Geum.ru

Мегаполис в зеркале

Вид материалаМонография

Содержание


1.4. Природа общественно опасного поведения
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25

1.4. Природа общественно опасного поведения


1.4. Природа общественно опасного поведения

Объективным фактом является констатация того обстоятельства, что не существовало, не существует и, наверное, в обозримой перспективе не будет существовать общества, не сталкивающегося с проблемой преступного, общественно опасного поведения.

Впервые предложил рассмотреть такую модельную ситуацию Э. Дюркгейм, ясно указавший на этот социальный факт: «Представьте себе общество святых, образцовый монастырь примерных индивидуумов. Преступления в собственном смысле слова здесь неизвестны; однако проступки, представляющиеся несущественными мирянину, вызовут тут точно такой же скандал, какой обычные преступления вызывают в обычных условиях. Если к тому же такое общество обладает властью судить и наказывать, оно определит такие деяния как преступные и будет относиться к ним соответствующим образом» 80.

Взгляд на проблемы обеспечения общественной безопасности и правопорядка с точки зрения факта социальной инвариантности общественно опасного поведения позволяет сформулировать ряд предположений:

– во-первых, не существует общества (и сообщества) без угроз его безопасности со стороны его же членов;

– во-вторых, только в новое время санкции за эти деяния стали регламентироваться специализированным уголовным законодательством, тогда как ранее аналогичные преступления и наказания регламентировались обычным правом и общим, неспециализированным законодательством;

– в-третьих, преступления и наказания столь же обычны для первобытного общества 81;

– в-четвертых, деяния, аналогичные и по существу идентичные преступлениям и наказаниям, столь же обычны для социально организованных приматов и других животных сообществ;

– в-пятых, аналогичные деяния, поощрения и наказания столь же обычны для детских сообществ 82.

В истории общественной мысли картина взаимоотношений, складывающихся в животных сообществах, оценивалась двояко. К кинической традиции античности восходит образ мира животных как царства мира, добра и справедливости. Такое представление находится в основе не раз выдвигавшегося в дальнейшем призыва к человечеству вернуться назад, к природе. Формула Плавта Тита Макция «Homo homini lupus est» символизирует восприятие природы как естественного состояния войны всех против всех. Таким образом, представление о наличии в мире животных форм поведения, аналогичных общественно опасному поведению людей, становилось своеобразным фоном естественно-правовых представлений.

Концепции естественного права, рассматривая вопросы естественных прав, обязанностей и свобод человека, присущие ему в естественном состоянии, обсуждали вопросы нарушения естественных прав и формулировали доктрины естественно-правовых начал уголовного права 83. Изучая вопрос о естественных правах человека, авторы концепции естественного права практически не уделяли внимания правам животных и их обеспечению, но в XIX–XX вв. эта проблема стала активно обсуждаться.

Для сторонников криминальной (уголовной) антропологии, акцентировавшей климатические и психосоматические факторы преступности в человеческом обществе, идея «преступности животных» была очевидной. Так, Ч. Ломброзо говорил об «эквиваленте преступности» у животных, если их собрано много в одном месте 84. Он также писал: «…Преступление в человеческом обществе также естественно, как и во всем органическом мире. Совершают преступления и растения, которые убивают и поедают насекомых. Животные обманывают, крадут, разбойничают и грабят, убивают и пожирают друг друга» 85.

Полемизируя с уголовной антропологией и обосновывая уголовную социологию, Э. Ферри указывал на явления «общественной обороны» в случаях «общей опасности» в животных сообществах, находящихся на различных ступенях эволюционной лестницы 86. «Более того, даже среди
животных, особенно среди самых умных млекопитающих, наблюдается высшая фаза социальной обороны, выполняемая не обществом, а предводителем, соблюдающим, конечно, личные интересы, но в то же время преследующим и интересы коллективные, подобно тому, как это происходит в диких или варварских человеческих обществах. В самом деле, многие из млекопитающих травоядных живут группами, и в таких случаях одно из них пользуется известной властью над другими, предводительствует ими и защищает их; это наблюдается у слонов, лошадей, бизонов, обезьян» 87, – писал он.

Для обоснования и оценки эвристического потенциала этих предположений необходим экскурс в дисциплины, изучающие инстинктивное
поведение животных – зоопсихологию и этологию 88. Исключительное значение здесь имеют наблюдения и выводы В. Р. Дольника об истоках различных форм социального поведения 89.

Комментируя представленную в работе В. Р. Дольника сводку данных этологии, выдающийся российский правовед академик С. С. Алексеев приходит к заключению, что «право имеет глубокие природные предпосылки, особо четко выраженные в “нравах” и “нормах поведения” организованных биологических сообществ» 90. В иерархической организации стайных животных С. С. Алексеев видит «первичные подпочвенные истоки» организации власти и исторически первые ступени правового развития – «право сильного», «право войны», «кулачное право», «право власти».

