Geum.ru

Мегаполис в зеркале

Вид материалаМонография

Содержание


Глава 1. Феномен общественной безопасности
1.1. Глобальное видение права
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25

Глава 1. Феномен общественной безопасности


Глава 1. Феномен общественной безопасности


Что есть блаженная жизнь?

Безопасность и постоянное спокойствие.


Сенека. Нравственные письма к Луцил-Лию (Письмо XCII)

1.1. Глобальное видение права


1.1. Глобальное видение права

Мир – хотим мы этого или нет – глобализуется. Мощный локомотив экономики, задыхающейся в рамках национальных границ и постоянно требующей новых порций сырья, территорий, дешевой рабочей силы и других ресурсов, в эпоху массового производства сделал сформировавшийся на базе христианских (в первую очередь, западных, католическо-протестантских) ценностей гламурный образ общества потребления чрезвычайно привлекательным для народов, тысячелетиями живших в совершенно иных социокультурных условиях. И дело здесь не только в том, что в начале XXI века японец и индуска носят европейский костюм не только на работе, но и дома, предпочитают кимоно и сари джинсы и футболку, а в том, что западные морально-культурные стандарты с их прагматизмом показывают себя более живучими, а главное, успешными и опять же привлекательными в глазах всего мира. Да, культурная экспансия Запада не столь быстра, как распространение достижений научно-технического прогресса, но она делает свое дело, и рано или поздно в голову даже неграмотного бедуина, разговаривающего со своими родственниками по мобильному телефону, закрадывается крамольная мысль: «А может он все же лучше, тот самый мир, в котором женщина (существо, безусловно, второго по сравнению с мужчиной сорта!) настолько бесстыдна, что не прикрывает лицо паранджой, но в котором делают такие замечательные вещи, как мобильный телефон, и который дает возможность так комфортно жить?!» Мир, таким образом, оказывается расколотым 1.

Введенное в научный оборот французскими философами эпохи Просвещения понятие «цивилизованный» как антоним понятию «дикий» в рамках классического бинарного противостояния цивилизация – варварство 2, возведенное позднее в ранг политической концепции Запада, послужило онтологической основой экспансии Европейской цивилизации и практики передела мира без учета мнений и желаний любых неевропейских культур 3. В целом надо признать, что в условиях столкновения цивилизаций Восток с его многовековой харизмой оказался более слабым и менее жизнеспособным, чем прагматично-индивидуалистический Запад.

Восток дрогнул и отступил, точнее, уступил Западу (как бы это мы ни называли – мудростью Востока, его восприимчивостью и толерантностью или же как-то иначе), уступил в такой степени, что уже к началу 90-х годов XX века Фрэнсис Фукуяма констатировал, что повсеместно «сформировалось представление о том, что цивилизационный образ “условного Запада” стал определяющим для современного мира и история в своем классическом формате завершена» 4. Исходя из этого, другие культуры и цивилизации ожидает одна участь: их, по мнению Самюэля Хантингтона, «еще придется вводить в требуемый (западный. – Авт.) цивилизационный образ» 5.

Право есть составная часть человеческой культуры, и во всемирной конкисте европейской культуры западное право не преминуло урвать свою долю трофейного пирога и потребовать причитающиеся победителю трое суток на разграбление завоеванного цивилизационного пространства, после чего установило на всей территории свои комендатуры и блок-посты. Правовые трофеи – от вавилонского Кодекса Хаммурапи и индийских Законов Ману до китайского «Свода законов династии Мин» – заняли свое место на пыльных полках Лувра и Британского музея где-то рядом с египетским сфинксом и статуэткой из Бенина, но совсем не для того, чтобы зрители через их призму воспринимали логику и уклад социальной организации другого народа, а для того, чтобы подивиться и, может, даже где-то эстетски оценить необычность и диковатое своеобразие иного, подобно тому, как просвещенный англичанин оценивает красоту туземной маски.

