII века, с введением в России рекрутских наборов, формируется особое поведение рекрутов по отношению к односельчанам, моделирующееся по принципу ритуального вредительства. Юношам, объявленным рекрутами, полагалось все оставшееся до отправки в армию время в ритуально-игровой форме противопоставлять себя землякам, как бы уходя в «дикое поле». Но существовали и неписаные законы, которые строго ограничивали их агрессию, которая определялась сначала как озорство, а в конце XIX – начале ХХ в. – как хулиганство 40.

Традиция тайных союзов, входящих в состав сложной системы тайных и полутайных обществ, половозрастных групп, в которых наиболее могущественные и засекреченные мужские союзы составляют руководящий центр, сохранила свое значение и в настоящее время 41. Так, например, действующие в Нигерии тайные студенческие общества превратили университеты, по отзывам прессы, в «сборища погромщиков, насильников и убийц». Трудности борьбы с этими организациями объясняются тем, что многие члены тайных обществ связаны родственными узами с высшими чинами администрации университета, судьями, другими высокопоставленными чиновниками в правоохранительных органах, которые в свое время также состояли в этих обществах и обязаны были защищать членов своего братства от чужаков 42. По существу, это первая историческая форма организованной преступности, которая в то же время была и зародышем развития правоохранительных органов социума 43.

Синкретическое, нерасчлененное единство организованной преступной и правоохранительной деятельности, характерное для тайных мужских союзов, в последующей эволюции социума распадается. В классовом обществе происходит дифференциация и профессионализация этих сфер правовой жизни, но тесное их единство и обмен кадрами сохраняются. Как отмечает Н. Ибрагимов, на Востоке в X–XI вв. нередко бывало, что во главе городской стражи ставился бывший вор или разбойник, который вносил в казну правителя внушительную сумму и, откупив должность, вместе с товарищами по братству оказывал покровительство жителям города, охраняя их от других воров и разбойников, но взимая за это подати и поборы. Представители братств «молодцов» зачастую добивались высоких государственных должностей, особенно в рядах городских стражей, в качестве телохранителей и гвардейцев правителей 44. Это было нормой в Средневековье, но в Новое время оценивалось уже как нежелательное состояние. Так, в отчете Главной полицмейстерской канцелярии, рассмотренном в 1726 г. Сенатом, с неудовлетворением констатируется, что в полиции Санкт-Петербурга служат освободившиеся с каторги и гулящие люди, которые «едва не все оштрафованы за побеги и кражи, да ныне состоят в непристойных непотребностях и пьянствах» 45. Такое положение сохранялось в России вплоть до середины XIX века.

Проходя ритуал инициации, подростки олицетворяли в себе дух чудовища-первопредка и занимались бесчинствами, вели себя как чужие по отношению к односельчанам. Но в целом деятельность инициируемых групп молодежи носила правоохранительный характер. Они заставляли провинившихся платить штрафы и долги, расхищали их имущество, они несли караульную службу, предупреждали односельчан о нападении других молодежных дружин, проверяя проезжих, взимали платежи за свободу передвижения на охраняемой территории. Извлекаемые доходы поступали в казну предводителя и его дружины, растрачивались во время пиршеств 46.

Таким образом, преступать норму в определенных ситуациях не только можно, но и нужно. В матрице традиционного сознания для становления полноправным членом общества именно такое «преступление» необходимо и является тем испытанием, которое этот член общества должен пройти в пределах ритуалов перехода 47.

Важнейшей задачей инициации было искоренение у мальчиков женских черт характера. Французский ученый Л. В. Тома писал: «Обрезание, например, было школой мужества: кричать во время операции – бесчестье, которое будет преследовать виноватого всю жизнь и незамедлительно навлечет на него новое наказание. Важно справляться со своими нервами: вставать глубокой ночью, заниматься тяжелым трудом, тренировать память, ловкость и умение, не мыться, принимать грубую пищу. Кроме того, следует научиться слепому подчинению приказам старших, не восставать против их желаний или решений, даже несправедливых, не протестовать против оскорблений, обид и ударов. Посвящаемый должен постоянно убеждать себя в необходимости коллективной жизни и общественной значимости мужества (перед лицом опасности или в труде)» 48.

Ритуально регламентированная институтами социализации молодежная преступность имеет, следовательно, гендерную природу.