На наш взгляд, для раскрытия природы общественно опасного поведения представляют интерес не только данные этологии конкретных видов животных, но и экологии животного мира, обобщающей материал о межвидовых взаимоотношениях. Это позволяет интегрировать традиционные для криминологии концепции агрессивности и девиантного, социального отклоняющегося поведения индивида, только в этом случае ключевой становится проблема происхождения делинквентности не в онтогенезе личности, а в социогенезе животных сообществ. Поэтому социальное и асоциальное поведение животных является основным предметом рассмотрения.

В природе, как известно, живое существо в борьбе за существование вступает в различные типы экологических отношений – отношения хищничества и паразитизма, конкуренции и кооперации, аменсализма и комменсализма, нейтралитета.

Так, например, согласно А. Н. Тимофееву, у птиц между хищными и врановыми сложились следующие виды пищевых отношений:

1. Комменсализм – это отношения, при которых врановые используют часть добычи хищной птицы без особого ущерба для хозяина добычи или расклевывают падаль, найденную некрофагом. В свою очередь, падальщики внимательно следят за поведением врановых и, если те первыми находят большой запас пищи, отгоняют врановых или кормятся совместно с ними.

2. Клептопаразитизм – это отношения, при которых врановые воруют часть добычи хищных (беркута, могильника, малого подорлика, тетеревятника), зачастую прямо из гнезда.

3. «Обычный разбой» – когда врановые (чаще ворон) отбирают добычу у хищной птицы.

4. Конкуренция путем вытеснения соперников из подходящих гнездовых ниш и участков 91.

В мире животных клептопаразитизм, хищение чужой добычи – распространенное, эволюционно поддерживаемое явление. Так, у серебристых чаек среди способов добычи корма большое место занимают клептопаразитизм и хищничество в колониях. Объектами клептопаразитизма служат другие чайки (озерная, сизая), крачки, тупики, поморники, утки, бакланы. В колониях грабят оставленные без присмотра гнезда с яйцами или маленькими птенцами как своего, так и других видов. Чайки-грабители перед нападением иногда активно сгоняют с гнезд птиц-хозяев. В северных колониях или вблизи от них чайки-хищники ловят не только птенцов, но и ослабленных, больных и даже здоровых взрослых особей, размером от мелких воробьиных до уток. Птенцов гаги чайки хватают за голову и держат их под водой, пока они не перестают сопротивляться. Каннибализм отмечается по всему ареалу обитания, при этом активно хищничают лишь отдельные особи, максимальное их число в популяции может достигать 10–12 % 92.

Интересные факты приводятся в публикации К. Н. Несиса «Вороватая улитка» 93 о моллюсках T.cancellata, которые неподвижно сидят на головах многощетинковых червей и питаются, запуская псевдохоботки прямо в рот червя. «Как говорится, “когда от многого берут немножко, это не кража, а просто дележка”», – комментирует этот факт К. Н. Несис. Совсем другое дело, продолжает он, когда воришек несколько.

Установлено, что паразитирующие моллюски способны существенно замедлить скорость роста червя. В аквариумных опытах моллюски, получившие возможность красть пищу, постоянно сидели на трубках червей, росли быстро, жили подолгу и интенсивно размножались, а те, которым доставались лишь пустые трубки, почти не росли, яиц не откладывали и жили не так долго. «Значит, воровство пищи, по-научному клептопаразитизм, – это не дополнительный, а основной способ питания моллюска», – заключает К. Н. Несис.

Биологи предполагают, что такой способ питания первоначально освоили моллюски, недавно вылупившиеся из яиц. Молоди необходим быстрый рост, а затраты энергии на прокачивание воды сквозь жабру у нее относительно выше, чем у взрослых. «Вот и “придумали”, – говорит К. Н. Несис, – молодые улитки кормиться воровством». Затем этим способом стали питаться и повзрослевшие особи моллюсков.

Клептопаразитизм практикуют многие виды животных. Так, например, дорожные осы ищут норки других своих сородичей, уже наполненные заготовленными для потомства парализованными пауками. Затем раскапывают их и уносят пауков на новое место, где снова закапывают, отложив в них свои яйца 94.

Вариантность клептопаразитизма и его встроенность в образ жизни вида прослежены К. Г. Михайловым на пауках аргиродес. Помимо постройки собственных сетей аргиродес тригонум заселяет сети двух видов пауков-линифиид – питиохифантеса и линифии. С питиохифантесом аргиродес сеть делит, а у линифии сеть узурпирует. С ростом числа хозяев аргиродесы прекращают строить собственные сети, предпочитая занимать чужие. Они даже нападают на хозяев сетей. Когда в сетях хозяев много добычи, аргиродес ее поедает, а когда мало – ест хозяина 95.