Комендатуры и блок-посты начали выполнять ту функцию, ради которой они, собственно, и создавались – поддерживать на завоеванной территории новый порядок, в данном случае правопорядок, основанный на западных стандартах права. Где-то, как, например, в бывших английских и французских колониях или побежденной Японии, этим опорным пунктам удавалось контролировать зоны ответственности практически полностью, и на территориях таких ментально и социокультурно далеких от Европы стран через навязанные им англосаксонскую или романо-германскую правовые системы послышалась мерная поступь римских легионов. В других регионах, особенно там, где в течение длительного исторического периода существовали независимые государства с собственной развитой системой права (например, в ряде арабских стран, Китае), этот контроль оказывался очаговым, сегментарным, и право таких стран сохраняло рудиментарные осколки действовавших ранее национальных правовых или религиозных норм 6.

Вместе с тем, в последней четверти XX века наряду с процессами глобализации происходил и бурный рост национального самосознания народов неевропейской цивилизации, повлекший и рост национального правосознания. В ряде стран идеологи, политики, ученые начали задумываться над вопросом о том, что если Запад живет по законам рецепированного римского права, то почему в не менее древних цивилизациях того же Востока нельзя использовать рецепцию и трансплантацию своего собственного права? Такое «вольнодумство», помноженное на специфику развития, стало давать свои плоды: западная правовая система, сталкиваясь с глобальными проблемами, особенно в далеких от Колизея регионах, начала пробуксовывать. Сформировалась ситуация, при которой «универсалистские претензии Запада все чаще приводят к конфликтам с другими цивилизациями, …возникает мировой порядок, основанный на цивилизациях: общества, имеющие культурные сходства, сотрудничают друг с другом; попытки переноса обществ из одной цивилизации в другую оказываются бесплодными; страны группируются вокруг ведущих или стержневых стран своих цивилизаций» 7. В истории возник своеобразный тупик, в котором «глобальная политика и многополюсна, и полицивилизационна; модернизация отделена от вестернизации – распространение западных идеалов и норм не приводит ни к возникновению всеобщей цивилизации в точном смысле этого слова, ни к вестернизации не-западных обществ» 8.

В правовом плане выход видится вполне логичным: мир нуждается в пересмотре существующих и действующих правовых систем. Вместе с новым видением политических, экономических и социокультурных горизонтов развития человечества настоятельно требуется и новое, глобальное видение права.

Сегодня в России наблюдается массовый и неподдельный интерес к праву, правовым знаниям, профессии юриста, что вызвано потребностями приобретающего индустриальные масштабы правотворчества во всех областях общественной жизни. Юриспруденция для многих становится если не профессией, то призванием. Поэтому переживаемое нами время иногда называют «золотым веком» права.

Эта оценка, как нам кажется, не совсем применима к правовым реалиям современности. Правовому буму сопутствует не правовая, а «криминальная» революция. Да и слишком много сегодня «идущих путями зла», чтобы считать это время временем счастья, отсутствия раздоров и злодеяний. «Золотым веком» российского права скорее можно считать эпоху великих реформ второй половины XIX века, начавшихся с отмены телесных наказаний детей в учебных заведениях и завершившихся народническим террором, бывшим, по мнению самих народников, быстро и неуклонно воплощаемой справедливостью (ибо «Pereat mundus, fiat iustitia» 9).

Злободневность права для нашего времени определяется, по-видимому, не столько его ощутимой эффективностью в наведении элементарного общественного порядка, сколько осознанием тех дополнительных возможностей, которые оно предоставляет для решения личных проблем каждого. Традиционная для российской истории недооценка права, восприятие его как антиценности сменяется его положительной оценкой как ресурса, постепенно и не всегда рационально вовлекаемого в деловой оборот.

Примечательно, что позитивные эффекты права как ресурса повседневной жизнедеятельности обусловлены процессами глобализации, растущей правовой интеграцией России в мировое сообщество, что неизбежно влечет за собой внешне обусловленную перестройку правопорядка в нашей стране и соответствующие статусные трансформации. Право в этом отношении выступает для российского населения не столько автохтонным, локальным, сколько глобальным ресурсом, аккумуляция и утилизация которого обеспечивает на родине жизненный успех. Поэтому далеко не случайны частые апелляции к международному праву, правовому опыту западных государств. Триумф правозащитного движения в России наглядно подтвердил прагматическую целесообразность в жизненной борьбе если не искания правды на Западе, то обретения там своего права.