Таким образом, клептопаразитизм является врожденной, эволюционно выработанной формой социального поведения животных. Этология считает, что программы инстинктивного поведения создаются естественным отбором медленно и постепенно и отмирают столь же медленно. Поскольку человек – животное общественное, то клептопаразитизм (воровство и грабежи) является для него естественной нормой поведения, реализуемой в партитуре прочих эволюционно оправданных архетипов поведения.

«Дети начинают грабить раньше, чем говорить», – утверждает В. Р. Дольник. Во многом это вынужденная необходимость. Львята должны проявлять большую хитрость и сноровку, чтобы стащить у родителей несколько кусочков мяса 96. Сублимация асоциального поведения, трансформация регулирующих его программ, представляет собой сложную и трудную задачу, постоянно решаемую в длительном и продолжающемся процессе антропосоциогенеза.

Одним из основных законов сохранения живого существа является правило максимального давления жизни, согласно которому организмы размножаются с интенсивностью, обеспечивающей максимально возможное их число. Когда генетические возможности вида близки к исчерпанию, он сначала делается малочисленным, а затем вымирает. Потенциал размножения вида сдерживается ресурсными ограничениями внешней и внутренней среды. Вследствие этого становятся неизбежными внутривидовая и межвидовая агрессия, конкуренция и конфликты между особями за пользование биологически значимыми ресурсами.

В своей изначальной форме агрессия состоит в нападении на объект и нанесении ему физического ущерба. Поэтому появление и приближение любой незнакомой особи с неясными намерениями невольно вызывает настороженность и страх. Если намерения не проясняются, то особь старается удалиться или напасть первой. Вступая в конфликт, оба животных испытывают страх и вместе с ним – приступ агрессивности. Агрессия всегда сопровождается приступом страха, а страх может перерастать в агрессию.

Агрессивность возникает изнутри и накапливается. При отсутствии раздражителей потребность совершить агрессивный акт все время возрастает, а порог запуска агрессии понижается. Накопленная агрессия взрывает изнутри и небольшие замкнутые коллективы людей.

В процессе эволюции внутривидовое нападение постепенно замещалось ритуализованной демонстрацией угрозы – возможности нападения. Демонстрация, вызывая у противника эволюционно закрепленную эмоцию страха в качестве реакции на сигналы угрозы, позволяет выиграть стычку, не прибегая к опасной схватке. Развитое агрессивное поведение включает в себя серию не наносящих физического ущерба угроз и пугающих действий. Демонстрация силы позволяет разрядить накопленную агрессию и разрешить назревающий конфликт.

Проигравший прежде всего «складывает оружие» – шипы, хохлы, когти, зубы, рога, прячет их, чтобы не пугать победителя. Преуменьшает свои размеры, принимает позы подчинения, покорности и умиротворения. Страх покидает победителя, а с ним кончается и агрессивность. Если проигрыш ясен заранее, то при встрече с более сильным противником животное может сразу принять позу подчинения, блокируя приступ агрессии у противника.

Победу в территориальных и других спорах одерживает тот, кто активно агрессивен: любит навязывать конфликт, много и умело угрожает, а сам сравнительно легко выдерживает чужие угрозы и быстро оправляется после поражения. Конфликтная особь способна стать доминантом, которому уступают отчасти потому, что «неохота связываться». Уступчивость, альтруизм отдельных особей позволяет снизить накал борьбы и избежать излишней гибели особей.

Эволюционный процесс выработал систему инстинктивных запретов, ограничивающих агрессивное поведение животных. Помимо инстинктивного запрета «не убий», многие животные никогда «не убьют лежачего», т. е. соперника, принявшего позу покорности, не трогают детенышей, не покушаются на чужую территорию, чужое гнездо, чужую самку, не нападают неожиданно или сзади, не отнимают пищу, не воровуют ее и т. п. В отношении «своих» (это могут быть родители, братья и сестры, партнеры по стае, обитатели общей территории и т. п.) запреты действуют очень сильно, а в отношении «чужих» – слабее или вообще снимаются. На наш взгляд, эти запреты можно считать составной частью системы естественного права.

Идея естественного права не исключает признания живых организмов субъектами права, носителями правоспособности, дееспособности и деликтоспособности. Так, например, по обычному праву приамурских народов закон кровной мести распространялся на тотемных животных – тигра и медведя 97. Согласно представлениям, распространившимся в средние века, животные и другие неразумные твари подвластны праву и могут нести юридическую ответственность за свои поступки, совершенные ими против людей 98.

С XIII века в средневековой Европе животное, причинившее вред человеку или его имуществу, могло быть подвергнуто аресту, судебному преследованию и осуждено с соблюдением всех процессуальных норм. Такого рода процессы происходили как в светских, так и церковных судах. Против животного чиняли иск и выдвигали обвинение, для его защиты нанимали адвоката, велся судебный протокол. Обвиняемое животное во время процесса оставалось в тюрьме, и в суде его представлял защитник. По вынесении смертного приговора для казни осужденного приглашали палача.

Церковные суды рассматривали иски против скоплений животных, как правило, сельскохозяйственных вредителей (грызунов, насекомых, птиц, личинок, улиток и т. п.). В процессах данного типа возникали трудности с объяснением неявки обвиняемых в судебное присутствие. Представитель истца являлся в места их обитания и вызывал преступников в суд. Решением суда животные отлучались от церкви, изгонялись. Нередко изгнанникам отводилась особая территория для проживания. Были случаи, когда животным-вредителям выдавалась охранная грамота. Отсрочка в исполнении приговора могла быть предоставлена детенышам и беременным животным 99.

В англосаксонской системе общего права одни существа или предметы могут быть приравнены к другим, если суд сочтет это обоснованным, причем такое решение суда служит образцом (прецедентом) для других судов и влияет на юридическую практику. Поэтому животные достаточно давно выступают как субъекты некоторых правоотношений, например, они могут наследовать имущество или получать завещательные отказы, быть бенефициарами (благоприобретателями) и т. п. Такая практика довольно широко распространена в США, Великобритании и ее доминионах. Некоторые элементы ее сохранялись и в Европе со времен Средневековья вплоть до Нового, а в отдельных случаях и до нашего времени 100.

Проявляющаяся в агрессивности фактическая дееспособность в конечном счете выражается в приоритетах доступа к жизнеобеспечивающим ресурсам (в порядке клевания и т. п.), при котором каждый член группы знает свое место в очередности доступа к пище. Установленный порядок организует удовлетворение потребностей, снижает трансакционные издержки, неизбежные при распределении в порядке «общей свалки», повышает совокупное потребление в сообществе. Достигнутый сообществом глобальный оптимум потребления может снижаться, если отдельные особи оспаривают объективно обусловленные оценки своего рангового потенциала и максимизируют индивидуальные потребительские функции в ущерб общему благосостоянию. Борьба за примат локального оптимума над оптимумом глобальным и дезорганизация сообщества объективно выступают формой общественно опасного поведения.

Отталкиваясь от уровня и типа агрессии, проявляющейся при совместном проживании особей, один из основоположников этологии, выдающийся австрийский ученый, лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц выделял четыре очень разных типа общественной организации:

«Первый тип – это анонимная стая, свободная от какой-либо агрессивности, но в то же время лишенная и личного самосознания, и общности отдельных особей.

Второй тип – семейная и общественная жизнь, основанная лишь на локальной структуре защищаемых участков, как у кваквы и других птиц, гнездящихся колониями.

Третий тип – гигантская семья крыс, члены которой не различают друг друга лично, но узнают по родственному запаху и проявляют друг к другу образцовую лояльность; однако с любой крысой, принадлежащей к другой семье, они сражаются с ожесточеннейшей партийной ненавистью.

И, наконец, четвертый вид общественной организации – это такой, в котором узы личной любви и дружбы не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу. Эта форма сообщества, во многом аналогичного человеческому, подробно описана на примере серых гусей» 101.

Для поддержания порядка клевания образуется иерархия – отношения доминирования и подчинения между статусными группами особей с фиксированными рангами. Иерархия является надежным средством сокращения количества настоящих драк. Особи, не научившиеся быстро избегать старших по рангу, оказываются в неблагоприятном положении как из-за того, что их больше бьют, так и из-за повышенной уязвимости для хищников во время стычек.

Животное, которое нападает на сородичей (или имитирует нападение, принимая ритуальные позы угрозы), первое подходит к корму, отгоняя от него остальных, и раньше других спаривается, имеет ранг альфа. На самой низшей ступени иерархии стоит омега, которую отгоняют, когда она пытается получить пищу, а иногда забивают насмерть; часто самцы омега не могут спариваться, поскольку самки их отвергают.

Так, например, у шалфейного тетерева орнитологи выделяют три категории петухов. Петух-вожак спаривается с тремя четвертями самок. «Второсортные» петухи спариваются с гораздо меньшим числом самок. «Сторожам» удается спариваться только с отдельными самками 102.

В гаремных сообществах самцы, не имеющие возможности спариваться, образуют группы стариков или группы молодых холостяков, находящихся на периферии стада. Вытесненные из стада «банды» молодняка временами вступают в драки с иерархами, спариваясь в суматохе с его самками.