Подтверждения своих прав за рубежом ищут и находят представители самых разнообразных социальных движений, категорий и групп в нашей стране – монархи и олигархи, космополиты и националисты, диссиденты и агенты, феминистки и только начинающие поднимать голову маскулинисты, лесбиянки и гомосексуалисты, религиозные и национальные меньшинства, коренные народы, инвалиды, «зеленые», заключенные и многие-многие другие. Как и прежде, в девятнадцатом и двадцатом веках, каждый идет со своей «правдой», творя анархию правопорядков в рамках действующей Конституции Российской Федерации.

Недаром на самом высоком уровне было признано наличие сформировавшейся системы теневой юстиции и теневого права, масштабы которых соотносимы с масштабами теневой экономики (и государственности). Доктрина правового плюрализма концептуализирует и легитимизирует многообразие конкурирующих источников и форм права, интегрируемых в том числе из мирового сообщества. Активно восстанавливающиеся частная юстиция и частное правосудие формируют высокоэффективные и быстродействующие механизмы правового регулирования, компенсирующие ограниченные возможности институтов и учреждений публичного права.

Наблюдающийся правовой бум, своеобразное перепроизводство (а на Западе – и перепотребление) права локально проявляются в отмечаемых специалистами отраслевых кризисах «сверхкриминализации», «сверхпенализации» и т. п. Едва ли не свершившейся реальностью на рубеже
XX–XXI веков становится первый общемировой кризис права, который воспринимается как кризис прежде всего западной традиции права. И это кризис не только самого права, но и правосознания и юридической науки, формировавшей последнее тысячелетие это право.

Подробно кризисную ситуацию в современном праве охарактеризовал Дж. Г. Берман: «Право в ХХ веке, как в теории, так и на практике, все меньше воспринимается как связное целое, свод, организм, corpus juris и все больше как мешанина, каша из сиюминутных решений и противоречащих друг другу норм, соединенных только общими “приемами”, “техникой”. Старое метаправо разрушилось, и его сменил своего рода цинизм» 10. В результате, как пишет Берман, право становится более фрагментированным, субъективным, настроенным более на удобство, чем на мораль, оно больше заботится о сиюминутных последствиях, чем о последовательности и преемственности. Дж. Г. Берман констатирует всеобщее восстание против центрального элемента юридической аргументации – юридического формализма, подчеркивающего необходимость единообразного применения общих правил. На его взгляд, это ведет к презрению закона и цинизму в отношении него со стороны всех классов населения: «Города становятся все менее безопасны. Система обеспечения неимущих почти сломалась под тяжестью правил, которые невозможно исполнить. И богатые, и бедные, и “средние” массово нарушают налоговое законодательство. Едва ли есть хоть одна профессия, которая не обходит тот или иной правительственный закон. А само правительство сверху донизу опутано незаконными действиями» 11. Нет сомнений, что в авангарде научного обеспечения этих прогрессирующих процессов идут профессиональные юристы.

Выход из кризиса правовой традиции Запада Дж. Г. Берман видит в изучении жизнеспособности автономных систем права различных сообществ, судьбы права в периоды революционных перемен, систем и традиций права, не принадлежащих Западу, в изучении того, каким образом встречаются западное и незападное право и как вырабатывается общий правовой язык человечества. Традиционные школы юриспруденции – юридический позитивизм, доктрина естественного права и историческая школа – должны быть, по его убеждению, интегрированы на основе социальной теории права, рассматривающей право как основной механизм социальной самоорганизации.

В дискуссиях о кризисе оснований юридических наук и специфике современного понимания права точка зрения о необходимости интеграции двух основных направлений правовой мысли – доктрины естественного права и юридического позитивизма – является превалирующей. Любопытно, что методологическая ситуация в юридической науке сходна с тем положением, которое сложилось в целом в гуманитарных науках. Языком неокантианства это положение квалифицируют как «идеографически-номотетический кондоминимум», сочетающий описательно-событийную историографию и абстрактно-универсализирующую теорию. В юридической науке описательно-событийную историографию (а точнее, узкоутилитарный эмпиризм) представляет юридический позитивизм, а абстрактно-универсализирующую теорию (а точнее, абстрактно-морализирующий рационализм) – теория естественного права в ее различных модификациях.