Война поколений завершается ротацией элиты. Так, в львином прайде постоянным является только женский состав, а мужской состав – переменный. Если молодые самцы (а иногда и самки) самопроизвольно не покидают семью в возрасте от трех с половиной лет и старше, их изгоняют. Новые самцы, всегда связанные между собой родством, внедряются в прайд каждые 2–3 года и убивают чужих львят 103.

«Альфа» может получать меньше пищи и самок, чем «бета», так как он занят борьбой. Однако он сохраняет возможность отнять любой кусок у «беты». Чем выше ранг, тем острее борьба.

Так, у павианов любая вышестоящая особь может потребовать у подчиненной обезьяны отдать или отнять добытое. А у этой вышестоящей отнимет еще более высоко стоящая. Привлекательный предмет или лакомый кусочек поднимается по уровням иерархии, пока не окажется у иерарха 104. Тот может его съесть, но может накопить столько, что всего не съесть, и он может кого-то одарить, в том числе и самого униженного попрошайку. Поэтому обезьяны добывают пищу с оглядкой, а найденное торопятся съесть или спрятать. Фактически они ведут себя воровато, ибо добытое не твое, пока не попало в желудок 105.

В развитых иерархиях любое несанкционированное потребление низших классов (впрочем, как и санкционированное) расценивается как объективно неизбежное воровство, т. е. нарушение естественного правопорядка, регламентированных рангом прав на пищу, самок и др. 106 Геронт все время подозревает субдоминантов в покушении на власть и прелюбодеяниях с его самками.

Следовательно, неизбежным элементом естественного правопорядка в общественной иерархии становится грабеж сверху – опирающееся на открытое применение силы изъятие высшими классами жизнеобеспечивающих ресурсов, зачастую произвольное, только подтверждающее установленный порядок клевания 107. Так, в рационе львов 75 % пищи самцов составляет добыча, отобранная ими у самок, 12 % – отнятая у других хищников, 13 % – та, которую они убили сами 108.

Воровство отличается от грабежа тем, что его совершает особь, стоящая рангом ниже обворовываемой. Поэтому воруют животные тайно, применяя разного рода уловки, стащив, убегают, прячут или съедают незаметно. В программу воровства, напоминает В. Р. Дольник, включено предупреждение о запрете: попадешься – побьют (или больше того – убьют!).

Нижний слой иерархической пирамиды составляют особи, пасующие перед всеми. Они накапливают большую нереализованную агрессивность, скрываемую заискивающим поведением перед вышестоящими. Занимающие низкий ранг павианы находятся в состоянии стресса, чаще болеют, меньше живут. На дне самособирающейся пирамиды власти животные во многом деградируют. Обитатели социального «дна» – «подонки» – часто неопрятные, непривлекательные особи, страдающие от трусости, зависти, нерешительности и подавляемой агрессивности.

Накопленная агрессия рано или поздно вырывается наружу. Она может переадресовываться замещающему объекту, безопасному и безответному. Многие птицы клюют землю или листья, копытные бодают кусты. Люди, нуждаясь в разрядке, тоже переадресуют агрессию неодушевленным предметам, совершая акты «бессмысленного вандализма».

Агрессия переадресовывается и в том случае, если раздражитель вполне реален, но вызывает страх. Тогда переадресованная агрессия служит одновременно и демонстрацией противнику: «Смотри, что я могу с тобой сделать». Часто агрессия перенаправляется более слабому и ничем не провинившемуся, что играет важную роль в поддержании иерархии.

Дети (особенно мальчики) начинают устанавливать между собой иерархические отношения в первые годы жизни, позднее играют в иерархические игры, а в 7–15 лет образуют между собой жесткую пирамидальную структуру соподчинения. «В начальной школе дети вырабатывают свой “порядок клевания” на переменах», – пишет В. Фокс 109.

Образование иерархий, на взгляд В. Р. Дольника, можно контролировать, направлять по оптимальному пути. Один из них – стимулирование образования множества маленьких иерархий и вхождение каждого человека в несколько таких групп. Человек чувствует себя свободным, если он, во-первых, может ни в одной из них не участвовать; во-вторых, участвовать во многих и занимать в каждой из них разный иерархический уровень;
в-третьих, свободно покидать любую из них; и в-четвертых, сам организовать новую группу, соответствующую его представлениям о целях, характере отношений и персональном составе. Основу общества должны образовывать индивидуумы, имеющие достаточно чего-то своего (семья, земля, дом, орудия производства, акции) для того, чтобы чувство собственного достоинства и уверенность в собственных силах запускали подходящие программы поведения.

Программы умиротворяющего поведения включаются посредством ритуализации повседневного поведения. Приветливость и улыбчивость как социальная норма ведут к смягчению агрессивности. Улыбка воспринимается, с одной стороны, как мягкая, но уверенная готовность к отпору, а с другой – как поощрение. Агрессивность тормозится, желание выяснить иерархический ранг ослабевает, встречный признается равным себе.

При поддержании правопорядка в стайных сообществах наказание как метод исправления нежелательного поведения считается неэффективным. Наказание учит только, как не попадаться или как принимать такую позу подчинения, которая снижает его интенсивность или исключает его. Как правило, наказание используется после того, как поведенческий акт уже завершен. По своему физиологическому действию наказание является отсроченным отрицательным подкреплением, а, как известно, чем далее во времени отсрочено подкрепление, тем с большим трудом модифицируется поведение.

Если наказание помогло прекратить нежелательное поведение, то такое воздействие служит мощным подкреплением для наказывающего. В дальнейшем наказывающий будет стремиться к наказанию как доказательству своего лидерства, так как наказание способствует сохранению и упрочению доминирующего положения наказывающего.

Наказание исходит непосредственно от хозяина, и собака быстро усваивает, что нужно сначала сделать что-то, что хочется, а потом держаться подальше от хозяина или демонстрировать подчинение, если хозяин застиг ее и собирается наказать.

Отрицательное подкрепление эффективно в том случае, если оно наступает в момент совершения нежелательного поведения. Многие нежелательные для человека формы поведения собаки являются естественными для нее. Следует просто переориентировать ее разрушительную активность. Рекомендуется также использовать механизм ориентировочного торможения, делая ценные вещи непривлекательными, оказывающими неприятные или необычные воздействия при несанкционированном использовании.

В. Р. Дольник обратил внимание также на популяционные механизмы социодинамики общественно опасного поведения 110. Так, при высокой плотности и дефиците кормовых ресурсов агрессивные особи начинают открыто нарушать границы участков соседей, отнимать пищу, гнезда, норы. Подавленные особи отнять ничего не могут, но пытаются совершить ответное похищение незаметно 111. Такое поведение, указывает В. Р. Доль­ник, проявляется и у людей в форме массового распространения грабежей, мелкого воровства, забрасывания продуктивного труда, бессмысленного дележа на крохи отнятого.

Еще одна реакция – утрата осторожности. В период высокой плотности животные больше гибнут от случайных причин – хищников, охотников, столкновения с электропроводами и т. п. У людей утрата осторожности проявляется, в частности, в бесстрашии, стремлении «умереть, сражаясь».

У подавленной части популяции резко снижается забота о собственной гигиене и сохранении в чистоте мест обитания. Подавленные, опустившиеся животные, которые не в силах ухаживать за собой, становятся носителями и распространителями паразитов и инфекций в популяции. Данный механизм еще до достижения избыточной численности расслаивает популяцию на группу, оставленную пережить коллапс и обреченную на вымирание.

У находящихся в стрессовом состоянии поколений родятся потомки, реализующие альтернативные программы поведения. Они не могут уже жить так, как живут их родители. Например, в благоприятных условиях саранча живет по территориальному принципу; каждый самец охраняет свой участок. Но если плотность популяции стала слишком высокой и чужие самцы часто вторгаются на территорию, саранча откладывает яйца, из которых выйдет «походное» потомство. Нашествие сбрасывает за пределы переуплотняющейся популяции избыточное молодое поколение. Участники нашествия становятся бесстрашными, не боятся погибать, особенно коллективно. Подобные механизмы регуляции численности свойственны и человеческому социуму; в качестве примера можно привести хотя бы историю европейской эмиграции в ходе колонизации Америки и образования США.

Внедрение мигрантов в стационарную популяцию безопасно в быстрорастущих популяциях. В группах со стабильной численностью включение чужаков и удаление постоянных членов ведет к соперничеству и дезорганизации. Стабильная же популяция малой плотности не пострадает. Чем больше чужаков ввести в группу, тем менее враждебно их встретят. Если объединить две приблизительно равные группы, то агрессия может и не проявиться.

Любопытные сведения об одном эксперименте приводит американский криминолог В. Фокс 112. Как он сообщает, Джон Т. Эллен из Висконсинского университета наблюдал поведение небольшой группы домашних мышей, живущих в старом здании. Мышам ежедневно давали 250 г пищи. Когда количество мышей достигло критического уровня с точки зрения обеспечения их пищей, они стали покидать колонию. На второй стадии эксперимента мышей поместили в огороженном месте, чтобы воспрепятствовать их уходу из колонии. Когда ежедневная порция пищи стала недостаточной, рождаемость у мышей сократилась и популяция стабилизировалась. На третьей стадии эксперимента мышам, находящимся в закрытом огороженном месте, давали пищу в более чем достаточных количествах. По мере увеличения плотности популяции уменьшалось пространство, приходящееся на одну особь, т. е. возникла перенаселенность колонии. Начались драки и конфликты. Самки перестали заботиться о своем потомстве. Рождаемость была по-прежнему высокой, но многие новорожденные погибали от недостатка ухода. В конце концов, даже при наличии достаточного количества пищи развился каннибализм.