Поскольку крайности, как известно, сходятся, то в реальном дискурсе юридической литературы наблюдается смешение (и крайне редко – сознательное размежевание), симбиотическое единство ценностно нагруженных эмпирических описаний сущего и изложения нормативных представлений о должном. Хитрость чистого разума такова, что в сущем усматривается должное как действительно сущее и не-должное как недействительное, не-сущее. Не-должное абстрактно отрицается в категорическом императиве реализации должного, а не-сущее отрицается конкретно в своей несущественности. Аналогично поступает и практический разум, вследствие чего юридический позитивизм и философия естественного права по сути сливаются, и поэтому на протяжении не одного столетия сосуществуют и прекрасно взаимодополняют друг друга в теории и на практике. Это наглядно продемонстрировали вполне правомерные с точки зрения и юридического позитивизма, и естественного права военные действия на мировой арене как нацистской Германии времен III Рейха, так и США.

Проблема, следовательно, заключается не в интеграции альтернативных подходов, а в смене основания развития юридической науки. Основопола­гающая для современной юриспруденции оппозиция естественно-правового и позитивистского направлений правовой мысли формационно-типологиче­ски относится к эпохе Просвещения. Правда, в ее общепринятых хронологи­ческих рамках наибольшее развитие получило естественно-правовое направ­ление, тогда как расцвет утилитарного эмпиризма пришелся на более позднее время. Типологическая относимость современной юриспру­денции на ее теоретическом и эмпирическом уровнях к эпохе Просвещения объясняет такой отмеченный министром юстиции США Р. Кларком удивительный факт, что Дж. Локк до сих пор остается авторитетом для юристов, в то время как для нынешних физиков его современник И. Ньютон – древняя ис­тория 12.

Это удачное сравнение, на наш взгляд, за редким исключением относимо и ко многим гуманитарным наукам. Зафиксированный Ф. Фукуямой эффект «конца истории», т. е. отсутствие исторической альтернативности капиталистическому обществу, создал социально-практические условия, блокировавшие наметившийся еще в XIX веке революционный переворот в обществознании и его выход за горизонты миропонимания классической науки Нового времени. Возникшие тогда неклассические формы гуманитаристики продолжают сохраняться на периферии массового научного познания, и только актуализация глобальных проблем современности, неразрешимых (и даже не-сущих) с позиций классической науки, открывает перед ними перспективу выживания и развития.

Оценивая перспективы юридических наук, можно прежде всего прогнозировать коренные изменения в самом фундаменте юридических знаний. Глобализация права объективно ведет к его унификации в сочетании с мультилокальностью. В преддверии грядущего столкновения цивилизаций возникает вопрос о научно-практическом приоритете локальных традиций права. Так, определившееся на текущий момент времени главенство США и англоязычной культуры в мировом сообществе проблематизирует будущее романо-германской правовой семьи.

Возможные организационные перестройки структуры профессионального юридического знания определяются как потребностями правовой практики, рефлексией которой это знание является, так и внутренними закономерностями самоорганизации научной деятельности. Развитая, зрелая наука представляет собой сложноорганизованную мультидисциплинарную научную конструкцию. В этом смысле, по сравнению, скажем, с экономическими науками, юриспруденция представляет собой в меньшей степени дифференцированное образование, слабо специализированное по отраслям деятельности на уровне высшего профессионального обра­зования. Отсутствуют также деления на фундаментальную («чистую») и прикладную науку, характерное для математики, на теоретиков и экспериментаторов, присущее физикам, и т. п. Таким образом, юридическое сообщество располагает значительными возможностями по реинтеграции и самоорганизации в относительно самодостаточную и независимую от социально-политической конъюнктуры структуру, ориентированную на эталонные модели научной деятельности.

В соответствии с общими закономерностями развития науки можно утверждать, что магистральным направлением развития юридических наук станет математизация теоретического и эмпирического познания, прикладных и конструкторско-технологических юридических разработок. Исследования в этом направлении могут активизироваться благодаря появлению новых областей математики, посвященных вопросам нелинейной динамики хаоса и порядка в структурах самоорганизующихся систем. Это зона ближайшего развития, если можно так выразиться, «высокоточной» юриспруденции, взвешивающей уже не на весах Фемиды судьбы общества и людей. Это будет «серебряный век» отечественного права.