В. Фокс приходит к выводу, что такое явление может наблюдаться в городских гетто и в тюрьмах современной Америки. Борьба в этих «джунглях», где выживание наиболее приспособленного является правилом, если и не приводит к каннибализму, то все же создает такие же конфликты и борьбу, которые наблюдались в эксперименте над мышами.

При обострении борьбы за выживание часть особей утрачивает интерес к борьбе за территорию, иерархическому рангу и снижает агрессивность. Эти особи собираются в коллапсирующие скопления, в которых при перенаселенности потомство перестает быть доминантной ценностью. С увеличением плотности популяции самки рождают меньше детенышей и половое созревание у них замедляется. Птицы избегают размножения, откладывают яйца куда попало, меньше заботятся о потомстве, умерщвляют и даже пожирают его. Лишенные достаточной родительской заботы, детеныши вырастают нерешительными и агрессивными, испытывают затруднения в образовании пар, обычно устойчивых пар не образуют, плохо заботятся о собственном потомстве.

У насекомых коллапсирующие группы перестают даже питаться. Обычно главным занятием в таких группах становится разного рода общение, причем в гипертрофированной форме. Такого рода социальность оказывается признаком регрессивных вымирающих сообществ. Следовательно, повышенная норма агрессивности и конфликтности является предпосылкой выживания и эволюционного прогресса видов.

Подводя итоги обзора представлений этологов о механизмах социальной интеграции и дезинтеграции сообществ животных, следует прежде всего сделать вывод о наличии позитивной составляющей в агрессивном поведении. Различные виды открытой и скрытой агрессии выполняют жизнеобеспечивающие функции, благодаря чему отдельные особи и сообщества успешно конкурируют, добиваясь успеха в борьбе за выживание. Торможение, угасание системной агрессии пагубно для вида. Поэтому некоторый естественный, фоновый уровень правонарушений является неотъемлемой частью общества. Более того, каждый член общества, притязающий на жизненный успех, вынужден и должен вести себя агрессивно, систематически нарушая правопорядок. Вместе с тем проявления агрессии должны иметь строго упорядоченный, ритуализованный характер, ограничиваясь стандартными ситуациями защиты территории, брачных сражений и т. п. В организованных группах с устойчивой иерархией отмечается прирост в весе, а интенсивность «клевания» значительно ниже. Популяции с устойчивой иерархией могут благополучно достигнуть значительной плотности без каких-либо вредных последствий для своих членов. В группах с неустойчивой организацией постоянные драки снижают шансы в борьбе за выживание.

Таким образом, общественно опасное поведение можно рассматривать как адаптивную стратегию, которая имеет факультативный, дополнительный характер по отношению к основным формам инстинктивного поведения. Общественно опасное поведение обеспечивает определенные эволюционные преимущества, но специализироваться на нем может только небольшая часть популяции. Целиком устранить общественно опасное поведение из жизни животных невозможно, но каждое отдельное сооб­щество формирует механизмы его сдерживания на социально терпимом уровне.

Вот какое заключение о перспективах контроля общественно опасного поведения человека дает известный специалист в области поведения животных Н. Тинберген: «В ближайшем будущем человеку, по-видимому, не удастся покончить со своими агрессивными тенденциями, и это заставляет нас учиться обуздывать их по возможности наиболее эффективными способами. И вот здесь наука о поведении животных дает нам многое. Можно изучать вопрос, как поставить воспитание, чтобы оно по крайней мере препятствовало возрастанию агрессивности, насколько это вообще осуществимо сегодня в условиях состязания различных социальных систем. Можно прививать людям способность представлять себе страдания жертв агрессии и пробуждать сочувствие к ним. Это настоятельно необходимо, поскольку оружие дальнего действия позволяет человеку убивать на расстоянии, откуда нельзя увидеть и услышать проявления горя наших братьев, которое должно было бы сдержать руку агрессоров. Нужно попытаться найти наилучшие пути для облагораживания нашей агрессии и перевода ее в другое русло; направить свои силы на покорение природы и космоса, на создание гигантских ирригационных сооружений и на другие подобные великие свершения. В этом и в других отношениях дело изучения поведения животных может сослужить нам хорошую службу, а возможно, и спасти нас. С этой точки зрения наука о поведении животных предстает перед нами как наиболее важная из всех существующих» 113.

Для обеспечения разрядки накопившейся агрессивности в социально приемлемых формах этологи рекомендуют следующие меры 114:

– социально одобряемые формы реализации потенциальной агрессии в борьбе с общим врагом;

– катарсис при осуществлении агрессии в отношении представителей других видов;

– переориентация агрессии на эрзац-объекты или регламентация процедуры прямого соперничества;

– формирование социальных институтов демонстративного выражения угроз и символической агрессии;

– отреагирование агрессии в мечтах, фантазиях, воображении, азартных играх и жестоких зрелищах;

– ритуализированные формы внутривидовой агрессии – спорт, в том числе экстремальный, как альтернатива аддиктивному поведению;

– параспорт (болельщики-фанаты);

– военизированные и скаутские лагеря;

– сублимация агрессии в допустимых и социально полезных видах деятельности (творчество, деятельность по наведению чистоты и порядка);

– накопление фонда постоянно поддерживаемых и передаваемых из поколения в поколение традиций, обычаев, ритуалов поведения, церемониальных действий;

– воспитание культуры общественного поведения граждан, овладения этикетом и хорошими манерами.

Согласно принципу относительной неэффективности биологических функций, ни одна из этих мер не ведет к абсолютному и полному успеху, но каждая способствует его достижению.

Реалистичность указанных стратегий основывается на эволюционной стабильности животных сообществ, которые, несмотря на множественность разнообразных форм общественно опасного поведения, сохраняют свою целостность и успешно воспроизводятся. Поэтому учет врожденных, инстинктивных программ поведения имеет фундаментальное значение для обеспечения господства права в человеческом обществе.

Характеризуя значение врожденных регуляторов поведенческих реакций для конструирования механизма правового регулирования, академик С. С. Алексеев писал: «В реальном человеческом бытии некоторые элементарные требования жизнедеятельности (такие, как императивы эквивалентности при обмене, «старшинства», «первенства», «очередности») действительно довольно прочно утвердились в виде непреложных, безусловных, категорических. Отсюда – выводы, имеющие существенное значение для позитивного права, для понимания его особенностей, необходимых качеств в его развитии. Проникновение естественно-правовых требований в содержание позитивного права должно рассматриваться в качестве такого процесса, который призван придавать действующему правопорядку необходимую твердость, непререкаемость и, следовательно, обеспечивать при помощи правопорядка большую определенность, строгость и надежность в людских взаимоотношениях, в поведении людей, причем такую определенность и строгость, которые обусловлены “природой”» 115.

С. С. Алексеев объективирует естественное право, рассматривая его не как умозрительную, спекулятивную конструкцию, а как реальные правоотношения, основывающиеся на естественной соразмерности и периодичности природных процессов. Фиксируемые естественными науками законы природы, в том числе в отношении к различным уровням биосферы, дают основания для оптимистической оценки перспектив самоорганизации в эволюционном процессе. Алексеев исходит из бесспорного факта, что «в человеке заложены не только биологические программы, предопределяющие возможность его антисоциального поведения, но и другие инстинктивные программы, также заложенные в человеке: желание быть свободным, потребность иметь собственность (включая землю, дом семью), запрет убивать, грабить, отнимать, притеснять слабых» 116. С. С. Алексеев считает, что есть веские основания полагать, что «биосоциальное ощущение права, стойкое природное уважение к нему таятся в самых глубоких биосоциальных корнях людей... Ведь ощущение особью “своего” места в биосоциальной иерархической организации сообщества животных, “своей” монополии на самку или на “своих” детенышей, “своей” роли в совместной охоте и возможности на получение доли в добыче, – это все не что иное, как первичные зачатки того, что позже на языке людей получило название “право”» 117.

Существенно важным представляется ему момент дифференциации и разветвления биосоциальных предпосылок права. Во-первых, это «свободы» и «права» верховного иерарха (вожака стаи), избранных им самок, «приближенных» и т. д. Во-вторых, «свобода» каждой особи организованного сообщества, выражающаяся, например, в «праве» на равную на данной ступени иерархической лестницы долю пищевых ресурсов. Здесь, по его мнению, кроются истоки органически разного построения правовой материи, проявляющиеся затем в публичном и частном праве и по-разному повлиявшие на возникновение и развитие права, его типов и семей, на характер, направления и перспективы правового прогресса 118.

Действительно, биосферный масштаб организации естественно-правовой жизни является объективным основанием для мирового правопорядка, органически разного построения правовой материи в различных человеческих сообществах, повлиявшего на культурное разнообразие права, его типов и семей, на характер и оценку общественной опасности форм социального поведения. Поэтому глобальное видение права находится в основе эмпирически-конкретной криминологии.